Замуж с осложнениями. Юлия Жукова. Гл. 7-8

Глава 7. В которой лечатся и калечатся   Просыпаюсь оттого, что жарко. Рядом, не иначе, печка. Нет, оно дышит. Вот вдох пошёл, долгий, глубокий. Слышу, как расправляются лёгкие. Господи, кто же это такой огромный? Может, мне снится, что я маленькая у мамы под боком сплю? Ладно, кто бы ни был этот большой зверь, я знаю, что он добрый. Он потерпит, если я ещё поваляюсь. Только уж очень греет. Оказывается, я отвыкла спать не одна. Укладываюсь поудобнее, утыкаюсь лицом в тёплый бок. Или это не бок… Поди разбери. Нет, это, наверное, грудная клетка, потому что сердце слышно. Ого, как стучит. Частовато для такого большого существа. Может, большой зверь сердится, что я не даю ему встать? Ладно, чувствую, пора просыпаться. Зеваю, потягиваюсь, продираю глаза. Странно, обычно я помню, где засыпала, даже спьяну. А спьяну, похоже, и было, судя по сушняку. И голова немного кружится. Атас. Слева от меня кто-то лежит. Медленно поворачиваю голову вверх, чтобы посмотреть, кто. С того конца на меня квадратными глазами взирает Азамат. А что, собственно… О-о-о-ой, да, вспомина-а-а-аю! Вовремя соображаю, что подскакивать и шарахаться не стоит – голова закружится, а может и стошнить. Он не оценит. — Привет, — говорю. Язык нифига не слушается. — Я тебе не очень помешала? Молча мотает головой, волосы на лицо падают. Он с распущенными спит? И не путаются? — У тебя чего-нибудь попить нету? Всё так же молча берёт с тумбочки позади себя бутылочку минералки. Господи, Азамат, кто скажет, что ты не прекрасен, — рыло начищу! Пью, сколько могу за один присест. Потом дышу. Голова кружится. — Можно узнать, как вы тут оказались? — спрашивает он слегка не своим голосом. Или это у меня всё ещё глюки? — А ты не помнишь? — говорю. Кажется, он бледнеет. — Боюсь, что нет. — Я отравилась галлюциногенами, — говорю. — Пришла попросить тебя помочь мне найти лекарство, потому что сама видела всякий бред, не смогла бы прочитать этикетку. — И… почему вы меня не разбудили? — Мне казалось, что разбудила. — А я что-то сказал? — Да. Что всё будет хорошо и что мне всё приснилось. А потом я отрубилась. Ты правда не помнишь? — Нет. Садится, трёт лицо руками. Пижама на нём тёмно-зелёная в обтяжку, рукава длинные, вырез к шее вплотную. Как в этом спать можно — не знаю. Зато какая талия… Под курткой-то не видно. Буду для мамы фотографировать, надо будет с него куртку ободрать. Так, хватит о чуши думать. Мне всё ещё нужно лечиться, все-таки и рецидив возможен. — Знаете, это могло случиться, — говорит. — Что? — не понимаю я. — Что я говорил во сне. У меня младший брат в детстве страдал кошмарами, приходил ко мне в комнату чуть не каждую ночь. Я привык его успокаивать, не просыпаясь. Видимо, привычка сработала. Начинаю ржать, хотя мне это сейчас совсем не показано. — Извини, — хрюкаю. — Мне всё ещё нехорошо, хотя, по крайней мере, глюков не ловлю. Ты не можешь со мной сходить, проследить, чтобы я ничего не перепутала? Смотрит на часы, там шесть утра. — Хорошо, — говорит. Встаёт, надвигает тапки. Ступни у него узкие, пальцы длинные. Вообще, жутко красивый мужик был до ожога. Да и сейчас, в общем-то… А какие волосы — это вообще чума! Распущенные-то они ещё вполовину длиннее, жёсткие, блестящие. Хорошо, что мне так плохо. Плетусь за ним босиком. Интересно, почему меня отпустило, когда он меня обнял? То есть если отмести романтическое объяснение как неорганизованное. Может, конечно, просто доза такая была, что вот ровно настолько хватило. — А как вы отравились? — спрашивает. Хотела бы я знать. — Точно не знаю, но у меня с собой психодизлептиков нет, так что я не могла их принять по ошибке. Я вообще вчера никаких таблеток не пила. А действуют они почти сразу. Какая я была вчера за ужином, ты, наверное, заметил. Запомни на будущее, это симптом, называется эйфория. — Вы думаете, за ужином вас кто-то отравил? — Не хочу никого обвинять… — Ну да, — поджимает губы. Кажется, подозреваемый у нас один и тот же. Доходим до моей каюты, дверь настежь, постель вся наизнанку, тапки кверху брюхом валяются, как дохлая рыба. Нетвёрдыми руками роюсь в мешке. Так, вот что-то похожее. И вроде бы написано всё правильно. Сую Азамату прочитать — да, он родимый. Ага, глядите-ка, в мешке есть мой антидот. Прекрасно! Ещё бы шприцом в баночку попасть… Показываю шприц Азамату. — Посмотри, сверху пузырьки не плавают? Смотрит на шприц, хмурится неуверенно. Не видел, что ли, никогда? — Нет, не плавают… Лиза, что вы собираетесь с этим делать? — Колоться, что ж ещё. Не волнуйся, это обычная процедура, несложная и неопасная. Так, ну в плечо самой себе неудобно, тем более с моей нынешней координацией. Значит, в бедро. Хорошо, что штаны широкие, можно закатать по самое некуда. — Дай йодовые салфетки, пожалуйста. Вон та пачка. Наблюдает с тревогой, как я размазываю яркий стерилизующий раствор. — Намечаете мишень? Фыркаю. — Вообще-то стерилизую, но наметить — тоже полезно. Смотри, если промахнусь, хватай за руки. Но не промахиваюсь. Больно, блин. Ладно, уже всё. Отдаю ему шприц. — Выкинь, пожалуйста. Смотрит недоумённо, но слушается. Я откидываюсь на кровать, где сидела. Ноги остаются стоять рядом с кроватью, даже штанину не раскатала. Наверное, это не очень прилично выглядит, но мне всё глубоко пофигу. Ох, нет, не всё, потому что меня мутит. Едва успеваю закрыться в ванной, когда накрывает. Ну что ж, это как раз хорошо. Напиваюсь воды из-под крана, благо дистиллят, и через минуту меня выворачивает ещё раз. Интересно, дверь ванной звуконепроницаемая? Ладно, кажется, отпустило. Выпадаю обратно в комнату, Азамат стоит с совершенно потерянным видом — куда бежать, кого спасать? — Вам… что-нибудь ещё нужно? Я снова падаю на край кровати и начинаю потихоньку отъезжать. Он наклоняется надо мной, грива его шикарная по обеим сторонам висит. Улыбаюсь — наверное, выгляжу совсем безумно. — Мне нужно ещё поспать. Если нетрудно, принеси воды… Сушняк дикий. — Сейчас принесу, — кивает. Немного колеблется, потом всё-таки сгребает меня и без видимых усилий перекладывает на кровать целиком, пледиком накрывает. Подоткни, и я запла́чу. — Передай Алтонгирелу, что он мне примерещился без глаз и рта, — бормочу мстительно. И отрубаюсь. Просыпаюсь и первым делом выглахтываю полуторалитровую бутылку минералки, стоящую на тумбочке у кровати. Мысленно произношу тост за здоровье капитана. Снова закрываю глаза и сосредотачиваюсь на ощущениях. Ничего, жить буду. Собственно, помимо некоторой вязкости в голове, никаких ощущений и нет. Так что можно, пожалуй, выползти из койки и пойти взглянуть на мир, потому что спать я уже больше не могу. Я так со вчерашнего вечера и не разделась, как пришла с ужина в некондиции. Пожалуй, пора, да и сполоснуться не помешает после всей этой химии. После душа напяливаю снова свои штаны, а сверху — высохшую блузку, одну из двух, что были у меня в багаже. Выгляжу почти парадно, даже кругов под глазами нет. И чувствую в себе силы на свершения — небольшие, правда. Например, дойти до кухни ещё чего-нибудь попить. Добредаю, начинаю шуровать на предмет чая. Водогрейка-то горячая, но это ж ещё надо найти, где они прячут тот мешок, и куда мою кружечку убрали, и где опять большие пиалы. — Вам помочь? Подпрыгиваю. Кто здесь?! Оказывается, Эцаган. Сидит в дальнем углу на лавке, слившись с местностью, колени к подбородку, вид мрачный.  — Я чай ищу, — говорю растерянно. Похоже, сорвала человеку сеанс хандры. — В нижней тумбочке справа от вас, — указывает, потом пристраивает лоб на коленях, прямо-таки буквально замыкаясь в себе. Ладно, не моё дело… Нахожу свой мешок, завариваю, подумываю, не свалить ли, чтобы человеку на нервы не действовать. Конечно, если ему одиночества охота, почему бы не пойти в свою каюту? Туда точно никого постороннего не принесёт. Впрочем, время позднее, ужин уже прошёл, можно ожидать, что и в столовой никого не будет. Наливаю чай. — Ой, — слышу из угла. Эцаган вскакивает, выбирается из-за стола, идёт ко мне. — Что-то я совсем забылся. Давайте я вам налью и пиалу нормальную дам… — А эта чем плоха? — размешиваю сахар, уже предвкушая, как я сейчас выдую эти пол-литра счастья. — Ну нехорошо ведь такую большую… Невежливо получается. — А маленькую — вежливо? — Ну да, она ведь быстро кончается, нужно всё время подливать. Ах да, что-то я такое слышала про чей-то этикет, что гостю надо давать маленькую чашку, чтобы всё время за ним ухаживать, а большая значит «пей и уходи». — Так вот почему капитан так хохотал, когда я сказала, что единственное, что меня не устраивает в этой пиале, это отсутствие ручки. Эцаган фыркает: — Да уж, я себе представляю. Ну давайте я… — Не надо. В мелкой посуде остывает мгновенно, а я люблю горячий. А ещё я очень не люблю суету за столом. А поскольку я сегодня болею, то имею право не подстраиваться под ваш этикет. Придётся тебе немножко почувствовать себя плохим хозяином, зато я с удовольствием чаю попью. Ржёт. Вообще, эти танцы вокруг чая мне уже изрядно поднадоели. Какая, понимаешь, великая межкультурная проблема! Сажусь за ближайший стол, осторожно отпиваю. Господи, какой кайф. Эцаган пристраивается напротив, снова приобретая меланхоличный вид. Хорошо, что меня не интересуют юноши на десять лет меня младше, а то ведь такой романтичный герой-любовник… — Жизнь — стерва? — спрашиваю осторожно. Сама ненавижу, когда пристают, что у меня стряслось. — Да нет, в общем, так… по мелочи. Алтонгирел с капитаном поругался, а он от этого всегда становится совершенно невыносим. Можно подумать, всё остальное время он просто пусечка. — Боюсь, что это из-за меня, — говорю покаянно, хотя на самом деле не боюсь, а надеюсь. Что Азамат уже наконец вправил этому козлу мозги. — Да уж знаю, — хмыкает Эцаган. — Уже весь корабль наслышан, они так орали… Надо же было додуматься, подсыпать вам этой дряни. Можно было догадаться, что на вас не так подействует, как на нас, если вы от гармарры засыпаете. — А какого эффекта он ожидал? — поднимаю бровь. Это что было, отворотное зелье? — Ну, вообще эту штуку пьют, когда нужно понять, что за люди тебя окружают. Потому что от неё видишь главные черты окружающих… как бы… ярче. Причём на нас-то она действует сразу, ненадолго и без последствий. — То есть это он мне пытался обеспечить интенсивное знакомство с коллективом? — хмыкаю, вспоминая свои глюки в гостиной. — Нет, он просто хотел, чтобы вам стало неприятно находиться рядом с капитаном. Слегка впечатываю ладонь себе в физиономию и позволяю ей стечь. — Слушай, ты можешь мне объяснить, почему его так волнует моё общение с Азаматом? Я уже не знаю, что и думать. Эцаган невнятно пожимает плечами. — Они друзья. — Это теперь так называется? А ведёт он себя так, как будто они как минимум женаты! Ой, зря я это сказала… Конечно, я больная, мне можно, но что-то мой собеседник нехорошо в лице переменился. — То есть… я ничего не хочу сказать… — начинаю мямлить. — Алтонгирел мне не изменяет, тем более что Азамат натурал! — возмущённо выпаливает Эцаган. Если вычеркнуть все непечатные выражения, которые я подумала в свой собственный адрес, останется, что я икнула. — Прости, — говорю, — я не хотела тебя обидеть. Снова икаю и утыкаюсь в чай. Эцаган вздыхает. — Ладно, я понимаю, что после того, как он вас отравил, можно о нём что угодно подумать. Но с Азаматом они действительно просто друзья, почти братья даже. Алтонгирел — ровесник младшего брата капитана, они в детстве играли вместе. Тем более что у Алтонгирела родители рано умерли, так Азамат его читать учил! — Хорошо-хорошо, я верю! — тараторю. — Я вообще тут ни про кого ничего не знаю и понять не могу, чего он ко мне прицепился… Это просто так выглядит… Эцаган фыркает, мотает головой. Кажется, простил. — Да уж, могу себе представить. Но он просто боится, что капитану будет… трудно с вами расстаться. — Да, это, конечно, причина, чтобы меня бить и травить, — делаю длинное лицо. — Есть вещи, которые очень трудно объяснить, — вздыхает Эцаган. — Алтонгирел, конечно, не всегда разумно поступает. Но он хороший человек. Некоторое время сидим молча, я вожу пальцем по краю пиалы, но она не звенит. — А сколько лет Азамату? — спрашиваю для шума. — Тридцать девять, а что? — Ничего, так, просто интересно. По нему трудно сказать. Собственно, он, пожалуй, выглядит постарше, ну так и жизнь у него была не сахар. — Да уж, — кивает Эцаган. — Я вообще поражаюсь, как вы его терпите. Меня Алтонгирел три месяца уговаривал вступить в команду, после того как я капитана впервые увидел. Вы чего? Видимо, у меня на лице что-то изобразилось помимо воли. — Да так, знаешь, — поджимаю губы. — Он как бы не виноват, что с ним такое случилось. — Какая разница, виноват или нет? Он просто урод, и смотреть на него противно, вот и всё. — А-а тебе не кажется, что так говорить несколько невежливо?. . — Но я же не хочу его обидеть! — удивляется Эцаган. — Это просто факт. Вот у вас глаза синие — это ведь вас не обижает? — То, что у меня глаза синие, это объективная реальность. А то, что ты про Азамата говоришь, это твоё отношение. — Почему только моё? Спросите кого угодно, все скажут, что он урод. Да и вообще, вы сами не видите, что ли? Вздыхаю. — А как ему вообще удалось собрать команду и стать капитаном, если все его считают уродом? Я ведь так понимаю, у вас это очень важный параметр. Эцаган усмехается, встряхивая головой. — Да у нас такая команда, нам всё нипочём. Кроме меня, Тирбиша и пилотов, тут все воины высшего разряда. Взять хотя бы Ирнчина — он дюжину кораблей сменил, прежде чем сюда попасть. А что, говорит, делать, если капитан идиот и в безопасности ничего не понимает? Азамат хоть страшный, но с ним спокойно как-то, можешь быть уверен, что он всё предусмотрит. И проблемы решает полюбовно. А то я вот к одному капитану пришёл наниматься, а он мне: постригись. Ну ага, побежал! Азамат-то ничего такого не требует, — Эцаган демонстративно намотал локон на палец. Потом вдруг глаза у него загорелись: — А знаете, как он круто дерётся? И нас учит, чтоб не раскисали тут в четырёх стенах. Некоторые ради этого тут работают. У других свои проблемы, вон, Орвой — тоже пугало, его особенно и не берут никуда, а если подумать, снайпер-то он каких поискать. Тирбишу нравится, что Азамат не нарушает законов принципиально. Тирбиш, он такой положительный парень, а наёмничает, чтобы семью поддерживать, тут платят лучше, чем на планете. Короче, как капитану Азамату просто цены нет, жалко, конечно, что он выглядит так отвратно, но уж что тут сделаешь… Судьба. — То есть ты в принципе допускаешь, что человек может быть хорошим профессионалом и заслуживать уважения с любой внешностью? — уточняю я. — Профессионалом — конечно, — соглашается Эцаган. — Особенно в космосе. На планете-то считается, если урод, значит, у богов не в чести, но тут богов нет, так что это не так важно. А вот насчёт уважения… — он мнётся, подбирая слова. — Одно дело уважать его приказы, когда работаешь. Всё-таки его корабль и он платит, и вообще во время операции ослушаться капитана — это тебя потом ни в одну команду не возьмут. Но чтобы я ещё следил, как я там о нём говорю со знакомыми… это уже ни в какие ворота. Как его можно уважать, если на него смотреть противно? Он же такой страшный, что на человека мало похож, с тем же успехом можно уважать… не знаю, компьютер! — он хмурится и смотрит на меня немного высокомерно, как будто предлагает попробовать ему возразить. Пожалуй, пора это всё прекращать, пока я не озверела окончательно от такой морали. Миссионер из меня никакой. И полемизировать я не умею. Боюсь, что если уж сам Азамат не смог их убедить, что он достоин уважения, я уж точно не справлюсь. Грустно это всё. — Что-то у нас с тобой сегодня беседа не выходит, — говорю. — Только настроение друг другу портим. — Спать надо идти потому что, — говорит, вставая. — Поздно уже. Я-то сейчас точно не засну, но решаю вернуться в каюту. Вроде сушняк отпустил. Сажусь на кровать, провязываю два ряда — и просыпаюсь утром.  Глава 8. В которой всех укладывают спать   Просыпаюсь, заметьте, голодная на совесть. Придётся немедленно идти встречаться с обществом. Где там Тирбишевы йогурты?. . Едва выхожу из каюты, слышу скандал со стороны гостиной. Кажется, участников больше, чем двое. Не моё дело, конечно… Но всё равно плетусь туда посмотреть, что стряслось. У меня с утра инстинкт самосохранения плохо работает, да. Глазам моим предстаёт эпическая картина. Вся команда с тоскливым видом жмётся по углам холла, в центре стоят Азамат и Гонд. Первого я вижу только со спины, а вот Гонд сизо-бледный и слегка трясётся. И руку левую держит, как будто сломана. — … сказать мне! — гремит Азамат. — Правила написаны, чтобы их выполнять! Гонд что-то невнятное мямлит в ответ. Рядом на диване, сгорбившись, сидит Алтонгирел с видом покойника, смотрит в одну точку. Ох, что-то мне стрёмно… Оглядываюсь, замечаю в сторонке понурого Тирбиша. Тихонько прокрадываюсь к нему. — Что случилось? — шепчу. Он вздрагивает, но никто не оборачивается. — Ночью Гонд был на вахте, засёк джингошский корабль. И они вместе с Эцаганом выдвинулись его штурмовать. Мямленье Гонда наконец обретает смысл: — Я шёл к вам, встретил его в коридоре, он сказал выгонять шаттл… Я не мог не выполнить команду.  — Ты был обязан сказать мне!! — Ну вот, — продолжает Тирбиш. — Корабль-то они взяли… И замолкает как-то подозрительно. Судя по тому, что Азамат выволакивает Гонда, а Эцагана в комнате нет… О господи! — Он что, убит?! — Ранен, — говорит Тирбиш так, как будто это ещё хуже. — Где он? — У себя в каюте. — Пошли. Решительно тяну его за рукав. Могли бы меня и разбудить, идиоты! Но Эцаган тоже хорош, что за пубертатные выходки? Мало им было, что они на нашем корабле двоих потеряли. Надо теперь, чтобы я ещё себя виноватой почувствовала, что он в дурном настроении был вчера?! Обойдётся! Дверь в каюту Эцагана приоткрыта, Тирбиш остаётся снаружи, а я захожу и обомлеваю. Бедолага лежит на кровати, по всей видимости, без сознания, всё лицо залито кровью, поперёк лба широкая борозда. О боже. Ещё бы Азамат не бушевал. Разворачиваюсь на пятках и мчусь к себе в каюту за мешком, едва не сшибая ошарашенного Тирбиша. Возвращаюсь так же бегом, распахиваю дверь. Тирбиш всё ещё стоит рядом. — Заходи, будешь ассистировать! — Но… я… — ВНУТРЬ! Заходит, я вытряхиваю всё из мешка на стол, выхватываю необходимое. — На, возьми, намочи, протри ему лицо, чтобы видно было, где повреждено. Ну! Со второго пинка Тирбиш стартует в ванную. Вот самое время нашёл для своих предрассудков. Я тем временем оглядываю Эцагана в прочих местах и обнаруживаю несколько ранений в живот. Кровать уже вся кровью пропиталась, ещё бы он был в сознании! Пульс, однако, ещё вполне приличный. Обдираю с него лишнюю одежду и сомнительные бинты, кидаюсь осматривать внутренние повреждения. Ещё в прошлом веке один китайский гений сварганил портативный сканер. Они любят всё комбинировать… Так вот, он может шестью разными способами снимать изображение с человеческого нутра. При большом желании и хорошей настройке им можно даже сквозь стены смотреть. А так — палочка с катучим шариком на конце да экранчик. Как люди без этой штуки раньше жили, не представляю. Так, задеты в основном кишки и соединительные ткани. К счастью, большая часть ранений нанесена лазером, а он заваривает рану, так что почти нет опасности заражения. К сожалению, открытые тоже есть, придётся промывать. Тирбиш неуклюже приступает к выполнению команды. Где мои спазмолитики-анальгетики?. . Как же я рада, что взяла всё это с собой! И мою любимую машинку для заваривания швов. Её изобрели уже на моей памяти. Если на ткань в месте разреза нагрузка небольшая, то можно как бы склеить края обратно вместе, и всего через пару дней будет как раньше. И никаких тебе швов, вообще никаких следов. Кому-то тут сильно повезло, что у меня есть моя машинка. Тирбиш на мои манипуляции не смотрит, отвернулся. — Я вам ещё нужен? — блеет. — С химическими весами обращаться умеешь? — спрашиваю, заклеивая Эцагану физиономию. Машинка — машинкой, а контакт с внешней средой лучше пока минимизировать. — Да, конечно. Как удобно жить, когда все вокруг технически подкованные! Правда, если бы у меня была искусственная кровь, было бы ещё удобнее. Или хотя бы готовый физраствор… Хорошо хоть нас в колледже натаскали обходиться бытовыми средствами вместо фирменных смесей и прочих достижений цивилизации. Понимают, что в космосе может и не быть под рукой модных медицинских новинок. — Вот тебе чистый натрий-хлор, — протягиваю Тирбишу баночку. — Разведи ноль девять в дистилляте и подогрей половину до тридцати семи градусов. Справишься? — Да, а сколько литров? — Давай пока парочку… на всякий. И — ты понимаешь, что такое «стерильно»? Он кивает, хватает соль и весы и счастливо уносится прочь от вида «изуродованного» Эцагана… Тоже мне, блин, наёмники! Девки нервные! Азамат, правда, Гонду что-то там вкручивал про «без шлема». То есть, наверное, обычно они какой-то доспех надевают, когда драка предстоит. В таком случае Эцаган у нас дважды герой. Очнётся — отшлёпаю. Через пару минут возвращается Тирбиш с двумя флягами физраствора. С интересом наблюдает, как я втыкаю иглу. Похоже, тоже никогда шприца не видел. Хорошо хоть под руки не лезет. Со внутренними травмами куча возни: сначала всё промыть нежно, тёпленьким растворчиком, кишки все просмотреть детально, а это несколько метров, отсосать всю дрянь, зашить, а где приварено лазером — расклеить… Упариваюсь конкретно, хорошо хоть сканер подсвечивает повреждения. Ну вот, наконец с этим покончено. Ставлю отсос, ввожу антибиотики. Теперь что у него там с лицом? С лицом всё не так плохо, ранка-то, собственно, одна, и та легко закрывается после дезинфекции. Нет, мой завариватель швов — великая вещь. Жаль, её не было у того, кто зашивал Азамата… Ну вот, пациент стабилизирован. Пульс почти нормальный, зрачки на свет реагируют. Скоро должен очнуться. Надеваю ему на запястье пульсометр — запищит, если что. — Всё? — осторожно спрашивает Тирбиш. — Ну да, — вздыхаю удовлетворённо. — Теперь ждём, когда очнётся и что расскажет. Пока больше симптомов нет. Тирбиш кивает, как будто понял. Впрочем, скорее, он реагирует на мой спокойный тон. Мы слегка прибираемся, он выливает отходы производства, я собираю свои причиндалы обратно в мешок от греха. Вид обрезков кишок у Тирбиша отвращения не вызывает, видимо, царапина на лице гораздо противнее. Я уже открываю рот попросить его посидеть тут, присмотреть за больным, когда дверь вдруг распахивается и входят Азамат с Алтонгирелом. Азамат такой мрачный, что аж лицо потемнело, не знаю уж, как это возможно. Алтонгирел, наоборот, серовато-бледный, глаза пустые и как будто даже отощал, хотя всего-то прошло несколько часов. — Что ты тут делаешь? — спрашивает он меня, хотя и без выраженной вопросительной интонации. Видно, мозги совсем отключились, надо же, как переживает. — Я, — говорю, — врач. Я тут лечу. Вам надо было меня сразу разбудить, когда он вернулся. Алтонгирел никак на мои слова не реагирует, бредёт к кровати, садится на край, почти в лужу крови, и остаётся неподвижно сидеть. Надо будет кого-нибудь запрячь поменять бельё. Алтонгирел сейчас вряд ли способен на конструктивную деятельность. Не знаю, правда, из-за чего он больше страдает: что его парень ранен и в опасности или что у него лицо повреждено. Ладно, по умолчанию выберу первый вариант, не буду сволочью.  Азамат, кажется, осознаёт, что в моих словах есть доля истины. — Мы привыкли обходиться своими силами, — говорит. — Но я рад, что вы решили помочь. У вас есть… какие-то прогнозы? — Да, — энергично киваю. — Причин для волнения нет. Он стабилен, скоро должен очнуться. Если кроме тех повреждений, что мне удалось обнаружить, никаких других нет, то он полностью выздоровеет. Азамат кивает с некоторым облегчением, хотя, по-моему, он мне не верит. Ну, если у них женщины в принципе не могут быть врачами, то неудивительно, что он мне не доверяет. Ладно, погоди, сам увидишь. Алтонгирел меня, похоже, вообще не слышит. Подхожу к нему, щёлкаю пальцами перед лицом. Конечно, я всё понимаю, у человека горе, но я ему ещё своё подпорченное здоровье не простила. Он слегка фокусирует взгляд. — Если он очнётся, позови меня. Я буду в кухне. И если вот эта штука у него на руке запищит, тоже позови. Причём очень быстро. Это понятно? Он открывает рот, потом передумывает и кивает. И снова отключается от внешнего мира. Поворачиваюсь к Азамату: — Думаешь, он меня услышал? — Да, — говорит Азамат уверенно. — Он всё сделает. Пойдёмте. Обнаруживаю, что Тирбиш под шумок уже смылся. Не знаю уж, чем так ужасен кусочек пластыря на лбу, но зато, когда я наконец-то дохожу до кухни, там уже пахнет едой. Правильно, мальчик, мыслишь. Как говорится, если врач сыт, то и больному легче. — Где Гонд? — спрашиваю у Азамата. Он снова мрачнеет. — Пока что заперт у себя. — Мне надо будет его осмотреть. — Что? — капитан аж сощурился, как будто кислое что-то откусил. — У него рука сломана, — говорю. — Он сам виноват. — Эцаган тоже сам виноват, — говорю. — Ему теперь за это умереть? Азамат тяжело вздыхает. — Ваше внимание плохо сочетается с наказанием. — Наказывать будешь потом, когда я удостоверюсь, что он вне опасности. — Ладно, — кивает. — Вы правы. Тут Тирбиш подносит мне какие-то жареные пельмени, и я временно утрачиваю способность говорить. Азамат сидит напротив и смотрит, как я ем. И меня это даже не раздражает, не то что не смущает. Кстати, вот ведь интересно, мне кажется, что я называю его на «ты», а он меня — на «вы», хотя во всеобщем нету разницы. Это после того как я с ним в обнимку поспала. Интересно, что должно случиться, чтобы и он на неформальный тон перешёл? Видимо, забыв о моём присутствии, Азамат трёт лицо с той стороны, где ожоги. Ну да, я понимаю, что ты думаешь. Однако обещать тебе, что у Эцагана не будет никаких последствий на лице, я не могу, даже если уверена, что их не будет. Потому что если будут, то получится намного хуже, лучше уж сейчас понервничать. — Он всегда переживает, если я с Алтонгирелом ссорюсь, — говорит капитан. Прекра-а-асно, давай теперь ты ещё себя во всём обвинишь. К счастью, он не продолжает развивать мысль, хотя на лице всё написано светящимися буквами. В перерыве между двумя пельменями откладываю ложку и беру Азамата за руку, безвольно лежащую на столе. Обхватить не могу, так, сбоку прихватываю, как прищепка. — Всё будет хорошо, — говорю. Это, конечно, ответственное заявление, но я тоже не железная. Азамат пускает меня к Гонду и сам заходит следом. Бедный парень, похоже, решает, что вот сейчас его казнят. — Не волнуйся, — говорю, — Эцагану тоже достанется. От меня лично. В ответ слышу только нервное сглатывание. Перелом у него закрытый, с небольшим смещением. Мелких осколков нет. В принципе, ничего страшного, он даже не вскрикивает, когда вправляю. Может, конечно, решил перед капитаном продемонстрировать стоицизм, не знаю. Накладываю шину с применением куска какой-то аппаратуры, специально для этой цели найденного на складе. Азамат смотрит как заворожённый. И где они были все эти века… Напоследок капитан окидывает Гонда грозным взором, и мы выходим. Идём куда-то… Точнее, это Азамат идёт, а я за ним следом, не знаю зачем. Привычка уже, наверное. В неизвестном мне отсеке корабля навстречу нам попадается один из старших в команде, тот, что сидит за столом справа от Алтонгирела. — Как будем… — начинает на муданжском, потом, покосившись на меня, переходит на всеобщий. — Как будем хоронить?. . — Кого?! — рявкаю я, не давая Азамату и слова сказать. — Эцагана… — растерянно отвечает мужик. — Когда он лет через семьдесят умрёт от рака прямой кишки в своей постели, это будет не ваша проблема, — говорю с некоторым нетерпением. Нет, ну можно не верить, что я хороший врач, но не до такой же степени! Собеседник переводит озадаченный взгляд на капитана. — Не суетись, Хранцицик, — произносит капитан, и я фыркаю совершенно неприличным хохотом прежде, чем успеваю скомандовать себе промолчать. Азамат что-то там продолжает говорить про то, что моего пациента рановато хоронить. — Но я же сам его бинтовал, там нет шансов… — бормочет человек с чудо-именем. Это заставляет меня резко посерьёзнеть. — А, так это был ты? А промыть раны или хотя бы кровь остановить тебе в голову не пришло? — напускаюсь на него. Я, может, тут и в гостях, и маленькая, и беззащитная, но когда речь идёт о моём пациенте… голову откушу только так. — Естественно, я промыл! — возмущается он. — Ага, с расстояния в два метра! У него всё лицо в крови было, когда я зашла! — Ну так заново натекло! Что вы думаете, кровь ждать будет? — Я думаю, что можно было зашить! — На лице?! — А что?! — На лице нельзя зашивать! Тут уж как срастётся, у каждого своя судьба. Очень хочется побиться головой о стенку. А лучше побить кое-кого. Больно. — А на животе что? Тоже нельзя? — Так раны сквозные, я же не могу внутри зашить! Ну и какой смысл… Держите меня семеро. Иначе точно стукну. — Значит так, — говорю, — я зашила всё. Это раз. Эцаган выживет, это два. А три — ты, хрен-цуцик, уйди с глаз моих, пока я тебе что-нибудь не пришила! Шарахается, как от огня, в панике зыркает на капитана и, получив, видимо, разрешение, исчезает куда-то в боковой коридор. — Это, что ли, бортовой врач? — рычу. Нет, ну правда, ребёнок из экошколы лучше бы справился! — Нет, у нас на борту нет целителя, — говорит Азамат, тихо стерпевший мои вопли. — Их и на Муданге-то не хватает. — Что, муданжцы патологически неспособны врачевать? Почему нельзя обучить столько, сколько нужно? Где рыночная экономика, в конце концов?! — что-то я разбушевалась. — Это очень долго, — пожимает плечами Азамат. — И трудная работа. Из тех, кто может получить образование, мало кто хочет всю жизнь смотреть на чужие уродства. Хватаюсь за голову, еле сдерживаясь, чтобы не завыть в голос. Вот уроды!!! — А что, — спокойно продолжает Азамат, — вы действительно смогли всё зашить? — Естественно, — вздыхаю. Придётся, видимо, смириться с их варварскими представлениями. — Там проблема не столько зашить, сколько промыть как следует и найти все повреждения. Мы начинаем куда-то идти, опять не знаю куда. — Я уже заметил, — говорит Азамат, — что ваши целительские методы сильно отличаются от наших. Видимо, у вас они гораздо лучше развиты… — Да уж, не без этого, — кривлюсь. — Я вот не понимаю, как вы умудрились пройти мимо всей нашей медицины. Если вы даже обычного шприца не видели… Они ведь на Земле появились раньше звездолётов! — Так у нас с Землей до самого недавнего времени не было никаких контактов… — разводит он руками. — Ну вы же всё равно когда-то переселились с Земли на свой Муданг. Это ведь не могло произойти раньше наших первых полётов в космос! — А вы думаете, мы когда-то жили на Земле? — удивляется капитан. Я встаю как вкопанная. — До сих пор, — говорю неверным голосом, — наукой не зафиксировано существование разумных рас, не происходящих с Земли. — Вот как… — говорит он и глубоко задумывается. Мы снова двигаемся в путь и успеваем дойти до угла, прежде чем он продолжает. — Что ж, вам виднее, мы-то помним свою историю всего на несколько столетий назад. Однако до сих пор я был уверен, что мы осели на Муданге примерно в двенадцатом веке по земному летоисчислению. Как я понимаю, ваши корабли появились существенно позже. — Да уж, — говорю. — У нас в то время ещё и Америку не открыли… И встаю как вкопанная во второй раз. — Америку, — повторяю тупо. — Это… какой-то регион на Земле? — хмурится капитан. — А что с ним такое? — Просто… э-э-э… самые похожие на вас люди жили как раз там. Но мы, в смысле, европейцы… — много ему это скажет, ага, — в смысле, кто наукой занимался, впервые с ними встретились в пятнадцатом веке, и то в конце. — А теперь не живут? — Все перемешались, — пожимаю плечами. Обойдётся без кровавых подробностей, мне пока жизнь дорога. — Так… вы что, думаете, наши предки научились строить звездолёты задолго до ваших, а вы об этом ничего не знаете? — Ну про них мало что известно, но ходит много всяких невероятных легенд. То есть я бы сказала, что если кто и мог такое отчудить, то это были они. Вы вон до сих пор в одиночку собрать звездолёт из подручных средств можете. — Вы преувеличиваете, — улыбается. — У нас просто высоко ценится способность к ручному труду. — Вот-вот, — говорю. Что-то больно красиво выходит. Только вот язык у них, по мнению всех лингвистов, родственный монгольскому. Конечно, какой там язык был у тех индейцев, я не знаю, но… — А чем вам так не понравилось имя Хранцицика? — Азамат параллельно мне переключается на лингвистику. Я снова ржу, просто не могу остановиться. — Очень, — говорю, — смешно звучит на моём языке. Азамат качает головой. — Это значит просто «дождевой цветок», он в дождь родился. Ну да, я даже понимаю. Можно подумать, от этого легче. — Я, признаться, до знакомства с вами не знал, — продолжает Азамат, рассматривая меня, — что на Земле есть другие языки, кроме всеобщего. — Ха! — фыркаю. — Три тыщи не хочешь? — Сколько?! О-о, я вывела его из душевного равновесия! Как мне нравится, когда он так таращится! — А как вы друг друга понимаете? — продолжает изумляться мой друг с моноэтнической планеты. — Вот для того и всеобщий, — смеюсь. — Его не для космоса вводили, а для Земли. — С ума сойти, — качает головой. Ну вот, хотя бы я его развлекла немного, лицом просветлел. Что-то в нём есть неуловимо родное. Во внешности и даже в запахе. Как будто детские воспоминания какие-то просыпаются. Впрочем, в свете моих последних измышлений насчёт индейцев в космосе в двенадцатом веке это уже как-то жутковато. То, куда мы в итоге приходим, оказывается капитанским мостиком. Он мало чем отличается от прочих, которые мне приходилось видеть: по кругу экраны-иллюминаторы, под ними сенсорные панели управления, по сути, тоже экраны. Компьютер — он и на Муданге компьютер. На мостике двое парней в тапочках и потрёпанных свитерах, они кивают нам с капитаном, не отрываясь от экрана. — Лиза, боюсь, что нам придётся отложить разговор, — говорит капитан, приземляясь в оставшееся свободное выдвижное кресло. — Мне надо немного порулить. — А пилоты на что? — моргаю озадаченно. Разговора-то мне не жалко… — Они ребята молодые, не очень опытные, а мы сейчас полетим через облако, и я предпочитаю сам повести. Ребята дружно пропускают всё это мимо ушей. — Я думала, для лавирования в облаке есть специальный софт, — говорю с опаской. Как-то очень не хочется в таком деле полагаться на человеческие способности, пусть наш капитан хоть трижды гений космоса. — Ну, софт — это инструмент, — размеренно говорит Азамат. — Им ещё надо уметь пользоваться. Он, конечно, облегчает работу, в смысле, что ни с чем не столкнёмся. Но если полагаться на одни только программы, то уж очень трясёт. Это да. И швыряет резко. А ты, что ли, лучше можешь? — Тут нужно плавненько, — продолжает капитан, видимо, оседлав любимого конька. — И с умом, не шарахаться от всего на свете. Тем более мы сейчас с прицепом, пленный корабль тащим. Заодно ребята мои поучатся в таких условиях рулить. О, да тут намечается мастер-класс старшего павиана. Ну что ж, хоть какое самоутверждение. Правда, по виду господ пилотов не скажешь, что они в курсе, что их сейчас будут чему-то учить. — Вам, Лиза, наверное, не стоит здесь оставаться, — мягко говорит Азамат. — Это, знаете, напряжённое дело… Ну да, я понимаю, мужики хотят поиграться. Наверное, в наши РПГ-шки они всё-таки не режутся, им в реале хватает. — Хорошо, — говорю. — Пойду проведаю пациента. Пациент, конечно, уже очнулся, а Алтонгирел, конечно, меня не позвал. Сидят, разговаривают тихонечко, ячейка общества, блин. — Как самочувствие? — спрашиваю деловито. — Как будто живой, — вяло отвечает Эцаган. Проверяю пульсометр, нормально, восемьдесят в минуту. — И правда живой, — говорю. — Мутит? — Нет, — мотает головой. Видимо, сотрясения нету. — Ну давай рассказывай ход боевых действий, — говорю, выдвигая из-под стола стул. Вылупились на меня оба, как будто я о подробностях их личной жизни спросила. Придётся объяснять, ох уж эти варвары. — Мне нужно знать, что именно произошло, чтобы выяснить, какие у тебя ещё могут быть повреждения кроме тех, что я нашла. — Какая теперь разница, — вздыхает, — какие там ещё повреждения… В кои-то веки Алтонгирел принимает мою сторону. Строго выговаривает Эцагану по-муданжски. Я почти ничего не разбираю, но это действует. Захватывающий рассказ о двух идиотах, перебивших пару десятков джингошей, выглядит достаточно убедительно. Ну а если он всё-таки приврал, то я всё равно никак не могу это проверить. Разве что Гонда допросить, но он заперт, а капитан занят. — Учти, — говорю Эцагану угрожающе, — если ты от меня что-то скрыл, то можешь и не выздороветь. Он улыбается, как приговорённый. Госспади, да когда ж до них дойдёт?. . — Алтонгирел, следи, чтобы он лицо не трогал, — наставляю. — Если придётся для этого руки привязать, то так и сделай, только не давай ему трогать лицо ни в коем случае, — потрясаю пальцем. Оба серьёзно кивают. Ладно, кажется, моя миссия здесь выполнена. * * * Из   мемуаров   Хотон - хон  Муданжские   звездолёты   оснащены   многочисленными   лапками   не   только   для   захвата   чужих   кораблей ,  хотя   это   тоже   очень   удобно :  сгрёб   джингошскую   черепаху   под   пузо   и   дальше   полетел .  Однако   главная   функция   лапок   —   улавливать   гравитацию   далёких   небесных   тел .  Муданжский   корабль ,  плывущий   в   космосе ,  похож   на   паука ,  растопырившего   ножки   и   ловящего   малейшие   колебания   своей   сети .  Уловив   притяжение   звезды   или   близкой   планеты ,  даже   очень   слабое ,  корабль   усиливает   его   и   подтягивается   в   ту   сторону ,  с   которой   оно   исходит ,  как   на   ниточке .  Это   позволяет   муданжским   кораблям   практически   мгновенно   менять   курс   даже   на   большой   скорости   и   исчезать   из   поля   зрения   противника   в   непредсказуемом   направлении .  При   этом   внутри   самого   корабля   поддерживается   постоянное   комфортное   гравитационное   поле .   В   остальном   принципы   перемещения   муданжцев   во   Вселенной   мало   отличаются   от   земных .  Как   все   мы   выучили   в   детстве ,  ничто   не   может   двигаться   быстрее ,  чем   свет ,  поэтому ,  чтобы   преодолевать   гигантские   пространства   между   галактиками   в   сроки ,  сопоставимые   не   только   с   продолжительностью   человеческой   жизни ,  но   и   с   необходимостью   регулярных   поставок   товаров ,  например ,  из   Андромеды   в   Стену   Слоуна ,  используются   пространственно - временные   туннели .  Они   могут   быть   естественного   происхождения   —   если   хорошо   изучены   и   признаны   стабильными , — или   созданные   человеком   при   помощи   мощного   луча   света ,  которым   можно   свернуть   пространство   в   воронку ,  как   когда   быстро   мешаешь   ложечкой   в   чае .  Когда   пролетаешь   такой   туннель ,  пространство   вокруг   тебя   сжимается ,  а   время   и   вовсе   может   открутиться   назад ,  так   что   окажешься   в   месте   назначения   за   день   до   вылета .   Конечно ,  это   бывает   только   в   специальных   возвращающих   туннелях   или   в   случае   неполадок ;  закон   Земного   Союза   запрещает   использование   туннелей   для   путешествий   во   времени  ( кроме   случаев   дальних   путешествий ),  так   что   обычно   туннели   настроены   на   протяжённость   в   два - три   дня ,  чтобы   уж   с   гарантией   не   выскочить   в   минус .  Если   же   дорога   и   правда   дальняя   и   туннелей   надо   пройти   несколько ,  то   полёт   растягивается   на   пару   недель ,  а   то   и   месяцев .   Плюс   к   тому ,   от   туннеля   до   туннеля   тоже   надо   долететь ,  а   они   густо   наставлены   только   в   самых   населённых   районах   Вселенной .  На   окраинах   иногда   такая  « пересадка »  может   занять   по   нескольку   десятков   лет ,  поэтому   все   корабли   оборудованы   собственным   полем   времени .  Если   полёт   предстоит   в   самом   деле   очень   долгий ,  то   внутреннее   время   корабля   замедляют ,  чтобы   на   борту   казалось ,  что   прошла   всего   пара   дней .  Снаружи ,  конечно ,  проходит   больше ,  но   искусственные   туннели   способны   распознавать   корабли   со   включённым   полем   времени ,  и   когда   такой   корабль   заходит   в   туннель ,  его   выбрасывает   не   только   вперёд   в   пространстве ,  но   и   назад   во   времени ,  так   что   и   в   самом   деле   получается ,  что   прошло   всего   два - три   дня .  Естественные   туннели   обычно   такого   делать   не   могут ,  да   и   вообще   они   менее   надёжны ,  чем   рукотворные ,  зато   за   пользование   ими   не   надо   платить .   Популярные   планеты   вроде   Земли   или   Гарнета   держат   около   себя   по   нескольку   очень   коротких   искусственных   туннелей   специально   для   гостей   издалека ,  которым   надо   нагнать   время .  За   это ,  конечно ,  дерут   дикие   деньги ,  но   всё   же   это   лучше ,  чем   внезапно   выпасть   из   жизни   на   шестьдесят   лет .  Разработано   специальное   законодательство   по   поводу   того ,  кому   и   при   каких   обстоятельствах   позволяется   нарочно   задерживаться   в   поле   времени   и   таким   образом   переходить   в   будущее .  Разработаны   и   методы   расследования ,  кто   остался   в   будущем   и   не   прошёл   возвращающий   туннель   нарочно ,  а   кто   —  по   рассеянности   или   внешним   обстоятельствам .   * * * Магеллановы облака практически не населены, хотя и располагаются очень близко к Млечному пути. Увы, для жизни людей оказались пригодны только спиральные галактики, а Магеллановы облака больше похожи на дрожжевое тесто, чем на классический волчок. Так что там только несколько зелёных планет-производителей с устойчивой атмосферой, но малой гравитацией, что позволяет растительности достигать гигантских размеров. Но, насколько я помню, там даже скот не разводят, а только кабачки всякие. Поэтому сквозь них проходят несколько магистральных пространственно-временных туннелей от края до края, чтобы не задерживаться в мёртвой зоне. Проблема в том, что туннели эти вовсе не свободны от всякого мусора, который, собственно, и делает эту галактику облаком. Зато в туннеле гораздо труднее уворачиваться, потому что летишь не сам, а в поводу у гигантского водоворота. Центральный туннель, правда, по возможности очищен от всякого хлама, не знаю уж как, но мы-то летим по одному из боковых. Так вот, это-то и удивительно. Заглядываю я в иллюминатор в полной уверенности, что сейчас увижу Сфинктер — то есть вход в туннель, — а оказывается, мы уже внутри! И не трясёт нифига, и не швыряет. Ну ладно, допустим, это мне капитан обещал. Но чтобы я захода в туннель не заметила? У меня же всегда уши закладывает от этого, и мутит, и всё на свете. Н-да, руки у нашего капитана и правда золотые, хоть и покорёженные. Надеюсь, пилоты не упускают возможности у него поучиться, потому что есть чему! Сижу у себя в каюте, вяжу, пялюсь в иллюминатор. И так уже часа четыре. Скучно, сил нет. И как люди жили без компьютера… Попросить, что ли, у капитана муданжские легенды полистать под видом того, что картинки посмотреть хочу. Если, конечно, там есть картинки. В любом случае капитан сейчас занят. За иллюминатором бесконечные свитые в канат звёзды летят на бешеной скорости, уже муторно от них. Кажется, я начинаю понимать, зачем закрывать иллюминатор фотографиями. А ну-ка, где тут слайд-шоу? Хоть посмотрю на этот их Муданг. Ничего себе такой Муданг, хоть название и ужасное. Ландшафт в основном — горы и степи, но и лес попадается. Снимки все зимние, растительность не рассмотришь. Домов тоже почти не попало в кадр, так, один-два. Они сложной формы, закруглённые такие, гладенькие. Не деревянные, а какие – понять не могу. Пара этажей, коническая крыша. Скоты бродят, вроде козы, но видно плохо, не поручусь. Пастораль, короче. Скучно. Поскольку вязание голову не занимает, переключаюсь на бессмысленное, но мозгоёмкое занятие: Эцагановой швейной машинкой, которую он у меня так и не отобрал, выстрачиваю на более-менее однотонной полоске ткани какие-то узорчики. Разноцветными нитками причём. Белые зигзаги, красные петельки, чёрные косички какие-то. Стадию окончательного охренения можно считать достигнутой. К счастью, тут приходит Тирбиш звать меня к обеду. Интересно, он всех зовёт или только меня, как привилегированную? Иначе почему не объявлять по громкой связи?. . На обед нечто унылое. Вроде как жареное мясо, только оно почти сырое, а где не сырое, там не жуётся. Скотина, из которой его вырезали, при жизни, видимо, возила воду в горы и померла от перенапряжения. Я честно притворяюсь, что пытаюсь это разжевать, потому что не хочу обижать Тирбиша: остальные-то едят и нахваливают, очевидно, так и должно быть. К сырятине даже не притрагиваюсь, там может водиться целый справочник по паразитологии. Жду, когда Тирбиш уйдёт или займётся чем-нибудь, чтобы я могла потихоньку выкинуть несъеденное, но он увлечён разговором с двумя мужиками по обе стороны от меня. Алтонгирела за столом нет. Интересно, кормят ли Гонда. Мало ли какие у Азамата методы наказания. Кстати, надо будет Эцагану питательной смеси проколоть, если есть, а то он и так тощенький. Народ уже начинает понемногу разбредаться, когда входит Азамат. Это что, мы вышли из туннеля? И я опять ни сном, ни духом? Ни черта себе. Капитан выглядит уставшим и, наверное, не только выглядит. Тяжело опускается за стол, прислоняется спиной к стене, принимается вяло жевать. Бедняга, тут и со свежими-то силами не откусишь. Когда весь народ между мной и капитаном расползается, я придвигаюсь поближе. — Здорово ты сквозь туннель прошёл, — говорю с искренним восхищением. — Я даже не заметила, когда входили, когда выходили. До сих пор ни разу ещё так гладко не летала. Улыбается слегка. Видимо, слишком устал, чтобы спорить. Голову рукой подпёр. Цвет лица какой-то нехороший. — Может, тебе пойти отдохнуть? — говорю участливо. — Боюсь, засну. Ночью-то из-за всей этой передряги с Эцаганом не пришлось. А сейчас если лягу, то встану уже завтра утром, — хмыкает. — Ну и поспи, — говорю. — У тебя что, срочные дела какие-то? — Да нет, но что ж я, в три часа дня спать лягу? Да я и не засну всё равно. — Только что обещал отрубиться немедленно, — хихикаю. — Пойди хоть полежи, глаза вон закрываются! — А вам компьютер не нужен? — спрашивает внезапно. Решил тему перевести, что ли? — Ну, я, конечно, с радостью им воспользуюсь, но не в ущерб твоему отдыху. Смотрит на меня сонно, потом встаёт. — Ладно, — говорит, — пойдёмте. Недоеденный обед он так и оставляет на столе, и я следую его примеру, пока никто не видит. Продолжение завтра. Фото От пинтерест