В ту осень по лесу трубили рога, раздавались веселые клики, ржание коней и азартный собачий лай.

А потом…
- Кровь затворять можешь, ведьма?
- Я все могу.
- Заносите его, заносите!.. колдуй, ведьма, колдуй на совесть! Это младший сын нашего графа, за ценой не постоит.
Так я впервые увидела тебя, наследный граф Готтфрид. Твои волосы цвета спелого каштана. Твои глаза, блестящие, как камни в ручье, выцветшие сейчас от боли. Твое красивое лицо, мучительно застывшее под слоем грязи. И твою кровь.
Старый вепрь ранил тебя на охоте. Ты бы истек кровью, молодой и храбрый граф Готтфрид, если бы егерь не вспомнил вовремя о ведьме, живущей на краю болота.
Я выгнала всех. Я развела огонь. Я бросила в котел самые сильные травы.
Под вечер из замка за тобой прислали бархатные носилки, десяток слуг и лекаря. Я никого на порог не пустила, а толстый лекарь отшатнулся, когда я расхохоталась ему в лицо. - Иначе колдовство не сработает, - сказала я. - Наследник графа умрет по дороге, - сказала я. - Его сожрет лихоманка, - сказала я. - Кровь сгниет прямо в его жилах, - сказала я. - А вас повесят и скормят потроха псам, - сказала я. - Не тревожьте его три ночи, - сказала я.
Я не обманула тебя. На четвертый день ты покинул мой дом на своих ногах. Сел на своего жеребца, не пошатнувшись в седле. Слуга бросил мне под ноги увесистый кошель, а ты улыбнулся на прощание и хлестнул коня.
Я стояла, смотрела вслед и замирала. Три ночи я лечила тебя. Три ночи я меняла пропитанные кровью повязки. Три ночи поила тебя отварами. Три ночи я смотрела на тебя – сколько хотела. Три ночи я чесала твои волосы цвета спелого каштана. Три ночи я не спала и пела для тебя, чтобы ты спал.
Я ведьма, болотная ведьма, никто не знает, сколько мне лет. Я могу все. Затворить и пустить кровь, навести сон и бессонницу, любовное томление и смертную тоску. Я могу украсть молоко у коровы и плод из материнского чрева, и никто меня не остановит. Я могу все, но ничего не могу сделать для себя. Таков зарок.
***
В ту зиму из замка долетал радостный колокольный звон. В каждом деревенском трактире пили за наследного графа Готтфрида и его супругу, прекрасную и благородную Эрмелинду. Прочили счастье, прочили детей. А через несколько лет…
В этот раз ты пришел один.
- Ты можешь помочь женщине зачать и выносить, ведьма?
- Я все могу.
- Дети не держатся во чреве у моей супруги. Лекари говорят, что ей нельзя рожать.
- Возьми другую жену.
- Не могу, - сказал ты. - Её отец... не твое дело, ведьма. Мне нужен сын. За ценой не постою.
Я усадила тебя за стол. Я развела огонь. Я бросила в котел самые сильные травы.
Я не обманула тебя. Спорыш и полынь, девясил и кора ивы, подорожник и шалфей – я сварила хорошее зелье, крепкое зелье, я научила тебя нужным словам и высчитала благоприятные дни для зачатия. Ты ушел, оставив мне кошель с золотом и прядь волос цвета спелого каштана. Я попросила у тебя только прядь.
Я ведьма, болотная ведьма, никто не знает, есть ли у меня христианское имя. Я могу все. Могу заставить мужа ненавидеть жену, а жену – бояться мужа. Согнать к супружескому ложу самые страшные кошмары. Лишить мужской силы. Лишить разума. Подслушать самые хранимые тайны. И никто мне не помешает. Я могу всё, но не могу заставить тебя посмотреть ласково, молодой граф Готтфрид. Таков зарок.
***
Той весной вся округа радовалась рождению твоего сына и скорбела о твоей молодой супруге. Нежная, хрупкая Эрмелинда, веточка во льду, ломкая маргаритка. Её легкое тело не выдержало родов, и она умерла, истекла кровью в вышитых сугробах простыней.
Ты не пришел судить меня. Ты не пришел плакать по ней. Луна за луной катились над твоим городом и моим болотом, поспевали яблоки, созревало вино, распухал и сдувался саван твоей жены в гробу, ломался лёд на реке, распускала синие цветы горечавка, твой сын тянул ручки к блестящему доспеху.
Набухали дождем тучи у горизонта. Начиналась новая война.
Все знали, кто поведет войско. Не отец твой, старый граф, что не мог уже поднять меч. И не старший твой брат – он был не воин, он был горбун и книжник, наизусть знавший законы дедов и наперечет помнивший каждую мерку зерна в графских амбарах. Войско повел ты, и толпа провожала тебя с радостью и надеждой. Я была там. Смотрела, кутаясь в плащ, как танцует под тобой черный скакун, как сияет на солнце твоя броня. Как ты улыбаешься, светло и отважно, мой прекрасный молодой граф Готтфрид.
А через полгода ты пришел ко мне снова.
Твой доспех потерял прежний блеск, под глазами сгустились зимние тени, а между крылатых бровей пролегла первая горькая морщина.
- Ты можешь извести моего врага, ведьма? – сказал ты. – За ценой не постою.
- Я все могу.
Я налила тебе вина. Я развела огонь. Я бросила в очаг самые злые травы.
Я не обманула тебя. Это было опасное колдовство, темное колдовство, из тех, что ложатся тяжестью на плечи и на душу. Папоротник и волчье лыко, белена и репейник и сухие лепестки мака. И слова на нелюдском языке, что предназначались не для человеческого уха. Колдовство металось в очаге, рвалось на волю, а когда вырвалось – полетело по ветру, далеко, далеко полетело, и вслед этому ветру выли собаки.
Когда все закончилось, ты бросил на стол кошель. Я сказала: - Нет.
- Чего же ты хочешь в уплату, ведьма?
- Я хочу твоего поцелуя, молодой граф.
И ты поцеловал меня, не подняв рук, чтобы обнять. Поцеловал, дрожа не от страсти, а от отвращения.
И сплюнул на землю, перешагнув порог.
Я смотрела тебе вслед. А потом руками собрала горсть пыли, в которую попал твой плевок.
Той же ночью твой враг умер в шатре посреди своего лагеря, и на лице у мертвеца была гримаса такого ужаса, что его хоронили в закрытом гробу.
Я ведьма, болотная ведьма, никто не знает, человек ли я. Я могу всё. Напустить черную порчу, от которой кровь превратится в яд, и насквозь проест гроб. Поднять мертвеца из могилы и пытками заставить его говорить и пророчествовать. Напустить мор, от которого опустеют все окрестные деревни. И никто меня не остановит. Одного я не могу – сделать так, чтобы ты таял под моими поцелуями так же, как таяла я, касаясь твоих губ. Таков зарок.
***
Тем летом твой отец перестал подниматься с постели и узнавать сыновей в лицо. Звенели колокола церквей, вся округа молилась об исцелении старого графа, но все знали – лекарства от старости не бывает.
И тогда ты пришел ко мне ночью, в простом плаще, в котором тебя никто бы не узнал.
- Помоги мне восстановить справедливость, ведьма, - сказал ты. – Можешь?
- Я все могу.
- Когда мой отец умрет, - сказал ты, - его место займет мой брат. Он рожден первым, но он не воин, он не сможет защитить нас. Он не любит женщин, у него никогда не будет детей. Он любит только цифры в амбарных книгах да старые песни о рыцарских подвигах. Он уродлив, жалок и слаб.
- И?.. – сказала я.
- Это мое место, - сказал ты. – Не его. По праву.
- И?.. – сказала я.
- Изведи моего брата, ведьма, - сказал ты. – За ценой не постою.
И тогда я назвала цену. Даже две цены, из которых ты мог выбрать.
И первой ценой был кусок твоей плоти и кости.
И второй ценой была ночь, проведенная в моей постели.
И тогда ты вынул кинжал из-за пояса и не колеблясь отрезал себе мизинец.
- Колдуй на совесть, ведьма, - хрипло сказал ты, затянул руку платком и вышел за дверь.
Я не обманула тебя, молодой граф Готтфрид. О, я никогда тебя не обманывала.
Я ведьма, болотная ведьма. Я могу всё. И никто мне не помешает.
***
Той осенью графский замок погрузился в траур. Место в семейном склепе, под мраморными скорбящими ангелами, поджидало старого графа, но он был еще жив. По дороге в смерть старика опередил его сын.
Я стояла на холме, куталась в плащ. Смотрела сухими горящими глазами на похоронную процессию, тянущуюся по дороге. Плакальщицы и сгорбленные монахи сопровождали гроб, и растекался в стылом воздухе заунывный вой, и лошади встряхивали черными плюмажами.
Так хоронили тебя, молодой граф Готтфрид, красивый и отважный, всеобщий любимец, умерший во цвете лет от неизвестной хвори. Тебя оплакивал твой старый отец, ненадолго вернувшийся в разум. И твой брат положил в гроб драгоценный меч и прочел трогательную витиеватую речь над могилой. И твой сын с локонами цвета спелого каштана, похожий на тебя, как отражение в воде – сдерживал слезы, но все же утирал глаза украдкой рукавом бархатной курточки.
Так похоронили тебя, молодой граф Готтфрид, и заперли дверь склепа и оставили тебя в темноте и холоде.
А лишь только наступила ночь – замок огласился воплями ужаса.
И наутро во всем замке не осталось живых свидетелей произошедшего, кроме маленького слуги, что сумел укрыться за гобеленом. Но никто не поверил его рассказам о молодом графе Готтфриде, что вернулся с того света и растерзал старого отца, выпустил внутренности своему брату, а собственного сына загрыз прямо в постели. Но и это не утолило его голода: адская тварь металась по замку, убивая всех на своем пути. А потом словно провалилась обратно в преисподнюю.
***
На рассвете я слышу скулёж и царапанье под окном. Я выхожу на порог, не чуя осеннего холода.
В блеклом туманном молоке передо мной стоишь ты, молодой граф Готтфрид, мой возлюбленный граф Готтфрид с волосами цвета спелого каштана. Сейчас они слиплись от крови, и погребальный саван твой насквозь пропитан ею. Ничего, - говорю я тебе, - это ничего. Я тебя вымою. Я расчешу твои волосы.
Жалко только твои глаза, когда-то блестевшие, как камушки в реке. В них нет мысли, нет чувств, они подернуты белесой рыбьей пленкой, и так останется навсегда. Ты мертв, возлюбленный мой, ты мертв, но это ничего. Не больно, не страшно, не холодно. Я искупаю тебя и расчешу твои волосы.
Я ведьма, болотная ведьма, и никто не знает, что у меня на душе. У меня остались повязки, пропитанные твоей кровью. У меня осталась прядь твоих волос. У меня осталась твоя слюна. У меня осталась твоя плоть и кость. Этого хватило, чтобы ты умер, мой возлюбленный. Этого хватило, чтобы ты пришел ко мне, мой возлюбленный. Этого хватило, чтобы ты навсегда со мной остался.
Я укрываю твои плечи плащом и веду тебя в дом. Мое сердце ликует и бьется за двоих.
Я ведьма, болотная ведьма. Я могу все. Никто не в силах мне помешать.
Источник
блог "Недетские сказки"