Сиад Барре (слева)
***
В январе 1978-го часть, в которой служил Вдовин, сменил московский полк, а их перебросили поближе к фронту. В новоприбывшем полку плохо знали национальных героев Эфиопии, через то и промашка вышла. Как-то подъехал какой-то «негр» в сопровождении охраны из 40 других «негров» с автоматами и стал рваться в расположение части, требуя связи с Кремлем. Наши пробили тревогу, и два часа двести бойцов стояли к ним лицом к лицу, уткнувшись друг другу в животы дулами автоматов, пока не выяснилось, что «наглый негр» не кто иной, как сам товарищ Менгисту.
Основная тяжесть войны легла на кубинцев, советских военспецов и отчасти на йеменских летчиков. Кубинцы были представлены всеми родами войск. Наши – летчиками и связистами. Эфиопы воевали так: на фронт каждый отправлялся с семьей, так что вслед за эфиопскими солдатами табором ходили их жены, «которые беременные, которые с детьми, а которые и с детьми, и беременные одновременно». На субботу-воскресенье он оставлял позиции и уходил домой, к семье. Если такого солдата не заменить на посту, то, отстояв положенные 2 часа, он, волоча автомат, спокойно брел домой.
В отличие от наших солдат, у кубинцев не было какого-то четкого разграничения в возрасте. Кастро то и дело бросал десятки тысяч вчерашних рабочих, крестьян, учителей, врачей на край света с оружием в руках защищать завоевания социализма в очередной революционной стране, где порой основная масса населения все еще довольствовалась набедренными повязками. Кубинцы в Эфиопии несли большие потери. Неудивительно, ведь большинство их прибыло прямо со сборов. Немало было среди них и призывников пенсионного возраста. Дисциплина была железной. Разведчик, посланный за языком, не мог вернуться, не выполнив задания. Хоть мертвого, но языка доставить должен. Или погибнуть. Иначе – трибунал.
***
Вплоть до вторжения в Эфиопию армия «демократического» Сомали создавалась и укреплялась за счет Советского Союза, а Эфиопская «императорская» армия до свержения монархии в 1974 году подпитывалась американской и натовской техникой. Не удивительно, что на первом этапе войны наши и кубинские летчики порой летали на американских F-5 и вертолетах, а сомалийская авиация, за штурвалом которой сидели американские летчики, состояла наполовину из «МиГов».
Война в Эфиопии рассматривалась советскими военными как полигон для испытания новейших образцов советской военной техники. О таком оружии как «трещотка» я узнал впервые от Вдовина. Это такая адская машина, которую сбрасывают на парашюте, и пока она летит, кружится вокруг своей оси, равномерно выбрасывая на сотни метров вокруг в диаметре по четыре пули на каждый квадратный метр. А перед самой землей взрывается. Рассказывая об этой войне, Владимир Васильевич нет-нет да и вставлял: «Об этом нельзя писать».
Повидал там такого, что и сегодня лучше помалкивать. Сначала по «объекту» утюжила авиация. Затем – артиллерия. Затем туда врывались кубинские танки и бронетранспортеры. Они перли вперед, наматывая на гусеницы уже мертвые тела. Сплошное царство смерти!
Наступали, пока не уперлись в кенийскую границу. Потом повернули на восток, в сторону Сомали. Жара стояла невообразимая. Один раз термометр остановился на отметке 64,5 градуса выше нуля. Тридцать градусов было нормой. Воду брали у кубинцев. Им ее сбрасывали с вертолетов. Местную воду практически не употребляли – были случаи отравлений со смертельным исходом. В другой раз похолодало до нуля. По стране объявили траур. По самым скромным подсчетам, в эту ночь замерзло 200 человек. Да и как не замерзнуть, когда даже в столице можно было увидеть нищих в чем мать родила.
Кубинские летчики работали по непрерывному графику. На полевых аэродромах стоял сплошной гул. Возвращалась с бомбежки очередная восьмерка, ей на смену вылетала другая. Хотя возвращались иногда не все. В иные дни кубинцы теряли по 3-4 самолета. Эфиопы тоже летали. Да еще возмущались, что наши бомбы не взрываются. Оказалось, что они перед сбросом не снимали их с предохранителя.
У наших потери были в основном среди офицеров. Человек 12 из 30 бойцов увезли в цинковых гробах. Погибло несколько семей советских учителей и врачей, которые работали в городах, оказавшихся в ходе войны в районе боевых действий. Из шести экипажей связистов (по 4 человека в каждом) только в двух не было потерь. Один экипаж полностью подорвался на мине. В остальных к концу войны недосчитались по одному-два человека.
В январе 1978-го сомалийский снаряд угодил в бензовоз, стоявший рядом с передвижной станцией. Вдовин в это время сидел на морзянке, дверь была приоткрыта. Очнулся в госпитале с контузией. Обгорели лицо и волосы. Недели через две поправился и обратно выписался на фронт.
В марте закончились боевые действия, но война сразу же переросла в гражданскую, и возвращение наших военных откладывалось на неопределенный срок. Однако Владимиру повезло. Однажды отправили его в столицу за продуктами. Начальник узла связи как раз в это время занимался оформлением на дембель пятерых бойцов экипажа, снятого в районе города Асэб. Полковник, видимо, был в хорошем настроении.
– Хочешь домой? – спросил он вдруг младшего сержанта.
– Шутишь! – не поверил тот.
– Сдай автомат, получи чеки и дуй в самолет.
Лишь оказавшись в военно-транспортном самолете среди цинковых гробов и пьяных кубинцев, летевших домой, он поверил в то, что весь кошмар для него остался позади. Матрац и покрывало, блестевшие от грязи, кишевшая клопами подушка, кровь, смерть – все было в прошлом. Единственным документом, свидетельствующем о том, где провел этот год младший сержант Владимир Вдовин, были его загранпаспорт да чеки. Все, что теперь связывало его с этой войной, это не знавший стирки в течение года джинсовый костюм.
– Камараде! – кричали кубинцы и обнимались с нашими бойцами. В дороге, так и не приходя в сознание, умер от ран Сергей Чекмарев из Кумертау.
В Министерстве обороны их первым делом отправили в баню. Впервые за год с лишним. Через неделю в «гражданке» прибыли в часть для оформления демобилизации.
– Будете форму надевать? – только и спросили там.
– Зачем? – ответили бойцы. – Как воевали, так и поедем.
30 декабря 1978 года в четвертое отделение Стерлитамакского горвоенкомата явился странный дембель. Сказать, что он был одет не по уставу – не то слово. Он вообще был одет не по сезону – в двойной джинсовой куртке, в сандалиях. (А морозы в те дни стояли под пятьдесят). Военком ошалел, увидев такого солдата. Но когда тот представил документы, отпала всякая охота задавать лишние вопросы. Спустя 7 лет мать Владимира получила первое письмо, отправленное сыном из Эфиопии.
Нет комментариев