Предыдущая публикация
ВЕРОНИКА
Баба Тоня расправила тюль, завешивающий вход в беседку.- Так, огольцы, ну-ка спать быстро! А то вот нажалуюсь вашим родителям - огребете ремня. И к компьютеру не подпустят!
Детвора, расположившаяся на матрасах на полу беседки – мальчики с одной стороны, девочки с другой - возмущенно зашумела. Никаким ремнем их не запугаешь – родители придерживаются иных способов воспитания. А вот комп – это да, но они же не заслужили отлучения!
И тут младшая, Аленка, обнимая своего любимого игрушечного зайца, с которым никогда не расставалась, попросила тоненьким голоском:
- Бабуль, а расскажи сказку.
Баба Тоня присела на топчан рядом с беседкой, сняла с головы косынку, положила рядом. Вот же хитрюги – чего ни придумают, лишь бы не укладываться спать вовремя!
Каждое лето у нее нашествие внуков. Девять человек! Она – бабушка-героиня! У Леши трое, у Шуры двое, а у Таньки четверо, и опять пузатая! Значит, скоро будет десять. А пока - девять разбойников, четыре парня и пять девчонок. Старшему одиннадцать, младшей шесть.
Дети собирают эту ораву и привозят родителям в деревню на каникулы. Сами погостят два-три дня и обратно в город, а внуков – на все лето. Тоня им всегда рада. Это ж девять любимчиков! Для них – вкусные пирожки, сладкие компоты, свои овощи и ягоды.
А вот Иван к внукам (как и к детям) относится отстраненно. Никогда с ними не играет, не занимается. Вечно весь в себе, в своих мыслях. И внуки деда не особо жалуют, побаиваются, хотя он голос на них не повышает. Это бабка в сердцах может и прикрикнуть за шалости, и мокрым полотенцем огреть - все равно внуки ее любят, а деда нет. Кажется он им суровым, сердитым.
- Да ведь большие вы уже. Ладно. Какую сказку вам?
- Про Веронику…
Опять про Веронику. Эта история пользовалась у ребят особенной популярностью. Может, потому, что участниками ее были реальные люди, и произошла она здесь, в этой деревне. Обросла вымыслом и слухами и превратилась в сказку.
- Ну, слушайте. Значит, училась я тогда в девятом классе, и пришла к нам новенькая девочка. Ее родители переехали из города, потому что у матери была болезнь легких, кашляла она, задыхалась. А тут воздух хороший, свежий, а уж в те-то времена лучше нашей природы и не было. Звали девочку Вероникой…
- Она была красивая?
Вот ведь знают все, сто раз она им рассказывала, но все равно слушают с интересом.
- Прямо словами не передать, какая красивая.
Да уж, такая красота редко кому достается. Стройная, с прекрасной фигурой, стремительной походкой. В городе она занималась художественной гимнастикой. А здесь какая гимнастика? Только уроки физкультуры: зимой лыжи, в теплое время года – бег вокруг здания школы…
- А покажи фотку!
- Да конечно, прям сейчас побегу! Спать надо, а не фотки разглядывать! Завтра посмотрите, видели уже не единожды!
Вероника есть только на одной фотографии, общей, после девятого класса. Прекрасное лицо в светлом ореоле волос сразу приковывает взгляд. Огромные глаза, нежный румянец на чистой коже, родинка над уголком рта…
- А она была хорошая?
- Очень хорошая, добрая, веселая она была, всем старалась помочь, все ее любили…
Новенькую посадили к Тоне за парту, и девочки быстро сдружились. Характер у Вероники был легкий, она не помнила обид, сама никого не обижала, всегда шутила. Охотно помогала отстающим в учебе, так как училась отлично. Она много читала и много знала, рассказывала содержание книг и кинофильмов, которые к ним в деревню не привозили. Носила короткие юбки и затягивала волосы на макушке в «конский хвост».
И многие деревенские модницы тоже обстригали себе челки «как у Вероники» и делали хвосты, но где им было до нее с ее роскошными, длинными, ниже пояса, волосами! С ее голубыми глазами. С ее красивыми ногами. Восхитительной улыбкой. А как она танцевала на школьных вечерах!
Конечно, Вероника немного задавалась, важничала: все-таки городская, иногда в ее тоне проскакивали нотки превосходства, но особого высокомерия она не проявляла.
Она была мечтательницей. Могла часами смотреть в ночное небо. Одноклассницы хотели все как одна после школы уехать в город, выучиться и стать кто бухгалтером, кто экономистом, кто врачом. Тоня, правда, никуда не собиралась, нравилась ей деревенская жизнь. Работать она хотела бы в сельпо, продавщицей. И с людьми пообщаешься, и дефицитные товары всегда при тебе.
А Вероника? Она горела желанием стать астрофизиком! Тоня и до сих пор не в курсе, что это за специальность такая. Что-то связанное с физикой и звездами. Физику она никогда не понимала, еле-еле натягивали троечку. И потом, где мы и где звезды! А Вероника уже готовилась к поступлению в вуз, штудировала специальную литературу, учебники. В остальное время читала художественные книги, благо семья привезла их с собой целый воз.
Насчет школьной программы у Тони свое мнение. Что ей пригодилось в жизни из школьного курса физики? Да ничего! Единственное, что запомнилось – что газы занимают весь объем, который есть. То есть молекулы разлетаются в разные стороны, и расстояние между ними становится большим, насколько возможно. И зачем ей это знать? Еще «броуновское движение». Ну, это что-то мельтешащее. И ради этих сведений ее мучили физикой столько лет?
Или география. Зачем ей знать, где какие страны, если она после окончания школы лишь несколько раз выезжала в гости к детям в областной центр? Зачем ей эти Италии-Франции-Америки? На них и по телевизору можно посмотреть.
Из геометрии полезное – как рассчитать площадь. Допустим, узнать, сколько надо досок, чтобы сделать пол в беседке. А из алгебры в повседневной жизни она использует не формулы суммы квадратов или там квадратный корень, а только правило пропорций. Вот это - да, нужная вещь. Это когда по маленькому образцу узора надо рассчитать, сколько петель набирать на спицы, чтобы связать кофту. Еще было красивое слово «факториал», только она не помнит, что оно означает.
Хороший предмет – зоология, где какие зверушки обитают. Или ботаника – про растения. Или вот история – тоже интересно, только даты всегда забывались, да и к чему их помнить? В школе надо изучать только то, что потом для жизни полезно будет, а так нечего школьникам головы забивать ерундой всякой.
Ну а «все любили» - неправда, конечно…
Все парни и даже некоторые женатые мужчины устремили свое внимание на новую жительницу: уж очень красивая. Ее наперебой приглашали на танцы и в кино, на прогулки и свидания. А вот почти все женское население Веронику поначалу возненавидело. Но она вела себя достойно: никому не морочила голову, ни с кем не кокетничала, не позволяла скабрезностей и вольностей, была естественной и доброжелательной, но надежды никому не давала. Постепенно страсти улеглись, но все равно только Тонька оставалась ее верной подружкой.
А вот с Иваном у Вероники случилась любовь…
Они были под стать друг другу. Он тоже будто сошел с картины Васнецова. Русский богатырь или Иван-царевич. Все девчонки были влюблены в него, не исключая Тоню. Но ей-то и вообще нельзя было соперничать с остальными! Мало того, что не красавица: смуглое остренькое лицо, низкий лоб, чуть приплюснутый нос, кудлатая голова - темные непослушные волосы торчат, как их ни укладывай и ни поливай лаком, - так и фигура не ахти. Тощая, ни груди, ни бедер, а ноги колесом.
Как она с ними намучилась, что только ни делала – и приседала по двести раз в день (говорили, помогает), и стягивала на ночь голени полотенцем – без толку. Сейчас-то, под старость, ноги обросли мясом, стали толстыми, столбообразными, так и не очень заметно, а тогда была целая трагедия.
Иван был знатным сердцеедом и встречался со многими. Последней его пассией была Лидка Шептухина из их класса, которая носила корону первой красавицы, а с появлением Вероники кувырком слетела со своего трона. Иван переключился на новенькую, а Лидка стала приходить на уроки с опухшим от слез лицом и распускала о Веронике самые отвратительные слухи. Правда, мало кто им верил, Вероника своим поведением доказывала обратное. И если девицы и недолюбливали ее за красоту, за обаяние, за то, что ей легко дается учеба, за широкий кругозор, то все-таки относились с уважением.
А Тоня подругу любила, потому что знала ее близко и видела, какой та хороший человек. Даже за Ивана не злилась – ей не светило с ним ничего. Он ее не замечал. А о своей любви Тоня молчала, Веронике не говорила. Куда со свиным рылом в калашный ряд? Иван для нее как солнце – постоять рядом, погреться в его лучах – и то хорошо. А какая замечательная и говорящая у него фамилия – Кавалеров… Мечта!
— Ну ба, ну рассказывай дальше!
– Ах, да… Ну вот… И пошла, значит, она как-то в лес…
– Одна?
– Ну да, одна.
– Ой! Разве можно одной ходить в лес, без взрослых? – всплеснула руками девятилетняя Рита, а Аленка приложила ладони к щекам и покачала головой.
Тоня внутренне усмехнулась: подействовало! Ведь в самый первый раз она и рассказала эту историю, чтобы напугать детей, отвадить от самостоятельных походов в лес.
– А зачем она одна пошла в лес? – подал голос Антон.
Резонный вопрос, сразу чувствуется логическое мышление, хоть всего двенадцатый год пацаненку.
– Да так просто – погулять, цветы-ягоды пособирать.
– А какие там цветы? Им же солнце нужно, а там деревья, и ты сама раньше говорила, что цветы у них во дворе росли.
Твою ж мать! Не иначе сыщиком вырастет! Недаром все детективы перечитал и пересмотрел! Единственный из старших внуков, кто книжки в руки берет.
– В лесу тоже цветы есть, на открытых местах, кашка там, одуванчики…
– Кашка и одуванчики везде растут, за ними в лес ходить не надо!
Нет, ну вот же маленький стервец! И главное, не поспоришь!
– Значит, за ягодой.
– А у них, что ли, ягод не было?
– Нет, у них не росли.
Деревенские считали родителей Вероники безрукими и неприспособленными. Мамаша даже не умела испечь обычный хлеб! Папаша штакетник не смог поставить вокруг дома, соседа попросил, за деньги! А уж учитывая, что домик они купили старенький, практически развалюху, вся его дальнейшая зарплата счетовода в правлении должна была уходить посторонним людям, которые обустроили бы их жилище.
Хозяйство заводить не стали, даже кур – видите ли, жалко потом рубить их на суп. Ну-ну, тогда покупайте тушки втридорога. И огород не сажали. Навтыкали цветочков вокруг дома (тут Антошка прав), а остальная территория бурьяном заросла. Мать больная, отцу некогда, Вероника про астрофизику читает…
Вообще, городские своих детей воспитывают неправильно, Тоня по внукам видит. Местные ребятишки сызмальства приучены к труду. И воды из колодца натаскать, и огород полить, прополоть, и за скотиной ходить, и корову подоить. Девчонки и пирогов напекут, и борща наварят. А эти? Что ни попросишь сделать – все из-под палки. Только бы и сидели, смотрели в свои планшеты да телефоны. Разбаловали родители… Хорошо, в деревне мобильная связь почти не ловит, кому надо – ставят усилители, а Тоне и ни к чему. Так хоть побегают ребятишки, поиграют, здоровее будут, хотя помощи от них все равно кот наплакал.
– А ягоды какие в лесу растут? – это уже Олеся.
– Земляника в основном.
– Я хочу землянику! Я хочу землянику! – наперебой закричали Славик и Катя. – Баба, давай завтра пойдем в лес за земляникой!
Еще не хватало! Все старания насмарку!
– Ну-ка тихо! Это еще что за крики? Быстро укладывайтесь! Нет сейчас никакой земляники, она в начале июня поспевает, а сегодня какое? – тридцатое июля. И зачем она вам? Мелкая, кислая. Вон малину ешьте.
Дети немного успокоились.
Тридцатое июля! Сегодня тридцатое! Именно в этот день все и случилось ровно сорок лет назад… Землянику-то в лесу найти было можно, только Вероника пошла не за ней. И не одна…
***
Лес начинается сразу за оградой, но они с мужем и сами четыре десятка лет никогда туда не ходили. Зачем? За грибами? - так они не любители: из уроков биологии Тоня усвоила, что грибы впитывают в себя все, на чем вырастают. Она представила, как гриб растет рядом с телом умершей мышки (учительница назвала это «мертвой органикой») – и как отрезало, больше грибы не ела. А ягоды – вон, полный огород, и клубника тебе, и малина, и крыжовник, чего еще надо.
Тоня хорошо помнила тот день. За неделю до этого по домам ходила классная и записывала всех школьников на экскурсию в краеведческий музей областного центра. Записались, кажется, все, с первого по десятый классы: все-таки какое-никакое развлечение, путешествие. Тем более бесплатно, только надо было взять с собой что-то пожевать и попить, потому что возвращаться планировали вечером. После музея хотели посмотреть город, покататься в парке на каруселях. Заказанные автобусы должны были отъезжать в восемь утра.
Девушка приготовила нарядную одежду, завернула в бумагу пирожки, налила в бутылку сладкий чай – и проспала. Мать ушла на ферму, а Тоня не услышала будильник, проснулась в полдевятого. Ждать ее никто не стал и бежать за ней на край деревни тоже.
Она даже заплакала от обиды. Пропустить такое интересное мероприятие! И Вероника тоже хороша, подружка называется! Могла бы попросить, чтобы подождали, сама бы сбегала, не перетрудилась. А теперь сиди одна весь день, как идиотка! Делать ничего не хочется, настроения нет. Она вышла на крыльцо, окинула взглядом двор – надо бы подмести, да коврики с террасы выхлопать. Ай, неохота, все равно же она должна быть на экскурсии. Лучше взять книжку и почитать, лежа на диване.
Уже повернулась, чтобы зайти в дом, как вдруг краем глаза увидела какое-то движение. По дорожке к лесу шла Вероника. А там под деревьями ее ждал Иван. Он обнял Веронику за плечи, она его – за талию. Она была на голову ниже, в светло-розовом сарафане с открытой спиной. Значит, они тоже не поехали! Специально остались, чтобы провести время вдвоем без лишних глаз? Тоню кольнула ревность, ведь Вероника даже не обмолвилась, что не поедет.
Почему жизнь так несправедлива? Почему одним все – и красота, и ум, и любовь, а другим – шиш с маслом?
– А что дальше?
– Дальше? Ну, вот, пошла она, значит, в лес. Идет, идет, собирает себе ягоду, да и заблудилась…
Зачем они пошли в лес? Ну ясное дело – целоваться-обжиматься. Вероника делилась с Тоней своими переживаниями, говорила, что впервые влюбилась по-настоящему, не подозревая, что у подруги кровь закипает от ее рассказов.
В Тонином сердечке все переворачивалось, но она осознавала, что Вероника не виновата, и не будь ее – Иван все равно был бы для Тони недоступен. Он крутил бы с Лидкой или Верой Малышевой, или с той молоденькой учительницей из Березовки. А так, по праву подруги, она тоже была как бы причастна к отношениям с Иваном.
Она пошла за ними не из любопытства. Что, она не видела, как люди целуются? А у них только дело до поцелуев и дошло. Тогда-то девушки скромнее были, не то, что сейчас. Уж такого насмотришься по ящику, тьфу! (Хотя, по справедливости, не ей бы выступать на эту тему, это ж ее Шурка забеременела в шестнадцать. Да ладно, что ж теперь. Пришлось срочно организовывать свадьбу, пока деревенские кумушки не разнюхали. Правда, потом Шура все равно развелась, зато вон какой Антошка вырос – умничка!)
Тоня пытала Веронику – что там у них да как, интересно же! А Вероника шутливо отмахивалась и смеялась.
- Ну признайся, ну было у вас, было? – в который раз спрашивала Тоня.
- Не-а, целовались только, - беспечно отвечала подружка.
- А если честно?
- Ой, ну ты дура, что ли? – хохотала Вероника, сверкая ровными белыми зубами.
Она пошла за ними именно из-за этого чувства сопричастности: два любимых ею человека отправились вместе на прогулку, почему же ей скрытно не присоединиться? Тем более, они никогда втроем не гуляли – Тоня всегда оставалась одна.
Плюс немного ревности, плюс немного и любопытства, на самом деле. Она должна была знать, что они будут делать в лесу. Она же им не чужая! Так мать следит, чтобы дети не набедокурили, наблюдая в окно за их игрой в песочнице.
Тоня присела, прячась за забором, а когда парочка скрылась за деревьями, побежала следом. Хорошо, была в домашних тапочках – и удобно, и неслышно. Да они и так бы ее не услышали: летний лес полон звуков. Вероника и Иван шли все дальше и дальше, в зеленую чащу. Они разговаривали, смеялись, иногда останавливались, чтобы поцеловаться, а Тоня осторожно следовала за ними, скрываясь за стволами деревьев и высоким кустарником.
- Заблудилась? – У Аленки уже глаза на мокром месте. - Как?
- Ну так она же приезжая, лес плохо знала, вот и заблудилась. Ходила-ходила, то туда, то сюда, звала, кричала, но никто не пришел… Только лесная нечисть отовсюду повылазила: лешие, кикиморы… Вроде как откликаются, голоса подают, она туда – там никого… Так все дальше и дальше вглубь леса ее и заманили…
- А ты почему с ней не пошла, ты же местная!
-Я? А я занята была чем-то в доме, она мне и не сказала, что туда собирается…
Действительно, лес Тоня знала хорошо, еще детьми бегали туда то играть, то за земляникой (и никакая она не кислая, а вкусная, с непередаваемым ароматом), то за листьями для гербария, то просто гулять.
Поэтому она поняла, куда Иван ведет Веронику. На маленькую круглую полянку, которая, залитая солнечным светом, вдруг появлялась после тени густых крон. На полянке росли цветы, да, те самые кашка, клевер, колокольчики, над которыми кружились бабочки и пчелы. Вероника ахнула от такой красоты.
Они сели на ствол поваленного дерева у края полянки, а Тоня опустилась на землю и смотрела между веток всего в десятке шагов и слышала все, о чем они говорили. Собственно, это и разговором нельзя было назвать. «Ты меня любишь?» - «Люблю… А ты меня?» - «И я тебя люблю» - и так без конца. Они обнимались, целовались, потом руки Ивана стали ласкать грудь Вероники через тоненькую ткань сарафана. Оба учащенно дышали. Нет, они втроем учащенно дышали: Тоня будто сама находилась на месте Вероники и чувствовала то же самое.
А потом все и произошло.
Иван одной рукой обнял Веронику за шею, а другой полез под юбку. Ткань поползла вверх, обнажив загорелые бедра и беленькие трусики. Вероника обеими руками потянула подол книзу и зашептала, задыхаясь:
- Нет, нет, не надо!
Иван не отставал. Она забилась пойманной птичкой, повернулась к нему спиной и попыталась встать. Но Иван не собирался ее отпускать, он только крепче обхватил ее шею локтем, огромным и сильным, и дернул к себе. Ноги девушки запнулись о ветку, тело выгнулось дугой. И она вдруг обмякла и рухнула на траву. Иван вскочил и несколько мгновений стоял с озадаченным видом. Потом упал на колени и стал трясти Веронику за плечи, поднимать ее запрокинутую назад голову, хватать за руки, за ноги, повторяя побелевшими губами:
- Вероника! Вероника! Что с тобой? Что с тобой?
Тоня выскочила из кустов. При виде ее Иван отшатнулся, будто собираясь броситься наутек, но взял себя в руки.
- Ч-чепурнова? Т-ты как здесь? - от волнения он начал заикаться.
Тоня не ответила. Она подбежала к подруге, обхватила ладонями ее лицо и поднесла свою щеку к неподвижным губам. Дыхания не было, остановившиеся навсегда глаза смотрели безжизненно.
- Ваня! Что случилось? Что с ней?
Он смотрел на нее диким взглядом.
- Кажется… кажется, я сломал ей шею… - и этот здоровяк с широкими плечами и накаченным торсом заплакал навзрыд, как ребенок.
Иван опустился на ствол, обхватил голову руками и начал раскачиваться из стороны в сторону. Тоня села рядом и стала гладить его по спине, безмолвно утешая.
А Вероника лежала у их ног, разбросав руки, неестественно вывернув шею, и ее светлые волосы, раскинувшись веером, блестели на солнце.
- А потом? Ее искали?
- Ну конечно, как увидели, что ее нет, так и давай искать.
На поиски вышла вся деревня. Растянувшись цепью, прочесывали лес, оглядывая все вокруг. Иван и Тоня шли рядом и тоже старательно делали вид, что ищут. Ничего не нашли. Вероника сгинула навсегда.
- А собака была? – опять Антон.
- Какая собака? У Вероники?
- Нет, служебная собака, овчарка, которая след берет и по нему ищет пропавших людей.
- Не было овчарки…
- Она бы нашла!
Это точно, Тоня тогда тоже боялась, что привезут специально обученную собаку, и та найдет тело. Но собаки не было.
- Так куда же она делась? – шепотом спросила Аленка.
- Наверное, искала-искала дорогу обратно, а нежить всякая завела ее в болото, оно ее и затянуло.
- Затянуло? Оно живое? – внучка изумленно захлопала ресничками.
- Ха-ха! Живое! Ты совсем глупая? – встрял Костик. - Просто там земля такая… жидкая, и если наступишь, то сразу провалишься и утонешь.
- А где она теперь? – допытывалась Аленка. - Там и осталась, в болоте?
- На небе, - вздохнула Тоня, - в раю она.
- А мой папа сказал, что рая нет! Это все выдумки! - Сашок привстал на матрасе, готовясь спорить.
- Много твой папа понимает! – зло буркнула Тоня, про себя добавив: «Только и умеет, что детей строгать, обормот».
Зятя, мужа Татьяны, она недолюбливала. То ли дело Женя, второй муж Шуры – и Антошку вырастил, как родного, и к ней, теще, всегда уважительно…
- Так, ну всё! По местам – и спать! И чтоб никаких разговоров!
Дети поворочались и вскоре дружно засопели. А Тоня все сидела на топчане, вспоминая…
Иван ревел белугой. Никогда бы она не подумала, что этот красивый, самоуверенный парень будет так горько плакать, как девчонка, уткнувшись ей в колени.
- Меня посадят… посадят… Что делать? А, Тонь? Посадят… Я же не хотел… Я же нечаянно…
Она испугалась: а ведь правда, посадят! Ивана, в которого влюблена, который внезапно стал таким родным, которого она обнимает, успокаивая, а он так доверчиво раскрывает ей свою душу. Ведь только-только они стали не просто одноклассниками, а близкими людьми, связанными одной бедой и одной тайной. Только что он обратил на нее внимание, назвал по имени – и его заберут? Увезут на много лет в тюрьму? Как она сможет без него жить? Даже как-то смешно, но в этой ситуации из них двоих сильнее оказалась она. И он ждет от нее помощи!
- Не посадят! – твердо заявила Тоня. - Я знаю, что надо сделать.
Он поднял заплаканное лицо.
- Надо ее закопать.
- Ты… ты думаешь, никому не говорить? Но ее же будут искать! И чем копать, руками, что ли? Или возвращаться за лопатой? Вдруг кто увидит? И собаки могут разрыть… Меня посадят!
Тоня вынуждена была согласиться, что он прав. И тогда она вспомнила про болото.
Топь начиналась через несколько километров. Лес становился все реже, растения все более чахлыми, земля все более сырой. С одной стороны болота была небольшая каменистая возвышенность, усеянная крупными булыжниками и мелкой галькой. Чтобы попасть на нее, надо было метров пятьдесят идти по воде, но там не опасно: трясина дальше. Туда они и пошли. Иван легко подхватил Веронику на руки, она была похожа на тряпичную куклу. Руки-ноги раскачивались в такт шагам, голова прильнула к груди парня. Вся какая-то изломанная, как будто ненастоящая…
Прежде чем перейти через мокрый участок, Тоня заставила Ивана разуться и подвернуть брюки, сама сняла тапки. Он молча и беспрекословно выполнял все ее указания. Они подошли к краю насыпи.
- Бросай! – скомандовала Тоня.
Тут у Ивана началась истерика. Он прижал Веронику к себе, рыдал, целовал мертвое лицо, что-то кричал… Тоня ласково, но твердо уговаривала его, и, в конце концов, он поддался. Отвел руки с телом любимой в сторону, чуть размахнулся – и девушка полетела в воду, покрытую местами островками зеленой ряски.
Она утонула не сразу. Некоторое время держалась на поверхности, и тут Иван заорал в ужасе:
- А-а-а-а-а!!! Глаза! Надо было закрыть глаза!
Да, они не закрыли ей глаза, забыли, не подумали, и теперь Вероника укоризненно смотрела в их сторону. Этот тяжелый мертвый взгляд Тоня не забудет никогда. Иван рванулся, но достать тело уже было невозможно. А скоро оно полностью ушло под воду.
Обратно они шли быстро, не было никаких сил дольше оставаться в этом месте. Иван потихоньку скулил, Тоня плакала в голос. Только зайдя в светлый веселый лес, они остановились отдышаться. Потом долго сидели на траве. Тоня внушала Ивану, как ему следует себя вести. Делать вид, что он ничего не знает, постараться все забыть, будто ничего не произошло.
А до вечера ему лучше пойти прямо через лес в Березовку, где живет его прабабушка. Пусть скажет ей, что опоздал на экскурсию и решил навестить ее. Заодно и поможет старой полуслепой женщине. Родные, что живут с ней, сейчас на работе, они не будут знать, в какое точно время он пришел, и у него будет алиби.
Сама же Тоня скажет, что видела, как Вероника пошла в лес одна.
Больше всего она боялась, что Иван выдаст себя сам. Но у него все получилось. Вернулся ближе к ночи на дядькином велосипеде, подвыпивший, привез гостинцы от родичей и только тогда узнал, якобы, что Вероника исчезла.
А уж потом, когда она так и не нашлась, он мог и переживать, и плакать на людях, сколько душе угодно. Милиция поспрашивала-поспрашивала, поискала-поискала, да и прекратила поиски. Нет тела – нет дела. Через год Веронику официально признали пропавшей без вести, ну а люди считали заблудившейся в лесу и погибшей.
***
Кривобокая луна хозяйничала на небе: разогнала облака, притушила ближние звезды и усердно поливала землю холодным светом. Антонина поднялась с топчана: пора ложиться, завтра ни свет, ни заря вставать, дел по горло.
Зашла в сени, переобулась, прошла в свою комнату. Из-под двери второй спальни пробивался свет, и слышалось негромкое бурчание телевизора. Значит, Иван не спит. Когда он вообще спит – непонятно, целыми днями и ночами у него телевизор работает.
Тоне подумалось, что ее горячая любовь к мужу, так ярко пылавшая вначале, стала потихоньку угасать, несколько лет тлела крошечным огоньком, а потом совсем сошла на нет, куда-то делась, испарилась, будто ее и не было.
Да, Иван никогда не горел к ней чувствами, но она-то любила! Ох, как любила! А теперь они – просто два знакомых человека, живущих на одной территории. Они даже за столом не каждый раз встречаются – часто Иван предпочитает есть у себя в комнате. Да что там говорить – они даже не каждый день видятся!
А ведь тогда, сорок лет назад, Тоня и не мечтала, что они будут вместе. Смерть Вероники соединила их навсегда…
В выпускном классе они с Иваном почти не общались. Тоня напрасно надеялась, что он станет проявлять к ней больше внимания – Иван, как и раньше, почти ее не замечал. Правда, и не встречался больше ни с кем, горевал по Веронике. Окончили школу, сдали экзамены, а осенью парня забрали в армию.
Накануне его отъезда Тоня, наплевав на гордость, сама подошла к нему и попросила писать. И он писал целых два года. Рассказывал, как проходит служба, спрашивал, что нового в деревне. Тоня подробно отвечала, что устроилась на работу в магазин, как и хотела. Что Мила Карагодина, Ира Писарчук и еще трое одноклассников поступили в институты в разных городах, кто-то уехал в областной центр, кто-то остался, кто-то женился, кто-то из стариков умер, в каких-то семьях – прибавление.
Веронику по обоюдному молчаливому согласию не упоминали. Лишь однажды Тоня осторожно сообщила, что родители Вероники уехали. Да, отчаявшись что-либо узнать о судьбе дочери, они забрали только ее любимые книги и вещи и, бросив остальное имущество, ранним туманным утром покинули свой дом. Мать еле волокла ноги, отец тоже по-стариковски шаркал подошвами. Ни с кем не простились, они и деревня так и остались друг для друга посторонними.
За время службы Ивана о Веронике жители заговорили еще пару раз. Как-то первоклашка, крадучись, увязался в лес за старшим братом и его товарищами. Парни скоро обнаружили незваного гостя и велели ему убираться домой, а то «ноги повыдергивают».
Мальчишка для вида направился обратно, а сам потихоньку продолжил преследование. И даже не понял, как заблудился. Уже темнело. Сначала он метался в разные стороны, потом пробовал звать на помощь, но безрезультатно.
Когда вечером обнаружилось, что мелкого нет, все всполошились, бросились к лесу и тут-то навстречу им вышел зареванный пацан. И рассказал удивительную историю. Будто к нему, плачущему и испуганному, подошла в лесу Вероника, утерла слезы, взяла за руку и вывела на тропинку. Ладонь у нее была ледяная, с мокрых волос и платья капала вода. Кто-то поверил и потом со страхом рассказывал об этом происшествии знакомым, кто-то решил, что мальчуган все выдумал. Или привиделось ему с испугу.
Но через несколько месяцев произошло еще одно событие. Пожилой мужичок рано утром отправился в лес за грибами. О случае с мальчиком он, конечно, слышал, но не верил во все эти бабские россказни. Он шел, с удовольствием вдыхая свежий прохладный воздух, корзинка быстро наполнялась, как вдруг, выйдя к маленькой лужайке между деревьями, он увидел ее.
Девушка в сарафане сидела к нему спиной на поваленном стволе дерева и что-то напевала. Грибник остолбенел. Девчонка в такой холод сидит почти голая! Он уже собирался окликнуть закаленную особу, как под его ногой хрустнула ветка. Девушка замолчала и обернулась. Это была Вероника, он узнал ее, несмотря на то, что лицо ее казалось неживым, бледным, будто восковым. Она оскалилась в жуткой улыбке и двинулась навстречу. Пенсионер в ужасе бросился бежать, теряя грибы. Долго потом супруга отпаивала старичка сердечными каплями. С тех пор в лес никто не ходил, а Тоня даже из дома в сумерках боялась выйти.
Но шло время, постепенно все забылось и успокоилось. Забыли и про Веронику. Снова стали ходить в лес за грибами и ягодами, на пикники, на свидания… Только Тоня и Иван больше близко к нему не подходили.
Иван писал только своей семье и Тоне, что очень удивляло односельчан. Но, потрындев на завалинках, все решили, что молодые люди поддерживают отношения просто как друзья Вероники. Иван тоже, видимо, так считал, потому что, демобилизовавшись, захотел остаться в городе - может, попытается поступить в вуз или техникум, отслужившим абитуриентам ведь положены льготы. А если не получится (аттестат-то у него так себе) – пройдет обучение и будет водителем или таксистом. О чем и поставил в известность Тоню, которая к возвращению любимого уже выбрала фасон свадебного платья.
Пару дней она проплакала, а потом все ее существо взбунтовалось. Как это так? Какое он имеет право? Ведь она же практически спасла его от тюрьмы! И это благодарность? Ну уж нет, она этого не позволит!
Поэтому в ответном письме девушка, снова упрятав свою стеснительность подальше, неловко призналась ему в любви и попросила приехать, чтобы вместе строить общее будущее. Иван был обескуражен. Такого он никак не ожидал. Он видел в ней прежде всего товарища, друга, но никак не любимую. Конечно, он был признателен ей за поддержку, но в его душе еще была Вероника.
В прежние времена он бы, конечно, цинично посмеялся над чувствами этой страшненькой кривоногой девицы, но сейчас был не тот случай. Иван, продуманно подбирая слова, стараясь не обидеть, написал, что в планах у него вообще нет создания семьи ни сейчас, ни позже.
Вот уж этого Тоня стерпеть не смогла. Да как он смеет? Она так ждала его возвращения! А он собирается ее кинуть? Неблагодарный! Тоня набралась смелости и пригрозила, что, если Иван к ней не вернется, она «все расскажет». Конечно, ей не хотелось начинать семейную жизнь с шантажа, но потерять Ивана было для нее самой страшной перспективой. Ведь в мыслях она уже была его женой. Антонина Кавалерова – звучит! Как она и ожидала, одной фразы про «все» оказалось достаточно. Иван сломался. Приехал.
При встрече они проговорили весь день. Иван согласился жениться, но предлагал переехать в город. Это было понятно – ему психологически тяжело было снова вернуться в родные края, где случилось самое ужасное в его жизни. Но Тоня, обдумав это предложение, отказалась. Она понимала, что только здесь, вблизи от места преступления Иван будет в ее власти.
Кроме того, там, в городе, полным-полно девушек, и все красивенькие, модные и образованные. Ведь Веронику он когда-нибудь забудет. И как загуляет! Как плюнет на ее угрозы! И что тогда? Сможет ли она донести на него? Вряд ли, если только от большой обиды, чтобы отомстить. Но и в этом случае отправить его под суд жалко. Так что пусть лучше они живут здесь. Дом у них с матерью большой, и стоит возле леса, что тоже будет мотивировать мужа хорошо себя вести. На том и порешили, вернее, Тоня порешила.
Свадьба была странная. Жених откровенно маялся, невеста изо всех сил старалась выглядеть веселой, гости шушукались. Зажили молодые тоже не сказать, чтобы дружно и складно. Иван устроился водителем самосвала в карьер, с работы возвращался поздно, а в свободный момент все норовил умотать то к родителям, то к родным в Березовку. Ходить с женой под ручку на киносеанс или гулять отказывался наотрез.
Правда, всю тяжелую работу в хозяйстве выполнял безоговорочно. Тоня любовалась, как он играючи рубит дрова или копает огород, такой статный, красивый… Любила, ласкала в постели. А вот от него ни ласки, ни нежности так и не дождалась. Закончив свои дела, без всяких прелюдий и поцелуев, он отворачивался к стенке и засыпал. Она для него и прически разные делала, и волосы красила в рыжий цвет, и наряды шила – никогда доброго слова не слышала. Молчал, как сыч, или утыкался в книгу.
Как Тоня хотела ребенка! Надеялась, что малыш поможет растопить Иваново сердце. Но целых пять лет не получалось забеременеть. Она ездила в район проверяться и проходила там довольно болезненные процедуры, и специальные сборы трав пила.
Наконец, дождалась! С радостью сообщила мужу, что скоро он станет отцом, а он лишь пожал плечами. Родился Лешка, весь в него. Думала, уж теперь-то будет настоящая семья, мужчины же обычно всегда хотят сына-первенца. Но Иван даже на руки никогда не брал ребенка. Через несколько лет родилась Шура – то же безразличие.
Лишь когда жена в третий раз сказала, что беременна – реакция изменилась. Иван зло скривился, больно встряхнул ее за плечи и прошипел: «Какого черта ты их рожаешь без конца? Делай аборт!»
Тоня метнулась в больницу, но по медицинским показаниям прерывать беременность было нельзя, и на свет появилась Танька. Иван не только не поехал за женой в роддом (как и в предыдущие два раза Тоню с младенцем забирала мать), но и взял на работе длительную, на месяц, командировку.
А потом перебрался из супружеской спальни в отдельную комнату, и секс у них практически прекратился. Только по большим праздникам, напившись, Иван приходил к жене и оставался до утра. А утром, обнаружив себя рядом с ней в постели, что-то недовольно ворчал и уходил к себе.
Дети росли сами по себе, без отца. Вроде и есть, а воспитывали их Тоня, да ее мать, пока не умерла. Родители Ивана, глядя на сына, тоже никаких родственных чувств к внукам не испытывали, отделывались подарками на праздники.
Когда старшему было уже лет десять, Тоня, убирая у мужа в комнате, нашла между книг на полке фотографию. Она никогда ее не видела раньше. Вероника в купальнике и соломенной широкополой шляпе стояла на берегу моря и, закинув голову назад, смеялась. Южное солнце палило, сзади накатывались зеленые волны. Внизу белыми буквами было написано: «Сочи. Пансионат «Черноморский». 1978 год». А на обороте аккуратным почерком – «Люблю тебя. Вероника». Ах, какая красавица! Юная, нежная...
Тоню вдруг охватила ревность. Она понимала, что глупо ревновать к умершей подруге, но ничего не могла с собой поделать – пальцы сами разорвали фото в мелкие клочки. Она испугалась: что же натворила, но было поздно. Уборку свернула, Ивану решила ничего не говорить, если спросит – включить дурочку: ничего не знаю, ничего не видела.
Но он не спросил. Правда, несколько дней подряд она слышала, как он перекладывает что-то с места на место, наверное, искал. Тогда Тоня замирала в ужасе, боялась, что не сможет солгать, если что, но муж, видимо, ее не заподозрил. А если и понял, то смолчал. Только стал еще более угрюмым. Перестал даже с друзьями встречаться. В выходные закрывался в своей комнате и пил один. Бирюк бирюком.
Прошло еще несколько лет, и однажды Антонина почувствовала, что с Иваном что-то неладно. Как-то посветлел лицом, стал тщательнее одеваться, прихорашивался перед зеркалом. Ясно – изменяет. Конечно, ездит в свои рейсы, кто там за ним приглядывать будет! И Тоня устроила мужу скандал. Впервые в жизни орала от души, трясла кулаками и опять грозилась «все рассказать, кому следует».
Сначала лицо его страшно исказилось от ярости, а потом он неожиданно расхохотался:
- Ну давай, иди, рассказывай! Беги!
Тоня в удивлении замолкла.
- Во-первых, я был несовершеннолетним. Во-вторых, это несчастный случай, ну или… (он поперхнулся на слове «убийство») по неосторожности. В-третьих, срок давности сто лет как прошел! А ты думаешь, к тебе вопросов не будет? Ты соучастница! Ты скрывала преступление! И разве я не наказан? Да я понес наказание дважды! Вот здесь, - он гулко ударил себя кулаком в грудь, - а второе мое наказание – это ты! Дура! Уродина! Ненавижу!
Иван так хлопнул дверью, что с потолка посыпалась известка.
Тоня застыла. На нее будто вылили корыто ледяной воды, и она не могла пошевелиться. Он прав, он тысячу раз прав! И теперь она не имеет на него влияния! Теперь он уйдет… Как она без него? У Тони потемнело в глазах, и она осела на пол. Очнулась от того, что прибежавшие с улицы ребятишки пытались привести ее в чувство.
Но, как ни странно, Иван не ушел. То ли привык, то ли не к кому было (может, та предполагаемая подруга была замужней), то ли у него не осталось никакого желания и сил менять свою жизнь, то ли считал, что должен нести свой крест дальше…
Тоня радовалась, старалась во всем угождать мужу. Так и жили. Он шоферил, она торговала и занималась детьми. Потом те выросли, перебрались в город, появились внуки.
Теперь Тоня жила только заботами о детях и внуках, да домашним хозяйством, благо после выхода на пенсию появилось много времени.
А Иван несколько лет назад попал в аварию, повредил позвоночник, с тех пор на инвалидности, бывает, целыми днями из комнаты не выходит. Тоня прислушалась. Бормочет его телевизор, не поймешь – спит муж или нет.
Ох, и разбередили душу эти воспоминания...
Она потянулась к верхней полке этажерки и сняла большой фотоальбом. Села за стол, пролистала до середины. Вот она, школьная фотография. Но что это? Тоня провела ладонью по глазам.
Вероники на фотографии не было… Как же так? Тоня прекрасно помнила: Веронику фотограф поставил в самый центр, между Лидкой Шептухиной и Колей Комаровым, в третьем ряду за ними стоял Иван, а сама Тоня ютилась сбоку в первом ряду, рядом с такими же низкорослыми одноклассниками. Сейчас между Лидкой и Колей было пустое пространство, как будто изображение Вероники вытравили или замазали белой краской. Кто это мог сделать? Зачем?
И тут у нее за спиной раздался тихий смешок. У Тони волосы зашевелились: она узнала голос! Развернулась так резко, что кольнуло в боку. На ее кровати, опершись на руки и откинувшись назад, сидела Вероника. Хорошенькая, в розовом сарафанчике, она смотрела на Тоню и злорадно хихикала.
- Ну что, подружка, не ожидала меня увидеть?
Тоня онемела, только вытаращила глаза.
- Знаешь, - продолжила Вероника, меняя позу и накручивая на палец золотистую прядь волос, - ты больше виновата, чем Иван.
- Почему? – хрипло прорезался голос Тони. - Это же он тебя… убил…
- Да, убил, - легко и почти весело согласилась Вероника, - и он за это ответил, но это же вышло случайно, он не хотел. А что сделала ты? Ты навечно сунула меня в это мерзкое сырое болото! Ты лишила меня возможности слышать и чувствовать, как ко мне приходят родители и друзья, как они со мной разговаривают, как приносят цветы… Как я мечтаю спокойно лежать в земле, которая так сладко пахнет… Если бы ты только знала! Но этого никогда, никогда не будет, потому что мои косточки никогда не достанут и не захоронят. И все из-за тебя!
Из глаза у нее выкатилась слезинка.
Тоня бросилась на колени:
- Прости! Вероничка, прости меня! Я тогда даже обдумать все как следует не успела!
- Не прощу! – личико гостьи стало злым и некрасивым, а взгляд – холодным и жестоким. - Ты неплохо устроилась – вышла замуж за моего любимого, детей завела, кучу внуков… Зачем тебе так много внуков? Может, поделишься?
И Вероника недобро усмехнулась. У Тони упало сердце…
Он дернулась - и проснулась. Сидит за столом, рядом – альбом с фотографиями. Видимо, смотрела и уснула, положив голову на руки. Немудрено – вон второй час ночи уже. Взглянула на фото - все нормально, Вероника на месте, все такая же милая… Тоня захлопнула альбом, положила на место. Пора спать…
Однако на душе было тревожно. Сердце трепыхалось часто-часто. Такой сон кошмарный… Надо проверить, как там дети. Прямо в тапках вышла во двор, подошла к беседке, откинула занавеску и вскрикнула… Беседка была пуста.
Тоня заметалась по двору. Куда, куда они могли деться, среди ночи-то? И вдруг поняла. Это был не сон! Вероника на самом деле приходила и увела детей!
Тоне вспомнилась страшная картинка из книжки сказок, которую она читала когда-то внукам: злой крысолов играет на дудочке, за ним цепочкой бегут крысы, а за ними, вытянув вперед руки, как завороженные, идут детишки… Женщину охватил такой ужас, что на несколько мгновений она застыла, будто парализованная, а потом кинулась в дом.
- Иван! Скорее! Дети ушли в лес! Надо их найти! – Тоня ворвалась в комнату к супругу.
По телевизору шло очередное политическое ток-шоу. Ведущие и гости студии что-то доказывали, перебивая друг друга. Иван лежал на полу возле кровати. Выпученные глаза смотрели в потолок.
- Ваня! Ваня, что с тобой? – Тоня попыталась поднять тяжелое тело, но сразу же поняла: Иван мертв.
У нее затряслись руки, рот скривился в плаче. Оставив все, как есть, Тоня побежала в коридор, схватила с тумбочки фонарик и бросилась в лес.
Она бежала и кричала: «Аленка! Славик! Рита!» Называла детей по именам и в голос ревела. Бежать было трудно, сказывалась излишняя тучность и больные ноги. Хорошо, хоть была в тапочках. В тапочках так удобно бегать в лес, она-то помнит…
Когда зашла под темные раскидистые деревья, стало совсем не по себе. За десятилетия лес изменился так, что Тоня с трудом отыскивала путь, а при слабом свете фонарика вообще невозможно было ничего узнать. Под ноги постоянно попадали какие-то ветки и пеньки, дорогу преграждали сломанные стволы или разросшиеся кусты. Она задыхалась, исцарапала руки и лицо, осипший голос слышен был едва-едва. «Катюша… Сашок… Василисушка…»
Наконец, вышла на ту самую полянку. Скорее, просто угадала по старой памяти. Потому что полянки практически не было, она вся заросла, и от нее между деревцами остались лишь проплешины.
Дальше! Дальше! Тоня не сомневалась, что Вероника увела ребятишек на болото. Она уже не могла бежать и кое-как переставляла ноги, шепча: «Антошка… Костик… Олеся…»
Казалось, прошли целые сутки, месяц, вечность, пока, в конце концов, она доковыляла до болота. Оно тоже разрослось: озерцо перед насыпью стало глубже, а сама насыпь ниже. Измученная, насквозь промокшая женщина (она зацепилась за что-то ногой и грохнулась в ледяную воду промоины), чуть не ползком взобралась на каменистый гребень, посветила вниз и оцепенела… По поверхности, как два осиротевших утенка, плавали Аленкины желтые сланцы из полиуретана.
Тоня завыла и забилась в припадке, она колотилась головой о камни, но физической боли не чувствовала, только ту, что разъедала душу изнутри. Эхо возвращало ее крики обратно, и казалось, что вокруг стенает и рыдает невидимый хор. Постепенно горе и боль перешли в гнев. Тоня, лежа, упираясь руками в холодную гальку и вглядываясь в черноту болота (фонарик куда-то укатился), стала от отчаяния выкрикивать ругательства.
- Тварь! Подлая тварь! Гадина! Отомстить детям! Погубить детей! Сволочь!
Сзади послышалось фырканье. Тоня обернулась, глядя снизу-вверх. Так и есть: за ней стояла Вероника. В кромешной тьме под затянутым тучами небом угадывался только контур ее фигуры, да смутно белело лицо.
- А с чего ты взяла, что я погубила детей? – в ехидном оскале сверкнули зубы.
- Ты их увела, - всхлипывала Тоня, - их нет в беседке…
- А с чего ты взяла, что их НЕТ в беседке? – Вероника снова издевательски засмеялась. - Смотреть надо было лучше! Как легко тебя заморочить!
Что? Что она хочет этим сказать? Тоня стала неуклюже вставать с колен, одновременно поворачиваясь к Веронике. В этот момент она почувствовала сильный удар в спину, потеряла равновесие и полетела в зловещий мрак болота.
***
Тучи ушли вместе с ночью. Только-только занялась заря. Утро было тихим, даже птицы помалкивали. Дети крепко спали, попрятав носы под одеяла от звонкой, какой-то стеклянной свежести.
Лишь Аленка почему-то вдруг открыла глаза, будто ее кто-то толкнул. И тут же заинтересованно приподнялась: какая-то девушка, держа в руках ее, Аленкины, мокрые сланцы, обтерла их полой своего сарафана и поставила под скамейку.
- Ты кто? – тихонько прошептала девчушка.
Та обернулась, и лицо ее показалось Аленке знакомым. Где-то она ее уже видела…
Гостья улыбнулась, села на лавочку и тоже шепотом ответила:
- Я – Вероника.
Точно! Это же Вероника! Это ее Аленка видела на старой фотографии бабушкиного класса!
- Вероника! Как здорово! - Аленка аж подпрыгнула. - Значит, ты разблудилась?
- Чего? Чего я? – в глазах Вероники заиграли смешливые искорки.
- Ну, ты же заблуждалась в лесу? А теперь нашлась. Значит, разблудилась?
Плечи Вероники затряслись, она прикрыла рот рукой и беззвучно смеялась до слез.
- Ага… Раз… разблудилась… Ха-ха-ха! Ой, не могу!
Отсмеявшись, она наклонилась и погладила Аленку по голове.
- Хорошая ты, Аленка…
- А откуда ты знаешь, как меня зовут?
- Да я много чего знаю…
- Ой! – вдруг заволновалась девочка. - Надо бабулю позвать! Вот она обрадуется, что ты нашлась!
И она стала перебирать ногами, пытаясь высвободиться от закрутившегося вокруг нее покрывала, чтобы бежать в дом. Однако Вероника удержала ее.
- Не надо пока ее тревожить, рано еще. А хочешь, я покажу тебе лес? Пойдем? Там очень красиво.
- В лес? Не-е-е-е… - помотала Аленка головой. - Бабуля не разрешает без взрослых туда ходить.
- Так со мной же! Я же взрослая.
- Ты не взрослая! Ты девочка!
- Какая же я девочка, если с твоей бабушкой вместе училась? – Вероника посмеивалась, ей нравилось дразнить Аленку. - Пойдем, будешь моей дочкой.
Тут Аленка насупилась и плотнее завернулась в одеяло.
- У меня уже своя мама есть! Не пойду с тобой!
- Ну, нет так нет, - вздохнула Вероника и поднялась, - а мне пора…
Аленке стало ее жалко. Она помнила, что родители девушки уехали, дом разрушился… Куда она пойдет?
- Хочешь, я тебе что-то подарю? – девочка порылась под одеялом и вытащила своего любимого зайца – смешное длинноухое существо оранжевого цвета. - На, возьми!
Глаза Вероники мгновенно снова стали мокрыми, но уже не от смеха. Она порывисто обняла Аленку и поцеловала.
- Спасибо… Такой красивый… Я как-нибудь потом его заберу, хорошо?
- Ладно! Ты приходи, я буду тебя ждать, баба тортик сделает.
Аленка стояла на скамейке и махала рукой. Вероника шла по тропинке к лесу, часто оглядывалась и махала в ответ. Лицо ее не покидала грустная улыбка.
И тут наступило настоящее утро: заголосили петухи, защебетали птицы, а Аленку сморил сон.
Часам к девяти петухи надорвали горла и умолкли, солнце окончательно прогнало остатки ночной прохлады, поползла жара, и дети проснулись. Лениво зевая и потягиваясь, шли по очереди в туалет и к рукомойнику, а потом направились на веранду, где стоял огромный дубовый стол на толстых, фигурно выточенных ногах.
К удивлению ребятни стол был пуст. Баба Тоня не сновала на кухню и обратно с чайником, булочками, кашей, вареньем, омлетом и прочей снедью. Ребята в ожидании чинно расселись по местам.
- А я сегодня Веронику видела! Она прямо к нам в беседку приходила, я с ней разговаривала, - похвасталась Аленка.
- Кого? Веронику? Во сне? – поинтересовался Сашок.
- Нет, по правде!
- Тебе приснилось, не могла ты ее видеть по-настоящему, не выдумывай! - назидательно сказала старшая из девочек Василиса. - Где там бабуля? Баб Тоня!!!
Аленка надулась, выпятив губки.
На зов никто не появился. Тогда всей компанией решили поискать бабушку в доме. В сенцах горел свет, из дедовой комнаты неслись звуки телевизора. В комнате Тони свет тоже не был выключен, несмотря на солнечное утро. Кровать чуть примята, но заправлена. Где же она? Прошлись по всем помещениям, даже заглянули в кладовую – никого.
- Наверное, пошла в магазин, - сделал вывод Антон, - куда бы ей еще деться?
Они гурьбой вышли на крылечко. Ожидание затягивалось. Магазинчик недалеко, баба Тоня уже несколько раз могла сходить и вернуться.
- Может, деда Ваня знает? – нерешительно произнес Костик. - Может, у него спросить?
Детвора притихла. Беспокоить деда Ваню никто не решался – боялись его тяжелого взгляда и холодного тона. Но делать было нечего. Вся группа сгрудилась у закрытой двери комнаты.
- Деда Ваня! Ты не знаешь, где бабуля? – Антон осторожно поскребся в дверь.
Ответа не последовало. Тогда мальчик надавил на ручку, и дверь медленно, будто нехотя, отворилась, представив глазам детей ужасную картину – лежащее на полу бездыханное тело.
Несколько секунд они оторопело смотрели, а потом, как по команде завизжав, бросились из дома.
Старшие держали за руки младших, и все с криками неслись по деревенской улице, пока их не окликнул сосед.
- Эй, детвора, вы чего так орете?
Тогда они остановились и загомонили все разом, а кое-кто из девочек заплакал.
- А ну, тишина!!! – гаркнул мужик. - Кто-нибудь один объясните, что стряслось-то?
Вперед, как самый старший, вышел Антон. Губы его подрагивали.
- Дядя Матвей, там наш деда Ваня лежит, он, кажется, умер…
- Тю! – присвистнул сосед. - Вот так номер… А Антонина где?
- Бабули нет дома, и мы ее не можем найти…
- Так, заходите сюда, - мужчина открыл калитку, - Катерина! Прими ребятёнков, я сейчас!
Он выскочил на улицу и побежал к дому Тони и Ивана. На зов вышла его жена, круглолицая, румяная, и принялась расспрашивать детей, охая и качая головой.
Через несколько минут как реактивный промчался обратно Матвей, крикнув: « Я звонить участковому!» и исчез, оставив за собой взбаламученную пыль.
Катерина провела детей под навес, где стоял стол и скамейки, порылась в кухонном шкафчике, вытащила разномастные чашки, налила в них молока, поставила на стол блюдо с булочками. И пока дети вяло ели, смотрела на них с жалостью, подперев голову руками и пригорюнившись.
Между тем, услышав о ЧП, стал собираться народ. Любопытные кучками стояли возле забора Матвея и обсуждали случившееся. Дальше, к дому Тони, Матвей никого не пускал: "Следы тама позатаптываете!». Какие следы он имел в виду, никто не понимал.
Минут через сорок подъехали милицейский «бобик» и скорая. Матвей крутился рядом и отвечал на вопросы участкового то, что успел узнать у внуков погибшего. Если кто-то из односельчан делал попытки подойти и тоже принять участие в беседе, Матвей исподтишка показывал ему кулак. Кулак у Матвея был таким, что никто не рискнул приблизиться.
Труп увезли. Пока второй полицейский продолжал осматривать место происшествия, Матвей проводил участкового к детям, которые так и сидели за столом, притихшие и испуганные. Сержант поговорил с ними, выпил стакан молока, предложенный Катериной, и по рации вызвал подмогу в виде кинолога с собакой.
***
Собака приехала еще часа через три. Вместе с инструктором и еще парой полицейских. Умная псина вышла из машины, презрительно покосилась на стаю заливающихся окрестных дворняг и важно прошествовала к месту работы. Понюхав Тонину косынку, навострила уши и потащила проводника прямиком в лес. За ними помчались остальные, в том числе и участковый.
Присматривать за порядком остался лишь один. Он отгонял желающих заглянуть во двор пострадавшего, а также запретил заходить в лес, потому что, возможно, там – место преступления. "Бывалый" сотрудник примерно двадцати двух-двадцати трех лет от роду стращал жителей возможной перестрелкой с бандитами и рассказывал страшные случаи якобы из своей практики.
Его байки имели успех: тетки вцеплялись в детей и не отпускали, мужики стали еще серьезнее, бабки крестились, а старики мудро кивали головами. Подростки слушали, открыв рты. Даже дворняги умолкли, поджали хвосты и рассредоточились поближе к своим домам.
Бежать за ищейкой было трудно, особенно, когда кончилась тропинка. Ноги спотыкались о скрытые травой упавшие ветки, иногда приходилось продираться через сплошные заросли, но собака рвалась вперед, след был свежим, и оставалась надежда найти пропавшую женщину живой.
Когда добрались до болота, все устали. Плохо тренированный участковый дышал хрипло и тяжело. Только овчарка была как огурчик. Но перед широко разлившейся водной поверхностью и она спасовала: села, виновато посмотрела на проводника и издала носом тихий свист.
Собаку перенесли на руках. Хорошо, полицейские были в сапогах, а вот участковый в туфлях вымок до колен. Дальше начиналась каменная гряда. Овчарка пробежала вдоль нее и опять села. Среди камней лежал фонарик. Все взглянули вниз. Сержант нашел какую-то длинную изогнутую корягу, лег на край и потыкал ею в болотную жижу.
- Дохлый номер… - махнул рукой инструктор.
И собака тоже печально посмотрела на поверхность трясины.
Обратного следа не было. Все ясно: женщина утонула. Но как? Был ли это суицид или несчастный случай? Что ей здесь понадобилось посреди ночи? Никаких улик, указывающих на присутствие другого человека, не найдено.
Вещдок, упакованный в полиэтиленовый пакет, опознали внуки. Они как раз ели со сковороды жареную картошку, что приготовила для них Катерина. Да, фонарик принадлежал семье Тони. Родителям его подарил сын, и Тоня очень гордилась, что это не дешевое китайское фуфло, а надежная вещь, произведенная в Германии, о чем свидетельствовала выдавленная на металлическом корпусе надпись. Еще ей нравилось, что фонарик работает без батареек, его надо просто заряжать от розетки.
Когда стало известно, что Тоня, скорее всего, утонула в болоте (а тем временем подоспела предварительная информация от патологоанатома, что причина смерти Ивана – инфаркт) – деревня зажужжала, выдавая самые разнообразные версии. Кто-то говорил, что Тоня убила мужа и сбежала, нечаянно попав в болото. Его тут же оборвали: Иван умер естественным образом, да и убить его Тоня никак не могла, она всю жизнь с него пылинки сдувала! Кто-то предполагал, что Тоня, увидев мертвого супруга, утопилась с горя. С ним тут же начинали спорить: горе-то горе, да как она могла внуков бросить?
Ах да, внуки! Только сейчас участковому пришла в голову мысль вызвать родителей детей из города.
Ближе к вечеру на двух такси приехали все три пары: ошеломленные и ничего не понимающие.
***
Все закрутилось-завертелось. Постоянно приходили соседи с выражением соболезнования. Сын и зятья с несколькими деревенскими парнями сами ходили искать в лес – а вдруг полиция ошиблась? - доходили до болота, всматривались в топкую хлябь, будто мать могла всплыть.
Через два дня позвонили, что можно забрать тело отца. Мужчины поехали, заодно привезли гроб и венки. Иван лежал спокойный и как будто довольный. Красивое лицо его словно светилось, на нем не осталось и следа того ужаса, что видел сосед Матвей. Даже морщины разгладились. Дети смотрели на отца, на которого все они были так похожи, и не могли разобраться в своих чувствах.
Перед ними был человек, вроде и родной, но далекий, вроде и жалко его, но слез его смерть не вызывала. Другое дело – мама. Почему она приняла такую страшную смерть? Как это произошло? О чем думала она в последние мгновения, захлебываясь? Дочери без конца хлюпали носами и терли покрасневшие глаза..
Татьяну с уже заметно округлившимся животом хотели отправить в город со всей детворой, но она отказалась наотрез – вдруг маму найдут, а ее здесь не будет. Ребятня находилась по большей части в беседке, тихо переговариваясь. Они понимали, что в их жизни произошло что-то нехорошее, страшное, что они никогда больше не увидят бабулю и деда. И если про деда понимали – у него случился сердечный приступ, то, что сталось с бабой Тоней, осознать не могли. И очень переживали, вспоминая тот вечер, когда в последний раз видели ее, и она рассказывала про Веронику.
Ивана похоронили в тот же день, как привезли – лето, жара. На кладбище собралась вся деревня, кто-то плакал, кто-то говорил короткие речи о том, каким покойный был трудолюбивым, умным, каким пользовался уважением. Про Тоню молчали. Семья долго не могла решить, писать ли на кресте и ее имя. Не стали. Теплилась еще надежда – а вдруг случится чудо, и она вернется, хотя все понимали, что чудес не бывает…
Поминки затянулись до позднего вечера. Когда ушел последний гость, женщины взялись убирать со столов, мыть посуду. Татьяна колготилась вместе со всеми, а уже в кровати почувствовала, как заныла поясница.
Всю ночь она ворочалась, стараясь принять удобное положение, кое-как уснула и во сне тихонько постанывала. А наутро, едва встав с постели, ощутила резкую, тянущую книзу боль, и по ногам побежали ручейки крови. Сестра Шура только ойкнула и прижала ладони к губам в испуге, а жена брата Лена быстренько выпроводила из спальни детей Татьяны, которые зашли поздороваться с мамой.
- Ложись! Ложись! – суетилась Шура, непрерывно охая и беспорядочно хватая все, что под руку попадет.
Татьяна не успела лечь, из нее будто что-то с силой выдернули, и на пол шлепнулся окровавленный плод. С криком женщина упала на кровать, и под ней стало быстро расплываться кровавое пятно. Вернувшаяся Лена подхватила младенца полотенцем, плотно завернула, положила на табуретку. Потом прикрикнула на Шуру:
- Хватит вопить! Сама, что ли, не рожала? Быстро пошли кого-нибудь за врачом!
- А он живой?
- Ну ты совсем уже, что ли? У нее месяцев пять всего… Давай быстро!
Окрик возымел свое действие: Шура опомнилась и выскочила из комнаты.
В фельдшерско-акушерский пункт побежал Татьянин муж Игорь и брат Алексей. Старая фельдшерица, семидесятилетняя Анна Павловна была на месте. Она помнила не только рождение самой Татьяны, но и Тоню в детстве. Выслушав сбивчивый рассказ про выкидыш, стала методично собирать в сумку необходимые препараты. Мужчины нервно дергались, наблюдая, как старушка собирает аптечку, подолгу ищет лекарства в стеклянном шкафчике, сосредоточенно читает, шевеля губами, каждое название на упаковке, по нескольку раз проверяет, все ли уложила.
- Ну быстрее, Анна Пална! – нетерпеливо взмолился Алексей. - Там Танька кровью истекает!
- Леша, помолчи! Не мешай! – она строго посмотрела на него поверх очков. - А то я что-нибудь забуду, и придется возвращаться! Лучше скажи: весь плод вышел? Послед?
- Да я-то откуда знаю эти ваши женские дела? Не видел… Шурка сказала, кровища там…
Наконец, фельдшерица собралась и засеменила рядом с Алексеем. Танин муж давно убежал вперед.
Дома в напряжении ждало все семейство. Анна Павловна долго и тщательно мыла руки, потом выгнала из комнаты всех, кроме Шуры, сделала Татьяне несколько уколов, развернув полотенце, внимательно осмотрела ребенка.
- Мальчик… Сколько недель было?
- Девятнадцать…
- Да, правильно… Собирайся, только осторожно, тихонечко, пойдешь со мной, выскоблить надо.
После всех медицинских манипуляций до обеда Татьяна пролежала на койке медпункта под присмотром Анны Павловны, а потом вернулась домой. На семейном совете решено было отправить ее с мужем в город, приходить в себя. Дети оставались – куда ей в таком состоянии за ними следить? Их четверо! А Игорю самому нипочем с ними не справиться, да и на работу ему.
Когда их проводили, встал вопрос, что делать с жутким свертком. Снова Лена взяла инициативу в свои руки.
- Пойдите и закопайте его на кладбище, к отцу в могилу подхороните, там как раз земля еще рыхлая, - скомандовала она мужу и зятю.
Поскольку надвигался вечер, отложили на следующий день. Соседка Катерина сказала, что после заката появляться на кладбище нельзя – можно привлечь злых духов. Всю ночь мертвый младенец пролежал в одиночестве в спальне на голом матрасе, с которого сняли окровавленные простыни. Комнату на всякий случай заперли на ключ, потому что все боялись, как будто несчастный ребенок, не доживший до жизни, мог причинить им какой-то вред.
На следующий день, взяв лопату, Шурин муж и брат отправились на кладбище. Идти предстояло долго, крошечное тельце, завернутое в еще одно полотенце, было помещено в большой пакет. По дороге курили и разбирались, можно ли сделать так, как сказала Лена. Сосед Матвей на их вопрос ответил, что, вроде, можно. Его жена Катерина говорила, нельзя. Выкидыш – это не настоящий младенец, это еще не человек, хоронить таких на кладбище запрещено.
Так ничего и не решив, подошли к воротам. Тут им навстречу вышла старушка в белом платочке. Незнакомая, не из их деревни. Обратились к ней. Мол, так и так, случился выкидыш примерно на середине срока, куда его девать?
- Что вы, что вы! – замахала на них руками бабушка. - Вон рядышком в лесу закопайте, а на кладбище нельзя – нехрещёный, да и вообще не дитя это, раз не родился как тому положено.
Что ж, доверились ее мнению: пожилая, с богатым жизненным опытом, знает, наверное, правила. Однако решили все-таки вырыть яму прямо у ограды, с той стороны, что обращена к лесу. Как бы и рядом с кладбищем, и в то же время за его пределами, и никто там не ходит. Ленке договорились этого не рассказывать, типа, сделали, как она велела, а то еще начнет орать, скандалистка такая!
Неглубокую могилку выкопали быстро, вытащили кулечек из пакета, засыпали землей, сверху положили большой обломок гранитной плиты, который валялся неподалеку. Чтобы лесные звери не раскопали, если что. Зашли на могилу к отцу, постояли, помолчали. Леша поправил венок.
- Лежи, отец, спокойно. Послезавтра придем.
Пакет выбросили по пути.
Следующий день был полон хлопот. Разбирали вещи родителей, раздавали желающим.
Выбрали то, что заберут с собой в город. Например, хорошую «плазму». Несколько лет назад дарили матери на день рождения. Холодильник. Старенький, правда, но исправный, пригодится. Или вот набор отцовских инструментов. Мужчине с руками всегда нужен. Пару ковров, микроволновку. Отобрали несколько вещичек на память о родителях: позолоченный Тонин медальон в виде сердечка, фарфоровую статуэтку – японка, качающая головой, несколько фотографий из семейного альбома. Заплатили Матвею и Катерине, чтобы сорок дней отвели они.
Вторую половину дня и последующее утро готовили обед на девятидневные поминки – варили лапшу и компот, пекли блины, готовили кутью и прочие блюда. Взяв конфет и пряников, отправились на кладбище, проститься с отцом. Назавтра хотели ехать домой.
Пока вся толпа шла к могиле Ивана, Алексей с Женей завернули за угол посмотреть, как там маленькая могилка. И у них вытянулись лица. Обломок плиты был далеко отброшен, земля разрыта, яма пуста. Кто это сделал? Ни волк, ни лисица не смогли бы сдвинуть тяжелый груз. Медведи здесь не водились. Значит, человек? Но кому понадобился детский трупик? Дрожащими руками они забросали углубление землей и присоединились к родным.
Последнее утро прошло еще более суматошно, чем остальные дни. Наспех позавтракав, стали собираться. Четверо взрослых и девять детей бегали по дому, проверяя, не забыли ли чего, и громко перекликались.
Угнетающая атмосфера последнего времени стала рассеиваться. Хотя не все слезы были выплаканы, не все горе выгоревано, но тяжесть с души если и не ушла, то немного отступила на второй план. Уже обсуждали предстоящие дела в городе и работу. К обеду были заказаны две «газели», одна грузовая.
Весь багаж вынесли во двор, двери и окна заколотили досками. До следующей весны возвращаться сюда никто не собирался. Там надо будет поставить памятник , да и дом хотелось бы продать, но тут уж как повезет…
Наконец, машины прибыли. С помощью двух подоспевших соседских мужиков стали загружать крупногабаритные вещи. Потом присели на дорожку, повесили замок на калитку и стали рассаживаться в пассажирском авто. В это время Аленка вдруг выбралась со своего места и побежала к дому.
- Аленка ты куда? Аленка, вернись! – летели следом голоса.
За ней выскочил из машины Алексей:
- Аленка, что случилось? Куда ты? Поехали! Водитель ждать не станет!
- Сейчас, я быстро! Я обещала! – Аленка ударила плечом в калитку, но массивный замок держался крепко.
Не сумев открыть, Аленка размахнулась и перебросила через забор своего зайца. И побежала обратно. «Газели» тронулись одновременно.
Эпилог
Холодное октябрьское солнце ненадолго вышло из-за туч. Листва с деревьев уже облетела. Было тихо и зябко.
На камнях возле болота сидела, поджав под себя ноги, Вероника. Перед ней на полотенце с еле видными застиранными пятнами крови лежал младенец, до подмышек завернутый в другое, чистое, полотенце. Кожа у него была синеватая, голова непропорционально большая. Он тянул тоненькие сморщенные ручки к яркому игрушечному зайцу, которого держала Вероника, и смеялся беззубым ртом.
А рядом, прижимаясь к подруге плечом, расположилась Тоня. Она смотрела на малыша, с которым играла Вероника, и улыбалась…
Автор: Константинополь
- Ну, слушайте. Значит, училась я тогда в девятом классе, и пришла к нам новенькая девочка. Ее родители переехали из города, потому что у матери была болезнь легких, кашляла она, задыхалась. А тут воздух хороший, свежий, а уж в те-то времена лучше нашей природы и не было. Звали девочку Вероникой…
- Она была красивая?
Вот ведь знают все, сто раз она им рассказывала, но все равно слушают с интересом.
- Прямо словами не передать, какая красивая.
Да уж, такая красота редко кому достается. Стройная, с прекрасной фигурой, стремительной походкой. В городе она занималась художественной гимнастикой. А здесь какая гимнастика? Только уроки физкультуры: зимой лыжи, в теплое время года – бег вокруг здания школы…
- А покажи фотку!
- Да конечно, прям сейчас побегу! Спать надо, а не фотки разглядывать! Завтра посмотрите, видели уже не единожды!
Вероника есть только на одной фотографии, общей, после девятого класса. Прекрасное лицо в светлом ореоле волос сразу приковывает взгляд. Огромные глаза, нежный румянец на чистой коже, родинка над уголком рта…
- А она была хорошая?
- Очень хорошая, добрая, веселая она была, всем старалась помочь, все ее любили…
Новенькую посадили к Тоне за парту, и девочки быстро сдружились. Характер у Вероники был легкий, она не помнила обид, сама никого не обижала, всегда шутила. Охотно помогала отстающим в учебе, так как училась отлично. Она много читала и много знала, рассказывала содержание книг и кинофильмов, которые к ним в деревню не привозили. Носила короткие юбки и затягивала волосы на макушке в «конский хвост».
И многие деревенские модницы тоже обстригали себе челки «как у Вероники» и делали хвосты, но где им было до нее с ее роскошными, длинными, ниже пояса, волосами! С ее голубыми глазами. С ее красивыми ногами. Восхитительной улыбкой. А как она танцевала на школьных вечерах!
Конечно, Вероника немного задавалась, важничала: все-таки городская, иногда в ее тоне проскакивали нотки превосходства, но особого высокомерия она не проявляла.
Она была мечтательницей. Могла часами смотреть в ночное небо. Одноклассницы хотели все как одна после школы уехать в город, выучиться и стать кто бухгалтером, кто экономистом, кто врачом. Тоня, правда, никуда не собиралась, нравилась ей деревенская жизнь. Работать она хотела бы в сельпо, продавщицей. И с людьми пообщаешься, и дефицитные товары всегда при тебе.
А Вероника? Она горела желанием стать астрофизиком! Тоня и до сих пор не в курсе, что это за специальность такая. Что-то связанное с физикой и звездами. Физику она никогда не понимала, еле-еле натягивали троечку. И потом, где мы и где звезды! А Вероника уже готовилась к поступлению в вуз, штудировала специальную литературу, учебники. В остальное время читала художественные книги, благо семья привезла их с собой целый воз.
Насчет школьной программы у Тони свое мнение. Что ей пригодилось в жизни из школьного курса физики? Да ничего! Единственное, что запомнилось – что газы занимают весь объем, который есть. То есть молекулы разлетаются в разные стороны, и расстояние между ними становится большим, насколько возможно. И зачем ей это знать? Еще «броуновское движение». Ну, это что-то мельтешащее. И ради этих сведений ее мучили физикой столько лет?
Или география. Зачем ей знать, где какие страны, если она после окончания школы лишь несколько раз выезжала в гости к детям в областной центр? Зачем ей эти Италии-Франции-Америки? На них и по телевизору можно посмотреть.
Из геометрии полезное – как рассчитать площадь. Допустим, узнать, сколько надо досок, чтобы сделать пол в беседке. А из алгебры в повседневной жизни она использует не формулы суммы квадратов или там квадратный корень, а только правило пропорций. Вот это - да, нужная вещь. Это когда по маленькому образцу узора надо рассчитать, сколько петель набирать на спицы, чтобы связать кофту. Еще было красивое слово «факториал», только она не помнит, что оно означает.
Хороший предмет – зоология, где какие зверушки обитают. Или ботаника – про растения. Или вот история – тоже интересно, только даты всегда забывались, да и к чему их помнить? В школе надо изучать только то, что потом для жизни полезно будет, а так нечего школьникам головы забивать ерундой всякой.
Ну а «все любили» - неправда, конечно…
Все парни и даже некоторые женатые мужчины устремили свое внимание на новую жительницу: уж очень красивая. Ее наперебой приглашали на танцы и в кино, на прогулки и свидания. А вот почти все женское население Веронику поначалу возненавидело. Но она вела себя достойно: никому не морочила голову, ни с кем не кокетничала, не позволяла скабрезностей и вольностей, была естественной и доброжелательной, но надежды никому не давала. Постепенно страсти улеглись, но все равно только Тонька оставалась ее верной подружкой.
А вот с Иваном у Вероники случилась любовь…
Они были под стать друг другу. Он тоже будто сошел с картины Васнецова. Русский богатырь или Иван-царевич. Все девчонки были влюблены в него, не исключая Тоню. Но ей-то и вообще нельзя было соперничать с остальными! Мало того, что не красавица: смуглое остренькое лицо, низкий лоб, чуть приплюснутый нос, кудлатая голова - темные непослушные волосы торчат, как их ни укладывай и ни поливай лаком, - так и фигура не ахти. Тощая, ни груди, ни бедер, а ноги колесом.
Как она с ними намучилась, что только ни делала – и приседала по двести раз в день (говорили, помогает), и стягивала на ночь голени полотенцем – без толку. Сейчас-то, под старость, ноги обросли мясом, стали толстыми, столбообразными, так и не очень заметно, а тогда была целая трагедия.
Иван был знатным сердцеедом и встречался со многими. Последней его пассией была Лидка Шептухина из их класса, которая носила корону первой красавицы, а с появлением Вероники кувырком слетела со своего трона. Иван переключился на новенькую, а Лидка стала приходить на уроки с опухшим от слез лицом и распускала о Веронике самые отвратительные слухи. Правда, мало кто им верил, Вероника своим поведением доказывала обратное. И если девицы и недолюбливали ее за красоту, за обаяние, за то, что ей легко дается учеба, за широкий кругозор, то все-таки относились с уважением.
А Тоня подругу любила, потому что знала ее близко и видела, какой та хороший человек. Даже за Ивана не злилась – ей не светило с ним ничего. Он ее не замечал. А о своей любви Тоня молчала, Веронике не говорила. Куда со свиным рылом в калашный ряд? Иван для нее как солнце – постоять рядом, погреться в его лучах – и то хорошо. А какая замечательная и говорящая у него фамилия – Кавалеров… Мечта!
— Ну ба, ну рассказывай дальше!
– Ах, да… Ну вот… И пошла, значит, она как-то в лес…
– Одна?
– Ну да, одна.
– Ой! Разве можно одной ходить в лес, без взрослых? – всплеснула руками девятилетняя Рита, а Аленка приложила ладони к щекам и покачала головой.
Тоня внутренне усмехнулась: подействовало! Ведь в самый первый раз она и рассказала эту историю, чтобы напугать детей, отвадить от самостоятельных походов в лес.
– А зачем она одна пошла в лес? – подал голос Антон.
Резонный вопрос, сразу чувствуется логическое мышление, хоть всего двенадцатый год пацаненку.
– Да так просто – погулять, цветы-ягоды пособирать.
– А какие там цветы? Им же солнце нужно, а там деревья, и ты сама раньше говорила, что цветы у них во дворе росли.
Твою ж мать! Не иначе сыщиком вырастет! Недаром все детективы перечитал и пересмотрел! Единственный из старших внуков, кто книжки в руки берет.
– В лесу тоже цветы есть, на открытых местах, кашка там, одуванчики…
– Кашка и одуванчики везде растут, за ними в лес ходить не надо!
Нет, ну вот же маленький стервец! И главное, не поспоришь!
– Значит, за ягодой.
– А у них, что ли, ягод не было?
– Нет, у них не росли.
Деревенские считали родителей Вероники безрукими и неприспособленными. Мамаша даже не умела испечь обычный хлеб! Папаша штакетник не смог поставить вокруг дома, соседа попросил, за деньги! А уж учитывая, что домик они купили старенький, практически развалюху, вся его дальнейшая зарплата счетовода в правлении должна была уходить посторонним людям, которые обустроили бы их жилище.
Хозяйство заводить не стали, даже кур – видите ли, жалко потом рубить их на суп. Ну-ну, тогда покупайте тушки втридорога. И огород не сажали. Навтыкали цветочков вокруг дома (тут Антошка прав), а остальная территория бурьяном заросла. Мать больная, отцу некогда, Вероника про астрофизику читает…
Вообще, городские своих детей воспитывают неправильно, Тоня по внукам видит. Местные ребятишки сызмальства приучены к труду. И воды из колодца натаскать, и огород полить, прополоть, и за скотиной ходить, и корову подоить. Девчонки и пирогов напекут, и борща наварят. А эти? Что ни попросишь сделать – все из-под палки. Только бы и сидели, смотрели в свои планшеты да телефоны. Разбаловали родители… Хорошо, в деревне мобильная связь почти не ловит, кому надо – ставят усилители, а Тоне и ни к чему. Так хоть побегают ребятишки, поиграют, здоровее будут, хотя помощи от них все равно кот наплакал.
– А ягоды какие в лесу растут? – это уже Олеся.
– Земляника в основном.
– Я хочу землянику! Я хочу землянику! – наперебой закричали Славик и Катя. – Баба, давай завтра пойдем в лес за земляникой!
Еще не хватало! Все старания насмарку!
– Ну-ка тихо! Это еще что за крики? Быстро укладывайтесь! Нет сейчас никакой земляники, она в начале июня поспевает, а сегодня какое? – тридцатое июля. И зачем она вам? Мелкая, кислая. Вон малину ешьте.
Дети немного успокоились.
Тридцатое июля! Сегодня тридцатое! Именно в этот день все и случилось ровно сорок лет назад… Землянику-то в лесу найти было можно, только Вероника пошла не за ней. И не одна…
***
Лес начинается сразу за оградой, но они с мужем и сами четыре десятка лет никогда туда не ходили. Зачем? За грибами? - так они не любители: из уроков биологии Тоня усвоила, что грибы впитывают в себя все, на чем вырастают. Она представила, как гриб растет рядом с телом умершей мышки (учительница назвала это «мертвой органикой») – и как отрезало, больше грибы не ела. А ягоды – вон, полный огород, и клубника тебе, и малина, и крыжовник, чего еще надо.
Тоня хорошо помнила тот день. За неделю до этого по домам ходила классная и записывала всех школьников на экскурсию в краеведческий музей областного центра. Записались, кажется, все, с первого по десятый классы: все-таки какое-никакое развлечение, путешествие. Тем более бесплатно, только надо было взять с собой что-то пожевать и попить, потому что возвращаться планировали вечером. После музея хотели посмотреть город, покататься в парке на каруселях. Заказанные автобусы должны были отъезжать в восемь утра.
Девушка приготовила нарядную одежду, завернула в бумагу пирожки, налила в бутылку сладкий чай – и проспала. Мать ушла на ферму, а Тоня не услышала будильник, проснулась в полдевятого. Ждать ее никто не стал и бежать за ней на край деревни тоже.
Она даже заплакала от обиды. Пропустить такое интересное мероприятие! И Вероника тоже хороша, подружка называется! Могла бы попросить, чтобы подождали, сама бы сбегала, не перетрудилась. А теперь сиди одна весь день, как идиотка! Делать ничего не хочется, настроения нет. Она вышла на крыльцо, окинула взглядом двор – надо бы подмести, да коврики с террасы выхлопать. Ай, неохота, все равно же она должна быть на экскурсии. Лучше взять книжку и почитать, лежа на диване.
Уже повернулась, чтобы зайти в дом, как вдруг краем глаза увидела какое-то движение. По дорожке к лесу шла Вероника. А там под деревьями ее ждал Иван. Он обнял Веронику за плечи, она его – за талию. Она была на голову ниже, в светло-розовом сарафане с открытой спиной. Значит, они тоже не поехали! Специально остались, чтобы провести время вдвоем без лишних глаз? Тоню кольнула ревность, ведь Вероника даже не обмолвилась, что не поедет.
Почему жизнь так несправедлива? Почему одним все – и красота, и ум, и любовь, а другим – шиш с маслом?
– А что дальше?
– Дальше? Ну, вот, пошла она, значит, в лес. Идет, идет, собирает себе ягоду, да и заблудилась…
Зачем они пошли в лес? Ну ясное дело – целоваться-обжиматься. Вероника делилась с Тоней своими переживаниями, говорила, что впервые влюбилась по-настоящему, не подозревая, что у подруги кровь закипает от ее рассказов.
В Тонином сердечке все переворачивалось, но она осознавала, что Вероника не виновата, и не будь ее – Иван все равно был бы для Тони недоступен. Он крутил бы с Лидкой или Верой Малышевой, или с той молоденькой учительницей из Березовки. А так, по праву подруги, она тоже была как бы причастна к отношениям с Иваном.
Она пошла за ними не из любопытства. Что, она не видела, как люди целуются? А у них только дело до поцелуев и дошло. Тогда-то девушки скромнее были, не то, что сейчас. Уж такого насмотришься по ящику, тьфу! (Хотя, по справедливости, не ей бы выступать на эту тему, это ж ее Шурка забеременела в шестнадцать. Да ладно, что ж теперь. Пришлось срочно организовывать свадьбу, пока деревенские кумушки не разнюхали. Правда, потом Шура все равно развелась, зато вон какой Антошка вырос – умничка!)
Тоня пытала Веронику – что там у них да как, интересно же! А Вероника шутливо отмахивалась и смеялась.
- Ну признайся, ну было у вас, было? – в который раз спрашивала Тоня.
- Не-а, целовались только, - беспечно отвечала подружка.
- А если честно?
- Ой, ну ты дура, что ли? – хохотала Вероника, сверкая ровными белыми зубами.
Она пошла за ними именно из-за этого чувства сопричастности: два любимых ею человека отправились вместе на прогулку, почему же ей скрытно не присоединиться? Тем более, они никогда втроем не гуляли – Тоня всегда оставалась одна.
Плюс немного ревности, плюс немного и любопытства, на самом деле. Она должна была знать, что они будут делать в лесу. Она же им не чужая! Так мать следит, чтобы дети не набедокурили, наблюдая в окно за их игрой в песочнице.
Тоня присела, прячась за забором, а когда парочка скрылась за деревьями, побежала следом. Хорошо, была в домашних тапочках – и удобно, и неслышно. Да они и так бы ее не услышали: летний лес полон звуков. Вероника и Иван шли все дальше и дальше, в зеленую чащу. Они разговаривали, смеялись, иногда останавливались, чтобы поцеловаться, а Тоня осторожно следовала за ними, скрываясь за стволами деревьев и высоким кустарником.
- Заблудилась? – У Аленки уже глаза на мокром месте. - Как?
- Ну так она же приезжая, лес плохо знала, вот и заблудилась. Ходила-ходила, то туда, то сюда, звала, кричала, но никто не пришел… Только лесная нечисть отовсюду повылазила: лешие, кикиморы… Вроде как откликаются, голоса подают, она туда – там никого… Так все дальше и дальше вглубь леса ее и заманили…
- А ты почему с ней не пошла, ты же местная!
-Я? А я занята была чем-то в доме, она мне и не сказала, что туда собирается…
Действительно, лес Тоня знала хорошо, еще детьми бегали туда то играть, то за земляникой (и никакая она не кислая, а вкусная, с непередаваемым ароматом), то за листьями для гербария, то просто гулять.
Поэтому она поняла, куда Иван ведет Веронику. На маленькую круглую полянку, которая, залитая солнечным светом, вдруг появлялась после тени густых крон. На полянке росли цветы, да, те самые кашка, клевер, колокольчики, над которыми кружились бабочки и пчелы. Вероника ахнула от такой красоты.
Они сели на ствол поваленного дерева у края полянки, а Тоня опустилась на землю и смотрела между веток всего в десятке шагов и слышала все, о чем они говорили. Собственно, это и разговором нельзя было назвать. «Ты меня любишь?» - «Люблю… А ты меня?» - «И я тебя люблю» - и так без конца. Они обнимались, целовались, потом руки Ивана стали ласкать грудь Вероники через тоненькую ткань сарафана. Оба учащенно дышали. Нет, они втроем учащенно дышали: Тоня будто сама находилась на месте Вероники и чувствовала то же самое.
А потом все и произошло.
Иван одной рукой обнял Веронику за шею, а другой полез под юбку. Ткань поползла вверх, обнажив загорелые бедра и беленькие трусики. Вероника обеими руками потянула подол книзу и зашептала, задыхаясь:
- Нет, нет, не надо!
Иван не отставал. Она забилась пойманной птичкой, повернулась к нему спиной и попыталась встать. Но Иван не собирался ее отпускать, он только крепче обхватил ее шею локтем, огромным и сильным, и дернул к себе. Ноги девушки запнулись о ветку, тело выгнулось дугой. И она вдруг обмякла и рухнула на траву. Иван вскочил и несколько мгновений стоял с озадаченным видом. Потом упал на колени и стал трясти Веронику за плечи, поднимать ее запрокинутую назад голову, хватать за руки, за ноги, повторяя побелевшими губами:
- Вероника! Вероника! Что с тобой? Что с тобой?
Тоня выскочила из кустов. При виде ее Иван отшатнулся, будто собираясь броситься наутек, но взял себя в руки.
- Ч-чепурнова? Т-ты как здесь? - от волнения он начал заикаться.
Тоня не ответила. Она подбежала к подруге, обхватила ладонями ее лицо и поднесла свою щеку к неподвижным губам. Дыхания не было, остановившиеся навсегда глаза смотрели безжизненно.
- Ваня! Что случилось? Что с ней?
Он смотрел на нее диким взглядом.
- Кажется… кажется, я сломал ей шею… - и этот здоровяк с широкими плечами и накаченным торсом заплакал навзрыд, как ребенок.
Иван опустился на ствол, обхватил голову руками и начал раскачиваться из стороны в сторону. Тоня села рядом и стала гладить его по спине, безмолвно утешая.
А Вероника лежала у их ног, разбросав руки, неестественно вывернув шею, и ее светлые волосы, раскинувшись веером, блестели на солнце.
- А потом? Ее искали?
- Ну конечно, как увидели, что ее нет, так и давай искать.
На поиски вышла вся деревня. Растянувшись цепью, прочесывали лес, оглядывая все вокруг. Иван и Тоня шли рядом и тоже старательно делали вид, что ищут. Ничего не нашли. Вероника сгинула навсегда.
- А собака была? – опять Антон.
- Какая собака? У Вероники?
- Нет, служебная собака, овчарка, которая след берет и по нему ищет пропавших людей.
- Не было овчарки…
- Она бы нашла!
Это точно, Тоня тогда тоже боялась, что привезут специально обученную собаку, и та найдет тело. Но собаки не было.
- Так куда же она делась? – шепотом спросила Аленка.
- Наверное, искала-искала дорогу обратно, а нежить всякая завела ее в болото, оно ее и затянуло.
- Затянуло? Оно живое? – внучка изумленно захлопала ресничками.
- Ха-ха! Живое! Ты совсем глупая? – встрял Костик. - Просто там земля такая… жидкая, и если наступишь, то сразу провалишься и утонешь.
- А где она теперь? – допытывалась Аленка. - Там и осталась, в болоте?
- На небе, - вздохнула Тоня, - в раю она.
- А мой папа сказал, что рая нет! Это все выдумки! - Сашок привстал на матрасе, готовясь спорить.
- Много твой папа понимает! – зло буркнула Тоня, про себя добавив: «Только и умеет, что детей строгать, обормот».
Зятя, мужа Татьяны, она недолюбливала. То ли дело Женя, второй муж Шуры – и Антошку вырастил, как родного, и к ней, теще, всегда уважительно…
- Так, ну всё! По местам – и спать! И чтоб никаких разговоров!
Дети поворочались и вскоре дружно засопели. А Тоня все сидела на топчане, вспоминая…
Иван ревел белугой. Никогда бы она не подумала, что этот красивый, самоуверенный парень будет так горько плакать, как девчонка, уткнувшись ей в колени.
- Меня посадят… посадят… Что делать? А, Тонь? Посадят… Я же не хотел… Я же нечаянно…
Она испугалась: а ведь правда, посадят! Ивана, в которого влюблена, который внезапно стал таким родным, которого она обнимает, успокаивая, а он так доверчиво раскрывает ей свою душу. Ведь только-только они стали не просто одноклассниками, а близкими людьми, связанными одной бедой и одной тайной. Только что он обратил на нее внимание, назвал по имени – и его заберут? Увезут на много лет в тюрьму? Как она сможет без него жить? Даже как-то смешно, но в этой ситуации из них двоих сильнее оказалась она. И он ждет от нее помощи!
- Не посадят! – твердо заявила Тоня. - Я знаю, что надо сделать.
Он поднял заплаканное лицо.
- Надо ее закопать.
- Ты… ты думаешь, никому не говорить? Но ее же будут искать! И чем копать, руками, что ли? Или возвращаться за лопатой? Вдруг кто увидит? И собаки могут разрыть… Меня посадят!
Тоня вынуждена была согласиться, что он прав. И тогда она вспомнила про болото.
Топь начиналась через несколько километров. Лес становился все реже, растения все более чахлыми, земля все более сырой. С одной стороны болота была небольшая каменистая возвышенность, усеянная крупными булыжниками и мелкой галькой. Чтобы попасть на нее, надо было метров пятьдесят идти по воде, но там не опасно: трясина дальше. Туда они и пошли. Иван легко подхватил Веронику на руки, она была похожа на тряпичную куклу. Руки-ноги раскачивались в такт шагам, голова прильнула к груди парня. Вся какая-то изломанная, как будто ненастоящая…
Прежде чем перейти через мокрый участок, Тоня заставила Ивана разуться и подвернуть брюки, сама сняла тапки. Он молча и беспрекословно выполнял все ее указания. Они подошли к краю насыпи.
- Бросай! – скомандовала Тоня.
Тут у Ивана началась истерика. Он прижал Веронику к себе, рыдал, целовал мертвое лицо, что-то кричал… Тоня ласково, но твердо уговаривала его, и, в конце концов, он поддался. Отвел руки с телом любимой в сторону, чуть размахнулся – и девушка полетела в воду, покрытую местами островками зеленой ряски.
Она утонула не сразу. Некоторое время держалась на поверхности, и тут Иван заорал в ужасе:
- А-а-а-а-а!!! Глаза! Надо было закрыть глаза!
Да, они не закрыли ей глаза, забыли, не подумали, и теперь Вероника укоризненно смотрела в их сторону. Этот тяжелый мертвый взгляд Тоня не забудет никогда. Иван рванулся, но достать тело уже было невозможно. А скоро оно полностью ушло под воду.
Обратно они шли быстро, не было никаких сил дольше оставаться в этом месте. Иван потихоньку скулил, Тоня плакала в голос. Только зайдя в светлый веселый лес, они остановились отдышаться. Потом долго сидели на траве. Тоня внушала Ивану, как ему следует себя вести. Делать вид, что он ничего не знает, постараться все забыть, будто ничего не произошло.
А до вечера ему лучше пойти прямо через лес в Березовку, где живет его прабабушка. Пусть скажет ей, что опоздал на экскурсию и решил навестить ее. Заодно и поможет старой полуслепой женщине. Родные, что живут с ней, сейчас на работе, они не будут знать, в какое точно время он пришел, и у него будет алиби.
Сама же Тоня скажет, что видела, как Вероника пошла в лес одна.
Больше всего она боялась, что Иван выдаст себя сам. Но у него все получилось. Вернулся ближе к ночи на дядькином велосипеде, подвыпивший, привез гостинцы от родичей и только тогда узнал, якобы, что Вероника исчезла.
А уж потом, когда она так и не нашлась, он мог и переживать, и плакать на людях, сколько душе угодно. Милиция поспрашивала-поспрашивала, поискала-поискала, да и прекратила поиски. Нет тела – нет дела. Через год Веронику официально признали пропавшей без вести, ну а люди считали заблудившейся в лесу и погибшей.
***
Кривобокая луна хозяйничала на небе: разогнала облака, притушила ближние звезды и усердно поливала землю холодным светом. Антонина поднялась с топчана: пора ложиться, завтра ни свет, ни заря вставать, дел по горло.
Зашла в сени, переобулась, прошла в свою комнату. Из-под двери второй спальни пробивался свет, и слышалось негромкое бурчание телевизора. Значит, Иван не спит. Когда он вообще спит – непонятно, целыми днями и ночами у него телевизор работает.
Тоне подумалось, что ее горячая любовь к мужу, так ярко пылавшая вначале, стала потихоньку угасать, несколько лет тлела крошечным огоньком, а потом совсем сошла на нет, куда-то делась, испарилась, будто ее и не было.
Да, Иван никогда не горел к ней чувствами, но она-то любила! Ох, как любила! А теперь они – просто два знакомых человека, живущих на одной территории. Они даже за столом не каждый раз встречаются – часто Иван предпочитает есть у себя в комнате. Да что там говорить – они даже не каждый день видятся!
А ведь тогда, сорок лет назад, Тоня и не мечтала, что они будут вместе. Смерть Вероники соединила их навсегда…
В выпускном классе они с Иваном почти не общались. Тоня напрасно надеялась, что он станет проявлять к ней больше внимания – Иван, как и раньше, почти ее не замечал. Правда, и не встречался больше ни с кем, горевал по Веронике. Окончили школу, сдали экзамены, а осенью парня забрали в армию.
Накануне его отъезда Тоня, наплевав на гордость, сама подошла к нему и попросила писать. И он писал целых два года. Рассказывал, как проходит служба, спрашивал, что нового в деревне. Тоня подробно отвечала, что устроилась на работу в магазин, как и хотела. Что Мила Карагодина, Ира Писарчук и еще трое одноклассников поступили в институты в разных городах, кто-то уехал в областной центр, кто-то остался, кто-то женился, кто-то из стариков умер, в каких-то семьях – прибавление.
Веронику по обоюдному молчаливому согласию не упоминали. Лишь однажды Тоня осторожно сообщила, что родители Вероники уехали. Да, отчаявшись что-либо узнать о судьбе дочери, они забрали только ее любимые книги и вещи и, бросив остальное имущество, ранним туманным утром покинули свой дом. Мать еле волокла ноги, отец тоже по-стариковски шаркал подошвами. Ни с кем не простились, они и деревня так и остались друг для друга посторонними.
За время службы Ивана о Веронике жители заговорили еще пару раз. Как-то первоклашка, крадучись, увязался в лес за старшим братом и его товарищами. Парни скоро обнаружили незваного гостя и велели ему убираться домой, а то «ноги повыдергивают».
Мальчишка для вида направился обратно, а сам потихоньку продолжил преследование. И даже не понял, как заблудился. Уже темнело. Сначала он метался в разные стороны, потом пробовал звать на помощь, но безрезультатно.
Когда вечером обнаружилось, что мелкого нет, все всполошились, бросились к лесу и тут-то навстречу им вышел зареванный пацан. И рассказал удивительную историю. Будто к нему, плачущему и испуганному, подошла в лесу Вероника, утерла слезы, взяла за руку и вывела на тропинку. Ладонь у нее была ледяная, с мокрых волос и платья капала вода. Кто-то поверил и потом со страхом рассказывал об этом происшествии знакомым, кто-то решил, что мальчуган все выдумал. Или привиделось ему с испугу.
Но через несколько месяцев произошло еще одно событие. Пожилой мужичок рано утром отправился в лес за грибами. О случае с мальчиком он, конечно, слышал, но не верил во все эти бабские россказни. Он шел, с удовольствием вдыхая свежий прохладный воздух, корзинка быстро наполнялась, как вдруг, выйдя к маленькой лужайке между деревьями, он увидел ее.
Девушка в сарафане сидела к нему спиной на поваленном стволе дерева и что-то напевала. Грибник остолбенел. Девчонка в такой холод сидит почти голая! Он уже собирался окликнуть закаленную особу, как под его ногой хрустнула ветка. Девушка замолчала и обернулась. Это была Вероника, он узнал ее, несмотря на то, что лицо ее казалось неживым, бледным, будто восковым. Она оскалилась в жуткой улыбке и двинулась навстречу. Пенсионер в ужасе бросился бежать, теряя грибы. Долго потом супруга отпаивала старичка сердечными каплями. С тех пор в лес никто не ходил, а Тоня даже из дома в сумерках боялась выйти.
Но шло время, постепенно все забылось и успокоилось. Забыли и про Веронику. Снова стали ходить в лес за грибами и ягодами, на пикники, на свидания… Только Тоня и Иван больше близко к нему не подходили.
Иван писал только своей семье и Тоне, что очень удивляло односельчан. Но, потрындев на завалинках, все решили, что молодые люди поддерживают отношения просто как друзья Вероники. Иван тоже, видимо, так считал, потому что, демобилизовавшись, захотел остаться в городе - может, попытается поступить в вуз или техникум, отслужившим абитуриентам ведь положены льготы. А если не получится (аттестат-то у него так себе) – пройдет обучение и будет водителем или таксистом. О чем и поставил в известность Тоню, которая к возвращению любимого уже выбрала фасон свадебного платья.
Пару дней она проплакала, а потом все ее существо взбунтовалось. Как это так? Какое он имеет право? Ведь она же практически спасла его от тюрьмы! И это благодарность? Ну уж нет, она этого не позволит!
Поэтому в ответном письме девушка, снова упрятав свою стеснительность подальше, неловко призналась ему в любви и попросила приехать, чтобы вместе строить общее будущее. Иван был обескуражен. Такого он никак не ожидал. Он видел в ней прежде всего товарища, друга, но никак не любимую. Конечно, он был признателен ей за поддержку, но в его душе еще была Вероника.
В прежние времена он бы, конечно, цинично посмеялся над чувствами этой страшненькой кривоногой девицы, но сейчас был не тот случай. Иван, продуманно подбирая слова, стараясь не обидеть, написал, что в планах у него вообще нет создания семьи ни сейчас, ни позже.
Вот уж этого Тоня стерпеть не смогла. Да как он смеет? Она так ждала его возвращения! А он собирается ее кинуть? Неблагодарный! Тоня набралась смелости и пригрозила, что, если Иван к ней не вернется, она «все расскажет». Конечно, ей не хотелось начинать семейную жизнь с шантажа, но потерять Ивана было для нее самой страшной перспективой. Ведь в мыслях она уже была его женой. Антонина Кавалерова – звучит! Как она и ожидала, одной фразы про «все» оказалось достаточно. Иван сломался. Приехал.
При встрече они проговорили весь день. Иван согласился жениться, но предлагал переехать в город. Это было понятно – ему психологически тяжело было снова вернуться в родные края, где случилось самое ужасное в его жизни. Но Тоня, обдумав это предложение, отказалась. Она понимала, что только здесь, вблизи от места преступления Иван будет в ее власти.
Кроме того, там, в городе, полным-полно девушек, и все красивенькие, модные и образованные. Ведь Веронику он когда-нибудь забудет. И как загуляет! Как плюнет на ее угрозы! И что тогда? Сможет ли она донести на него? Вряд ли, если только от большой обиды, чтобы отомстить. Но и в этом случае отправить его под суд жалко. Так что пусть лучше они живут здесь. Дом у них с матерью большой, и стоит возле леса, что тоже будет мотивировать мужа хорошо себя вести. На том и порешили, вернее, Тоня порешила.
Свадьба была странная. Жених откровенно маялся, невеста изо всех сил старалась выглядеть веселой, гости шушукались. Зажили молодые тоже не сказать, чтобы дружно и складно. Иван устроился водителем самосвала в карьер, с работы возвращался поздно, а в свободный момент все норовил умотать то к родителям, то к родным в Березовку. Ходить с женой под ручку на киносеанс или гулять отказывался наотрез.
Правда, всю тяжелую работу в хозяйстве выполнял безоговорочно. Тоня любовалась, как он играючи рубит дрова или копает огород, такой статный, красивый… Любила, ласкала в постели. А вот от него ни ласки, ни нежности так и не дождалась. Закончив свои дела, без всяких прелюдий и поцелуев, он отворачивался к стенке и засыпал. Она для него и прически разные делала, и волосы красила в рыжий цвет, и наряды шила – никогда доброго слова не слышала. Молчал, как сыч, или утыкался в книгу.
Как Тоня хотела ребенка! Надеялась, что малыш поможет растопить Иваново сердце. Но целых пять лет не получалось забеременеть. Она ездила в район проверяться и проходила там довольно болезненные процедуры, и специальные сборы трав пила.
Наконец, дождалась! С радостью сообщила мужу, что скоро он станет отцом, а он лишь пожал плечами. Родился Лешка, весь в него. Думала, уж теперь-то будет настоящая семья, мужчины же обычно всегда хотят сына-первенца. Но Иван даже на руки никогда не брал ребенка. Через несколько лет родилась Шура – то же безразличие.
Лишь когда жена в третий раз сказала, что беременна – реакция изменилась. Иван зло скривился, больно встряхнул ее за плечи и прошипел: «Какого черта ты их рожаешь без конца? Делай аборт!»
Тоня метнулась в больницу, но по медицинским показаниям прерывать беременность было нельзя, и на свет появилась Танька. Иван не только не поехал за женой в роддом (как и в предыдущие два раза Тоню с младенцем забирала мать), но и взял на работе длительную, на месяц, командировку.
А потом перебрался из супружеской спальни в отдельную комнату, и секс у них практически прекратился. Только по большим праздникам, напившись, Иван приходил к жене и оставался до утра. А утром, обнаружив себя рядом с ней в постели, что-то недовольно ворчал и уходил к себе.
Дети росли сами по себе, без отца. Вроде и есть, а воспитывали их Тоня, да ее мать, пока не умерла. Родители Ивана, глядя на сына, тоже никаких родственных чувств к внукам не испытывали, отделывались подарками на праздники.
Когда старшему было уже лет десять, Тоня, убирая у мужа в комнате, нашла между книг на полке фотографию. Она никогда ее не видела раньше. Вероника в купальнике и соломенной широкополой шляпе стояла на берегу моря и, закинув голову назад, смеялась. Южное солнце палило, сзади накатывались зеленые волны. Внизу белыми буквами было написано: «Сочи. Пансионат «Черноморский». 1978 год». А на обороте аккуратным почерком – «Люблю тебя. Вероника». Ах, какая красавица! Юная, нежная...
Тоню вдруг охватила ревность. Она понимала, что глупо ревновать к умершей подруге, но ничего не могла с собой поделать – пальцы сами разорвали фото в мелкие клочки. Она испугалась: что же натворила, но было поздно. Уборку свернула, Ивану решила ничего не говорить, если спросит – включить дурочку: ничего не знаю, ничего не видела.
Но он не спросил. Правда, несколько дней подряд она слышала, как он перекладывает что-то с места на место, наверное, искал. Тогда Тоня замирала в ужасе, боялась, что не сможет солгать, если что, но муж, видимо, ее не заподозрил. А если и понял, то смолчал. Только стал еще более угрюмым. Перестал даже с друзьями встречаться. В выходные закрывался в своей комнате и пил один. Бирюк бирюком.
Прошло еще несколько лет, и однажды Антонина почувствовала, что с Иваном что-то неладно. Как-то посветлел лицом, стал тщательнее одеваться, прихорашивался перед зеркалом. Ясно – изменяет. Конечно, ездит в свои рейсы, кто там за ним приглядывать будет! И Тоня устроила мужу скандал. Впервые в жизни орала от души, трясла кулаками и опять грозилась «все рассказать, кому следует».
Сначала лицо его страшно исказилось от ярости, а потом он неожиданно расхохотался:
- Ну давай, иди, рассказывай! Беги!
Тоня в удивлении замолкла.
- Во-первых, я был несовершеннолетним. Во-вторых, это несчастный случай, ну или… (он поперхнулся на слове «убийство») по неосторожности. В-третьих, срок давности сто лет как прошел! А ты думаешь, к тебе вопросов не будет? Ты соучастница! Ты скрывала преступление! И разве я не наказан? Да я понес наказание дважды! Вот здесь, - он гулко ударил себя кулаком в грудь, - а второе мое наказание – это ты! Дура! Уродина! Ненавижу!
Иван так хлопнул дверью, что с потолка посыпалась известка.
Тоня застыла. На нее будто вылили корыто ледяной воды, и она не могла пошевелиться. Он прав, он тысячу раз прав! И теперь она не имеет на него влияния! Теперь он уйдет… Как она без него? У Тони потемнело в глазах, и она осела на пол. Очнулась от того, что прибежавшие с улицы ребятишки пытались привести ее в чувство.
Но, как ни странно, Иван не ушел. То ли привык, то ли не к кому было (может, та предполагаемая подруга была замужней), то ли у него не осталось никакого желания и сил менять свою жизнь, то ли считал, что должен нести свой крест дальше…
Тоня радовалась, старалась во всем угождать мужу. Так и жили. Он шоферил, она торговала и занималась детьми. Потом те выросли, перебрались в город, появились внуки.
Теперь Тоня жила только заботами о детях и внуках, да домашним хозяйством, благо после выхода на пенсию появилось много времени.
А Иван несколько лет назад попал в аварию, повредил позвоночник, с тех пор на инвалидности, бывает, целыми днями из комнаты не выходит. Тоня прислушалась. Бормочет его телевизор, не поймешь – спит муж или нет.
Ох, и разбередили душу эти воспоминания...
Она потянулась к верхней полке этажерки и сняла большой фотоальбом. Села за стол, пролистала до середины. Вот она, школьная фотография. Но что это? Тоня провела ладонью по глазам.
Вероники на фотографии не было… Как же так? Тоня прекрасно помнила: Веронику фотограф поставил в самый центр, между Лидкой Шептухиной и Колей Комаровым, в третьем ряду за ними стоял Иван, а сама Тоня ютилась сбоку в первом ряду, рядом с такими же низкорослыми одноклассниками. Сейчас между Лидкой и Колей было пустое пространство, как будто изображение Вероники вытравили или замазали белой краской. Кто это мог сделать? Зачем?
И тут у нее за спиной раздался тихий смешок. У Тони волосы зашевелились: она узнала голос! Развернулась так резко, что кольнуло в боку. На ее кровати, опершись на руки и откинувшись назад, сидела Вероника. Хорошенькая, в розовом сарафанчике, она смотрела на Тоню и злорадно хихикала.
- Ну что, подружка, не ожидала меня увидеть?
Тоня онемела, только вытаращила глаза.
- Знаешь, - продолжила Вероника, меняя позу и накручивая на палец золотистую прядь волос, - ты больше виновата, чем Иван.
- Почему? – хрипло прорезался голос Тони. - Это же он тебя… убил…
- Да, убил, - легко и почти весело согласилась Вероника, - и он за это ответил, но это же вышло случайно, он не хотел. А что сделала ты? Ты навечно сунула меня в это мерзкое сырое болото! Ты лишила меня возможности слышать и чувствовать, как ко мне приходят родители и друзья, как они со мной разговаривают, как приносят цветы… Как я мечтаю спокойно лежать в земле, которая так сладко пахнет… Если бы ты только знала! Но этого никогда, никогда не будет, потому что мои косточки никогда не достанут и не захоронят. И все из-за тебя!
Из глаза у нее выкатилась слезинка.
Тоня бросилась на колени:
- Прости! Вероничка, прости меня! Я тогда даже обдумать все как следует не успела!
- Не прощу! – личико гостьи стало злым и некрасивым, а взгляд – холодным и жестоким. - Ты неплохо устроилась – вышла замуж за моего любимого, детей завела, кучу внуков… Зачем тебе так много внуков? Может, поделишься?
И Вероника недобро усмехнулась. У Тони упало сердце…
Он дернулась - и проснулась. Сидит за столом, рядом – альбом с фотографиями. Видимо, смотрела и уснула, положив голову на руки. Немудрено – вон второй час ночи уже. Взглянула на фото - все нормально, Вероника на месте, все такая же милая… Тоня захлопнула альбом, положила на место. Пора спать…
Однако на душе было тревожно. Сердце трепыхалось часто-часто. Такой сон кошмарный… Надо проверить, как там дети. Прямо в тапках вышла во двор, подошла к беседке, откинула занавеску и вскрикнула… Беседка была пуста.
Тоня заметалась по двору. Куда, куда они могли деться, среди ночи-то? И вдруг поняла. Это был не сон! Вероника на самом деле приходила и увела детей!
Тоне вспомнилась страшная картинка из книжки сказок, которую она читала когда-то внукам: злой крысолов играет на дудочке, за ним цепочкой бегут крысы, а за ними, вытянув вперед руки, как завороженные, идут детишки… Женщину охватил такой ужас, что на несколько мгновений она застыла, будто парализованная, а потом кинулась в дом.
- Иван! Скорее! Дети ушли в лес! Надо их найти! – Тоня ворвалась в комнату к супругу.
По телевизору шло очередное политическое ток-шоу. Ведущие и гости студии что-то доказывали, перебивая друг друга. Иван лежал на полу возле кровати. Выпученные глаза смотрели в потолок.
- Ваня! Ваня, что с тобой? – Тоня попыталась поднять тяжелое тело, но сразу же поняла: Иван мертв.
У нее затряслись руки, рот скривился в плаче. Оставив все, как есть, Тоня побежала в коридор, схватила с тумбочки фонарик и бросилась в лес.
Она бежала и кричала: «Аленка! Славик! Рита!» Называла детей по именам и в голос ревела. Бежать было трудно, сказывалась излишняя тучность и больные ноги. Хорошо, хоть была в тапочках. В тапочках так удобно бегать в лес, она-то помнит…
Когда зашла под темные раскидистые деревья, стало совсем не по себе. За десятилетия лес изменился так, что Тоня с трудом отыскивала путь, а при слабом свете фонарика вообще невозможно было ничего узнать. Под ноги постоянно попадали какие-то ветки и пеньки, дорогу преграждали сломанные стволы или разросшиеся кусты. Она задыхалась, исцарапала руки и лицо, осипший голос слышен был едва-едва. «Катюша… Сашок… Василисушка…»
Наконец, вышла на ту самую полянку. Скорее, просто угадала по старой памяти. Потому что полянки практически не было, она вся заросла, и от нее между деревцами остались лишь проплешины.
Дальше! Дальше! Тоня не сомневалась, что Вероника увела ребятишек на болото. Она уже не могла бежать и кое-как переставляла ноги, шепча: «Антошка… Костик… Олеся…»
Казалось, прошли целые сутки, месяц, вечность, пока, в конце концов, она доковыляла до болота. Оно тоже разрослось: озерцо перед насыпью стало глубже, а сама насыпь ниже. Измученная, насквозь промокшая женщина (она зацепилась за что-то ногой и грохнулась в ледяную воду промоины), чуть не ползком взобралась на каменистый гребень, посветила вниз и оцепенела… По поверхности, как два осиротевших утенка, плавали Аленкины желтые сланцы из полиуретана.
Тоня завыла и забилась в припадке, она колотилась головой о камни, но физической боли не чувствовала, только ту, что разъедала душу изнутри. Эхо возвращало ее крики обратно, и казалось, что вокруг стенает и рыдает невидимый хор. Постепенно горе и боль перешли в гнев. Тоня, лежа, упираясь руками в холодную гальку и вглядываясь в черноту болота (фонарик куда-то укатился), стала от отчаяния выкрикивать ругательства.
- Тварь! Подлая тварь! Гадина! Отомстить детям! Погубить детей! Сволочь!
Сзади послышалось фырканье. Тоня обернулась, глядя снизу-вверх. Так и есть: за ней стояла Вероника. В кромешной тьме под затянутым тучами небом угадывался только контур ее фигуры, да смутно белело лицо.
- А с чего ты взяла, что я погубила детей? – в ехидном оскале сверкнули зубы.
- Ты их увела, - всхлипывала Тоня, - их нет в беседке…
- А с чего ты взяла, что их НЕТ в беседке? – Вероника снова издевательски засмеялась. - Смотреть надо было лучше! Как легко тебя заморочить!
Что? Что она хочет этим сказать? Тоня стала неуклюже вставать с колен, одновременно поворачиваясь к Веронике. В этот момент она почувствовала сильный удар в спину, потеряла равновесие и полетела в зловещий мрак болота.
***
Тучи ушли вместе с ночью. Только-только занялась заря. Утро было тихим, даже птицы помалкивали. Дети крепко спали, попрятав носы под одеяла от звонкой, какой-то стеклянной свежести.
Лишь Аленка почему-то вдруг открыла глаза, будто ее кто-то толкнул. И тут же заинтересованно приподнялась: какая-то девушка, держа в руках ее, Аленкины, мокрые сланцы, обтерла их полой своего сарафана и поставила под скамейку.
- Ты кто? – тихонько прошептала девчушка.
Та обернулась, и лицо ее показалось Аленке знакомым. Где-то она ее уже видела…
Гостья улыбнулась, села на лавочку и тоже шепотом ответила:
- Я – Вероника.
Точно! Это же Вероника! Это ее Аленка видела на старой фотографии бабушкиного класса!
- Вероника! Как здорово! - Аленка аж подпрыгнула. - Значит, ты разблудилась?
- Чего? Чего я? – в глазах Вероники заиграли смешливые искорки.
- Ну, ты же заблуждалась в лесу? А теперь нашлась. Значит, разблудилась?
Плечи Вероники затряслись, она прикрыла рот рукой и беззвучно смеялась до слез.
- Ага… Раз… разблудилась… Ха-ха-ха! Ой, не могу!
Отсмеявшись, она наклонилась и погладила Аленку по голове.
- Хорошая ты, Аленка…
- А откуда ты знаешь, как меня зовут?
- Да я много чего знаю…
- Ой! – вдруг заволновалась девочка. - Надо бабулю позвать! Вот она обрадуется, что ты нашлась!
И она стала перебирать ногами, пытаясь высвободиться от закрутившегося вокруг нее покрывала, чтобы бежать в дом. Однако Вероника удержала ее.
- Не надо пока ее тревожить, рано еще. А хочешь, я покажу тебе лес? Пойдем? Там очень красиво.
- В лес? Не-е-е-е… - помотала Аленка головой. - Бабуля не разрешает без взрослых туда ходить.
- Так со мной же! Я же взрослая.
- Ты не взрослая! Ты девочка!
- Какая же я девочка, если с твоей бабушкой вместе училась? – Вероника посмеивалась, ей нравилось дразнить Аленку. - Пойдем, будешь моей дочкой.
Тут Аленка насупилась и плотнее завернулась в одеяло.
- У меня уже своя мама есть! Не пойду с тобой!
- Ну, нет так нет, - вздохнула Вероника и поднялась, - а мне пора…
Аленке стало ее жалко. Она помнила, что родители девушки уехали, дом разрушился… Куда она пойдет?
- Хочешь, я тебе что-то подарю? – девочка порылась под одеялом и вытащила своего любимого зайца – смешное длинноухое существо оранжевого цвета. - На, возьми!
Глаза Вероники мгновенно снова стали мокрыми, но уже не от смеха. Она порывисто обняла Аленку и поцеловала.
- Спасибо… Такой красивый… Я как-нибудь потом его заберу, хорошо?
- Ладно! Ты приходи, я буду тебя ждать, баба тортик сделает.
Аленка стояла на скамейке и махала рукой. Вероника шла по тропинке к лесу, часто оглядывалась и махала в ответ. Лицо ее не покидала грустная улыбка.
И тут наступило настоящее утро: заголосили петухи, защебетали птицы, а Аленку сморил сон.
Часам к девяти петухи надорвали горла и умолкли, солнце окончательно прогнало остатки ночной прохлады, поползла жара, и дети проснулись. Лениво зевая и потягиваясь, шли по очереди в туалет и к рукомойнику, а потом направились на веранду, где стоял огромный дубовый стол на толстых, фигурно выточенных ногах.
К удивлению ребятни стол был пуст. Баба Тоня не сновала на кухню и обратно с чайником, булочками, кашей, вареньем, омлетом и прочей снедью. Ребята в ожидании чинно расселись по местам.
- А я сегодня Веронику видела! Она прямо к нам в беседку приходила, я с ней разговаривала, - похвасталась Аленка.
- Кого? Веронику? Во сне? – поинтересовался Сашок.
- Нет, по правде!
- Тебе приснилось, не могла ты ее видеть по-настоящему, не выдумывай! - назидательно сказала старшая из девочек Василиса. - Где там бабуля? Баб Тоня!!!
Аленка надулась, выпятив губки.
На зов никто не появился. Тогда всей компанией решили поискать бабушку в доме. В сенцах горел свет, из дедовой комнаты неслись звуки телевизора. В комнате Тони свет тоже не был выключен, несмотря на солнечное утро. Кровать чуть примята, но заправлена. Где же она? Прошлись по всем помещениям, даже заглянули в кладовую – никого.
- Наверное, пошла в магазин, - сделал вывод Антон, - куда бы ей еще деться?
Они гурьбой вышли на крылечко. Ожидание затягивалось. Магазинчик недалеко, баба Тоня уже несколько раз могла сходить и вернуться.
- Может, деда Ваня знает? – нерешительно произнес Костик. - Может, у него спросить?
Детвора притихла. Беспокоить деда Ваню никто не решался – боялись его тяжелого взгляда и холодного тона. Но делать было нечего. Вся группа сгрудилась у закрытой двери комнаты.
- Деда Ваня! Ты не знаешь, где бабуля? – Антон осторожно поскребся в дверь.
Ответа не последовало. Тогда мальчик надавил на ручку, и дверь медленно, будто нехотя, отворилась, представив глазам детей ужасную картину – лежащее на полу бездыханное тело.
Несколько секунд они оторопело смотрели, а потом, как по команде завизжав, бросились из дома.
Старшие держали за руки младших, и все с криками неслись по деревенской улице, пока их не окликнул сосед.
- Эй, детвора, вы чего так орете?
Тогда они остановились и загомонили все разом, а кое-кто из девочек заплакал.
- А ну, тишина!!! – гаркнул мужик. - Кто-нибудь один объясните, что стряслось-то?
Вперед, как самый старший, вышел Антон. Губы его подрагивали.
- Дядя Матвей, там наш деда Ваня лежит, он, кажется, умер…
- Тю! – присвистнул сосед. - Вот так номер… А Антонина где?
- Бабули нет дома, и мы ее не можем найти…
- Так, заходите сюда, - мужчина открыл калитку, - Катерина! Прими ребятёнков, я сейчас!
Он выскочил на улицу и побежал к дому Тони и Ивана. На зов вышла его жена, круглолицая, румяная, и принялась расспрашивать детей, охая и качая головой.
Через несколько минут как реактивный промчался обратно Матвей, крикнув: « Я звонить участковому!» и исчез, оставив за собой взбаламученную пыль.
Катерина провела детей под навес, где стоял стол и скамейки, порылась в кухонном шкафчике, вытащила разномастные чашки, налила в них молока, поставила на стол блюдо с булочками. И пока дети вяло ели, смотрела на них с жалостью, подперев голову руками и пригорюнившись.
Между тем, услышав о ЧП, стал собираться народ. Любопытные кучками стояли возле забора Матвея и обсуждали случившееся. Дальше, к дому Тони, Матвей никого не пускал: "Следы тама позатаптываете!». Какие следы он имел в виду, никто не понимал.
Минут через сорок подъехали милицейский «бобик» и скорая. Матвей крутился рядом и отвечал на вопросы участкового то, что успел узнать у внуков погибшего. Если кто-то из односельчан делал попытки подойти и тоже принять участие в беседе, Матвей исподтишка показывал ему кулак. Кулак у Матвея был таким, что никто не рискнул приблизиться.
Труп увезли. Пока второй полицейский продолжал осматривать место происшествия, Матвей проводил участкового к детям, которые так и сидели за столом, притихшие и испуганные. Сержант поговорил с ними, выпил стакан молока, предложенный Катериной, и по рации вызвал подмогу в виде кинолога с собакой.
***
Собака приехала еще часа через три. Вместе с инструктором и еще парой полицейских. Умная псина вышла из машины, презрительно покосилась на стаю заливающихся окрестных дворняг и важно прошествовала к месту работы. Понюхав Тонину косынку, навострила уши и потащила проводника прямиком в лес. За ними помчались остальные, в том числе и участковый.
Присматривать за порядком остался лишь один. Он отгонял желающих заглянуть во двор пострадавшего, а также запретил заходить в лес, потому что, возможно, там – место преступления. "Бывалый" сотрудник примерно двадцати двух-двадцати трех лет от роду стращал жителей возможной перестрелкой с бандитами и рассказывал страшные случаи якобы из своей практики.
Его байки имели успех: тетки вцеплялись в детей и не отпускали, мужики стали еще серьезнее, бабки крестились, а старики мудро кивали головами. Подростки слушали, открыв рты. Даже дворняги умолкли, поджали хвосты и рассредоточились поближе к своим домам.
Бежать за ищейкой было трудно, особенно, когда кончилась тропинка. Ноги спотыкались о скрытые травой упавшие ветки, иногда приходилось продираться через сплошные заросли, но собака рвалась вперед, след был свежим, и оставалась надежда найти пропавшую женщину живой.
Когда добрались до болота, все устали. Плохо тренированный участковый дышал хрипло и тяжело. Только овчарка была как огурчик. Но перед широко разлившейся водной поверхностью и она спасовала: села, виновато посмотрела на проводника и издала носом тихий свист.
Собаку перенесли на руках. Хорошо, полицейские были в сапогах, а вот участковый в туфлях вымок до колен. Дальше начиналась каменная гряда. Овчарка пробежала вдоль нее и опять села. Среди камней лежал фонарик. Все взглянули вниз. Сержант нашел какую-то длинную изогнутую корягу, лег на край и потыкал ею в болотную жижу.
- Дохлый номер… - махнул рукой инструктор.
И собака тоже печально посмотрела на поверхность трясины.
Обратного следа не было. Все ясно: женщина утонула. Но как? Был ли это суицид или несчастный случай? Что ей здесь понадобилось посреди ночи? Никаких улик, указывающих на присутствие другого человека, не найдено.
Вещдок, упакованный в полиэтиленовый пакет, опознали внуки. Они как раз ели со сковороды жареную картошку, что приготовила для них Катерина. Да, фонарик принадлежал семье Тони. Родителям его подарил сын, и Тоня очень гордилась, что это не дешевое китайское фуфло, а надежная вещь, произведенная в Германии, о чем свидетельствовала выдавленная на металлическом корпусе надпись. Еще ей нравилось, что фонарик работает без батареек, его надо просто заряжать от розетки.
Когда стало известно, что Тоня, скорее всего, утонула в болоте (а тем временем подоспела предварительная информация от патологоанатома, что причина смерти Ивана – инфаркт) – деревня зажужжала, выдавая самые разнообразные версии. Кто-то говорил, что Тоня убила мужа и сбежала, нечаянно попав в болото. Его тут же оборвали: Иван умер естественным образом, да и убить его Тоня никак не могла, она всю жизнь с него пылинки сдувала! Кто-то предполагал, что Тоня, увидев мертвого супруга, утопилась с горя. С ним тут же начинали спорить: горе-то горе, да как она могла внуков бросить?
Ах да, внуки! Только сейчас участковому пришла в голову мысль вызвать родителей детей из города.
Ближе к вечеру на двух такси приехали все три пары: ошеломленные и ничего не понимающие.
***
Все закрутилось-завертелось. Постоянно приходили соседи с выражением соболезнования. Сын и зятья с несколькими деревенскими парнями сами ходили искать в лес – а вдруг полиция ошиблась? - доходили до болота, всматривались в топкую хлябь, будто мать могла всплыть.
Через два дня позвонили, что можно забрать тело отца. Мужчины поехали, заодно привезли гроб и венки. Иван лежал спокойный и как будто довольный. Красивое лицо его словно светилось, на нем не осталось и следа того ужаса, что видел сосед Матвей. Даже морщины разгладились. Дети смотрели на отца, на которого все они были так похожи, и не могли разобраться в своих чувствах.
Перед ними был человек, вроде и родной, но далекий, вроде и жалко его, но слез его смерть не вызывала. Другое дело – мама. Почему она приняла такую страшную смерть? Как это произошло? О чем думала она в последние мгновения, захлебываясь? Дочери без конца хлюпали носами и терли покрасневшие глаза..
Татьяну с уже заметно округлившимся животом хотели отправить в город со всей детворой, но она отказалась наотрез – вдруг маму найдут, а ее здесь не будет. Ребятня находилась по большей части в беседке, тихо переговариваясь. Они понимали, что в их жизни произошло что-то нехорошее, страшное, что они никогда больше не увидят бабулю и деда. И если про деда понимали – у него случился сердечный приступ, то, что сталось с бабой Тоней, осознать не могли. И очень переживали, вспоминая тот вечер, когда в последний раз видели ее, и она рассказывала про Веронику.
Ивана похоронили в тот же день, как привезли – лето, жара. На кладбище собралась вся деревня, кто-то плакал, кто-то говорил короткие речи о том, каким покойный был трудолюбивым, умным, каким пользовался уважением. Про Тоню молчали. Семья долго не могла решить, писать ли на кресте и ее имя. Не стали. Теплилась еще надежда – а вдруг случится чудо, и она вернется, хотя все понимали, что чудес не бывает…
Поминки затянулись до позднего вечера. Когда ушел последний гость, женщины взялись убирать со столов, мыть посуду. Татьяна колготилась вместе со всеми, а уже в кровати почувствовала, как заныла поясница.
Всю ночь она ворочалась, стараясь принять удобное положение, кое-как уснула и во сне тихонько постанывала. А наутро, едва встав с постели, ощутила резкую, тянущую книзу боль, и по ногам побежали ручейки крови. Сестра Шура только ойкнула и прижала ладони к губам в испуге, а жена брата Лена быстренько выпроводила из спальни детей Татьяны, которые зашли поздороваться с мамой.
- Ложись! Ложись! – суетилась Шура, непрерывно охая и беспорядочно хватая все, что под руку попадет.
Татьяна не успела лечь, из нее будто что-то с силой выдернули, и на пол шлепнулся окровавленный плод. С криком женщина упала на кровать, и под ней стало быстро расплываться кровавое пятно. Вернувшаяся Лена подхватила младенца полотенцем, плотно завернула, положила на табуретку. Потом прикрикнула на Шуру:
- Хватит вопить! Сама, что ли, не рожала? Быстро пошли кого-нибудь за врачом!
- А он живой?
- Ну ты совсем уже, что ли? У нее месяцев пять всего… Давай быстро!
Окрик возымел свое действие: Шура опомнилась и выскочила из комнаты.
В фельдшерско-акушерский пункт побежал Татьянин муж Игорь и брат Алексей. Старая фельдшерица, семидесятилетняя Анна Павловна была на месте. Она помнила не только рождение самой Татьяны, но и Тоню в детстве. Выслушав сбивчивый рассказ про выкидыш, стала методично собирать в сумку необходимые препараты. Мужчины нервно дергались, наблюдая, как старушка собирает аптечку, подолгу ищет лекарства в стеклянном шкафчике, сосредоточенно читает, шевеля губами, каждое название на упаковке, по нескольку раз проверяет, все ли уложила.
- Ну быстрее, Анна Пална! – нетерпеливо взмолился Алексей. - Там Танька кровью истекает!
- Леша, помолчи! Не мешай! – она строго посмотрела на него поверх очков. - А то я что-нибудь забуду, и придется возвращаться! Лучше скажи: весь плод вышел? Послед?
- Да я-то откуда знаю эти ваши женские дела? Не видел… Шурка сказала, кровища там…
Наконец, фельдшерица собралась и засеменила рядом с Алексеем. Танин муж давно убежал вперед.
Дома в напряжении ждало все семейство. Анна Павловна долго и тщательно мыла руки, потом выгнала из комнаты всех, кроме Шуры, сделала Татьяне несколько уколов, развернув полотенце, внимательно осмотрела ребенка.
- Мальчик… Сколько недель было?
- Девятнадцать…
- Да, правильно… Собирайся, только осторожно, тихонечко, пойдешь со мной, выскоблить надо.
После всех медицинских манипуляций до обеда Татьяна пролежала на койке медпункта под присмотром Анны Павловны, а потом вернулась домой. На семейном совете решено было отправить ее с мужем в город, приходить в себя. Дети оставались – куда ей в таком состоянии за ними следить? Их четверо! А Игорю самому нипочем с ними не справиться, да и на работу ему.
Когда их проводили, встал вопрос, что делать с жутким свертком. Снова Лена взяла инициативу в свои руки.
- Пойдите и закопайте его на кладбище, к отцу в могилу подхороните, там как раз земля еще рыхлая, - скомандовала она мужу и зятю.
Поскольку надвигался вечер, отложили на следующий день. Соседка Катерина сказала, что после заката появляться на кладбище нельзя – можно привлечь злых духов. Всю ночь мертвый младенец пролежал в одиночестве в спальне на голом матрасе, с которого сняли окровавленные простыни. Комнату на всякий случай заперли на ключ, потому что все боялись, как будто несчастный ребенок, не доживший до жизни, мог причинить им какой-то вред.
На следующий день, взяв лопату, Шурин муж и брат отправились на кладбище. Идти предстояло долго, крошечное тельце, завернутое в еще одно полотенце, было помещено в большой пакет. По дороге курили и разбирались, можно ли сделать так, как сказала Лена. Сосед Матвей на их вопрос ответил, что, вроде, можно. Его жена Катерина говорила, нельзя. Выкидыш – это не настоящий младенец, это еще не человек, хоронить таких на кладбище запрещено.
Так ничего и не решив, подошли к воротам. Тут им навстречу вышла старушка в белом платочке. Незнакомая, не из их деревни. Обратились к ней. Мол, так и так, случился выкидыш примерно на середине срока, куда его девать?
- Что вы, что вы! – замахала на них руками бабушка. - Вон рядышком в лесу закопайте, а на кладбище нельзя – нехрещёный, да и вообще не дитя это, раз не родился как тому положено.
Что ж, доверились ее мнению: пожилая, с богатым жизненным опытом, знает, наверное, правила. Однако решили все-таки вырыть яму прямо у ограды, с той стороны, что обращена к лесу. Как бы и рядом с кладбищем, и в то же время за его пределами, и никто там не ходит. Ленке договорились этого не рассказывать, типа, сделали, как она велела, а то еще начнет орать, скандалистка такая!
Неглубокую могилку выкопали быстро, вытащили кулечек из пакета, засыпали землей, сверху положили большой обломок гранитной плиты, который валялся неподалеку. Чтобы лесные звери не раскопали, если что. Зашли на могилу к отцу, постояли, помолчали. Леша поправил венок.
- Лежи, отец, спокойно. Послезавтра придем.
Пакет выбросили по пути.
Следующий день был полон хлопот. Разбирали вещи родителей, раздавали желающим.
Выбрали то, что заберут с собой в город. Например, хорошую «плазму». Несколько лет назад дарили матери на день рождения. Холодильник. Старенький, правда, но исправный, пригодится. Или вот набор отцовских инструментов. Мужчине с руками всегда нужен. Пару ковров, микроволновку. Отобрали несколько вещичек на память о родителях: позолоченный Тонин медальон в виде сердечка, фарфоровую статуэтку – японка, качающая головой, несколько фотографий из семейного альбома. Заплатили Матвею и Катерине, чтобы сорок дней отвели они.
Вторую половину дня и последующее утро готовили обед на девятидневные поминки – варили лапшу и компот, пекли блины, готовили кутью и прочие блюда. Взяв конфет и пряников, отправились на кладбище, проститься с отцом. Назавтра хотели ехать домой.
Пока вся толпа шла к могиле Ивана, Алексей с Женей завернули за угол посмотреть, как там маленькая могилка. И у них вытянулись лица. Обломок плиты был далеко отброшен, земля разрыта, яма пуста. Кто это сделал? Ни волк, ни лисица не смогли бы сдвинуть тяжелый груз. Медведи здесь не водились. Значит, человек? Но кому понадобился детский трупик? Дрожащими руками они забросали углубление землей и присоединились к родным.
Последнее утро прошло еще более суматошно, чем остальные дни. Наспех позавтракав, стали собираться. Четверо взрослых и девять детей бегали по дому, проверяя, не забыли ли чего, и громко перекликались.
Угнетающая атмосфера последнего времени стала рассеиваться. Хотя не все слезы были выплаканы, не все горе выгоревано, но тяжесть с души если и не ушла, то немного отступила на второй план. Уже обсуждали предстоящие дела в городе и работу. К обеду были заказаны две «газели», одна грузовая.
Весь багаж вынесли во двор, двери и окна заколотили досками. До следующей весны возвращаться сюда никто не собирался. Там надо будет поставить памятник , да и дом хотелось бы продать, но тут уж как повезет…
Наконец, машины прибыли. С помощью двух подоспевших соседских мужиков стали загружать крупногабаритные вещи. Потом присели на дорожку, повесили замок на калитку и стали рассаживаться в пассажирском авто. В это время Аленка вдруг выбралась со своего места и побежала к дому.
- Аленка ты куда? Аленка, вернись! – летели следом голоса.
За ней выскочил из машины Алексей:
- Аленка, что случилось? Куда ты? Поехали! Водитель ждать не станет!
- Сейчас, я быстро! Я обещала! – Аленка ударила плечом в калитку, но массивный замок держался крепко.
Не сумев открыть, Аленка размахнулась и перебросила через забор своего зайца. И побежала обратно. «Газели» тронулись одновременно.
Эпилог
Холодное октябрьское солнце ненадолго вышло из-за туч. Листва с деревьев уже облетела. Было тихо и зябко.
На камнях возле болота сидела, поджав под себя ноги, Вероника. Перед ней на полотенце с еле видными застиранными пятнами крови лежал младенец, до подмышек завернутый в другое, чистое, полотенце. Кожа у него была синеватая, голова непропорционально большая. Он тянул тоненькие сморщенные ручки к яркому игрушечному зайцу, которого держала Вероника, и смеялся беззубым ртом.
А рядом, прижимаясь к подруге плечом, расположилась Тоня. Она смотрела на малыша, с которым играла Вероника, и улыбалась…
Автор: Константинополь
Следующая публикация
Комментарии 12
Будто не рассказ а целый роман.
Спасибо, автор!