Замуж с осложнениями. Юлия Жукова. Гл. 12-13

Глава 12. В которой все ходят по магазинам   Утро у меня случается раннее. Чёртов автопилот врача — я ещё с Кириллом мучалась. Как только у рядом лежащего тела меняется ритм дыхания, я просыпаюсь и ничего не могу с этим поделать. — Доброе утро, — приветствую супруга, потягиваясь. Рука, которую я так беспечно перекинула поверх него, затекла — уж очень он надо мной возвышается, когда на боку лежит. В плечах-то сажень косая… — Что?! — выдыхает Азамат. — Опять?! — На сей раз обошлось без Алтонгирела, — смеюсь. — Просто что-то никак уснуть не могла, а потом ещё снилось всякое… В общем, я решила немножко тебя поэксплуатировать. Ты же не против? — хлопаю ресничками. — Да… я… рад, если могу чем-то помочь… — бубнит он. Видно, ещё не совсем проснулся. — А почему вы гармарры не выпили? Действительно, почему? Она бы как раз сняла все симптомы. — Забыла про неё нафиг, — честно признаюсь с обезоруживающей улыбкой. Он покатывается со смеху, меня почти что сносит звуковой волной. — Про гармарру забыли, зато про меня вспомнили. Вот это комплимент! Да вы и правда рекорды ставите. Я милостиво не напоминаю ему, что гармарру я до сих пор пару раз в ботсаду видала, а он у меня всё время под носом. Хотя скорее уж над носом. — Сколько сейчас? — зеваю. По ощущениям — спать и спать ещё. Он снова, как тогда, приподнимается на локте, — мне кажется, что он при этом весь оказывается в воздухе — заглядывает на дальнюю полку, а потом так же плавно возвращается в лежачее положение. — Полшестого. Мне пора бы и встать, через полчаса прилетим. Это я всего-то и дрыхла? Фи-и… — Ой, а можно я ещё поваляюсь? — принимаюсь клянчить. Я понимаю, что надо дела делать и всякое такое, но ведь так рано… — Конечно, спите! Я вообще не понимаю, чем я вас разбудил, — он начинает выбираться из кровати. Пижамы у него всё-таки напоминают водолазный костюм. — Тем, что проснулся, — хмыкаю. — Это неизбежно, ты не виноват. Он качает головой и топает в ванную. — В таком случае тем более не стоило здесь пытаться выспаться, — слышится его ответ сквозь шум воды. Смотрю — дверь он не закрыл, стоит, умывается. Батюшки, зубную щётку достаёт! Я даже забываю, о чём мы говорим. — А из каких соображений ты чистишь зубы? — выдаю я прежде, чем соображаю, что это не очень вежливо. Он аккуратно сплёвывает пасту и отвечает: — На Гарнете основное население — йинир, они чуют как кошки. Малейший неприятный запах — и с тобой не будут разговаривать. Ну а пообщаешься с ними — быстро к чистоте привыкаешь. Ого. Так вот кто у нас двигатель цивилизации. — А я и не знала, что на Гарнете какое-то население есть… — Ну, а кто там работает-то? Не земляне же. У йинир своя планета есть, но и здесь их много осело. Климат подходит, говорят. Я перестаю его отвлекать, пока он полощется. Лежу, растянувшись, в мягкой постели, незаметно для себя сползая на нагретое Азаматом место. Но вот он выходит и берётся за расчёску — на ночь-то мою работу распустил. Я перехожу в вертикаль, как чёртик из коробочки, и тяну руки: — Давай сюда. Он улыбается застенчиво: — Да мне побыстрее надо… — Могу и побыстрее, иди сюда. Он покорно садится и позволяет себя расчесать, хотя и бурчит что-то под нос. Неприятно ему, что ли? — Чего говоришь? — Говорю, вы вроде бы спать собирались. — Ничего, насплюсь ещё. Тебе разве не нравится? — Да мне-то нравится… А вот вам в чужих космах ковыряться какое удовольствие? — Огромное! — говорю честно. — Ну вот, готово, давай свою мерзкую резиночку. — Светлые силы, Лиза! Странные вы, земляне. Чужие волосы трогать не противно, а резинка мерзкая… — Это вы странные, — парирую заносчиво. — В такие волосы надо жемчуга вплетать, а ты ленишься новую резинку купить. Да и вообще, привыкай к моим причудам, раз уж твой дорогой друг нас свёл. Что-то я наглею с утра пораньше. Но Азамат, кажется, не возражает. Ухмыляется довольно — и тут же делается таким родным, как будто я с ним уже лет десять прожила в счастливом браке. Даже шрамы как будто растворяются, и кожа такая гладкая… Я не заснула часом? Видимо, я и правда на пару секунд отрубилась, потому что внезапно Азамат уже в другом конце комнаты достаёт одежду из шкафа. Мне кажется или он пропустил какую-то обязательную утреннюю процедуру? — Ты не бреешься, что ли? — с утра я являю собой образец тактичности, да. — Нет, — как-то неохотно отвечает он. — По шрамам всё равно не растёт, а с левой стороны всё вывел раз и навсегда, чтобы больше об этом не думать. Как-то не ожидал, что когда-нибудь женюсь. — А какая связь?. . — уточняю сонно. В принципе, можно и догадаться. — Ну, холостякам борода не полагается. Вот женишься — тогда можно отпускать. — А женщины что после свадьбы делают? — вот и мой шанс что-то выведать о брачных правилах, да только я засыпаю-не-могу… — Некоторые перестают волосы стричь, но это только если… Не знаю, что он там дальше говорил, я задрыхла. Продираю глаза и обнаруживаю, что за иллюминатором Гарнет. То есть не фотографии Муданга, а самый настоящий космопорт. Ура, стоянка! Соскакиваю с кровати, чтобы посмотреть на часы, которые повёрнуты почти к стенке. Уже без малого одиннадцать! Надо быстро приводить себя в человеческий вид. К счастью, в коридорах мне никто не встречается, должно быть, все вышли. Так что я благополучно облачаюсь в приличную юбку (в отличие от неприличных штанов), чищу зубы и обдумываю, где ловить супруга, чтобы получить сопровождение и деньги на закупку. Супруг, впрочем, стучится в дверь сам, когда я уже готова. С ним Тирбиш и ещё два человека из команды. Один — ровесник Тирбиша, шкафообразный парень, стриженый «шапочкой». Зовут его каким-то непроизносимым словом, насколько я успела уловить. Что-то типа «Дорчжи». Муданжский язык вообще исключительно неблагозвучен, прямо начиная с собственного названия. Второй товарищ постарше, с отпечатком интеллекта на лице и аккуратным хвостиком. — Ирнчин, — кратко представляется он. — Лиза, — говорю на всякий случай. Азамат не сводит с меня виноватого взгляда и наконец набирает воздуха, чтобы его объяснить: — У меня, к сожалению, есть ещё дела сейчас, и я не могу пойти с вами… — Я уверена, что мы справимся, — старательно изображаю на лице ободрительную улыбку. Он кивает, вручает мне кредитку с кодом и уходит. Дорчжи ничего не говорит, и мы выдвигаемся. Мы выходим по трапу, спускающемуся из центра брюшка. Вокруг космопорта местность и правда не соответствует моим представлениям о Гарнете — сплошные лабазы, гаражи, слева и справа от выхода с посадочных площадок стоят неаппетитного вида харчевни с сильным запахом палёного мяса. Это йинир терпят. Такое чувство, как будто планета повернулась к нам спиной. Наш звездолёт ужасно гламурный, как я теперь понимаю. Он очень гладкий, весь такой закруглённый, как самые навороченные земные корабли. И ярко-красный. Я его вообще-то уже видела из иллюминаторов земного корабля, когда выход искала, но тогда вообще всё вокруг было красным подсвечено, да и мне было не до разглядывания. По форме он напоминает бронзовку: толстое брюшко, а с другого конца маленькая голова, где капитанский мостик. Над этой головой торчат две лопасти неясного назначения, как усики. Корабль не сидит на земле, а стоит на четырёх мощных золотистых лапах, а ещё несколькими лапками потоньше придерживает джингошский корабль – очередную черепаху, правда, намного меньше той, от которой мы удирали. Грубо слепленное потрёпанное джингошское судно на фоне нашего выглядит просто дохлым. Интересно, чего это Азамата потянуло на такой гламур? Правда, это известная вещь, что примитивные народы любят всё яркое, но всё равно забавно. Кому сказать, что летаю на красном с золотом звездолёте, засмеют ведь. У самой задней правой ножки стоит довольно эклектичная машина: спереди как скорая помощь, а сзади ещё открытый кузов с откидным верхом из какого-то модного тонкого материала. Мы грузимся в кабину, и Ирнчин везёт нас к цели — складам фармацевтической компании. Оказывается, Азамат уже даже связался с ними заранее и всё обговорил, нам остаётся только огласить список и забрать товар. В офисе компании со мной общается расторопный клерк, похожий на частично отмытого индуса. Тирбиш сообщает мне шёпотом, что это и есть йинир. На всеобщем они, правда, называются тамлингами, по своей планете — Тамль. Ну вот, новая статья в мой словарь муданжского. Правда, про обоняние тамлингов я раньше ничего не знала. — Вы с Арея? — спрашивает он меня между делом. — С Земли, — отвечаю я и прикусываю язык под суровым взглядом Ирнчина. Ну, ребят, предупреждать надо было, что мне положено шифроваться. — Ого! — он даже отвлекается от каталога. — И что же вы забыли среди муданжцев? Я кошусь на Ирнчина, но он на сей раз отвечает за меня: — Она жена Байч-Хараха. Ага, это, значит, можно сказать. Не понимаю я ничего в ваших тонкостях. — Да нууу! — шёпотом восхищается тамлинг и окидывает меня совсем другим взглядом, чем сперва, — с оттенком подобострастия. Впрочем, он быстро смущается и снова утыкается в каталог, бормоча: — То-то я думаю, странно, чтобы муданжцы и ареяне лекарства покупали… На складе нам отряжают двух грузчиков. Объём вышел гораздо больше, чем я ожидала, но это для меня нормально. Тем более что Азамат велел брать всё, невзирая на цену, и практически всё у этих ребят и нашлось. Тирбиш и Дорчжи контролируют, чтобы тамлинги не кантовали хрупкие приборы, а Ирнчин молчаливым стражем стоит у меня над душой. Серьёзно мужик подходит к вопросу телохранения, ни на шаг не отходит и глазами вертит, как будто у него нистагм. На все формальности уходит довольно много времени, и я сильно устаю, тем более что спячки у меня нынче были с препятствиями. Немедленно раскладывать покупки в «смотровой» мне неохота, а охота вовсе даже взглянуть на Гарнет и прикупить себе шмоток. К счастью, мои провожатые не возражают против ещё одной вылазки. На сей раз Ирнчин везёт нас в совсем другую сторону, и вскоре местность разительно меняется. Появляются высокие блестящие сплошным стеклом офисные здания, за ними не менее сверкающие гостиницы-небоскрёбы, а потом и всякие навороченные магазины и рестораны. Ну вот, это я уже готова считать Гарнетом. — «Грегориз» подойдёт? — угрюмо спрашивает Ирнчин. Я понимаю, конечно, что у него манера такая, но не могу избавиться от ощущения, что ему претит мысль о покупке одежды. Вот и магазин выбрал дорогой и бестолковый. — А «Трёх тюльпанов» тут нету? — спрашиваю с надеждой. — Знаете, такие с красной вывеской… Все трое смотрят на меня так, как будто я собралась попить из лужи. — Есть, в принципе, — медленно произносит Ирнчин. — А вы уверены, что вам это подходит? Нет, ну, «Три тюльпана», конечно, довольно дешёвая сеть, но что уж так-то презрительно? Там неплохие шмотки, между прочим. Уж получше, чем в этом понтовом «Грегориз». — До сих пор подходил, — говорю. — Или жёнам капитанов положено одеваться исключительно дорого и безвкусно? Ирнчин издаёт короткий смешок, Тирбиш тоже расплывается в улыбке, а вот Дорчжи хмурится и внезапно, впервые за всё время, подаёт голос: — А чё сразу безвкусно? Так и не сообразишь, что ответить. — Ну, каждому своё, — говорю. — Я вот не люблю платить большие деньги за то, чтобы выглядеть хуже. Тирбиш покатывается со смеху, а Ирнчин с торжествующей интонацией бросает через плечо: — А я тебе говорил! После этого атмосфера в нашем маленьком отряде становится намного дружелюбнее. Дорчжи принимается меня расспрашивать, что нынче в моде на Земле (я, конечно, тот ещё информатор по вопросам моды, но хотя бы от совсем уж безумных уродств могу его предостеречь). Выясняется, что молчал он, потому что неважно владеет всеобщим. Тирбиш этим злорадно пользуется, неразборчиво нашёптывая мне, что у Дорчжи на Броге невеста, и ему очень хочется ей что-нибудь подарить по рекомендации с самой Земли.  Под эти разговоры я затариваюсь вагоном и маленькой тележкой барахла, а заодно помогаю Дорчжи выбрать кой-чего для его барышни. А после того как я расплачиваюсь, мы плавно перекочёвываем в мужской зал, где эти трое таких разных мужчин дружно закапываются в шмотки, меряют всё подряд и спрашивают моего мнения. Ирнчин, правда, следит, чтобы я не оставалась снаружи от кабинок одна, но его тоже захватывает одёжная лихорадка. Видимо, это такая суровая национальная черта — прибарахлиться они любят все. Через час мне еле-еле удаётся их вытащить в стоящий неподалёку магазин тканей, и теперь уже я устраиваю допросы насчёт того, что пристало носить капитану. Правда, сначала приходится несколько раз повторить, что да, я хочу ему что-нибудь сшить, да, я умею, да, он в достаточной мере мне нравится, чтобы тратить усилия. Зато потом всё идёт как по маслу и проясняется один скользкий момент. — Я ему уже сшила одну рубашку, — говорю. — А он не надевает. Я уж не знаю, что там не так… — А куда бы он её надел? — удивляется Тирбиш. — Кто же дарёную одежду в обычные дни носит? Это для праздников, перед людьми хвастаться, что тебя любят, — он мечтательно вздыхает. — Вот я помню, мне в восемь лет соседская девочка жилетку сшила, да какую… Эх, жаль, имя у меня не то, чтобы к ней подсаживаться. Я стараюсь не подавать виду, как меня вышибает из колеи это случайное замечание. Ладно, хотя бы про рубашку мне теперь понятно. — А как думаете, если я ему ленту для волос подарю, он будет носить? — спрашиваю. — Ле-енту… — протягивает Ирнчин, пока Тирбиш переводит Дорчжи, что я сказала. — А как её сделаешь-то?. . Внезапно Дорчжи начинает махать руками. — Вы это… не ленту… гизик, гизик сделайте! Двое других явно оживляются: — Да, точно! Гизик! Через несколько минут при помощи показывания на пальцах и рисования в мобильнике мне объясняют, что гизик — это такой плетёный шнурок на все случаи жизни, который можно сделать очень красивым, а Дорчжи умеет их плести и готов меня научить. Надеюсь, для обучения слов ему не потребуется. В общем, день оказывается прожит не зря, особенно после ударного обеда в каком-то невероятно пафосном ресторане. Едальню выбирал Тирбиш, который везде, где бывает, планомерно исследует меню и обязательно пробует всё незнакомое в целях самообразования. Но самое интересное ожидает меня по возвращении на корабль. Моя каюта завалена коробками, коробочками и коробуськами так, что я еле могу войти. Сначала я решаю, что это моё медицинское добро, хотя я чётко указывала сложить его в пустующих каютах рядом, чтобы я могла спокойно всё рассортировать и распихать. Но открыв ближайшие две коробки, я понимаю, что эти предметы не имеют к медицине никакого отношения: в одной какая-то одежда, в другой банные принадлежности… И это точно не моё. У меня могли бы возникнуть кое-какие догадки о происхождении даже такого количества неизвестных вещей, если бы я не прочла по бирке, что гигантская коробка вдоль стены содержит в себе комод. Кажется, кто-то попал не туда. В лёгком замешательстве отправляюсь на поиски капитана. Он обнаруживается в кухне за поглощением неизвестного мне овоща, похожего на корень петрушки. — А, Лиза… — говорит он как-то неуверенно. — Ну как, вам всё удалось купить, что хотели? — Да, и даже больше. Слушай, а что это такое у меня в каюте? Он совсем теряется. — Э-э… в смысле? — Там куча каких-то коробок с чьими-то вещами. Он моргает пару раз со странным выражением. — А вы… в них заглядывали? — Ну, я открыла две ближайшие с уголка, поняла, что это не моё, и закрыла. Господи, неужели трудно объяснить? Вряд ли такому явлению может быть много разных причин! — И там ещё мебель какая-то, — добавляю для убедительности. Ну должен же он знать, откуда это! Кроме него ведь никто мою каюту открыть не мог. Азамат нервно сглатывает. В этот момент из кухни выходит Алтонгирел, в одной руке держа пиалу с чем-то жидким, а другой набивая что-то в мобильник. — Ну чего, подарил подарки? — спрашивает он на всеобщем, не поднимая головы, видимо, переключиться не успел на нужный язык. Азамат закрывает глаза и прерывисто вздыхает. И тут до меня начинает доходить. Ой-****-что-ж-я-такая-дууууууууууууууура!!! Так, только не давать сатисфакции Алтонгирелу. Пусть думает, что у нас всё прекрасно и полное понимание. Пользуясь тем, что духовник всё ещё смотрит в телефон, молча хватаю Азамата за руку и тяну в сторону двери, обильно жестикулируя. Он послушно выбирается из-за стола и вслед за мной выскакивает из столовой. Алтонгирел так нас и не замечает, занятый топтанием по клавишам. Теперь, в коридоре, меня начинает разбирать хохот, когда я понимаю, как всё это должно было выглядеть со стороны. Я так смеюсь, что еле могу стоять, и в то же время понимаю, что Азамату моя пантомима должна сильно действовать на нервы, особенно в свете только что произошедшего конфуза. В итоге я просто вешаюсь ему на шею и продолжаю хохотать до слёз, икоты и боли в животе. Когда я наконец обретаю способность стоять сама, Азамат уже готов вызывать психовозку, хоть и не знает, что это такое. Да уж, какой бы реакции он ни ожидал на свои дары, я отколола нечто совершенно иное. — Так это что, всё подарки мне? — говорю между иканиями, вытирая глаза. — Ну да, — отвечает он жалобно. — А почему так много? — еле выговариваю я. Хочется ещё спросить, а почему там мебель, но у меня в данный момент ограниченная способность к членораздельной речи. — Вы считаете, что это много? — поднимает брови Азамат. — А ты — что мало?! — выдавливаю я сквозь новый приступ хохота. Приходится упереться руками в коленки, чтобы устоять. — Да там всего около пятидесяти предметов, — смущённо говорит мой супруг. — Всего?! — взвываю я и захожусь кашлем. Господи, я пару лет так не ржала. Вот вечно так, когда нельзя… После небольшого приступа кашля ко мне возвращается человеческий облик, но глаза приходится вытирать снова. Несчастный Азамат стоит и смотрит на меня с совершенно убитым видом. Бедняга, какая же у него жизнь жестокая. — Ну пошли, — говорю, — буду распаковывать. — А я-то зачем? — моргает он. Решил, наверное, что я вознамерилась поставить личный рекорд по заведению его в тупик. — Ну как, а кому я буду спасибо говорить? У нас принято в присутствии дарителя открывать. Он только пожимает плечами и послушно идёт за мной.  Глава 13. В которой накаляются межкультурные страсти   Оставляю Азамата переминаться в дверях, а сама, с трудом найдя между коробками место для ног, принимаюсь распаковывать. Начинаю с той, где видела одежду — можно сразу будет убрать в шкаф и освободить пространство. Там не просто одежда. Там платья. Длинные, тонкие, из яркого тамлингского шёлка всех цветов радуги — к счастью, не больше двух цветов на платье. Их там штук двадцать, наверное. У меня аж в глазах рябит. Вытаскиваю все подряд, прикидываю на себя — как раз должно быть. Боже мой, я не носила таких с двадцати лет! Хочется немедленно влезть во все сразу, но я тогда до ночи не управлюсь со всеми подарками. — Какая невероятная красота! — решаюсь наконец разбавить словами нечленораздельные восторженные звуки, которые издаю с момента извлечения первого платья. Азамат вздыхает с облегчением. Неужто думал, что мне может не понравиться? — Сейчас померить? — спрашиваю напрямую. — Да вы устанете столько мерить, — поднимает брови. — Ладно, будем постепенно, — охотно соглашаюсь я и аккуратно сгружаю всё содержимое коробки в шкаф. Собственные покупки я ещё не разбирала, так что там пока есть место. В соседней упаковке — примерно полкубометра размером — как я уже знаю, всякие шампуни и прочие гели. Я распаковываю её больше для вида, и так понятно, что мне теперь на пару лет хватит. Сверху несколько флаконов разных средств той же фирмы, что у Азамата бальзам, под ними невероятно дорогие кремы, потом… Да тут всё на вес золота. Мне даже как-то неудобно становится, я явно стою дешевле, чем всё, что тут напихано. — Тут целое состояние, — говорю благоговейным шёпотом. — Мне страшно представить, сколько всё это стоило… — Что-то не так? — переспрашивает Азамат. — Нет-нет, — говорю быстро. — Всё прекрасно. Просто так много… и всё такое дорогое… Его явно напрягает моя растерянность, а я не могу найти в себе сил с ней справиться. Я не знаю, как правильно радоваться, чтобы ему было приятно. Ладно, будем действовать на физиологию. — Иди сюда, — маню его рукой, чтоб нагнулся. Он наклоняется ко мне, всем своим видом выражая усилие хоть что-то понять в моём поведении. А я прихватываю его под скулы и целую в обе щеки. — Спасибо тебе, солнце, — говорю растроганно. И ещё обнимаю для пущего эффекта. Когда отпускаю, в глазах у него звёздное небо — никакого космоса не надо. И руки дрожат слегка. Ого, да он так не доживёт, пока я закончу все подарки смотреть. — Я рад, что вам нравится, — говорит неверным голосом. Надо его как-то отвлечь, пока ещё на ногах стоит. — Давай это сразу в ванную, — говорю. Одна я эту коробку не то что не подниму, а даже и не сдвину. Он, конечно, кивает и переносит её, куда указано, лавируя между прочими подарками, и на вид ему это стоит не больше усилий, чем перенести пляжный надувной мяч — размер большой, веса никакого. Я тем временем берусь за тару поменьше в надежде, что там будет что-нибудь не вызывающее у меня спазмов в кошельке. Ага, понадеялась одна такая. Там бук! Ну что ж, это сильно облегчает жизнь, хотя от Азамата я не ожидала. Его, по-моему, устраивало, что я к нему хожу за каждым письмишком. Бук большой, диагональ побольше, чем у капитанского, но это и хорошо. Таскать мне его вряд ли придётся, а большой экран удобнее, да и по клавишам попадать… Сенсорные ведь небось. Открываю на всякий случай — ба, да там альтернатива! Встроенная сенсорная клавиатура и подключаемая человеческая! Вот это я понимаю: всё продумано. Азамат уже опять пробрался к двери, и я поднимаю на него затуманенный счастьем взгляд: — Спасибо! Это прямо как специально для меня модель! — улыбаюсь на все тридцать два зуба. Он тоже слегка улыбается. Кажется, шок от моих бурных благодарностей немного прошёл. Погоди у меня, ещё сегодня привыкнешь. Бук я торжественно водружаю на стол, где ему и место. В соседних с ним коробках обнаруживаются телефон, камера, отдельный нетбук, нечто звуковоспроизводящее марсианского вида, тоненький карманный бучек для чтива и заметок, ещё какая-то фигня, объединяющая в себе функции всего вышеперечисленного, и ещё целая коробка с техникой, о назначении которой я могу только догадываться. Я складываю коробки в аккуратные штабеля на столе, не прекращая расписывать, как мне жизненно необходимы все эти устройства и как он удачно выбрал как раз нужные модели. Лучше всего он попал с телефоном, он тоже с альтернативой— кнопки или сенсор. Впрочем, у Алтонгирела, кажется, похожий, так что это, видимо, просто модная на Муданге модель. Но меня ужасно радует, что можно задвинуть клаву и не бояться случайно прикоснуться к сенсорной поверхности, а можно отодвинуть — и в два движения добыть нужный контакт. И вся опознаваемая мной техника совместима между собой! — А это что? — спрашиваю, тыча пальцем в коробку. Теперь я прокопалась к стулу, и его можно выдвинуть. Азамат подходит поближе посмотреть, про что я спрашиваю, и я, пользуясь моментом, залезаю на стул и повторяю номер с поцелуями. Он глядит, как будто постиг Дао, и мне становится смешно. Ах да, ему, наверное, странно, что я к его обожжённой щеке не брезгаю прикасаться. А я уже и забыла, что должно быть неприятно… Алтонгирел бы удавился, если б узнал, что все его напоминания напрасны. — Вам… действительно интересно, что там, или это был отвлекающий манёвр? — хрипловато спрашивает Азамат. — Одно другому не мешает, — говорю, осклабившись. Он тоже ухмыляется. Кажется, начинает осваиваться с моими причудами. — Это ларец с расширенным внутренним пространством. Восемь кубометров… — Их уже пустили в продажу? — удивляюсь я. Сашка принимал какое-то косвенное участие в разработке этих штуковин, правда, давно, но он следит за процессом. Он бы мне сказал… — Ну не совсем, — довольно улыбается Азамат. — Это пока ещё тестовая партия… Но я вас уверяю, они прошли уже достаточно проверок, чтобы можно было спокойно пользоваться. Это он где-то свистнул… или купил дивайс, которого и на рынке-то ещё нет?! Вот это да… — Ничего себе, — говорю. — Мне ещё никогда таких крутых подарков не дарили, да ещё так много! — Да где много… — отмахивается он. — При нашей с вами разнице в положении, да ещё если учесть, что я до женитьбы ничего не дарил, должно было быть несколько сотен предметов, но я многое не решился взять, потому что плохо знаю ваши вкусы. Тем более что далеко не все традиционные подарки уместны в космосе. Несколько сотен! — Слушай, Азамат, — говорю, — не надо несколько сотен. Побереги кошелёк для чего-нибудь более полезного. — А что может быть важнее для меня, чем ваш комфорт? — говорит он с лукавой искоркой в глазах. У меня опять возникает это безумное чувство, что я знаю его уже сотню лет. Но от его слов я слегка смущаюсь и отвожу взгляд, который падает на фотокамеру. О! К счастью, все причиндалы уже внутри, так что я успеваю сделать снимок прежде, чем Азамат отшатывается. — Ну зачем, Лиза? — он закрывается на случай, если я попытаюсь ещё пощёлкать. — Я этого так не люблю… — Прости, — делаю щенячьи глазки, — я понимаю, но мама очень просила прислать фотографию. Ну не обижайся. Приходится снова намотаться ему на шею — это гораздо удобнее, когда стоишь на стуле. Я чувствую, как он начинает расслабляться и — о чудо — даже обнимает меня сам. Не иначе неподалёку взорвался Красный Гигант. Мы зависаем во взаимообёрнутом положении, но я слишком наклонилась вперёд, и стул подо мной решает, что ему пора на место. Я соскальзываю, и Азамат воспринимает это как сигнал поставить меня на пол. Ладно хоть не дал упасть, а то знаю я его, ещё постесняется ловить… Следующая партия подарков несколько менее приятна — это духи. Не то чтобы я имела что-то против духов в принципе, просто мне запахи нравятся — один на миллион. И я очень, очень сильно сомневаюсь, что у нас с дорогим моим инопланетным дикарём может быть одинаковое представление о приятных ароматах. И ещё отдельно я не хочу распылять все эти пахучие жидкости у себя в каюте. Не знаю, с какой скоростью тут вентилируется… Вот только как всё это объяснить Азамату? — Честно говоря, я просто взял всё, что на слуху, — винится мой благоверный. — Подумал, может быть, вы на досуге выберете что-нибудь. О-о, мне кинули спасательный круг. — Ты моё солнышко, — целую его в плечо. — А не проще было со мной в магазин сходить? — Ну это уже тогда как бы не подарок, — протягивает он. Боже, как всё сложно. — Ладно, — говорю, — я обязательно всё перенюхаю. Следующим номером нашей программы оказываются драгоценности, и вот тут мне уже становится нехорошо. Я не понимаю, как можно в здравом уме потратить столько денег. Оно, конечно, всё красивое и блестит, но я-то хорошо если раз в месяц надену деревянные бусики, а серёжки и вовсе одни и те же годами ношу, не снимая. И что я буду делать с сотнями каких-то колье с изумрудами? Не говоря уже о кольцах, которые вообще не ношу. Лучше б деньгами выдал, честное слово. Изо всех сил стараюсь изобразить восторг и проваливаюсь с треском. — Вам не нравится, — с печальной улыбкой констатирует Азамат. — Ну что ты, конечно нравится! — делаю я последнюю жалкую попытку. — Всё такое красивое… — Зачем вы врёте? — удивлённо и насторожённо спрашивает он. Вот так вот! Я аж зубами клацнула от неожиданности. Вот вам и весь такт. Пялюсь на него, как солдат на вошь, глазами хлопаю. — Ну-у, как бы не хочу тебя расстраивать, — говорю наконец. Ладно, если так хочешь, чтобы я призналась, что мне не нравится… — А чего мне расстраиваться? Вам и так понравилось гораздо больше вещей, чем я ожидал. Хотя теперь я уже не уверен, что это правда… Приехали. Я тут изо всех сил стараюсь, как лучше, а он меня подозревает в подлоге. Замечательно! — Ну хорошо, хорошо! — внезапно начинает тараторить он. Видно, я что-то такое выразила на лице угрожающее. — Если вам удобнее, чтобы я считал, что вам всё нравится, то, пожалуйста, я верю! Господи, я даже рассердиться на него не могу! Это же надо, какая предупредительность. Так, подруга, давай-ка без ссор. Тебе и так достался мужик высшего сорта, нечего тут по мелочам возбухать. Надо спокойно постараться принять чужие правила. В конце концов, это я у него на корабле, а не он у меня. Разгребаю часть кровати от золота и бриллиантов и сажусь в образовавшуюся проталину, жестом приглашая Азамата присоединиться. Он садится без вопросов. По крайней мере, в эту сторону никаких заморочек с предложением сесть не возникает. — Хорошо, — говорю. — Если хочешь честно, то будем честно. Я редко ношу украшения, и почти никогда драгоценные. И это вряд ли изменится. Мне безумно приятно, что ты готов тратить на меня такие бешеные деньги, но я… как бы… не совсем привыкла к такому… стилю жизни, что ли. — Вы… из небогатой семьи? — спрашивает он осторожно. — Я из обычной семьи, — пожимаю плечами. — У мамы всегда был неплохой доход, но не такой, чтобы скупать все ювелирки вокруг. — А как же отец? Почему ваша мать должна была работать? — не понимает Азамат. — Нету никакого отца, — развожу руками. — О, простите. — Да ничего. Кажется, он решил, что я сирота. — Ну а брат? Он ведь старший… — Младший. — О. Похоже, больше ему сказать нечего. Никогда бы не подумала, что моя семейная история может кого-то так опечалить. — Ты не переживай, — говорю. — У меня нормальная семья, мы не какие-нибудь лишенцы. Азамат кивает, одновременно пожимая плечами. Дескать, как скажете, но у него своё мнение по этому вопросу. Ох, ведь сейчас решит восполнить нехватку роскоши в моём детстве. — Только не надо меня заваливать всякой дорогой фигнёй в надежде, что я привыкну, — предупреждаю на всякий случай. Он кисло улыбается: — Да, я уже понял, что у вас устоявшиеся жизненные принципы. Смеёмся. Кажется, у нас опять всё хорошо. На этой оптимистической ноте я обращаюсь к самой гигантской коробке. — Там правда комод? — спрашиваю. — Да. Я подумал, что вам ведь придётся куда-то складывать всё, что решите оставить. — А что ты сделаешь с остальным? — Что-то верну, что-то раздам ребятам. Боитесь, что выкину? — Нет-нет, я твёрдо уверена, что ты разумный человек. — Лиза, пожалуйста, не надо считать мои деньги. Вы и так зачем-то хотите продолжать работать, хотя я прекрасно мог бы вас содержать. Если вы ещё и не дадите дарить вам подарки, то я вообще не понимаю, зачем было жениться. Я и хочу, и не хочу напомнить ему, что я не собиралась за него выходить. Однако я ведь скоро устану от его представлений о супружеских отношениях. То есть это всё, конечно, прекрасно, но мне попытки меня содержать представляются посягательством на мою свободу. Потому что после таких даров мне будет очень трудно ему в чём-то отказать. Он, конечно, мягкий и застенчивый, но вдруг я его избалую? Тем более он теперь считает, что чуть ли не детдомовку подобрал — а вдруг это резко сокращает между нами социальную дистанцию? — Помоги открыть, пожалуйста, – мне надоедает бессмысленно ковырять уголок коробки. Азамат легко обдирает пластикартон, как будто это папиросная бумага. А у нас гонят, что этот материал выдерживает сколько-то там десятков килограмм… Комод чудесный, светленький с мозаикой из разных видов дерева. Кстати, он и правда деревянный. С ума сойти, я последний раз деревянную мебель в музее видела. Хотя… надо будет повнимательнее присмотреться к мебели на корабле. Я как-то по привычке решила, что пластик… Ладно, так вот, комод. Он не очень глубокий, много места не занимает. Задняя стенка сверху чуть-чуть торчит, и на ней вырезаны всякие завитушки. Изящненько так. Дёргаю ящики. — Ух ты, как легко катаются! И не скрипят! — люблю добротные вещи, ну очень, очень люблю! Азамат прикрывает глаза ладонью, бормоча что-то про гордую нищету и дерьмо с водой в качестве строительного материала. Ладно, он и так во многом показал себя интеллигентом, где-то же должен быть предел. Среди прочих подарков обнаруживаются меха, которые в космосе, конечно, просто жизненно необходимы, но для меня натуральный мех — изрядная диковинка, так что я вполне искренне радуюсь. Носить, конечно, не буду, но потрогать приятно. Дальше следует набор самых невероятных сумочек — под платья, и под меха, и под (о ужас!) мои самошитые штаны. Такая голубенькая в цветочек… Отсмеявшись, снова лезу к Азамату с осязаемыми благодарностями, на сей раз для разнообразия целую в нос. А он-то думал, он уже ко всему привык, ха! Мне кажется, что меня смыло волной бесконечных приобретений и я никак не выгребу сама. Надеюсь, дорогой супруг сократит размах ухаживаний, а то мне и правда как-то неудобно. Азамат тоже не в восторге от нашего культурного обмена, но делает вид, что всё хорошо. Помогает мне настроить бук, и я немедленно обнаруживаю в почте письмо от мамы. *** Ладно, жду. Скажи лучше, какие ему цвета нравятся, а то я тут недавно в старом журнале нашла такую модель мужского блейзера — закачаешься! Уже даже спицы нужного размера купила, разорилась на деревянные! Так ты теперь когда вернёшься-то? *** Далее следует длинный список латинских названий сортовых лилий. — У тебя какой любимый цвет? — спрашиваю Азамата. — Красный, — отвечает, не задумываясь. — А что? — А-а, так, — пожимаю плечами. Пусть будет сюрприз. Кстати, теперь понятно, почему у нас корабль такой гламурный. И тут меня осеняет. — Кстати, ты не против что-нибудь из украшений послать в подарок моей маме? Она-то их носит с удовольствием. — Конечно, конечно, — легко соглашается Азамат. Я тем временем скидываю его фотку с камеры. Хорошо получился, кстати. Ровно такая улыбка, которая его больше всего красит. Прикладываю в обратном письме маме и принимаюсь вбивать давешние обмеры. Азамат некоторое время смотрит, как я перепечатываю с листочка цифры и, похоже, окончательно решает, что мы общаемся шифровками. Потом я сажусь отбирать для мамы золотишко, а он внимательно следит. Запоминает на будущее небось. Охх. — Кстати, Лиза, не знаю, сказали вам или нет, — говорит он после того, как мы вместе распихали его подарки и мои покупки по каюте, — через пару часов будет вечеринка по поводу прощания с ребятами, которые уходят. Не здесь, а в каком-нибудь ресторане. Вы пойдёте? — А ты пойдёшь? — спрашиваю в ответ. Одной не очень хочется, хоть и все относительно свои. — Да, естественно. — А как это будет выглядеть? — Ну как… застолье… Может, в карты поиграем, не знаю. Вот как. То есть ты их уволил, а теперь все вместе пьём на прощание. Удобно. — Ты с ними обоими остаёшься в хороших отношениях? — Да, конечно. А чего ссориться с хорошими людьми из-за ошибки? Только их не двое, а трое. Алтонгирел тоже уходит. Я выпучиваю глаза и вытягиваю шею. — А он-то почему?! — Он не хочет оставлять Эцагана одного. И правильно, в общем. У мальчишки опыта никакого, а голова горячая. Я бы тоже не оставил. Я слегка перевожу дух. Думала уж, из-за свадьбы. Ну то есть в любом случае всё из-за меня. Но неужели Алтонгирела тут больше не будет?! Господи, вот самый лучший подарок! — Ну вот, — говорю с плохо скрываемым торжеством, — из-за меня твой друг уходит… Азамата не проведёшь, конечно. Ухмыляется. — Не думаю, что вы очень страдаете из-за этого. А мне не привыкать, так что всё в порядке. Как-то это не очень убедительно звучит. Ну да ладно, я и так сегодня своим нытьём ему крови попортила. — Так вы пойдёте? — переспрашивает. — Да, конечно. Я решаю тут же надеть одно из свежеподаренных платьев. В конце концов, они действительно невероятно красивые, да и Азамату будет приятно. Кстати, можно сделать вид, что про его любимый цвет я спрашивала для этого. Надеваю красное. На сей раз ребята заказывают такси из расчёта, что все выпьют. Ресторан у них тут уже примеченный — это даже, скорее, паб. Огромный бар, а меню небогатое. Моё платье производит должное впечатление: Азамат медово улыбается, кое-кто из ребят краснеет. Слышу краем уха бормотание Алтонгирела, что, дескать, если её по-женски одеть, то как будто не такая уж и стерва. В его устах — просто комплимент. Мы употребляем довольно вкусные мясные пироги из слоёного теста (секрет которого мечтает раскрыть Тирбиш), а потом бармен выкатывает на середину зала большой полированный стол с какими-то фишками. — А вы будете играть в бараньи? — спрашивает Азамат. — Во что?. . Оказывается, что это такой первобытный вариант бильярда. На стол высыпаются раскрашенные в разные цвета косточки из бараньего коленного сустава. Косточка почти кубическая, чуть продолговатая, и у неё есть четыре стороны, которые по-разному выглядят. Задача —щёлкнуть пальцами по одной косточке так, чтобы она проехала по столу и вышибла другую, лежащую той же стороной вверх. Если заденешь прочие — проштрафишься. Игра оказывается азартной до невозможности. Народ болеет за игроков с хохотом и гиканьем, игроки шепчут заговоры и по-особому плюют на пальцы, официанты между собой делают ставки, кто сегодня больше всех выиграет. Муданжцы пьют пиво или хримгу — зеленоватое пойло из кислого молока. Я пробую его у Азамата из пиалы (что вызывает странное оживление среди команды) и понимаю, что смогу сделать ещё глоток разве что под страхом смерти. Впрочем, Азамат так доволен, что я попросила отпить у него, что даже не замечает моей перекошенной физиономии. В итоге я пью какое-то тамлингское фруктовое вино и хорошо себя чувствую. Ирнчин, правда, с неодобрением отмечает, что в нём девять градусов — их-то напитки все ещё слабее. Я на это возмущённо отвечаю, что четыре или девять — разницы нет, и оставьте меня в покое. А потом я подключаюсь к игре, и у меня даже прилично получается. В общем, вечер удаётся на славу. Почти. Непостижимым образом я остаюсь единственной трезвой во всей компании. То есть Азамат тоже почти трезвый, но он, кажется, ограничился двумя пиалами хримги, а она, как я поняла, совсем слабенькая, и то у него так усилился акцент, что я еле понимаю, что он говорит. Ирнчин вообще перешёл на бессвязное бормотание, хотя ещё способен пройти по прямой. А вот остальных развезло совсем. Мужик с родинкой во всю щёку — Орвой — затягивает пронзительно-тоскливую песню, и её быстро подхватывают все, особенно провожаемые. На Азамата она действует угнетающе, не знаю уж, что в ней поётся — поди разбери. Он извиняется и выходит подышать на улицу. Мне всё-таки интересно послушать, вдруг что пойму, но там такие переливы… Поют они, в общем, неплохо, хоть и пьяные в дым. Вообще, так странно, неужели они реально столько выпили этих слабеньких напитков? Такие большие мощные мужики… Через стол от меня кто-то уходит избавиться от лишней жидкости, кто-то возвращается, происходит ротация, и я оказываюсь напротив Алтонгирела. Он ещё сохраняет человеческий облик, хотя на ногах стоит плохо. Салютует мне пивной кружкой. Я ему в ответ своим бокальчиком. Ладно уж, напоследок можно и поласковее. Он не поёт, хотя когда запевала забыл слова, подсказывал. Духовникам не положено, что ли? — Да ты не пьянеешь, барышня, — говорит он мне. На его дикции алкоголь почти не сказался. — Да я почти не пью, — отмахиваюсь. Ещё не хватало сейчас перед ним выпендриваться. — Кане-ечно, — протягивает он язвительно. — Тебе надо, чтоб голова была ясная. Спьяну-то труднее притворяться, что он тебе нравится. А не будешь ласковой, не будет тебе брюликов, — он делает шутливо угрожающий жест по типу «идёт коза рогатая». — «Брюлики» меня интересуют в последнюю очередь, — отвечаю сухо. Что возьмёшь с пьяного обиженного **** в худшем смысле слова? — Да, да, ты ж святая, — кивает он, расплёскивая пиво. — Все женщины замуж выходят ради денег, а ты, конечно, из жалости. Вот идиот. Уйти, что ли, к Азамату? А то опять заеду Алтоше куда не надо. — Пра-ально, беги ему пожалуйся на меня, — усмехается этот гад. — Один друг у него был, так тебе вот надо было нас поссорить! — Да уж ты друг, — говорю. — При каждом удобном случае опускаешь его прилюдно, чтоб не забыл ни в коем случае, какое с ним несчастье случилось. В кои-то веки он кому-то понравился, так тебе надо обязательно всё испортить. Хорошенькая дружба! Он с грохотом ставит кружку на стол. — Я, между прочим, единственный, кто с ним остался! — То есть все прочие — совсем помёт? — Я ещё посмотрел бы, осталась бы ты или нет, — кривится он. И что это должно значить? — Я уже осталась, если ты забыл. — Ха! — он окидывается на спинку стула. — Если б дело было в одной только роже, много кто бы остался. Но ты же самого интересного не знаешь. Ага, расскажи мне, что у него и на груди шрамы есть. Я умру. — Чего же? — Не-ет, я тебе не скажу, — он явно забавляется, что знает что-то, чего я не знаю. Может, мне всё-таки слинять и не тешить его самолюбие? Жаль, Эцаган задрых. А то мог бы отвлечь. Алтонгирел осушает кружку и требует ещё. Потом пронизывает меня расчётливым взглядом, насколько ему удаётся его сфокусировать. — Или сказать, — размышляет он вслух. Ну нет, просить не буду, и не надейся. — Вот заодно и посмотрим, насколько ты в нём заинтересована. Пожимаю плечами. Смотри, что хочешь. Мне бояться нечего. — Его изгнали с Муданга, — внезапно очень чётко говорит Алтонгирел. — Он вне закона. И никогда не сможет туда вернуться. Я, наверное, всё-таки слегка под мухой, потому что после этих слов начинаю ждать, что вот сейчас меня окатит, как холодной водой, осознанием, а оно всё не окатывает. Я так увлекаюсь собственными ощущениями, что напрочь забываю как-то осмыслить сказанное. Ну изгнали. Небось тоже за лицо. Ну не может вернуться. Не очень-то и хотелось. Хотя ему, наверное, хочется. Завод там хотел построить, помню. Фотографии в иллюминаторе помню. Ностальгия, наверное. Бедный. У пафосных мужиков всегда ностальгия. А мне вот непонятно, что такого — было одно место, стало другое… Ничего, я ему сплету гизик, он порадуется, и всё будет хорошо. Сквозь сонное сознание слышу голос Алтонгирела: — Что, охотница за капиталом, поняла, во что вляпалась? Нужны тебе деньги, добытые грязными руками? Уродство ты терпишь, а как насчёт того, что Совет Старейшин не допускает его на родную планету? Или ты за деньги с любым уголовником трахаться готова?! Я даже не заметила, как он встал и навис надо мной через стол. Глаза горят, на губах пена. Думаешь, напугал? Думаешь, я тебе спущу такие слова о моём муже? Встаю, забираюсь на стул, если уж у нас тут конкурс, кто выше. — Ты кусок дерьма! — объявляю звонко. — Всё никак не переживёшь, что он тебе не дал пятнадцать лет назад, а потом тебе самому противно стало! А теперь появляюсь я и оказывается, что шрамы — не помеха для любви. Вот ты и убедил себя, что это у меня не любовь, а корысть. Тогда ты вроде как не виноват, что прикоснуться к нему брезгуешь, ведь все брезгуют, значит, ты не хуже всех! Ты его хочешь, а не можешь, а я могу, вот и всё тут! В этот момент на стол между нами ставят новую кружку пива, и с моей лёгкой ноги её содержимое немедленно окатывает Алтонгирела целиком.  Домой на корабль народ возвращается довольно понуро. Моё сольное выступление не прошло незамеченным, и многие, похоже, разделяют моё мнение насчёт мотивов духовника. Однако на меня никто не смотрит. Азамат, как выяснилось, не просто пошёл воздухом дышать, а прогулялся до самого корабля, да так там и остался. Видно, не очень-то ему на самом деле было весело провожать уволенных. Или Алтонгирела. Или этот гад и капитану что-нибудь приятное сказал. Небось про меня напоследок проникновенную речь толкнул. На корабле я вижу Азамата только мельком — его кто-то окликает по делу. Я топаю к себе. Вторая половина дня сегодня явно не удалась. Эх, а всё так хорошо начиналось… Теперь ведь Азамат починит замок, и больше я к нему под бок не прокрадусь посреди ночи. И Эцагана жалко. Мало того что уволили, так ещё я Алтонгирела разозлила, он теперь совсем невыносимым станет. Интересно, подозревает ли Эцаган, что у Алтоши чувства к капитану? Наверняка, уж он-то должен понимать. Бедный мальчишка, и чего он с этим гадом связался? Что-то всё плохо. Иду в душ и заваливаюсь спать. Стоит мне отключиться, как кто-то громко стучит в дверь. Ну кого принесла нелёгкая? Стук настойчиво повторяется. Кому-то сильно надо. Ой, а что если кому-то врач нужен? Мгновенно просыпаюсь и открываю дверь. В каюту чуть ли не впадает Азамат. — Что такое?! — спрашиваю, в спешке одёргивая футболку (не доползла ещё новую пижаму достать). Он закрывает дверь у себя за спиной и выпаливает: — Лиза, всё не так, как вы подумали! Мой мозг принимает вид кубика Рубика в положении, наиболее удалённом от «собрано». — А как я подумала? — Про то, что… Алтонгирел… А. Господи, нашёл из-за чего меня будить. Расслабляюсь, втягиваю ноги под одеяло. — Успокойся, я понимаю, что ты с ним не спишь. — Ч-что? — переспрашивает Азамат в полном замешательстве. — Неважно, — смеюсь. Кажется, кто-то тут совсем неиспорченный. — Его фантазии — его проблемы. — Это не фантазии, — мрачно вздыхает Азамат. Что-то я уже ничего не понимаю. Двигаюсь поближе к стенке и хлопаю по краю кровати: — Садись и объясни толком, что я, по-твоему, не так поняла. Он садится, глядя на меня насторожённо. Ждёшь, что завизжу и шарахнусь? Щаззз, я слишком спать хочу. Обхватываю его руку вокруг локтя, пристраиваю голову на плечо. Вот она я, никуда не денусь. — Мне передали, что он вам сказал про… про изгнание. — А-а, — говорю глубокомысленно. — Да, чё-то такое брехал. — Вы ему не поверили? — Не помню. Я решила, что он опять пытается испортить тебе жизнь. Азамат обречённо вздыхает. Что так? — Ладно, раз уж я к вам вломился ради этого, придётся всё равно рассказать. Я думал, вы ему поверили, и… — Ну-у, так что там? Расскажи мне страшную сказку на ночь. Он внезапно гладит меня по голове, бережно так, медленно, как будто хочет запомнить ощущение. — Меня действительно изгнали с Муданга, — говорит он. — Уже пятнадцать лет как. Я некоторое время жду продолжения, но оно не следует. Неправильная сказка. — И что? — Я должен был вам сказать, но… — Да ладно, ты ещё много чего о себе не рассказал. Он озадаченно прокашливается. — Лиза… Вы понимаете, что по муданжским законам я преступник? Я слегка поднимаю голову, чтобы заглянуть ему в лицо. — Да они там все рехнулись, на твоём Муданге, — говорю. — Ничего удивительного, что их джингоши завоевали, если выгонять таких, как ты. Азамат пару секунд осмысливает мою позицию. — Вы считаете, что это было несправедливо? — Конечно! — заявляю я со всей сонной пьяной уверенностью. — Ты у меня лапочка и ничего плохого не сделал. Он начинает хохотать. — Господи, Лиза, какая вы доверчивая, я не могу… — Да ну тебя, ложился бы спать, вот охота рефлексировать! И вообще, знаю я вас, муданжцев. Небось из-за лица и выгнали. Он снова вздыхает. — Ну, косвенным образом. От меня отрёкся отец. Из-за лица. Я не был женат и по закону не имел права оставаться на планете после этого. Вот тут я просыпаюсь. — ЧТО он сделал?! — Ну он никогда меня особенно не любил, а тут… Он уважаемый человек. Я бы портил ему репутацию. А у него есть ещё младший сын, образцовый семьянин… В общем, он предпочёл от меня избавиться. Кажется, я разучилась дышать. — И… и никто не вправил ему мозги? — А кому нужен человек, который не нужен собственному отцу? — горько усмехается Азамат. — Тем более отец — мудрый, влиятельный человек. Глупо с ним спорить. — Нет-нет, погоди, ты что, считаешь, что он мог быть прав?! — Ну… — он как-то неуместно смущается. — А вы тоже считаете, что нет? Мне кажется, у меня глаза на стебельках вытянулись. — Он. Не. Может. Быть. Прав. Он старый засранец, который не понимает, каким сыном его незаслуженно наградила жизнь!!! Азамат выглядит так, как будто сейчас заплачет. — Вот и… Алтонгирел был единственным из моих друзей, кто так считал. — И почему он за тебя не вступился? — А что он мог? Ему было восемнадцать! — А твой брат? — Ему тоже. И не пойдёт же он против отца. Тот человек решительный, мог и нас обоих выкинуть. — А его самого выкинуть нельзя?! — взрываюсь я. — Что этот ваш Совет Старейшин? Неужели ничего нельзя было сделать?! Азамат некоторое время смотрит в пол, потом качает головой: — Вы не представляете, в каком я был состоянии, когда очнулся и понял, что произошло. У меня несколько недель просто выпали из памяти, я был как в тумане. Помню, как отец зашёл, увидел меня и сказал, что, пожалуй, я для него умер. А потом меня депортировали. Я вцепляюсь в него мёртвой хваткой, чувствуя, как слёзы текут по носу. Господи, а мы-то на Земле боремся с пережитками патриархального мировоззрения… Думаем, это у нас проблемы… А тут отцу не нужен — и без суда и следствия… Жены опять же нет… — Слушай, но теперь-то ты женат, значит, можешь вернуться, — соображаю я. — Всё не так просто, — угрюмо говорит Азамат. Ну да, а я наивная. — Ну рассказывай, как именно непросто. — Видите ли… Алтонгирел ведь не Старейшина, он только выполнял функции посредника на корабле. Он нас, конечно, поженил, но это действительно только здесь, в космосе. А если я вернусь на Муданг, то придётся получать одобрение Старейшин. — Ну. — Ну… вы же не полетите со мной ради… — Конечно полечу! Да я бы слетала только ради того, чтобы оттаскать за бороду твоего чумного папашу, хоть он и не заслуживает такого высокого титула! Азамат обнимает меня и держит долго, как будто привыкая к близости, но я чувствую в его жесте какую-то горечь. — Ты чудо, — говорит он, — но Старейшины кого попало не женят. Они одобрят наш брак, только если сочтут, что мы подходим друг другу. Но ты посмотри, кто ты и кто я, — это совершенно невозможно. — Ну я бы не была столь категорична. И вообще, ты что, не хочешь даже попробовать? — Я… Понимаешь, если они не одобрят, то мы не сможем быть вместе. — То есть как? — Брак будет аннулирован, и всё. И мне нельзя будет быть с тобой. — Что значит нельзя? Улетим на Землю и поженимся там, у нас только ID спрашивают, и никаких подходим — не подходим. Он качает головой. — Нет. Ты, наверное, не поймёшь. Нельзя — это нельзя. Всё. Табу. Прекрасно. То есть или он так и болтается до конца жизни в космосе из-за бешеного старпёра, или нас разъединяют железным племенным законом. Чёртовы дикари! Но не могу же я всё так оставить… В конце концов, Старейшины — старые люди, у них болячек тыщи должны быть, может, мне удастся их уговорить на сделку? Да и вообще, а по-моему, мы хорошо друг другу подходим. К тому же у Азамата много денег, а Старейшины— тоже люди. Господи, вот чёрт, я ведь могу ему сильно исправить жизнь — но рискую его потерять. С другой стороны… он тоже не железный. Закон законом, но легко ли ему будет со мной расстаться по приказу? Может, я его ещё уведу с пути истинного? Ну не могу я поверить, что нас разлучат. Ну вот же как я точно ему под мышку вписываюсь! — Азамат, — говорю решительно. — Надо обязательно попытаться. Я нутром чую, что это дело выгорит. — Это невозможно, — усмехается он, но в глазах у него я вижу проблеск надежды. — Но… если ты хочешь, то мы полетим на Муданг. — Значит, полетим. Продолжение завтра. Фото от пинтерест.