Предыдущая публикация
ШКАТУЛКА С СЕКРЕТОМ (2)
Автор Татьяна Дивергент
Но никого не было в доме, кроме нее, и не на кого было больше грешить, как только на окно или на дверь, которые случайно открылись. В таком огромном доме да без сквозняков?Сашка вернулась через час, очень воодушевленная.
Ничего себе деревня, мам! Тут даже суши делают, правда, в основном, с беконом... Можно будет как-нибудь заказать. И надо нам с тобой обзавестись велосипедами – я бы замучилась тащить эту сумку, если бы меня не подвезли...
Кто подвез? На чем?
По старинке, на велосипедной раме. Один мальчик....
Сказано это было небрежно, и Марина поняла, что тему лучше не развивать. Она знала о таланте дочери быстро заводить друзей, так что неудивительно, если и тут у нее мигом появятся знакомые.
...Остаток дня прошел на редкость спокойно. Они в четыре руки делали бутерброды с колбасой и сыром, заваривали чай... Сашка рискнула спуститься вниз, в подвал («Я знаю, что тут нет узников, мам, но вдруг обнаружится кладовая с припасами?) Ничего таинственного в подвале не оказалось, вполне современное освещение, зато тут была сауна и небольшой бассейн. Сейчас он стоял пустым, без воды, и Марина сказала, что надо вначале проверить, как тут работают сети (и лучше, чтобы это сделал специалист), а потом уже пользоваться ими.
А вечером мать с дочерью долго сидели в беседке, пили чай и смотрели, как сгущаются сумерки.
Интересно, – сказала Сашка, – А этот старик, который ухаживал за садом, к нам будет приходить?
Марина пожала плечами, помолчала, а потом сказала:
Судя по всему, мы перешли ему дорогу. Если бы это все досталось ему – он чувствовал бы себя богатым человеком. А тут мы свалились на голову.... Нас здесь еще долго не примут – не удивляйся этому. Мы для местных жителей – пришлые...
Мам, а вдруг этот старик переживает, что теперь потерял работу? Ему ж это были какие-то дополнительные деньги к пенсии... Или он просто скучает по бабушке – они же в последние годы дружили... Надо бы сходить к нему, познакомиться...
Марина подумала, что Сашка – смелее ее. Сама она получила достаточно ударов от жизни, чтобы по доброй воле на них не подписываться. Старик вполне мог выставить их за дверь, обозвать нехорошими словами. Сама Марина после этого долго переживала бы. А Сашка, судя по всему, ни о чем таком не думает.
Когда стелили постели, Сашка настояла на том, что первую ночь в замке проведет в своей комнате в «башне».
Вдруг ко мне прилетит дракон? Или хотя бы приснится.
На лестнице осторожнее, – в который раз напомнила Марина.
Себе она устроила постель на диване в библиотеке. Почему-то не могла заставить себя лечь в хозяйской спальне, на той кровати, где еще недавно лежала ее мать.
К тому же, если она проснется ночью, можно будет взять книгу, почитать.
С Мариной в последнее время нередко случалось такое. Вечером она засыпала мертвым сном, стоило положить голову на подушку. А после полуночи просыпалась, и лежала чуть ли не до рассвета, кляня себя за то, что не может снова заснуть, а значит – завтра придется сидеть на работе с тяжелой головой.
Предчувствие не подвело Марину. Часы в гостиной пробили полночь, звуки были хрустальные, точно льдинка упала на льдинку. И этого боя было достаточно, чтобы женщина открыла глаза.
Она не раз думала о том, что выжить в детском доме ей помогло воображение, которое развилось с годами. Во время тягучего нудного сончаса, когда даже шепотом нельзя было разговаривать с соседками – воспитательница услышит и прибежит ругаться – Марина, в отличие от других детей, не скучала. Она могла рассматривать трещинки на стене, и сочинять целые истории. Блики на потолке, цветок, что расцвел в горшке на подоконнике – все становилось пищей для воображения.
Но здесь, на новом месте, в замке, ей и так было неспокойно. Так что фантазии были некстати... А вдруг она переведет взгляд –и увидит призрака, сидящего в кресле? Или что-то потустороннее отразится в тусклом зеркале? Даже, если укроешься с головой одеялом, подсознательно будешь ждать, что кто-то подойдет неслышно, положит сверху холодную костлявую руку...
«Взрослая тетка, – одернула себя Марина, – Старая уже почти. А на уме – какие-то детские страшилки».
И все же она встала, чтобы зажечь настольную лампу и остаток ночи провести при свете. Когда Марина возвращалась в постель, на глаза ей попался тот же самый малиновый альбом, она снова взяла его, будто машинально. Перелистала страницы – и случайно задела одну из карточек. Та, видимо, держалась на клею уже едва-едва, потому что сорвалась и начала падать – планируя невесомо, как лепесток.
Марина подняла ее. На снимке была изображена Глафира – тоже еще молодая, но уже явно не школьница. С годами она стала еще красивее, но такое страдание застыло в ее глазах, что Марина невольно прониклась сочувствием.
Что с тобой случилось? – шепотом спросила она, – Мама, расскажи...
Марина перевернула карточку и на обороте увидела несколько строк, написанных карандашом. Буквы были такими мелкими, что пришлось из полумрака библиотеки –подойти снова к настольной лампе.
«Никогда не думала, что вновь вернусь сюда, – было написано на обороте, – В те края, где со мной произошло самое страшное. Это слишком много значит – и для меня, и для моего мужа, поэтому я не могу рассказать ему...»
На этом запись обрывалась.
Марина знала уже, что ее мать ни с кем не дружила в этих краях, только со стариком-садовником у нее сложилось что-то вроде приятельских отношений. И может быть, только ему и было что-то известно. Значит, Саша права – не избежать сходить к нему, переговорить. Нужно посмотреть, как настроен этот человек – возможно, он согласится вернуться сюда работать. Деньги, что Глафира Николаевна оставила дочери, вполне позволяли Марине нанять себе помощника.
Понимая, что завтра ей предстоит длинный день, Марина сама не заметила, как уснула.
*
Дом Андрея Ильича они нашли без труда. Им подсказали, где живет старик, первые же люди, которых они встретили в деревне.С асфальтированной дороги пришлось свернуть в какой-то проулок, засыпанный щебнем, Сашка вслух называла имена домов. И наконец, восхитилась:
Мама, вот этот! Смотри, какой красивый...
Марина тоже залюбовалась кружевной вязью наличников. И слегка замешкалась, прежде чем открыть калитку. Ни в палисаднике, ни в огороде никого не было видно – значит, не избежать – стучаться в сам дом.
...Сначала показалось, что никого тут нет. За дверью царила тишина, ни шагов, ни собачьего лая.... Впрочем, вряд ли старик стал бы держать собаку в доме, скорее, она жила бы у ворот, в будке, на привязи.
Но, наконец, шаги все-таки раздались – шаркающие, неверные. Тот, кто ближе знал Андрея Ильича, сразу понял бы, что дело плохо. Еще недавно старик с утра до ночи мог работать в саду – и в своем, и у своей хозяйки, а сейчас он, похоже, еле держался на ногах. Но ни Марине, ни Сашке это не пришло в голову – они просто ждали, когда им откроют.
...Он стоял на пороге – седой человек неопределенного возраста, ему можно было дать и шестьдесят лет, и девяносто. Видно, он давно не менял одежду, может, и спал в ней – мятые серые брюки и клетчатая застиранная рубашка источали тяжелый запах немытого тела, мешавшийся с парами спирта. Старик был пь-ян.
Он не поприветствовал гостей, а молча стоял и ждал, что они скажут ему.
Здравствуйте, мы хотели..., – начала Сашка.
Мы хотели с вами поговорить, – перебила ее Марина, – Я - дочь Глафиры Николаевны....
В голубых водянистых глазах старика отразился ужас. Смятение. Он замотал головой, а потом шагнул назад, и резко потянул на себя дверь. Марина попыталась удержать ее, но старик несильно толкнул ее в грудь. От неожиданности она выпустила ручку, и дверь захлопнулась. Тотчас же они услышали, как изнутри старик запер дверь еще и на задвижку.
Мать и дочь с недоумением переглянулись.
Ты нормально? – спросила Сашка, – Мне в голову не могло прийти, что он.... Такой дедушка-одуванчик...
Я-то нормально. Но что с ним? Мы же не собирались ему грозить... Просто поговорить хотели. А он на нас смотрел так, точно одна пришла с ножом, а другая – с топором...
Наверное, снова стучаться бесполезно?
Это уж точно. Одно не могу понять – что его так напугало?
Только сейчас обе заметили, что ни них через забор смотрит соседка – полная пожилая женщина в цветастом платье.
Не обращайте внимания, – сказала она, – Это он такой сделался, с тех пор как клад нашел. Рыл себе мо-гилу и...
Что? – распахнула глаза Сашка, – Рыл себе мо-гилу и в ней нашел? Тогда он еще раньше с катушек съехал....
Саша! Подождите... Он болен? Мне показалось, что Андрей Ильич пь-ян...
Так он с того самого дня и не просыхает, – многозначительно сказала соседка, – Пойдемте ко мне, я расскажу... Вы Глафире Николаевне по-койной кем-то приходитесь, да?
***
Марина скупо рассказала, что она - родственница Глафиры Николаевны, и соседка Зина зазвала их с Сашкой к себе домой. Принесла абрикосового компота в больших чашках («с дороги всегда пить хочется»). Они сидели в опрятной комнате, за столом, покрытым кружевной вязаной скатертью и Зина рассказывала.
Я ведь здесь тоже всю жизнь... с детства, так что знаю... В этом доме, где теперь дед Андрей обретается, прежде жила тетка Глафиры Николаевны.
У нас ведь как... Часто детей сюда на лето привозят – ну, у кого родственники в городе есть, так они - как начнется тепло – подхватывают ребят своих – и сюда, на чистый воздух и на молоко. Только вот Глашу ни разу не привозили.
Ей было уже лет шестнадцать, когда она в первый раз собралась к тетке. Тетка ходила счастливая – она одна жила, и все говорила, что племянницу ей отдают аж до самой осени. Вдвоем, мол, веселее. И приехала эта девочка – хорошенькая такая, тихая, коса у нее длинная была... Вежливая очень... Тут кое-кто уже вздыхал: «Нам бы такую невестку...» А только недели через две – Глаша в одночасье собралась и уехала. Никто не знал – почему, отчего... Мать за ней приехала на машине, и увезла.
Стали было тетку расспрашивать – Лариса обычно словоохотливая была. А тут рот на замок – и молчок. Дескать, какие-то их там семейные дела, в которые не нужно вмешиваться.
Потом еще раз Глаша приехала – уже годы спустя, когда тетку хоронили. Сутки пробыла, не больше, слова никому не сказала.
Ну, дом в деревне был им уже ни к чему – ни ей, ни ее матери, его потом и продали...
А купил его тогда Андрей – он молодым еще был, конечно. Такая, знаете, шпана деревенская – он и его дружки. Школу с грехом пополам окончили – и подались в город. То ли учиться где хотели, во что я слабо верю, то ли работать решили устроиться.
Что с остальными стало – я не знаю, а Андрей вернулся. Дом этот купил, наверное, потому,что дешево его продавали, за копейки. И с тех пор он здесь живет. Говорил как-то, что в деревню вернулся, потому что в городе спиться боялся. Странно. Обычно бывает наоборот. Сюда приезжают, тут работы нет, делать нечего – вот и пьют от тоски.
Но у Андрея все пошло хорошо. Устроился он в лесхоз, и свой сад тоже начал растить. Потом говорил, что в нем – вся его жизнь, и переезжать он не собирается, потому как новый сад вырастить уже не успеет.
Настало время, и Глафира Николаевна сюда вернулась. Она уже такая женщина была...Видная.... Богатая...Муж ее любил очень... Дом их – вот который ваш теперь – хоть в кино показывай, роскошь ведь, правда? Ну а когда она одна осталась на старости лет- Андрей к ней ходил, работал там, делал чего надо по хозяйству...
Скажите, – осмелилась Марина, – Он рассчитывал на то, что наследство достанется ему?
Соседка это решительно опровергла:
Ему-то на что? Детей нет, привычки у старика самые скромные. Вон, одну рубашку по двадцать лет носит...Когда мужикам тут нужно какие-никакие деньги перехватить – к нему всегда ходили...Вроде бы маленькая пенсия, а у него всегда оставалось. В магазине встретишь Андрея – в корзинке у него лежит пакет крупы, да чай, да сахар...Нет, ни к чему ему были деньги.
А то, что он странный такой стал, так это, наверное, от того, что Глафиры Николаевны больше нет. Он никому не признавался, но, наверное очень ее любил. Вот и стал чудить – с каждым днем все больше и больше....
А что с этой мо-гилой? – перебила Сашка, которую, как всегда, тянуло к аномальщине.
Соседка вздохнула:
Это из той же оперы. Наверное, каждый человек все-таки чувствует, когда приближается «его время». Вот и дед Андрей всегда говорил, что не нравится ему наш по-гост. Деревья все вырублены, не земля, а камень...Да и мало ли где положат – глядишь, не с кем будет словом перемолвиться. Это он в шутку, значит, говорил...
Сомнительная шутка.
Ваша правда. Что касается Глафиры Николаевны – там давно уже было ясно, что ее место – рядом с мужем, когда ее час придет...А нашему старому дурню взбрело в голову в собственном саду себе по-хороны устроить. Говорят, дуракам везет. Вот он рыл-рыл, и откопал чего-то в железной коробке. Ценное, наверное – Андрей никому не показал, что там было. А только с того дня он снова начал пить. В юности бросил, а теперь снова за бутылку взялся.
Он на учете не стоит? – не совсем вежливо буркнула Сашка, – У нарколога там...или у психиатра?
Да откуда их здесь возьмешь? К нам только терапевт раз в неделю приезжает, принимает в больничке... Вот не помню – то ли слух был, то ли кто-то точно это знал, что Глафира Николаевна наблюдалась у пси...то ли у психолога, то ли у психиатра... Врать не буду – мельком слышала.
Марина не дала понять – насколько заинтересовала ее эта новость.Но открывать семейные тайны – женщине, случайно встретившейся на ее пути, пусть добродушной и словоохотливой, она не собиралась.
Когда прощались, Зина сказала:
Запишите мой телефончик, Если понадобится какая помощь по хозяйству – а она вам точно понадобится – мне позвоните, я найду, кого к вам послать.... Дед Андрей уж неизвестно – придет в разум, или нет. Сами видите, какой он стал...
Когда они снова шли по сельским улочкам, Сашка предложила пообедать в кафе.
А тут разве есть?
Мам, ты меня вчера, наверное, плохо слушала. Тут даже суши есть. И пив-нушка – это уж обязательно. А кафе я своими глазами видела... Пошли, поедим по-человечески, а потом заглянем в магазин и возьмем что-нибудь на ужин.
Кафе находилось в центре села, в одном здании с магазином «Магнит». В этот час тут никого не было. Большие окна, нарядные клеенки на столах, уютные запахи борща и жареной картошки... А худенькая женщина в очках, которая наливала им первое, и советовала, что взять на второе («Обязательно пирожки наши попробуйте, за ними из других сел приезжают») казалась не просто работницей, стоящей на раздаче, а хлебосольной хозяйкой, встречающей дорогих гостей.
А бабушка, наверное, сюда никогда не заходила, – сказала Сашка, когда они устроились за столиком, – Говорили, что она редко в селе появлялась, только до магазина – и назад.
Из кафе Сашка вышла первой, Марина задержалась, чтобы купить пирожков еще и домой. Появившись на крыльце через несколько минут, она увидела свою дочь в компании мальчика, примерно ее ровесника. Тот стоял возле велосипеда – и Марина подумала, что это, наверное, тот парень, который накануне привез Сашку домой.
Это Артем, – сказала Сашка, – Мам, ты иди домой, мы вчера не договорили...
Она выждала, когда мать отойдет, и вернулась к теме, которая ее интересовала.
Так кто там, говоришь, живет в этом лесу? У вас водится своя ведьма из Блэр?
Да то не ведьма, просто бабка, малость свих-нутая...
Как я погляжу – у вас таких много...
Она травы всякие лечебные собирает, сушит, потом продает. Дачники покупают. Фи-г знает зачем, они ж все равно потом всякими аптечными лекарствами лечатся...А вот дальше бабкиного дома...Но это я слышал, сам там не был – там лабиринт есть – древний-древний.
Артем видел, что Сашке интересно, но она ему верит не вполне.
Я же смотрела карту – тут никаких гор в окрестностях – только леса...
А это не в горе вовсе лабиринт... Просто дорога, выложенная камнями. И если по этой дороге пойдешь – то можно заблудиться – и назад не выйти...
Скажи еще, что никто не заинтересовался, и не попробовал этого сделать...
Эта дорога от бабкиного дома начинается. И никого она на нее не пустит. А вокруг лес стеной – с густым подлеском, не проберешься.
Значит, всё выдумка и обман, – решительно сказала Сашка, – Так всегда бывает. Если кто-то чего-то не знает, то сразу начинает домысливать. Вот и получается – история удивительная! Все вокруг - в восторге. А на самом деле – эта история – из головы.
Ну хочешь, сама иди, с ней познакомься! – не выдержал Артем, - Может, понравишься ей, она тебя и пропустят.
Запросто, – сказала Сашка, – Покажи мне это место на карте.
Она достала телефон, открыла спутниковую карту, увеличила изображение:
Показывай.
Несколько секунд Артем всматривался, стараясь сориентироваться. Коснулся экрана пальцем, двигая изображение то туда, то сюда.
Вот гляди, – сказал он наконец, – Обычная дорога туда ,ь бабкиного дома - она длинная. Нужно вот эту улицу до конца пройти, а потом, когда уже луг начнется, свернуть направо. Там не дорога даже – тропка вьется. И вот по этой тропе нужно обойти озеро, а потом – вон туда...
М-да... – Сашка прикидывала расстояние, – И как же эта старушка травами торгует? Тут не так уж близко... Телепортируется, что ли, к вам на рынок?
Ты не поверишь, на велосипеде ездит, как все... Ты тут еще насмотришься. Кажется, бабушке сто лет в обед, вся такая высохшая, в беленьком платочке, а она – раз-два, оттолкнулась от земли лихо - и поехала на велике...
Ладно... К делу. А если я, предположим, захочу туда попасть?
Можно и срезать дорогу. Вот, видишь, озеро... Начинается оно возле нашей деревни – а потом загибается и уходит в леса. Там к воде трудно подобраться – берега топкие, камыш... Но если на надувной лодке по озеру – можно за полчаса добраться. Ну, минут за сорок точно.
Ты даже обозначил, что лодка надувная. Значит, она у тебя есть? Отвезешь меня? Если что, грести я умею...
Сашка видела, что Артем готов согласиться на ее просьбу – может быть, ему самому хотелось поближе рассмотреть загадочный лабиринт.
Но девушка попросилась – и тут же задумалась: какую причину отлучки найти для матери? Сашке требовался целый свободный день, чтобы не отзваниваться то и дело – куда она пошла и что делает. Да там, в лесу, может быть и связь не ловит...
Мать тогда с ума сойдет от беспокойства.
*
У Марины было странное отношение к старости. Сложное. С одной стороны она чувствовала ее приближение, ощущала на лице её холодное дыхание.
Уже никто, кроме подвыпившего мужика, который клянчит мелочь, не назвал бы ее «девушкой».
Но Марине ее возраст нравился - позади осталось все, что прежде казалось таким важным, а теперь на проверку выглядело – горсткой пепла. Какие-то страстишки, обидки, разочарования.
Теперь она понимала истинную цену вещей. И особенно дорого ей было то, чему можно порадоваться. Бескорыстно. Нельзя обладать солнечным лучом, упавшим на лицо, музыкой, которая доносится из окна, ароматом черемухи.
День, когда ничего не болит – это уже счастье.
Душа у нее не состарилась – это Марина знала совершенно точно. И не могла поверить, что в какой-то день для нее всё кончится, настанет небытие. Она не исповедовала ни одну из восточных религий, даже не изучала их, но будто не сомневалась: эта жизнь для нее завершится, иначе быть не может, но откроется дверь в какую-то иную форму существования.
Свой возраст Марина «донашивала», как женщина донашивает ребенка. Потом родится что-то иное – она будет жить, но уже как-то по другому.
А порой Марина стеснялась своего постаревшего лица. Хотелось забраться в кровать, засунуть голову под подушку – как в детстве, и чтобы ей снова было пять, десять, или хотя бы пятнадцать лет... Вынырнуть из-под одеяла юной.... Все - впереди.
И тогда становилось ей особенно страшно от того, что как ни кинь – большая часть жизни уже позади, и при самом лучшем раскладе – остается не такой уж долгий срок.
Марина размышляла об этом, сидя на полу в библиотеке и просматривая то, что хранилось на нижних полках – самые дешевые издания, какие-то тетради, блокноты...
Потом ей попалась записная книжка, и она сразу узнала почерк матери. Тут шли адреса и телефоны людей, с которыми она общалась.
Марина решила просмотреть ее внимательно, чуть ли не под лупой. Ей предстояло решить головоломку – кто из этих людей может рассказать ей о матери, а кто окажется случайным, шапочным знакомым Глафиры Николаевны.
Странички в книжке уже подходили к концу, когда Марина увидела подчеркнутые строки. «Психотерапевт Дина Алексеевна Соболева».
Есть, конечно, понятие о медицинской тайне, но Глафиры Николаевны уже нет на свете, а она, Марина – ее дочь. Может быть, врач расскажет ей о том, что произошло когда-то с ее матерью?
***
Мне тут снятся до ужаса реальные сны, – сказала Марина за завтраком, – Порой я просыпаюсь в уверенности, что так оно все и было как мне пригрезилось...Пока окончательно не пробудится разум, и я не пойму, что это - невозможно.
Сашка размешивала сахар в чашке с кофе.
Что же тебе снится? – спросила она больше из вежливости, видя, что матери хочется рассказать.
Вот сегодня, например, лабиринты. Дорога, выложенная желтым камнем. Дорога эта углублена в землю, и стены обложены камнем тоже. А по бокам – густой лес с обеих сторон. Не сунешься в него. И я иду, всё иду и иду, за поворотом открывается поворот, и я знаю, что мне не выбраться отсюда. Самой не выбраться – без посторонней помощи...
Что с тобой случилось? – шепотом спросила она, – Мама, расскажи...
Марина перевернула карточку и на обороте увидела несколько строк, написанных карандашом. Буквы были такими мелкими, что пришлось из полумрака библиотеки –подойти снова к настольной лампе.
«Никогда не думала, что вновь вернусь сюда, – было написано на обороте, – В те края, где со мной произошло самое страшное. Это слишком много значит – и для меня, и для моего мужа, поэтому я не могу рассказать ему...»
На этом запись обрывалась.
Марина знала уже, что ее мать ни с кем не дружила в этих краях, только со стариком-садовником у нее сложилось что-то вроде приятельских отношений. И может быть, только ему и было что-то известно. Значит, Саша права – не избежать сходить к нему, переговорить. Нужно посмотреть, как настроен этот человек – возможно, он согласится вернуться сюда работать. Деньги, что Глафира Николаевна оставила дочери, вполне позволяли Марине нанять себе помощника.
Понимая, что завтра ей предстоит длинный день, Марина сама не заметила, как уснула.
*
Дом Андрея Ильича они нашли без труда. Им подсказали, где живет старик, первые же люди, которых они встретили в деревне.С асфальтированной дороги пришлось свернуть в какой-то проулок, засыпанный щебнем, Сашка вслух называла имена домов. И наконец, восхитилась:
Мама, вот этот! Смотри, какой красивый...
Марина тоже залюбовалась кружевной вязью наличников. И слегка замешкалась, прежде чем открыть калитку. Ни в палисаднике, ни в огороде никого не было видно – значит, не избежать – стучаться в сам дом.
...Сначала показалось, что никого тут нет. За дверью царила тишина, ни шагов, ни собачьего лая.... Впрочем, вряд ли старик стал бы держать собаку в доме, скорее, она жила бы у ворот, в будке, на привязи.
Но, наконец, шаги все-таки раздались – шаркающие, неверные. Тот, кто ближе знал Андрея Ильича, сразу понял бы, что дело плохо. Еще недавно старик с утра до ночи мог работать в саду – и в своем, и у своей хозяйки, а сейчас он, похоже, еле держался на ногах. Но ни Марине, ни Сашке это не пришло в голову – они просто ждали, когда им откроют.
...Он стоял на пороге – седой человек неопределенного возраста, ему можно было дать и шестьдесят лет, и девяносто. Видно, он давно не менял одежду, может, и спал в ней – мятые серые брюки и клетчатая застиранная рубашка источали тяжелый запах немытого тела, мешавшийся с парами спирта. Старик был пь-ян.
Он не поприветствовал гостей, а молча стоял и ждал, что они скажут ему.
Здравствуйте, мы хотели..., – начала Сашка.
Мы хотели с вами поговорить, – перебила ее Марина, – Я - дочь Глафиры Николаевны....
В голубых водянистых глазах старика отразился ужас. Смятение. Он замотал головой, а потом шагнул назад, и резко потянул на себя дверь. Марина попыталась удержать ее, но старик несильно толкнул ее в грудь. От неожиданности она выпустила ручку, и дверь захлопнулась. Тотчас же они услышали, как изнутри старик запер дверь еще и на задвижку.
Мать и дочь с недоумением переглянулись.
Ты нормально? – спросила Сашка, – Мне в голову не могло прийти, что он.... Такой дедушка-одуванчик...
Я-то нормально. Но что с ним? Мы же не собирались ему грозить... Просто поговорить хотели. А он на нас смотрел так, точно одна пришла с ножом, а другая – с топором...
Наверное, снова стучаться бесполезно?
Это уж точно. Одно не могу понять – что его так напугало?
Только сейчас обе заметили, что ни них через забор смотрит соседка – полная пожилая женщина в цветастом платье.
Не обращайте внимания, – сказала она, – Это он такой сделался, с тех пор как клад нашел. Рыл себе мо-гилу и...
Что? – распахнула глаза Сашка, – Рыл себе мо-гилу и в ней нашел? Тогда он еще раньше с катушек съехал....
Саша! Подождите... Он болен? Мне показалось, что Андрей Ильич пь-ян...
Так он с того самого дня и не просыхает, – многозначительно сказала соседка, – Пойдемте ко мне, я расскажу... Вы Глафире Николаевне по-койной кем-то приходитесь, да?
***
Марина скупо рассказала, что она - родственница Глафиры Николаевны, и соседка Зина зазвала их с Сашкой к себе домой. Принесла абрикосового компота в больших чашках («с дороги всегда пить хочется»). Они сидели в опрятной комнате, за столом, покрытым кружевной вязаной скатертью и Зина рассказывала.
Я ведь здесь тоже всю жизнь... с детства, так что знаю... В этом доме, где теперь дед Андрей обретается, прежде жила тетка Глафиры Николаевны.
У нас ведь как... Часто детей сюда на лето привозят – ну, у кого родственники в городе есть, так они - как начнется тепло – подхватывают ребят своих – и сюда, на чистый воздух и на молоко. Только вот Глашу ни разу не привозили.
Ей было уже лет шестнадцать, когда она в первый раз собралась к тетке. Тетка ходила счастливая – она одна жила, и все говорила, что племянницу ей отдают аж до самой осени. Вдвоем, мол, веселее. И приехала эта девочка – хорошенькая такая, тихая, коса у нее длинная была... Вежливая очень... Тут кое-кто уже вздыхал: «Нам бы такую невестку...» А только недели через две – Глаша в одночасье собралась и уехала. Никто не знал – почему, отчего... Мать за ней приехала на машине, и увезла.
Стали было тетку расспрашивать – Лариса обычно словоохотливая была. А тут рот на замок – и молчок. Дескать, какие-то их там семейные дела, в которые не нужно вмешиваться.
Потом еще раз Глаша приехала – уже годы спустя, когда тетку хоронили. Сутки пробыла, не больше, слова никому не сказала.
Ну, дом в деревне был им уже ни к чему – ни ей, ни ее матери, его потом и продали...
А купил его тогда Андрей – он молодым еще был, конечно. Такая, знаете, шпана деревенская – он и его дружки. Школу с грехом пополам окончили – и подались в город. То ли учиться где хотели, во что я слабо верю, то ли работать решили устроиться.
Что с остальными стало – я не знаю, а Андрей вернулся. Дом этот купил, наверное, потому,что дешево его продавали, за копейки. И с тех пор он здесь живет. Говорил как-то, что в деревню вернулся, потому что в городе спиться боялся. Странно. Обычно бывает наоборот. Сюда приезжают, тут работы нет, делать нечего – вот и пьют от тоски.
Но у Андрея все пошло хорошо. Устроился он в лесхоз, и свой сад тоже начал растить. Потом говорил, что в нем – вся его жизнь, и переезжать он не собирается, потому как новый сад вырастить уже не успеет.
Настало время, и Глафира Николаевна сюда вернулась. Она уже такая женщина была...Видная.... Богатая...Муж ее любил очень... Дом их – вот который ваш теперь – хоть в кино показывай, роскошь ведь, правда? Ну а когда она одна осталась на старости лет- Андрей к ней ходил, работал там, делал чего надо по хозяйству...
Скажите, – осмелилась Марина, – Он рассчитывал на то, что наследство достанется ему?
Соседка это решительно опровергла:
Ему-то на что? Детей нет, привычки у старика самые скромные. Вон, одну рубашку по двадцать лет носит...Когда мужикам тут нужно какие-никакие деньги перехватить – к нему всегда ходили...Вроде бы маленькая пенсия, а у него всегда оставалось. В магазине встретишь Андрея – в корзинке у него лежит пакет крупы, да чай, да сахар...Нет, ни к чему ему были деньги.
А то, что он странный такой стал, так это, наверное, от того, что Глафиры Николаевны больше нет. Он никому не признавался, но, наверное очень ее любил. Вот и стал чудить – с каждым днем все больше и больше....
А что с этой мо-гилой? – перебила Сашка, которую, как всегда, тянуло к аномальщине.
Соседка вздохнула:
Это из той же оперы. Наверное, каждый человек все-таки чувствует, когда приближается «его время». Вот и дед Андрей всегда говорил, что не нравится ему наш по-гост. Деревья все вырублены, не земля, а камень...Да и мало ли где положат – глядишь, не с кем будет словом перемолвиться. Это он в шутку, значит, говорил...
Сомнительная шутка.
Ваша правда. Что касается Глафиры Николаевны – там давно уже было ясно, что ее место – рядом с мужем, когда ее час придет...А нашему старому дурню взбрело в голову в собственном саду себе по-хороны устроить. Говорят, дуракам везет. Вот он рыл-рыл, и откопал чего-то в железной коробке. Ценное, наверное – Андрей никому не показал, что там было. А только с того дня он снова начал пить. В юности бросил, а теперь снова за бутылку взялся.
Он на учете не стоит? – не совсем вежливо буркнула Сашка, – У нарколога там...или у психиатра?
Да откуда их здесь возьмешь? К нам только терапевт раз в неделю приезжает, принимает в больничке... Вот не помню – то ли слух был, то ли кто-то точно это знал, что Глафира Николаевна наблюдалась у пси...то ли у психолога, то ли у психиатра... Врать не буду – мельком слышала.
Марина не дала понять – насколько заинтересовала ее эта новость.Но открывать семейные тайны – женщине, случайно встретившейся на ее пути, пусть добродушной и словоохотливой, она не собиралась.
Когда прощались, Зина сказала:
Запишите мой телефончик, Если понадобится какая помощь по хозяйству – а она вам точно понадобится – мне позвоните, я найду, кого к вам послать.... Дед Андрей уж неизвестно – придет в разум, или нет. Сами видите, какой он стал...
Когда они снова шли по сельским улочкам, Сашка предложила пообедать в кафе.
А тут разве есть?
Мам, ты меня вчера, наверное, плохо слушала. Тут даже суши есть. И пив-нушка – это уж обязательно. А кафе я своими глазами видела... Пошли, поедим по-человечески, а потом заглянем в магазин и возьмем что-нибудь на ужин.
Кафе находилось в центре села, в одном здании с магазином «Магнит». В этот час тут никого не было. Большие окна, нарядные клеенки на столах, уютные запахи борща и жареной картошки... А худенькая женщина в очках, которая наливала им первое, и советовала, что взять на второе («Обязательно пирожки наши попробуйте, за ними из других сел приезжают») казалась не просто работницей, стоящей на раздаче, а хлебосольной хозяйкой, встречающей дорогих гостей.
А бабушка, наверное, сюда никогда не заходила, – сказала Сашка, когда они устроились за столиком, – Говорили, что она редко в селе появлялась, только до магазина – и назад.
Из кафе Сашка вышла первой, Марина задержалась, чтобы купить пирожков еще и домой. Появившись на крыльце через несколько минут, она увидела свою дочь в компании мальчика, примерно ее ровесника. Тот стоял возле велосипеда – и Марина подумала, что это, наверное, тот парень, который накануне привез Сашку домой.
Это Артем, – сказала Сашка, – Мам, ты иди домой, мы вчера не договорили...
Она выждала, когда мать отойдет, и вернулась к теме, которая ее интересовала.
Так кто там, говоришь, живет в этом лесу? У вас водится своя ведьма из Блэр?
Да то не ведьма, просто бабка, малость свих-нутая...
Как я погляжу – у вас таких много...
Она травы всякие лечебные собирает, сушит, потом продает. Дачники покупают. Фи-г знает зачем, они ж все равно потом всякими аптечными лекарствами лечатся...А вот дальше бабкиного дома...Но это я слышал, сам там не был – там лабиринт есть – древний-древний.
Артем видел, что Сашке интересно, но она ему верит не вполне.
Я же смотрела карту – тут никаких гор в окрестностях – только леса...
А это не в горе вовсе лабиринт... Просто дорога, выложенная камнями. И если по этой дороге пойдешь – то можно заблудиться – и назад не выйти...
Скажи еще, что никто не заинтересовался, и не попробовал этого сделать...
Эта дорога от бабкиного дома начинается. И никого она на нее не пустит. А вокруг лес стеной – с густым подлеском, не проберешься.
Значит, всё выдумка и обман, – решительно сказала Сашка, – Так всегда бывает. Если кто-то чего-то не знает, то сразу начинает домысливать. Вот и получается – история удивительная! Все вокруг - в восторге. А на самом деле – эта история – из головы.
Ну хочешь, сама иди, с ней познакомься! – не выдержал Артем, - Может, понравишься ей, она тебя и пропустят.
Запросто, – сказала Сашка, – Покажи мне это место на карте.
Она достала телефон, открыла спутниковую карту, увеличила изображение:
Показывай.
Несколько секунд Артем всматривался, стараясь сориентироваться. Коснулся экрана пальцем, двигая изображение то туда, то сюда.
Вот гляди, – сказал он наконец, – Обычная дорога туда ,ь бабкиного дома - она длинная. Нужно вот эту улицу до конца пройти, а потом, когда уже луг начнется, свернуть направо. Там не дорога даже – тропка вьется. И вот по этой тропе нужно обойти озеро, а потом – вон туда...
М-да... – Сашка прикидывала расстояние, – И как же эта старушка травами торгует? Тут не так уж близко... Телепортируется, что ли, к вам на рынок?
Ты не поверишь, на велосипеде ездит, как все... Ты тут еще насмотришься. Кажется, бабушке сто лет в обед, вся такая высохшая, в беленьком платочке, а она – раз-два, оттолкнулась от земли лихо - и поехала на велике...
Ладно... К делу. А если я, предположим, захочу туда попасть?
Можно и срезать дорогу. Вот, видишь, озеро... Начинается оно возле нашей деревни – а потом загибается и уходит в леса. Там к воде трудно подобраться – берега топкие, камыш... Но если на надувной лодке по озеру – можно за полчаса добраться. Ну, минут за сорок точно.
Ты даже обозначил, что лодка надувная. Значит, она у тебя есть? Отвезешь меня? Если что, грести я умею...
Сашка видела, что Артем готов согласиться на ее просьбу – может быть, ему самому хотелось поближе рассмотреть загадочный лабиринт.
Но девушка попросилась – и тут же задумалась: какую причину отлучки найти для матери? Сашке требовался целый свободный день, чтобы не отзваниваться то и дело – куда она пошла и что делает. Да там, в лесу, может быть и связь не ловит...
Мать тогда с ума сойдет от беспокойства.
*
У Марины было странное отношение к старости. Сложное. С одной стороны она чувствовала ее приближение, ощущала на лице её холодное дыхание.
Уже никто, кроме подвыпившего мужика, который клянчит мелочь, не назвал бы ее «девушкой».
Но Марине ее возраст нравился - позади осталось все, что прежде казалось таким важным, а теперь на проверку выглядело – горсткой пепла. Какие-то страстишки, обидки, разочарования.
Теперь она понимала истинную цену вещей. И особенно дорого ей было то, чему можно порадоваться. Бескорыстно. Нельзя обладать солнечным лучом, упавшим на лицо, музыкой, которая доносится из окна, ароматом черемухи.
День, когда ничего не болит – это уже счастье.
Душа у нее не состарилась – это Марина знала совершенно точно. И не могла поверить, что в какой-то день для нее всё кончится, настанет небытие. Она не исповедовала ни одну из восточных религий, даже не изучала их, но будто не сомневалась: эта жизнь для нее завершится, иначе быть не может, но откроется дверь в какую-то иную форму существования.
Свой возраст Марина «донашивала», как женщина донашивает ребенка. Потом родится что-то иное – она будет жить, но уже как-то по другому.
А порой Марина стеснялась своего постаревшего лица. Хотелось забраться в кровать, засунуть голову под подушку – как в детстве, и чтобы ей снова было пять, десять, или хотя бы пятнадцать лет... Вынырнуть из-под одеяла юной.... Все - впереди.
И тогда становилось ей особенно страшно от того, что как ни кинь – большая часть жизни уже позади, и при самом лучшем раскладе – остается не такой уж долгий срок.
Марина размышляла об этом, сидя на полу в библиотеке и просматривая то, что хранилось на нижних полках – самые дешевые издания, какие-то тетради, блокноты...
Потом ей попалась записная книжка, и она сразу узнала почерк матери. Тут шли адреса и телефоны людей, с которыми она общалась.
Марина решила просмотреть ее внимательно, чуть ли не под лупой. Ей предстояло решить головоломку – кто из этих людей может рассказать ей о матери, а кто окажется случайным, шапочным знакомым Глафиры Николаевны.
Странички в книжке уже подходили к концу, когда Марина увидела подчеркнутые строки. «Психотерапевт Дина Алексеевна Соболева».
Есть, конечно, понятие о медицинской тайне, но Глафиры Николаевны уже нет на свете, а она, Марина – ее дочь. Может быть, врач расскажет ей о том, что произошло когда-то с ее матерью?
***
Мне тут снятся до ужаса реальные сны, – сказала Марина за завтраком, – Порой я просыпаюсь в уверенности, что так оно все и было как мне пригрезилось...Пока окончательно не пробудится разум, и я не пойму, что это - невозможно.
Сашка размешивала сахар в чашке с кофе.
Что же тебе снится? – спросила она больше из вежливости, видя, что матери хочется рассказать.
Вот сегодня, например, лабиринты. Дорога, выложенная желтым камнем. Дорога эта углублена в землю, и стены обложены камнем тоже. А по бокам – густой лес с обеих сторон. Не сунешься в него. И я иду, всё иду и иду, за поворотом открывается поворот, и я знаю, что мне не выбраться отсюда. Самой не выбраться – без посторонней помощи...
Сашка отодвинула чашку и смотрела на мать во все глаза. Казалось, она хочет что-то сказать, и не может.
Странно, да? – девушка еще не слышала такого тона у матери – были в нем и робость и просьба о поддержке.
Сашка пошевелила губами, но промолчала.
И вот что, – продолжала Марина, – Я тут нашла телефон врача, у которого моя мать лечилась. С большим трудом уговорила ее меня принять. Мне хочется все-таки разобраться во всей этой истории...
Ты собираешься поехать в город?
Завтра. И я не знаю, сколько времени это займет. Может быть, меня не будет целый день. Ты здесь одна не заскучаешь?
Нет, – сказала Сашка как можно небрежнее, – Ну что ты, мам.... Я уже не маленькая...Ты можешь не торопиться...
Сашка мысленно перебирала – о чем можно попросить еще мать, чтобы та задержалась в городе.
Я думаю... Если ты все равно уже поедешь... Тебе стоит заглянуть к квартирантам, которые снимали у бабушки квартиру. Они же до сих пор там живут, да? Познакомишься, скажешь, что ты новая хозяйка – и заодно посмотришь, как выглядит эта хата. Мне жутко интересно.
Марина покивала. Она слышала, что сказала дочь, но краем уха. Думала о своем. Удастся ли ей настолько понравиться врачу, чтобы та рассказала – почему мать ходила к ней год за годом? Что ее так тяготило?
*
Дина Алексеевна оказалась красивой моложавой женщиной с короткой стрижкой. У нее был свой медицинский кабинет в одном из лучших районов города. Марина сразу поняла, что врач оказала ей большую любезность, выкроив время. Соболева была одним из тех специалистов, чей день расписан по минутам, пациенты к ней записывались за долгий срок.
Но сейчас в приемной никого не было, и девушка администратор сразу проводила Марину к Соболевой, предупредив:
У вас полчаса.
По роду своей работы Дина Алексеевна должна была располагать к себе людей, ведь они приходили сюда, чтобы поделиться тем, что их мучило, найти в себе силы жить дальше. Но Марине показалось, что в случае с нею врач сама настраивается на тягостный разговор.
Конечно, если бы Глафира Николаевна была жива – я бы отказала вам во встрече, – сказала психотерапевт, – Но поскольку уже нет ни ее самой, ни ее мужа...Ни других близких родственников, насколько я знаю...
Я – ее дочь, – подсказала Марина, – Вот копия завещания...
Врач на несколько секунд задержала взгляд на бумажке. Переплела пальцы.
Ну что ж, я расскажу вам, над чем мы с нею работали... Я долго думала над этим, и считаю, что это будет правильно. Вам следует знать.
Она помедлила еще с минуту.
Глафира Николаевна пережила наси-лие... Она была в юном возрасте, ей в ту пору исполнилось всего шестнадцать лет. Она приехала к тетке в деревню, и... И там это произошло. Вечером показывали кино... Знаете, там есть такой кинотеатр под открытым небом – сеанс начинается, когда темнеет. Было поздно, она возвращалась домой одна... Ее догнали... Набросили что-то плотное на голову...
Соболева помолчала, потом заговорила снова:
Вы можете представить, что пережила девочка. Когда она добралась до тетки, то была сама на себя непохожа... Тетка срочно вызвала мать. Причем Глаша не смогла даже никого описать...разве что по голосам отличала... Их было несколько. Мать настаивала на том, чтобы немедленно обратиться в милицию. Глаша была полностью убита, а тетка буквально умоляла – скрыть всю эту историю, иначе они «ославят девочку на весь мир». Тетка говорила, что лучше уехать, постараться все забыть – и жить так, словно ничего и не было. В конце концов, мать с дочерью ее послушались.
Но «забыть всё» не удалось, поскольку после этой траге-дии – Глаша родила девочку. Какие-то у нее нашли осложнения, врачи категорически не советовали прерывать бере-менность, говоря, что иначе детей может больше не быть.
Но Глаша сразу сказала, что не сможет полюбить этого ребенка, она даже видеть его не сможет... И мать с ней согласилась – наверное, думала, что позже у дочери все наладится, Глаша выйдет замуж, у нее будет нормальная семья...
Новорожденную девочку передали в Дом ребенка. А у Глафиры Николаевны жизнь после этого действительно сложилась на редкость хорошо. Она выучилась, встретила любовь... Ее муж был прекрасным человеком, они жили, как говорится, душа в душу... Он был предпринимателем, бизнес его процветал.
А потом он выбрал то самое село, и решил тут построить большой загородный дом. Оттуда до его офиса было - пятнадцать минут езды. Глафире Николаевне тогда очень хотелось рассказать ему всё, чтобы отговорить от этой затеи – пусть бы он выбрал любое другое место, чтобы обосноваться.
Но супругу настолько хотелось поселиться именно в той деревне, что...В то время Глафира Николаевна приходила ко мне по нескольку раз в неделю. И мы пришли к выводу - рассказывать мужу обо всем происшедшем – не надо. Он бы очень мучился, если бы обо всем узнал... А они друг друга берегли.
Пока муж был жив, Глафира Николаевна почти не выходила за ворота своего «замка». А когда его не стало, ей все-таки пришлось выбираться в люди. Тем более, как она считала – никого из тех, кто все это сотворил, в селе не осталось...Но то, что она пережила – это огромная травма, на всю жизнь.
Марина смотрела в окно.
А то, что я пережила – это была ерунда, пустяк... Всего-то выросла без отца и матери, воспитывалась в детском доме... Обычное дело... Скажите – если вы затрагивали эту тему – мою мать мучили хоть какие-то угрызения совести?
Она о вас никогда не забывала, – сказала Дина Алексеевна, – Сначала, она считала, что поступила правильно – и хотела меня в этом уверить. Но чем больше времени проходило, тем чаще она возвращалась мыслями к вашей судьбе... Раскаивалась в том, что вы остались без какой-либо поддержки в жизни, и в том, что лишила вас своей любви.
Когда ее муж у-мер – она сразу составила завещание, по которому всё отходило вам. Глафира Николаевна и встретиться с вами хотела, но не успела... Она всё откладывала эту встречу, точно боялась, что вы ее не простите.
Полчаса истекли.
Я рассказала вам все, что знала, – сказала Дина Алексеевна, – Мне жаль вашу мать, и я бы не взялась ее осуждать.
Это ваша работа – никого не осуждать, – Марина поднялась, зябко поежилась.
Надеюсь, у вас больше не будет повода обратиться ко мне... Прощайте...
Когда Марина выходила из кабинета, она видела, что Дина Алексеевна погружена в глубокую задумчивость. Вспоминала ли она свою пациентку или укоряла себя за искренний разговор – кто знает.
*
Сашке может быть и страшновато было шагнуть с мостков в надувную лодку, выглядевшую такой хлипкой, но не показывать же Артему, что она боится. К тому же озеро было тихим и не таким уж широким, перевернись лодка – до берега не составит труда доплыть. Правда, возникало подозрение, что тут, вблизи берегов водятся пиявки – вот это гадость так гадость! Но Сашка надеялась, что плыть не придется.
Артем не дал ей весел, греб сам.
Странно, да? – девушка еще не слышала такого тона у матери – были в нем и робость и просьба о поддержке.
Сашка пошевелила губами, но промолчала.
И вот что, – продолжала Марина, – Я тут нашла телефон врача, у которого моя мать лечилась. С большим трудом уговорила ее меня принять. Мне хочется все-таки разобраться во всей этой истории...
Ты собираешься поехать в город?
Завтра. И я не знаю, сколько времени это займет. Может быть, меня не будет целый день. Ты здесь одна не заскучаешь?
Нет, – сказала Сашка как можно небрежнее, – Ну что ты, мам.... Я уже не маленькая...Ты можешь не торопиться...
Сашка мысленно перебирала – о чем можно попросить еще мать, чтобы та задержалась в городе.
Я думаю... Если ты все равно уже поедешь... Тебе стоит заглянуть к квартирантам, которые снимали у бабушки квартиру. Они же до сих пор там живут, да? Познакомишься, скажешь, что ты новая хозяйка – и заодно посмотришь, как выглядит эта хата. Мне жутко интересно.
Марина покивала. Она слышала, что сказала дочь, но краем уха. Думала о своем. Удастся ли ей настолько понравиться врачу, чтобы та рассказала – почему мать ходила к ней год за годом? Что ее так тяготило?
*
Дина Алексеевна оказалась красивой моложавой женщиной с короткой стрижкой. У нее был свой медицинский кабинет в одном из лучших районов города. Марина сразу поняла, что врач оказала ей большую любезность, выкроив время. Соболева была одним из тех специалистов, чей день расписан по минутам, пациенты к ней записывались за долгий срок.
Но сейчас в приемной никого не было, и девушка администратор сразу проводила Марину к Соболевой, предупредив:
У вас полчаса.
По роду своей работы Дина Алексеевна должна была располагать к себе людей, ведь они приходили сюда, чтобы поделиться тем, что их мучило, найти в себе силы жить дальше. Но Марине показалось, что в случае с нею врач сама настраивается на тягостный разговор.
Конечно, если бы Глафира Николаевна была жива – я бы отказала вам во встрече, – сказала психотерапевт, – Но поскольку уже нет ни ее самой, ни ее мужа...Ни других близких родственников, насколько я знаю...
Я – ее дочь, – подсказала Марина, – Вот копия завещания...
Врач на несколько секунд задержала взгляд на бумажке. Переплела пальцы.
Ну что ж, я расскажу вам, над чем мы с нею работали... Я долго думала над этим, и считаю, что это будет правильно. Вам следует знать.
Она помедлила еще с минуту.
Глафира Николаевна пережила наси-лие... Она была в юном возрасте, ей в ту пору исполнилось всего шестнадцать лет. Она приехала к тетке в деревню, и... И там это произошло. Вечером показывали кино... Знаете, там есть такой кинотеатр под открытым небом – сеанс начинается, когда темнеет. Было поздно, она возвращалась домой одна... Ее догнали... Набросили что-то плотное на голову...
Соболева помолчала, потом заговорила снова:
Вы можете представить, что пережила девочка. Когда она добралась до тетки, то была сама на себя непохожа... Тетка срочно вызвала мать. Причем Глаша не смогла даже никого описать...разве что по голосам отличала... Их было несколько. Мать настаивала на том, чтобы немедленно обратиться в милицию. Глаша была полностью убита, а тетка буквально умоляла – скрыть всю эту историю, иначе они «ославят девочку на весь мир». Тетка говорила, что лучше уехать, постараться все забыть – и жить так, словно ничего и не было. В конце концов, мать с дочерью ее послушались.
Но «забыть всё» не удалось, поскольку после этой траге-дии – Глаша родила девочку. Какие-то у нее нашли осложнения, врачи категорически не советовали прерывать бере-менность, говоря, что иначе детей может больше не быть.
Но Глаша сразу сказала, что не сможет полюбить этого ребенка, она даже видеть его не сможет... И мать с ней согласилась – наверное, думала, что позже у дочери все наладится, Глаша выйдет замуж, у нее будет нормальная семья...
Новорожденную девочку передали в Дом ребенка. А у Глафиры Николаевны жизнь после этого действительно сложилась на редкость хорошо. Она выучилась, встретила любовь... Ее муж был прекрасным человеком, они жили, как говорится, душа в душу... Он был предпринимателем, бизнес его процветал.
А потом он выбрал то самое село, и решил тут построить большой загородный дом. Оттуда до его офиса было - пятнадцать минут езды. Глафире Николаевне тогда очень хотелось рассказать ему всё, чтобы отговорить от этой затеи – пусть бы он выбрал любое другое место, чтобы обосноваться.
Но супругу настолько хотелось поселиться именно в той деревне, что...В то время Глафира Николаевна приходила ко мне по нескольку раз в неделю. И мы пришли к выводу - рассказывать мужу обо всем происшедшем – не надо. Он бы очень мучился, если бы обо всем узнал... А они друг друга берегли.
Пока муж был жив, Глафира Николаевна почти не выходила за ворота своего «замка». А когда его не стало, ей все-таки пришлось выбираться в люди. Тем более, как она считала – никого из тех, кто все это сотворил, в селе не осталось...Но то, что она пережила – это огромная травма, на всю жизнь.
Марина смотрела в окно.
А то, что я пережила – это была ерунда, пустяк... Всего-то выросла без отца и матери, воспитывалась в детском доме... Обычное дело... Скажите – если вы затрагивали эту тему – мою мать мучили хоть какие-то угрызения совести?
Она о вас никогда не забывала, – сказала Дина Алексеевна, – Сначала, она считала, что поступила правильно – и хотела меня в этом уверить. Но чем больше времени проходило, тем чаще она возвращалась мыслями к вашей судьбе... Раскаивалась в том, что вы остались без какой-либо поддержки в жизни, и в том, что лишила вас своей любви.
Когда ее муж у-мер – она сразу составила завещание, по которому всё отходило вам. Глафира Николаевна и встретиться с вами хотела, но не успела... Она всё откладывала эту встречу, точно боялась, что вы ее не простите.
Полчаса истекли.
Я рассказала вам все, что знала, – сказала Дина Алексеевна, – Мне жаль вашу мать, и я бы не взялась ее осуждать.
Это ваша работа – никого не осуждать, – Марина поднялась, зябко поежилась.
Надеюсь, у вас больше не будет повода обратиться ко мне... Прощайте...
Когда Марина выходила из кабинета, она видела, что Дина Алексеевна погружена в глубокую задумчивость. Вспоминала ли она свою пациентку или укоряла себя за искренний разговор – кто знает.
*
Сашке может быть и страшновато было шагнуть с мостков в надувную лодку, выглядевшую такой хлипкой, но не показывать же Артему, что она боится. К тому же озеро было тихим и не таким уж широким, перевернись лодка – до берега не составит труда доплыть. Правда, возникало подозрение, что тут, вблизи берегов водятся пиявки – вот это гадость так гадость! Но Сашка надеялась, что плыть не придется.
Артем не дал ей весел, греб сам.
И вскоре девушка забыла о своих страхах. По правую руку поднимался густой лес, по левую – еще тянулась деревня, и огороды спускались к самой воде. Наверное, в половодье их полностью заливает...
Желтые кувшинки, стрекозы, зависающие в воздухе, солнечные блики на поверхности воды – все это было таким мирным, что Сашка забыла о том, что они едут к «ведьме». Но озеро круто свернуло, и там, на дальнем его конце – о домах не было и речи – один лес вокруг. И сомнительно, что люди сюда вообще ходили – непролазные заросли камыша стояли нетронутым частоколом.
Где же мы пристанем? – голос Сашки чуть дрогнул.
Может быть, Артему польстил ее вопрос – робость девушки позволила ему почувствовать себя «главой экспедиции».
Я знаю там, чуть подальше, местечко...
И вправду, он подвел лодку к берегу так, что она едва ли не «села на мель». А потом помог Сашке выбраться.
Да, нужно было родиться в этих местах, чтобы различить в зарослях едва заметную тропинку, и уверенно идти по ней.
Змей тут нет? – спросила Сашка, едва за ним поспевая.
Они везде есть, – не оборачиваясь, ответил Артем, – Да не бойся ты так – я ж первым иду. Под ноги смотри – и все.
Говоря о том, что «срезав пусть» они доберутся за полчаса, Артем не лукавил. Примерно столько и занял путь по лесной тропинке.
Неизвестно что ожидала увидеть Сашка – может быть, самую что ни на есть сказочную картину – избушку на курьих ножках, и ее хозяйку верхом на метле, но и тут парень оказался прав. Это был обычный деревенский домик – две окна на фасаде, скворечник над крышей, и мальвы в палисаднике.
В огороде копалась старуха – худая, загорелая до черноты...
Бабушка! – окликнул ее Артем, – К тебе пришли...
Старуха разогнулась, подслеповато прищуриваясь. Потом обтерла руки о полосатую юбку и пошла к ним.
Что тебе? – спросила она Сашку, не здороваясь, – Дачница? Клубники лесной нет – варенье только... Грибы сушеные, козье молоко...Душица, зверобой...
Бабушка, – начала Сашка, не чувствуя в себе прежней смелости, – Я с вами поговорить хотела вот об этой дороге, что за вашим домом начинается...Ее вроде лабиринтом называют...
Откуда ты приехала? Кто будешь? – голос старухи сделался строгим.
Я тут недавно... Глафира Николаевна... Вот знаете, в деревне жила... Моя мама – ее дочка, а я – получается, внучка. Теперь мы в ее доме жить будем. И вот я узнала, что тут есть такая интересная дорога...
Постой здесь, – бросила старуха Артему, – А ты иди со мной в дом.
Артем удивленно поднял брови. Сашка прочла его взгляд так: «Понятия не имею, зачем она тебя зовет, но ты же хотела что-то узнать – так иди».
И девушка пошла. День выдался знойным, но в доме у старухи было даже прохладно, будто не в избу они зашли, а в погреб. Пахло травами, Сашка не могла сказать, каким именно. Вот мята вроде бы... И чабрец...
Старуха провела девушку в единственную комнату и, когда та села на табурет, опустилась напротив нее.
Может, я тебя и ждала, – сказала старуха, – Помоги ей... Если захочешь.
Кому? – спросила Сашка, затаив дыхание.
Желтые кувшинки, стрекозы, зависающие в воздухе, солнечные блики на поверхности воды – все это было таким мирным, что Сашка забыла о том, что они едут к «ведьме». Но озеро круто свернуло, и там, на дальнем его конце – о домах не было и речи – один лес вокруг. И сомнительно, что люди сюда вообще ходили – непролазные заросли камыша стояли нетронутым частоколом.
Где же мы пристанем? – голос Сашки чуть дрогнул.
Может быть, Артему польстил ее вопрос – робость девушки позволила ему почувствовать себя «главой экспедиции».
Я знаю там, чуть подальше, местечко...
И вправду, он подвел лодку к берегу так, что она едва ли не «села на мель». А потом помог Сашке выбраться.
Да, нужно было родиться в этих местах, чтобы различить в зарослях едва заметную тропинку, и уверенно идти по ней.
Змей тут нет? – спросила Сашка, едва за ним поспевая.
Они везде есть, – не оборачиваясь, ответил Артем, – Да не бойся ты так – я ж первым иду. Под ноги смотри – и все.
Говоря о том, что «срезав пусть» они доберутся за полчаса, Артем не лукавил. Примерно столько и занял путь по лесной тропинке.
Неизвестно что ожидала увидеть Сашка – может быть, самую что ни на есть сказочную картину – избушку на курьих ножках, и ее хозяйку верхом на метле, но и тут парень оказался прав. Это был обычный деревенский домик – две окна на фасаде, скворечник над крышей, и мальвы в палисаднике.
В огороде копалась старуха – худая, загорелая до черноты...
Бабушка! – окликнул ее Артем, – К тебе пришли...
Старуха разогнулась, подслеповато прищуриваясь. Потом обтерла руки о полосатую юбку и пошла к ним.
Что тебе? – спросила она Сашку, не здороваясь, – Дачница? Клубники лесной нет – варенье только... Грибы сушеные, козье молоко...Душица, зверобой...
Бабушка, – начала Сашка, не чувствуя в себе прежней смелости, – Я с вами поговорить хотела вот об этой дороге, что за вашим домом начинается...Ее вроде лабиринтом называют...
Откуда ты приехала? Кто будешь? – голос старухи сделался строгим.
Я тут недавно... Глафира Николаевна... Вот знаете, в деревне жила... Моя мама – ее дочка, а я – получается, внучка. Теперь мы в ее доме жить будем. И вот я узнала, что тут есть такая интересная дорога...
Постой здесь, – бросила старуха Артему, – А ты иди со мной в дом.
Артем удивленно поднял брови. Сашка прочла его взгляд так: «Понятия не имею, зачем она тебя зовет, но ты же хотела что-то узнать – так иди».
И девушка пошла. День выдался знойным, но в доме у старухи было даже прохладно, будто не в избу они зашли, а в погреб. Пахло травами, Сашка не могла сказать, каким именно. Вот мята вроде бы... И чабрец...
Старуха провела девушку в единственную комнату и, когда та села на табурет, опустилась напротив нее.
Может, я тебя и ждала, – сказала старуха, – Помоги ей... Если захочешь.
Кому? – спросила Сашка, затаив дыхание.
- Своей бабушке помоги, – сказала старуха.
Она потянулась к календарю, обычному настольному календарю, посчитала что-то и назвала число.
На среду выпадает, запомнишь? С утра приходи, как можно раньше...
Да я не знаю, отпустят ли меня вообще, – растерялась Сашка, – Я сейчас, можно сказать, сбежала... А почему именно в этот день?
Туман будет. Сильный, в двух шагах ничего не будет видно.
Откуда вы знаете?
Старуха только поглядела на нее, и Сашка поняла – знает. Причем точнее, чем Гидрометцентр.
Туда и войти можно только тогда, когда туман...
Да куда же?
На дорогу. Дорога эта соединяет наш мир с миром ушедших. Там и вправду лабиринт. И твоя бабушка до сих пор ходит там и выбраться не может. А ты возьмешь ее за руку и отведешь до самого конца.
Но я же... Я же там тоже могу потеряться?
Ты – нет... Ты же всё видишь, – просто сказала старуха, – А твоя бабушка - слепая.
По глазам девушки старуха поняла, что вопросов у той стало еще больше.
Обидели ее сильно, – сказала старуха, – А кто – она не видела. И так люто ей хотелось отомстить, что сбылось ее желание ...отчасти. Двое уж на том свете...А с третьим – заминка вышла... Запуталась она совсем – ненавидит она его или любит. И бродит она сейчас, как незрячая и дорогу найти не может. Кто дела свои в миру не решил – с тем такое случается. Доведешь ее до конца пути – и она уйдет... Навсегда уйдет, обретет покой... А перед этим ей что-то сказать надо – тебе или матери твоей – это все одно. Иногда я ее голос слышу, да слова мне непонятны. Только тот их поймет, кому они предназначены.
Старуха помедлила.
Хочешь – верь в то, что я тебе сказала, хочешь – сума-сшедшей меня считай, а только я от тебя ничего не скрыла. Я здесь для того и живу, чтобы никого на эту дорогу не пускать, кто из праздного любопытства туда пойти захочет. С Вечностью не шутят... И я знаю, что когда придет мой час – кто-нибудь сюда придет, мне на смену. Судьба его приведет. А я пойду по той дороге тоже до самого конца, до последних своих Врат...
...Глядя на то, какой Сашка вышла от старухи – печальная, с поникшей головой, Артем испугался:
Она ничего с тобой не сделала? Или что-то страшное рассказала? На тебе лица нет...
Вот что, – и Сашка повторил заветное число, – Ты можешь в этот день отвезти меня через озеро рано-рано, на рассвете?
Зачем?
Не спрашивай. Если можно будет, я тебе потом всё расскажу. Но поверь - это очень серьезно. Как говорится – вопрос жизни и см-ерти.
Ладно, – пожал плечами Артем, – Без проблем.
Если забудешь – я хоть через озеро вплавь, хоть в обход – бегом побегу, только мне непременно нужно быть здесь, ты это знай...
...Когда Марина вернулась, дочь была уже дома. Этот вечер обеим запомнился тем, что каждая таила свои думы и тревоги, и напустив на себя веселье, рассказывала, что все в порядке.
Я посмотрела квартиру, – с подчеркнутым оживлением говорила Марина, – Прекрасная... Когда-нибудь она станет твоей, а пока жильцы весьма довольны, что могут по-прежнему ее снимать... А ты чем занималась без меня?
Прогулялась по деревне, посмотрела где тут что... Нашла хозяйственный магазин, кулинарию и дом культуры...Дедушка выбрал хорошее место – тут вполне можно жить...
Вечером Марина сделала то, чего давно уже себе не позволяла. Когда Сашка ушла спать, она достала из шкафчика бутылку коньяка, нарезала сыр, налила себе полную рюмку и опустилась в кресло-качалку.
За годы работы ей приходилось делать и криминальные материалы. Разговаривая с теми, кто пострадал, Марина испытывала к этим людям глубокое сочувствие. Ей становилось страшно,когда она думала, как повела бы себя на их месте.
Теперь она знала, что подобное пережила и ее мать. И если бы не это испытание, она, Марина, не появилась бы на свет.
Могла ли она упрекать свою юную мать, когда та считала, что не сможет полюбить дочку? Чем старше становилась Марина, тем меньше признавала за собой право осуждать. Если бы мать...если бы мама успела дать ей о себе весточку, если бы они увиделись при ее жизни – возможно, стена отчуждения и боли рухнула бы, они смогли бы принять и полюбить друг друга...
Следующие несколько дней Сашка вела себя тише воды, ниже травы, выдумывая повод на рассвете отлучиться из дома. Но тщетно она перебирала различные варианты – не подвернулось ни одного такого, какой показался бы ее матери достоверным. Во всяком случае, мама потребовала бы, чтобы дочь все время была на связи.
Оставалось одно – сбежать. Сашка решила, что не возьмет с собой телефон, но оставит записку. А когда вернется...что ж, ей, наверное, будет, что рассказать матери. Пусть тогда уж сама решает – ругаться или нет.
Как говорится – повинную голову меч не сечет.
Девушка прикидывала, какое время можно считать «рассветом» и остановилась на четырех утра. С Артемом она условилась, что именно в этот час он будет ждать ее у мостков.
Она очень боялась проспать, поэтому решила включить на телефоне будильник. Сашка надеялась, что из «башни» звонок не будет слышен матери.
...Когда мелодичный звон разбудил девушку, она несколько мгновений не могла понять, где находится, и что ей теперь нужно делать. Потом приподнялась рывком и выглянула в окно. Ей показалось что мир утонул в молоке – за окнами было белым-бело. Старуха не обманула – Сашка, наверное, никогда не видела такого плотного тумана.
Она даже подумала – найдет ли она озеро и мостки?
На цыпочках, держа в руках кроссовки, девушка спускалась по лестнице. Матери она оставила записку: «Я ухожу по делам, не беспокойся». Сашка просто не знала, что написать еще.
Затаив дыхание, она отодвинула засов на двери – скользнула наружу, в холодный рассветный воздух, в мокрую траву – босыми ногами. И неслышно прикрыла за собой дверь.
Девушке пришло немного поплутать, прежде, чем она вышла на нужную улочку, узнала дом, обшитый желтым сайдингом – возле него и был проход к озеру.
Сашка думала, что она двигается совсем неслышно, но оттуда, от воды раздался тихий свист, и она поняла – Артем дает ей знать, что уже пришел и ждет.
Сбежала? – с усмешкой спросил он запыхавшуюся девушку.
Если б мама увидела, меня бы никуда не отпустила... И дай мне весло, пожалуйста, я тоже буду грести, не барыня...
Артем отказался:
Одному как-то сподручнее.
На этот раз дорога показалась Сашке гораздо короче. Может быть, потому что была уже знакома, но скорее от того, что мысли девушки были заняты предстоящим испытанием.
Я тебя подожду, – пообещал ей Артем.
А если я там долго пробуду – тебя не хватятся?
Да какое кому дело... Я вон сказал дома, что на рыбалку иду...
Девушка невольно позавидовала такой свободе. Она еще не оценила – как это дорого бывает, когда о тебе кто-то беспокоится.
Когда подходили к старухиному дому, Артем взял Сашку за руку:
Замерзла? Рука-то холодная совсем... Может, уговорим ее, чтобы я с тобой пошел?
Сашка только головой покачала:
Так нельзя. Я это чувствую, я одна должна идти... Жди меня здесь...если хочешь.
Она вздохнула и решительно открыла калитку. На этот раз старухи во дворе не было, и Сашка постучала в дверь. Какие-то мгновения, пока она не услышала шагов, девушка подумала, что никого нет дома, и придется уйти несолоно хлебавши. От этой мысли она ощутила странное облегчение.
Пришла? – старуха стояла на пороге, – Вот и молодец.
В этот раз она показалась Сашке особенно похожей на ведьму. Маленькая, костлявая – в чем душа держится, а лицо и руки такие темные... Только ли от загара?
Пойдем, – велела старуха.
Она провела девушку через дом и открыла другую дверь, «черный ход».
Старая-старая каменная арка стояла здесь. Сложена она была из камней рыже-желтого цвета, многие из них покрыты были мхом. А сразу за аркой начиналась дорога, выложенная из таких же камней. И нельзя было особо увидеть, что впереди – там царил туман...
Она потянулась к календарю, обычному настольному календарю, посчитала что-то и назвала число.
На среду выпадает, запомнишь? С утра приходи, как можно раньше...
Да я не знаю, отпустят ли меня вообще, – растерялась Сашка, – Я сейчас, можно сказать, сбежала... А почему именно в этот день?
Туман будет. Сильный, в двух шагах ничего не будет видно.
Откуда вы знаете?
Старуха только поглядела на нее, и Сашка поняла – знает. Причем точнее, чем Гидрометцентр.
Туда и войти можно только тогда, когда туман...
Да куда же?
На дорогу. Дорога эта соединяет наш мир с миром ушедших. Там и вправду лабиринт. И твоя бабушка до сих пор ходит там и выбраться не может. А ты возьмешь ее за руку и отведешь до самого конца.
Но я же... Я же там тоже могу потеряться?
Ты – нет... Ты же всё видишь, – просто сказала старуха, – А твоя бабушка - слепая.
По глазам девушки старуха поняла, что вопросов у той стало еще больше.
Обидели ее сильно, – сказала старуха, – А кто – она не видела. И так люто ей хотелось отомстить, что сбылось ее желание ...отчасти. Двое уж на том свете...А с третьим – заминка вышла... Запуталась она совсем – ненавидит она его или любит. И бродит она сейчас, как незрячая и дорогу найти не может. Кто дела свои в миру не решил – с тем такое случается. Доведешь ее до конца пути – и она уйдет... Навсегда уйдет, обретет покой... А перед этим ей что-то сказать надо – тебе или матери твоей – это все одно. Иногда я ее голос слышу, да слова мне непонятны. Только тот их поймет, кому они предназначены.
Старуха помедлила.
Хочешь – верь в то, что я тебе сказала, хочешь – сума-сшедшей меня считай, а только я от тебя ничего не скрыла. Я здесь для того и живу, чтобы никого на эту дорогу не пускать, кто из праздного любопытства туда пойти захочет. С Вечностью не шутят... И я знаю, что когда придет мой час – кто-нибудь сюда придет, мне на смену. Судьба его приведет. А я пойду по той дороге тоже до самого конца, до последних своих Врат...
...Глядя на то, какой Сашка вышла от старухи – печальная, с поникшей головой, Артем испугался:
Она ничего с тобой не сделала? Или что-то страшное рассказала? На тебе лица нет...
Вот что, – и Сашка повторил заветное число, – Ты можешь в этот день отвезти меня через озеро рано-рано, на рассвете?
Зачем?
Не спрашивай. Если можно будет, я тебе потом всё расскажу. Но поверь - это очень серьезно. Как говорится – вопрос жизни и см-ерти.
Ладно, – пожал плечами Артем, – Без проблем.
Если забудешь – я хоть через озеро вплавь, хоть в обход – бегом побегу, только мне непременно нужно быть здесь, ты это знай...
...Когда Марина вернулась, дочь была уже дома. Этот вечер обеим запомнился тем, что каждая таила свои думы и тревоги, и напустив на себя веселье, рассказывала, что все в порядке.
Я посмотрела квартиру, – с подчеркнутым оживлением говорила Марина, – Прекрасная... Когда-нибудь она станет твоей, а пока жильцы весьма довольны, что могут по-прежнему ее снимать... А ты чем занималась без меня?
Прогулялась по деревне, посмотрела где тут что... Нашла хозяйственный магазин, кулинарию и дом культуры...Дедушка выбрал хорошее место – тут вполне можно жить...
Вечером Марина сделала то, чего давно уже себе не позволяла. Когда Сашка ушла спать, она достала из шкафчика бутылку коньяка, нарезала сыр, налила себе полную рюмку и опустилась в кресло-качалку.
За годы работы ей приходилось делать и криминальные материалы. Разговаривая с теми, кто пострадал, Марина испытывала к этим людям глубокое сочувствие. Ей становилось страшно,когда она думала, как повела бы себя на их месте.
Теперь она знала, что подобное пережила и ее мать. И если бы не это испытание, она, Марина, не появилась бы на свет.
Могла ли она упрекать свою юную мать, когда та считала, что не сможет полюбить дочку? Чем старше становилась Марина, тем меньше признавала за собой право осуждать. Если бы мать...если бы мама успела дать ей о себе весточку, если бы они увиделись при ее жизни – возможно, стена отчуждения и боли рухнула бы, они смогли бы принять и полюбить друг друга...
Следующие несколько дней Сашка вела себя тише воды, ниже травы, выдумывая повод на рассвете отлучиться из дома. Но тщетно она перебирала различные варианты – не подвернулось ни одного такого, какой показался бы ее матери достоверным. Во всяком случае, мама потребовала бы, чтобы дочь все время была на связи.
Оставалось одно – сбежать. Сашка решила, что не возьмет с собой телефон, но оставит записку. А когда вернется...что ж, ей, наверное, будет, что рассказать матери. Пусть тогда уж сама решает – ругаться или нет.
Как говорится – повинную голову меч не сечет.
Девушка прикидывала, какое время можно считать «рассветом» и остановилась на четырех утра. С Артемом она условилась, что именно в этот час он будет ждать ее у мостков.
Она очень боялась проспать, поэтому решила включить на телефоне будильник. Сашка надеялась, что из «башни» звонок не будет слышен матери.
...Когда мелодичный звон разбудил девушку, она несколько мгновений не могла понять, где находится, и что ей теперь нужно делать. Потом приподнялась рывком и выглянула в окно. Ей показалось что мир утонул в молоке – за окнами было белым-бело. Старуха не обманула – Сашка, наверное, никогда не видела такого плотного тумана.
Она даже подумала – найдет ли она озеро и мостки?
На цыпочках, держа в руках кроссовки, девушка спускалась по лестнице. Матери она оставила записку: «Я ухожу по делам, не беспокойся». Сашка просто не знала, что написать еще.
Затаив дыхание, она отодвинула засов на двери – скользнула наружу, в холодный рассветный воздух, в мокрую траву – босыми ногами. И неслышно прикрыла за собой дверь.
Девушке пришло немного поплутать, прежде, чем она вышла на нужную улочку, узнала дом, обшитый желтым сайдингом – возле него и был проход к озеру.
Сашка думала, что она двигается совсем неслышно, но оттуда, от воды раздался тихий свист, и она поняла – Артем дает ей знать, что уже пришел и ждет.
Сбежала? – с усмешкой спросил он запыхавшуюся девушку.
Если б мама увидела, меня бы никуда не отпустила... И дай мне весло, пожалуйста, я тоже буду грести, не барыня...
Артем отказался:
Одному как-то сподручнее.
На этот раз дорога показалась Сашке гораздо короче. Может быть, потому что была уже знакома, но скорее от того, что мысли девушки были заняты предстоящим испытанием.
Я тебя подожду, – пообещал ей Артем.
А если я там долго пробуду – тебя не хватятся?
Да какое кому дело... Я вон сказал дома, что на рыбалку иду...
Девушка невольно позавидовала такой свободе. Она еще не оценила – как это дорого бывает, когда о тебе кто-то беспокоится.
Когда подходили к старухиному дому, Артем взял Сашку за руку:
Замерзла? Рука-то холодная совсем... Может, уговорим ее, чтобы я с тобой пошел?
Сашка только головой покачала:
Так нельзя. Я это чувствую, я одна должна идти... Жди меня здесь...если хочешь.
Она вздохнула и решительно открыла калитку. На этот раз старухи во дворе не было, и Сашка постучала в дверь. Какие-то мгновения, пока она не услышала шагов, девушка подумала, что никого нет дома, и придется уйти несолоно хлебавши. От этой мысли она ощутила странное облегчение.
Пришла? – старуха стояла на пороге, – Вот и молодец.
В этот раз она показалась Сашке особенно похожей на ведьму. Маленькая, костлявая – в чем душа держится, а лицо и руки такие темные... Только ли от загара?
Пойдем, – велела старуха.
Она провела девушку через дом и открыла другую дверь, «черный ход».
Старая-старая каменная арка стояла здесь. Сложена она была из камней рыже-желтого цвета, многие из них покрыты были мхом. А сразу за аркой начиналась дорога, выложенная из таких же камней. И нельзя было особо увидеть, что впереди – там царил туман...
Иди, – кивнула старуха.
А я точно выйду назад? – собственный голос показался Сашке тоненьким, как у ребенка.
Выйдешь, – вздохнула старуха, – Не сомневайся.
Ей словно жаль было кого-то...но не Сашку.
Наверное, ту, к которой она сейчас шла.
Девушка шагнула под арку с тою решимостью, с какою ныряльщики бросаются в море, или парашютисты прыгают срываются с самолета – в пустоту. Видела она на несколько шагов перед собой, но ей хотелось вытянуть руки, будто и она сама была слепою и боялась наткнуться на что-то неожиданное...страшное...
Но пока ничего страшного не происходило. Запах леса не изменился, он был таким же – пахло хвоей и прелой землей.
Девушка шла. Она настроилась на то, что дорога будет долгой, что она потеряет чувство времени, но куда больше опасений вызывало у нее то, что дорога то и дело сворачивала. «Это же лабиринт, – твердила себе Сашка, – Тут и должны быть сплошные повороты. Я не заблужусь, ни за что не заблужусь... Повернусь и пойду назад – и дорога меня выведет к этой бабке... И пока – вперед, нельзя трусить».
Сашка сильно вздрогнула, увидев перед собой чью-то фигуру. Ей пришлось призвать на помощь всё свое мужество, чтобы подойти поближе.
...Это была женщина, она привалившись к земляной «стене». Невысокого роста женщина в черном платье. Волосы ее были гладко зачесаны назад и забраны в узел, а лицо выглядело донельзя утомленным, даже щеки запали. Глаза были прикрыты.
Э-эй..., – тихо окликнула ее Сашка, желая разбудить и боясь этого, – Э-эй...
Женщина открыла глаза – они были такими темными, что не видно зрачков.
Кто здесь? – спросила женщина.
И Сашка сама не знала, как у нее вырвалось:
Бабушка, это я....Дай мне руку... Я пришла, чтобы тебя проводить...
Девушка была готова к чему угодно, даже к тому, что рука, протянутая ей, окажется призрачной, сотканной из густого тумана. Но потом она сжала, одновременно ощупывая – самую обычную ладонь, пальцы...
Пойдем, бабушка...
... Этот путь девушке суждено было запомнить на всю жизнь. Позже она не смогла бы сказать, говорили ли они с бабушкой вслух, или достаточно было одной подумать о чем-то, чтобы другая прочла твои мысли как открытую книгу.
Сашка теперь ясно представляла все, что произошло когда-то с Глафирой
У меня осталось лишь одно от той ночи... Деревянный орел на черном шнурке... Его носил на шее один из них, а я сорвала, сжала в кулаке... Самые близкие люди говорили мне, что нельзя выносить эту историю на свет Божий... Что я навсегда останусь запятнанной в глазах всех... И я не рассказывала об этом даже своему мужу. Потом, когда я приезжала на похороны тетки, я положила этого орла, и свой дневник, который вела в ту пору, в жестяную коробку. Я думала, что никто их никогда не найдет... Сначала я хотела это все сжечь, но таилась какая-то надежда, что рано или поздно из найдут, накажут.... Поэтому я сохранила...
А потом моя мать продала теткино наследство...
Когда мой муж решил переехать в эти места, построить здесь дом, я думала – у меня не хватит сил последовать за ним. Хотя прошло столько лет, и, наверное, никто бы из местных даже не понял, что та девочка, что приезжала сюда когда-то на несколько дней и я – одно и то же лицо.
Всё же я решила попробовать, и приехала. Муж построил «замок» в стороне от села. И поселилась я там затворницей.
Не помню, откуда я узнала про старуху, что живет одна в лесу – она умеет гадать, видит будущее... В ту пору я уже раскаивалась, что отказалась от своей дочери, бросила ее на произвол судьбы.
Когда не стало моего мужа – я пошла к этой старухе. Я просидела у нее всю ночь. Она рассказала мне, что двоих из тех, кто сотворил это со мной – уже нет на свете. Остался один – тот, кто носил шнурок с деревянным орлом, тот, кто стал отцом моей дочери...
Вы еще встретитесь, – сказала мне старуха.
В тот момент я не поверила ей. И когда Андрей пришел ко мне, чтобы работать в саду – я не узнала его. Все время, что мы провели вместе – я не узнавала его. Правда открылась мне потом...Когда началось небытие... Когда я уже стояла на этой дороге...
Когда уходишь из жизни – для тебя не остается тайн. Но как же, оказывается, я была слепа при жизни.... Вот и в ином мире я стала слепою...Хожу здесь, не зная дороги, потому что не могу понять саму себя. Отчего, вспоминая Андрея, я не могу нена-видеть его так, как остальных?
Почему я вспоминаю не ту страшную ночь, а то, как мы – уже старые люди – сидим под цветущей липой, и пьем чай, и он рассказывает мне что-то смешное... Я вижу его, сажающим розы, я помню его слезы, когда меня увозили в больницу...
Как же я была слепа...
Пойдем, бабушка, – Сашка бережно вела ее под локоть, – У тебя есть силы идти? Я думаю, что уже скоро...
А твоя мать? – бабушка вдруг остановилась, – Она уж точно должна меня нена-видеть? Никаким наследством, никакими подарками не окупишь то сиротство, на которое я ее обрекла.
Что ты все о ненависти?... Мама... Если она узнает, что случилось с тобой, я уверена, что она тебя простит. Но самое главное, что она – есть. Понимаешь? У меня есть - мама, а у нее – я... Как же можно об этом жалеть? О том, что родилась она, а потом появилась на свет – я?
... Девушка увидела их первой...эти врата... Она невольно вспомнила ту арку, через которую шагнула на дорогу. А здесь арка была иной – она чем-то напоминала радугу, мягко сияла и переливалась.
Мы пришли, - сказала Сашка.
Бабушка взглянула на нее, и девушка поняла, что она ее видит, она прозрела. И что момент расставания – вот он, настал...
Я прощаю тебя, бабушка... За себя, и за маму....
И девушка порывисто обняла ту, с которую ей не суждено было больше встретиться. Разве только – во сне.
Господи, – сказала бабушка, – Как ты похожа на меня, когда мне было шестнадцать лет... Тогда.. Передай ему, что я его прощаю тоже.
Иди, – Сашка разжала руки, – Теперь у тебя все будет хорошо... Иди с миром.
Она стояла и смотрела, как бабушка идет туда, куда ей самой не было дороги... Пока, не было... Врата высветлили черное платье, превратили его в белое... А там, по ту сторону – не было тумана, там был сад, цветущий сад...
И Сашка долго смотрела на него, прежде, чем повернуть назад.
...Солнце поднималось, и туман рассеивался, когда старуха открыла перед Сашкой калитку. Артем, сидевший поодаль на траве, поспешно поднялся.
Не знаю, как ты проживешь свою жизнь, – сказала старуха на прощание, – А только одного ты не будешь теперь бояться – ухода...Спасибо тебе.
Спасибо и вам...
*
... Артему донельзя хотелось расспросить девушку, где она была и что видела, но Сашка как воды в рот набрала. Она казалась погруженной в себя, и Артем не посмел нарушить ее задумчивость.
Молча прошли они по тропинке через лес, забрались в лодку. Озеро в этот час выглядело очень красивым, но девушка не замечала ни его прелести, ни даже кувшинок, которыми любовалась несколько дней назад.
И только когда они оба выбрались на мостки, и пора было расставаться, Сашка сказала:
Я все расскажу тебе, но потом... Сначала мне нужно кое с кем переговорить.
Артем лишь кивнул.
...Как Сашка и ожидала, мать сходила с ума от тревоги. Очевидно, она выглядывала дочь из окна, и не дождалась, когда девушка войдет в дом – сама поспешила на улицу, ей навстречу.
Где ты была? – от волнения Марина почти кричала, – Что я должна была думать? Сбежала с каким-нибудь парнем? Отправилась в какое-то дурацкое «ночное»? У-тонула?
Ты боялась, что со мной случилось то же, что и с бабушкой? – тихо спросила Сашка.
И Марина разом осеклась, потому что о чем о чем, но об этом она дочери не говорила.
Они прошли в дом, и сели в библиотеке на диван, и Сашка рассказа матери всю свою эскападу.
Обе плакали.
Мам, мне было так жалко ее, – говорила Сашка, – Я ей и за себя и за тебя сказала, что мы ее ни капельки не ненавидим, что мы ее простили... Ей столько пришлось пережить....Ну скажи, что я правильно сделала?
Она не смогла бы уйти, если бы я желала ей плохого, – Марина вытерла слезы ладонью, – Ты ведь точно это все не выдумала?
Разве можно шутить с таким? Выдумать такое? – поразилась Сашка, – Мам, давай не будем отсюда уезжать... Ведь это получается, вроде как наше ...родовое гнездо, да? Сначала здесь бабушка жила, потом мы...
Подожди, я одного не поняла... Так, когда Андрей Ильич нанимался к ней на работу, он знал, что она – та самая?
Да нет, не догадывался даже... У нее уж и фамилия была другая, по мужу. И внешне изменилась она очень сильно. Пошел, чтобы помочь богатой женщине по хозяйству и самому заработать...
Но соседка-то знала... Неужели она ему не рассказала, что это та сама Глаша, чья тетка прежде жила в этом доме?
А он ни с кем свои дела не обсуждал. Зина уж потом ему об этом рассказала, когда Глафиру Николаевну в больницу увезли. Может быть, и бабушка ему что-то успела шепнуть. Всю жизнь она свою тайную скрывала, но перед концом... Вот тогда он и взялся за лопату, и стал рыть себе мо-гилу, причем аккурат на том самом месте, где находился тайник.
Ты знаешь, что нам теперь нужно сделать? – спросила Марина.
Знаю, пойти к нему. Я ему всё расскажу, как рассказала тебе. Он ведь ее любил, и теперь места себе найти не может. Вон, напивается каждый день...
Значит, то, что он мой отец, а твой дедушка – основывается на показаниях одной ненормальной старухи, которая живет где-то в лесу?
Сашка посмотрела на мать серьезно и укоряюще:
Она вправду знает, мам. Ну хочешь, сделаем какой-нибудь тест ДНК?
Марина махнула рукой:
Уж слишком мы увязли во всей этой истории...Знаешь, даже если бы все не подтвердилось, я бы теперь все равно не смогла бы его бросить, раз моя мама его любила.
...Они не вспомнили про завтрак, забыли про все прочие дела. Они шли на другой конец села, к дому Андрея Ильича, и было у обеих странное чувство. То, что они собирались рассказать ему, представлялось неким ключом, который отопрет, наконец, клетку, и выпустит мятущуюся душу на свободу...
А я точно выйду назад? – собственный голос показался Сашке тоненьким, как у ребенка.
Выйдешь, – вздохнула старуха, – Не сомневайся.
Ей словно жаль было кого-то...но не Сашку.
Наверное, ту, к которой она сейчас шла.
Девушка шагнула под арку с тою решимостью, с какою ныряльщики бросаются в море, или парашютисты прыгают срываются с самолета – в пустоту. Видела она на несколько шагов перед собой, но ей хотелось вытянуть руки, будто и она сама была слепою и боялась наткнуться на что-то неожиданное...страшное...
Но пока ничего страшного не происходило. Запах леса не изменился, он был таким же – пахло хвоей и прелой землей.
Девушка шла. Она настроилась на то, что дорога будет долгой, что она потеряет чувство времени, но куда больше опасений вызывало у нее то, что дорога то и дело сворачивала. «Это же лабиринт, – твердила себе Сашка, – Тут и должны быть сплошные повороты. Я не заблужусь, ни за что не заблужусь... Повернусь и пойду назад – и дорога меня выведет к этой бабке... И пока – вперед, нельзя трусить».
Сашка сильно вздрогнула, увидев перед собой чью-то фигуру. Ей пришлось призвать на помощь всё свое мужество, чтобы подойти поближе.
...Это была женщина, она привалившись к земляной «стене». Невысокого роста женщина в черном платье. Волосы ее были гладко зачесаны назад и забраны в узел, а лицо выглядело донельзя утомленным, даже щеки запали. Глаза были прикрыты.
Э-эй..., – тихо окликнула ее Сашка, желая разбудить и боясь этого, – Э-эй...
Женщина открыла глаза – они были такими темными, что не видно зрачков.
Кто здесь? – спросила женщина.
И Сашка сама не знала, как у нее вырвалось:
Бабушка, это я....Дай мне руку... Я пришла, чтобы тебя проводить...
Девушка была готова к чему угодно, даже к тому, что рука, протянутая ей, окажется призрачной, сотканной из густого тумана. Но потом она сжала, одновременно ощупывая – самую обычную ладонь, пальцы...
Пойдем, бабушка...
... Этот путь девушке суждено было запомнить на всю жизнь. Позже она не смогла бы сказать, говорили ли они с бабушкой вслух, или достаточно было одной подумать о чем-то, чтобы другая прочла твои мысли как открытую книгу.
Сашка теперь ясно представляла все, что произошло когда-то с Глафирой
У меня осталось лишь одно от той ночи... Деревянный орел на черном шнурке... Его носил на шее один из них, а я сорвала, сжала в кулаке... Самые близкие люди говорили мне, что нельзя выносить эту историю на свет Божий... Что я навсегда останусь запятнанной в глазах всех... И я не рассказывала об этом даже своему мужу. Потом, когда я приезжала на похороны тетки, я положила этого орла, и свой дневник, который вела в ту пору, в жестяную коробку. Я думала, что никто их никогда не найдет... Сначала я хотела это все сжечь, но таилась какая-то надежда, что рано или поздно из найдут, накажут.... Поэтому я сохранила...
А потом моя мать продала теткино наследство...
Когда мой муж решил переехать в эти места, построить здесь дом, я думала – у меня не хватит сил последовать за ним. Хотя прошло столько лет, и, наверное, никто бы из местных даже не понял, что та девочка, что приезжала сюда когда-то на несколько дней и я – одно и то же лицо.
Всё же я решила попробовать, и приехала. Муж построил «замок» в стороне от села. И поселилась я там затворницей.
Не помню, откуда я узнала про старуху, что живет одна в лесу – она умеет гадать, видит будущее... В ту пору я уже раскаивалась, что отказалась от своей дочери, бросила ее на произвол судьбы.
Когда не стало моего мужа – я пошла к этой старухе. Я просидела у нее всю ночь. Она рассказала мне, что двоих из тех, кто сотворил это со мной – уже нет на свете. Остался один – тот, кто носил шнурок с деревянным орлом, тот, кто стал отцом моей дочери...
Вы еще встретитесь, – сказала мне старуха.
В тот момент я не поверила ей. И когда Андрей пришел ко мне, чтобы работать в саду – я не узнала его. Все время, что мы провели вместе – я не узнавала его. Правда открылась мне потом...Когда началось небытие... Когда я уже стояла на этой дороге...
Когда уходишь из жизни – для тебя не остается тайн. Но как же, оказывается, я была слепа при жизни.... Вот и в ином мире я стала слепою...Хожу здесь, не зная дороги, потому что не могу понять саму себя. Отчего, вспоминая Андрея, я не могу нена-видеть его так, как остальных?
Почему я вспоминаю не ту страшную ночь, а то, как мы – уже старые люди – сидим под цветущей липой, и пьем чай, и он рассказывает мне что-то смешное... Я вижу его, сажающим розы, я помню его слезы, когда меня увозили в больницу...
Как же я была слепа...
Пойдем, бабушка, – Сашка бережно вела ее под локоть, – У тебя есть силы идти? Я думаю, что уже скоро...
А твоя мать? – бабушка вдруг остановилась, – Она уж точно должна меня нена-видеть? Никаким наследством, никакими подарками не окупишь то сиротство, на которое я ее обрекла.
Что ты все о ненависти?... Мама... Если она узнает, что случилось с тобой, я уверена, что она тебя простит. Но самое главное, что она – есть. Понимаешь? У меня есть - мама, а у нее – я... Как же можно об этом жалеть? О том, что родилась она, а потом появилась на свет – я?
... Девушка увидела их первой...эти врата... Она невольно вспомнила ту арку, через которую шагнула на дорогу. А здесь арка была иной – она чем-то напоминала радугу, мягко сияла и переливалась.
Мы пришли, - сказала Сашка.
Бабушка взглянула на нее, и девушка поняла, что она ее видит, она прозрела. И что момент расставания – вот он, настал...
Я прощаю тебя, бабушка... За себя, и за маму....
И девушка порывисто обняла ту, с которую ей не суждено было больше встретиться. Разве только – во сне.
Господи, – сказала бабушка, – Как ты похожа на меня, когда мне было шестнадцать лет... Тогда.. Передай ему, что я его прощаю тоже.
Иди, – Сашка разжала руки, – Теперь у тебя все будет хорошо... Иди с миром.
Она стояла и смотрела, как бабушка идет туда, куда ей самой не было дороги... Пока, не было... Врата высветлили черное платье, превратили его в белое... А там, по ту сторону – не было тумана, там был сад, цветущий сад...
И Сашка долго смотрела на него, прежде, чем повернуть назад.
...Солнце поднималось, и туман рассеивался, когда старуха открыла перед Сашкой калитку. Артем, сидевший поодаль на траве, поспешно поднялся.
Не знаю, как ты проживешь свою жизнь, – сказала старуха на прощание, – А только одного ты не будешь теперь бояться – ухода...Спасибо тебе.
Спасибо и вам...
*
... Артему донельзя хотелось расспросить девушку, где она была и что видела, но Сашка как воды в рот набрала. Она казалась погруженной в себя, и Артем не посмел нарушить ее задумчивость.
Молча прошли они по тропинке через лес, забрались в лодку. Озеро в этот час выглядело очень красивым, но девушка не замечала ни его прелести, ни даже кувшинок, которыми любовалась несколько дней назад.
И только когда они оба выбрались на мостки, и пора было расставаться, Сашка сказала:
Я все расскажу тебе, но потом... Сначала мне нужно кое с кем переговорить.
Артем лишь кивнул.
...Как Сашка и ожидала, мать сходила с ума от тревоги. Очевидно, она выглядывала дочь из окна, и не дождалась, когда девушка войдет в дом – сама поспешила на улицу, ей навстречу.
Где ты была? – от волнения Марина почти кричала, – Что я должна была думать? Сбежала с каким-нибудь парнем? Отправилась в какое-то дурацкое «ночное»? У-тонула?
Ты боялась, что со мной случилось то же, что и с бабушкой? – тихо спросила Сашка.
И Марина разом осеклась, потому что о чем о чем, но об этом она дочери не говорила.
Они прошли в дом, и сели в библиотеке на диван, и Сашка рассказа матери всю свою эскападу.
Обе плакали.
Мам, мне было так жалко ее, – говорила Сашка, – Я ей и за себя и за тебя сказала, что мы ее ни капельки не ненавидим, что мы ее простили... Ей столько пришлось пережить....Ну скажи, что я правильно сделала?
Она не смогла бы уйти, если бы я желала ей плохого, – Марина вытерла слезы ладонью, – Ты ведь точно это все не выдумала?
Разве можно шутить с таким? Выдумать такое? – поразилась Сашка, – Мам, давай не будем отсюда уезжать... Ведь это получается, вроде как наше ...родовое гнездо, да? Сначала здесь бабушка жила, потом мы...
Подожди, я одного не поняла... Так, когда Андрей Ильич нанимался к ней на работу, он знал, что она – та самая?
Да нет, не догадывался даже... У нее уж и фамилия была другая, по мужу. И внешне изменилась она очень сильно. Пошел, чтобы помочь богатой женщине по хозяйству и самому заработать...
Но соседка-то знала... Неужели она ему не рассказала, что это та сама Глаша, чья тетка прежде жила в этом доме?
А он ни с кем свои дела не обсуждал. Зина уж потом ему об этом рассказала, когда Глафиру Николаевну в больницу увезли. Может быть, и бабушка ему что-то успела шепнуть. Всю жизнь она свою тайную скрывала, но перед концом... Вот тогда он и взялся за лопату, и стал рыть себе мо-гилу, причем аккурат на том самом месте, где находился тайник.
Ты знаешь, что нам теперь нужно сделать? – спросила Марина.
Знаю, пойти к нему. Я ему всё расскажу, как рассказала тебе. Он ведь ее любил, и теперь места себе найти не может. Вон, напивается каждый день...
Значит, то, что он мой отец, а твой дедушка – основывается на показаниях одной ненормальной старухи, которая живет где-то в лесу?
Сашка посмотрела на мать серьезно и укоряюще:
Она вправду знает, мам. Ну хочешь, сделаем какой-нибудь тест ДНК?
Марина махнула рукой:
Уж слишком мы увязли во всей этой истории...Знаешь, даже если бы все не подтвердилось, я бы теперь все равно не смогла бы его бросить, раз моя мама его любила.
...Они не вспомнили про завтрак, забыли про все прочие дела. Они шли на другой конец села, к дому Андрея Ильича, и было у обеих странное чувство. То, что они собирались рассказать ему, представлялось неким ключом, который отопрет, наконец, клетку, и выпустит мятущуюся душу на свободу...
А если кто-то хочет судить прошлое – пусть судит, но это будут уже не они.
КонецАвтор Татьяна Дивергент
(ссылка на канал автора - в комментариях)
Следующая публикация
Комментарии 17
https://dzen.ru/blocha?share_to=link
https://ok.ru/group/70000001811695/topic/158127304211951
Нет ни одного произведения, которое бы
"не читалось"
Спасибо. Успехов в творчестве