Предыдущая публикация
КЛЮЧ ОТ СТАРОЙ УСАДЬБЫ (1)
Автор Татьяна Дивергент
Михаил работал инженером в управляющей компании. Анна замечала – нагрузка становится ему не по возрасту. Когда тебе за пятьдесят – силы начинают потихоньку уходить. Результаты и возраст – это соотношение ясно понимают спортсмены. Для обычных людей всё начинается незаметно. Так во второй половине лета - день начинает идти на убыль. В наступление осени все не верится, всё кажется, что солнце просто приболело – от того и встает поздно, но оно еще поправится – и завтра встанет пораньше. А время уходит – безвозвратно, и ночи становятся все длиннее.
Так и Михаил – сил у него пока хватало, чтобы исполнять привычные свои обязанности, но в выходные он восстанавливался. Вел жизнь амебы – передвигался только по квартире. Зависал в телефоне, засыпал среди дня под какой-нибудь фильм.
Радовался, если Анны не было дома, и она не укоряла его, и не мешала проводить время так, как ему хочется. Его устраивал даже пустой холодильник. Тогда Михаил с полным правом спускался вниз, накупал в киоске своей любимой вредной еды – каких-нибудь чебуреков или беляшей, на полный желудок тянуло в сон, а ему этого и было надо.
Вот и на этот раз. Анна спросила:
- Мы разве никуда не пойдем?
- А куда ты хочешь? – спросил Михаил.
Он не желал ссориться. Просто оттягивал время. Жена с его точки зрения была «неугомонной». Он с радостью отпустил бы ее куда угодно, лишь бы она не звала его с собой.
Удивительно, как с годами всё четче обозначался в каждом из них его характер, разводил в стороны. Душевно они давно уже были чужими людьми, соседями по общежитию. И никакого официального развода не надо.
- Может, Коля заедет, - добавил Михаил, добавляя аргумент к тому, чтобы остаться дома.
Николай был их взрослым сыном. Единственным. Анна мечтала о втором ребенке долго, пыталась забеременеть и когда ей было уже за сорок. Но беременность прервалась до срока, и Анна поняла – на мечте надо ставить крест. Небо не хочет.
Николая же они с мужем «упустили». Пока мальчик был маленьким – родители занимались работой: Анна строила карьеру, Михаил просто пахал.
Николай жил своей жизнью – сначала «садиковской», потом школьной. Поступив в институт – пометался, поискал компанию, нашел новых друзей и теперь родители его видели редко.
В будни Анна этого всё еще не замечала. У нее был свой бизнес – два магазина. Сыры и вина, дорогой товар. Никакого ширпотреба. Часть поступала из-за границы, часть – от соотечественников, мастеров своего дела. И по мнению Анны, иные вина, что зрели на благодатных землях Кавказа, не уступали знаменитым французским.
Возраст Анну, наоборот, гнал. Она боялась поддаться ему, «захряснуть», как говорила ее мать. Боялась однажды остаться в кресле, вместо того, чтобы куда-то сорваться, поехать, пойти… Боялась почувствовать все накопившиеся боли, поддаться им. Не хотела говорить с подругами только о внуках (которых у нее пока не было, а у них всех - уже были ). О внуках, о заготовках, о врачах в поликлинике….
Анна считала, что такое изменение интересов и привычек будет уже безвозвратно, и пока могла – жила движением, замахивалась на сложные планы, большие дела.
Однажды придется сдаться, но не теперь, еще рано.
В эту субботу Анна хотела пойти вместе с мужем на выставку своего знакомого. Андрей был известным фотографом, с именем. Каждая работа – картина, и редко кто называл Андрея иначе, чем «фотохудожник». К нему – и на выставки и в его студию - люди шли не просто так, а чтобы заказать работы. На них не приедалось смотреть, они по-настоящему украшали дома.
Анна планировала выгулять новый костюм, синий, шелковый, в классическом стиле. Для нее важно было сохранить это желание - «себя показать». Хорошая одежда питала чувство собственного достоинства.
Андрей обрадуется, если они с Мишей придут. В маленькой комнате, той, что сбоку от выставочного зала, будет накрыт столик. Шампанское, закуски… Андрей умел раскачать, напоить даже завзятых трезвенников. С ним было удивительно легко, он разговаривал простодушно, как ребенок, с ним все ощущали себя молодыми…
Но Михаил смотрел со своего дивана тоскливо, как пес, которого тянут гулять в дождливую погоду, и Анна вспылила.
- Я уеду! – сказала она.
- А командировку?
Она услышала в его голосе надежду, и неожиданно обиделась настолько, что внутри вскипели слезы и губы задрожали. Этого нельзя было показать, и Анна знала, что не покажет, она давно уже научилась владеть своим лицом. Но ей и вправду захотелось уйти из дома и долго не возвращаться.
Слетать в командировку, что ли? На Черноморском побережье у нее жил славный дядечка, бывший известный спортсмен, потом спортивный чиновник, ныне – винодел. Он не рекламировал себя, но его вина покупали знаменитости, отдыхавшие в тех краях, за ними охотились.
Анна прислушалась к себе: чего-то не хватало, для того, чтобы вот так, мгновенно собраться, сесть в самолет…
- Я поеду на дачу, - сказала Анна.
Голос ее был бесстрастным, упреком являлись сами слова. Михаил не жаловал это место, хотя мужской работы там было…
Дачу Анна купила несколько лет назад. Отмахиваясь от прогнозов, нельзя преуспеть в бизнесе. Анна приобрела дачу впрок, предвидя то время, когда уже не захочется в дальние поездки.
Долго она не могла остановиться на чем-то. Купить участок в красивом месте и строиться? Взять что-то готовое, что легко будет переделать «под себя»?
А потом - она уже не помнила каким ветром - занесло ее в то село. Больше века назад там родился художник, как позже Анна рассказывала знакомым – «неоцененный гений». Год за годом он приезжал сюда, «в родовое имение», работал тут подолгу.
И не только на лето выбирался он сюда, как принято было в то время - разъезжаться из пыльных городов на дачи. Нет, художник оставался тут и на зиму – заснеженные его пейзажи, хранившиеся в местном музее, были особенно хороши. Анна пошла с ними знакомиться, когда твердо решила приобрести усадьбу.
Увидев тот уголок в первый раз, Анна поняла, что сомнения позади, выбор сделан. Пусть все, кто ее знают, назовут это «ду-рью», но только тут - она сможет наслаждаться покоем, а не бояться его.
Одноэтажный кирпичный дом с мезонином был так стар, что никто до Анны не соблазнился приобрести его. Штукатурка давно приобрела грязный оттенок, но хороши были большие окна. Дубовые рамы могли послужить еще долго. А вот на маленький балкон страшновато было ступить – того и гляди, обвалится.
Но Анне нравилось здесь всё – так любимого человека принимаешь со всеми его недостатками. К счастью, дом не был признан «культурным наследием» и, узнав об этом, Анна ходила по саду уже по-хозяйски – она знала, что купит усадьбу, сколько бы за нее ни запросили, пусть это даже станет самой безумной тратой всей ее жизни. И она не станет рубить эти кусты сирени и жасмина, из-за которых дом еле виден. И – упаси Боже – не заменит темно-коричневые рамы на пластиковые, не изуродует пластиком старину…
Анна обошла дом, полюбовалась задним крыльцом, украшенным резьбой, увидела дорожку, вымощенную плитами, меж которыми уже густо проросла трава. И пошла по этой дорожке так, словно имение было уже ее. На пути ей встала маленькая, насквозь прозрачная, пронизанная светом сосновая рощица. Сосна – веселое дерево, теплое, с ним хочется обняться. Когда Анна была маленькой, и у ее матери начинался отпуск – они ехали на турбазу, стоявшую в сосновом бору. И вот этот момент – когда сходишь с автобуса, и под ногами шишки, хвоя, а над головой шумят сосны – навсегда стал для Анны – началом каникул, свободы, беззаботных недель, жизни среди природы.
Но, миновав рощицу, Анна остановилась, ахнув про себя. Перед нею лежал большой старый пруд. Он был настолько живописен, что хоть сама берись за кисти, ничего не умея.
Берега заросли камышом, неподвижная вода стала темно-янтарной, если не черной.
А на другом берегу на взгорье стояла маленькая церковь, тоже позабытая -позаброшенная, почти руины. И стены ее с провалами окон отражались в пруду как в темном зеркале.
Анна созерцала эту картину долго, и все это время не замечала рыбака, устроившегося на маленьких мостках, что уходили в воду по левую ее руку. Увидев, наконец, старика, она вздрогнула.
- Смотрите, смотрите, - сказал он, - Любуйтесь, ничего. Тут и вправду красиво.
- Теперь я понимаю, почему художник так любил это место…
Анна хотела лишь подумать, но невольно сказала эту фразу вслух. Но старик неожиданно не согласился с ней.
- Ничего он этого не любил, - возразил он почти сварливо, - Как можно любить!
Анна смотрела, не понимая.
- Сергей Михайлович, конечно, не Репин какой был…И биографию его все знать не обязаны. Но мы-то тут …как же… Приехал он сюда с женой и сыном. Жена уже больная была – в то время чахотку поди, попробуй, вылечи. Они сначала в Крым все ездили, а как деньги кончились, приехали сюда. Надеялись на чистый воздух, на кумыс… Только не поправилась его супруга, тут в этом доме и ум-ерла…
Остался Сергей Михайлович с сыночком.
Может, рассудил, что ребенку здесь расти лучше, а может, просто жизнь здесь дешевле выходила, чем в городе – не знаю. Но только через год или через два после матери, не стало и мальчика… Совсем маленьким он был, у-тонул в этом пруду… Говорят, кораблики пускал, пока отец писал свои картины. Так-то глубина тут небольшая, метров пять хорошо, если будет. Но дно илистое, что твое болото….
- Что же, в этом доме никто потом и не жил? – допытывалась Анна.
В тра-гической этой истории увидела она лишь препятствие – сейчас ее будут отговаривать от покупки дома.
Так и Михаил – сил у него пока хватало, чтобы исполнять привычные свои обязанности, но в выходные он восстанавливался. Вел жизнь амебы – передвигался только по квартире. Зависал в телефоне, засыпал среди дня под какой-нибудь фильм.
Радовался, если Анны не было дома, и она не укоряла его, и не мешала проводить время так, как ему хочется. Его устраивал даже пустой холодильник. Тогда Михаил с полным правом спускался вниз, накупал в киоске своей любимой вредной еды – каких-нибудь чебуреков или беляшей, на полный желудок тянуло в сон, а ему этого и было надо.
Вот и на этот раз. Анна спросила:
- Мы разве никуда не пойдем?
- А куда ты хочешь? – спросил Михаил.
Он не желал ссориться. Просто оттягивал время. Жена с его точки зрения была «неугомонной». Он с радостью отпустил бы ее куда угодно, лишь бы она не звала его с собой.
Удивительно, как с годами всё четче обозначался в каждом из них его характер, разводил в стороны. Душевно они давно уже были чужими людьми, соседями по общежитию. И никакого официального развода не надо.
- Может, Коля заедет, - добавил Михаил, добавляя аргумент к тому, чтобы остаться дома.
Николай был их взрослым сыном. Единственным. Анна мечтала о втором ребенке долго, пыталась забеременеть и когда ей было уже за сорок. Но беременность прервалась до срока, и Анна поняла – на мечте надо ставить крест. Небо не хочет.
Николая же они с мужем «упустили». Пока мальчик был маленьким – родители занимались работой: Анна строила карьеру, Михаил просто пахал.
Николай жил своей жизнью – сначала «садиковской», потом школьной. Поступив в институт – пометался, поискал компанию, нашел новых друзей и теперь родители его видели редко.
В будни Анна этого всё еще не замечала. У нее был свой бизнес – два магазина. Сыры и вина, дорогой товар. Никакого ширпотреба. Часть поступала из-за границы, часть – от соотечественников, мастеров своего дела. И по мнению Анны, иные вина, что зрели на благодатных землях Кавказа, не уступали знаменитым французским.
Возраст Анну, наоборот, гнал. Она боялась поддаться ему, «захряснуть», как говорила ее мать. Боялась однажды остаться в кресле, вместо того, чтобы куда-то сорваться, поехать, пойти… Боялась почувствовать все накопившиеся боли, поддаться им. Не хотела говорить с подругами только о внуках (которых у нее пока не было, а у них всех - уже были ). О внуках, о заготовках, о врачах в поликлинике….
Анна считала, что такое изменение интересов и привычек будет уже безвозвратно, и пока могла – жила движением, замахивалась на сложные планы, большие дела.
Однажды придется сдаться, но не теперь, еще рано.
В эту субботу Анна хотела пойти вместе с мужем на выставку своего знакомого. Андрей был известным фотографом, с именем. Каждая работа – картина, и редко кто называл Андрея иначе, чем «фотохудожник». К нему – и на выставки и в его студию - люди шли не просто так, а чтобы заказать работы. На них не приедалось смотреть, они по-настоящему украшали дома.
Анна планировала выгулять новый костюм, синий, шелковый, в классическом стиле. Для нее важно было сохранить это желание - «себя показать». Хорошая одежда питала чувство собственного достоинства.
Андрей обрадуется, если они с Мишей придут. В маленькой комнате, той, что сбоку от выставочного зала, будет накрыт столик. Шампанское, закуски… Андрей умел раскачать, напоить даже завзятых трезвенников. С ним было удивительно легко, он разговаривал простодушно, как ребенок, с ним все ощущали себя молодыми…
Но Михаил смотрел со своего дивана тоскливо, как пес, которого тянут гулять в дождливую погоду, и Анна вспылила.
- Я уеду! – сказала она.
- А командировку?
Она услышала в его голосе надежду, и неожиданно обиделась настолько, что внутри вскипели слезы и губы задрожали. Этого нельзя было показать, и Анна знала, что не покажет, она давно уже научилась владеть своим лицом. Но ей и вправду захотелось уйти из дома и долго не возвращаться.
Слетать в командировку, что ли? На Черноморском побережье у нее жил славный дядечка, бывший известный спортсмен, потом спортивный чиновник, ныне – винодел. Он не рекламировал себя, но его вина покупали знаменитости, отдыхавшие в тех краях, за ними охотились.
Анна прислушалась к себе: чего-то не хватало, для того, чтобы вот так, мгновенно собраться, сесть в самолет…
- Я поеду на дачу, - сказала Анна.
Голос ее был бесстрастным, упреком являлись сами слова. Михаил не жаловал это место, хотя мужской работы там было…
Дачу Анна купила несколько лет назад. Отмахиваясь от прогнозов, нельзя преуспеть в бизнесе. Анна приобрела дачу впрок, предвидя то время, когда уже не захочется в дальние поездки.
Долго она не могла остановиться на чем-то. Купить участок в красивом месте и строиться? Взять что-то готовое, что легко будет переделать «под себя»?
А потом - она уже не помнила каким ветром - занесло ее в то село. Больше века назад там родился художник, как позже Анна рассказывала знакомым – «неоцененный гений». Год за годом он приезжал сюда, «в родовое имение», работал тут подолгу.
И не только на лето выбирался он сюда, как принято было в то время - разъезжаться из пыльных городов на дачи. Нет, художник оставался тут и на зиму – заснеженные его пейзажи, хранившиеся в местном музее, были особенно хороши. Анна пошла с ними знакомиться, когда твердо решила приобрести усадьбу.
Увидев тот уголок в первый раз, Анна поняла, что сомнения позади, выбор сделан. Пусть все, кто ее знают, назовут это «ду-рью», но только тут - она сможет наслаждаться покоем, а не бояться его.
Одноэтажный кирпичный дом с мезонином был так стар, что никто до Анны не соблазнился приобрести его. Штукатурка давно приобрела грязный оттенок, но хороши были большие окна. Дубовые рамы могли послужить еще долго. А вот на маленький балкон страшновато было ступить – того и гляди, обвалится.
Но Анне нравилось здесь всё – так любимого человека принимаешь со всеми его недостатками. К счастью, дом не был признан «культурным наследием» и, узнав об этом, Анна ходила по саду уже по-хозяйски – она знала, что купит усадьбу, сколько бы за нее ни запросили, пусть это даже станет самой безумной тратой всей ее жизни. И она не станет рубить эти кусты сирени и жасмина, из-за которых дом еле виден. И – упаси Боже – не заменит темно-коричневые рамы на пластиковые, не изуродует пластиком старину…
Анна обошла дом, полюбовалась задним крыльцом, украшенным резьбой, увидела дорожку, вымощенную плитами, меж которыми уже густо проросла трава. И пошла по этой дорожке так, словно имение было уже ее. На пути ей встала маленькая, насквозь прозрачная, пронизанная светом сосновая рощица. Сосна – веселое дерево, теплое, с ним хочется обняться. Когда Анна была маленькой, и у ее матери начинался отпуск – они ехали на турбазу, стоявшую в сосновом бору. И вот этот момент – когда сходишь с автобуса, и под ногами шишки, хвоя, а над головой шумят сосны – навсегда стал для Анны – началом каникул, свободы, беззаботных недель, жизни среди природы.
Но, миновав рощицу, Анна остановилась, ахнув про себя. Перед нею лежал большой старый пруд. Он был настолько живописен, что хоть сама берись за кисти, ничего не умея.
Берега заросли камышом, неподвижная вода стала темно-янтарной, если не черной.
А на другом берегу на взгорье стояла маленькая церковь, тоже позабытая -позаброшенная, почти руины. И стены ее с провалами окон отражались в пруду как в темном зеркале.
Анна созерцала эту картину долго, и все это время не замечала рыбака, устроившегося на маленьких мостках, что уходили в воду по левую ее руку. Увидев, наконец, старика, она вздрогнула.
- Смотрите, смотрите, - сказал он, - Любуйтесь, ничего. Тут и вправду красиво.
- Теперь я понимаю, почему художник так любил это место…
Анна хотела лишь подумать, но невольно сказала эту фразу вслух. Но старик неожиданно не согласился с ней.
- Ничего он этого не любил, - возразил он почти сварливо, - Как можно любить!
Анна смотрела, не понимая.
- Сергей Михайлович, конечно, не Репин какой был…И биографию его все знать не обязаны. Но мы-то тут …как же… Приехал он сюда с женой и сыном. Жена уже больная была – в то время чахотку поди, попробуй, вылечи. Они сначала в Крым все ездили, а как деньги кончились, приехали сюда. Надеялись на чистый воздух, на кумыс… Только не поправилась его супруга, тут в этом доме и ум-ерла…
Остался Сергей Михайлович с сыночком.
Может, рассудил, что ребенку здесь расти лучше, а может, просто жизнь здесь дешевле выходила, чем в городе – не знаю. Но только через год или через два после матери, не стало и мальчика… Совсем маленьким он был, у-тонул в этом пруду… Говорят, кораблики пускал, пока отец писал свои картины. Так-то глубина тут небольшая, метров пять хорошо, если будет. Но дно илистое, что твое болото….
- Что же, в этом доме никто потом и не жил? – допытывалась Анна.
В тра-гической этой истории увидела она лишь препятствие – сейчас ее будут отговаривать от покупки дома.
Анна торопилась подписать документы. Казалось бы – зачем? Никто в последние годы не справлялся о старом доме, никто не затеивал наложить на него лапу. Анну это не удивляло. Для практичного человека усадьба ничего не стоила. Более того, затея обустроиться здесь - оказалась бы разорительной. Мало кто из новых хозяев оставил бы дом в прежнем виде, или начал его реставрировать, восстанавливая былую красоту. Дом или перестроили бы – от чердака до подвала, желая «осовременить», или бы вовсе снесли – и тогда пришлось бы тратиться еще на вывоз мусора.
Странно было другое. Обычно такие заброшенные дома, даже гораздо менее привлекательные, становятся предметом разграбления. Тащат все – включая доски с пола, деревенские люди – хозяйственные. И потом уже, когда «нет ни окон, ни дверей», сюда начинают приходить те, кто ищет уединения или хоть какого-то крова. Бо-мжи, ал-коголики, нар-команы… Наконец, дети забираются, такие дома «с историей» притягивают их, как возможность воочию заглянуть в страшную сказку.
Сюда же не приходил никто. Трава в саду росла так густо, что было ясно – никто не ступал на нее ногой. Словно все инстинктивно обходили старую усадьбу, веря, что она и впрямь приносит несчастья.
Оставалось дивиться тому, что понадеяться на какой-то улов в этом черном пруду. Но не зря же старик сидел тут с удочкой…
Дом оказался дешевым до смешного. За такую цену Анна не купила бы и однокомнатную квартиру в городе. Ее не отговаривали от покупки, только женщина-чиновница оказалась необыкновенно молчаливой: лишь указывала ноготком на те места в бумагах, где Анне предстояло поставить подпись.
Анне хотелось узнать хоть что-то – не фактическое, а на уровне слухов. Фактическое ей показали. Она побывала в доме, обошла его весь. Конечно, ничего ценного тут не сохранилось. Почти пустые комнаты – их было восемь, немного старой мебели…Разве что несколько затхлый воздух мог навеять мысли о призраках – и то очень впечатлительному человеку. Анна такой не была.
Но теперь ей хотелось знать, что говорят меж собой местные об этом месте, и Анна заметила вроде бы мимоходом.
- Странно, что до сих пор такой замечательный дом никто не купил…
- Что же в нем замечательного? – чиновница не поднимала глаз.
- Архитектура. Так сейчас уже не строят. Такие мощные стены…Наверное, там и в жару прохладно, как…
- В скле-пе, - подсказала женщина, - Там- где-то на участке - еще маленький скл-еп есть. Он почти совсем разрушен, а теперь уж и не найдешь, наверное, где он. Травой всё заросло. Территория большая. Так что по участку осторожнее ходите, чтобы не провалиться куда.
Больше она ничего не добавила, но Анне еще не хотелось отступать.
- А пруд этот, наверное, надо чистить… Вода там такая темная… грязная…
Женщина подняла глаза от бумаг и посмотрела прямо на Анну. Чиновница была еще молода, по возрасту она, если бы и не могла быть дочерью Анны, то младшей сестрой – вполне. Но сейчас она смотрела на нее как равная.
«Ты же сама всё знаешь, - говорил этот взгляд, - Зачем же ты чего-то от меня ждешь?»
- Его никогда не чистили, - сказала женщина, и поправилась, - Насколько я помню.
И пожала плечами – мол, а вы – как хотите.
- Еще вот тут подпишите, пожалуйста…
Так Анна стала владелицей старой усадьбы. Конечно, хозяином считался и Михаил, но он совершенно не разделял воодушевление жены.
- Зачем тебе все это? Овощи выращивать – вообще смешно. На еду нам, слава Богу, денег хватает. А отдыхать… Там же сначала еще до ума всё доводить надо. И так далеко эта… дача… не наездишься…
- Боишься, что я тебя припрягу – работать там?
- Не ты ли говорила, душа моя, что это просто глупо – ездить каждый год в одно и то же место? Пока есть силы – надо увидеть как можно больше, надо путешествовать…
- Ключевое тут - «пока есть силы»…
Анна попыталась объяснить, что в доме этом есть что-то особенное, усадьба – настоящее родовое гнездо, и когда-нибудь она бы хотела… Но Михаил даже не дослушал, понял по-своему:
- А, конечно… Если это старина, девятнадцатый век, то можно просто держать усадьбу. Как вложение денег – а потом выгодно перепродать…
Больше Анна не пыталась делиться с мужем – ни своими чувствами по отношению к старому дому, ни своими планами. Не настаивала она и на том, чтобы Михаил приезжал в усадьбу. Хотя, когда она сама отправлялась туда, он чувствовал себя немного виноватым.
- Я понимаю, там, наверное, требуются мужские руки…
- Там требуются деньги. Когда они есть – мужских рук можно найти сколько угодно.
Кое на какие перемены Анна все же решилась. Приглашенные рабочие расчистили старый сад, не тронув вековых деревьев и разросшихся кустарников – просто убрали бурьян, хлам. Никто никуда не провалился, и никаких признаков ск-лепа при этом обнаружено не было. С тех пор регулярно в саду косили траву, и когда хозяйка приезжала, все выглядело вполне аккуратно и даже ухоженно.
Огорода Анна так и не развела. Хотя она еще помнила, как разбивают клумбы, устраивают грядки, как ухаживают за растениями - уроки, полученные в далеком детстве на материнской даче, даром не прошли. Но почти все время Анна проводила в городе, а без нее – кто стал бы всем этим заниматься?
Приезжая в усадьбу, Анна и на пруд больше не ходила. Но подсознательно все время вспоминала о нем, чувствовала его присутствие, как ощущают чье-то дыхание, неестественно холодное.
Но в старом доме, где Анна оставалась ночевать ей было удивительно спокойно. Отчего-то казалось ей тут безопаснее, чем в собственной квартире с металлической дверью и подключенной сигнализацией. Словно возвращалась Анна в старой этой усадьбе в свое детство, когда не верилось, будто что-то плохое могло с ней случиться.
…И в минуту, когда обычная семейная сцена ранила Анну на удивление больно - ее потянуло в этот далекий белый дом. Словно пластырь к ране захотелось поскорее приложить.
Подъехать к усадьбе было не так-то удобно. От старой дороги мало что осталось, а новую сюда, конечно, не прокладывали. Хорошо, что земля схватилась плотным дерном, машина не проваливалась и в дождь.
Но сейчас погода стояла на удивление теплая и ясная, лето было на исходе, а начало осени, не уступающее по красоте своей – разгару весны – пролетит так быстро, что и не заметишь.
И Анна утвердилась в мысли навестить всё же того старого винодела, что жил под Кабардинкой. Она слетает к нему ненадолго, дня на три, а может, и на пять. Отмокнет в море – обнимая море, так легко сбросить с плеч и десять лет… Наестся винограду, напьется удивительного вина, которое делал Виктор Иванович. Может быть, после этого «праздника жизни» она без прежней тоски сможет вернуться домой.
…Подъезжая к усадьбе, Анна едва ли не впервые за то время, что она здесь хозяйничала, увидела, что близ ворот кто-то был.
Совсем молоденькая девушка в одной руке держала большую сумку, из самых дешевых – серую, клетчатую. А другой рукой придерживала за плечи мальчика лет трех. Ничего не было в девушке примечательного – джинсы, синяя футболка. И лицо самое заурядное, короткая стрижка. Темноволосый мальчик в шортиках…
Анна не могла объяснить себе само присутствие их здесь. Она открыла окно машины:
- Вы кого-то ищете? Я живу тут недавно, но, может быть, смогу подсказать…
Девушка с надеждой обернулась к ней.
- Я хотела спросить… Не сдает ли здесь кто-то жилье? Дом или комнату?…
День клонился к вечеру. Как добралась сюда эта особа? И как она планирует выбираться? Что за авантюра – пускаться в дорогу с маленьким ребенком, не договорившись заранее о том, где станешь ночевать?
Не всё еще знала Анна об этом селе, но расписание автобусов помнила. Последний до райцентра уходил - в семь, оставалось двадцать минут. Село большое, девчонка не успеет, даже если будет бежать. Что весьма затруднительно с ребенком и сумкой. Разве что…
- Давайте я подброшу вас до автобуса, - предложила Анна, - Сегодня вы уже вряд ли что-то найдете. Приедете в другой раз. И лучше созвонитесь с кем-то заранее…
Девчонка пробормотала что-то …кажется, что в райцентре их тоже никто не ждал, но послушно села в машину вместе с ребенком. Мальчик вообще вел себя удивительно тихо.
Через две минуты они были уже на конечной остановке, на автобусном кольце. Обычно в это время тут уже собирался народ – кто-то встречал, кто-то провожал… Но сейчас на остановке не было ни единого человека.
- Так рейс нынче отменили, - сказала проходившая мимо женщина, - Сломалось в автобусе что-то…
- Что же делать? – растерялась Анна, - Вот ей обязательно надо уехать…
- Поспрашивайте, может, кто отвезет…Заплатите…
Анна уже не слушала женщину, другая мысль пришла ей в голову.
- Переночуйте у меня, - предложила она девушке, - Уедете утром, с первым рейсом.
Странно было другое. Обычно такие заброшенные дома, даже гораздо менее привлекательные, становятся предметом разграбления. Тащат все – включая доски с пола, деревенские люди – хозяйственные. И потом уже, когда «нет ни окон, ни дверей», сюда начинают приходить те, кто ищет уединения или хоть какого-то крова. Бо-мжи, ал-коголики, нар-команы… Наконец, дети забираются, такие дома «с историей» притягивают их, как возможность воочию заглянуть в страшную сказку.
Сюда же не приходил никто. Трава в саду росла так густо, что было ясно – никто не ступал на нее ногой. Словно все инстинктивно обходили старую усадьбу, веря, что она и впрямь приносит несчастья.
Оставалось дивиться тому, что понадеяться на какой-то улов в этом черном пруду. Но не зря же старик сидел тут с удочкой…
Дом оказался дешевым до смешного. За такую цену Анна не купила бы и однокомнатную квартиру в городе. Ее не отговаривали от покупки, только женщина-чиновница оказалась необыкновенно молчаливой: лишь указывала ноготком на те места в бумагах, где Анне предстояло поставить подпись.
Анне хотелось узнать хоть что-то – не фактическое, а на уровне слухов. Фактическое ей показали. Она побывала в доме, обошла его весь. Конечно, ничего ценного тут не сохранилось. Почти пустые комнаты – их было восемь, немного старой мебели…Разве что несколько затхлый воздух мог навеять мысли о призраках – и то очень впечатлительному человеку. Анна такой не была.
Но теперь ей хотелось знать, что говорят меж собой местные об этом месте, и Анна заметила вроде бы мимоходом.
- Странно, что до сих пор такой замечательный дом никто не купил…
- Что же в нем замечательного? – чиновница не поднимала глаз.
- Архитектура. Так сейчас уже не строят. Такие мощные стены…Наверное, там и в жару прохладно, как…
- В скле-пе, - подсказала женщина, - Там- где-то на участке - еще маленький скл-еп есть. Он почти совсем разрушен, а теперь уж и не найдешь, наверное, где он. Травой всё заросло. Территория большая. Так что по участку осторожнее ходите, чтобы не провалиться куда.
Больше она ничего не добавила, но Анне еще не хотелось отступать.
- А пруд этот, наверное, надо чистить… Вода там такая темная… грязная…
Женщина подняла глаза от бумаг и посмотрела прямо на Анну. Чиновница была еще молода, по возрасту она, если бы и не могла быть дочерью Анны, то младшей сестрой – вполне. Но сейчас она смотрела на нее как равная.
«Ты же сама всё знаешь, - говорил этот взгляд, - Зачем же ты чего-то от меня ждешь?»
- Его никогда не чистили, - сказала женщина, и поправилась, - Насколько я помню.
И пожала плечами – мол, а вы – как хотите.
- Еще вот тут подпишите, пожалуйста…
Так Анна стала владелицей старой усадьбы. Конечно, хозяином считался и Михаил, но он совершенно не разделял воодушевление жены.
- Зачем тебе все это? Овощи выращивать – вообще смешно. На еду нам, слава Богу, денег хватает. А отдыхать… Там же сначала еще до ума всё доводить надо. И так далеко эта… дача… не наездишься…
- Боишься, что я тебя припрягу – работать там?
- Не ты ли говорила, душа моя, что это просто глупо – ездить каждый год в одно и то же место? Пока есть силы – надо увидеть как можно больше, надо путешествовать…
- Ключевое тут - «пока есть силы»…
Анна попыталась объяснить, что в доме этом есть что-то особенное, усадьба – настоящее родовое гнездо, и когда-нибудь она бы хотела… Но Михаил даже не дослушал, понял по-своему:
- А, конечно… Если это старина, девятнадцатый век, то можно просто держать усадьбу. Как вложение денег – а потом выгодно перепродать…
Больше Анна не пыталась делиться с мужем – ни своими чувствами по отношению к старому дому, ни своими планами. Не настаивала она и на том, чтобы Михаил приезжал в усадьбу. Хотя, когда она сама отправлялась туда, он чувствовал себя немного виноватым.
- Я понимаю, там, наверное, требуются мужские руки…
- Там требуются деньги. Когда они есть – мужских рук можно найти сколько угодно.
Кое на какие перемены Анна все же решилась. Приглашенные рабочие расчистили старый сад, не тронув вековых деревьев и разросшихся кустарников – просто убрали бурьян, хлам. Никто никуда не провалился, и никаких признаков ск-лепа при этом обнаружено не было. С тех пор регулярно в саду косили траву, и когда хозяйка приезжала, все выглядело вполне аккуратно и даже ухоженно.
Огорода Анна так и не развела. Хотя она еще помнила, как разбивают клумбы, устраивают грядки, как ухаживают за растениями - уроки, полученные в далеком детстве на материнской даче, даром не прошли. Но почти все время Анна проводила в городе, а без нее – кто стал бы всем этим заниматься?
Приезжая в усадьбу, Анна и на пруд больше не ходила. Но подсознательно все время вспоминала о нем, чувствовала его присутствие, как ощущают чье-то дыхание, неестественно холодное.
Но в старом доме, где Анна оставалась ночевать ей было удивительно спокойно. Отчего-то казалось ей тут безопаснее, чем в собственной квартире с металлической дверью и подключенной сигнализацией. Словно возвращалась Анна в старой этой усадьбе в свое детство, когда не верилось, будто что-то плохое могло с ней случиться.
…И в минуту, когда обычная семейная сцена ранила Анну на удивление больно - ее потянуло в этот далекий белый дом. Словно пластырь к ране захотелось поскорее приложить.
Подъехать к усадьбе было не так-то удобно. От старой дороги мало что осталось, а новую сюда, конечно, не прокладывали. Хорошо, что земля схватилась плотным дерном, машина не проваливалась и в дождь.
Но сейчас погода стояла на удивление теплая и ясная, лето было на исходе, а начало осени, не уступающее по красоте своей – разгару весны – пролетит так быстро, что и не заметишь.
И Анна утвердилась в мысли навестить всё же того старого винодела, что жил под Кабардинкой. Она слетает к нему ненадолго, дня на три, а может, и на пять. Отмокнет в море – обнимая море, так легко сбросить с плеч и десять лет… Наестся винограду, напьется удивительного вина, которое делал Виктор Иванович. Может быть, после этого «праздника жизни» она без прежней тоски сможет вернуться домой.
…Подъезжая к усадьбе, Анна едва ли не впервые за то время, что она здесь хозяйничала, увидела, что близ ворот кто-то был.
Совсем молоденькая девушка в одной руке держала большую сумку, из самых дешевых – серую, клетчатую. А другой рукой придерживала за плечи мальчика лет трех. Ничего не было в девушке примечательного – джинсы, синяя футболка. И лицо самое заурядное, короткая стрижка. Темноволосый мальчик в шортиках…
Анна не могла объяснить себе само присутствие их здесь. Она открыла окно машины:
- Вы кого-то ищете? Я живу тут недавно, но, может быть, смогу подсказать…
Девушка с надеждой обернулась к ней.
- Я хотела спросить… Не сдает ли здесь кто-то жилье? Дом или комнату?…
День клонился к вечеру. Как добралась сюда эта особа? И как она планирует выбираться? Что за авантюра – пускаться в дорогу с маленьким ребенком, не договорившись заранее о том, где станешь ночевать?
Не всё еще знала Анна об этом селе, но расписание автобусов помнила. Последний до райцентра уходил - в семь, оставалось двадцать минут. Село большое, девчонка не успеет, даже если будет бежать. Что весьма затруднительно с ребенком и сумкой. Разве что…
- Давайте я подброшу вас до автобуса, - предложила Анна, - Сегодня вы уже вряд ли что-то найдете. Приедете в другой раз. И лучше созвонитесь с кем-то заранее…
Девчонка пробормотала что-то …кажется, что в райцентре их тоже никто не ждал, но послушно села в машину вместе с ребенком. Мальчик вообще вел себя удивительно тихо.
Через две минуты они были уже на конечной остановке, на автобусном кольце. Обычно в это время тут уже собирался народ – кто-то встречал, кто-то провожал… Но сейчас на остановке не было ни единого человека.
- Так рейс нынче отменили, - сказала проходившая мимо женщина, - Сломалось в автобусе что-то…
- Что же делать? – растерялась Анна, - Вот ей обязательно надо уехать…
- Поспрашивайте, может, кто отвезет…Заплатите…
Анна уже не слушала женщину, другая мысль пришла ей в голову.
- Переночуйте у меня, - предложила она девушке, - Уедете утром, с первым рейсом.
- А почему ты решила приехать именно сюда? – спросила Анна.
Она уже узнала, что девушку звали Машей, а маленького мальчика – Ванечкой. Уже был состряпан ужин на скорую руку. Анна ела мало, берегла фигуру. Запасов у нее не было почти никаких, а деревенские магазины закрывались рано. К счастью, Маша достала из сумки батон и вскрытую упаковку сырной нарезки. Анна же была богата кофе (без него она вообще не отправлялась в дорогу), и сахар в вазочке еще оставался.
Маленький Ванечка спал, Анна же и Маша всё еще сидели за кухонным столом.
- Так почему именно сюда?
Маша быстро соображала. Сказать, что она родом из этих мест, или что у нее тут живет подруга – глупо. Как тогда вышло, что ей негде остановиться? Уж какие-нибудь бывшие соседи, которые знали еще ее бабушку – приютили бы.
- Места тут красивые, - Маша отчаялась придумать что-нибудь умнее, она очень устала, и соображала с трудом, - Мне рассказывали. И это… вроде недорогая тут жизнь.
- И все же, это не повод, чтобы сорваться с места и приехать вот так, даже не узнав, есть ли тут гостиница или что-то в этом роде.
- Я понимаю, надо было сначала договориться…Но какие в деревне гостиницы?
- Не скажи. Не у нас, не в этом селе, да… Но я видела деревни – там и гостевые дома открывают в какой-нибудь бывшей школе, и турбазы там поблизости, и всякие туристические приюты. А если у тебя ребенок такой маленький – трижды осторожной надо быть…
Анна задумалась. Ее саму жизнь приучала не доверять людям. С деловыми партнерами - попробуй, расслабься… Но Маша выглядела такой юной и беззащитной. Да и мальчишечка этот ей времени и сил на глупости не оставит.
- Пожалуй, я могла бы тебя пустить, - сказала Анна нейтрально, без особой уверенности, - Во флигеле есть комната…
Она была готова к тому, что Маша обрадуется, поспешит уговорить ее, Анну, окончательно, чтобы она не передумала. Но девушка спросила:
- А вы дорого возьмете?
Почему-то эта фраза и решила дело. Анна услышала в ней трезвый подход, а людям, которые рассчитывают свои силы и возможности, она всегда симпатизировала.
- Будешь приглядывать за домом, - сказала она, - Мне все равно надо уехать. Но если я, когда вернусь, застану здесь бедлам…. Дом очень ценный, к нему нужно относиться бережно.
- Я понимаю.
Вот теперь Маша смотрела на нее так, как Анна и ожидала изначально – во все глаза, с проснувшейся надеждой. Маша боялась упустить удачу.
- Утром я уеду, - говорила Анна, - Но до этого успею посмотреть твой паспорт…
Маша поспешно повернулась, порылась в сумочке, которую повесила за ремень на спинку стула, вынула паспорт, пододвинула Анне, как бы показывая, что скрывать ей нечего.
- Потом…
Анна хотела перелистать паспорт вдумчиво, пожалуй, даже сфотографировать отдельные страницы, а сейчас у ее на это не было сил.
- Давай спать. Я уеду рано.
И опять же, согласившись приютить Машу, Анна инстинктивно не захотела пускать ее с ребенком в дом, предложила флигель. Сам дом она запрет, и ход и дома во флигель - тоже.
… Маша проснулась в последний час до того, как начался рассвет. Дело было не в том, что жесткая, наспех «организованная», постель была не слишком удобна.
Маша не хотела медлить. Совершенно неслышно, ступая на кончиках пальцев, вышла она из той узенькой проходной комнаты, куда ее с мальчиком на ночь определила Анна, и пошла по дому. Если хозяйка все-таки подловит ее, можно сказать, что она, Маша, заблудилась в незнакомом месте, не знала куда идти.
Маша на цыпочках подошла к входной двери. Прямо напротив нее вилась железная, неудобная лестница, что вела в мезонин. А там, за этой лестницей… Дверь была неотличима от дощатой стены, она не имела ручки, да и замок был весьма своеобразным – просто маленькая дырочка, поди ее, разгляди…
Маша достала ключ, больше напоминающий изогнутый металлический стерженек. И не сразу вставила его в скважину. У нее дрожали руки, и трудно сказать – чего она боялась больше: того ли, что Анна неожиданно выйдет и окликнет ее, или того, что обнаружится за закрытой дверью.
Наивно было бы надеяться, что за все эти годы никто и никогда не обнаружил эту полуподвальную комнату, никто не спускался сюда. Хотя Анна и не знала о ее существовании, найдя ее, она удивилась бы не так уж сильно. Маша тоже вздохнула с некоторым облегчением, открыв все-таки дверь. Никто не бросился на нее, не схватил за руку.
Света тут не было, девушка зажгла фонарик не телефоне – ей не хотелось этого делать, но не спускаться же по ступенькам, не шарить по стене ощупью…
…Это было не такое уж большое помещение, метров, наверное, меньше двадцати. И если наверху, в комнатах, изначально было почти пусто, то создавалось впечатление, что, наводя порядок в доме, всю рухлядь свалили именно сюда.
Маша водила фонариком из стороны в сторону, стараясь, чтобы луч не слишком плясал. Птичья клетка с погнутыми металлическими прутьями, старый матрас, несколько стульев со сломанными ножками, резная тумбочка, без дверцы, какая-то одежда, уже превратившаяся в лохмотья, пахнущие сыростью, пачки слипшихся журналов… не то…
Маша знала, что картины здесь не будет, она давно уже перекочевала в музей. Но девушка надеялась, что хотя бы след на стене останется – ведь полотно висело здесь столько лет…
Стены были оклеены обоями, когда-то светлыми, а теперь – не разбери-пойми… Но сколько ни разглядывала их Маша – ничего не могла она обнаружить. И долго задерживаться здесь она ведь нельзя – уже светает.
Оставалась последняя надежда – шкаф. Наспех придвинутый к стене шкаф, такие раньше встречались везде, двустворчатый, с вышивкой под стеклом в «окошечке», там, где были полки для белья. Если шкаф пустой – дерево сухое, легкое, можно попробовать его сдвинуть…
Маша налегла плечом – и шкаф поддался. Не так уж легко пришлось, но удалось отодвинуть его от стены на полметра. За ним оказалось то, что она искала: светлый квадрат на обоях.
Луч фонарика метался, когда Маше удалось обнаружить вторую скважину, даже если кто-то видел ее, то не мог принять ни за что иное, как за след от гвоздя.
Девушка достала свой стерженек. Она боялась уронить его, и не найти потом – в темноте, в этом хламе… Второй был уже первого, и именно его Маша вставила в замок. Дверца, оклеенная обоями, слившаяся с ними, открылась. Тайник был такого размера, что поместиться в нем могла бы лишь пара книг. Или шкатулка. Но, конечно, тут их не было и в помине.
Глаза Маши расширились, словно она боялась найти внутри змею, ядовитую змею…Сейчас нельзя было не бояться, потому что она добралась до сердца старого дома.
Маша не могла заставить себя протянуть внутрь беззащитную руку. Она пожалела, что не взяла с собой ничего. Хотела было снять футболку и обмотать ею кисть. Но не решилась. Вырвала несколько листов из древнего журнала, и то, что хранилось внутри – вынула так. Стала разглядывать при свете телефона.
Защищая руку ненадежной бумагой, держала Маша небольшой флакон. Он был тяжелее, чем можно предполагать. То ли от того, что сделан был из толстого граненого стекла (или даже хрусталя, поди разбери в темноте и пыли). Но все равно видно было, что полон он чем-то темным.
Маша знала – чем, и от того был весь ее страх.
Оставалось последнее. Девушка закрыла тайник, не потрудившись вернуть шкаф на место. Быстро взбежала по лестнице, заперла за собой дверь, и как была – босая, в одной футболке – правда, длинной, скрывавшей верх бедер, побежала по дорожке, ведущей к пруду.
Сделать это следовало немедленно, потому что иначе у нее не хватит духу. Небо на востоке уже было отчетливо синим, но пруд оставался черным зеркалом, неподвижным.
Маша стала выкручивать граненую пробку из флакона, боясь того, что это ей не удастся. Но когда пробка все-таки была извлечена, движения девушки стали предельно осторожными – Маша не хотела, чтобы на нее случайно попала хоть капля жидкости.
Все содержимое она вылила в пруд, а потом и опустевший флакон бросила туда же. Он чуть слышно булькнул – будто рыба плеснула, и исчез.
Теперь то, что таилось там, внутри, что спало столько лет – должно было проснуться.
Она уже узнала, что девушку звали Машей, а маленького мальчика – Ванечкой. Уже был состряпан ужин на скорую руку. Анна ела мало, берегла фигуру. Запасов у нее не было почти никаких, а деревенские магазины закрывались рано. К счастью, Маша достала из сумки батон и вскрытую упаковку сырной нарезки. Анна же была богата кофе (без него она вообще не отправлялась в дорогу), и сахар в вазочке еще оставался.
Маленький Ванечка спал, Анна же и Маша всё еще сидели за кухонным столом.
- Так почему именно сюда?
Маша быстро соображала. Сказать, что она родом из этих мест, или что у нее тут живет подруга – глупо. Как тогда вышло, что ей негде остановиться? Уж какие-нибудь бывшие соседи, которые знали еще ее бабушку – приютили бы.
- Места тут красивые, - Маша отчаялась придумать что-нибудь умнее, она очень устала, и соображала с трудом, - Мне рассказывали. И это… вроде недорогая тут жизнь.
- И все же, это не повод, чтобы сорваться с места и приехать вот так, даже не узнав, есть ли тут гостиница или что-то в этом роде.
- Я понимаю, надо было сначала договориться…Но какие в деревне гостиницы?
- Не скажи. Не у нас, не в этом селе, да… Но я видела деревни – там и гостевые дома открывают в какой-нибудь бывшей школе, и турбазы там поблизости, и всякие туристические приюты. А если у тебя ребенок такой маленький – трижды осторожной надо быть…
Анна задумалась. Ее саму жизнь приучала не доверять людям. С деловыми партнерами - попробуй, расслабься… Но Маша выглядела такой юной и беззащитной. Да и мальчишечка этот ей времени и сил на глупости не оставит.
- Пожалуй, я могла бы тебя пустить, - сказала Анна нейтрально, без особой уверенности, - Во флигеле есть комната…
Она была готова к тому, что Маша обрадуется, поспешит уговорить ее, Анну, окончательно, чтобы она не передумала. Но девушка спросила:
- А вы дорого возьмете?
Почему-то эта фраза и решила дело. Анна услышала в ней трезвый подход, а людям, которые рассчитывают свои силы и возможности, она всегда симпатизировала.
- Будешь приглядывать за домом, - сказала она, - Мне все равно надо уехать. Но если я, когда вернусь, застану здесь бедлам…. Дом очень ценный, к нему нужно относиться бережно.
- Я понимаю.
Вот теперь Маша смотрела на нее так, как Анна и ожидала изначально – во все глаза, с проснувшейся надеждой. Маша боялась упустить удачу.
- Утром я уеду, - говорила Анна, - Но до этого успею посмотреть твой паспорт…
Маша поспешно повернулась, порылась в сумочке, которую повесила за ремень на спинку стула, вынула паспорт, пододвинула Анне, как бы показывая, что скрывать ей нечего.
- Потом…
Анна хотела перелистать паспорт вдумчиво, пожалуй, даже сфотографировать отдельные страницы, а сейчас у ее на это не было сил.
- Давай спать. Я уеду рано.
И опять же, согласившись приютить Машу, Анна инстинктивно не захотела пускать ее с ребенком в дом, предложила флигель. Сам дом она запрет, и ход и дома во флигель - тоже.
… Маша проснулась в последний час до того, как начался рассвет. Дело было не в том, что жесткая, наспех «организованная», постель была не слишком удобна.
Маша не хотела медлить. Совершенно неслышно, ступая на кончиках пальцев, вышла она из той узенькой проходной комнаты, куда ее с мальчиком на ночь определила Анна, и пошла по дому. Если хозяйка все-таки подловит ее, можно сказать, что она, Маша, заблудилась в незнакомом месте, не знала куда идти.
Маша на цыпочках подошла к входной двери. Прямо напротив нее вилась железная, неудобная лестница, что вела в мезонин. А там, за этой лестницей… Дверь была неотличима от дощатой стены, она не имела ручки, да и замок был весьма своеобразным – просто маленькая дырочка, поди ее, разгляди…
Маша достала ключ, больше напоминающий изогнутый металлический стерженек. И не сразу вставила его в скважину. У нее дрожали руки, и трудно сказать – чего она боялась больше: того ли, что Анна неожиданно выйдет и окликнет ее, или того, что обнаружится за закрытой дверью.
Наивно было бы надеяться, что за все эти годы никто и никогда не обнаружил эту полуподвальную комнату, никто не спускался сюда. Хотя Анна и не знала о ее существовании, найдя ее, она удивилась бы не так уж сильно. Маша тоже вздохнула с некоторым облегчением, открыв все-таки дверь. Никто не бросился на нее, не схватил за руку.
Света тут не было, девушка зажгла фонарик не телефоне – ей не хотелось этого делать, но не спускаться же по ступенькам, не шарить по стене ощупью…
…Это было не такое уж большое помещение, метров, наверное, меньше двадцати. И если наверху, в комнатах, изначально было почти пусто, то создавалось впечатление, что, наводя порядок в доме, всю рухлядь свалили именно сюда.
Маша водила фонариком из стороны в сторону, стараясь, чтобы луч не слишком плясал. Птичья клетка с погнутыми металлическими прутьями, старый матрас, несколько стульев со сломанными ножками, резная тумбочка, без дверцы, какая-то одежда, уже превратившаяся в лохмотья, пахнущие сыростью, пачки слипшихся журналов… не то…
Маша знала, что картины здесь не будет, она давно уже перекочевала в музей. Но девушка надеялась, что хотя бы след на стене останется – ведь полотно висело здесь столько лет…
Стены были оклеены обоями, когда-то светлыми, а теперь – не разбери-пойми… Но сколько ни разглядывала их Маша – ничего не могла она обнаружить. И долго задерживаться здесь она ведь нельзя – уже светает.
Оставалась последняя надежда – шкаф. Наспех придвинутый к стене шкаф, такие раньше встречались везде, двустворчатый, с вышивкой под стеклом в «окошечке», там, где были полки для белья. Если шкаф пустой – дерево сухое, легкое, можно попробовать его сдвинуть…
Маша налегла плечом – и шкаф поддался. Не так уж легко пришлось, но удалось отодвинуть его от стены на полметра. За ним оказалось то, что она искала: светлый квадрат на обоях.
Луч фонарика метался, когда Маше удалось обнаружить вторую скважину, даже если кто-то видел ее, то не мог принять ни за что иное, как за след от гвоздя.
Девушка достала свой стерженек. Она боялась уронить его, и не найти потом – в темноте, в этом хламе… Второй был уже первого, и именно его Маша вставила в замок. Дверца, оклеенная обоями, слившаяся с ними, открылась. Тайник был такого размера, что поместиться в нем могла бы лишь пара книг. Или шкатулка. Но, конечно, тут их не было и в помине.
Глаза Маши расширились, словно она боялась найти внутри змею, ядовитую змею…Сейчас нельзя было не бояться, потому что она добралась до сердца старого дома.
Маша не могла заставить себя протянуть внутрь беззащитную руку. Она пожалела, что не взяла с собой ничего. Хотела было снять футболку и обмотать ею кисть. Но не решилась. Вырвала несколько листов из древнего журнала, и то, что хранилось внутри – вынула так. Стала разглядывать при свете телефона.
Защищая руку ненадежной бумагой, держала Маша небольшой флакон. Он был тяжелее, чем можно предполагать. То ли от того, что сделан был из толстого граненого стекла (или даже хрусталя, поди разбери в темноте и пыли). Но все равно видно было, что полон он чем-то темным.
Маша знала – чем, и от того был весь ее страх.
Оставалось последнее. Девушка закрыла тайник, не потрудившись вернуть шкаф на место. Быстро взбежала по лестнице, заперла за собой дверь, и как была – босая, в одной футболке – правда, длинной, скрывавшей верх бедер, побежала по дорожке, ведущей к пруду.
Сделать это следовало немедленно, потому что иначе у нее не хватит духу. Небо на востоке уже было отчетливо синим, но пруд оставался черным зеркалом, неподвижным.
Маша стала выкручивать граненую пробку из флакона, боясь того, что это ей не удастся. Но когда пробка все-таки была извлечена, движения девушки стали предельно осторожными – Маша не хотела, чтобы на нее случайно попала хоть капля жидкости.
Все содержимое она вылила в пруд, а потом и опустевший флакон бросила туда же. Он чуть слышно булькнул – будто рыба плеснула, и исчез.
Теперь то, что таилось там, внутри, что спало столько лет – должно было проснуться.
Никогда еще Анна не видела таких страшных снов. Никогда еще она не кри-чала во сне – не своим, а каким-то жут-ким, сдавленным голосом – мычанием, воем - сквозь стиснутые зубы.
Снилось ей, что идут в дом ут-опленники. Мужчина и женщина. Анна слышит их неровные, обрывистые, тяжелые шаги – механические, как у зом-би. И хлюпанье, точно ступают они по воде. Анна знает, кто идет к ней, видит их лица еще до того, как рывком открывается дверь.
И вот они стоят на пороге. Никакого «визита из прошлого», это не девятнадцатый век, это люди одного с ней поколения. Он – в светлом костюме, она - в белом коротком платье. С одежды, перепачканной тиной, стекают струи воды. Лица парочки еще не тронуты раз-ложением, но тем отчетливее заметно, что оба – мер-твы, причем ушли из жизни совсем недавно, может, в течение последних часов.
Анна знает, что – как только незваные гости подойдут к ней – она ум-рет тоже, хотя бы от прикосновения ледяных мокрых пальцев, которые оплетут ее горло, и покажется, что их –не десять, не двадцать, а тысяча.
Тем не менее, Анна медлит до последнего. Как завороженная, рассматривает она большие пластиковые серьги в ушах у женщины. Они круглые, а глубине пластмассы отблескивают серебристые кусочки нарезанной фольги. Косметика на лице гостьи размыта, под глазами – черные разводы туши, от этого глазницы кажутся ввалившимися.
И только, когда парочка переступает порог, и шлепающие шаги приближаются к ее кровати – Анна кричит – отча-янно и без-надежно, понимая, что некому ее разбудить…
Эту роль берет на себя будильник…
Анна еще долго лежит на постели, не в силах встать. Она испытывает такой пароксизм страха, сердце стучит так сильно, что Анна понимает – именно в такие минуты и умирают от ужаса.
Когда она стала, наконец, осознавать – где она находится, какой сейчас день и час, и что ей нужно делать, она подумала, что, наверное. перебудила криком своим весь дом, напугала малыша…
Но в доме было тихо. Никто не плакал, не слышалось голосов…
Анна поднялась, как после тяжелой болезни – слабая, в испарине. Дышала ртом, как рыба. Она дошла до кухни, стала варить кофе. И уже наливала его в чашку, когда вошла Маша. Она была одна, без ребенка, и тут же пояснила с улыбкой:
- Еще спит…
-Неужели он не проснулся?
В голосе Анны звучало недоверие, но Маша удивилась:
- От чего? Его же никто не будил. Ванька вообще – «совушка» еще та, спит, пока не растрясут.
- И ты ничего не слышала?
- Да о чем вы говорите?
Анна слышала, что так бывает – человеку кажется, что он кричит на весь дом, но на самом деле с губ его слетают только тихие звуки.
- Ну, что ж, ладно…- только и сказала она.
Через четверть часа Анна уже причесывалась перед зеркалом, подкрашивала губы…
Она хотела улететь сегодня же. К желанию пробыть какое-то время вдалеке от дома примешивалось теперь еще большее желание переменой обстановки стереть из памяти этот ужас.
Ключ от флигеля она уже отдала Маше. И тут, в последнюю минуту вспомнив, Анна предостерегла гостью - с чувством предостерегла, даже за руку схватила:
- На пруд не ходи, и думать забудь!Тут рядом пруд есть – ни за что не ходи в ту сторону. И ребенка не пускай!
Потом увидела, что Маша смотрит на нее растерянно, и поняла, что нужно объяснить:
- Это ж не речка. Там топкие берега. И… и пиявки. Купаться все равно не получится. За деревней есть речка – нормальная, чистая, с мелководьем… Лучше - туда.
В тот же день Анна улетела к морю. Домой она заехала только для того, чтобы собрать вещи, и испытала откровенное облегчение от того, что никого не застала.
Михаил был на работе.
Анна побросала вещи в сумку, едва на них глядя. Не заботясь даже о том, чтобы не забыть необходимое. Тот же купальник. Все, что она забудет, можно купить там. Анна едва заставила она себя позвонить виноделу.
Виктор Михайлович всегда был радушен, всегда звал ее. Но он уже немолод, могло случиться всякое…
Анна решила, что и в этом случае уедет всё равно. Если винодел не приютит ее – она снимет номер в гостинице.
Жизнь заносила ее в далекие уголки. Анне довелось побывать и в Америке, и в Индии. Но никогда еще ей не хотелось так сильно - оказаться как можно дальше от родных мест.
От того самого «гнезда», которое она хотела сделать «родовым».
*
- Ну, удивила…, - говорил Виктор Михайлович добродушно.
По счастью, у него все оставалось неизменным. Большой тенистый сад, большой дом, радушный хозяин…Он даже не постарел нисколько, разве что «подсох» немного, словно жаркое южное солнце его подсушило. Виктор Михайлович не раз в шутку говорил Анне:
- Поскольку мое дело – виноград, я и на возраст его, так сказать, проецирую. Чем ближе дело к старости, тем больше я превращаюсь в «изюм».
Но ей всегда казалось, что до «изюма» ему далеко. А вот Виктор Михайлович всматривался с нее саму с какой-то тревогой:
- Неважно выглядишь, Анечка…Загоняешь себя, верно… Как почувствуешь, что устала, что перерабатываешь – садись в самолет – и к нам. Мы тебя тут живо на ноги поставим.
Может быть, для того, чтобы избежать дальнейших расспросов, а может, чтобы ободрить саму себя, Анна в этот, первый день, проведенный ею в маленьком южном городке, была оживлена и как -то лихорадочно весела.
Прежде она уже отдавала дань своему возрасту, начинала беречь силы, на море ходила утром и вечером, взвешивала приглашения на дальние экскурсии, непременно отдыхала днем, в жару. Словом, щадила себя.
Теперь же Анне будто хотелось в один день успеть все. И поплавать в море до изнеможения. И обойти, почти оббежать все места и местечки любимого городка. И помочь Виктору Михайловичу и его жене Розе готовить ужин (Анну прогнали и от духовки, и от мангала, велели разбирать вещи и отдыхать).
К ее приезду хозяева успели приготовить большую светлую комнату на втором этаже. Но Анна, едва ли не для самой себя неожиданно, попросила:
- А можно мне поселиться в гостевом домике – вон том, дальнем?
Конечно, ей разрешили. И Виктор Михайлович сам отнес на новое место ее сумку.
… Был вечер – душный, жаркий - под щедрыми южными звездами. Шум моря не доносился до сада, но близость «большой воды» ощущалась все равно. И Анна, оживленно разговаривая, смеясь каждой шутке, словно уверяла себя, что тут-то ей ничего не грозит, что далекое, безымянное, непостижимое, поселившееся в усадьбе, не настигнет ее здесь, что оно потеряло ее след - и тут она в безопасности.
Но время уже ушло за полночь, и хозяев пора было отпустить спать, но Анна все сидела и села в беседке, и медлила уходить, заводила разговор то на одну тему, то на другую… Лишь бы не закрыть за собой дверь, не остаться одной.
Наконец, не выдержала Роза.
- Вы устали, - сказала она Анне, и сама встала, подавая пример, - Будете сегодня спать без задних ног…
… И вот Анна – одна. Она уверяла себя, что утомлена предельно, и все же сопротивлялась сну. Анна вспоминала бесконечный сериал, в котором подростков преследовал тот, кто мог убивать и во сне, и поэтому герои боялись заснуть хоть на минуту.
С ней происходило нечто другое. Как ни хорохорилась Анна, она чувствовала, будто отравлена изнутри, отравлена самим воздухом усадьбы… Может быть, если бы она не осталась там на ночь – она бы не заболела. А сейчас она словно сходила с ума.
Гостевой домик был довольно далеко от двухэтажного, каменного «основного» дома. И все же хозяев среди ночи разбудил крик. Роза перепугалась – для нее он даже на человеческий не был похож. С мужем они смотрели друг на друга.
- Витя, сходи посмотри… Может, к нам залез кто? Может на нашу гостью кто напал?
- Да что ты такое говоришь? Забор – каменный, почти двухметровый – раньше ведь – никто, никогда…
- Витя, сходи, я тебя прошу…
Чувствовалось, что Роза сама готова идти за мужем – ей и высунуто нос из дома было страшно, но и остаться тут одной.
Виктор Михайлович, не веря «в бабьи страхи», все-таки поспешно пересек двор, свернул на боковую аллею, увитую сверху виноградом, отчего тут было особенно темно. Но в гостевом домике горел свет, поэтому он постучался без колебаний.
- Анечка, у вас все в порядке?
Почти тотчас зашлепали шаги, Анна открыла дверь и молча смотрела на хозяина.
- Вы слышали…, - начал он, не зная, что она ответит, может быть, скажет: «извините, это я во сне».
- Слышала, - сказала Анна, - Я от этого и проснулась.
Виктор Михайлович понял, что она лжет.
Продолжение сегодня - в следующей публикации..
(ссылку на продолжение оставим в комментариях)
Автор Татьяна Дивергент
Снилось ей, что идут в дом ут-опленники. Мужчина и женщина. Анна слышит их неровные, обрывистые, тяжелые шаги – механические, как у зом-би. И хлюпанье, точно ступают они по воде. Анна знает, кто идет к ней, видит их лица еще до того, как рывком открывается дверь.
И вот они стоят на пороге. Никакого «визита из прошлого», это не девятнадцатый век, это люди одного с ней поколения. Он – в светлом костюме, она - в белом коротком платье. С одежды, перепачканной тиной, стекают струи воды. Лица парочки еще не тронуты раз-ложением, но тем отчетливее заметно, что оба – мер-твы, причем ушли из жизни совсем недавно, может, в течение последних часов.
Анна знает, что – как только незваные гости подойдут к ней – она ум-рет тоже, хотя бы от прикосновения ледяных мокрых пальцев, которые оплетут ее горло, и покажется, что их –не десять, не двадцать, а тысяча.
Тем не менее, Анна медлит до последнего. Как завороженная, рассматривает она большие пластиковые серьги в ушах у женщины. Они круглые, а глубине пластмассы отблескивают серебристые кусочки нарезанной фольги. Косметика на лице гостьи размыта, под глазами – черные разводы туши, от этого глазницы кажутся ввалившимися.
И только, когда парочка переступает порог, и шлепающие шаги приближаются к ее кровати – Анна кричит – отча-янно и без-надежно, понимая, что некому ее разбудить…
Эту роль берет на себя будильник…
Анна еще долго лежит на постели, не в силах встать. Она испытывает такой пароксизм страха, сердце стучит так сильно, что Анна понимает – именно в такие минуты и умирают от ужаса.
Когда она стала, наконец, осознавать – где она находится, какой сейчас день и час, и что ей нужно делать, она подумала, что, наверное. перебудила криком своим весь дом, напугала малыша…
Но в доме было тихо. Никто не плакал, не слышалось голосов…
Анна поднялась, как после тяжелой болезни – слабая, в испарине. Дышала ртом, как рыба. Она дошла до кухни, стала варить кофе. И уже наливала его в чашку, когда вошла Маша. Она была одна, без ребенка, и тут же пояснила с улыбкой:
- Еще спит…
-Неужели он не проснулся?
В голосе Анны звучало недоверие, но Маша удивилась:
- От чего? Его же никто не будил. Ванька вообще – «совушка» еще та, спит, пока не растрясут.
- И ты ничего не слышала?
- Да о чем вы говорите?
Анна слышала, что так бывает – человеку кажется, что он кричит на весь дом, но на самом деле с губ его слетают только тихие звуки.
- Ну, что ж, ладно…- только и сказала она.
Через четверть часа Анна уже причесывалась перед зеркалом, подкрашивала губы…
Она хотела улететь сегодня же. К желанию пробыть какое-то время вдалеке от дома примешивалось теперь еще большее желание переменой обстановки стереть из памяти этот ужас.
Ключ от флигеля она уже отдала Маше. И тут, в последнюю минуту вспомнив, Анна предостерегла гостью - с чувством предостерегла, даже за руку схватила:
- На пруд не ходи, и думать забудь!Тут рядом пруд есть – ни за что не ходи в ту сторону. И ребенка не пускай!
Потом увидела, что Маша смотрит на нее растерянно, и поняла, что нужно объяснить:
- Это ж не речка. Там топкие берега. И… и пиявки. Купаться все равно не получится. За деревней есть речка – нормальная, чистая, с мелководьем… Лучше - туда.
В тот же день Анна улетела к морю. Домой она заехала только для того, чтобы собрать вещи, и испытала откровенное облегчение от того, что никого не застала.
Михаил был на работе.
Анна побросала вещи в сумку, едва на них глядя. Не заботясь даже о том, чтобы не забыть необходимое. Тот же купальник. Все, что она забудет, можно купить там. Анна едва заставила она себя позвонить виноделу.
Виктор Михайлович всегда был радушен, всегда звал ее. Но он уже немолод, могло случиться всякое…
Анна решила, что и в этом случае уедет всё равно. Если винодел не приютит ее – она снимет номер в гостинице.
Жизнь заносила ее в далекие уголки. Анне довелось побывать и в Америке, и в Индии. Но никогда еще ей не хотелось так сильно - оказаться как можно дальше от родных мест.
От того самого «гнезда», которое она хотела сделать «родовым».
*
- Ну, удивила…, - говорил Виктор Михайлович добродушно.
По счастью, у него все оставалось неизменным. Большой тенистый сад, большой дом, радушный хозяин…Он даже не постарел нисколько, разве что «подсох» немного, словно жаркое южное солнце его подсушило. Виктор Михайлович не раз в шутку говорил Анне:
- Поскольку мое дело – виноград, я и на возраст его, так сказать, проецирую. Чем ближе дело к старости, тем больше я превращаюсь в «изюм».
Но ей всегда казалось, что до «изюма» ему далеко. А вот Виктор Михайлович всматривался с нее саму с какой-то тревогой:
- Неважно выглядишь, Анечка…Загоняешь себя, верно… Как почувствуешь, что устала, что перерабатываешь – садись в самолет – и к нам. Мы тебя тут живо на ноги поставим.
Может быть, для того, чтобы избежать дальнейших расспросов, а может, чтобы ободрить саму себя, Анна в этот, первый день, проведенный ею в маленьком южном городке, была оживлена и как -то лихорадочно весела.
Прежде она уже отдавала дань своему возрасту, начинала беречь силы, на море ходила утром и вечером, взвешивала приглашения на дальние экскурсии, непременно отдыхала днем, в жару. Словом, щадила себя.
Теперь же Анне будто хотелось в один день успеть все. И поплавать в море до изнеможения. И обойти, почти оббежать все места и местечки любимого городка. И помочь Виктору Михайловичу и его жене Розе готовить ужин (Анну прогнали и от духовки, и от мангала, велели разбирать вещи и отдыхать).
К ее приезду хозяева успели приготовить большую светлую комнату на втором этаже. Но Анна, едва ли не для самой себя неожиданно, попросила:
- А можно мне поселиться в гостевом домике – вон том, дальнем?
Конечно, ей разрешили. И Виктор Михайлович сам отнес на новое место ее сумку.
… Был вечер – душный, жаркий - под щедрыми южными звездами. Шум моря не доносился до сада, но близость «большой воды» ощущалась все равно. И Анна, оживленно разговаривая, смеясь каждой шутке, словно уверяла себя, что тут-то ей ничего не грозит, что далекое, безымянное, непостижимое, поселившееся в усадьбе, не настигнет ее здесь, что оно потеряло ее след - и тут она в безопасности.
Но время уже ушло за полночь, и хозяев пора было отпустить спать, но Анна все сидела и села в беседке, и медлила уходить, заводила разговор то на одну тему, то на другую… Лишь бы не закрыть за собой дверь, не остаться одной.
Наконец, не выдержала Роза.
- Вы устали, - сказала она Анне, и сама встала, подавая пример, - Будете сегодня спать без задних ног…
… И вот Анна – одна. Она уверяла себя, что утомлена предельно, и все же сопротивлялась сну. Анна вспоминала бесконечный сериал, в котором подростков преследовал тот, кто мог убивать и во сне, и поэтому герои боялись заснуть хоть на минуту.
С ней происходило нечто другое. Как ни хорохорилась Анна, она чувствовала, будто отравлена изнутри, отравлена самим воздухом усадьбы… Может быть, если бы она не осталась там на ночь – она бы не заболела. А сейчас она словно сходила с ума.
Гостевой домик был довольно далеко от двухэтажного, каменного «основного» дома. И все же хозяев среди ночи разбудил крик. Роза перепугалась – для нее он даже на человеческий не был похож. С мужем они смотрели друг на друга.
- Витя, сходи посмотри… Может, к нам залез кто? Может на нашу гостью кто напал?
- Да что ты такое говоришь? Забор – каменный, почти двухметровый – раньше ведь – никто, никогда…
- Витя, сходи, я тебя прошу…
Чувствовалось, что Роза сама готова идти за мужем – ей и высунуто нос из дома было страшно, но и остаться тут одной.
Виктор Михайлович, не веря «в бабьи страхи», все-таки поспешно пересек двор, свернул на боковую аллею, увитую сверху виноградом, отчего тут было особенно темно. Но в гостевом домике горел свет, поэтому он постучался без колебаний.
- Анечка, у вас все в порядке?
Почти тотчас зашлепали шаги, Анна открыла дверь и молча смотрела на хозяина.
- Вы слышали…, - начал он, не зная, что она ответит, может быть, скажет: «извините, это я во сне».
- Слышала, - сказала Анна, - Я от этого и проснулась.
Виктор Михайлович понял, что она лжет.
Продолжение сегодня - в следующей публикации..
(ссылку на продолжение оставим в комментариях)
Автор Татьяна Дивергент
Следующая публикация
Комментарии 8
https://ok.ru/group/70000001811695/topic/158476852264431