Он вошёл в кадр как будто случайно — неловкий, чуть смущённый, с живыми глазами, где уже что-то горело. Не игра, не поза, не амбиция. Что-то другое, неуловимое. Та самая честность, которую в семидесятые теряли, а в восьмидесятые уже почти стыдились. Его звали Никита Михайловский, и он стал лицом романтики, не зная, что проживёт жизнь короче школьной тетради. Когда смотришь «Вам и не снилось…» сегодня, возникает странное ощущение: будто экран помнит дыхание. Не декорации, не костюмы — дыхание людей, которые в кадре жили по-настоящему. Михайловский был среди них главным нервом. Шестнадцатилетний мальчишка, оказавшийся в мире взрослых чувств, играл любовь так, будто знал её цену до конца. В то время, когда кинематограф всё чаще прятался за лозунги и фальшь, он просто смотрел на партнёршу — и верил. Режиссёр Илья Фрез говорил потом: «Он не играл. Он жил». И это не режиссёрская метафора. На площадке Михайловский будто терял границы между ролью и собой. За камерой — тот же взгляд, та же тих