Но потом пришла Жизнь По Счетам. Не просто дорожание – обвал. Молоко, хлеб, масло – цены лезли вверх, как одержимые. А квитанции за квартиру... Они превратились в настоящие грабительские письма. Каждый месяц – новый рекорд. "Плата за капремонт", "Повышение тарифа на отопление", "Долг за общедомовые нужды". Желтые бумажки, приходившие в почтовый ящик, вызывали не раздражение, а животный страх.
Сергей приносил зарплату – львиная доля тут же уходила в бездонную пасть "ЖилКомСервиса". Елена отказывала себе во всем: старые колготки штопала, крем для лица давно не покупала. Мясо – праздник. Фрукты – редкость. Отопление включали только когда уже зуб на зуб не попадал. Постоянный шепот: "Хватит ли?", "Как платить?", "Что продать?".
Нервы. Они были натянуты до предела. Любое неосторожное слово – и кухня превращалась в поле боя. Упреки, крики, слезы бессилия. Сергей, некогда спокойный и надежный, стал раздражительным, злым. Елена – запуганной, вечно плачущей тенью. Любовь и уважение растворились в кислоте постоянного страха и унизительной бедности. Дети забивались в комнату, стараясь не слышать.
Сергей стал частым гостем в Управляющей Компании "ЖилКомСервис". Он метался по кабинетам, умолял, ругался, доказывал абсурдность сумм. Там он и познакомился с ним. Андреем Сергеевичем. Директором. Мужчиной лет пятидесяти, в идеально сидящем костюме, с дорогими часами и холодным, оценивающим взглядом. В его кабинете пахло дорогим деревом и властью. Андрей Сергеевич говорил ровно, без эмоций, о цифрах, о долгах, о неизбежности оплаты. Его спокойствие и явное богатство действовали на Сергея как наркотик – одновременно ненависть и зависть.
Однажды, после очередного унизительного визита, где Андрей Сергеевич намекнул, что "для хороших клиентов иногда находятся решения", Сергей пришел домой не просто злой, а... странный. Задумчивый. Злой задумчивостью хищника.
– Лена, садись, – голос его был хриплым, неестественным. – Надо поговорить. Серьезно.
Елена, уставшая до дрожи, послушно села, предчувствуя беду.
– Я был сегодня там... У Него. – Сергей кивнул в сторону УК. – Долг наш – это катастрофа. Нас просто затопчут.
– Что же делать? – прошептала Елена, уже смирившаяся с неизбежным.
– Он... Андрей Сергеевич... – Сергей запинался, избегая ее взгляда. – Он не просто так намекал. Я понял. Он... он смотрит на тебя. Когда ты приходила платить в кассу в прошлый раз. Смотрел... с интересом.
Елена похолодела:
– Сергей, что ты такое говоришь?..
– Я говорю о выходе! – он резко встал, начал ходить по кухне. – Единственном выходе для нас! Для детей! Он может списать долг. Весь! Или большую часть. Сделать перерасчет. У него такая власть!
– Но как? За что? – Елена чувствовала, как земля уходит из-под ног.
– За тебя, Лена! – Сергей остановился перед ней, его глаза горели странным, нездоровым блеском отчаяния и... расчета. – Если ты... если ты будешь к нему... доброжелательна. Если дашь ему понять, что... доступна. Ну ты поняла! Он богатый, одинокий мужик. Ему скучно. Ему нужна... ласка. Женское внимание.
Елена вскочила, как ошпаренная:
– Ты с ума сошел?! Ты предлагаешь мне... стать его... любовницей?! Ради списания долга?! Это же чудовищно!
– А что не чудовищно?! – закричал Сергей, тряся кулаками. – Видеть, как дети мерзнут? Как мы питаемся объедками? Как у Кати порвались единственные приличные туфли, а мы не можем купить новые?! Как Миша боится приглашать друзей, потому что стыдно?! Это не чудовищно?! Мы уже не люди, Лена! Мы – должники! И у нас нет выбора! Ты хочешь, чтобы нас выселили на улицу?!
Он говорил, говорил, давя на самое больное – на детей. На их будущее. На страх потерять крышу над головой. Голос его тонул в рыданиях, то взлетал до истерического визга. Он умолял, угрожал, обещал, что это "всего лишь на время", что "он не будет ревновать", что "это единственный шанс".
Недели шли в кошмаре. Сергей каждый день давил. Напоминал о долге, о квитанциях, о детях. Он приносил номера Андрея Сергеевича, намекал, что "тот ждет звонка". Он унижал ее, говоря, что "она уже не та красавица, чтобы привередничать", что "никто другой за такую, как она, и гроша ломаного не даст". Он довел Елену до состояния полной апатии, загнанного зверька.
И она сломалась. Не от желания, а от безысходности, от страха за детей, от ежедневного психологического насилия мужа, который должен был ее защищать, а стал ее тюремщиком и сводником. Она позвонила. Голос ее дрожал, слова казались чужими. Андрей Сергеевич принял "предложение" с холодной, деловой вежливостью, как будто подписывал очередной договор. Назначил время и место.
Сделка состоялась. Унизительная, отвратительная. Елена чувствовала себя проданным товаром. Но долг... чудовищный долг, висевший дамокловым мечом, стал таять. Появились перерасчеты, "найденные ошибки", "льготы". Квитанции приходили с цифрами, которые можно было оплатить, напрягаясь, но не продавая душу ежемесячно.
Дома воцарилась ледяная тишина. Сергей избегал ее взгляда. Дети чувствовали, что случилось что-то страшное, непоправимое, но молчали. Елена ходила по квартире как призрак. Физически они были спасены от выселения. Но их семья была мертва. Любовь, доверие, уважение – все похоронено под грузом коммунальных долгов и циничной сделки, на которую мужа толкнуло отчаяние, а жену – его же беспощадное давление. ЖКХ не просто обобрало их материально. Оно довело до такого дна, где муж готов торговать женой, а жена – продавать себя ради списания цифр на желтой бумажке. Оно превратило их жизнь в ад, где спасение оказалось страшнее долговой ямы. И этот ад был создан руками системы, имя которой – "Жилищно-Коммунальное Хозяйство".
Поставьте лайк и поддержите канал
Комментарии 191