Предыдущая публикация
ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ... (2)
О том, что видит Марк, естественно, не знал никто, пока мальчик не заговорил. Никто даже не понимал, что происходит. Ну, смеется дитя и тянет ручки, словно кто-то стоит перед ним. Но ведь, наверное, многие малыши так делают. А порой, особенно ночью, когда Люба укладывала его спать, Марк начинал плакать, и кутаться в одеяло, точно надеялся под ним спастись.— Чего ты испугался? — ласково уговаривала его Люба, — Ну, никого же нет в комнате, только мы с тобой. И кошка еще – вон, сидит, намывается.
Кошка, которую им подарили (и перекрестились, наверное, соседи уж не знали, куда раздавать приплод) – была самая обычная, плебейской серой расцветки, носатая, большеглазая.
Позже Любе стало казаться, что с мальчиком ее связывают особенные чувства.
В комнате стоял шкаф, оставшийся от прежней хозяйки. Прежде такие были почти в каждом доме – высокие, деревянные, справа ---вешалки, слева -полки, и квадрат стекла в дверце, закрытый вышивкой. На черном фоне старушка иголкой и нитками выписала розы.
Марк боялся «ночного» шкафа. Днем он мог забраться в него, и играть там, Бог его знает, что, воображая - среди вешалок с платьями. Дом у него там был или космический корабль. ..Но когда начинало темнеть, и первым местом, где эта тьма сгущалась – был приоткрытый шкаф, Марк даже смотреть туда не осмеливался, а если взгляд все же падал случайно – он тут же его отводил. Словно таилось там и наблюдало оттуда за ним нечто настолько ужасное, что лучше не встречаться с ним с глазу на глаз.
Тогда кошка прыгала к Марку и глядела во тьму сама, неотрывно глядела – холодными желтыми глазами. Точно была на страже и следила.
Она безошибочно знала, когда мальчик волнуется, когда его терзают кошмары. Тенью скользнет, и уже укладывается у него на груди – становясь щитом между ним и теми, кого он боялся. Отвлекала песней – мурлыкала она удивительно громко.
Когда Марк начал разговаривать, Люба спросила его:
— Милый, что ты видишь?
— Там, - выразительно отвечал он, кивая на шкаф и поднимая бровки, не понимая, как может быть ей неясно очевидное. И едва не добавил: «Там оно».
А иногда – уже к полному испугу матери – Марк начинал бормотать – взволнованно и быстро, разговаривая то ли с самим собой, то ли с кем-то, кого нынешние психологи любят называть «воображаемым другом».
Во всем остальном мальчик не только не отличался от сверстников в худшую сторону - он опережал их. Года в три научился читать, и к тому времени, как пошел в школу, прочел немало книг из «Библиотеки приключений», знал множество стихов, писал печатными неровными буквами, и отличался такой фантазией, перед которой меркли сказки, столь любимые детьми.
…Теплым апрельским вечером Люба сидела с Марком у реки. Хоть и осваивалась она на новом месте, но все равно родственною душой могла назвать только сына. И когда выдавалась возможность – брала его за руку, и они шли гулять куда-нибудь в «дальние страны».
То по тропинке среди лугов, которые так славно цвели летом, и где тянулась к небу бело-красная телемачта, видная издалека. То – меж таинственных папоротников (в лесу царила полутьма, а папоротники точно светились сами-по себе нежно-зеленым светом) – к далекому озеру. А то, следуя изгибам реки —туда, куда даже местные мальчишки не забирались.
Они сидели на обрыве, смотрели на быстрое течение, на песок – он был удивительным тут – почти совершенно белый, шелковистый. И вдруг Марк тронул мать за локоть.
— Смотри, мам, — сказал он, — Леший…
Люба взглянула. Это был всего лишь огромный вывороченный пень, в человеческий рост, с уже окаменевшими, переплетенными корнями.
— Ты гляди, — настойчиво говорил Марк, — Всмотрись в него. Это же леший наклонился к реке. Он старый, он выбрался из леса после зимы и пришел поздороваться с русалкой. Она там, из омута на него смотрит. А он ей протягивает руку – ну что, мол, пережили холода?
Люба поняла – это всё воображение.
— Ты сам, наверное, будешь когда-нибудь книжки сочинять?
Ей все время хотелось обнять сына лишний раз, прижать к себе. И каждый раз она удерживалась, чтобы не делать этого. Нельзя, чтобы Марк стал слишком нежным, слишком ранимым. Ему жить – в жестоком мире. Она это знала хорошо.
— Да нет, мам, — сказал он даже с раздражением, — Я бы и рад всего этого не видеть. Но это же есть – ты понимаешь? Вот мы вчера были на кладбище…
Они действительно вчера ходили туда вместе со старушкой соседкой, которая попросила помочь убраться на могиле. Ей уж и нагибаться было трудно, а навестить мужа хотелось. Старушка шла, правой рукой опираясь на палочку, а слева ее поддерживала Люба.
— И что? — не поняла мать.
Марк вздохнул.
— Там еще похороны в это время были, помнишь?
— Ну…
— Так вот эта тетенька, она стояла в сторонке и смотрела.
— Какая тетенька? — допытывалась Люба.
Марк терпеливо объяснил.
— Та, про которую они думали, что ее хоронили. Она стояла в стороне и смотрела на них. Только она была немного другая, не такая, как они. Будто из тумана густого. Прозрачная немножко. На ней была кофточка белая в горошек, юбка в складку и платочек.
Люба внутренне ахнула. Она знала, о ком говорил Марк – ведь пошла с утра, проститься с покойницей. Она уже входила в этот круг – когда все из окрестных домов провожают усопших. Когда приходят соседи, чтобы отметить свадьбу или рождения. Но Марка-то она с собой в этот дом вчера не брала, вот в чем финт ушами. А на кладбище он мог мельком увидеть только заколоченный гроб.
Люба присела перед сыном на корточки, взяла его за плечи.
— Я тебя прошу, — сказала она, — Нет, я тебя очень прошу. Всё, что ты вот такое видишь – чего не видят другие – ты рассказывай только мне. Только мне, понял?
Он смотрел на нее серьезно, серебряными своими глазами, которые чем дальше, тем больше приобретали удивительный оттенок. Никаким она была гипнотизером, ничего бы внушить ему не смогла, но он по ее тону почувствовал, что дело серьезно.
— Понимаешь, — она старалась объяснить ему уже как взрослому, — Если ты вот так – налево и направо – станешь всем рассказывать про леших и про призраков, сначала люди подумают, что ты всё сочиняешь, что тебе это просто кажется. А когда ты чуть подрастешь – тебя запрут в ду-рку.
— Куда? — была у него эта привычка вскидывать брови.
— Это такое место, где тебя запирают в комнате и не дают видеться с мамой. На окнах там решетки, ты сидишь на цепи, как собачка и кормят тебя из собачьей миски.
Люба в душе просила высшие силы простить ей эту жестокость, потому что страшнее всего для нее было – если Марка признают сумасшедшим. В психушку, может, и не положат, но «дурной славы» избежать не удастся. А она если прилипнет – то навсегда.
Марк кивнул.
— Если тебя что-то напугает, если чем-то захочется поделиться – мы обо всем с тобой поговорим, — внушала Люба, до боли сжимая ему руку, — Но только со мной… только со мной об этом… договорились?
Марк сдержал слово. Что ему на самом деле пришлось выдержать – не знала даже Люба. Не станешь же описывать каждую тень, каждый взгляд или оклик из потустороннего…. Марк научился сдерживаться.
Лишь один раз он едва не прокололся. Когда в десятом классе ребята решили отметить Хэллоуин. К этому времени одноклассники уже знали, что Марк рисует лучше всех в школе. И именно его попросили гримировать тех, кто пришел в костюмах. Один из самых отъявленных хулиганов, Сашка Пигарев, нарядился чертом. И когда он присел на стул перед Марком – тот взглянул и вздрогнул. Потом все-таки взялся за коробочку с красками. Но каждый раз, взмахивая кисточкой, Марк смотрел в сторону, будто срисовывал картину с оригинала.
Грим получился потрясающий. Сашке было впору самому себя испугаться в зеркале.
— Слышь, как ты так придумал-то? — спрашивал он, глядя на созданный образ, наводящий жуть.
— Так вот же он стоит…, — начал было Марк и осекся.
… Той осенью его забрали в армию. Любе отчаянно не хотелось отпускать сына, но она просто не знала, как этого можно избежать. Вырос здоровый красивый парень…Такого точно не забраковала бы медкомиссия. Разве что отнести кому-то взятку? Деньги были. Но как это все делается…Люба мучилась – ей было неловко, стыдно, но Марка жальче.
— Не надо, мам, — сказал сын, — Я пойду. И вернусь…Это я тебе точно говорю. Давай лучше, пока есть время, съездим в город. Ты покажешь мне могилу отца.
…А Люба ведь не знала места, где похоронен Арсений. Но найти его оказалось нетрудно. На каждом кладбище есть своя «Рублевка». Была и тут, заложенная в лихие девяностые. Первыми ее обжили бандиты классом повыше - жертвы заказных убий-ств и случайных перестрелок. Потом к ним присоединились бизнесмены, из тех же бандитских кругов вышедшие, но задержавшиеся на этом свете. Добавились сюда и «слуги народа», и начальство последних уцелевших заводов. Памятники были богатые – черный или цветной гранит, в полтора-два человеческих роста, мрачные ели, тяжелые цепи, отгораживающие непотревоженные плиты площадок. Захоронения были с запасом – с расчетом на всю семью в будущем.
Но порой попадались тут и люди достойные.
У Арсения был простой белый памятник. Мрамор. На могильной плите - хирургические перчатки и скальпель. Будто он вот сейчас вернулся с операции, и бросил их, не глядя.
Люба была благодарна судьбе за то, что могила нашлась - и так быстро. Что она смогла показать ее сыну. Она переводила взгляд с памятника на сына, который был уже выше ее ростом.
Марк же стоял и смотрел, и на лице его все больше отображалось недоумение. Потом он сказал:
— Тут никого нет.
— Как же это?
— Гроб пустой…
Люба искала объяснение. Она уже знала, что сын не ошибается, но тут он просто не мог быть прав.
— Ну…ведь столько лет прошло. И там …тогда был сильный пожар. Наверное, не осталось почти ничего. Как в крематории.
Марк только головой покачал. Но взглянул еще раз на мать – и смолк, не стал развивать тему.
Они шли к выходу по кладбищенской аллее, и над ними кружились золотые кленовые листья.
…Отслужил Марк действительно благополучно. Он писал матери письма, в которых не только не было никаких жалоб, но всегда – шутка, всегда – легкая насмешка – и Люба улыбалась, читая их.
Но назад он не вернулся. Нашел работу в городе. И причем какую работу… Люба поссорилась с сыном едва ли не в первый раз.
— Твой отец с того света меня проклянет, — говорила она со слезами, — Он был на голову выше всех, настоящий интеллигент, ученый. Он, наверное, даже представить себе не мог, что его сын не пойдет в институт. Ну куда тебя понесло? В собачий приют! Мыть миски и убирать -г==овно…
— Мам, — голос Марка звучал в телефонной трубке, как будто сын был рядом, — Зато там нет этой черноты. Совсем нет. Даже когда они умирают. Ну ты же знаешь…все псы попадают в рай.
***
Приют держался на волонтерах. Постоянных работников тут было – раз-два и обчелся. Елена, считавшаяся здесь хозяйкой – привлекательная блондинка средних лет. У нее был хороший голос, и, время от времени она устраивала в городе благотворительные концерты – пела, чтобы заработать собакам и кошкам на хлеб, вернее, на куриные «каркасы», крупу и сухой корм. Еще была Марина, которая убиралась у «мелких» - маленьких собак, сидевших в отдельных клетках. Клетки стояли друг на друге, и всё это напоминало открытый многоэтажный дом. Марина следила за порядком и владела кое-какими ветеринарными навыками.
И, наконец, был Марк, выполнявший всю тяжелую работу.
Платили ему столько, что хватало на еду, и на съемную квартиру, скромную «однушку». Впрочем, далеко не всегда у него получалось уйти туда ночевать. Пятьсот хвостатых душ жило в приюте, и часто выходило так, что кого-то нельзя оставить без присмотра даже на несколько часов.
Приют был огорожен высоким глухим забором. Находился он почти за городом, в промзоне, здесь не было жилья. И все равно у многих он вызывал сильные чувства. Кому-то мешало зверье самим фактом своего существования. Эти люди требовали уничтожить всех обитателей приюта и порой даже перебрасывали через забор отраву в кусках мяса.
Другие привозили сюда собак и кошек, которых по какой-то причине не могли оставить у себя. Порой решали вопрос честно – вносили «приемный взнос». Порой - старались подъехать тихо, привязывали собаку у ворот и уезжали как воры. Мол, всё равно возьмут бедолагу, никуда не денутся.
Сразу за забором приткнулась бытовка. Считалось, что тут «кабинет» Елены, но на самом деле бытовка выполняла роль «прислуги за все». Тут стояли холодильники с собачьей едой и лекарствами. Здесь — в коробках жили самые слабые щенки. И тут на диване ночевал «дежурный по приюту», чаще всего - Марк.
Еще было большое сооружение, напоминающее ангар – в клетках тут жили мелкие собаки, и – в отдельной комнате – кошки. А во дворе, тесно, один к другому – стояли вольеры, и в каждом — по двое — обитали большие псы.
Утро было временем, когда присесть не удавалось. Еду животным Марк варил на костре. Плохо было в приюте с бытовыми удобствами. Даже свет и воду постоянно отключали, потому что накапливались долги. Воду по возможности запасали в больших чанах. И почти каждый день в них тонули крысы, которых никак не удавалось извести.
Кормить зверье, убирать клетки, делать уколы больным, кого-то везти к ветеринару… Время летело.
После обеда подтягивались волонтеры – в основном — девочки-школьницы, и счастливцы собачьего рода отправлялись с ними на прогулку. Рук не хватало, и кому-то возможность выйти из клетки выпадала раз в несколько месяцев.
У каждой собаки и каждой кошки была за плечами трудная судьба. Марк жалел всех, но особые отношения сложились у него с Гердой – овчаркой, появившейся в приюте в прошлом году. Позже узнали, что хозяин выбраковал собаку, потому что у нее в положенный срок не встали уши. Так, еще подростком Герда оказалась на улице. Прибилась к небольшой стае бродячих псов – вместе в джунглях большого города выживать было легче.
В этой стае у нее случилась любовь. Волонтеры нашли овчарку зимой – она сутки не отходила от своего друга. Его сбила машина, и он – еще живой – потихоньку вмерзал в лед. Пса отвезли в клинику, и дали собакам имена: он – Кай, она – Герда. Был объявлен экстренный сбор на лечение, но Кая спасти не смогли.
Герда осталась в приюте. Овчарки вообще все схватывают на лету, и Герда, в конце концов, стала жить не в вольере. Она была настолько разумной, что свободно ходила по территории, ночью – охраняла ее, днем – следила за «чужими», которые приходили в приют. Но ни разу никого не укусила. Почему-то из всех она выбрала Марка, и держалась возле него, и как-то между делом, легко, обучилась всем командам.
И теперь, когда Марк оставался ночевать в бытовке, он сидел на пороге, провожая закат, а Герда лежала у его ног.
Может быть, кто-то и жаловался на спертый воздух в окрестностях приюта. Слишком много собак, сколько ни убирай… Но Марку тут дышалось легко. Он привык к тому, что видит больше, чем прочие, и, хотя притерпелся к этому, все же среди людей ему часто было нелегко.
В приюте же – эти внимательные глаза, жарко дышащие языки, надежда прожить еще один день, и бескрайнее небо над головой – вокруг не было многоэтажек. Небо смотрело на собак, и многие уходили туда, в последнюю свою дорогу. Поскольку хватало тут и больных, и увечных. Кормить, лечить, пристраивать в добрые руки – все это был тяжелый труд, занимавший руки и мысли. И тут было место Марка на земле…
*
Машина подъехала вечером. Первой ее, конечно, услышала Герда. Увидев вскинутую морду собаки, прислушался и Марк.
«Еще кого-то привезли, - подумал он, — Сейчас бросят и уедут».
Выйти все равно придется. Если это беспомощные щенки или котята в коробке, оставь их на улице на ночь – они могут не дожить до утра.
Час был уже довольно поздний, Марк лежал на диване, смотрел фильм – французскую комедию, такую же старую, как этот маленький телевизор.
Когда он обувался – машина просигналила. Кто бы там ни был – он не собирался убегать тихо, как вор.
Герда, конечно, увязалась за ним – проверить обстановочку и убедиться, что Марку ничего не угрожает. Рядом с воротами, неподалеку от кустов сирени (их в темноте видно не было, слышен только сладкий запах) – стоял черный джип, а рядом с ним – женщина маленького роста, с гладко зачесанными волосами, тоже вся в черном – куртка, джинсы.
Иногда Марк чувствовал что-то недоброе, исходящее от человека. Но сейчас этого не было. А вот тревога – родилась и крепла.
— Вы кого-то привезли? — спросил он, поздоровавшись, — Это лучше было бы сделать днем. Там нужно составить договор…
— Я к вам, Марк, — сказала женщина.
Голос у нее был слегка хрипловатый. Но больше всего удивило Марка то, что она знает его по имени. Почти не было у него знакомых в городе, вне приюта. Разве что волонтеры и ветеринары.
— А…что вы от меня хотели?
— Мы можем с вами поговорить?
Он уловил настойчивость, звучащую в ее голосе, и заколебался – куда ее пригласить. В бытовке – десяток щенков, не каждый неподготовленный человек выдержит. К собакам? Так они поднимут хай…
— Давайте сядем в машину, — сказала женщина.
Она не стала включать в салоне свет. И когда Марк сел рядом – он видел ее лицо в профиль, освещенное только светом луны. Герда осталась лежать возле машины.
— Я хотела предложить вам работу, — сказала женщина.
Он растерялся еще больше.
— Но я не собираюсь отсюда уходить…
Она повернулась к нему. Теперь тьма полностью скрыла ее лицо, только глаза чуть поблескивали.
— Марк, я не собираюсь переманивать вас из приюта заманчивыми условиями. Все гораздо серьезнее. Мой муж и ваш отец когда-то дружили. Только я знаю, чей вы сын – и не дай Бог, чтобы это узнал кто-то еще.
Ей-таки удалось его ошеломить.
— Выслушайте все, что я вам скажу, — она коснулась его руки. Пальцы у нее были ледяными, — Смерть вашего отца так и осталась загадкой для следствия, правда?
Он не стал говорить ей о том, что открылось ему на кладбище. Только кивнул – следователи не смогли узнать, что причастен к смерти Арсения. Все концы в коду.
— Это секта, Марк. Это та сила, которая не должна была бы входить в нашу жизнь…
Женщина представилась. Ее звали Лидией, а ее мужа – тоже уже покойного, Степаном.
— Они с Арсением вместе выросли, вместе учились в медицинском. Арсений действительно был уникальным в своем роде. Такая обостренная чувствительность, помноженная на знания…..У болезней есть тысяча едва заметных примет, но которые даже врачи не всегда обращают внимание – куда уж свести их воедино. А Арсений видел, чувствовал, предугадывал… Я не помню случая, чтобы он ошибся… У моего мужа и близко не было такого дара. Но иногда он видел вещие сны. И да, если ваш отец был хирургом, то мой муж — врачом-психиатром.
И вот…
Женщина помолчала, то ли, чтобы справиться с чувствами, то ли подбирая слова.
— Сначала казалось, что все эти люди – в основном. Молодежь… Парни, девчонки… Что они просто ищут экстрима, и зашли немножко далеко, туда, где опасно. Они стекались из разных уголков – даже из Сибири, кажется, приезжали. Это я уже потом все узнавала – по крохам. По каплям. Новенькие подписывали договор…кровью, конечно. Что они отрекаются от любой веры – и будут служить только тьме. Собирались – сначала у одного из этих сектантов, он жил на окраине города. Потом нашли какую-то избушку в лесу. Ритуалы, обряды, чтение книг по черной магии… Понимаете, Марк, с этим нельзя шутить. Даже, если отбросить оккультный аспект – от этого просто быстро сходишь с ума.
И да, у них был и жертвоприношения. Они начали с домашних животных. Не стану говорить, что они с ними делали – вам будет больно это слышать. Но в конце концов, они дошли до людей. Во-первых, если ты вступил в эту секту – ты уже не мог покинуть ее…живым. Во-вторых – считалось, что, если принести в жертву человека, обладающего особым даром – то все, кто участвовал в этом обряде – станут сильнее. Поэтому они искали…таких необычных людей. И, конечно, они не могли пропустить вашего отца.
И да… он знал об этом, знал, что они приговорили его.
— Почему же он не пошел …сколько же их было?
— Вы имеете в виду полицию? Сегодня их – около сотни человек, насколько я знаю. Когда имеешь дело с фанатиками какой-то идеи…особенно такой идеи – это страшно. Какая полиция… Если ты приговорен, то завтра на улице случайный прохожий просто сунет тебе заточку в бок… Поверьте, способ найдется….
Мой муж очень тяжело переживал смерть вашего отца. Он говорил, что лидеры этой секты – психически больные люди, что их нужно лечить. Были случаи – он отговаривал ребят идти туда, отговаривал всех тех, кого манила эта черная романтика. Ну и поплатился — стал следующим…У него ведь тоже был дар.
Арсений успел рассказать Степану о вашей матери. Так что я издали, но следила за ее жизнью. И я знаю, кто вы.
А теперь в опасности моя дочь. И я думаю, что только вы сможете ее защитить.
***
Марка отпустили с большой неохотой. Только когда он собрался уехать – совершенно неожиданно и без какой-то внятной причины — стало ясно, насколько он в приюте незаменим.
Марк уверял, что едет ненадолго, впрочем, он говорил это «от балды», и сам был ни в чем не уверен. Если Лидия – состоятельная дама, как виделось ему – она могла бы нанять профессионального охранника, или даже телохранителя для своей дочки. У него самого за плечами не было никаких навыков, кроме армии, где Марка учили на связиста и один раз дали пострелять из автомата.
На что Лидия надеялась – ему не было понятно.
— На месте расскажу подробнее, - обещала она.
И добавляла, как контрольный выстрел:
— Прошу вас, не откажите! В память отца. В память их дружбы с моим мужем.
И вот теперь они ехали на этом самом черном джипе. И смотреть через тонированное стекло было в прямом смысле слова – видеть мир в черном цвете. Как будто у тебя глубокая депрессия.
— А как умер ваш муж? — спросил Марк, потому что дорога намечалась длинная, и нужно же было о чем-то говорить.
Лидия покрепче перехватила руль. Асфальт сменился на грунтовку и машину ощутимо потряхивало.
— Для всех – ничего особенного. Поехал ранней весной на дачу. Вместе с дочкой, с Майей. Ну и пошел на зорьке на рыбалку. А потом его нашли – лежал лицом в воде. Как нам потом сказали – он не захлебнулся, в легких воды не было… Сердце.
— Ну и? Разве такого не могло быть? Сердечный приступ, у многих бывает. Почему вы кого-то подозреваете? Это уже паранойя, нет?
— Я слишком боюсь за свою дочь, — меланхолично сказала Лидия, — Все эти годы я следила за этой сектой – насколько могла. Пусть косвенно, пусть по чьим-то словам. Но у них, у этих ребят есть, что называется, свой почерк – вы это понимаете? Они ведь предлагали им обоим – сначала Арсению, потом моему Степану — присоединиться к ним. Если бы ваш отец захотел – о, он бы, что называется, сделал у них карьеру… Представьте, когда один из адептов – видит людей насквозь, ставит диагнозы, исцеляет…Как это было бы для них круто. После того, как он отказался наотрез – его предупредили: раз он не хочет быть последователем – значит, станет жертвой. А потом было то самое последнее предупреждение, когда он понял, что все всерьез – и что он, по сути, приговорен. Тогда он и встретил вашу мать, и это, своего рода, чудо. То, что вы родились, понятно, да?
А Степана погубил его язык. Слишком он уж был насмешлив. И в открытую пытался против них бороться. Я предупреждала его, что так нельзя – без толку.
Когда он…ушел, какое-то время я тоже думала, что это совпадение. Трагическая случайность. Конечно, эти ребята не остановились бы – жертвоприношения у них – это регулярные обряды. И все эти люди – жертвы пожаров, которые случались где-то в лесу, или в старых, заброшенных домах – это их рук дело. Но на днях…
…Традиционно, с наступлением теплого времени года, семья переезжала на дачу. Так продолжалось и после смерти Степана. У Лидии – своя фирма, она – дизайнер интерьеров, и нередко с утра отправлялась к заказчикам, а Майя оставалась одна.
Садовое товарищество – небольшое, его тихие, заросшие травой улочки часть дня остаются пустынными, все соседи знают друг друга, и новый человек сразу на виду.
Но Майя, лежавшая в гамаке саду, не насторожилась, увидев щуплого парнишку, примерно своего ровесника. Он попросил попить – и она разрешила ему набрать воды из их колодца, там даже в жару вода была холодная и чистая, как слеза.
— Ну как ты, по отцу не скучаешь? — спросил он внезапно, подмигнув ей, — Не грусти, скоро встретитесь…
Лидия берегла дочь – не рассказывала ей ничего страшного, того, что могло бы напугать или расстроить девушку. Поэтому Майя не придала значения этому разговору, но все же передала его матери – мол, заходил какой-то странный тип.
И Лидия встревожилась ужасно.
— Они идут по кругу. Понимаете? У них есть какой-то дьявольский круг. Они происходят в одних и тех же местах, через равные, примерно, интервалы времени. После вашего отца – линия удалялась, а теперь снова начала приближаться. И если эти люди намечают кого-то в жертву, они действуют с упорством фанатиков. Им любой ценой надо добиться своего. Понимаете? Любой ценой. Логика тут отсутствует.
Лидия затормозила и обернулась к Марку. Голос ее звучал почти умоляюще:
— Понимаете, почему я пришла к вам? Куда бы я сейчас ни пошла – меня везде на смех поднимут. Какой-то мальчик попросил воды и чего-то сболтнул. Смерть моего мужа – в глазах всех не имеет отношения к криминалу.
— А что вы сами думаете о ней? Если нет следов насилия…
— Степана что-то напугало. Напугало до такой степени, привело в такой ужас, что у него остановилось сердце. Это выражение на его лице… Потом черты разгладились, но я-то помню…. Я увидела его вскоре после того как…
И вот когда это всё началось заново…И это ваша мама, Марк, сказала мне о том, какой дар вы унаследовали от отца…Только он пошел у вас дальше, вы видите больше. Вы и только вы сможете почувствовать, что приближается беда. Я не собираюсь втравливать вас во все это – упаси Бог – я не прошу, чтобы вы вступали в бой за мою Майку. Но предупредить.. просто предупредить, чтобы ее вовремя куда-то спрятать… За вами они охотиться не будут – они ничего не знают о вас. Хотя вы, без сомнения, были бы для них очень ценным кадром.
…Попасть к ним – все равно, что в лапы паука – уже не вырвешься. Они накачивают жертву нар-котиками, потом скотч и… никто ничего не слышит, и находят жертв далеко не сразу.
Я знаю, только вы мне поверите, потому что, благодаря своему дару, для вас несомненным является то, над чем только посмеются другие.
Герда лежала у ног Марка, переводила взгляд с Лидии на своего хозяина – и жарко дышала, вывалив язык.
Это действительно был благодатный уголок. Лидия специальным ключом открыла ворота садового товарищества, и они попали, казалось, в совершенно другой мир. Где тишина, изумрудная трава, пение птиц – и нега. В этот день не было слышно дачников – только одна женщина рыхлила землю у себя на участке, да мужчина лежал на веранде, на старом диване, и покой его сторожила собака. Но – добродушная – она даже не стала облаивать машину.
Дача Лидии поразила Марка. Это было нечто среднее между деревенским домиком где-нибудь в Европе, в горах – и Средневековым замком. Настоящая башня из грубого камня, так и манила взгляд.
— Ничего себе! — невольно вырвалось у него.
Лидия взглянула искоса, усмехнулась:
— Мне понравилось место. Тут рядом озеро, вы увидите. Но когда я купила землю, тут все заросло диким виноградом, а в нем пряталась полуразвалившаяся избушка. Почему башня? Я дизайнер-экстремал. К тому же с детства любила Брэдбери. В конце каждой весны покупала «Вино из одуванчиков», и к осени зачитывала книгу до дыр. Я просто дышала ею, научилась видеть чудеса во всем, что меня окружает. Как там?… «Раз в неделю Дугласу позволяли ночевать в дедовской башне; он взбегал по темной винтовой лестнице на самый верх и ложился спать в этой обители кудесника, среди громов и видений, а спозаранку, когда даже молочник еще не звякал бутылками на улицах, он просыпался и приступал к заветному волшебству…» Теперь Майка обожает это место. На самом верху башни – открытая площадка – там можно любоваться луной, встречать рассвет, а порой – то и другое сразу. Майка называет башню «В гостях у неба».
Майя оказалась худенькой и маленькой, ей никак нельзя было дать ее восемнадцати лет – школьница-подросток и только. Герда заинтересовала ее гораздо больше Марка. Уже знакомясь, на крылечке – она была готова приласкать ее, но медлила.
— Она не укусит, ничего, — сказал Марк, — Она страшно умная, так что не бойтесь.
Впрочем, они почти сразу перешли «на ты».
Лидия отправилась на кухню – соображать, чем можно накормить молодежь. Марк знал, что к вечеру ей придется уехать, и ночевать в городе, так как рано утром ее ждет клиент – въедливый дядька, который хочет в своем особняке все сделать по высшему разряду.
— Предлагаю зеленый борщ, - Лидия выглянула из кухни, — Годится? Майка, покажи пока Марку окрестности, к озеру его своди….
Для Герды познакомиться с местностью было делом первостепенной важности. Она трусила впереди молодых людей. Марк не ошибся – пустынным был в этот час этот зеленый уголок. Золотые цветы на траве, и Майка, идущая по правую его руку. Девушка шла, опустив голову, точно хотела отыскать что-то среди травы и цветов.
Марк не чувствовал пока ничего плохого. Слишком был залит солнцем этот день, слишком теплый и ласковый дул ветерок. Не оставалось места теням.
С этого края товарищество было обнесено деревянным забором, впрочем, довольно ветхим. Майка нырнула в лазейку – на месте оторвавшейся доски - и подождала, когда Марк последует за ней.
Далее, за небольшим пригорком лежало озеро, отмеченное на картах как Придорожное, хотя от любых дорог тут было довольно далеко, а сразу за озером начинался лес.
Дачники приходили сюда половить мелкую рыбешку или просто посидеть у воды. Тут получались неплохие фотографии – озеро было хоть и небольшим, но в обрамлении леса и плакучих ив – живописным. Однако у Марка вдруг часто забилось сердце.
Он увидел сразу несколько бабочек – больших черных красавец, порхающих над водой. Марк даже поморгал – надеясь, что это видение, что он просто перегрелся на солнце. Их не могло быть здесь – он когда-то специально отыскал этот вид в книге, и узнал, что обитают эти бабочки совсем в другом месте. Но уже несколько раз он видел их перед известием о чьей-то неожиданной смерти.
— Как тебе? — все-таки спросил он Майю, кивая на этот «черный танец».
Если бы она видела тоже, то сказала бы что-то вроде: «Какие красивые…»
— Мальчишки тут купаются, — Майя повела плечами, — Я как-то раз попробовала и отступилась, дно слишком топкое. Брод, говорят, где-то есть, только где – не знаю.
…Они устроились на берегу, прямо на траве – сухой и теплой. Марк не знал, можно ли ему расспрашивать Майю – знает ли она что-то о том, что ей грозит, боится ли. Но оказывается, детям известно больше, чем думают их родители.
Майя начала этот разговор сама.
— Я знаю, зачем тебе позвала мама – она смотрела не на Марка, а на озерную гладь, - Но, по-моему, это всё зря. Там серьезные ребята. И что ты с ними сделаешь? Даже вместе с собакой.
— Почему ты думаешь, что они такие уж серьезные? — спросил он с нарочитой небрежностью.
— Видишь ли, мама, конечно, умеет держать язык за зубами, но не настолько. Когда она стала меня расспрашивать – она кое о чем проговорилась. И дальше я уже искала о них сама, что смогла найти… Туда слабых просто не принимают. У них есть целая череда вступительных испытаний. Марафон. Не пробежать, правда, но пройти. С тяжелыми рюкзаками. По горам. Не все выдерживали. Но у них же ку--льт смерти. Они этого не боятся – уйти… Понимаешь, нельзя во все это играть, нельзя погружаться. Тьма затянет…
«Кому бы ты это говорила», - подумал Марк.
— Ну вот, а потом эпопея продолжается. Они заказывают себе ножи. Типа такие личные, магические…Там и кузнецы особые есть. На ножах – руны, знаки всякие. И каждый из них свой нож должен напо-ить кро-вью. Сам выбрать, поймать и при-нести кого-то в жертву…
Герда подняла голову и внимательно посмотрела на девушку. Майя потрепала ее по голове – осмелилась.
— Хотя бы птицу…или кошку… Есть настоящая градация же-ртв. Лесные звери ценятся выше – поскольку их добыть труднее. Попробуй поймать даже зайца.
— А высшая жер-тва – человек?
Майя взглянула Марку прямо в глаза.
— Высшая жер-тва – это ты сам. Когда ты не покушаешься на кого-то, а сам ложишься на жерт--венник.
**
Лидия до отвала накормила их вкусным зеленым борщом, оставила полный холодильник снеди.
— Я постараюсь приехать завтра к вечеру, от силы – послезавтра. Знаю, Майка готовкой не заморачивается. Делайте себе хотя бы бутерброды, кофе… Котлеты еще оставляю, вот, в кастрюле, под крышкой. Пожалуйста, - теперь она обращалась уже к Марку, — Ворота на ночь запирайте хорошенько.
…Закат они встречали в башне, вернее, на самом ее верху, на той площадке, которую облюбовала Майя. Пили кофе, и смотрели, как солнце опускается за озеро.
— Нынче полнолуние, — сказала Майя, — Не знаю, верят ли эти… во что-то, кроме своей секты, и того, кого считают своим Хозяином, но я когда-то читала книжку про вампиров, в детстве еще. Там было написано, что вампиры любят лунные ночи, и по лунному лучу плывут, как по реке.
Марк был занят более прозаичным делом. Он открыл спутниковую карту и изучал окрестности, медленно передвигая пальцем карту на экране мобильника.
— Тут болото? — удивился он, указывая на то место, где заканчивался дачный поселок.
— Не совсем, -— сказала Майя, — Топкое место, но настоящего болота там нет. Разве что по весне долго стоит вода, и осенью все раскисает. Но летом земля высыхает – и столько цветов там…
— А это что? — Марк ткнул пальцем, — Населенный пункт? Смотри… вон, вроде тропка туда ведет. Довольно далеко отсюда. А дома, не пойму, то ли есть, то ли нет…
— Это не тропка, а бетонка, дорога такая, из плит. А куда ты показываешь – там была деревня. Сейчас ее уже почти нет – одни развалины. Я знаю, что там долго мужик один жил. От жены скрывался – говорил, что хорошо ему там, тихо, никто не нудит под ухом.
— А ты откуда это все знаешь?
— Меня отец возил туда на мотоцикле. Он все надеялся клад найти. В папе вообще эта романтика жила. Там рядом – то ли гора, то ли просто холм, метров шестьдесят в высоту. Тут вокруг низины – и когда на этот холм заберешься, вокруг все далеко видно. Папа говорил, что внутри – целая сеть пещер и подземных ходов. Бог весть – кто и когда их вырыл. То ли там был подземный монастырь, то ли скрывались разбойники.
Папа всегда очень внимательно следил, чтобы я не оступилась, не провалилась куда-нибудь. И взял слово, что одна я туда никогда не пойду. Потому что там – случись что, помощи не дозовешься, никто даже не узнает, где ты пропала. Не знаю, почему это пришло папе в голову – я бы и сама не пошла, далеко очень.
— Ты очень любила отца? — неожиданно для самого себя спросил Марк.
Свет был уже гаснущий, вечерний, но ему показалось, что у нее на глазах проступили слезы. Майя кивнула.
— Очень. Больше всех. Мама хорошая, но она… У нее всегда дела, всегда голова занята. А для отца – я знала – никого важнее меня нет. А ты своего отца помнишь? Ах, да…
— Я только фотографии его видел. Он же был довольно известной личностью.
— Более чем, — подтвердила Майя, — А глаза у тебя в него…такие странные? Знаешь, ни похожи на зеркала. Кажется, еще чуть-чуть и в них отразится что-то такое… потустороннее. Зеркала…или окна в другой мир.
Она перевела взгляд и вздрогнула сильно.
— Туда смотри! — она указывала в сторону озера, туда, где тьма уже совсем сгустилась.
— Что там? — Марк невольно понизил голос, и пожалел, что они остались на самом верху башни, вот так, на виду…
— Смотри, какие зеленые огоньки, вон, два…
— Светлячки, может?
— Какие! Они ж маленькие, отсюда бы я их и не разглядела – там, далеко…
— Хочешь сказать – глаза? — Марк может и желал бы придать голосу насмешку, чтобы подбодрить девушку, но вопрос – против его воли – прозвучал серьезно.
— Нет, не глаза, — сказала Майя, — Может, фонариком светили…
— Пошли-ка отсюда, — Марк встал, — Ты к себе в комнату иди, а я еще раз проверю ворота. И потом мы с Гердой участок обойдем.
Собака пока не чувствовала никакой угрозы. Может быть, ключевое слово в этом было «пока». Но Марк еще долго сидел у Майи в комнате, и она рассказывала ему то, что успела узнать. О том, как добровольная жертва проводит свою последнюю ночь в кругу сектантов, о церемонии прощания и собственно жертвоприношении – и подобные ужасы. Наконец, он заметил, что у девушки начинают слипаться глаза.
Однако, придя к себе, он вернулся зачем-то к спутниковым картам, нашел тот самый холм, и все увеличивал изображение, словно надеялся рассмотреть там какие-то следы жизни или хотя бы те самые пещеры.
…Проснулся Марк от того, что в комнате было холодно. Еще нередко по утрам случались заморозки, вот и сейчас – видимо, ветер открыл окно, и Марк ощутил, что продрог.
Герда поставила лапы на подоконник, едва начинало светать. Овчарка всматривалась в сумерки и тоже ощутимо дрожала.
Марк поднялся, чтобы быстрее затворить окошко, потрепал собаку по холке – мол, сейчас согреемся. Но Герду все била и била дрожь.
Не отдавая себе отчет – зачем, Марк вышел в коридор. Входная дверь была закрыта, но стоило молодому человеку коснуться ручки, как дверь открылась – в темный сад. Кто-то открыл английский замок.
Марк начал быстро подниматься по лестнице. Он пока не окликал девушку, хотя ему очень хотелось это сделать. Но что, если все благополучно, и Майя спит, а он разбудит ее?
Он тихо приоткрыл дверь в ее комнату. Герда скользнула мимо него, и он не успел ее остановить.
В комнате было пусто. Только белела смятая постель. Окно – закрыто. Герда принюхивалась к чему-то на полу. Марк присел и, не веря себе, коснулся размазанного пятнышка крови.
…Они бежали к озеру. Марк – вслед за овчаркой. Влажная от ледяной росы трава, мокрые ветки. Озеро в этот час напоминало серебристое зеркало.
«Они перебрались через него, - подумал Марк, — Чтобы оборвался след….Но как они вывели Майю? С ножом к горлу? Тогда и не пикнешь».
Он вгляделся – на воде точно была начертана черная линия. Это бабочки выстроились, обозначая своими крыльями брод.
***
На той стороне озера Герда сразу взяла след, но он нашел бы дорогу и без нее. Слишком долго и подробно он рассматривал накануне карту, чтобы ошибиться.
Бетонная дорога, старая, неширокая – две плиты всего в ширину – между этими плитами уже густо росла трава. Сначала дорога привела его к реке, через которую был переброшен мост – настил, по которому и машина могла проехать. На другом берегу лежали вывороченные с корнем деревья, Огромные стволы. Корни переплетались, топорщились, и издали казались гигантскими пауками, перегородившими путь.
Марк знал, что путь ему предстоит далекий – он не сомневался, куда повели Майю, а значит – добираться туда несколько часов, да еще поминутно прислушиваясь – нет ли поблизости кого. И медлить было нельзя нисколько. Марк захватил с собой телефон, но мало тут был от него толка – связь не ловила, пустой белый треугольник в углу экрана, ни одной полоски.
Герда понимала, что хозяин спешит, она готова была сорваться не бег, но тогда она оторвалась бы от него. Ушла далеко вперед. И она трусила рядом, а Марк то быстро шел, то переходил на бег.
Солнце уже начало всходить – показало красный бок из-за горизонта, когда Марк добрался до заброшенного села. Грустное зрелище! Когда-то здесь жило семь сотен человек, но мало что уже напоминало об этом. Кустарник поднялся настолько высоко, что скрыл осевшие, а большей частью и полуразвалившиеся избы – только крыши и было видно. Да еще угадывались улочки.
Можно был бы предположить, что это место привлечет тех, кто исповедовал ку-льт смерти. Но Марк чувствовал – тут никого нет.
Свернуть направо – и было бы озеро, берега которого так полюбили гадюки, что без сапог лучше бы туда и не соваться. А к той самой заповедной горе – путь лежал прямо, только уж бетонка здесь заканчивалась, и оставалась только тропа.
Теперь следовало быть вдвойне осторожными. Уже светло, и они близко. При каждой возможности Марк старался идти у кромки леса, не теряя при этом тропу из виду. А заметив впереди длинный высокий холм - и вовсе отступил в чащу.
…Это место все местные старались обходить стороной. Хотя вроде бы и заманчиво было – ходила молва, что тут спрятаны несметные клады. Кто их тут схоронил – Бог весть. Разбойники, кто ж еще – но вот какие? По одним слухам – те, чьим атаманов был Стенька Разин. По другим – соратники Емельяна Пугачева. А кто и вообще говорил, что начиналось все со старообрядцев – они и обжили здешние пещеры, углубили их. И после уж они давали разрешение тем, кто приходил сюда спасаться от властей или просто от злого барина – селиться в окрестностях.
Случалось, что разбойники оставались тут на зимовку, а весной, по большой воде, уходили на преступный свой промысел.
Но кто поселился в пещерах теперь? Увидев дымок, Марк последние метры уже не шел – подползал. Герда отлично знала команду «ползи» и шумно дышала рядом.
Через несколько минут Марк уже рассматривал открывшееся перед ним зрелище.
Майя говорила, как и ее мать, что всего в этой секте, или – черт возьми, как ее называть – около сотни человек. Но сейчас Марк заметил десятка полтора- два. Почему-то напомнило ему это всё – клубы реконструкции. Прямо у подножия горы был разведен костер, но не страшный, не жерт-венный, а просто – грелись и готовили завтрак. Да и дровами кто-то не особо озаботился, использовал отсыревшие, поэтому и дым от них шел.
Многие из ребят – действительно, крепких физически, даже внешне это было заметно – был одеты в какие-то странные серые балахоны или плащи из грубой ткани. Может, такая одежда оказывалась тут практичной – защищала от утреннего холода и назойливой мошкары, да и испачкать или прожечь искрами от костра ее было не жаль. А только на ум приходило Средневековье с его кострами и безумными глазами фанатиков.
Очень худой человек с седыми волосами, отросшими ниже плеч, помешивал варево в котелке. Он был старше прочих – и намного. Может быть, он и стоял во главе секты? Но Марк отмел эту мысль. Вряд ли «Хозяин» стал бы прислуживать остальным, готовил бы им завтрак.
Чего не ожидал Марк, так это того, что мужчина вдруг поднимет глаза и посмотрит именно туда, где он прятался в густой листве. И, кажется, несмотря на такую «завесу», увидит его.
Это был провал. Полный, Абсолютный. Если он сейчас созовет этих ребят и укажет в ту сторону, где притаился чужак – Марку не убежать и не скрыться. Не поможет и Герда. Что сделает собака против стольких людей? Даже не задержит их. А самое страшное — уже ничто и никто не сможет спасти Майю.
Но человек смотрел на него не отрываясь и, кажется, даже выронил ложку, которую держал в руке. А еще – Марк привык доверять своим ощущениям – на этот раз он не чувствовал угрозы. Мало того, всё более крепло чувство, что он откуда-то знает этого человека. Хотя невозможно это было совершенно – судя по его внешнему облику – мужчина уже давно не выходил из леса.
А потом черты незнакомца словно наложились на фотографию, всплывшую в памяти. Ту, что ему показывала мама. Марк часто заморгал глазами. Не Арсений же явился с того света? Или все-таки он?
Мужчина поднялся, сделал несколько шагов в сторону Марка и… неожиданно поднес палец к губам. Это был жест-приглашение – мол, тише. Сейчас я подойду к тебе, и мы поговорим. И Марк кивнул – хотя опасно это было, страшно опасно. Может, мужчина хотел лишь успокоить его бдительность. А потом подобраться, схватить за плечо цепкими сильными пальцами и тогда уже звать остальных.
Арсений – или кто бы там ни был – шел в сторону зарослей, не торопясь. Мало ли, какое дело возникло у человека. И лишь когда за его спиной сомкнулись ветки, а Марк оказался в двух шагах, мужчина присел возле него на корточки и спросил:
— Кто ты?
— А вы? — это было первое, что пришло Марку в голову.
— Я узнал тебя по глазам, — тихо сказал Арсений, — У моего деда были такие глаза.
Он поднял руку, точно хотел коснуться век Марка, но не сделал этого.
— Не просто серые, а точно расплавленный металл. И дед тоже видел то, что недоступно было другим. Ты ведь сын Любы…твоя мать Люба – правда?
— Выходит, что если…я и ваш сын, — зашептал Марк, — И вы на самом деле живы, то какого черта вы застряли тут на столько лет? Или вы тоже свихнулись и стали одним из них.
— Я не сошел с ума, — Арсений был настолько худым, что казалось – его глаза глубоко провалились, — Просто тогда, им было нужно, чтобы я остался жив, чтобы я был с ними. И мне дали понять, что, если я не соглашусь — пострадают самые близкие мне люди. Рано или поздно они бы и про твою мать узнали, и добрались до нее.
— Что же вы делали у них?
— Лечил…здесь и такая помощь была нужна. Еще они требовали рассказывать им все, что я знал – о психике, о гипнозе, о сверхспособностях человека. Надеялись, что я научу их быть таким же как я сам, разовью в них те же способности.
— И что, получилось? — это, помимо воли, прозвучало ядовито.
Но Арсений лишь едва усмехнулся:
— Ты лучше всех знаешь, что с этим даром рождаются. И он идет точно не от их Черного хозяина.
— Но неужели за столько лет вы не могли сбежать?
— Тут есть ребята с очень несчастной, изломанной судьбой. Может быть, долго меня держала жалость. Но один раз я все же попробовал сбежать…
— Ну и…
— Не удалось. Поймали, избили. И долго я еще отлеживался.
— Вы решили остаться у них даже после того, как они расправились с вашим другом?
Арсений вздрогнул. И сказал совсем тихо:
— Они не…Они не уби-ли его в прямом смысле слова. Хотели, чтобы и он пошел с ними. Жил здесь. Показали ему на телефоне меня избитого, когда я лежал в откл-ючке. И…короче, он не выдержал. Я не знаю подробностей, наверное, все-таки сердце.
— А кто стоит у них во главе?
— Он не представлялся. Настоящего имени тебе я не назову. Здесь его зовут Каракуртом. Он совершенно болен психически, должен был бы сидеть на тяжелых лекарствах. Но именно поэтому…из-за его странностей, тут его считают «вторым после Бога», «то есть после дьявола…» Ну а ты…
Видимо, Арсений хотел спросить, что принесло сюда Марка, но сын опередил его.
— Значит, именно этот Каракурт – нынешней ночью принесет в жер-тву Майю, дочку того самого – лучше вашего друга? Что же вы – нож ему подадите? Факел к костру поднесете?
Арсений вздрогнул сильно – и Марк понял: он не знал, кто такая Майя.
— Иди вон туда, дальше в лес, — сказал Арсений, — Там есть что-то вроде охотничьего домика. И жди. Не знаю, сколько, может быть – долго. Но я тебе ее туда приведу.
— Почему я должен вам верить? — спросил Марк.
Арсений помолчал пару мгновений, потом сказал грустно:
— А что тебе еще остается?
….Марк без труда нашел охотничий домик – маленький, старый, бревенчатый, где и двоим было бы тесно. Никто не жил тут давно, и внутри пахло гнилью и сыростью.
Он позволил Герде пробежаться в окрестностях и овчарка отыскала едва заметный ручеек, откуда они и напились с наслаждением – сначала собака, потом ее хозяин. День уже склонялся к вечеру, о том, чтобы связаться с «большим миром» по-прежнему нечего было и думать, и все тяжелее становилось у Марка на душе. Вряд ли Майю продержат тут целых две ночи, скорее всего – всё будет решено уже через несколько часов. Им много проще подбросить об-горевшее до неузнаваемости тело, чем прятать живую девушку, которую, конечно, будут искать – ее мать поднимет на ноги всех.
Но сейчас все зависело от одного человека – от Арсения, а он тоже казался Марку не вполне нормальным. Разве можно прожить годы среди этих упырей и сохранить рассудок?
…Первая приближение чужих услышала Герда. Вскочила и застыла как статуя. Марк положил ладонь ей на холку.
— Тихо.
Не хватало еще, чтобы собака выдала их обоих лаем или скулежом.
Арсений вел перед собой Майю. Она еле шла, он поддерживал ее за плечо. И на ней тоже была какая-то серая хламида. Девушка казалась непохожа сама на себя. Спутавшиеся волосы, бессмысленный взгляд…
— Что с ней? — Марк перехватил Майю.
— Ее просто напоили. Чувствуешь запах? И добавили немного нар-коты. Ей сказали, что ее уб-ют все равно, а так ей будет легче принять неизбежное. Теперь уводи ее. И как можно быстрее.
— Но как же она в таком состоянии пойдет? — почти с отчаянием спросил Марк, — Это же очень далеко…
— Какое-то время за вами никто не погонится. Я обещаю. Держитесь ближе к реке. И как только появится связь – звони всем, вызывай подмогу. Может быть, вас успеют перехватить на полдороги.
— А вы?
— Если появляется добровольная жер-тва – для них это самый лакомый кусочек, — сказал Арсений бесстрастно, и раньше чем Марк успел что-нибудь возразить, исчез в сгущающихся сумерках.
*
Одно, несомненно, успел Арсений за эти годы. Даже в этой чудовищной среде у него появились те, кто был обязан ему, чье расположение он снискал и кто чувствовал к нему приязнь. Благодаря этому, ему и удалось сейчас вывести Майю.
До позднего вечера он просидел в одиночестве в той самой пещере, где проводили свои последние часы пригово-ренные, молясь про себя, чтобы сын и его подруга благополучно добрались до людей. Временами он прихлебывал из кувшина то самое вино, которым тут щедро поили узников. Лучше пусть идут к жерт-веннику как сомнамбулы, чем тащить их волоком, виз-жащих как сви-ньи.
О себе Арсений не думал. Да, честно говоря, ему и жить-то уже не хотелось: тело его сохранилось, но душа была сожжена дотла почти.
Добровольная же-ртва - в глазах других членов секты это все оправдывало, но Арсений знал, что Каракурт придет в ярость.
Так и случилось, когда Арсения в конце концов привели к нему. Вожак не унижался до пещер – у него, единственного здесь, была изба.
Психиатрия была тем предметом, который хуже всего давался Арсению в институте. Но глядя в эти черные – кажется, что и зрачков не видно – глаза, глядя как этот кряжистый бледный человек то и дело сглатывают слюну, которая все равно стекала на подбородок, Арсений не сомневался, что место ему – в палате, за железной дверью и с решеткой на окне.
— Ты что, отпустил ее?! — взвыл Каракурт, — Чтобы к нам нашли дорогу и всех нас тут уничтожили?
— Концы в воду, — сказал Арсений, — Речка рядом… Считай, что я пожалел девчонку. Так – лучше, чем то, что с ней собирались сделать вы…
— Ты отнял ее у нас, — голос если и смягчился, то лишь на самую малость.
— Я ее заменю.
Арсений протянул руку к приоткрытой двери, и кто-то вложил в нее факел. Он знал, кто это сделал. Дина – девочка, что пришла в секту последней. Она все еще не могла привыкнуть, все тосковала по матери.
Арсений поднял факел, освещая избу, где до сих пор горела одна свеча, и тьма теснилась по углам. Теперь она была озарена ярко – вся эта страшная мишура – шкуры зверей, крыси-ные чере-па, книги по оккультным наукам, все эти черные све-чи.
У остальных ребят еще был шанс выбраться. Арсений сказал сыну правду – не было тут человека, которого так или иначе не сломала бы жизнь, но сумасшедший тут был только один.
— Мы с тобой станем отличными жертвами, — почти ласково сказал он безумцу.
Арсений знал, что происходит в эту минуту – Дина запирает дверь снаружи.
— Кто – мы?
Любому давно бы стало ясно, но Каракурт все еще не понимал.
— Мы с тобой, — пояснил ему Арсений, — Твой Хозяин давно уже заждался тебя.
Он провел рукой по бревенчатым стенам – старое дерево, ах, как же славно оно будет гореть….
- Но это…не делается так…Мне еще не время всходить на костер!
В голосе Каракурта звучали уже истерические нотки, Арсений же примеривался – если поднести факел вон к тому полотенцу, или к той хламиде, что висит на гвозде.
Каракурт бросился к двери, но Арсений заступил ему дорогу.
…Сначала ему показалось, что это искры брызнули у него из глаз. Но потом он увидел в окне то – чего никогда не видели здесь - проблескивающие маячки на полицейских машинах.
Каракурт бил по запертой двери обеими ладонями и кричал, Арсений же стоял, опустив факел и едва держать на ногах. Он закрыл глаза, от облегчения ему хотелось плакать.
Конец
Автор Татьяна Дивергент
Кошка, которую им подарили (и перекрестились, наверное, соседи уж не знали, куда раздавать приплод) – была самая обычная, плебейской серой расцветки, носатая, большеглазая.
Позже Любе стало казаться, что с мальчиком ее связывают особенные чувства.
В комнате стоял шкаф, оставшийся от прежней хозяйки. Прежде такие были почти в каждом доме – высокие, деревянные, справа ---вешалки, слева -полки, и квадрат стекла в дверце, закрытый вышивкой. На черном фоне старушка иголкой и нитками выписала розы.
Марк боялся «ночного» шкафа. Днем он мог забраться в него, и играть там, Бог его знает, что, воображая - среди вешалок с платьями. Дом у него там был или космический корабль. ..Но когда начинало темнеть, и первым местом, где эта тьма сгущалась – был приоткрытый шкаф, Марк даже смотреть туда не осмеливался, а если взгляд все же падал случайно – он тут же его отводил. Словно таилось там и наблюдало оттуда за ним нечто настолько ужасное, что лучше не встречаться с ним с глазу на глаз.
Тогда кошка прыгала к Марку и глядела во тьму сама, неотрывно глядела – холодными желтыми глазами. Точно была на страже и следила.
Она безошибочно знала, когда мальчик волнуется, когда его терзают кошмары. Тенью скользнет, и уже укладывается у него на груди – становясь щитом между ним и теми, кого он боялся. Отвлекала песней – мурлыкала она удивительно громко.
Когда Марк начал разговаривать, Люба спросила его:
— Милый, что ты видишь?
— Там, - выразительно отвечал он, кивая на шкаф и поднимая бровки, не понимая, как может быть ей неясно очевидное. И едва не добавил: «Там оно».
А иногда – уже к полному испугу матери – Марк начинал бормотать – взволнованно и быстро, разговаривая то ли с самим собой, то ли с кем-то, кого нынешние психологи любят называть «воображаемым другом».
Во всем остальном мальчик не только не отличался от сверстников в худшую сторону - он опережал их. Года в три научился читать, и к тому времени, как пошел в школу, прочел немало книг из «Библиотеки приключений», знал множество стихов, писал печатными неровными буквами, и отличался такой фантазией, перед которой меркли сказки, столь любимые детьми.
…Теплым апрельским вечером Люба сидела с Марком у реки. Хоть и осваивалась она на новом месте, но все равно родственною душой могла назвать только сына. И когда выдавалась возможность – брала его за руку, и они шли гулять куда-нибудь в «дальние страны».
То по тропинке среди лугов, которые так славно цвели летом, и где тянулась к небу бело-красная телемачта, видная издалека. То – меж таинственных папоротников (в лесу царила полутьма, а папоротники точно светились сами-по себе нежно-зеленым светом) – к далекому озеру. А то, следуя изгибам реки —туда, куда даже местные мальчишки не забирались.
Они сидели на обрыве, смотрели на быстрое течение, на песок – он был удивительным тут – почти совершенно белый, шелковистый. И вдруг Марк тронул мать за локоть.
— Смотри, мам, — сказал он, — Леший…
Люба взглянула. Это был всего лишь огромный вывороченный пень, в человеческий рост, с уже окаменевшими, переплетенными корнями.
— Ты гляди, — настойчиво говорил Марк, — Всмотрись в него. Это же леший наклонился к реке. Он старый, он выбрался из леса после зимы и пришел поздороваться с русалкой. Она там, из омута на него смотрит. А он ей протягивает руку – ну что, мол, пережили холода?
Люба поняла – это всё воображение.
— Ты сам, наверное, будешь когда-нибудь книжки сочинять?
Ей все время хотелось обнять сына лишний раз, прижать к себе. И каждый раз она удерживалась, чтобы не делать этого. Нельзя, чтобы Марк стал слишком нежным, слишком ранимым. Ему жить – в жестоком мире. Она это знала хорошо.
— Да нет, мам, — сказал он даже с раздражением, — Я бы и рад всего этого не видеть. Но это же есть – ты понимаешь? Вот мы вчера были на кладбище…
Они действительно вчера ходили туда вместе со старушкой соседкой, которая попросила помочь убраться на могиле. Ей уж и нагибаться было трудно, а навестить мужа хотелось. Старушка шла, правой рукой опираясь на палочку, а слева ее поддерживала Люба.
— И что? — не поняла мать.
Марк вздохнул.
— Там еще похороны в это время были, помнишь?
— Ну…
— Так вот эта тетенька, она стояла в сторонке и смотрела.
— Какая тетенька? — допытывалась Люба.
Марк терпеливо объяснил.
— Та, про которую они думали, что ее хоронили. Она стояла в стороне и смотрела на них. Только она была немного другая, не такая, как они. Будто из тумана густого. Прозрачная немножко. На ней была кофточка белая в горошек, юбка в складку и платочек.
Люба внутренне ахнула. Она знала, о ком говорил Марк – ведь пошла с утра, проститься с покойницей. Она уже входила в этот круг – когда все из окрестных домов провожают усопших. Когда приходят соседи, чтобы отметить свадьбу или рождения. Но Марка-то она с собой в этот дом вчера не брала, вот в чем финт ушами. А на кладбище он мог мельком увидеть только заколоченный гроб.
Люба присела перед сыном на корточки, взяла его за плечи.
— Я тебя прошу, — сказала она, — Нет, я тебя очень прошу. Всё, что ты вот такое видишь – чего не видят другие – ты рассказывай только мне. Только мне, понял?
Он смотрел на нее серьезно, серебряными своими глазами, которые чем дальше, тем больше приобретали удивительный оттенок. Никаким она была гипнотизером, ничего бы внушить ему не смогла, но он по ее тону почувствовал, что дело серьезно.
— Понимаешь, — она старалась объяснить ему уже как взрослому, — Если ты вот так – налево и направо – станешь всем рассказывать про леших и про призраков, сначала люди подумают, что ты всё сочиняешь, что тебе это просто кажется. А когда ты чуть подрастешь – тебя запрут в ду-рку.
— Куда? — была у него эта привычка вскидывать брови.
— Это такое место, где тебя запирают в комнате и не дают видеться с мамой. На окнах там решетки, ты сидишь на цепи, как собачка и кормят тебя из собачьей миски.
Люба в душе просила высшие силы простить ей эту жестокость, потому что страшнее всего для нее было – если Марка признают сумасшедшим. В психушку, может, и не положат, но «дурной славы» избежать не удастся. А она если прилипнет – то навсегда.
Марк кивнул.
— Если тебя что-то напугает, если чем-то захочется поделиться – мы обо всем с тобой поговорим, — внушала Люба, до боли сжимая ему руку, — Но только со мной… только со мной об этом… договорились?
Марк сдержал слово. Что ему на самом деле пришлось выдержать – не знала даже Люба. Не станешь же описывать каждую тень, каждый взгляд или оклик из потустороннего…. Марк научился сдерживаться.
Лишь один раз он едва не прокололся. Когда в десятом классе ребята решили отметить Хэллоуин. К этому времени одноклассники уже знали, что Марк рисует лучше всех в школе. И именно его попросили гримировать тех, кто пришел в костюмах. Один из самых отъявленных хулиганов, Сашка Пигарев, нарядился чертом. И когда он присел на стул перед Марком – тот взглянул и вздрогнул. Потом все-таки взялся за коробочку с красками. Но каждый раз, взмахивая кисточкой, Марк смотрел в сторону, будто срисовывал картину с оригинала.
Грим получился потрясающий. Сашке было впору самому себя испугаться в зеркале.
— Слышь, как ты так придумал-то? — спрашивал он, глядя на созданный образ, наводящий жуть.
— Так вот же он стоит…, — начал было Марк и осекся.
… Той осенью его забрали в армию. Любе отчаянно не хотелось отпускать сына, но она просто не знала, как этого можно избежать. Вырос здоровый красивый парень…Такого точно не забраковала бы медкомиссия. Разве что отнести кому-то взятку? Деньги были. Но как это все делается…Люба мучилась – ей было неловко, стыдно, но Марка жальче.
— Не надо, мам, — сказал сын, — Я пойду. И вернусь…Это я тебе точно говорю. Давай лучше, пока есть время, съездим в город. Ты покажешь мне могилу отца.
…А Люба ведь не знала места, где похоронен Арсений. Но найти его оказалось нетрудно. На каждом кладбище есть своя «Рублевка». Была и тут, заложенная в лихие девяностые. Первыми ее обжили бандиты классом повыше - жертвы заказных убий-ств и случайных перестрелок. Потом к ним присоединились бизнесмены, из тех же бандитских кругов вышедшие, но задержавшиеся на этом свете. Добавились сюда и «слуги народа», и начальство последних уцелевших заводов. Памятники были богатые – черный или цветной гранит, в полтора-два человеческих роста, мрачные ели, тяжелые цепи, отгораживающие непотревоженные плиты площадок. Захоронения были с запасом – с расчетом на всю семью в будущем.
Но порой попадались тут и люди достойные.
У Арсения был простой белый памятник. Мрамор. На могильной плите - хирургические перчатки и скальпель. Будто он вот сейчас вернулся с операции, и бросил их, не глядя.
Люба была благодарна судьбе за то, что могила нашлась - и так быстро. Что она смогла показать ее сыну. Она переводила взгляд с памятника на сына, который был уже выше ее ростом.
Марк же стоял и смотрел, и на лице его все больше отображалось недоумение. Потом он сказал:
— Тут никого нет.
— Как же это?
— Гроб пустой…
Люба искала объяснение. Она уже знала, что сын не ошибается, но тут он просто не мог быть прав.
— Ну…ведь столько лет прошло. И там …тогда был сильный пожар. Наверное, не осталось почти ничего. Как в крематории.
Марк только головой покачал. Но взглянул еще раз на мать – и смолк, не стал развивать тему.
Они шли к выходу по кладбищенской аллее, и над ними кружились золотые кленовые листья.
…Отслужил Марк действительно благополучно. Он писал матери письма, в которых не только не было никаких жалоб, но всегда – шутка, всегда – легкая насмешка – и Люба улыбалась, читая их.
Но назад он не вернулся. Нашел работу в городе. И причем какую работу… Люба поссорилась с сыном едва ли не в первый раз.
— Твой отец с того света меня проклянет, — говорила она со слезами, — Он был на голову выше всех, настоящий интеллигент, ученый. Он, наверное, даже представить себе не мог, что его сын не пойдет в институт. Ну куда тебя понесло? В собачий приют! Мыть миски и убирать -г==овно…
— Мам, — голос Марка звучал в телефонной трубке, как будто сын был рядом, — Зато там нет этой черноты. Совсем нет. Даже когда они умирают. Ну ты же знаешь…все псы попадают в рай.
***
Приют держался на волонтерах. Постоянных работников тут было – раз-два и обчелся. Елена, считавшаяся здесь хозяйкой – привлекательная блондинка средних лет. У нее был хороший голос, и, время от времени она устраивала в городе благотворительные концерты – пела, чтобы заработать собакам и кошкам на хлеб, вернее, на куриные «каркасы», крупу и сухой корм. Еще была Марина, которая убиралась у «мелких» - маленьких собак, сидевших в отдельных клетках. Клетки стояли друг на друге, и всё это напоминало открытый многоэтажный дом. Марина следила за порядком и владела кое-какими ветеринарными навыками.
И, наконец, был Марк, выполнявший всю тяжелую работу.
Платили ему столько, что хватало на еду, и на съемную квартиру, скромную «однушку». Впрочем, далеко не всегда у него получалось уйти туда ночевать. Пятьсот хвостатых душ жило в приюте, и часто выходило так, что кого-то нельзя оставить без присмотра даже на несколько часов.
Приют был огорожен высоким глухим забором. Находился он почти за городом, в промзоне, здесь не было жилья. И все равно у многих он вызывал сильные чувства. Кому-то мешало зверье самим фактом своего существования. Эти люди требовали уничтожить всех обитателей приюта и порой даже перебрасывали через забор отраву в кусках мяса.
Другие привозили сюда собак и кошек, которых по какой-то причине не могли оставить у себя. Порой решали вопрос честно – вносили «приемный взнос». Порой - старались подъехать тихо, привязывали собаку у ворот и уезжали как воры. Мол, всё равно возьмут бедолагу, никуда не денутся.
Сразу за забором приткнулась бытовка. Считалось, что тут «кабинет» Елены, но на самом деле бытовка выполняла роль «прислуги за все». Тут стояли холодильники с собачьей едой и лекарствами. Здесь — в коробках жили самые слабые щенки. И тут на диване ночевал «дежурный по приюту», чаще всего - Марк.
Еще было большое сооружение, напоминающее ангар – в клетках тут жили мелкие собаки, и – в отдельной комнате – кошки. А во дворе, тесно, один к другому – стояли вольеры, и в каждом — по двое — обитали большие псы.
Утро было временем, когда присесть не удавалось. Еду животным Марк варил на костре. Плохо было в приюте с бытовыми удобствами. Даже свет и воду постоянно отключали, потому что накапливались долги. Воду по возможности запасали в больших чанах. И почти каждый день в них тонули крысы, которых никак не удавалось извести.
Кормить зверье, убирать клетки, делать уколы больным, кого-то везти к ветеринару… Время летело.
После обеда подтягивались волонтеры – в основном — девочки-школьницы, и счастливцы собачьего рода отправлялись с ними на прогулку. Рук не хватало, и кому-то возможность выйти из клетки выпадала раз в несколько месяцев.
У каждой собаки и каждой кошки была за плечами трудная судьба. Марк жалел всех, но особые отношения сложились у него с Гердой – овчаркой, появившейся в приюте в прошлом году. Позже узнали, что хозяин выбраковал собаку, потому что у нее в положенный срок не встали уши. Так, еще подростком Герда оказалась на улице. Прибилась к небольшой стае бродячих псов – вместе в джунглях большого города выживать было легче.
В этой стае у нее случилась любовь. Волонтеры нашли овчарку зимой – она сутки не отходила от своего друга. Его сбила машина, и он – еще живой – потихоньку вмерзал в лед. Пса отвезли в клинику, и дали собакам имена: он – Кай, она – Герда. Был объявлен экстренный сбор на лечение, но Кая спасти не смогли.
Герда осталась в приюте. Овчарки вообще все схватывают на лету, и Герда, в конце концов, стала жить не в вольере. Она была настолько разумной, что свободно ходила по территории, ночью – охраняла ее, днем – следила за «чужими», которые приходили в приют. Но ни разу никого не укусила. Почему-то из всех она выбрала Марка, и держалась возле него, и как-то между делом, легко, обучилась всем командам.
И теперь, когда Марк оставался ночевать в бытовке, он сидел на пороге, провожая закат, а Герда лежала у его ног.
Может быть, кто-то и жаловался на спертый воздух в окрестностях приюта. Слишком много собак, сколько ни убирай… Но Марку тут дышалось легко. Он привык к тому, что видит больше, чем прочие, и, хотя притерпелся к этому, все же среди людей ему часто было нелегко.
В приюте же – эти внимательные глаза, жарко дышащие языки, надежда прожить еще один день, и бескрайнее небо над головой – вокруг не было многоэтажек. Небо смотрело на собак, и многие уходили туда, в последнюю свою дорогу. Поскольку хватало тут и больных, и увечных. Кормить, лечить, пристраивать в добрые руки – все это был тяжелый труд, занимавший руки и мысли. И тут было место Марка на земле…
*
Машина подъехала вечером. Первой ее, конечно, услышала Герда. Увидев вскинутую морду собаки, прислушался и Марк.
«Еще кого-то привезли, - подумал он, — Сейчас бросят и уедут».
Выйти все равно придется. Если это беспомощные щенки или котята в коробке, оставь их на улице на ночь – они могут не дожить до утра.
Час был уже довольно поздний, Марк лежал на диване, смотрел фильм – французскую комедию, такую же старую, как этот маленький телевизор.
Когда он обувался – машина просигналила. Кто бы там ни был – он не собирался убегать тихо, как вор.
Герда, конечно, увязалась за ним – проверить обстановочку и убедиться, что Марку ничего не угрожает. Рядом с воротами, неподалеку от кустов сирени (их в темноте видно не было, слышен только сладкий запах) – стоял черный джип, а рядом с ним – женщина маленького роста, с гладко зачесанными волосами, тоже вся в черном – куртка, джинсы.
Иногда Марк чувствовал что-то недоброе, исходящее от человека. Но сейчас этого не было. А вот тревога – родилась и крепла.
— Вы кого-то привезли? — спросил он, поздоровавшись, — Это лучше было бы сделать днем. Там нужно составить договор…
— Я к вам, Марк, — сказала женщина.
Голос у нее был слегка хрипловатый. Но больше всего удивило Марка то, что она знает его по имени. Почти не было у него знакомых в городе, вне приюта. Разве что волонтеры и ветеринары.
— А…что вы от меня хотели?
— Мы можем с вами поговорить?
Он уловил настойчивость, звучащую в ее голосе, и заколебался – куда ее пригласить. В бытовке – десяток щенков, не каждый неподготовленный человек выдержит. К собакам? Так они поднимут хай…
— Давайте сядем в машину, — сказала женщина.
Она не стала включать в салоне свет. И когда Марк сел рядом – он видел ее лицо в профиль, освещенное только светом луны. Герда осталась лежать возле машины.
— Я хотела предложить вам работу, — сказала женщина.
Он растерялся еще больше.
— Но я не собираюсь отсюда уходить…
Она повернулась к нему. Теперь тьма полностью скрыла ее лицо, только глаза чуть поблескивали.
— Марк, я не собираюсь переманивать вас из приюта заманчивыми условиями. Все гораздо серьезнее. Мой муж и ваш отец когда-то дружили. Только я знаю, чей вы сын – и не дай Бог, чтобы это узнал кто-то еще.
Ей-таки удалось его ошеломить.
— Выслушайте все, что я вам скажу, — она коснулась его руки. Пальцы у нее были ледяными, — Смерть вашего отца так и осталась загадкой для следствия, правда?
Он не стал говорить ей о том, что открылось ему на кладбище. Только кивнул – следователи не смогли узнать, что причастен к смерти Арсения. Все концы в коду.
— Это секта, Марк. Это та сила, которая не должна была бы входить в нашу жизнь…
Женщина представилась. Ее звали Лидией, а ее мужа – тоже уже покойного, Степаном.
— Они с Арсением вместе выросли, вместе учились в медицинском. Арсений действительно был уникальным в своем роде. Такая обостренная чувствительность, помноженная на знания…..У болезней есть тысяча едва заметных примет, но которые даже врачи не всегда обращают внимание – куда уж свести их воедино. А Арсений видел, чувствовал, предугадывал… Я не помню случая, чтобы он ошибся… У моего мужа и близко не было такого дара. Но иногда он видел вещие сны. И да, если ваш отец был хирургом, то мой муж — врачом-психиатром.
И вот…
Женщина помолчала, то ли, чтобы справиться с чувствами, то ли подбирая слова.
— Сначала казалось, что все эти люди – в основном. Молодежь… Парни, девчонки… Что они просто ищут экстрима, и зашли немножко далеко, туда, где опасно. Они стекались из разных уголков – даже из Сибири, кажется, приезжали. Это я уже потом все узнавала – по крохам. По каплям. Новенькие подписывали договор…кровью, конечно. Что они отрекаются от любой веры – и будут служить только тьме. Собирались – сначала у одного из этих сектантов, он жил на окраине города. Потом нашли какую-то избушку в лесу. Ритуалы, обряды, чтение книг по черной магии… Понимаете, Марк, с этим нельзя шутить. Даже, если отбросить оккультный аспект – от этого просто быстро сходишь с ума.
И да, у них был и жертвоприношения. Они начали с домашних животных. Не стану говорить, что они с ними делали – вам будет больно это слышать. Но в конце концов, они дошли до людей. Во-первых, если ты вступил в эту секту – ты уже не мог покинуть ее…живым. Во-вторых – считалось, что, если принести в жертву человека, обладающего особым даром – то все, кто участвовал в этом обряде – станут сильнее. Поэтому они искали…таких необычных людей. И, конечно, они не могли пропустить вашего отца.
И да… он знал об этом, знал, что они приговорили его.
— Почему же он не пошел …сколько же их было?
— Вы имеете в виду полицию? Сегодня их – около сотни человек, насколько я знаю. Когда имеешь дело с фанатиками какой-то идеи…особенно такой идеи – это страшно. Какая полиция… Если ты приговорен, то завтра на улице случайный прохожий просто сунет тебе заточку в бок… Поверьте, способ найдется….
Мой муж очень тяжело переживал смерть вашего отца. Он говорил, что лидеры этой секты – психически больные люди, что их нужно лечить. Были случаи – он отговаривал ребят идти туда, отговаривал всех тех, кого манила эта черная романтика. Ну и поплатился — стал следующим…У него ведь тоже был дар.
Арсений успел рассказать Степану о вашей матери. Так что я издали, но следила за ее жизнью. И я знаю, кто вы.
А теперь в опасности моя дочь. И я думаю, что только вы сможете ее защитить.
***
Марка отпустили с большой неохотой. Только когда он собрался уехать – совершенно неожиданно и без какой-то внятной причины — стало ясно, насколько он в приюте незаменим.
Марк уверял, что едет ненадолго, впрочем, он говорил это «от балды», и сам был ни в чем не уверен. Если Лидия – состоятельная дама, как виделось ему – она могла бы нанять профессионального охранника, или даже телохранителя для своей дочки. У него самого за плечами не было никаких навыков, кроме армии, где Марка учили на связиста и один раз дали пострелять из автомата.
На что Лидия надеялась – ему не было понятно.
— На месте расскажу подробнее, - обещала она.
И добавляла, как контрольный выстрел:
— Прошу вас, не откажите! В память отца. В память их дружбы с моим мужем.
И вот теперь они ехали на этом самом черном джипе. И смотреть через тонированное стекло было в прямом смысле слова – видеть мир в черном цвете. Как будто у тебя глубокая депрессия.
— А как умер ваш муж? — спросил Марк, потому что дорога намечалась длинная, и нужно же было о чем-то говорить.
Лидия покрепче перехватила руль. Асфальт сменился на грунтовку и машину ощутимо потряхивало.
— Для всех – ничего особенного. Поехал ранней весной на дачу. Вместе с дочкой, с Майей. Ну и пошел на зорьке на рыбалку. А потом его нашли – лежал лицом в воде. Как нам потом сказали – он не захлебнулся, в легких воды не было… Сердце.
— Ну и? Разве такого не могло быть? Сердечный приступ, у многих бывает. Почему вы кого-то подозреваете? Это уже паранойя, нет?
— Я слишком боюсь за свою дочь, — меланхолично сказала Лидия, — Все эти годы я следила за этой сектой – насколько могла. Пусть косвенно, пусть по чьим-то словам. Но у них, у этих ребят есть, что называется, свой почерк – вы это понимаете? Они ведь предлагали им обоим – сначала Арсению, потом моему Степану — присоединиться к ним. Если бы ваш отец захотел – о, он бы, что называется, сделал у них карьеру… Представьте, когда один из адептов – видит людей насквозь, ставит диагнозы, исцеляет…Как это было бы для них круто. После того, как он отказался наотрез – его предупредили: раз он не хочет быть последователем – значит, станет жертвой. А потом было то самое последнее предупреждение, когда он понял, что все всерьез – и что он, по сути, приговорен. Тогда он и встретил вашу мать, и это, своего рода, чудо. То, что вы родились, понятно, да?
А Степана погубил его язык. Слишком он уж был насмешлив. И в открытую пытался против них бороться. Я предупреждала его, что так нельзя – без толку.
Когда он…ушел, какое-то время я тоже думала, что это совпадение. Трагическая случайность. Конечно, эти ребята не остановились бы – жертвоприношения у них – это регулярные обряды. И все эти люди – жертвы пожаров, которые случались где-то в лесу, или в старых, заброшенных домах – это их рук дело. Но на днях…
…Традиционно, с наступлением теплого времени года, семья переезжала на дачу. Так продолжалось и после смерти Степана. У Лидии – своя фирма, она – дизайнер интерьеров, и нередко с утра отправлялась к заказчикам, а Майя оставалась одна.
Садовое товарищество – небольшое, его тихие, заросшие травой улочки часть дня остаются пустынными, все соседи знают друг друга, и новый человек сразу на виду.
Но Майя, лежавшая в гамаке саду, не насторожилась, увидев щуплого парнишку, примерно своего ровесника. Он попросил попить – и она разрешила ему набрать воды из их колодца, там даже в жару вода была холодная и чистая, как слеза.
— Ну как ты, по отцу не скучаешь? — спросил он внезапно, подмигнув ей, — Не грусти, скоро встретитесь…
Лидия берегла дочь – не рассказывала ей ничего страшного, того, что могло бы напугать или расстроить девушку. Поэтому Майя не придала значения этому разговору, но все же передала его матери – мол, заходил какой-то странный тип.
И Лидия встревожилась ужасно.
— Они идут по кругу. Понимаете? У них есть какой-то дьявольский круг. Они происходят в одних и тех же местах, через равные, примерно, интервалы времени. После вашего отца – линия удалялась, а теперь снова начала приближаться. И если эти люди намечают кого-то в жертву, они действуют с упорством фанатиков. Им любой ценой надо добиться своего. Понимаете? Любой ценой. Логика тут отсутствует.
Лидия затормозила и обернулась к Марку. Голос ее звучал почти умоляюще:
— Понимаете, почему я пришла к вам? Куда бы я сейчас ни пошла – меня везде на смех поднимут. Какой-то мальчик попросил воды и чего-то сболтнул. Смерть моего мужа – в глазах всех не имеет отношения к криминалу.
— А что вы сами думаете о ней? Если нет следов насилия…
— Степана что-то напугало. Напугало до такой степени, привело в такой ужас, что у него остановилось сердце. Это выражение на его лице… Потом черты разгладились, но я-то помню…. Я увидела его вскоре после того как…
И вот когда это всё началось заново…И это ваша мама, Марк, сказала мне о том, какой дар вы унаследовали от отца…Только он пошел у вас дальше, вы видите больше. Вы и только вы сможете почувствовать, что приближается беда. Я не собираюсь втравливать вас во все это – упаси Бог – я не прошу, чтобы вы вступали в бой за мою Майку. Но предупредить.. просто предупредить, чтобы ее вовремя куда-то спрятать… За вами они охотиться не будут – они ничего не знают о вас. Хотя вы, без сомнения, были бы для них очень ценным кадром.
…Попасть к ним – все равно, что в лапы паука – уже не вырвешься. Они накачивают жертву нар-котиками, потом скотч и… никто ничего не слышит, и находят жертв далеко не сразу.
Я знаю, только вы мне поверите, потому что, благодаря своему дару, для вас несомненным является то, над чем только посмеются другие.
Герда лежала у ног Марка, переводила взгляд с Лидии на своего хозяина – и жарко дышала, вывалив язык.
Это действительно был благодатный уголок. Лидия специальным ключом открыла ворота садового товарищества, и они попали, казалось, в совершенно другой мир. Где тишина, изумрудная трава, пение птиц – и нега. В этот день не было слышно дачников – только одна женщина рыхлила землю у себя на участке, да мужчина лежал на веранде, на старом диване, и покой его сторожила собака. Но – добродушная – она даже не стала облаивать машину.
Дача Лидии поразила Марка. Это было нечто среднее между деревенским домиком где-нибудь в Европе, в горах – и Средневековым замком. Настоящая башня из грубого камня, так и манила взгляд.
— Ничего себе! — невольно вырвалось у него.
Лидия взглянула искоса, усмехнулась:
— Мне понравилось место. Тут рядом озеро, вы увидите. Но когда я купила землю, тут все заросло диким виноградом, а в нем пряталась полуразвалившаяся избушка. Почему башня? Я дизайнер-экстремал. К тому же с детства любила Брэдбери. В конце каждой весны покупала «Вино из одуванчиков», и к осени зачитывала книгу до дыр. Я просто дышала ею, научилась видеть чудеса во всем, что меня окружает. Как там?… «Раз в неделю Дугласу позволяли ночевать в дедовской башне; он взбегал по темной винтовой лестнице на самый верх и ложился спать в этой обители кудесника, среди громов и видений, а спозаранку, когда даже молочник еще не звякал бутылками на улицах, он просыпался и приступал к заветному волшебству…» Теперь Майка обожает это место. На самом верху башни – открытая площадка – там можно любоваться луной, встречать рассвет, а порой – то и другое сразу. Майка называет башню «В гостях у неба».
Майя оказалась худенькой и маленькой, ей никак нельзя было дать ее восемнадцати лет – школьница-подросток и только. Герда заинтересовала ее гораздо больше Марка. Уже знакомясь, на крылечке – она была готова приласкать ее, но медлила.
— Она не укусит, ничего, — сказал Марк, — Она страшно умная, так что не бойтесь.
Впрочем, они почти сразу перешли «на ты».
Лидия отправилась на кухню – соображать, чем можно накормить молодежь. Марк знал, что к вечеру ей придется уехать, и ночевать в городе, так как рано утром ее ждет клиент – въедливый дядька, который хочет в своем особняке все сделать по высшему разряду.
— Предлагаю зеленый борщ, - Лидия выглянула из кухни, — Годится? Майка, покажи пока Марку окрестности, к озеру его своди….
Для Герды познакомиться с местностью было делом первостепенной важности. Она трусила впереди молодых людей. Марк не ошибся – пустынным был в этот час этот зеленый уголок. Золотые цветы на траве, и Майка, идущая по правую его руку. Девушка шла, опустив голову, точно хотела отыскать что-то среди травы и цветов.
Марк не чувствовал пока ничего плохого. Слишком был залит солнцем этот день, слишком теплый и ласковый дул ветерок. Не оставалось места теням.
С этого края товарищество было обнесено деревянным забором, впрочем, довольно ветхим. Майка нырнула в лазейку – на месте оторвавшейся доски - и подождала, когда Марк последует за ней.
Далее, за небольшим пригорком лежало озеро, отмеченное на картах как Придорожное, хотя от любых дорог тут было довольно далеко, а сразу за озером начинался лес.
Дачники приходили сюда половить мелкую рыбешку или просто посидеть у воды. Тут получались неплохие фотографии – озеро было хоть и небольшим, но в обрамлении леса и плакучих ив – живописным. Однако у Марка вдруг часто забилось сердце.
Он увидел сразу несколько бабочек – больших черных красавец, порхающих над водой. Марк даже поморгал – надеясь, что это видение, что он просто перегрелся на солнце. Их не могло быть здесь – он когда-то специально отыскал этот вид в книге, и узнал, что обитают эти бабочки совсем в другом месте. Но уже несколько раз он видел их перед известием о чьей-то неожиданной смерти.
— Как тебе? — все-таки спросил он Майю, кивая на этот «черный танец».
Если бы она видела тоже, то сказала бы что-то вроде: «Какие красивые…»
— Мальчишки тут купаются, — Майя повела плечами, — Я как-то раз попробовала и отступилась, дно слишком топкое. Брод, говорят, где-то есть, только где – не знаю.
…Они устроились на берегу, прямо на траве – сухой и теплой. Марк не знал, можно ли ему расспрашивать Майю – знает ли она что-то о том, что ей грозит, боится ли. Но оказывается, детям известно больше, чем думают их родители.
Майя начала этот разговор сама.
— Я знаю, зачем тебе позвала мама – она смотрела не на Марка, а на озерную гладь, - Но, по-моему, это всё зря. Там серьезные ребята. И что ты с ними сделаешь? Даже вместе с собакой.
— Почему ты думаешь, что они такие уж серьезные? — спросил он с нарочитой небрежностью.
— Видишь ли, мама, конечно, умеет держать язык за зубами, но не настолько. Когда она стала меня расспрашивать – она кое о чем проговорилась. И дальше я уже искала о них сама, что смогла найти… Туда слабых просто не принимают. У них есть целая череда вступительных испытаний. Марафон. Не пробежать, правда, но пройти. С тяжелыми рюкзаками. По горам. Не все выдерживали. Но у них же ку--льт смерти. Они этого не боятся – уйти… Понимаешь, нельзя во все это играть, нельзя погружаться. Тьма затянет…
«Кому бы ты это говорила», - подумал Марк.
— Ну вот, а потом эпопея продолжается. Они заказывают себе ножи. Типа такие личные, магические…Там и кузнецы особые есть. На ножах – руны, знаки всякие. И каждый из них свой нож должен напо-ить кро-вью. Сам выбрать, поймать и при-нести кого-то в жертву…
Герда подняла голову и внимательно посмотрела на девушку. Майя потрепала ее по голове – осмелилась.
— Хотя бы птицу…или кошку… Есть настоящая градация же-ртв. Лесные звери ценятся выше – поскольку их добыть труднее. Попробуй поймать даже зайца.
— А высшая жер-тва – человек?
Майя взглянула Марку прямо в глаза.
— Высшая жер-тва – это ты сам. Когда ты не покушаешься на кого-то, а сам ложишься на жерт--венник.
**
Лидия до отвала накормила их вкусным зеленым борщом, оставила полный холодильник снеди.
— Я постараюсь приехать завтра к вечеру, от силы – послезавтра. Знаю, Майка готовкой не заморачивается. Делайте себе хотя бы бутерброды, кофе… Котлеты еще оставляю, вот, в кастрюле, под крышкой. Пожалуйста, - теперь она обращалась уже к Марку, — Ворота на ночь запирайте хорошенько.
…Закат они встречали в башне, вернее, на самом ее верху, на той площадке, которую облюбовала Майя. Пили кофе, и смотрели, как солнце опускается за озеро.
— Нынче полнолуние, — сказала Майя, — Не знаю, верят ли эти… во что-то, кроме своей секты, и того, кого считают своим Хозяином, но я когда-то читала книжку про вампиров, в детстве еще. Там было написано, что вампиры любят лунные ночи, и по лунному лучу плывут, как по реке.
Марк был занят более прозаичным делом. Он открыл спутниковую карту и изучал окрестности, медленно передвигая пальцем карту на экране мобильника.
— Тут болото? — удивился он, указывая на то место, где заканчивался дачный поселок.
— Не совсем, -— сказала Майя, — Топкое место, но настоящего болота там нет. Разве что по весне долго стоит вода, и осенью все раскисает. Но летом земля высыхает – и столько цветов там…
— А это что? — Марк ткнул пальцем, — Населенный пункт? Смотри… вон, вроде тропка туда ведет. Довольно далеко отсюда. А дома, не пойму, то ли есть, то ли нет…
— Это не тропка, а бетонка, дорога такая, из плит. А куда ты показываешь – там была деревня. Сейчас ее уже почти нет – одни развалины. Я знаю, что там долго мужик один жил. От жены скрывался – говорил, что хорошо ему там, тихо, никто не нудит под ухом.
— А ты откуда это все знаешь?
— Меня отец возил туда на мотоцикле. Он все надеялся клад найти. В папе вообще эта романтика жила. Там рядом – то ли гора, то ли просто холм, метров шестьдесят в высоту. Тут вокруг низины – и когда на этот холм заберешься, вокруг все далеко видно. Папа говорил, что внутри – целая сеть пещер и подземных ходов. Бог весть – кто и когда их вырыл. То ли там был подземный монастырь, то ли скрывались разбойники.
Папа всегда очень внимательно следил, чтобы я не оступилась, не провалилась куда-нибудь. И взял слово, что одна я туда никогда не пойду. Потому что там – случись что, помощи не дозовешься, никто даже не узнает, где ты пропала. Не знаю, почему это пришло папе в голову – я бы и сама не пошла, далеко очень.
— Ты очень любила отца? — неожиданно для самого себя спросил Марк.
Свет был уже гаснущий, вечерний, но ему показалось, что у нее на глазах проступили слезы. Майя кивнула.
— Очень. Больше всех. Мама хорошая, но она… У нее всегда дела, всегда голова занята. А для отца – я знала – никого важнее меня нет. А ты своего отца помнишь? Ах, да…
— Я только фотографии его видел. Он же был довольно известной личностью.
— Более чем, — подтвердила Майя, — А глаза у тебя в него…такие странные? Знаешь, ни похожи на зеркала. Кажется, еще чуть-чуть и в них отразится что-то такое… потустороннее. Зеркала…или окна в другой мир.
Она перевела взгляд и вздрогнула сильно.
— Туда смотри! — она указывала в сторону озера, туда, где тьма уже совсем сгустилась.
— Что там? — Марк невольно понизил голос, и пожалел, что они остались на самом верху башни, вот так, на виду…
— Смотри, какие зеленые огоньки, вон, два…
— Светлячки, может?
— Какие! Они ж маленькие, отсюда бы я их и не разглядела – там, далеко…
— Хочешь сказать – глаза? — Марк может и желал бы придать голосу насмешку, чтобы подбодрить девушку, но вопрос – против его воли – прозвучал серьезно.
— Нет, не глаза, — сказала Майя, — Может, фонариком светили…
— Пошли-ка отсюда, — Марк встал, — Ты к себе в комнату иди, а я еще раз проверю ворота. И потом мы с Гердой участок обойдем.
Собака пока не чувствовала никакой угрозы. Может быть, ключевое слово в этом было «пока». Но Марк еще долго сидел у Майи в комнате, и она рассказывала ему то, что успела узнать. О том, как добровольная жертва проводит свою последнюю ночь в кругу сектантов, о церемонии прощания и собственно жертвоприношении – и подобные ужасы. Наконец, он заметил, что у девушки начинают слипаться глаза.
Однако, придя к себе, он вернулся зачем-то к спутниковым картам, нашел тот самый холм, и все увеличивал изображение, словно надеялся рассмотреть там какие-то следы жизни или хотя бы те самые пещеры.
…Проснулся Марк от того, что в комнате было холодно. Еще нередко по утрам случались заморозки, вот и сейчас – видимо, ветер открыл окно, и Марк ощутил, что продрог.
Герда поставила лапы на подоконник, едва начинало светать. Овчарка всматривалась в сумерки и тоже ощутимо дрожала.
Марк поднялся, чтобы быстрее затворить окошко, потрепал собаку по холке – мол, сейчас согреемся. Но Герду все била и била дрожь.
Не отдавая себе отчет – зачем, Марк вышел в коридор. Входная дверь была закрыта, но стоило молодому человеку коснуться ручки, как дверь открылась – в темный сад. Кто-то открыл английский замок.
Марк начал быстро подниматься по лестнице. Он пока не окликал девушку, хотя ему очень хотелось это сделать. Но что, если все благополучно, и Майя спит, а он разбудит ее?
Он тихо приоткрыл дверь в ее комнату. Герда скользнула мимо него, и он не успел ее остановить.
В комнате было пусто. Только белела смятая постель. Окно – закрыто. Герда принюхивалась к чему-то на полу. Марк присел и, не веря себе, коснулся размазанного пятнышка крови.
…Они бежали к озеру. Марк – вслед за овчаркой. Влажная от ледяной росы трава, мокрые ветки. Озеро в этот час напоминало серебристое зеркало.
«Они перебрались через него, - подумал Марк, — Чтобы оборвался след….Но как они вывели Майю? С ножом к горлу? Тогда и не пикнешь».
Он вгляделся – на воде точно была начертана черная линия. Это бабочки выстроились, обозначая своими крыльями брод.
***
На той стороне озера Герда сразу взяла след, но он нашел бы дорогу и без нее. Слишком долго и подробно он рассматривал накануне карту, чтобы ошибиться.
Бетонная дорога, старая, неширокая – две плиты всего в ширину – между этими плитами уже густо росла трава. Сначала дорога привела его к реке, через которую был переброшен мост – настил, по которому и машина могла проехать. На другом берегу лежали вывороченные с корнем деревья, Огромные стволы. Корни переплетались, топорщились, и издали казались гигантскими пауками, перегородившими путь.
Марк знал, что путь ему предстоит далекий – он не сомневался, куда повели Майю, а значит – добираться туда несколько часов, да еще поминутно прислушиваясь – нет ли поблизости кого. И медлить было нельзя нисколько. Марк захватил с собой телефон, но мало тут был от него толка – связь не ловила, пустой белый треугольник в углу экрана, ни одной полоски.
Герда понимала, что хозяин спешит, она готова была сорваться не бег, но тогда она оторвалась бы от него. Ушла далеко вперед. И она трусила рядом, а Марк то быстро шел, то переходил на бег.
Солнце уже начало всходить – показало красный бок из-за горизонта, когда Марк добрался до заброшенного села. Грустное зрелище! Когда-то здесь жило семь сотен человек, но мало что уже напоминало об этом. Кустарник поднялся настолько высоко, что скрыл осевшие, а большей частью и полуразвалившиеся избы – только крыши и было видно. Да еще угадывались улочки.
Можно был бы предположить, что это место привлечет тех, кто исповедовал ку-льт смерти. Но Марк чувствовал – тут никого нет.
Свернуть направо – и было бы озеро, берега которого так полюбили гадюки, что без сапог лучше бы туда и не соваться. А к той самой заповедной горе – путь лежал прямо, только уж бетонка здесь заканчивалась, и оставалась только тропа.
Теперь следовало быть вдвойне осторожными. Уже светло, и они близко. При каждой возможности Марк старался идти у кромки леса, не теряя при этом тропу из виду. А заметив впереди длинный высокий холм - и вовсе отступил в чащу.
…Это место все местные старались обходить стороной. Хотя вроде бы и заманчиво было – ходила молва, что тут спрятаны несметные клады. Кто их тут схоронил – Бог весть. Разбойники, кто ж еще – но вот какие? По одним слухам – те, чьим атаманов был Стенька Разин. По другим – соратники Емельяна Пугачева. А кто и вообще говорил, что начиналось все со старообрядцев – они и обжили здешние пещеры, углубили их. И после уж они давали разрешение тем, кто приходил сюда спасаться от властей или просто от злого барина – селиться в окрестностях.
Случалось, что разбойники оставались тут на зимовку, а весной, по большой воде, уходили на преступный свой промысел.
Но кто поселился в пещерах теперь? Увидев дымок, Марк последние метры уже не шел – подползал. Герда отлично знала команду «ползи» и шумно дышала рядом.
Через несколько минут Марк уже рассматривал открывшееся перед ним зрелище.
Майя говорила, как и ее мать, что всего в этой секте, или – черт возьми, как ее называть – около сотни человек. Но сейчас Марк заметил десятка полтора- два. Почему-то напомнило ему это всё – клубы реконструкции. Прямо у подножия горы был разведен костер, но не страшный, не жерт-венный, а просто – грелись и готовили завтрак. Да и дровами кто-то не особо озаботился, использовал отсыревшие, поэтому и дым от них шел.
Многие из ребят – действительно, крепких физически, даже внешне это было заметно – был одеты в какие-то странные серые балахоны или плащи из грубой ткани. Может, такая одежда оказывалась тут практичной – защищала от утреннего холода и назойливой мошкары, да и испачкать или прожечь искрами от костра ее было не жаль. А только на ум приходило Средневековье с его кострами и безумными глазами фанатиков.
Очень худой человек с седыми волосами, отросшими ниже плеч, помешивал варево в котелке. Он был старше прочих – и намного. Может быть, он и стоял во главе секты? Но Марк отмел эту мысль. Вряд ли «Хозяин» стал бы прислуживать остальным, готовил бы им завтрак.
Чего не ожидал Марк, так это того, что мужчина вдруг поднимет глаза и посмотрит именно туда, где он прятался в густой листве. И, кажется, несмотря на такую «завесу», увидит его.
Это был провал. Полный, Абсолютный. Если он сейчас созовет этих ребят и укажет в ту сторону, где притаился чужак – Марку не убежать и не скрыться. Не поможет и Герда. Что сделает собака против стольких людей? Даже не задержит их. А самое страшное — уже ничто и никто не сможет спасти Майю.
Но человек смотрел на него не отрываясь и, кажется, даже выронил ложку, которую держал в руке. А еще – Марк привык доверять своим ощущениям – на этот раз он не чувствовал угрозы. Мало того, всё более крепло чувство, что он откуда-то знает этого человека. Хотя невозможно это было совершенно – судя по его внешнему облику – мужчина уже давно не выходил из леса.
А потом черты незнакомца словно наложились на фотографию, всплывшую в памяти. Ту, что ему показывала мама. Марк часто заморгал глазами. Не Арсений же явился с того света? Или все-таки он?
Мужчина поднялся, сделал несколько шагов в сторону Марка и… неожиданно поднес палец к губам. Это был жест-приглашение – мол, тише. Сейчас я подойду к тебе, и мы поговорим. И Марк кивнул – хотя опасно это было, страшно опасно. Может, мужчина хотел лишь успокоить его бдительность. А потом подобраться, схватить за плечо цепкими сильными пальцами и тогда уже звать остальных.
Арсений – или кто бы там ни был – шел в сторону зарослей, не торопясь. Мало ли, какое дело возникло у человека. И лишь когда за его спиной сомкнулись ветки, а Марк оказался в двух шагах, мужчина присел возле него на корточки и спросил:
— Кто ты?
— А вы? — это было первое, что пришло Марку в голову.
— Я узнал тебя по глазам, — тихо сказал Арсений, — У моего деда были такие глаза.
Он поднял руку, точно хотел коснуться век Марка, но не сделал этого.
— Не просто серые, а точно расплавленный металл. И дед тоже видел то, что недоступно было другим. Ты ведь сын Любы…твоя мать Люба – правда?
— Выходит, что если…я и ваш сын, — зашептал Марк, — И вы на самом деле живы, то какого черта вы застряли тут на столько лет? Или вы тоже свихнулись и стали одним из них.
— Я не сошел с ума, — Арсений был настолько худым, что казалось – его глаза глубоко провалились, — Просто тогда, им было нужно, чтобы я остался жив, чтобы я был с ними. И мне дали понять, что, если я не соглашусь — пострадают самые близкие мне люди. Рано или поздно они бы и про твою мать узнали, и добрались до нее.
— Что же вы делали у них?
— Лечил…здесь и такая помощь была нужна. Еще они требовали рассказывать им все, что я знал – о психике, о гипнозе, о сверхспособностях человека. Надеялись, что я научу их быть таким же как я сам, разовью в них те же способности.
— И что, получилось? — это, помимо воли, прозвучало ядовито.
Но Арсений лишь едва усмехнулся:
— Ты лучше всех знаешь, что с этим даром рождаются. И он идет точно не от их Черного хозяина.
— Но неужели за столько лет вы не могли сбежать?
— Тут есть ребята с очень несчастной, изломанной судьбой. Может быть, долго меня держала жалость. Но один раз я все же попробовал сбежать…
— Ну и…
— Не удалось. Поймали, избили. И долго я еще отлеживался.
— Вы решили остаться у них даже после того, как они расправились с вашим другом?
Арсений вздрогнул. И сказал совсем тихо:
— Они не…Они не уби-ли его в прямом смысле слова. Хотели, чтобы и он пошел с ними. Жил здесь. Показали ему на телефоне меня избитого, когда я лежал в откл-ючке. И…короче, он не выдержал. Я не знаю подробностей, наверное, все-таки сердце.
— А кто стоит у них во главе?
— Он не представлялся. Настоящего имени тебе я не назову. Здесь его зовут Каракуртом. Он совершенно болен психически, должен был бы сидеть на тяжелых лекарствах. Но именно поэтому…из-за его странностей, тут его считают «вторым после Бога», «то есть после дьявола…» Ну а ты…
Видимо, Арсений хотел спросить, что принесло сюда Марка, но сын опередил его.
— Значит, именно этот Каракурт – нынешней ночью принесет в жер-тву Майю, дочку того самого – лучше вашего друга? Что же вы – нож ему подадите? Факел к костру поднесете?
Арсений вздрогнул сильно – и Марк понял: он не знал, кто такая Майя.
— Иди вон туда, дальше в лес, — сказал Арсений, — Там есть что-то вроде охотничьего домика. И жди. Не знаю, сколько, может быть – долго. Но я тебе ее туда приведу.
— Почему я должен вам верить? — спросил Марк.
Арсений помолчал пару мгновений, потом сказал грустно:
— А что тебе еще остается?
….Марк без труда нашел охотничий домик – маленький, старый, бревенчатый, где и двоим было бы тесно. Никто не жил тут давно, и внутри пахло гнилью и сыростью.
Он позволил Герде пробежаться в окрестностях и овчарка отыскала едва заметный ручеек, откуда они и напились с наслаждением – сначала собака, потом ее хозяин. День уже склонялся к вечеру, о том, чтобы связаться с «большим миром» по-прежнему нечего было и думать, и все тяжелее становилось у Марка на душе. Вряд ли Майю продержат тут целых две ночи, скорее всего – всё будет решено уже через несколько часов. Им много проще подбросить об-горевшее до неузнаваемости тело, чем прятать живую девушку, которую, конечно, будут искать – ее мать поднимет на ноги всех.
Но сейчас все зависело от одного человека – от Арсения, а он тоже казался Марку не вполне нормальным. Разве можно прожить годы среди этих упырей и сохранить рассудок?
…Первая приближение чужих услышала Герда. Вскочила и застыла как статуя. Марк положил ладонь ей на холку.
— Тихо.
Не хватало еще, чтобы собака выдала их обоих лаем или скулежом.
Арсений вел перед собой Майю. Она еле шла, он поддерживал ее за плечо. И на ней тоже была какая-то серая хламида. Девушка казалась непохожа сама на себя. Спутавшиеся волосы, бессмысленный взгляд…
— Что с ней? — Марк перехватил Майю.
— Ее просто напоили. Чувствуешь запах? И добавили немного нар-коты. Ей сказали, что ее уб-ют все равно, а так ей будет легче принять неизбежное. Теперь уводи ее. И как можно быстрее.
— Но как же она в таком состоянии пойдет? — почти с отчаянием спросил Марк, — Это же очень далеко…
— Какое-то время за вами никто не погонится. Я обещаю. Держитесь ближе к реке. И как только появится связь – звони всем, вызывай подмогу. Может быть, вас успеют перехватить на полдороги.
— А вы?
— Если появляется добровольная жер-тва – для них это самый лакомый кусочек, — сказал Арсений бесстрастно, и раньше чем Марк успел что-нибудь возразить, исчез в сгущающихся сумерках.
*
Одно, несомненно, успел Арсений за эти годы. Даже в этой чудовищной среде у него появились те, кто был обязан ему, чье расположение он снискал и кто чувствовал к нему приязнь. Благодаря этому, ему и удалось сейчас вывести Майю.
До позднего вечера он просидел в одиночестве в той самой пещере, где проводили свои последние часы пригово-ренные, молясь про себя, чтобы сын и его подруга благополучно добрались до людей. Временами он прихлебывал из кувшина то самое вино, которым тут щедро поили узников. Лучше пусть идут к жерт-веннику как сомнамбулы, чем тащить их волоком, виз-жащих как сви-ньи.
О себе Арсений не думал. Да, честно говоря, ему и жить-то уже не хотелось: тело его сохранилось, но душа была сожжена дотла почти.
Добровольная же-ртва - в глазах других членов секты это все оправдывало, но Арсений знал, что Каракурт придет в ярость.
Так и случилось, когда Арсения в конце концов привели к нему. Вожак не унижался до пещер – у него, единственного здесь, была изба.
Психиатрия была тем предметом, который хуже всего давался Арсению в институте. Но глядя в эти черные – кажется, что и зрачков не видно – глаза, глядя как этот кряжистый бледный человек то и дело сглатывают слюну, которая все равно стекала на подбородок, Арсений не сомневался, что место ему – в палате, за железной дверью и с решеткой на окне.
— Ты что, отпустил ее?! — взвыл Каракурт, — Чтобы к нам нашли дорогу и всех нас тут уничтожили?
— Концы в воду, — сказал Арсений, — Речка рядом… Считай, что я пожалел девчонку. Так – лучше, чем то, что с ней собирались сделать вы…
— Ты отнял ее у нас, — голос если и смягчился, то лишь на самую малость.
— Я ее заменю.
Арсений протянул руку к приоткрытой двери, и кто-то вложил в нее факел. Он знал, кто это сделал. Дина – девочка, что пришла в секту последней. Она все еще не могла привыкнуть, все тосковала по матери.
Арсений поднял факел, освещая избу, где до сих пор горела одна свеча, и тьма теснилась по углам. Теперь она была озарена ярко – вся эта страшная мишура – шкуры зверей, крыси-ные чере-па, книги по оккультным наукам, все эти черные све-чи.
У остальных ребят еще был шанс выбраться. Арсений сказал сыну правду – не было тут человека, которого так или иначе не сломала бы жизнь, но сумасшедший тут был только один.
— Мы с тобой станем отличными жертвами, — почти ласково сказал он безумцу.
Арсений знал, что происходит в эту минуту – Дина запирает дверь снаружи.
— Кто – мы?
Любому давно бы стало ясно, но Каракурт все еще не понимал.
— Мы с тобой, — пояснил ему Арсений, — Твой Хозяин давно уже заждался тебя.
Он провел рукой по бревенчатым стенам – старое дерево, ах, как же славно оно будет гореть….
- Но это…не делается так…Мне еще не время всходить на костер!
В голосе Каракурта звучали уже истерические нотки, Арсений же примеривался – если поднести факел вон к тому полотенцу, или к той хламиде, что висит на гвозде.
Каракурт бросился к двери, но Арсений заступил ему дорогу.
…Сначала ему показалось, что это искры брызнули у него из глаз. Но потом он увидел в окне то – чего никогда не видели здесь - проблескивающие маячки на полицейских машинах.
Каракурт бил по запертой двери обеими ладонями и кричал, Арсений же стоял, опустив факел и едва держать на ногах. Он закрыл глаза, от облегчения ему хотелось плакать.
Конец
Автор Татьяна Дивергент
Следующая публикация
Комментарии 21
Но нет.
СПАСИБО.
Аж сердце застучало....