"МАЛЬЧИК на ГОРЕ".
СОЛНЦЕ поднималось всё выше и выше. Становилось жарко. По узкой тропинке, круто взбиравшейся в гору, шли 2 мальчика. 1-й, лет 12-ти - 13-ти, высокий, стройный, мускулистый, шёл крепким, ровным шагом. Иногда он останавливался, внимательно осматривался вокруг и затем снова решительно шагал дальше. У него были правильные черты лица, большой широкий лоб, прямой нос и блестящие серо-голубые глаза. Сзади, то отставая, то догоняя, шагал другой мальчик, поменьше ростом, послабее. На 1-м из крутых поворотов он жалобно протянул:
- "Ну, Леонардо... И куда это ты всё спешишь!.."
Старший, казалось, не расслышал слов спутника. Не уменьшая шага, он шёл дальше.
- "Леонардо, не спеши..." - продолжал умолять младший.
Он остановился и вытер рукавом пот, обильно струившийся со лба. Мальчик очень устал. Казалось, что он вот-вот упадёт.
- "И куда это ты мчишься?" - ухватив руку старшего товарища, простонал он. - "Ты идёшь всё выше и выше..."
- "Да, всё выше и выше", - как бы в рассеянности, ответил Леонардо. Затем с внезапным оживлением продолжал: - "Ты знаешь, как это хорошо подниматься всё выше, видеть новые места, новые горы, ущелья, долины!.. Так легко дышится! Какое это счастье, что мы живём здесь, в горах!"
- "Счастье-то счастье", - уныло повторил Франческо, - "но уж очень трудно лазить по горам. То ли дело найти хорошее местечко и залечь..."
- "Знаю, знаю", - прервал его Леонардо. - "Тебе бы только хорошее местечко!"
Почувствовав в его словах иронию, Франческо обиделся и нахмурил брови.
- "Ну, милый Франческо, не сердись. Ведь ты знаешь, как я люблю тебя".
И действительно, Леонардо любил Франческо, любил, несмотря на то что они были противоположны по характеру. Леонардо был стремителен, настойчив, смел и решителен. Франческо - мягок, вял, сентиментален. Но их сдружила страстная любовь к птицам. Франческо был яростный птицелов и знаток птиц. Ради какой-нибудь редкой птицы он готов был, обливаясь потом, ползать по кручам, мог целыми часами лежать в кустах в ожидании момента, когда неосторожная птичка попадёт в силок. Если добыча была хороша, Франческо забывал и огорчения и усталость.
Леонардо достаточно было утром крикнуть условное "пью-пью", как немедленно на пороге дома появлялся Франческо с неизменными клетками и силками на спине. Так было и в этот раз. Вот уже 3-и года они посещали поляну, где Леонардо нашёл настоящее "охотничье место". Здесь-то он и решил оставить Франческо.
- "Вот где много птиц", - оказал он своему другу, а сам двинулся дальше.
- "Леонардо, не уходи далеко!"
Но Леонардо, не оглядываясь, полез напрямик, цепляясь за камни и кустарник. Через полчаса Леонардо уже был на небольшой площадке, ограждённой с 1-й стороны огромным 100-летним, разбитым молнией каштаном. Когда-то это могучее дерево гордо возвышалось над долиной своей широкой, ветвистой кроной. Теперь оно стояло сухое, с почерневшей, опалённой верхушкой, угрюмое, мрачное. Жизнь давно уже отлетела от него, и оно лишь напоминало о былом. Но сбоку, из трещины почерневшего ствола, сквозь толстую, огрубевшую кору пробивалась нежная молодая поросль. Леонардо любил это старое дерево, эту молодую поросль, побеждающую смерть и разрушение. С этой площадки открывался широкий горизонт. Далеко-далеко на Восток протянулись цепи гор. Это могучие Апеннины, причудливые вершины которых резко вычерчивались на бесконечной синеве неба. Внизу расстилались зелёные долины. На склоне горы тёмным пятном стояли пинии. Свободно можно было различить их кроны, как плоские крыши покрывающие теплую, ласковую землю. Кое-где долина желтела созревающими хлебами. Казалось, чуть нагнуться - и можно было услышать перешёптывание тяжёлых колосьев и крик перепёлок. Дальше темнели виноградники, зеленели сады. По дорогам шли люди, катились тяжёлые, на высоких толстых колёсах повозки. Иногда луч солнца падал на шлем всадника, и тогда шлем сверкал так ослепительно, что глазам становилось больно. Но больше всего Леонардо любил наблюдать полёт орлов. Здесь, в никем не тревожимой тишине, они летали, свободно раскинув широкие крылья, медленно плавали в потоках тёплого воздуха или, описывая круги, величественно поднимались к высокому синему небу. Часами сидел Леонардо, не сводя глаз с могучих птиц. Как зачарованный, он следил за каким-нибудь орлом, вместе с ним совершая полёт. Ему казалось, что это летит он сам. Леонардо вспоминал чудесные сказания древних об "искусном мастере Дедале", который сделал крылья, и об "Икаре", смело полетевшем к Солнцу. И Леонардо казалось, что у него за плечами вот-вот вырастут крылья... Он подходил к краю площадки, острым, пронзительным взглядом всматривался в раскрывающийся перед ним беспредельный простор. 1-н взмах крыльями - и он полетит. Но крыльев нет!
- "Надо сделать крылья!" - думает он. - "Но сейчас я ещё не могу сделать их".
Леонардо отходит от края площадки. Теперь его взгляд устремлён на Запад. Там, далеко-далеко, должно быть море. Его не видно, но в порывах ветра, дувшего оттуда, с Запада, казалось, был слышен шум прибоя. Мечта уносит Леонардо к пустынному берегу неизвестной земли. Огромные пенистые валы катятся на песок. Недалеко от берега качается каравелла, а Леонардо в шлюпке, подскакивающей на волнах, спешит к берегу. Вот, воображает он, ещё 1-н взмах весел... Он прыгает на мокрый песок и с силой, властно вонзает в него древко знамени "Флорентийской республики". Площадка хороша ещё и тем, что почти посреди неё лежит большой, совсем как стол, плоский камень. На него можно положить бумагу и рисовать. На поясе у Леонардо всегда связка бумаги. Рисовать - какое это неизъяснимое наслаждение! Вот чистый белый, чуть шероховатый лист. На нём ещё ничего нет. И вот вначале неуверенная левая рука (он был левшой) начинает наносить штрихи, робкие и колеблющиеся. Потом рука уже бежит сама, движения её становятся все увереннее, властнее: неясные, разбросанные штрихи соединяются в стройное целое. Уже видны очертания, можно узнать дерево - старый каштан. Верхушка его расщеплена. Сюда надо побольше тени - она почернела от огня. А здесь надо бы чуть-чуть той замечательной светло-зелёной краски, которую недавно привёз из Флоренции дедушка, и листочки оживут, зазеленеют...
Проходит час, другой. Вокруг мертвая тишина, изредка нарушаемая далёким клекотом орлов да щебетом каких-то (Франческо-то наверняка их знает) птиц в чаще... Но вот движения руки маленького художника становятся медленнее, карандаш всё реже и реже касается бумаги. Леонардо внимательно вглядывается в рисунок.
- "Нет, не выходит!" - с досадой восклицает он.
На глаза навёртываются слёзы. Резким движением он комкает рисунок, яростно рвет его. Обрывки бумаги летят вниз, плавно кружась и цепляясь за кусты. Но Леонардо терпелив и настойчив. Снова за работу. И снова проходит час за часом, и снова бумага покрывается штрихами, и так до тех пор, пока Леонардо, откинувшись назад, не скажет:
- "Ничего, всё-таки это лучше". - "Но как трудно, как трудно!" - думает Леонардо.
Вместо могучего дерева - что-то беспорядочное, уродливое. Листочки, такие нежные, так удивительно вырезанные, получаются на рисунке безобразными тёмными пятнами. Ещё хуже, когда пытаешься нарисовать пейзаж. На холодном, противном листе бумаги вместо всего богатства и красоты Природы выступают какие-то однообразные линии, горы налезли друг не друга. На рисунке тесно, нечем дышать. Может быть, бросить? Может быть, лучше заняться латынью да поучиться у отца искусству составления деловых бумаг и стать нотариусом? Леонардо любит отца, уважает его труд, но стать самому нотариусом, когда Мир так прекрасен, - нет, ни за что! Говорят, что во Флоренции есть такие люди, которые учат рисовать. Вот бы хорошо поехать во Флоренцию!
Нет комментариев