Ольга Медь | Авторские рассказы

– ЭТО НЕ РАК, ТЕБЯ МЕДЛЕННО ТРАВИТ БЛИЗКИЙ ЧЕЛОВЕК, – ПРОШЕПТАЛ ВРАЧ, ОГЛЯДЫВАЯСЬ НА МОЕГО ЗАБОТЛИВОГО СУПРУГА
Вот уж никогда не думала, что так сильно устану от жизни. Сплю будто и много, а всё равно — глаза еле открываю по утрам. К обеду кое-как расхаживаюсь, а к вечеру снова — краше в гроб кладут. Башка кружится, тошнит как с бодуна, хотя не пью уже лет сто. Волосы — жуть просто, пряди целые вылезают, скоро лысая буду. Похудела-то как — двадцать кило за полгода улетело! А раньше, бывало, на гречке сидишь-сидишь, пять кило скинешь — и те назад возвращаются, зараза такая.
Андрюха мой, конечно, с ума сходит от беспокойства. Что ни день — то к новому врачу тащит. Анализы, обследования, заключения... Денег уже угрохали — мама не горюй! А толку? Никто ничего не находит, пожимают плечами, прописывают витаминки да отдых. Как будто я сама не знаю, что отдыхать надо.
— Верунь, ты давай ложись, — муж мой суетится вокруг меня, как курица-наседка. — Я тебе пледик постелю, подушечку поправлю... Сейчас супчик сварганю и чайку травяного заварю, ты ж любишь мятный, с мелиссой-то?
Кивала я благодарно, провожая взглядом его широченную спину. Пятнадцать лет уже вместе коротаем, а он всё такой же заботливый, всё трясётся надо мной. А сейчас, как я расклеилась, так вообще глаз не спускает — что ем, что пью, когда таблетки глотаю, когда в туалет хожу... Даже отпуск на работе выпросил, чтоб рядом быть. Начальник ихний, вообще-то, зверюга, никого никогда не отпускает, а тут — надо же! — смилостивился.
— Вылечим тебя, моя хорошая, — шепчет Андрюха мне в висок и щёку целует. — Прорвёмся, не раскисай только.
Родаки мои давно уже на том свете, авария проклятая, до сих пор реву, как вспомню. Сестра в Новосибе торчит, у неё своих забот полон рот — муж, дети, работа. А подруги... ну, какие сейчас подруги в тридцать девять-то лет? Так, на днюхи забегут, чмокнут в щёку и снова — в омут своих дел. Так что один у меня помощник — Андрюха мой ненаглядный. Как за каменной стеной, ей-богу!
В середине марта (помню, слякоть на улице была жуткая) Андрей меня к новому эскулапу записал. Сергей Палыч, онколог какой-то крутой, в частной клинике принимает. Муж прям из кожи вон лез, чтоб к нему попасть — по знакомству всё устраивал, деньги немалые платил.
— Ну хватит мою жену мурыжить! — рявкнул он на тётку в регистратуре, когда мы туда заявились. — Полгода уже мотаемся по врачам, а толку — ноль! Дайте нам самого лучшего специалиста, хоть кровь из носу!
Регистраторша как-то ссутулилась вся, мышкой серой стала, быстренько нас записала и документы оформила. Так мы и попали к Сергею Палычу.
Ничего такой мужик, лет сорока пяти, симпатичный, с бородкой аккуратной. Глаза умные, внимательные.
— Значит, слабость, вес теряете, тошнота мучает, волосы лезут? — бубнил он, в мои бумажки уткнувшись. — И всё это уже полгода длится, да ещё хуже и хуже становится?
Я чуть кивнула, сил не было болтать. Андрюха рядом сидел, за руку меня держал крепко-крепко, как будто боялся, что упаду или убегу куда.
— Доктор, жена тает на глазах! — в голосе у него аж слёзы слышались. — Что делать-то? Рак, да? Или что похуже? Чего все молчат как партизаны?
Сергей Палыч сначала на Андрея уставился, потом на меня глянул как-то странно, вроде с жалостью.
— Предыдущие исследования онкологию не подтвердили, — сказал так задумчиво, вроде сам с собой говорит. — Но симптомы и правда тревожные. Давайте-ка мы проведём ещё ряд исследований. Поспецифичнее которые.
— Любые! — Андрюха аж подскочил, бумажник достал. — Денег не жалко, спасайте жену!
— Хорошо, — кивнул доктор. — Я выпишу направления. А вас, Вера Николаевна, попрошу прийти ко мне через три денька. Одну. Без мужа.
— Это ещё почему? — Андрей аж побагровел весь. — Я жену всегда сам вожу, она слабая совсем.
— Мне нужно провести личную консультацию, — спокойно так объяснил Сергей Палыч. — Есть некоторые вопросы женского здоровья, которые требуют конфиденциальности, понимаете?
Андрюха скривился, но спорить не стал. Мы сдали эти анализы ихние прямо там же, в клинике, и домой поехали.
Следующие три дня как в тумане провела. Спала и спала, как медведь в берлоге. Только просыпалась, чтоб чайку попить да супчиком перекусить — Андрюха готовил, от плиты не отходил. Он вообще от меня ни на шаг не отступал, даже ночью рядом лежал и дыхание моё слушал, как маньяк какой.
Когда настал день приёма у Сергея Палыча, мне вроде полегчало маленько — может, от мыслей, что наконец-то правду узнаю о своей хвори. Андрюха до клиники меня довёз, хотел в кабинет пойти, но я напомнила, что врач просил меня одну.
— Ладно уж, — буркнул муж недовольно. — Подожду в коридоре. Но если плохо станет — сразу кричи, влечу!
Кивнула я и поплелась в кабинет. Сергей Палыч уже там сидел, в моих анализах копался, хмурился, что-то в блокнотик себе записывал.
— Присаживайтесь, Вера Николаевна, — кивнул он мне на стул напротив стола. — Как вы себя чувствуете сегодня?
— Вроде чуток получше, — пожала я плечами. — Не так тошнит. Может, лекарства наконец работать начали?
— А какие конкретно лекарства вы сейчас принимаете? — спросил он, ручку наготове держа.
Я перечислила все эти таблетки, микстуры и порошки, что назначали мне раньше. Потом добавила:
— Ну и витаминки всякие пью, чаи травяные. Андрюша следит, чтоб всё по расписанию принимала, от и до.
— А кто именно готовит вам эти травяные чаи? — Сергей Палыч смотрел на меня не мигая.
— Дык муж, кто ж ещё? — я даже улыбнулась. — Он у меня золото, а не мужик. Готовит, чаи заваривает, за таблетками следит, чтоб не забывала.
Доктор кивнул и ещё что-то записал в блокнотике. Потом встал, к двери подошёл, глянул, закрыта ли хорошо, и вернулся к столу.
— Вера Николаевна, то, что я сейчас скажу, может показаться вам диким, — заговорил он тихо-тихо, почти шёпотом. — Но прошу вас, выслушайте меня внимательно и не делайте поспешных выводов, хорошо?
Я аж подобралась вся, думала — всё, рак в последней стадии, жить мне пару месяцев осталось. Сердце заколотилось как бешеное, в горле пересохло.
Сергей Палыч наклонился ко мне поближе, глянул быстро на дверь и прошептал:
— Это не рак, тебя медленно травит близкий человек, — прошептал врач, оглядываясь на моего заботливого супруга, силуэт которого я видела через матовое стекло двери. — В вашей крови мы нашли следы мышьяка. Это яд такой, который при постоянном употреблении вызывает все те симптомы, что у вас имеются.
У меня аж в ушах зазвенело. Мышьяк? Яд? Это что ж такое? Кто меня травить-то вздумал? И тут как обухом по голове — да кто ж ещё, кроме единственного человека, который мне еду и питьё готовит последние полгода? Андрюшка мой, вот кто.
— Нет, — я головой замотала как дурная. — Неправда это! Быть такого не может. Андрей меня любит, он всё делает, чтоб я поправилась!
— Понимаю, не верится, — Сергей Палыч показал мне какую-то бумажку с цифрами. — Но вот результаты: в вашей крови и в волосах повышенное содержание мышьяка. Это не случайность и не ошибка лаборатории. Кто-то систематически подмешивает вам яд в пищу или в напитки.
— Да на кой ляд ему меня травить-то? — голос у меня сел до шёпота. — Зачем?
— Мотивы бывают разные, — доктор говорил тихо, но чётко так, будто лекцию читал. — Страховка на случай смерти, наследство какое-нибудь... Или вот есть такое расстройство психики — синдром Мюнхгаузена называется. Это когда человек специально вызывает болезнь у близкого, чтоб потом типа героически за ним ухаживать. Окружающие его хвалят — ах, какой заботливый муж, бедняжка, совсем замучился с больной женой!
Я вспомнила, как Андрей перед всеми нашими знакомыми разыгрывал эту комедию с заботой. Как принимал соболезнования насчёт моей "тяжёлой болезни". Как все восхищались — ах, какой Андрюшенька молодец, как самоотверженно за жёнушкой больной ухаживает!
— Что делать-то теперь? — я чуть не рыдала уже, в виски стучало от страха и непонимания.
— Так, — доктор взял меня за руку, как ребёнка маленького. — Сейчас вы поедете домой как ни в чём не бывало. Ведите себя как обычно, не показывайте, что что-то знаете. Но перестаньте принимать всё, что вам муж даёт. Чай выливайте куда-нибудь потихоньку, еду не ешьте. Скажите, что от тошноты не лезет ничего. А я пока с нужными людьми свяжусь.
— С ментами, что ли? — я аж похолодела от мысли, что Андрюху повяжут. Как-то всё равно в голове не укладывалось, что человек, с которым я пятнадцать лет прожила, на такое способен.
— Сначала надо собрать побольше улик, — ответил Сергей Палыч. — Чтоб исключить другие источники отравления. Я организую наблюдение за вашим домом. И вот вам лекарство, поможет вывести эту дрянь из организма.
Он выписал рецепт и дал мне какую-то баночку с таблетками.
— Принимайте втихаря, когда муж не видит. И вот моя личная визитка. Звоните в любое время, если что-то пойдёт не так.
Вышла я из кабинета ватная вся, как привидение. Андрюха ко мне тут же подскочил, в лицо заглядывает, вопросами засыпает:
— Ну что? Что врач сказал? Диагноз есть?
— Вроде не рак, — пробормотала я, стараясь в глаза ему не смотреть. — Новые лекарства назначил и диету. Сказал, гулять больше надо, воздухом дышать. И самой больше всего делать, чтоб от болезни не киснуть.
— Самой? — Андрей аж позеленел весь. — Какого хрена? Ты ж на ногах еле держишься! Он вообще адекватный, этот доктор?
— Он говорит, что моё состояние от головы сильно зависит, — я старалась как можно убедительнее врать. — Типа психосоматика у меня. Что я слишком к роли больной привыкла и надо возвращаться к нормальной жизни.
— Бред собачий! — рявкнул Андрей. — Завтра же найдём другого врача! Этот явно с дуба рухнул.
— Нет! — я даже руку его от себя отодвинула. — Давай хоть попробуем то, что он советует. Мне кажется, он дело говорит.
Андрюха губы скривил, но спорить не стал, слава богу.
Дома он, как обычно, усадил меня в кресло, укутал пледом и попёрся на кухню готовить. Слышу — гремит там посудой, шкафчики открывает-закрывает. Через полчаса явился с подносом — на нём тарелка с супом и чашка с чаем.
— Бульончик куриный, — приговаривает ласково, а у самого глаза какие-то странные. — И чаёк с мятой и мёдом. Давай, солнышко, поешь, силы нужны.
Я смотрела на этот дымящийся бульон и чувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Неужто правда там...
— Спасибо, Андрюш, но что-то аппетита нет совсем, — я через силу улыбнулась. — Может, позже, а?
— Вера, ты должна есть, — в голосе мужа появились командирские нотки. — Глянь на себя — кожа да кости остались! Ну хоть пару ложек, давай!
Сел рядом и смотрит, как я ложку к губам тяну. Деваться некуда — подозрение вызывать нельзя. Я сделала вид, что черпаю супчик, а сама незаметно вылила его обратно в тарелку.
— Не могу, — отставила тарелку подальше. — Мутит сильно.
— Тогда хоть чаёк выпей, — не отставал Андрей. — Он от тошноты хорошо помогает.
Я поднесла чашку к губам, но пить не стала, только сделала вид, что пригубила. А Андрюха сидел и пялился на меня так пристально, что мороз по коже пробегал. Раньше мне казалось, что это взгляд заботливый, а теперь — жуткий какой-то, как у маньяка.
— Прилягу, пожалуй, — сказала я, отодвигая чашку. — Башка опять кружиться начала.
— Конечно, родная, — Андрей тут же подхватил меня под руку. — Пойдём, я тебе помогу до спальни дойти.
Ночью я притворилась спящей, а сама наблюдала за мужем сквозь полуприкрытые веки. Он сидел рядом и пялился на меня так, что мурашки по коже бежали. И выражение лица у него было какое-то... странное. Не поймёшь — то ли правда переживает, то ли прикидывает, сколько мне ещё осталось мучиться.
Утром я заявила, что чувствую себя чуть получше и хочу сама завтрак приготовить.
— Ты чего? — удивился Андрей. — Я всё сделаю! Тебе силы беречь надо.
— Доктор сказал, что мне надо больше двигаться, — настаивала я. — И правда, вроде энергия появилась. Хочу сама себе кашку сварить, хватит уже как развалина лежать.
— Нет! — отрезал Андрей, и в голосе у него такой металл зазвучал, что я аж вздрогнула. — Я лучше знаю, что тебе надо. Лежи давай!
Он умчался на кухню, а я, дождавшись, пока стихнут его шаги, быстренько достала из сумочки таблетки, которые Сергей Палыч дал. Проглотила одну, запила водой из стакана, что с вечера на тумбочке стоял.
Потом пошла какая-то странная игра. Я прикидывалась всё более слабой, чтоб был повод не есть ничего, но при этом старалась в сознании оставаться, за Андреем наблюдать. А он становился всё нервнее, видя, что я отказываюсь от еды.
— Ешь, а то не поправишься никогда! — орал он, чуть ли не силой ложку к моим губам поднося. — Ну давай, ещё кусочек!
— Не лезет, — я отворачивалась, делала вид, что вот-вот стошнит. — Извини, Андрюш.
Как-то вечером, когда он в магазин умотал за продуктами, я решилась кухню обыскать. В шкафчике с чаями, в самом дальнем углу, нашла коробочку без надписей. Открыла — а там порошок какой-то белый. Руки затряслись — неужто это оно и есть, то самое?
Я сразу Сергею Палычу позвонила.
— Я, кажись, порошок нашла, — прошептала в трубку. — По ходу, это и есть яд.
— Не трогайте его, — быстро сказал врач. — Мы приедем через час. Муж где?
— В магазин пошёл, но скоро вернётся.
— Уходите из дома немедленно, — голос доктора стал тревожным. — Возьмите только самое необходимое и валите оттуда. К соседям зайдите или в кафешку какую. Только не оставайтесь одна.
Я быстро похватала документы, телефон, деньги немного и выскочила из квартиры. На улице дождик моросил противный, но мне было не до погоды — адреналин в крови бурлил, гнал меня вперёд. Добежала до кафешки на углу, забилась в самый дальний угол и заказала чай, к которому даже не притронулась.
Минут через сорок в кафе заявился Сергей Палыч с двумя мужиками. С виду обычные такие, в гражданском, но по лицам суровым сразу видно — менты.
— Теперь вы в безопасности, — сказал мне доктор, подсаживаясь рядом. — Эти ребята из полиции, они вам помогут.
— Вы уверены, что это мышьяк был? — спросила я, всё ещё на чудо надеясь.
— К сожалению, да, — Сергей Палыч сочувственно так глянул. — Мы взяли образцы у вас дома, они уже в лаборатории. Но предварительный тест показал — да, это он.
— Но зачем? — я уже не сдерживала слёз. — Зачем ему это делать-то было?
— Страховка, — ответил один из полицейских. — У вашего мужа долги серьёзные, о которых вы не знали. А на вас оформлена страховка жизни на крупную сумму. Если б вы... того... он был бы единственным, кто деньги получил бы.
Я вспомнила, как несколько месяцев назад Андрей уговорил меня страховку эту оформить. «Это для твоего спокойствия, — уверял он тогда. — Мало ли что случится в жизни».
— То есть он хотел меня... убить? — я всё никак в голову не могла это впихнуть. — Человек, с которым я пятнадцать лет прожила?
— Люди иногда меняются, — тихо сказал Сергей Палыч. — Бывает, что в худшую сторону. Главное, что мы успели вмешаться.
В тот же вечер Андрюху повязали. При обыске у нас дома нашли не только мышьяк, но и книжки по отравам разным, записи о дозах и симптомах. Он, оказывается, всё как по нотам расписал, гад.
На допросе Андрей сперва всё отрицал, но потом, когда ему улики под нос сунули, раскололся. И правда, он задолжал кучу бабла каким-то бандюкам с игорного рынка, искал способ быстро расплатиться. Страховка ему казалась идеальным выходом.
— Я бы никогда тебе не навредил, — плёл он мне на последнем свидании перед судом. — Я любил тебя! Просто так всё сложилось...
Я смотрела на него через стеклянную перегородку и не узнавала человека, с которым почти всю сознательную жизнь прожила. Кто он? Чудовище? Или просто слабак, загнанный в угол?
Суд впаял Андрею двенадцать лет строгача. Я на заседания не ходила — не хватило духу. Вместо этого долго лечилась, и тело, и мозги свои промывала от всей этой дряни. Мышьяк-то из организма вышел, а вот душевные раны долго не заживали.
Сейчас я в другом городе живу, работаю в организации, которая помогает бабам от домашних тиранов спасаться. Иногда думаю — а что было бы, если б Сергей Палыч не раскусил, чем меня травят? Если б не решился сказать мне правду? Наверное, к Новому году уже точно двинула бы кони.
Жизнь потихоньку наладилась, людям снова верить начала, но теперь уже с оглядкой. И каждый раз, когда кто-то предлагает мне чаю, вспоминаю заботливую рожу Андрея, подсовывающего мне отраву. И вежливо отказываюсь — сама себе заварю, спасибо.
Такие дела у меня случились. И ведь не одна я такая! Оказывается, травят близких чаще, чем думается. Просто не всем так везёт — встретить врача вроде Сергея Палыча, который за фасад "идеальной семьи" заглянет и страшную правду разглядит.
Я выжила, чтоб свою историю рассказать. И если она хоть одной бабе поможет опасность распознать и спастись — значит, не зря всё это было.
Простые рецепты
— Я СДЕЛАЛА ТО, ЧТО НЕ ПОСМЕЛА СДЕЛАТЬ В ТРИДЦАТЬ, — ПОПРАВИЛА МАРИНА. — ОКАЗЫВАЕТСЯ, СОРОК ДВА — ЭТО НЕ КОНЕЦ. ЭТО НАЧАЛО.
Марина всегда считала, что в сорок два года жизнь наконец-то входит в спокойное русло. Дочь Настя учится в университете, сын Артём заканчивает школу, муж Игорь стабильно работает инженером. Казалось бы, можно выдохнуть и наслаждаться размеренностью. Но именно в этот момент, когда всё устоялось, Марина поняла — она потерялась.
Первый звонок прозвенел в обычный вторник. Марина сидела в офисе турагентства, где работала уже пятнадцать лет, и разбирала очередные заявки на туры в Турцию. Работа давно превратилась в рутину — одни и те же направления, похожие клиенты, скучные отчёты. И вдруг зазвонил телефон.
— Марина Викторовна? Это Светлана Петровна из агентства недвижимости. У нас есть предложение — франшиза нашей сети. Мы ищем опытного человека для открытия филиала в вашем районе.
Марина машинально записала телефон, пообещала подумать. Но весь день мысли крутились вокруг этого звонка. Недвижимость? Собственное дело? В её возрасте?
Дома, как всегда, ждали домашние дела. Ужин, стирка, проверка уроков у Артёма. Игорь пришёл уставший, поужинал молча, включил телевизор. Привычная картина семейного вечера.
— Игорь, а что ты думаешь о смене работы? — решилась спросить Марина, садясь рядом на диван.
— В твоём возрасте? — удивился он, не отрываясь от экрана. — Зачем? У тебя стабильная работа, хорошие отношения с коллегами. Не время для экспериментов.
Вот и всё. Разговор закончился, едва начавшись. Но Марина почему-то не могла выкинуть из головы слова «в твоём возрасте». Когда сорок два стало приговором?
Следующие дни прошли в раздумьях. Марина украдкой изучала информацию о недвижимости, читала форумы предпринимателей. Оказывается, многие начинали свой бизнес именно в её возрасте. Кто-то открывал кофейни, кто-то — студии йоги, кто-то становился коучем.
— Мам, а почему ты такая задумчивая? — спросила Настя, приехавшая на выходные домой.
— Да так, работа, — отмахнулась Марина.
— Знаешь, у нас в универе есть курсы для взрослых. Маркетинг, менеджмент, даже психология. Много кто из родителей учится. Говорят, классно — как будто заново себя открывают.
Настя сказала это мимоходом, но Марина запомнила. Заново себя открывать... А кем она была до того, как стала женой Игоря и мамой двоих детей… Иногда Марина мысленно возвращается в прошлое — и вспоминает ту самую девушку. Ту, что вечно мечтала сбежать куда-то далеко, исследовать новые страны, ловить иностранные слова на лету, работать бок о бок с реальными людьми… Ах, как много было надежд!
Понедельник. С утра она борется с сомнениями, но всё же решается — берёт трубку, набирает номер агентства недвижимости. Позади гудки, и вот первый шаг сделан: встреча назначена.
— Здравствуйте, Марина, — улыбается ей Светлана Петровна. Энергичная, лучится какой-то особой, тёплой уверенностью — примерно лет пятьдесят… но какая разница? Кажется, будто она запросто согреет этим светом целый офис.
Марина, чуть смущаясь:
— Вы знаете, я очень хочу попробовать себя в чем-то новом… Только вот мне уже сорок два. И, если честно, волнительно. Вдруг возраст — это проблема?
Светлана Петровна смотрит ласково, даже глаза улыбаются:
— Возраст? — мягко качает головой. — Это же ваш опыт. Ваша мудрость. Разве не это главное? Люди больше доверяют зрелым риелторам, чем молодым. Вы умеете работать с документами, общаться с клиентами. Главное — желание.
— А желание есть, — неожиданно для себя ответила Марина. — Очень большое желание что-то изменить.
Дома она долго не решалась рассказать о встрече. Игорь, как обычно, пришёл уставший, Артём делал уроки. Только за ужином Марина набралась храбрости.
— Я хочу попробовать себя в недвижимости, — сказала она, старясь говорить спокойно. — Есть возможность взять франшизу.
— Сколько это стоит? — сразу спросил Игорь.
— Триста тысяч рублей. Плюс аренда офиса, обучение...
— Марина, это же риск! — воскликнул муж. — У нас ипотека, кредит на машину. Артём поступать будет. Какой бизнес?
— Но я не предлагаю бросать работу сразу. Можно начать постепенно, по вечерам, в выходные...
— Когда? — недоверчиво покачал головой Игорь. — У тебя и так времени нет. Дом, семья, работа. Добавить ещё недвижимость — это же безумие.
— Мам, а что, если попробовать? — неожиданно поддержал Артём. — Ты же всегда говорила, что надо идти к своей мечте.
Марина благодарно посмотрела на сына. Хотя бы кто-то понимал.
— Это не мечта, это авантюра, — проворчал Игорь. — В сорок два года пора думать о стабильности, а не о каких-то экспериментах.
Снова эти слова — «в твоём возрасте», «пора думать о стабильности».
— А когда было можно думать об экспериментах? — спросила она тихо. — В двадцать лет я была ещё студенткой, а в двадцать три — стала молодой мамой, к тридцати годам — воспитывала уже двоих детей. Потом работа. Все это время я думала только о семье. Когда же мне можно было думать о себе?
В комнате становится непривычно тихо — ни звука, будто кто-то нажал на невидимую паузу. Игорь сидит напротив, смотрит на Марину с каким-то растерянным, почти детским изумлением в глазах.
— Я думал... — наконец он выдавливает из себя слова, — что тебе нравится твоя работа. Наша жизнь. Я... всегда верил, что ты счастлива...
Марина улыбается устало, но честно, без маски:
— Я действительно счастлива, — тихо признаётся она. — Мне нравилось быть для вас важной. Заботиться, помогать, быть нужной… Но, понимаешь, я просто забыла, что нужна ещё и себе.
Эти слова висят в воздухе, будто из них состоит сама комната. Неужели в сорок два года действительно поздно что-то менять?
Утром, на следующий день, она проснулась с решением: попробует. Не важно, что думают другие. Важно, что думает она сама.
Следующие несколько недель пролетели незаметно. Марина изучала рынок недвижимости, записалась на курсы риелторов, читала профессиональную литературу.
— Ты стала какая-то другая, более энергичная — сказал как-то Игорь.
— Я стала интересоваться чем-то, кроме борща и стирки, — улыбнулась Марина. — Это же не плохо?
— Не плохо, — согласился он. — Просто непривычно.
Первого клиента Марина нашла через месяц. Молодая семья искала двушку в их районе. Она показала им пять квартир, помогла с документами, провела через все формальности. Когда сделка закрылась, Марина получила свой первый процент — семнадцать тысяч рублей.
— Представляешь, — рассказывала она за ужином, — я помогла людям найти дом. Их дом. Это же прекрасно!
Глаза у неё светились так, как давно не светились. Даже Игорь это заметил.
— А сколько времени это заняло? — спросил он.
— Две недели. Но я же была занята этим только по вечерам и в выходные.
— Значит, можно совмещать с основной работой?
— Пока да. Но если дело пойдёт... — Марина помолчала. — Игорь, а что если я действительно уйду из турагентства?
— Тогда нужно будет очень постараться, — неожиданно серьёзно ответил он. — Но если ты этого хочешь — я поддержу.
Марина удивлённо посмотрела на мужа. Откуда эта перемена?
— Я видел, как ты работаешь последние недели, — объяснил Игорь. — Ты стала другой... как будто проснулась. И мне это нравится. Мне нравится, когда ты счастлива.
Через полгода Марина всё-таки ушла из турагентства. К этому времени у неё уже была хорошая репутация в районе. Она арендовала небольшой офис, оформила ИП. Муж спросил её не жалеет ли она, что так кардинально все поменяла в работе.
— Знаешь, — сказала она задумчиво Игорю, — я не жалею. Даже если бы не получилось, я бы не жалела. Потому что я попробовала.
— А получилось, — улыбнулся он. — Ты сделала то, что хотела.
— Я сделала то, что не посмела сделать в тридцать, — поправила Марина. — Оказывается, сорок два — это не конец. Это начало.
Настя приехала на каникулы и не узнала маму. Та стала увереннее, решительнее. Говорила о работе с горящими глазами, строила планы на будущее.
— Мам, а ты не жалеешь, что не сделала этого раньше? — спросила дочь.
Марина честно ответила — Раньше я не была готова, мне надо было пройти весь этот путь — быть просто женой, мамой. Созреть, стать мудрее, чтобы понять, чего я хочу по-настоящему.
— А что теперь? Будешь расширяться?
— Обязательно. Хочу открыть ещё один офис, может быть, взять сотрудников. А ещё хочу изучить английский — для работы с иностранными клиентами.
— В твоём возрасте? — поддразнила Настя, передразнивая отца.
— Особенно в моём возрасте, — засмеялась Марина. — Когда ещё, если не сейчас?
Вечером она сидела на кухне, пила чай и планировала завтрашний день. Игорь читал рядом газету, Артём учил английский. Обычная семейная картина, но теперь в ней было что-то новое — её собственное место, её собственная жизнь.
Марина поняла: возраст — это не препятствие, а преимущество. В сорок два года у неё есть опыт, мудрость, понимание себя. И главное — смелость быть собой, несмотря на чужие мнения.
Она взяла телефон и написала сообщение подруге: «Катя, помнишь, ты говорила, что хочешь заняться фотографией? Давай вместе запишемся на курсы. Никогда не поздно начать жить по-настоящему».
Ответ пришёл через минуту: «Серьёзно? А мы не старые для этого?»
«Мы в самом расцвете сил, — написала Марина. — Время действовать».
И это была правда. Время действовать пришло именно сейчас.
👻Дева Болотная
Он все вокруг знал, каждое болотце, каждый ручеёк, каждую тропинку.
Весь день на Пьяном ручье мы ловили чёрного хариуса.
Рыба попадалась крупная, и клев был отменный, так что двадцатилитровый кан мы набрали ещё до вечера.
Я предложил деду заночевать недалёко от Пьяного ручья, неохота было под вечер усталому, да ещё с грузом идти за перевал.
Но дед наотрез отказался. Он сказал, что место здесь нехорошее, будто бы люди здесь раньше очень часто бесследно исчезали.
– Медведь? – спросил я.
– Да вроде и не медведь. Просто уходили в лес и уже не возвращались. И найти их никто не мог.
– А, понятно, – с ухмылкой сказал я. – Как на перевале Дятлова.
– Ты, вот что… – сказал дед. – Как бы там ни было, никогда не ходи на то болото, – он показал рукой в сторону леса. – Там обитают души погибших здесь людей.
– Ну-ка, ну-ка?.. – воскликнул я и вопросительно уставился на деда в ожидании занятной байки.
– А ты не нукай!.. Дело в том, что там раньше… почти в самом центре болота на острове избушка стояла. А в ней бабка столетняя жила. Говорят, ведьмой она была очень могущественной и страшной. С лесной нечистью дружбу водила. Потом эта бабка умерла, избушка сгнила, а остров со временем под воду ушёл. Вот с тех времён и стали здесь люди пропадать.
– Хм, и всего-то?..
– Если бы!.. Когда я был такой же молодой, как ты сейчас, рыбачили мы здесь же с одним моим корешем. И вот приспичило ему самому на тот ведьмин остров сходить да посмотреть. Не верилось ему во все эти россказни. Ушёл он на болото и оттуда уже не вернулся. Я его несколько дней тогда искал… к тому же и не один – целой командой. Да только так найти мы его и не смогли…
Дед немного задумался, загрустил, а потом вдруг встрепенулся:
– Ладно, пошли скорее отсюда! Поздно уже, по дороге договорим. А здесь рядом с болотом на ночь оставаться опасно…
Я загрузил в рюкзак тяжелый кан с рыбой, а дед Серега взял вещи с удочками и пошёл налегке.
– Я пойду вперёд. Пока костерок разведу, ушицу поставлю. А ты, давай, поспевай, – сказал дед и молодецким шагом двинулся к перевалу.
Я побрел за ним, но начал понемногу отставать...
Прошло около часа, когда шествуя уже в гордом одиночестве, я понял, что не просто заблудился, а забрел куда-то не туда.
Видимо, я свернул на звериную тропу, пошёл по ней в сторону от перевала и…
Тут-то и упёрся в то самое болото.
«Вот же болван», – подумал я про себя.
Уже смеркалось, и я напрочь выбился из сил. Обратно по темноте идти было неохота, да и, признаться, страшновато.
«Заночую здесь, а утром найду деда, – подумал я. – Ничего со мной не случиться: я же не на самом болоте, а просто поблизости».
Я развёл костёр. Рядом росли кусты черники, листья бадана и какое-то странное, доселе незнакомое мне растение, очень похожее на золотой корень.
Я заварил из этого сбора травяной чай, перекусил соленой рыбкой и…
Уснул тут же под большим кедром…
Не знаю, сколько я так проспал, но проснулся от какого-то сдавливающего грудь невыносимого страха.
Костёр уже прогорел, а напротив меня сидела девушка и пристально смотрела в мою сторону.
Только что-то странное… почти зловещее было в ее немигающем змеином взгляде.
– Ты кто?! – крикнул я, вздрогнув от неожиданности и нащупывая на поясе нож.
– Не бойся меня. Я, Лена – дочь здешнего лесника. Батя в город уехал. А я здесь одна – за хозяйством слежу. Избенка у нас недалеко.
– Допустим, – немного успокоившись, ответил я. – А почему не разбудила, почему в темноте сидишь?
– Не хотела тебя будить – уж больно сладко ты спал. Да я и без света в темноте хорошо вижу.
Я подбросил несколько сучьев в костёр. Когда языки пламени снова побежали по сухим веткам, я смог разглядеть мою гостью.
Это была невероятно красивая девушка лет двадцати с шикарной фигурой. Длинные и густые русые волосы мягко ниспадали на её грудь, еле прикрытую каким-то старым почти древним плащом. Правильные черты лица, как магнитом притягивали взор, а взгляд ее желтоватых, словно кошачьих глаз – просто опьянял…
– Ты знаешь, а ведь у меня уже очень давно не было мужчины, – без всяких предисловий вдруг как-то слишком откровенно заявила моя ночная гостья.
И тут мне показалось, что глаза её еще больше засветились каким-то странным обжигающим и даже ослепляющим светом.
Хотя, возможно, это были всего лишь отблески костра...
Однако тогда мне было уже все равно – я вдруг безумно захотел ее здесь и прямо сейчас.
Она это почувствовала, и ее рука тут же легла мне на плечо. Вторая ее рука торопливо скользнула мне под рубашку.
– Почему у тебя такая холодная рука? – удивленно спросил я. – Может, ты замёрзла?
– Да, я замёрзла. Вот и согрей меня.
Лена резко распахнула плащ или то, что на ней тогда было, и постелила его на землю, а сама легла сверху.
Странно, но под этим своим непонятным одеянием она была полностью обнажена: ни майки, ни брюк, ни белья…
Удивительно, конечно, но тогда мне было уже не до того. Я хотел эту девушку больше всего на свете. Я хотел войти в неё, хотел целовать, ласкать ее грудь…
И да!.. Такого сильного чувства и притяжения к противоположному полу я не испытывал ни до, ни после…
Я быстро скинул куртку, снял футболку…
И тут Лена как-то слишком нервно вздрогнула и переместила свой немигающий взгляд на крестик на моей шее.
– Я не хочу здесь! – тихо, но настойчиво сказала она. – Пойдём ко мне. Тут совсем недалеко.
Девушка резко поднялась и набросила на себя одежду…
Не оглядываясь, она быстро пошла куда-то прямо вглубь этой опасной трясины, словно по тайной тропе, известной только ей одной.
Я наспех накинул куртку, застегнул ремень, зажег налобный фонарик и, даже не задумываясь о последствиях, ринулся вслед за ней…
Луч моего фонаря выхватывал из темноты, покрытые туманом кочки, кусты, редкие деревья.
Девушка шла впереди и, как бы я не старался угнаться за ней, все равно догнать не мог…
Мелкая растительность стала попадаться все реже, и вскоре передо мной в лунном свете открылась ровная лужайка покрытая молочно-белым и какими-то невероятно плотным туманом.
– Долго ещё идти? – спросил я куда-то в густоту бледного марева, за которым уже ничего нельзя было разобрать.
– Не бойся, почти пришли, – ответила мне она, как будто откуда-то из глубины. – Иди ко мне, тебя ждёт отдых и покой.
Я несмело ступил на лужайку…
Тут же, и без того зыбкая почва, еще сильнее загуляла под моими ногами.
«Топь!.. – в самый последний момент успел сообразить я.
Я попытался резко дернуться назад, но мои ноги стали быстро увязать в болотной жиже.
Из-под воды с шумом полезли крупные рваные пузыри, а само болото, словно того и ждало…
Оно вдруг ожило и стало медленно, но с жадностью меня пожирать...
– Лена, помоги! – в панике закричал я. – Дай мне палку, я тону!
Ответа не последовало…
Я плюхнулся на живот и пытался хоть как-то ползти по липкой вонючей грязи.
Но топь делала свою страшную работу и медленно затягивала мое тело.
«Эх, дотянуться бы до того дерева!.. – с отчаянием и надеждой подумал я. – Но как же оно далеко!»
– Лена! Черт! Да помоги же ты мне!
И только тут я внезапно понял, что мне уже никто не поможет!.. Ни эта странная девушка, взявшаяся, словно бы из ниоткуда, ни кто либо другой!.. Ведь здесь вообще никого не было!..
От нестерпимого ужаса, вмиг охватившего меня, я начал орать с такой невероятной силой, что на какое-то время у меня даже заложило уши…
Я орал и орал до хрипоты, пока вдруг чья-то крепкая рука не схватила мою руку и потащила, как котёнка из грязи.
Луна неожиданно куда-то исчезла, и налобный фонарь мой давно погас…
Почти в полной темноте я не мог вначале разглядеть того, кто же выволок меня на твёрдую почву. Схватившись рукой за ветку дерева, я тряхнул головой, стукнул по фонарю, и тот неожиданно вновь включился.
И только тут я смог, наконец, разглядеть своего спасителя…
Передо мной стоял крепкий мужик в болотных сапогах, старой спецовке еще советских времён и в солдатском ремне со звездой.
– Ты кто? – спросил я. Откуда тут взялся?
– Ты же сам звал на помощь, – как-то слишком уж безмятежно ответил он. – Вот я и пришёл.
Я нервно сглотнул, оглянулся и посмотрел в сторону трясины…
Удивительно, но как раз в том самом месте, где я только что тонул, как ни в чем не бывало, стояла Лена.
Казалось, ее ноги совсем не касаются воды, а парят в нескольких сантиметрах над поверхностью. А её стройное тело испускало какое-то неестественное фосфорическое свечение, и особенно ярко выделялись глаза.
Да, это была она… и в то же время не совсем. Лицо ее, словно жутковатой маской, было искажено злобной ухмылкой.
Я подумал тогда, что это, возможно, луч моего фонаря играет так в темноте и тумане.
Я поднялся и хотел снова подойти к ней…
Однако незнакомец положил тяжелую руку на мое плечо и остановил.
– Она же утонет!.. – как-то неуверенно промямлил я.
– Нет. Здесь вообще никого нет… кроме тебя, – тихо, почти шепотом ответил мне незнакомец.
А потом добавил:
– Ей нельзя смотреть в глаза. Обожжешься до смерти!..
Мой мозг напрочь отказывался понимать происходящее.
– Иди за мной, если жить хочешь, – сказал мой спаситель и потянул меня за собой.
Мы пошли по болоту в обратную сторону… к тому месту, где догорал мой костёр.
Я оглянулся...
Там, где еще недавно стояла Лена, смутно различалась фигура какой-то страшной сгорбленной старухи, опирающейся на клюку. При этом она все так же бледно мерцала в темноте своим странным фосфорическим светом.
Мы подошли к костру. Я подкинул в него оставшиеся дрова.
– Это вообще, что? – неуверенно спросил я. – Кто она? Если бы не ты, я бы...
– Знаю, – ответил незнакомец. – Ладно, пойду я, Серегу позову. Он тебя уже давно по лесу ищет.
– А зовут-то тебя, как? – спросил я.
– Саня, – ответил мне голос уже из темноты.
Вскоре я увидел свет фонаря. Из леса ко мне навстречу бежал дед Серега с топором в руке.
– А где мужик? – тут же спросил я.
– Какой еще мужик? – немало удивившись, спросил меня дед.
– Ну, тот, который меня из болота вытащил и за тобой пошел?
– Никого не было, – ответил дед. – Я сначала услышал, как ты на болоте орал, а потом твой костёр увидел. Хотел броситься, тебя спасать, а ты уж и сам тут как тут! Ты, как вообще сюда забрался, лось ты этакий?
Я только смог недоуменно пожать плечами.
– Ладно, пошли отсюда.
На следующий день на своей стоянке за перевалом дед озадаченно спросил меня:
– Так, говоришь, чай с золотым корнем пил?
– Угу, – кивнул я.
– Только вот, не растёт золотой корень на этом болоте.
– Да?..
– Да!.. Зато, растет там ведьмина розга. Страшно ядовитое растение. Кстати, очень похожее на золотой корень. Даже в небольших дозах может вызывать жуткие галлюцинации.
– Значит, думаешь, глюки у меня были? – спросил я у деда.
Тот лишь пожал плечами.
– А как кореша-то твоего звали? Ты ещё говорил, что пропал он здесь давно.
– Да, Саней его звали, – ответил мне дед.
ЗМЕЮКА....
Сидела как-то вечером бабка с внуками, вязала и истории разные рассказывала. Внуки-то маленькие, сидят, слушают, интересно им. Как вдруг внезапно шум какой-то послышался во дворе, как будто кто-то шаркает, землю скребет, да дышит тяжко - дело-то в деревне было, рядом лес. Страшно им стало, вот и притихли. А бабке - хоть бы хны, сидит себе вяжет, даже глаз не подняла, только настрого запретила в окно-то глядеть. Стали внуки спрашивать: "Баба, баба, а почему нельзя?". А бабка и говорит: "Примета плохая есть, история с ней связана, страшная история, только я вам ее не расскажу. Маленькие ишшо". Начали дети, значится, упрашивать. Расскажи, да расскажи им. Ну бабка и сдалась.
"Ну, - говорит, - слухайте. Расскажу я вам были́чку одну. Случилось енто в одном селе, когды люди ни в бога, ни в черта не верили. Знамо дело: тольки-тольки война кровавая закончилась, страну подымали. Тяжко жить было, у каждом доме-то по покойнику: вот шо война творит, всем пришли похоронки. Так шо тольки в партию да верили.
Так вот, жила в ентом селе баба одна. Она тоже, как и многие, похоронку получила, да слезы горькие лила. Не верила, что муженёк ее погиб. Любила его больно. Другие бабы-то ее утешали, говорили, шо молодая ещё, выйдет замуж, да деток нарожает. Да толку-то нет. Все ходила по селу, как тень, увядала.
А тут вдруг заметили, что как подменили ее. Словно другая стала. И улыбается, и ходит вся из себя, но не рассказывает ничего. Ну, думают люди, умом баба от горя тронулась. И немудрено: так убиваться. Так и жили дальше, пока сельчане не заметили, шо вдовица-то понесла. От кого - непонятно, а та пуще прежнего радуется, да вот только сохнуть стала, да чахнуть.
И вот однажды ночью друга́ баба, когды домой шла, увидала у ней свет в окне, да силуэт мужской. Подсмотрела в окно - интересно же, кто там. Вот провод для сплетен-то будет. В общем, глянула она, а там та вдовица да муженёк ее, только вот тени-то не отбрасывает муженёк-то!
Перепугалась та баба, да побежала со всех ног оттуда. Поняла, что вдовица-то с нечистым я́шкается. А под утро народ собрался у ентой вдовицы под хатой и давай звать ее. Та вышла, а люди-то и ей и говорят: признавайся, кто к тебе ночами ходит? Не знаешь, шо ли, ежели по любимому своему убиваться, которого и нет уж, то станет нечистый в его облике к тебе являться? Шож ты делаешь, а? Беду на всех нас накликаешь! Одумайся, в церковь иди!
А вдовица послушала, да говорит: муж это мой ко мне ходит! Жив он! Ничо́го делати не буду! Вот и понесла от него, а коли рожу, тады и он ко мне вернётся!
Захлопнула дверь в хату и все на этом. А сельчане подумали да к ведьме пошли, рассказали ей все, а та и говорит, шо ежели понесла от нечистого, то поздно уже может быть. Но она попробует помочь. Ночью, значится, пошли к вдове-то, а та снова милуется со своим как бы мужем, за столом его привечает, а сама аж светится. Ворвались к ней сельчане, ее в сторону, а та в крик: шо ж вы, кричит, делаете-то!
А ведьма шо-то шептати стала, да как плеснет чем-то сначала на мужа, а потом и на вдовицу. И тут муженёк-то внезапно змеем обернулся! Огромадная такая змеюка! Да как прыгнет на енту бабу-то! Обвился вокруг нее, а та сомлела уже, а сельчане-то в ужасе повыбегали из хаты - одна ведьма там осталась. А змей-то попытался уползть из хаты, да не смог бабу утащить.Ведьма-то продолжает что-то говорить да поливать змея чем-то, а у того шкура как будто плавиться начинает. Шипит змей, кидается на ведьму, да как будто в невидимую стену бьётся. Бросил он, значится, бабу-то да и убрался из хаты. И пропал. А вдовица-то ещё живая, стонет и живот у ней шевелится. Вот-вот разродится. Народ-то обратно в хату зашёл, видит, шо баба родит сейчас, а повитухи нет. Да и не нужо́на она оказалась: само из бабы вылезло. Шо-то непонятное: чернючее, длинное, с чешуей, как у змея, только голова и лицо человечьи, а зрачки змеиные. Выволокли это нечто во двор, да и убили и сожгли.
А баба пришла в себя, да как узнала, да как давай причитать и рыдать. Говорит, шож вы, ироды, наделали?! Дитё мое погубили? Да какое-ж то дитё, - говорят ей, - от нечистого же! А баба все своё: да какой не был, а все ж от мужа моего! Так и рыдала у целый тыждень. Кожен день.
А тут тыждень прошел и нашли вдову енту в хлеву. Удавилася. Похоронили ее, но после стали замечать ее по ночам во дворе у ейной хаты. На четвереньках ходит да землю все нюхает и ищет. Решили как-то люди ночью от греха подальше хату ее спалить, да только хуже сделали. Когды хата ее загорелась, вой послышался нечеловеческий, она появилась, носилась вокруг дома, как вдруг обернулась змеюкой с человеческим лицом да пропала. А потом люди стали шум во дворе слышать по ночам, да ежели выглядывали в окно, змеюка эта у них в хатах появлялась и детей ихних забирала. То ли мстила, то ли свого́ змееныша искала - неизвестно.
С тех пор ходит она по деревням, по селам, заходит во дворы, то ли ищет свого́ змееныша, то ли мстит. Наверно, дитя ищет. А коли не найдет, то повсхлипывает и уйдёт. Тут главное, в окно не глянути, потому что в этом случае сразу дитя найдет и неважно, что не ее это. С тех пор така примета и появилася, шо нельзя ночью на шорох в окно глядети, не то змеюка детей из хаты унесёт. Вот такая вот история".
Здравствуй, грусть!
ПОСЛЕДНИЙ ПОВОД ПРИЗНАТЬСЯ. РАССКАЗ.
Сказать, что Гена – его сын, Нина собиралась несколько раз. В первый, когда утром затошнило от запаха яичницы, привычно скворчащей на сковородке, с кусочками докторской колбасы и кружками переспевших помидор с дачи. Почему-то Нина сразу поняла, в чём дело, и ни секунды не сомневалась, что ребёнка этого оставит в любом случае.
Миша жил в соседней квартире, относился к ней как к младшей сестре, забегал иногда вечерами на партию в шахматы: отец Нину ещё в пять лет обучил этой игре, и соперником она была серьёзным даже для такого умника, как Миша. Любила она его беззаветно, как только может любить девушка в первый раз, он же этой любви не замечал. Однажды он зашёл на партию и наткнулся на Маринку.
С Маринкой они познакомились в первый же день института. Отец не только шахматам Нину обучал, но ещё и английскому с французским, исключительно образованный человек он был, и в душе у Нины были о нём самые тёплые воспоминания. Когда его хоронили, она, пятнадцатилетняя девочка, бросалась на гроб и просила: "Не закапывайте папу, там темно, не надо, пожалуйста!".
Если чего и боялся этот разумный и смелый человек, так это темноты: дома в каждой комнате неизменно горел ночник, и после его смерти Нина продолжала их зажигать. Темноты он боялся не просто так: отчим запирал его, маленького мальчика, в тёмной кладовой с крысами, и память о тех жутких часах так и не оставила его. С Ниной отец всегда говорил честно и открыто, ничего не скрывал и не приукрашивал. И она решила, что будет, как он, преподавателем, а в качестве специализации выбрала иностранные языки: это и модно было, да и знала она их на приличном уровне.
Маринка в институт устроилась по блату и первое, что спросила у Нины, когда уселась рядом, распространяя вокруг сладкие тяжёлые духи, это:
– Ты как, на английском хорошо шпрейхаешь?
– Спикую, – не растерялась Нина. – Хорошо.
С этого и началась дружба: Маринка списывала у неё все домашки и семинары, взамен делясь с Ниной своей насыщенной жизнью. В тот вечер она как раз зашла за конспектами и поразила Мишу в самое сердце. Оно и неудивительно: Марина была статная, с длинными крашенными в чёрный волосами, а глаза у неё всегда были подведены как у актрисы. Носила она исключительно юбки, которые выгодно подчёркивали все прелести её фигуры, и Миша от этих прелестей просто глаз не мог отвести. Когда Маринка ушла, он спросил:
– У неё парень есть?
– Есть, – с вызовом ответила Нина. – Целая куча! Все дипломаты и спортсмены, выбирай – не хочу!
– А я всё равно её дождусь, – уверенно произнёс Миша и даже как-то повыше стал и грудь вперёд выкатил.
Он стал просить звать Маринку к себе, а Нина не могла ему отказать, хотя обидно было до слёз: она так старалась показать ему, какая она умница и хозяйка отличная, не найдёт же он лучше жёны, чем она! Миша только-только поступил в аспирантуру, был увлечён своими крысами и прочими животными, на которых ставил эксперименты, что Нине казалось жутким и великолепным одновременно. Понятно было, что Мишу ждёт будущее великого учёного, а такому нужна жена, которая будет о нём заботиться. И она, Нина, сможет.
Повезло, что Маринке он не приглянулся.
– Смотрит на меня как побитый щенок, – усмехалась она. – Глаза такие жалкие, ну что это за мужчина? Попроси я, и на задних лапках пойдёт танцевать!
Марине нравились другие мужчины: брутальные, которые хватали её в охапку и говорили: ты моя! Правда, потом она ходила с красными глазами, а то и с фингалами. Миша же весь исстрадался, даже похудел и, и его тёмные глаза стали казаться огромными и несчастными, как на портрете Лермонтова. Он даже стихи пытался Маринке писать, а она его высмеивала.
Однажды он встретил Марину в городе. Она садилась в машину к парню в кожаной куртке и выглядела такой счастливой, что Миша решил залить своё горе в ближайшем баре. Познакомился там с девицами, которые развели его на выпивку, ввалился к Нине, пьяный и несчастный: по дороге он упал и расквасил нос. Нина бережно вытерла кровь с его лица и порадовалась, что мама на даче у своего нового мужчины и не видит этого безобразия. Миша, то ли рассмотрев в Нине девушку, то ли ещё по каким причинам, потянул её к себе. А Нина и не стала сопротивляться. Утром он сбежал, пряча глаза, и эту ночь они ни разу не обсуждали.
Когда она поняла, что беременна, Нина решила: это судьба. И пошла в соседнюю квартиру к Мише.
Дверь ей долго не открывали. А когда открыли, она опешила: на пороге стояла Марина.
– Я тут что подумала, – сообщила она подруге, утащив её на балкон покурить. – Парень надёжный, с квартирой, не обидит. От добра добра не ищут. В общем, в ноябре у нас свадьба.
Вот поэтому Нина ничего Мише не сказала. На свадьбе была свидетельницей, молясь о том, чтобы никто не заметил её слегка округлившийся живот. Родители Миши купили молодым квартиру и обещали финансово помогать, пока единственный сын становится светилом науки. Маринка рассказывала всем, как станет переводчиком и будет зашибать огромные деньги. Нина взяла академ и уехала к тётке в Краснодар, чтобы матери не мешать личную жизнь налаживать, где родила своего Гену. Перевелась на заочное, устроилась в школу через год, с сыном тётка сидела, она инвалидность как раз получила, и заняться ей было нечем.
– Надо же, тихушница, – говорила по телефону Марина. – От кого родила хоть?
– Да ты его не знаешь.
– А у нас вот никак не получается, – вздыхала Марина. – Сколько денег на врачей потратили, а толку всё нет.
Без Нины Маринку быстро отчислили, и она пошла работать продавщицей в парфюмерный отдел. Миша всё также экспериментировал на своих крысах, передавал Нине приветы, но сам ни разу не позвонил. Видимо, не понял, что Генка – его сын.
Мать сама к ним летала вместе со своим новоиспечённым мужем. Нину это не то, что коробило, но память о папке была неистребимой, и видеть рядом с мамой другого было неприятно, поэтому в родном городе она не появлялась. Когда Гене было пять, Марина с Мишей сами прилетели в гости, практически без предупреждения: Марина позвонила из аэропорта и сообщила, что они купили билеты. Нина страшно волновалась: Гена был очень похож на Мишку. Те же тёмные глаза, родинка на щеке, смешной хохолок на макушке. Но ни Марина, ни Мишка ни о чём не догадались.
– Вылитый ты! – восхитилась Маринка. – Хорошо, что мальчик, а то с таким носом... Сама знаешь.
Нине стало обидно за свой нос. Нормальный нос, не всем быть греческими богинями.
– В шахматы играет? – поинтересовался Миша.
– Нет, – ответила Нина. – Как-то всё не куплю, а старые у мамы остались.
Миша пошёл и купил шахматы, после чего посадил рассудительного Гену учиться играть. Мальчик схватывал на лету, и Миша радовался:
– Надо же, даже я не такой сообразительный в детстве был!
Маринка, оставшись наедине с Ниной, жаловалась, что дети не получаются, а Миша отказывается идти проверяться.
– Вот упрямый! – ругалась она. – Говорит, что у него всё в порядке. А ему откуда знать?
Нина прикусила язык – у Миши и правда всё было в порядке, но сказать об этом она не могла.
В последний день, пока Маринка спала, разморённая домашним вином, Нина с Мишей сидели на веранде, любуясь закатом, и молчали.
– Может, и правда во мне дело, – глухо произнёс он. – Но ты понимаешь, страшно. Что, если я бесплодный? Маринка же меня бросит! А я её так люблю, ты не представляешь!
Вот тут Нина во второй раз хотела ему признаться. Утешить, сказать, что сын у него есть, а, значит, дело не в нём. Но тут на веранду вышла тётя и спросила:
– Вы чего в потёмках сидите? Смотрите у меня, глупостей мне не надо!
Нина густо покраснела и поспешила на кухню, резать шарлотку и заваривать чай.
Когда Гене было девять, мама слегла с инсультом. Новоиспечённый муж тут же испарился, не захотел ухаживать за парализованной. И Нине пришлось вернуться.
Жили они в десяти минутах ходьбы, и Маринка у неё прописалась. К тому времени она всё же родила мальчика, болезного до невозможности, и тут же сбросила его на попечение свёкров: Мише докторскую надо писать, у неё бизнес свой, некогда ребёнком заниматься. С понедельника по пятницу он был у дедов, а они с Мишей по очереди к нему заглядывали. Миша и правда с сыном время проводил, а Маринка всё больше с подругой.
– Скука смертная моя жизнь, – жаловалась она. – Не о такой жизни я мечтала.
Нина пожимала плечами: ей было не до скуки. Работа, мать лежачая, сын, которого в школе задирали мальчишки. Личной жизни никакой, да и не могла она никак Мишу из сердца выгнать. Та щемящая первая влюблённость навсегда запечаталась и не хотела проходить.
Мишка сам вызвался поговорить с Геной, когда Нина в очередной раз пожаловалась, что его обижают. Чем там закончился разговор, она не знала, но через два дня её вызвал инспектор по делам несовершеннолетних: Гена разбил однокласснику голову.
Инспектором оказался молодой мужчина с ямочками на щеках. Гену он не ругал, больше спрашивал у Нины про отца, а когда узнал, что такого нет, заключил: беру вас под своё шефство.
Через год они поженились. Саша оказался простым и добрым парнем, который и к Гене нашёл подход, и Нине показал, что можно не только одной всё на своей спине тащить, но и положиться на кого-то.
– Счастливая ты, – вздыхала Маринка. – Такого красавчика отхватила! Мишка мой так располнел.
С отчимом Гена ладил. Но с возрастом стал тянуться к Мише. Тоже увлёкся биологией, просился в научный институт на экскурсию, брал у него книги, играл в шахматы и, к слову, обыгрывал. Нина наблюдала это с удивлением, но не вмешивалась: Мишка вроде был не против, тем более их с Маринкой сын рос совсем другим, весь в Маринку пошёл. К учёбе был равнодушен, напрягаться не любил, все вокруг ему были обязаны. Особенно досталось, когда свёкры уже не могли тащить на себе внука и вернули его родителям. Маринка в буквальном смысле сбегала из дома, а Миша пропадал на работе.
Докторскую он защитил. А Гена в том году поступил в университет на биологию, пошёл по стопам кровного отца, сам того не зная. С первого курса прописался в его институте, принимал участие в конференциях, и научным руководителем Мишу выбрал.
Через шесть лет Миша сначала слёг с какой-то инфекцией, а потом долго не мог отойти: то давление бахало, то в обморок падал, так что даже самое страшное подозревать стали. Пошёл к врачам, оказалось почки. Нина сначала даже обрадовалась: попьёт таблетки и пройдёт. Но не тут-то было: эту болезнь таблетками не вылечить.
Почки начали отказывать через три года. Миша стоял в очереди на донора, ездил на диализ. Марина злилась, жаловалась Нине, что жизни никакой нет, ещё и сын каждый день фортеля выкидывает. Нина подругу жалела и подменяла её, сама возила Мишу: к тому времени она получила права, а муж купил ей машину.
– Мама, я решил отдать почку дяде Мише.
Этими словами Гена её огорошил. Не то, что она не хотела спасения Миши, но идея, что её единственный сын лишится почки, ей не нравилась.
– Не отговаривай, я всё решил, – сказал он. – Дядя Миша – мой наставник, это меньшее, что я могу для него сделать.
Перед операцией Миша просил у Нины прощение, понимал, как она переживает.
– Хорошая ты, Нина, и сына такого же воспитала. Не то что мы с Маринкой, охламона.
Нине захотелось сказать, что Гена – его сын. Но перед операцией страшно было: вдруг разволнуется и случится чего. Решила, что потом.
Сын оправился быстро, на молодых всё мигом заживает. Миша долго лежал в больнице, и Нина его навещала.
– Мне начинать ревновать? – шутливо спросил Саша.
Она так и не призналась ему, чей Гена сын.
– Что за глупости, мы с ним тысячу лет знакомы, к чему тут ревновать, – отмахнулась она.
И поняла: а ведь и правда не стоит. Ушла куда-то любовь, хотя и был он всё ещё важным человеком. Генкин отец, всё же.
И тогда она решила рассказать. Не Мише, а Генке. Долго собиралась, подгадала момент. Сын слушал спокойно, не перебивал. А потом сказал:
– Да он мне ещё в девять лет тогда рассказал.
– Он? – не поняла Нина.
– Ну, отец. Сказал, что уважает твоё решение на тайну, но больше молчать не может. И что лучше нам подыгрывать тебе.
Нина опустилась на стул, схватилась за сердце.
– Мам, ну ты чего?
Значит, знал... И не спросил ни разу, нужна ли помощь, жил себе, зная, что у него сын...
– Ничего, сынок, хорошо всё. Разволновалась просто. Так, значит, ты знаешь?
– Ну да.
– Вот и славно.
– Мам... Только давай другим не будем говорить? А то будут все считать, что папа меня продвигает. А я хочу доказать, что и сам чего-то стою, да и тётя Мариан не поймёт.
– Давай, – согласилась Нина. – Так будет лучше...