Замуж с осложнениями. Юлия Жукова. Гл. 9-10

 Глава 9. В которой подслушивать оказывается хорошо   В каюте у Азамата, как всегда, почти темно. Он жестом указывает мне на бук, стоящий на столе, а сам садится к ночнику снова что-то ковырять-чинить, не вижу. Я уже привычным движением выдвигаю себе из-под стола растущее там кресло на складной ножке и упяливаюсь в экран. Брат пишет, что детей доставили в целости, он сам видел, как их выгружали. Он пожаловался начальнику насчёт меня, и тот устроил разнос где-то в высших кругах Земного Союза. Увы, ни к чему хорошему это не привело: теперь они твёрдо уверены, что меня нет в живых, а если и есть, то, значит, предала какой-то великий земной секрет. У них там начальство сменилось три года назад, и если прежнее ко мне относилось бережно, то новое знать меня не знает и рисковать из-за меня не готово. Короче, судя по всему в ближайшее время мне на Землю лучше не спешить, мороки не оберёшься. Вот и брат советует найти какую-нибудь халтурку на Гарнете на полгодика, пока там всё уляжется. А то ещё заклеймят меня как муданжскую шпионку. Бред какой-то, честное слово. Зла не хватает! Слышу, как Азамат зевает в другом углу, и злобность моя устремляется в другое русло: ну что вот он сидит, мучается, когда можно лечь и заснуть?! Можно подумать, вся команда следит, бодрствует ли он весь день! То есть от Алтонгирела, конечно, можно и не такого ожидать, но у него сейчас другие проблемы. — Может, тебе всё-таки прилечь? — возобновляю уговоры. — Я уже закончила, не буду мешать. — Да нет, Лиза, не уходите. Вам ведь скучно, наверное, в каюте сидеть. Мне компьютер сейчас не нужен, так что пользуйтесь, сколько хотите. — Если он тебе не нужен, то, может, одолжишь на вечер? А ты бы пока поспал. Оборачивается, смотрит на меня с сомнением. Что, думаешь, я в твои личные папки полезу? Так я и здесь могу, ты же не смотришь. — Ну, конечно, можно и так… — тянет, явно отпускать свой бук со мной не хочет. — Но мне могут звонить… Да понятно уже всё, не отдашь ты мне любимую игрушку. И я не вправе даже просить, и так уже на шею села по полной программе. — Ах да, — говорю, — извини, — улыбаюсь, — я об этом забыла. Но мне там действительно нечего делать больше, так что я пойду, наверное, повяжу… Закрываю бук, поднимаюсь. — А что вы вяжете? — внезапно спрашивает с большим интересом. Опять культурный мем, что ли? — Свитер… маме на день рожденья… — зависаю, стоя у кровати по другую сторону от капитана. — Так странно, — говорит он несколько вымученно, — я думал, земляне не делают одежду вручную. Я фыркаю. — Да это больше ради процесса, чем действительно одежду сделать. Если мне нужен свитер, я его, конечно, в магазине куплю. А вязать можно в подарок, чтобы человек видел, что ты о нём помнишь. Азамат усердно кивает: — Да, у нас тоже так. Самодельное только дарят, никогда не продают. Так и о человеке судят, сколько у него дарёной одежды, настолько его и любят. — Ого, — говорю. — Удобно. А легко ручную работу от покупной отличить? Я вот не всегда справляюсь. — Ну, ручная обычно со всякими узорами, знаете… — неопределённо машет рукой в области воротника. — Вроде как со смыслом. На покупной такого не бывает. — А, так там всякие вышивки-тесёмочки ещё? — спрашиваю с энтузиазмом, воображая пёстрые народные костюмы из старых краеведческих фильмов. Всегда хотела себе сшить что-нибудь этническое, но это же столько труда, да ещё разобраться, что в какие века вышивали да в каком племени… В общем, не люблю я в истории копаться. — Да, там много всего, они пёстрые такие, — поддакивает Азамат с энтузиазмом. — А у тебя есть что-нибудь для примера посмотреть? — спрашиваю. Взгляд его мгновенно потухает. — Что вы, откуда у меня… На секунду лишаюсь дара речи — то ли от возмущения, что такого замечательного капитана никто не любит, то ли от ощущения собственного идиотизма: можно было догадаться, что у него нету. Ладно, теперь надо опять как-то выкручиваться. — Ну не знаю, — протягиваю, пока думаю, что сказать, — ты ведь уважаемый человек. Хотя бы в профессиональном отношении, ага. — Любовь и уважение — разные вещи, — пожимает плечами. Я резко нахожу способ сменить тему, и никакие инстинкты не успевают меня сдержать: — А как по-муданжски любовь? — спрашиваю с горящими глазами. Ну вот, сейчас мне откроется великая истина! — Зачем вам? — усмехается удивлённо. — Просто интересно, — пожимаю плечами, сама наивность. — Все обычно именно это слово на чужих языках хотят выучить. — Странно, что в нём такого особенного? — поднимает бровь. — По-муданжски любовь будет хойх. — О-о, — говорю, — здорово. Хойх. Я запомню. А сама только что не ругаюсь. Как нам преподавали, хойх — это в лучшем случае дружба. То ли наш препод —идиот и сказочку про отсутствующее слово сам придумал, то ли Азамат неправильно понимает, что такое «любовь» на всеобщем. А задавать каверзные вопросы я боюсь, ещё пропалит, что я муданжский знаю. — Ну что ж, — говорю, — я пойду, пожалуй… А то уже устала стоять тут. — А вы больше никакие муданжские слова не хотите выучить? — спрашивает как-то чересчур быстро. Напрягаюсь: неужели засветилась?. . — Да нет, — говорю, — а что?. . — Нет, ничего, — пожимает плечами. И вид у него потерянный. Он пытается меня задержать, что ли? — Там что, за дверью Алтонгирел с дубиной дежурит? — хихикаю. Смотрит на меня, как будто впервые видит, а потом как грохнет хохотать! Боже, как человеку мало надо для счастья. И ведь прямо покатывается, хотя я вроде ничего особенного не сказала. Чувствую, ему тут сильно не хватает поводов для радости. Стою, улыбаюсь, вроде как мне тоже смешно. Наконец он отдышивается, вытирает левый глаз. Правый, похоже, не слезится вообще. Как же страшно жить в мире, где все травмы остаются с тобой навсегда. — Простите, — лепечет сквозь остатки смеха. — Я просто не хотел, чтобы вы уходили. Уй ты мой лапочка! И не постеснялся признаться! Хотя, может, очередное культурное различие… В общем, вместо того чтобы зардеться, я решаю гнусно воспользоваться его слабостью. — Давай так, — говорю. — Я останусь, но ты ляжешь спать. Качает головой: — Это что же, я при вас спать буду? — А что такого? — пожимаю плечами. — Я же врач. При мне сотни людей спят. Некоторых я даже нарочно усыпляю. — Но я так не могу, это невежливо, — начинает бормотать. Ну правильно, а дополнять свою и без того шокирующую внешность кругами под глазами — это вежливо. Да и не юноша уже, надо бы и о здоровье подумать. — У нас с тобой представления о вежливости отличаются, — говорю наставительно. — Да и вообще, мы с тобой уже ночку в обнимку проспали, чего теперь-то стесняться? — Простите, — хмурится. Кажется, я его совсем растревожила. — Это мне надо извиняться. А ты давай ложись и спи, а то уйду. И приду с большим шприцом снотворного, так что тебя двое суток никто не добудится. — Ну хорошо, — ухмыляется, глядя в пол. — Угрозы у вас страшные, я, пожалуй, сдаюсь. Боюсь даже вообразить, как можно проспать больше пяти часов кряду. Пяти? И это всё, что ему надо? Хорошая тренировка, если это, конечно, не расстройство. Но я предпочитаю пока не копать, потому что Азамат наконец-то начинает укладываться, а я демонстративно усаживаюсь за стол и открываю бук: дескать, вот она я, сижу, как пришитая. Судя по дыханию, он отрубается, едва перейдя в горизонталь. И вряд ли проснётся, если я уйду. Но мне спешить некуда, можно и по-честному поиграть. Где тут мой вязальное сообщество?. . Ух ты, как я выпала из жизни — тут столько обновлений! И новых моделей кучу выложили, и процессы у всех продвинулись. Эх, мне бы моё сфоткать, да нечем, а то бы тоже похвасталась. Ладно, хоть соберу новенькое к себе — хорошо, что я догадалась перед вылетом с Земли сделать себе виртуальный диск в Сети, чтобы всё файло было в доступности с любого компьютера. А оттуда уже можно и открыть, и полюбоваться, и прикинуть, насколько сложно это исполнить… Под горячую руку попадают и несколько мужских моделей, которые я обычно игнорирую, потому что брат ручную работу не ценит, а больше у меня сейчас мужиков в поле зрения нету. Во всяком случае, таких, чтобы им что-то вязать. Но тут уж больно красивые, грех мимо пройти. Ссылки-то устареют, поди потом найди эти выкройки, если понадобятся. Кстати, может, мне каких-нибудь швейных руководств почитать, раз уж я тут с машинкой… Я ведь шью-то так себе, это мама у меня всё время, что не в огороде, проводит за машинкой. А я больше вяжу и вышиваю. Ну-ка, ну-ка, что тут насчёт замера вытачек… Тут меня наконец-то посещает идея, которая по-хорошему должна была посетить полчаса назад, а именно — сшить что-нибудь Азамату. Правда, ткани у меня уж больно вырви-глаз, но он же сам говорил, что муданжские шмотки пёстрые… Конечно, пестрота тоже разная бывает. Но связать-то точно не успею. Ладно, в крайнем случае, сошью потом, дома, и пришлю. Или если я на Гарнете застряну, чего, конечно, не хочется, но может не быть выхода, то могу и сама потом подарить. На Гарнете-то Азамат уж не реже чем раз в полгода бывает. Главное сейчас — не упустить момент и обмерить его, пока спит! А то ведь не дастся. Шить без примерки, конечно, хреново, но лучше, чем никак. Прокрадываюсь к двери и пулей кидаюсь к себе. Я ведь брала у Эцагана мерную ленту! Ага, вот она, а вот чем и на чём записать, а то в чужой каюте рыться не хочется. Теперь быстро обратно, пока не проснулся. Захожу на цыпочках, дверь закрываю. Спит. У-ра. Для надёжности сначала трогаю его за плечо. Не просыпается. Впрочем, вспомнить, как я его позавчера трясла и звала, а он не проснулся — можно его ворочать, сколько душе угодно. Если ему обычно хватает пяти часов сна, то и дрыхнет он крепко. Ворочать его тяжело, конечно. Всё-таки он очень большой, а главное, мускулистый, зар-раза. И почему-то у меня такое чувство, что я подстраиваю розыгрыш. Еле сдерживаюсь, чтобы не захихикать. Зато на разбойном энтузиазме горы свернуть можно — а я занимаюсь чем-то очень схожим. Ну вот, всего обмерила на всякий случай. Ох и упарилась. Пойти умыться, что ли, а то совсем неприлично, волосы ко лбу прилипли вон. Надеюсь, у них нет никаких предрассудков по поводу посещения чужой ванной? А, всё равно он спит. Зеркала, как я и думала, нет. В остальном в ванной порядок, полотенца на вешалочках, никакой грязной одежды не валяется. Интересно, кстати, где у них стиральные машинки стоят? Если не в личных ванных, то, значит, где-то централизованно. Надо будет у Тирбиша спросить. На краю ванны два флакона — шампунь и бальзам. Причём шампунь какой-то жуткий, я таким шапки стираю. А вот бальзам прямо золотой — мне этой фирмы один раз крем подарили, и я его экономила так, что на два года хватило. Зато теперь понятно, как Азамат свою гриву расчёсывает. С этим-то бальзамчиком корабельный канат гребешком расчесать можно. Ладно, что-то я увлеклась сованием носа в чужую жизнь. Азамат, конечно, сам виноват — зачем ему было надо, чтобы я тут сидела? Какой ему кайф, что я просто сижу рядом и тыкаю в комп? Даже не разговариваю с ним… Может, конечно, количество часов, что я с ним провожу, отражается на его престиже… Но тогда бы Алтонгирел так не зверствовал, наверное. Если он и правда такой хороший друг, как Азамат полагает. Ну хорошо, может, там какие-нибудь эзотерические соображения, недоступные простым смертным. Потому что трудно мне как-то поверить, что ему так нравится смотреть на мой затылок. А, ладно. Пойду обратно за комп, накопаю ещё выкроек. Где-то я там видела страничку, где можно ввести обмеры, а оно само всё посчитает… В следующий раз я отлипаю от компа, когда просыпается Азамат. И обнаруживаю, между прочим, что у меня затекла шея. Ого, а время-то восемь вечера! Однако давно я до Сети не дорывалась, так ведь и заночевать могла. Азамат ворочается и потягивается с очень довольным видом, и тут замечает меня. Видимо, он успел забыть о нашем договоре. — Я думал, вы уйдёте, — говорит он сиплым спросонок голосом. — Почему же? Я ведь сказала, что останусь. — Ну… не так долго, сейчас ведь уже вечер. — А я тут зачиталась, — машу рукой в сторону бука, — не заметила, сколько времени прошло. В полутьме мне кажется, что он улыбнулся шире, чем обычно. — А говорили, вам там нечего делать. — Делать-то нечего, бездельничать есть чего, — ухмыляюсь. — Мы можем ещё успеть на ужин. — Ах да, действительно, ужин! — он приподнимается на локте, чтобы взглянуть на часы, стоящие под таким углом, что ниоткуда толком не видно. Мне, после того как я ворочала эту тушу, просто удивительно, как он легко двигается. — Ну пойдёмте, пойдёмте. Когда мы являемся на ужин, все как-то нехорошо оборачиваются. То ли мы слишком близко друг к другу, то ли слишком довольные… Не знаю. Но хорошо, что Алтонгирела в кухне нет. Кстати, надо проведать пациентов. Прямо после ужина отправляюсь сначала к Гонду — благо ему как раз понесли еду. Всё-таки Азамат его голодом не морит. У него всё по-прежнему, ничего не болит, и с наказанием своим он свыкся. После него иду к Эцагану. Уже у самой двери едва не сталкиваюсь с Алтонгирелом, который как раз выскочил в коридор и понёсся в сторону кухни так быстро, что волосы развеваются. Стучусь и захожу. Эцаган сидит на кровати с бодрым видом и подозрительно красными губами. Это, кстати, очень хорошо. Это значит, что они не поругались из-за Эцагановой выходки. А то ещё не хватало, чтобы у Алтонгирела начались проблемы в личной жизни, он же мне тогда покоя не даст вообще. — Хорошо выглядишь, — говорю. — Как жизнь? — Терпимо, — ухмыляется. — Алтонгирела есть отправил? — спрашиваю одобрительно, пока проверяю пульс. Пожалуй, кровообращение восстановлено, новую капельницу ставить не буду, только антибиотиков ещё вколю. — Вообще-то мне принести, хотя я надеюсь, что он тоже что-нибудь съест. Я делаю страшные глаза. — Ты чего, тебе рано есть! У тебя ещё кишки не срослись. — Но ведь хочется, — жалобно скулит Эцаган. Какой он всё-таки ещё маленький! — Я тебе сейчас сахара в кровь загоню, от голода не помрёшь. А есть тебе нельзя. — Ну хоть чуть-чуть… Странно, после таких травм обычно аппетит долго не появляется. Уж никак не раньше, чем кишечник заживёт. Посмотреть, что ли, на него. — Давай-ка я гляну, — говорю, берясь за сканер. Эцаган с интересом рассматривает свой заклеенный живот. Пластыря тоже не видел? А вот тут уже кое-что, чего я не видела… Чтобы ткани настолько восстановились за какие-то двенадцать часов?! Не может быть! Если только предположить, что у муданжцев регенерация идёт быстрее, чем у нас… Вон Азамат и спит мало. Хм. — Если палец порежешь, насколько быстро заживает? — спрашиваю для проверки. — Ну, за пару часов, наверное, а что? — Так, чтобы совсем следа не осталось? — Без следа за день. А что? Задумываюсь, барабаню пальцами по одеялу. Ну ладно, видимо, и правда быстрее восстанавливаются. Теперь я об этом аккуратно помолчу, а потом мы с одной надёжной подругой из центра генетических исследований получим нобелевку. — Разрешаю попить бульона. И не надейся, я тут буду стоять и прослежу, чтобы ты больше ничего не съел. — Ура! — Эцаган делает какой-то жест рукой, видимо, означающий победу. Внезапно он хмурится. — Ой, а можно вас попросить, пока Алтонгирела нету, посмотреть, что у меня там на лбу? — Ты хочешь сам посмотреть или чтобы я посмотрела? — криво ухмыляюсь. — Ну… я просто хочу знать, как буду выглядеть, до того, как он увидит… Взгляд его становится весьма тоскливым. Ох уж мне эти эстеты. — Эцаган, я думаю, уж раз он до сих пор сидит у твоей постели, как пришитый… — Да я знаю, что он меня не бросит! — выпаливает Эцаган раздражённо. Видимо, я сегодня не первая с умными мыслями. Или Алтонгирел его сам задолбал уверениями. — Я просто хочу знать, что там. Ладно, в конце концов, можно и показать. С такой-то регенерацией там уже должно быть не страшно. Поливаю пластырь перекисью — этот, хирургический, от неё сразу теряет липкость. Собственно, всё совсем здорово: на месте лазерного ранения еле заметная блестящая полоска и больше ничего. Моя машинка да их регенерация — вот он, рецепт чуда. Эцаган замечает моё обалделое выражение и кидается к зеркалу, которое, к счастью, просто по другую сторону кровати. — Руками не трогай, — говорю. Всё-таки кожа нежная ещё, не стоит. Вижу в зеркале счастливую физиономию пациента: вот она, вечная награда за труды. Впрочем, от денег я тоже не откажусь. Да ладно, едой и транспортировкой откупились. И тут, конечно, для пущего драматического эффекта, входит Алтонгирел с сервировочным столиком. Пока длится немая сцена, я успеваю откатить столик в сторону, чтобы не свалили, и выскочить из каюты в коридор. Общение пациента с семьёй я наблюдать не нанималась. Стою, жду, пока наобщаются, чтобы проследить за кормлением. В конце коридора нарисовываются Азамат с Тирбишем. Заметив меня, ускоряют шаг. — Что-то случилось? — спрашивает Азамат озабоченно. — Да нет, просто жду, когда эти двое там внутри смогут воспринимать информацию. Тирбиш осторожно заглядывает в щёлку. — Ух ты… у-у-ух ты… — Что, уже секс? — спрашиваю настороженно. С этим пока всё же лучше погодить. — Не-ет, — хихикает, — но прикольно. Азамат складывает руки на груди и вперяет в меня якобы укоряющий взгляд. Я усмехаюсь, но молчу, как партизан. — О, — говорит Тирбиш. — Можем входить. Они входят, и я следом. Наши голубки слегка раскраснелись, но оба совершенно счастливы, удивительно, что нас заметили. — Ого, — говорит Тирбиш. — Вообще ни следочка! Вот это я понимаю, земляне крутые! Азамат некоторое время просто стоит у двери, качая головой, потом слегка улыбается и говорит: — Тебе невероятно повезло. — Знаю! — радостно отвечает Эцаган. — Госпожа Лиза, я ваш вечный должник! Закатываю глаза в лучших традициях Алтонгирела. Хорошо хоть сказал он это весело, а то меня бы замутило. — Ты, — говорю, — давай пей свой бульон, пока не остыл, а то щас ещё одну капельницу получишь. Алтонгирел быстро подвигает ему столик и даже полотенчико подкладывает в качестве нагрудника. Полюбовавшись, как Эцаган лопает бульон, духовник оборачивается ко мне. — Лиза, я… — Ты сейчас же пойдёшь спать, — говорю веско, для убедительности хлопая его по плечу. — Разрешаю перед этим тоже принять бульончику. Но потом в койку немедленно. Ага, попытка построить резко возвращает ему привычные манеры. — Ничего подобного, я останусь здесь и… — Ой, Лиза, уложите хоть вы его! — подаёт голос Эцаган. — Мне уже на него смотреть страшно, но он не слушается! — Я лучше знаю, где мне надо быть и когда спать! — огрызается Алтонгирел. О да, как мне его не хватало! Азамат у него за спиной демонстративно хватается за голову. Ну ладно, сейчас обеспечим. Азамат хоть посмотрит, чем я ему угрожала. А Алтонгирелу как раз будет по заслугам. Сделав вид, что отступилась, отыскиваю в своём медицинском мешке пузырёк с сильным снотворным в растворе и новый шприц. Нахально пользуюсь тем, что Алтонгирел понятия не имеет, что всё это такое и как оно работает. Потом прохожу мимо него как бы в сторону Эцагана, но по дороге всаживаю ему шприц в плечо. Духовник только и успевает, что вскрикнуть «Э!», а потом глазки затуманиваются. — Азамат! — говорю. — Лови! И Алтонгирел картинно падает, проваливаясь в сон. Ошарашенный Азамат подхватывает заснувшего на лету духовника под мышки, и они с не менее ошарашенным Тирбишем выносят его прочь. Эцаган провожает их взглядом, застыв с пиалой у рта. — С ума сойти, — бормочет он по-муданжски. Потом залпом поглощает остатки бульона и поворачивается ко мне. — А вы опаснее, чем кажетесь. Я кокетливо пожимаю плечами. А что тут ответишь? Забираю у него пиалу, ставлю на столик. Интересно, Азамат теперь его тоже запрёт, как Гонда? — Какого чёрта тебя понесло на абордаж? Да ещё и без экипировки? Что за детский сад, «назло всем наемся соли и голодным спать лягу»? — Да ладно вам, Лиза, — жалобно блеет Эцаган, подтягивая одеяло к подбородку. Бельё ему так никто и не сменил, идиоты. — Мне ещё капитан всыплет… — И правильно сделает. Я бы на его месте тебя вообще отшлёпала! Мальчишка в ужасе вжимает голову в плечи: — Ой, не надо, пожалуйста! У него такие руки… Я издаю вздох, переходящий в стон. Ну что за люди! — А себя ты, видимо, считаешь чересчур красивым, раз полез в пекло без нужды. — Нет! Просто… всё то время, что вы здесь, Алтонгирел только и думает про вас с Азаматом, а меня как будто вообще нету. — И ты решил привлечь его внимание каким-нибудь геройством. — Ну, я не то чтобы решил… Просто тут подвернулись эти джингоши… — Ясно, — вздыхаю, сажусь на стул. — Я надеюсь, ты получил хороший урок и больше так по-идиотски себя вести не будешь. — Да теперь у меня уже не будет возможности, — уныло хмыкает Эцаган. — В смысле? — моргаю. Он что, всё ещё думает, что не оправится? — Азамат нас выставит. — Куда выставит? — Ну мы с Гондом серьёзно нарушили правила, да ещё и пострадали от этого. Азамат не держит в команде ненадёжных людей, он нас выгонит. Ого. Сурово у них тут. Хотя так и должно быть, наверное, всё-таки не в офисе сидят, а в космосе воюют. — И что ты будешь делать? — спрашиваю, чтобы не создавать тягостного молчания. — Не знаю, посмотрим, — пожимает плечами. — Я много чего умею. Ну да, шить, например. Кстати, я так загребла всё его швейное барахло… — Тебе, — говорю, — машинку сейчас вернуть или можно ещё попользоваться? — Да пользуйтесь. Я так шить-то толком не умею, только чинить, если порвётся. — Спасибо, а то я хотела… — обрываю себя на полуслове. Эцаган, конечно, изрядная девчонка, но делиться творческими планами с ним — это уже как-то слишком. Дальше только нижнее бельё обсуждать. Хотя если подумать… Может, провентилировать с ним мою задумку? А то мало ли какой у них по этому поводу этикет, ещё нарвусь на что-нибудь. — Чего вы хотели? — переспрашивает он тем временем. В глазах живой интерес. — Да я вот думала сделать что-нибудь капитану в подарок… на память… — мямлю неловко. Ох, что-то сейчас будет. Но нет, бури не следует, Эцаган только таращится на меня блюдцеобразными глазами. — Ого, — говорит он после паузы. — Что-то я начинаю думать, может, Алтонгирел зря беспокоится… — О чём? Эцаган, видимо, возвращается к реальности и отмахивается: — Да так, всё насчёт вас. А из чего вы шить собрались? — Это хороший вопрос, — говорю. Добиваться от него, что там Алтонгирел про меня думает, дохлый номер — не станет же он своего любимого мне закладывать, в самом деле. — Я думала подождать до Гарнета, там прикупить тряпку, а потом прислать… — развожу руками, дескать, советы принимаются. — Погодите, — говорит он задумчиво. — У меня кое-что есть… И начинает вставать с кровати. Приходится его быстренько усадить обратно. — Ты куда собрался? — спрашиваю. — Тебе ещё лежать и лежать. — Да я только хотел достать… — Даже не думай. Мои швейные эксперименты не стоят твоего здоровья, лежи уж. Он слегка розовеет, можно подумать, комплимент услышал. Но это хорошо, значит, кровь восстановилась. Вот и цвет лица нормальный. — Ладно, сами достаньте, — разрешает великодушно. — В нижнем ящике комода. Присев на корточки, суюсь в нижний ящик. Там, под пластиковой коробкой, как мне показалось, с бисером, обнаруживается пакет с аккуратно сложенной тёмно-зелёной тканью. Сначала подумала, что шёлк, но при ближайшем рассмотрении она оказалась батистом, просто таким гладким, что блестит. — Ого, — говорю, несколько благоговейно поглаживая мягкую поверхность. — И мне можно это взять? — Ага, — кивает он с кровати. — Берите. Я когда-то прихватил на Брошке по дешёвке, думал поучиться шить. Но так руки и не дошли, а теперь ещё меньше свободного времени будет. — На где? — протормаживаю я. — Брога, это станция небольшая такая, ближайшая к Мудангу. Мы её Брошкой называем. — А-а, ясно. Я… тебе что-нибудь должна за ткань? Дешёвка — дешёвкой, но настоящий лён на Земле — дорогое удовольствие. Деньги-то у меня есть, весь аванс от Дюпонихи на карточке, которую я, к счастью, держала в кармане юбки. — Да нет, вы что! Вы же мне лицо вернули! Ах да. У него ведь нет медстраховки. Ну что ж, прекрасно! — Ну ладно, тогда спасибо за помощь. Только не говори пока никому, — подмигиваю. — Не скажу, — ухмыляется он. — А вы уж давайте шейте. Может, Алтонгирел успокоится… От Эцагана я ухожу просветлённая, прижимая к сердцу материал. Ощущение розыгрыша возвращается с удвоенной силой. Припрятав своё сокровище в каюте, отыскиваю Тирбиша и внушаю ему, что надо сменить окровавленные простыни. Он резво бежит выполнять, хотя уже довольно поздно. Видимо, я на волне вдохновения очень убедительно выгляжу, а может, он боится тоже получить снотворного. Алтонгирела уложили в его собственной каюте, и дверь автоматически закрылась. Пришлось обойти полкорабля в поисках Азамата, который единственный может открывать чужие двери. Вместе с ним и захожу к духовнику. Не то чтобы я озабочена состоянием спящего, а просто очень интересно посмотреть на его каюту. Она до некоторой степени оправдывает ожидания: довольно неопрятная и с явным эзотерическим уклоном. На полу поверх стандартного ковролина плетёные коврики с письменами и какими-то мифическими тварями; у стены большой стеллаж, заставленный коробками. Большая их часть — обычные пластиковые контейнеры, но есть и старые, разрисованные и облупившиеся жестянки, а есть резные сундучки. Всё набито под завязку, крышки не прилегают плотно, тут и там высовываются хвостики от тесьмы или цепочки, резные звериные морды или ветхие листочки бумаги. Бумага меня особенно потрясла. У нас-то уже два века как все письменные принадлежности из пластика. Его хорошо подделывают под бумагу, но он по краю не обтрёпывается и не желтеет со временем. Кровать у Алтонгирела пошире, чем прочие, которые я видела тут, на корабле. Вероятно, чтобы Эцаган помещался, хотя он только в плечах и имеет хоть какую-то ширину. Азамат стоит у меня за спиной, пока я проверяю пульс у спящего. Потом я достаю стетоскоп и принимаюсь вдумчиво выслушивать дыхание. Всё это нужно только и исключительно, чтобы Азамат убедился, что я тут делом занимаюсь, и оставил меня одну. Через минуту он так и делает. Я нашариваю на тумбочке у кровати пульт от двери и тихонечко её запираю. Теперь без большой нужды меня никто не побеспокоит, а духовник дрыхнет без задних ног. Итак, я открываю шкаф. О да, жизнь прожита не зря, тут столько этнической одежды, что еле помещается. Могу себя поздравить, я знала, у кого поискать. Произведя первичные раскопки, прихожу к выводу, что большая часть висящих тут изделий представляет собой подобие утеплённого халата с прилагающимся в комплекте длиннющим шарфом, хотя это, наверное, пояс. Простота покроя, конечно, радует глаз, но у меня не тот материал, чтобы из него такой халат шить. Надо поискать что-нибудь поизящнее. Далее обнаруживаются несколько пар мягких длинных кожаных сапог, висящих, как штаны, на плечиках. Или, может, это чулки, не знаю. Есть и штаны, они широкие и короткие, по моим прикидкам, должны заканчиваться под коленом. На концах штанины резко сужаются. Видимо, чтобы в сапог вставлять удобнее было. Особенно меня веселит расцветочка — тут вообще довольно пёстро, но штаны просто выдающейся яркости: красные, синие, зелёные, — так и горят чистым, незамутнённым цветом. Халаты тоже бодренькие, но на них много узоров, всякой тесьмы и вышивки, и в целом они не кажутся такими яркими. Кстати, с некоторым сожалением замечаю, что мои, точнее Тирбишевы, тряпки в цветочек тут бы не пошли: растительные мотивы в узорах есть, но они совсем другие и все вышиты, а не прямо на ткани нарисованы. Наконец-то я нахожу нечто наподобие рубашек. Их этот гад в соседнее отделение шкафа засунул. Считаются бельём, что ли?. . Они тоже очень яркие, однотонные и напоминают мне костюмы к спектаклю по «Вечерам на хуторе близ Диканьки», который ставили у брата в школе. Мы с мамой тогда ему шили некий условный казачий костюм, так вот там была похожая рубашка. Высокий стоячий ворот на пуговицах, узкие манжеты, а в остальном покрой довольно просторный, только на поясе узко, полы чуть длинноватые — как раз зад прикрыть. По вороту и манжетам идут простенькие геометрические узоры. Но главное, материал как раз такой, как мне надо. Тут, правда, скорее атлас какой-то, но я не думаю, что это существенно. Ладно, на этом и остановимся. Надеюсь, Алтоша не заметит, если я позаимствую у него одну рубашечку в качестве образца. А чтобы не обсчитаться в выкройке, сейчас мы повторим подвиг с обмериванием. Извлекаю из кармана своих прекрасных штанов припасённую рулетку, ручку и блокнотик — и приступаю. Алтонгирела, к счастью, легче ворочать. Он и пониже, и не такой накачанный, хотя тоже ничего себе. К тому же я не боюсь его разбудить. Даже если учесть, что на муданжцев наше снотворное должно действовать слабее, с той дозы, что я ему дала, часов семь ему обеспечено. Эврика. Теперь у меня есть образец одежды, мерка, по которой он сшит, мерка, по которой надо шить, и ткань. Что ещё может быть нужно для счастья? Весь следующий день я занимаюсь расчётами и кройкой. В холл я с этим, конечно, не пошла, а то там многовато любопытных. Сижу у себя в каюте. Эцагана теперь тоже заперли — как выяснилось, это делается, чтобы провинившийся ещё чего-нибудь не натворил, пока не высадят. Я навещаю его перед обедом, чтобы вколоть ещё антибиотиков и убедиться, что ему можно есть — завтрак-то он благополучно продрых. Лоб у него совсем затянулся, теперь вообще ни следа. Кишки, впрочем, тоже. — Как самочувствие? — спрашиваю привычно, пока сматываю сканер и отклеиваю оставшийся пластырь с живота. — Хорошо, скучно только. Алтонгирел-то всё ещё спит… Может, мне уже можно встать? — А толку? Выйти из каюты ты всё равно не можешь. Бук тебе вон поставили поближе. Сиди, бездельничай. — Ну это да-а… Просто лежать надоело. С утра Азамат заходил, целый час мне мозги компостировал, а я даже не мог прикинуться, что занят. — Правильно компостировал, — хихикаю. — Уж он-то знает, как тяжело жить со шрамами. — Да уж… — Эцаган мрачнеет. — Я в детстве один раз зачем-то побрился налысо, так мне от отца тогда не так досталось, как сейчас от Азамата. Он меня так отчитывал, что сам чуть не заплакал. Мне даже неловко, я-то думал, он завидовать будет, что у меня всё прошло… — А чего тут завидовать, держал бы врача на борту постоянно. — Так с ним это ещё на Муданге случилось. Без целителя он бы вообще не выжил. Ага, то есть это всё-таки чьи-то кривые руки. Ох, попадись ты мне… За обедом Азамат и правда несколько не в своей тарелке, рассеянный, опять зависает над каждым куском. Сегодня у нас бараньи рёбрышки (во всяком случае, на вкус похоже на баранину), которые едят руками, а в качестве гарнира нечто… Сушёные желтовато-белые шарики, которые предлагается размачивать в воде и так есть. Солёные они как сволочи, но поскольку мясо несолёное вообще, то как раз достигается баланс. Слово, которым Тирбиш эти шарики обозвал, мне неизвестно, но он объяснил, что их делают из молока. Страшно подумать, как. Хранцицик зыркает на меня исподлобья, как незаслуженно побитая собака. Остальные — которые ещё не успели ни разу под горячую руку попасть — с некоторым благоговением. Видимо, весть о чудесном исцелении Эцагана вознесла мой и без того немаленький авторитет в этом племени и вовсе на невообразимые высоты. Не могу сказать, что мне это как-то особенно приятно. Только-только хоть какой-то контакт наладился, а если они меня теперь ещё сильнее зауважают, то начинай сначала. Хотя прикольно, конечно, ничего не скажешь. После обеда подкатываю к Азамату поинтересоваться, чем он так обеспокоен, но он явно не склонен к общению. В глаза не смотрит, к буку не приглашает. — Слушай, ну ты же не думаешь, что я на тебя со шприцом охотиться буду, — не выдерживаю я. — Вообще, мог бы догадаться, что среди моих средств есть и опасные. — Да нет, что вы, Лиза, я прекрасно понимаю, что вы как целитель имеете в своём распоряжении разные яды и умеете ими пользоваться. — Ну а что тогда, за Алтонгирела переживаешь? Он скоро проснётся здоровый и бодрый. — Ничуть не сомневаюсь. — А чего ты тогда весь день как в воду опущенный? — Мне жаль, что придётся расстаться с хорошими работниками. А-а, ну это да. И всё, конечно, из-за меня. Я их поссорила, и у Эцагана появились идеи. Хотя на самом деле всё из-за Алтонгирела, который почему-то на меня взъелся до такой степени, что перестал уделять внимание своему парню. Вот придурок. Пока я судила да рядила, Азамат от меня улизнул, зато я услышала, как кто-то кому-то сказал, что Алтонгирел проснулся. Всё-всё, ухожу. У меня в каюте ещё куча работы. Ну что сказать, рубашка получилась. Не то чтобы прям атас, но правдоподобно. Во всяком случае, симметрично. И на вид всё на своих местах, а то с меня станется длину с шириной перепутать. По идее, пора идти дарить. Но что-то как-то стрёмно. А вдруг он решит, что я издеваюсь? Или, может, ему не понравится, но из уважения ко мне он всё равно будет носить и тихо меня ненавидеть? Да ладно, мне уж тут осталось три дня прожить. Потерпит, в крайнем случае, а потом я исчезну, и можно будет расслабиться. Алтонгирел вон не больно-то носит свою коллекцию подарков. На нервной почве тяну время, раскладываю и складываю своё произведение то так, то эдак. В итоге решаю всё-таки вышить воротник и манжеты, благо совсем недавно тренировалась это делать машинкой. Как ни странно, это тоже выходит вполне прилично: чёрным по тёмно-зелёному —почти не видно, а так в отражённом свете отблёскивает. Изящненько так. Ну ладно, хватит теребить шов, прими уже валерьянки, сложи изделие аккуратно — и вперёд. На подходе к каюте слышу раздражённые голоса. Ну конечно, вот именно сейчас у него кто-то есть! Надолго, интересно? Подхожу поближе. Раз замок сломан, то и звукоизоляции никакой, вот и слышно так хорошо. Но кто же мог оказаться у Азамата в самый неподходящий момент, как не Алтонгирел?! Спать ему, видите ли, необязательно, а вот с капитаном скандалить — просто как воздух необходимо! Я так злюсь, что забываю обо всяких приличиях: встаю у двери, прижимая рубашку к груди угрожающе сложенными руками, и жду, пока Азамат освободится. Очередь — так в очередь!  Орут они по-муданжски, конечно, и я поначалу даже не прислушиваюсь, и так знаю, что ничего не пойму толком, только расстроюсь. Но потом кое-что привлекает моё внимание. — Ты хочешь знать, чего я боюсь?! — кипятится Алтонгирел, и я прямо вижу, как он плюётся, когда это говорит. — Тебе прямым текстом сказать? Намёков уже не понимаешь? Азамат что-то невнятно бурчит в ответ, и духовник прямо-таки взрывается: — Я боюсь, что она украдёт у тебя душу! И мы оба знаем, что на этом тебе придёт конец! Она улетит на свою Землю через три дня и забудет твоё имя, а ты уже никогда — никогда! — не будешь счастлив! Я слегка прирастаю к стене, изо всех сил вслушиваясь в ответ Азамата. — А тебе не приходит в голову, что это могло уже случиться? — говорит он довольно тихо. Дальше я слышу только сбивчивое дыхание, видимо, Алтонгирела. — Я надеялся, — произносит он медленно, — это предотвратить. Если бы ты был благоразумнее…  — Куда уж благоразумнее! — громыхает Азамат, у которого, похоже, кончилось всякое терпение. — Я был благоразумен всю жизнь, и за это теперь ты хочешь испоганить последние три дня, что у меня есть с ней? Я был несчастлив пятнадцать лет! Когда она уйдёт, больше ничего не будет, но я имею право быть несчастным на своих собственных условиях! Наступает та самая звенящая тишина, когда внезапное отсутствие звука вызывает болезненное ощущение нехватки. Больше всего я боюсь, что сейчас Алтонгирел выскочит оттуда, хлопнув дверью, как это за ним водится, а я тут стою, и на лице у меня крупными муданжскими буквами написано, что я всё слышала. Надо взять себя в руки и что-то сделать. Но если я убегу и запрусь у себя, они тоже всё поймут. И Азамат расстроится… Да господи, что я ни сделай теперь, он всё равно расстроится! Разве только… надо подарить ему рубашку. Внезапно я просто чувствую, как что-то вроде судьбы берёт меня за плечи стальными пальцами и приказывает: подари ему рубашку. Лучше прямо сейчас. Ещё лучше — на глазах у Алтонгирела, если не всей команды. Иди. Дальше, видимо, кто-то думает за меня, потому что я бы ни за что не догадалась отойти до угла, а потом подойти обратно, громко топая, чтобы они там меня слышали. И вот я стучу в дверь. Не знаю, что отражается у меня на лице, но надеюсь, что это ни к чему не обязывающая улыбка. Рубашку я пока прячу за спиной. Азамат открывает дверь, его собственное лицо ничего особенного не выражает. Не примерещился ли мне их разговор? — Лиза… — произносит он несколько растерянно. — Вы же знаете, что дверь не заперта. — Ну, неудобно как-то без стука входить, — говорю я слегка сдавленным голосом, который стараюсь обратить в этакую детскую кокетливость. Тут я как бы впервые замечаю Алтонгирела, который стоит у иллюминатора спиной ко мне и делает вид, что меня нет. — Ой, привет, — говорю я его спине, а потом снова поворачиваюсь к Азамату: — Я не помешала? — Нет-нет, заходите, — он отстраняется, и я вхожу. Впрочем, далеко от двери я не отхожу, потому что боюсь, что Алтонгирел выскочит, а руководящей мной сверхъестественной силе он зачем-то нужен здесь. — Азамат, — начинаю я, чувствуя, как улыбка на моём лице становится шире не совсем согласно моим желаниям, — у меня для тебя небольшой подарок. — Подарок? — озадаченно повторяет он, кидая быстрый взгляд в сторону Алтонгирела. — Да, — киваю я для пущей убедительности. — Это, конечно, пустяк, но мне хотелось как-то тебя поблагодарить за то, что ты всё время ко мне так добр. Не знаю, как я всё это выговорила, не запнувшись. Но дальше тянуть нечего, я вынимаю из-за спины заветную вещицу и вручаю по назначению. Вот теперь мне очень хочется убежать. Потому что он ведь будет восхищаться и благодарить, а мне будет стыдно — не знаю точно почему, но обязательно будет. Теперь я тоже кошусь на Алтонгирела, который оторвался от созерцания заснеженных муданжских просторов и с выражением лёгкого ужаса на лице смотрит, как Азамат разворачивает мой подарок. Вместо того чтобы убежать, я протягиваю руку к выключателю и прибавляю свет посильнее — то ли чтобы Азамату было лучше видно продукт моих усилий, то ли чтобы мне самой было лучше видно Азамата. Мне кажется, руки его плохо слушаются — или он просто никак не может поверить, что это такое я ему дала. Некстати вспоминаются английские сказки про домовых. Вот сейчас поймёт, что это одежда, и исчезнет, отпущенный на свободу. И останусь я тут с Алтонгирелом у разбитого корыта. Наконец он убеждается, что это рубашка, и воззряется на неё так, как, наверное, Моисей смотрел на скрижали. А потом переводит этот кошмарный, исполненный священного трепета взгляд на меня, и мне кажется, что от этого взгляда расстояние между нами внезапно растягивается на несколько миллионов световых лет, как будто мы смотрим друг на друга через пространственный туннель. — Н-нравится? — выдавливаю я с таким чувством, будто этот писк выдернет меня из-под стремительно мчащегося товарняка. — Да, — говорит он, почти не выдыхая. — Да, конечно, Лиза, спасибо… Плотину прорвало, и экзистенциальный момент утонул. Я вздыхаю с облегчением. Азамат всё продолжает меня благодарить, я почти не слушаю, но дружелюбно улыбаюсь. Украдкой кошусь на духовника: он напоминает не особенно наделённую интеллектом крупную рыбу. Покажи крючок — проглотит. — Я рада, что тебе нравится, — говорю я Азамату медовым голосом. Подхожу поближе и обнимаю его чуть повыше пояса — а выше не достаю. Я бы его поцеловала, но не прыгать же… Он в ответ ко мне не прикасается, только смотрит ошарашенно. М-да, у них, наверное, не принято по любому поводу обниматься, как у нас. Ну да ладно, чёрт с ними, с приличиями, лишь бы ему было приятно. Но моё некорректное поведение воскрешает Алтонгирела. — И что вы теперь собираетесь делать? — спрашивает он негромко. Я оборачиваюсь, неохотно отпуская тёплого Азамата. Не то чтобы мне было холодно, хотя взгляд Алтонгирела может заставлять скоропортящиеся продукты храниться неделями. — В смысле? — переспрашиваю, хлопая глазками. — Останетесь друзьями и будете переписываться по Сети? — ядовито спрашивает он. Если бы я не слышала их разговор под дверью, я бы просто сказала «А почему нет?» и растерялась. Но теперь… если всё, что я разобрала, было не романтическим бредом, вызванным повышенной концентрацией тестостерона в атмосфере корабля, то я должна дать совсем другой ответ. Я не слишком альтруистичный человек и не могу сказать, что Азамат вызывает во мне какие-нибудь подкожные нежные чувства. Но если для него «больше ничего не будет», когда я сойду с корабля… Я слишком падка на эмоциональный шантаж. Пусть потом выяснится, что всё это было подстроено и на самом деле он тонкий махинатор и торгует людьми. Может, я и пропаду, пойдя на поводу у человеколюбия. Но я предпочитаю чувствовать себя дурой, а не сволочью. Поэтому я пожимаю плечами и оборачиваюсь к капитану: — Собственно, я как раз хотела об этом поговорить. Я ведь специально получала образование, чтобы работать в космосе. Если я сейчас вернусь на Землю, то только затем, чтобы найти там другой звездолёт, наняться в штат и снова улететь. Ну вот я и подумала, а чего столько времени тратить? Тебе ведь явно нужен врач на борту. Может, ты просто меня наймёшь?  Глава 10. В которой оправдывается название   Самое неожиданное — это реакция Алтонгирела. Он подскакивает к Азамату — ей богу, я думала, схватит за грудки и потрясёт — и, обильно жестикулируя, шипит сквозь зубы по-муданжски: — Ты не можешь решать! Ты не можешь оценить её качества как работника! Она украла у тебя душу и так и будет тобой манипулировать! Неужели ты не понимаешь, что это всё продумано?. .  У меня слегка глаза на лоб лезут. Он считает, что я нарочно соблазнила Азамата? С какой целью, простите? Мне что-то не кажется, что он у них тут почитается завидным женихом. Азамат некоторое время терпит излияния своего духовника, потом тихо отвечает: — Ты, Алтонгирел, из всех нас последним можешь сомневаться в её способностях как целителя.  После этого он прокашливается и оборачивается ко мне, включая деловой тон. Видимо, несколько оправился от подарка, хотя рубашечку мою прижимает к себе обеими руками. — Лиза… Такие вопросы не решаются мгновенно. Я думаю, нам стоит присесть и всё обсудить. Пожимаю плечами, дескать, легко, давайте. Алтонгирел мучительно вздыхает и наконец-то избавляет нас от своего общества. — Первую трудность я уже вижу, — хихикаю я. — Твой духовник меня ненавидит. Лицо Азамата на мгновение вновь приобретает такое же отстранённо-растерянное выражение, как за обедом, но он быстро справляется с собой: — Я не думаю, что это будет проблемой надолго. Меня больше волнуют другие вопросы, — он садится на край кровати, раскладывает моё творение рядом и поводит рукой в сторону компьютерного стула, приглашая меня его занять. Но сам его мне не выдвигает. Чует моё сердце, и тут какая-то культурная собака зарыта. Я сажусь, а Азамат меж тем продолжает: — Во-первых, вам стоит понимать, что у нас целительство считается исключительно мужской профессией. Хмыкаю. Ну у нас, положим, так тоже довольно долго было. — Что, и роды мужики принимают? — осведомляюсь насмешливо. — Н-нет, — хмурится он. — А зачем для этого целитель? Всё с вами ясно. Отмахиваюсь. — Неважно. Ты хочешь сказать, что команда будет не в восторге от моего назначения? — Не то чтобы не в восторге, но это может быть воспринято неадекватно. Ребята вас несколько стесняются и вряд ли захотят именно вам сознаваться, что их подвела ловкость и они заработали травмы. Или наоборот, некоторые могут нарочно придумывать заболевания, чтобы получить возможность пообщаться с вами поближе. — Ну скажем прямо, ни то ни другое не будет новинкой в моей практике, — чешу в затылке, припоминая некоторых особо выдающихся пациентов с описанными симптомами. — Это, конечно, не очень приятно и мешает процессу, но терпимо. Тем более что они, я думаю, быстро привыкнут. Азамат кивает, как бы подводя черту под обсуждённой проблемой. — Второй вопрос — финансовый. Я не знаю, как на Земле оцениваются целительские услуги, но на Муданге они довольно дороги. Я не уверен, что смогу предоставить вам жалование такого размера, как вы привыкли получать. Я слегка кривлюсь. Что-то мне подсказывает, что на мою зарплату в районной больнице никто из Азаматовых ребят не прожил бы. Ну да ладно, не стоит сбивать себе цену. В конце концов, у Дюпонихи я получала почти прилично, хоть и не совсем за медицинские услуги, да будет ей… э-э, вакуум пухом. — Ну, насчёт этого… — говорю осторожно. — У вас ведь тут такая система, что все получают одинаково как члены команды, а те, кто делает какую-то дополнительную работу, соответственно, получают ещё надбавку? Капитан кивает. — Ну и ты же понимаешь, что я не могу в самом деле считаться членом команды, — улыбаюсь, представляя себя в форменной псевдокоже с муданжским значком и лазерным ружьём наперевес. — Безусловно, — заверяет меня Азамат, — ни к каким опасным заданиям вас не допустят. — Ну вот, поэтому по вашей системе я должна получать только надбавку. Но это всё-таки маловато, так что, я думаю, будет вполне логично, если я буду получать столько же, сколько обычный член команды. Я думаю, это не так уж мало. Вот Эцаган вроде бы ничем дополнительно не занимается, но у него были деньги на ту швейную машинку. Да и комодик у него в каюте не дешёвенький. В общем, мне должно хватить. И потом, Азамат недавно потерял двух работников, а теперь ещё вынужден двоих уволить, так что, я думаю, одна стандартная зарплата его не напряжёт. Ему, однако, моё предложение не нравится. — Ну что вы, Лиза, стандартное жалованье — это ведь очень мало! Тем более для женщины. — А какая разница? — вскидываюсь я. — Женщины больше тратят, — убеждённо отвечает он и продолжает, как ни в чём не бывало: — Я бы предложил хотя бы вдвое от стандарта. Может, Алтонгирел прав, и капитан действительно не в силах принимать трезвые решения на мой счёт? Нет, ну ладно… — Что ж, — говорю, — отказываться не буду. А сколько, собственно, составляет стандартное жалованье? Он называет сумму, и у меня все кудряшки распрямляются от шока: это в три раза больше, чем моя ставка у Дюпонихи. Так он мне хочет платить в шесть раз больше?! Ребят, да я золотой корочкой порасту. — Это даже несколько больше, чем я привыкла получать, — говорю осторожно. — Да? — Азамат светлеет лицом. — Так вы согласны на двойную ставку? Я вообще-то говорила про одинарную, но не упускать же такой случай! Не-ет, Алтонгирел, ты можешь меня ненавидеть, сколько влезет, хоть всю каюту увешать куклами вуду под меня и поджечь. Я отсюда никуда не уйду. — Да, — говорю, — вполне. Давай это, может, сразу оформим?. . Дальше очень довольная я бегу к себе за ID-карточкой, а очень довольный Азамат вбивает в электронную договорную форму данные по контракту. Меня почему-то совершенно не удивляет, что он использует всемирную систему «Честный наниматель», хотя для этого вообще-то надо платить подоходный налог Земному Союзу. Ну что ж, вот и прекрасно, значит, с налоговой у меня проблем не будет, когда вернусь. — Азамат, а скажи, пожалуйста, — произношу я, прежде чем расписаться стилусом прямо по сенсорной клавиатуре, которая для этой цели отобразилась как листочек в линейку, — всё, чем ты занимаешься, законно? — Естественно, — он, кажется, слегка обиделся. — Ещё после первой джингошской кампании было подписано соглашение между Землёй и «планетами расселения», устанавливающее чёткие юридические рамки работы космических наёмников. — А захват заложников — это разве не терроризм? — интересуюсь наивно. — Терроризм, конечно, — ухмыляется Азамат. — Но нас много, а Земля одна. Поэтому Земной совет предпочёл считать правонарушителем только заказчика, а исполнители — честные люди. Если, конечно, мы действуем в соответствии с соглашением. Мне остаётся только поднимать брови и поджимать губы. Впрочем, я не удивлена. Эти самые «планеты расселения» — и правда могучая сила, а пиратство у них — основной промысел. Если мы хотим, чтобы они хоть какие-то наши правила соблюдали, не стоит лишать их основного источника дохода. Азамат замечает мой скептицизм насчёт его честности и несколько напрягается. — Лиза, я понимаю, что для вас это важно, но могу вас уверить, что я и моя команда действительно не делаем ничего безнравственного. Вы можете почитать мой профиль в базе, там есть отзывы ваших же земных чинов… Мне, конечно, безумно интересно почитать про Азамата, но я не хочу демонстрировать недоверие. Потом как-нибудь почитаю. — Всё нормально, — говорю с ободряющей улыбкой и подписываю контракт. — Это я по поводу наших рожи строю, не обращай внимания. Он всё ещё выглядит встревоженным, и мне это не даёт покоя. Украла душу, надо же. Это вам не наши писаки, провозглашающие, что «любить есть высшее наслаждение». Как страшно, что мой неосторожный жест может причинить ему столько тревоги. Ладно, будем делать исключительно осторожные, позитивные жесты. Беру его за руку, сжимаю легонько и говорю с проникновенной улыбкой и придыханием: — Я тебе верю. Эта зараза ржёт. Блин, а я тут пафос развожу… — Извините, со мной это бывает, — кается он с широченной улыбкой. — Просто я очень хочу, чтобы вы остались у нас. Эх, капитан, говорил бы уж начистоту, «у меня». Интересно, скоро ли дозреешь признаться? Правда, тут мне приходит неприглядная мысль: с его-то самооценкой и отношением ко мне, может, и никогда. Вот чёрт. Впрочем, ну признался бы он сейчас, и что бы я стала делать? Предложила повстречаться полгодика, пока определюсь со своими чувствами? Нет, он, конечно, чудовищно милый и предупредительный, но всё-таки мужик, который стесняется меня лишний раз потрогать, довольно неудобен в эксплуатации. Да и на вид он действительно страшен. Нет, лишать социальных привилегий за внешность — нонсенс и просто отвратительно. Но то, что я так думаю, вовсе не значит, что мне приятно на него смотреть. Я, знаете ли, не слишком принципиальная и фанатею по тем же актёрам, что и все. Хотя, конечно, если я вдруг захочу почувствовать себя хрустальной вазой… А как он на меня смотрит! Боже, чтоб на меня Кирилл хоть раз так посмотрел… И вот ведь странно — обычно, когда ненужный ухажёр настолько открыто проявляет заинтересованность, хочется держаться от него подальше, да и вообще как-то не по себе становится. А я только смущаюсь. Может, мне просто мужика надо… Два года уже вдовею, однако. Подумать только, какая верная оказалась. Однако я и правда смущаюсь и опускаю глаза в поисках какого-нибудь отвлекающего манёвра. — Надеюсь, я не нарушила каких-нибудь норм поведения этим подарком? Азамат тоже кидает взгляд на моё произведение. — Нет. Хотя последний раз мне что-то самошитое дарила мать, и то ещё до травмы, — произносит он задумчиво и вдруг одёргивает себя: — Надеюсь, это не звучит, как жалоба. — Да нет, — пожимаю плечами. — У меня у самой тоже только от мамы самодельные вещи, — говорю задумчиво, и тут до меня начинает потихоньку доходить, какая это степень близости. Ох ты ж ёлы-палы. Надеюсь, он не очень быстро привыкает к хорошему обращению, а то как бы не возомнил чего-нибудь. Впрочем, один взгляд на то, как он осторожно тыльной стороной пальцев разглаживает складочку на моём подарке, быстро меня успокаивает: не возомнит. Я ему пару вагонов барахла успею сшить, прежде чем он начнёт видеть за этим нечто большее. Я с ним всё время как на канате: в одну сторону шагну — обижу его, в другую — слишком обнадёжу. А может, это просто моя мнительность и на самом деле он гораздо легче переносит мои шатания? Он ведь понимает, когда я слишком нарочито его подбадриваю. Моё само- и Азаматокопание прерывает Тирбиш, зовущий к ужину. Солнечное утро на фотографии в иллюминаторе настраивает меня на невероятно позитивный лад и совершенно не предвещает никаких ужасов. Можно было бы и догадаться, что как раз сегодня случится нечто из ряда нафиг выходящее. Оно, конечно, каждый день, что я здесь, случается: то придушили, то домой не пустили, то отравили, то работать пришлось неурочно, а вчера так вообще поступила на работу на пиратский корабль, да ещё и выяснилось, что капитан в меня влюблён. Что-то у меня весёлая жизнь становится. Прямо хоть утром не вставай. Однако расположение духа у меня прекрасное, хотя я и вскочила в невероятную по своим меркам рань — восемь утра! Дома я раньше десяти своей смертью ни за что не встаю. Зато я уже оделась и почистила зубы, когда в дверь застучали. Высовываю нос — там один из младших членов экипажа, тот, что с крашеными красными перьями в волосах. — Общий сбор в холле, — говорит он мне и двигает дальше по коридору. Ага, видимо, обо мне объявляют. Можно было бы и до после завтрака подождать, а то в животе урчит, ну да ладно, потерплю. Я теперь тоже в команде, надо соблюдать правила. Топаю в холл. Первое, что я там обнаруживаю — это тихо переругивающиеся Азамат и Алтонгирел. Лейтмотив моей жизни, блин! На всякий случай напрягаю уши — вдруг ещё что-нибудь новое про себя узнаю. Азамат сидит за буком и что-то ожесточённо печатает, огрызаясь через плечо: — Я не собираюсь в этом участвовать! — А тебя никто и не спрашивает, — самодовольно парирует духовник. — Это противоестественно, — капитан даже отрывается от экрана, чтобы выговорить своё возражение, которое на муданжском ещё более непроизносимо. — У меня на корабле эта идиотская традиция никогда не поддерживалась! — Можно подумать, ты из-за этого злишься, — усмехается Алтонгирел. — Я злюсь, потому что ты опять портишь мне жизнь, и не скрываю этого.  — Я просто хочу тебе доказать, что она…  — Доказывай! — Азамат хлопает крышкой бука и порывается встать. Кроме них двоих в холле ещё только два человека, и они мне не очень знакомы, так что я кидаюсь капитану наперерез. — Доброе утро! — говорю солнечно. — Надеюсь, ты меня не бросишь ему на съедение? — киваю на Алтонгирела, который мрачнеет с каждым моим словом. Азамат усмехается и садится обратно: — Доброе утро, Лиза. Если вы просите, то я останусь, — он кидает многозначительный взгляд на духовника. Тот демонстративно отходит в сторону. — А… по какому поводу сбор? — спрашиваю осторожно. Что-то меня уже одолевают сомнения, что это насчёт меня. — Сейчас Алтонгирел объяснит, — мрачно говорит Азамат. — Я только хотел бы, чтобы вы понимали, что я категорически против его затеи, но ничего не могу сделать: это дела духовные, и тут он главный. Мне становится немного нехорошо. Надеюсь, Алтонгирел не собирается меня пытать, чтобы выведать мои истинные намерения… или что-нибудь в таком духе. Может, он обойдётся каким-нибудь гаданием… Народ довольно быстро стекается, и вот уже все в сборе, кроме Эцагана и Гонда, которые по-прежнему заперты. Рассаживаются все по диванам и креслам. Азамат снова открывает свой бук и возобновляет ожесточённую дробь по клавишам, всем своим видом показывая, что его тут нет. Я присаживаюсь на краешек кресла рядом и жду экзекуции. Алтонгирел выходит на середину комнаты и откашливается. — Вчера вечером, — начинает он по-муданжски, — вот эта девушка вступила на должность целителя на нашем корабле. Как все мы знаем, незамужняя женщина на борту — это дурная примета и к тому же источник постоянных неприятностей.  Я изо всех сил сохраняю бессмысленное выражение лица. — Поэтому, — продолжает этот приятный человек, — я считаю, что нам совершенно необходимо вспомнить одну забытую традицию, возникшую ещё в те времена, когда наши корабли умели только плавать, а не летать.  Вокруг начинают шептаться, я слышу смешки, а один юноша напротив демонстративно потирает руки. Кошусь на Азамата, но он с каменным лицом смотрит в экран. Что-то мне уже совсем нехорошо. — Итак, Ли-иза, — с нажимом произносит Алтонгирел, обращаясь ко мне на всеобщем. — У нас существует такая традиция, что в команде не должно быть незамужних женщин. Обычно их просто не берут в штат, но поскольку дорогой капитан, — тут он выразительно смотрит на Азамата, который только злобно сопит в ответ, — не смог устоять перед вашими чарами, то мы вынуждены решить эту проблему по-другому. А именно, немедленно выдать вас замуж. Меня хватает на то, чтобы открыть рот, но я так и не придумываю, какой звук из себя извлечь. Действительно, а что тут скажешь-то? — Я, — невозмутимо продолжает Алтонгирел, — олицетворяю на этом корабле духовную власть и, таким образом, имею право засвидетельствовать брачный союз. Итак, сегодня, через несколько минут один из членов команды получит вас в жёны! С этими словами он обводит окружающих торжествующим взглядом. Пожалуй, я ещё не видела его таким довольным. Удивительно, как это совпадает с тем, что мне ещё никогда не было так страшно на этом корабле. То есть он сейчас ткнёт пальцем в кого-то, и я этому кому-то стану подстилкой? Пожалуй, есть вещи поважнее денег, ты уж извини, Азамат… — А если я не хочу замуж?. . — робко блею я срывающимся голосом. — Поздно, драгоценная, — со змеиной улыбкой сообщает Алтонгирел. — Вчера надо было думать, прежде чем контракт подписывать! Я отчаянно гляжу на Азамата, который грохает кулаком по столику, кажется, оставив промятину. — Если б я знал, что ты устроишь этот фарс, то никогда бы даже не подумал её взять! — рявкает он на Алтонгирела и снова утыкается в экран невидящим взглядом. Духовник невозмутимо продолжает улыбаться. — Ну что же, приступим… Во-первых, скажите, вас действительно зовут Лиза? — осведомляется он. Интересно, что вызвало подозрения? На международном ID я записана как Лиза, да. — Елизавета Гринберг, — бормочу. Лучше уж сейчас с этим разобраться, чем потом мне «муж» вломит за враньё. — Как-как? — недослышивает Алтонгирел. — Элизабет! — огрызаюсь. Может, на всеобщем лучше усвоится. — Элисавифа! Как хочешь, много вариантов! Повисает какое-то странное молчание, народ переглядывается. — Вот оно как, — Алтонгирел задумчиво поглаживает подбородок. — На «э», значит… Снова кошусь на Азамата, тот смотрит на меня, как будто узнал обо мне что-то неожиданное. — Ну ладно, — вздыхает Алтонгирел. — Тогда небольшие коррективы. Вы можете выбрать себе мужа сами. Хотите сказать, что люди с именем на букву «э» привилегированные?. . Ладно, я не внакладе! — Из всех?. . — уточняю на всякий случай. А то вдруг капитана нельзя. Потому что Азамат — это, конечно, самый очевидный мой выбор, кого ж ещё? Но если его нельзя, то придётся Тирбиша… Бедный парень, он меня настолько младше… Но остальных я просто боюсь. — Из всех, присутствующих в этой комнате. Кроме меня, естественно, — раздельно произносит Алтонгирел. — Это мне и в страшном сне не приснится, — бормочу, вызывая пару смешков среди парней поблизости. — Подойдите ко мне, — велит Алтонгирел. Я встаю и на нетвёрдых ногах пробираюсь в центр холла, едва не спотыкаясь о чужие коленки. Хоть бы одна сволочь убрала ноги из прохода. Наконец я стою перед ненавистным духовником. — Протяните правую руку ладонью вверх, — командует он. Я послушно протягиваю. Он берёт со столика рядом один из своих ларцов, открывает его и извлекает нечто наподобие круглой печати. Я не успеваю даже задуматься о возможном назначении этого предмета, когда он стремительно хватает мою руку и прижимает его к моей ладони. Когда он наконец меня отпускает, я вижу у себя на руке отчётливый круг с каким-то знаком внутри, и либо я снова ловлю глюки, либо он и правда светится. Я лихорадочно тру пальцем по краю круга, но он не размазывается. Почему-то именно это окончательно выносит мне мозг. — Ты не предупредил, что будут татуировки! — ору я не своим голосом. — Это не татуировка, идиотка, это Круг верности, — шипит он. И никакие заморочки про полубогов не смущают ведь! — Это ты идиот! — продолжаю надрываться я. — Мог бы объяснить заранее! — Да как ты смеешь… — Что мне с этим делать теперь?! — я потрясаю заклеймённой конечностью. — Хлопнуть по ладони того мужчины, которого ты выберешь! — А потом? — Ничего, дура! — Заткнись, урод! — я, кажется, перешла на ультразвук. — Как ты меня назвала?! — Урод ты! Потому что понятия не имеешь, как обращаться с девушками! На этом бессмысленном заявлении я разворачиваюсь к нему спиной и топаю обратно к Азамату, бережно прикрывая светящуюся руку другой. Вместо того чтобы расступаться, муданжцы, наоборот, заслоняют мне дорогу, подставляют руки, просто-таки тянут свои грабли мне навстречу. Я их почти не вижу, но старательно огибаю и очень боюсь, что кто-нибудь женится на мне силком. Вот я уже почти у цели — Азамат мрачно гипнотизирует экран, всё ещё непонятно зачем притворяясь, что его это не касается. Коршуны окружили меня со всех сторон и ловят мой взгляд. Тут я понимаю, что у меня ещё есть шанс всё запороть дурацкой ошибкой. Приходится окликнуть Алтонгирела. — Левую или правую? — спрашиваю. — Кого? — вытаращивается он. — Руку! Левую или правую руку хлопать?! — Правую! — орёт он, как будто это самоочевидно. — Уверен? — дразнюсь. — Ах ты тварь! — как-то даже удивлённо восклицает он. Именно о такой свадьбе я всегда и мечтала, ага. Но делать нечего — подхожу ещё ближе к Азамату, хватаю его правую руку — он, кажется, вздрагивает — и припечатываю изо всех сил, уж чтоб наверняка. Ещё подержала подольше, чтобы ни у кого сомнений не возникло. Он смотрит на меня, как смотрела мама, когда я в седьмом классе пришла домой с зелёными волосами.  — Ты что там делаешь? — слышу озадаченный голос Алтонгирела сзади. Он, наверное, за моей спиной не видит. Я разворачиваюсь, не отпуская Азаматовой руки. На, любуйся. Духовник оказывается гораздо ближе, чем я ожидала, — видимо, подошёл посмотреть. — Ты… — икает он с таким видом, будто наступил на гусеницу. — Ты… ты не можешь выбрать его. Ну вот, так я и знала! — Ты сказал, что я могу выбрать кого угодно в этой комнате, кроме тебя. — Да! — охотно соглашается Алтонгирел. – Но не его же! — Почему? — цежу я, трясясь от гнева. Хорошо, что Азамат такой мощный, кому похилее я бы уже пару костей в кисти сломала. — Ну ведь он урод! — доходчиво объясняет духовник, нагибаясь к самому моему лицу. Поскольку правая рука у меня занята, я даю ему пощёчину левой. Он, видимо, совсем не ожидал такой реакции — хотя чего удивляться! — и даже не повернул голову по ходу удара, так что руку я отшибла на совесть, но зато от неожиданности он потерял равновесие и шлёпнулся, приложившись головой об угол одного из столиков. Азамат молча вскакивает и хватает меня за вторую руку — видимо, чтобы не пошла бить лежачего. Несколько ближайших ребят шарахаются в стороны, никто даже не помогает Алтонгирелу подняться. Он медленно встаёт, потирая за ухом. Хорошо, хоть не по виску пришлось. Мне даже немножко стыдно, что я его так дискредитировала, хотя он качественно нарвался. — Ты совсем звезданулась, что ли? — устало спрашивает он. — Оскорбляя моего мужа, ты оскорбляешь меня, — раздельно произношу я и нервно облизываю губы. Он качает ушибленной головой и ковыляет обратно к своему ларцу, из которого извлекает какие-то металлические предметы. Подзывает нас жестом. Поскольку Азамат так меня и не отпустил, наше движение по рядам затруднено ещё больше, да и в голове у меня в лучшем случае холодец из мозгов. Я спотыкаюсь, но благодаря новоявленному мужу удерживаюсь на ногах. Когда мы приближаемся, Алтонгирел молча навьючивает нам на шеи некие украшения. Они страшно тяжёлые и состоят из цепи в палец толщиной и подвески в ладонь размером, изображающей двух птиц с острыми клювами и сплетёнными шеями. Немного напоминают заставку из передачи о животных, которую мы с братом смотрели в детстве. Я еле держусь, чтобы не согнуться под тяжестью, а вот на Азамате эта хреновина смотрится неплохо. В правильном масштабе, так сказать. — Обряд закончен, — уныло говорит Алтонгирел. — Вы связаны браком. Все могут идти. Но никто не двигается: все сидят и следят заворожённо, как Азамат выводит меня, как старушку-инвалида, под руки из холла. О господи, неужели мне сейчас придётся с ним спать?! Может, удастся его уговорить повременить с брачной ночью… Нет, я не помру, конечно, но мне почему-то кажется, что это угробит любые надежды на нормальные отношения. Он подводит меня к двери моей каюты, галантно её открывает — и тут я понимаю, что он вовсе не собирается заходить. Он хочет предоставить мне возможность побыть одной и разобраться в себе. Это, конечно, прекрасно, но, во-первых, теперь, когда всё кончилось и почти благополучно, я опять хочу есть, а во-вторых, могу себе представить, как мучительно трудно мне будет потом с ним заговорить! Ну уж нет, дорогой супруг, никуда ты от меня не убежишь сейчас. Решительно тяну его за рукав в каюту и захлопываю дверь изнутри. — Нам надо поговорить, — рявкаю я хриплым и оттого более грозным голосом, чем собиралась. Он кивает с таким видом, будто мы на похоронах его лучшего друга. Я плюхаюсь на кровать и хлопаю рядом с собой: — Сядь. Он послушно садится, матрас подо мной слегка поднимается. А дальше надо собственно говорить, но я не знаю что. Знаю только, что отпускать его так — смерти подобно. — Насколько я знаю, — вдруг говорит он, тоже довольно сипло, — браки, заключённые на муданжских кораблях, не признаются на Земле. Вы можете просто вернуться домой и… Забыть всё это как страшный сон, ага. А ты тем временем повесишься, судя по землистому цвету лица и пустоте в глазах. — Ну уж нет, — заявляю я с не очень искренней бравадой. — Я столько вытерпела, чтобы получить эту работу! Чёрта с два я в ближайшее время вернусь на Землю. Он выдыхает так долго, что мне кажется, что он этого уже давно не делал. Я рассматриваю свою правую ладонь — от клейма и след простыл. Блямба на длинной цепи теперь лежит у меня на коленях, так что не так тяжело. Надо, надо сказать что-то дипломатичное. — Я понимаю, что ты был против. Он рассеянно кивает. Продолжение завтра. Фото от пинтерест