С.

— Лер, смотри, что я нашел! — Миша вылез из-под половицы весь в пыли, держа в руках жестяную коробку из-под печенья. — Тут тайник какой-то!
Лера бросила тряпку и подошла к мужу. Они купили этот старый деревенский дом два месяца назад. Денег хватило только на развалюху в глухой деревне, но они были счастливы — наконец-то свое жилье, подальше от городской суеты.
— Открывай скорее! — Лера нетерпеливо подпрыгивала на месте, как ребенок перед подарком.
В коробке лежала пачка писем, перевязанная выцветшей голубой ленточкой. Конверты пожелтели от времени, но адрес еще можно было разобрать: «Деревня Сосновка, ул. Центральная, д. 17. Чернышевой Марине».
— Марине... — задумчиво протянула Лера. — Давай прочитаем? Или нехорошо чужие письма читать?
Миша пожал плечами:
— Да кому теперь это нужно? Смотри, тут даты — семьдесят восьмой год. Сорок пять лет прошло!
Первое письмо было коротким:
«Маринка, солнышко мое! Доехал нормально. Устроился в общежитии. Завтра первый день на заводе. Без тебя тут пусто и холодно. Считаю дни до встречи. Целую. Твой Коля».
— Ой, какие милые! — Лера прижала письмо к груди. — Смотри, он ее солнышком называет!
Следующие письма были длиннее. Коля рассказывал о работе, о друзьях по общежитию, о том, как скучает. В каждом письме — обещания скоро приехать, забрать Марину в город.
«Маринка, прости, что опять не смог приехать. Начальник не отпустил — аврал на заводе. Ты не думай, я не забыл про тебя. Просто надо немного потерпеть. Вот получу квартиру от завода, и заживем! Ты только дождись меня».
Письма шли одно за другим. Коля писал о том, что встретил земляка, что перевелся в другой цех, что заболел и лежал в больнице. И в каждом — извинения за то, что опять не приехал.
— Миш, а она ему отвечала? — Лера смахнула слезу. — Интересно, что она писала?
— Наверное, отвечала. Смотри, он тут пишет: «Получил твое письмо, не плачь, родная».
Последнее письмо датировалось восьмидесятым годом:
«Марина, я больше не могу так. Два года прошло, а я все обещаю и обещаю. Наверное, твоя мать права — не пара мы с тобой. Ты деревенская красавица, а я что? Простой рабочий без будущего. Найдешь себе хорошего парня, выйдешь замуж, детей родишь. А я... я никогда тебя не забуду. Прощай. К.»
— Вот козел! — Лера швырнула письмо на пол. — Два года морочил голову, а потом — прощай!
Миша поднял письмо, разгладил:
— Может, не все так просто было. Времена другие, не то что сейчас — сел в машину и через три часа приехал.
— Да какая разница! Бросил девчонку и все! А она ждала, дура...
Лера задумалась, потом решительно встала:
— Знаешь что? Надо найти эту Марину!
— С ума сошла? Сорок пять лет прошло! Может, ее и в живых уже нет.
— А вдруг есть? Вдруг она так и не вышла замуж, все ждала своего Колю?
Миша покрутил пальцем у виска, но Лера уже неслась к соседнему дому, где жила бывшая хозяйка — бабка Степановна, которая продала им дом.
— Баб Степ! — Лера ворвалась без стука. — А вы Марину Чернышеву знаете?
Старушка поправила очки:
— Маринку-то? А как не знать! Она в райцентре живет, в пятиэтажке. Дочка у нее, Танька, в администрации работает.
— Так она замуж вышла? — разочарованно протянула Лера.
— Вышла, да поздно. В тридцать пять только. За вдовца с ребенком. Хороший мужик был, царство ему небесное. Пять лет назад помер.
Лера вернулась домой вся в раздумьях. Вечером, когда Миша смотрел футбол, она тихонько взяла письма и спрятала в сумку.
— Ты куда это собралась? — Миша оторвался от телевизора.
— В райцентр съезжу, на рынок. Семян для огорода куплю.
— Семян в июле? — удивился муж, но Лера уже хлопнула дверью.
В администрации района Татьяну Чернышеву нашли быстро — начальник отдела социальной защиты.
— Вы ко мне? — Татьяна подняла голову от бумаг. Женщина лет сорока, усталое лицо, добрые глаза.
— Я... я тут дом купила в Сосновке. Тот, где ваша мама жила. И нашла вот это. — Лера протянула коробку с письмами.
Татьяна открыла коробку, увидела почерк на конвертах и побледнела:
— Откуда это у вас?
— Под половицами нашли. Я подумала, может, вашей маме отдать? Это же ей писали?
Татьяна кивнула:
— Пойдемте. Мама дома, она на пенсии уже.
Всю дорогу до пятиэтажки Татьяна молчала. Лера не решалась спрашивать — видно было, что женщина взволнована.
Марина оказалась маленькой полной женщиной с добрым лицом и грустными глазами. Увидев коробку в руках дочери, она ахнула:
— Танюш, откуда это?
— Мама, присядь. Эта женщина купила наш дом и нашла твои письма.
Марина дрожащими руками взяла первое письмо. Прочитала. По щекам потекли слезы.
— Мама, ты никогда не рассказывала... — Татьяна обняла мать.
— А что рассказывать? Любила я одного парня. Колю. Он в город уехал, работать. Обещал забрать меня. А бабушка твоя против была — говорила, не пара мы. Все письма его перехватывала, прятала. Я думала, он меня забыл, другую нашел. А он писал... писал...
Марина читала письмо за письмом, плакала и смеялась одновременно:
— Вот дурочка была! Сколько лет зря потеряли! Если б знала, что он пишет, давно бы сама к нему уехала!
— Мам, а что с ним стало? Ты знаешь?
Марина покачала головой:
— Встретила его один раз, в восемьдесят пятом. На автовокзале в областном. Он с женой был и с мальчишкой маленьким. Отвернулась и ушла. А он... он меня узнал. Догнал, за руку схватил. «Марина, — говорит, — прости меня». А я что? Сказала, что все хорошо, и убежала.
Лера не выдержала:
— А давайте его найдем!
— Кого? — Марина вытерла слезы.
— Колю вашего! Ну не может быть, чтобы совсем следов не осталось!
— Девочка, да что ты! Сколько лет прошло! Он женат, дети, внуки наверняка...
— А вы-то сами хотите его увидеть?
Марина помолчала, потом тихо сказала:
— Хочу. Хоть одним глазком. Узнать, как жизнь сложилась.
Лера достала телефон:
— Как его фамилия?
— Николай Петрович Сомов. Тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года рождения.
Пока Лера копалась в интернете, Татьяна заварила чай. Марина перечитывала письма, то улыбаясь, то всхлипывая.
— Есть! — Лера победно вскинула телефон. — Николай Петрович Сомов, пенсионер, живет в областном центре! Вот даже фотография с сайта завода, где он работал!
Марина взглянула на экран и зажала рот рукой:
— Коля... Седой весь стал...
— Мам, может, позвоним? — неуверенно предложила Татьяна.
— Нет! Что я скажу? Здравствуй, Коля, я твои письма нашла через сорок пять лет?
Лера решительно встала:
— Знаете что? Я сама поеду! Скажу, что дом купила, письма нашла, хотела вернуть адресату. Посмотрю, что за человек. Если женат — развернусь и уеду. А если нет?
— Девочка, да что ты выдумываешь! — Марина махнула рукой, но в глазах загорелась надежда.
На следующий день Лера стояла у подъезда девятиэтажки в областном центре. Сердце колотилось как бешеное. На звонок в домофон ответил мужской голос:
— Кто там?
— Здравствуйте, Николай Петрович? Я по поводу ваших старых писем...
Пауза. Потом:
— Поднимайтесь. Третий этаж, направо.
Дверь открыл высокий седой мужчина с усталыми добрыми глазами. На вид — те самые шестьдесят шесть лет.
— Проходите. Вы сказали — письма?
Лера протянула ему коробку:
— Мы купили дом в Сосновке. Нашли под половицами. Тут написано ваше имя.
Николай Петрович взял первое письмо, пробежал глазами и тяжело опустился на стул:
— Господи... Мои письма... Как же так...
— Вы писали Марине Чернышевой?
— Марине... — он закрыл глаза. — Сколько лет прошло, а я все помню. Первая любовь, единственная. Дурак был, молодой. Думал, успею все, а жизнь пролетела.
— А что случилось? Почему не приехали за ней?
Николай Петрович усмехнулся горько:
— А она мне написала, что выходит замуж. За тракториста местного. Мол, устала ждать. Я тогда... с горя женился на первой встречной. Хорошая баба была, царство ей небесное, но... не любил я ее. И она это знала.
— Так она вам писала, что замуж выходит? — Лера ахнула. — А она думала, что вы ее бросили! Последнее письмо же — прощальное!
— Какое прощальное? Я после ее письма о замужестве еще писал! Просил простить, желал счастья...
Лера вскочила:
— Николай Петрович! Кажется, ее мать письма перехватывала! И ваши прятала, и ее, наверное, не отправляла! Марина ничего не знала!
Старик побледнел:
— Что вы говорите? Не может быть... Столько лет... Она жива?
— Жива! В райцентре живет! Вдовая она, муж пять лет назад умер.
Николай Петрович встал, прошелся по комнате:
— И я вдовец. Третий год. Сын в Москве, внуки... А я тут один, как перст. И знаете, что самое странное? Вчера во сне Марину видел. Молодую, в ситцевом платье. Проснулся — подушка мокрая.
— Так поехали к ней! — Лера схватила его за руку.
— Да что вы! Старики мы уже. Что я ей скажу?
— А что в первом письме писали? «Солнышко мое»? Вот и скажите!
Николай Петрович надел пиджак, причесался перед зеркалом. Руки тряслись.
— Цветы надо купить. Она ромашки любила.
По дороге купили огромный букет полевых цветов — ромашки, васильки, колокольчики. Николай Петрович держал букет, как святыню.
У подъезда Лера остановилась:
— Может, я позвоню сначала? Подготовлю?
— Нет. Сам. Если уж приехал...
Поднялись на третий этаж. Николай Петрович постоял у двери, собираясь с духом, и позвонил.
Дверь открыла Марина. Секунду они смотрели друг на друга, потом она прошептала:
— Коля?
— Здравствуй, солнышко мое.
Марина пошатнулась, Николай Петрович подхватил ее, прижал к себе. Букет упал на пол, рассыпались ромашки.
— Ты приехал... — Марина плакала и смеялась одновременно. — Сорок пять лет, а ты приехал...
— Прости меня, Мариша. Я думал... я не знал...
Лера тихонько подобрала цветы и на цыпочках спустилась вниз. У подъезда ее ждала Татьяна:
— Ну что?
— Кажется, у твоей мамы все будет хорошо.
Через два месяца Лера получила приглашение на свадьбу. Марина звонила сама, смеялась в трубку:
— Представляешь, в шестьдесят пять лет — и замуж! Соседки пальцем у виска крутят!
— А вы не обращайте внимания!
— Да я и не обращаю! Коля переезжает ко мне. Говорит, всю жизнь в городе прожил, теперь хочет в тишине. Огород разведем, кур заведем. Как в молодости мечтали.
На свадьбе было всего человек двадцать — родственники да близкие друзья. Марина в голубом платье и с ромашками в волосах выглядела на двадцать лет моложе. Николай Петрович не сводил с нее глаз, держал за руку, словно боялся, что исчезнет.
Татьяна подняла бокал:
— За маму и папу! Спасибо Лере, что не поленилась, нашла нас. Если бы не она, так бы и не узнали правду!
Лера смущенно улыбнулась. Миша обнял жену:
— Вот видишь, правильно старый дом купили. Не зря же говорят — в каждом доме своя история живет.
После свадьбы Марина отвела Леру в сторону:
— Знаешь, мы с Колей решили. Каждый год в этот день — день, когда ты письма принесла — будем собираться. Всей семьей. Ты же теперь тоже как родная.
— Спасибо вам за дом, — добавил Николай Петрович. — Если бы вы его не купили, не нашли бы письма... Мы бы так и умерли, не узнав правды.
Лера смахнула слезу:
— Да что вы! Это судьба! Значит, так должно было случиться!
Вечером, когда гости разъехались, Марина и Николай Петрович сидели на лавочке у дома. Держались за руки, как подростки.
— Знаешь, Коля, я все эти годы тебя ждала. Даже замужем за другим — ждала. Глупо, да?
— Не глупо, солнышко. Я тоже ждал. Просто не знал, что жду. А оказалось — тебя.
Прошел год. Лера с Мишей приехали в гости к старикам. Марина встретила их на крыльце — румяная, счастливая.
— А у нас новость! — Николай Петрович обнял жену. — К нам сын мой из Москвы переезжает. С семьей. Говорит, внукам деревенский воздух полезен. Да и нам помощь нужна — хозяйство-то большое!
За столом Марина достала ту самую коробку с письмами:
— Знаете, мы с Колей все письма перечитали. И решили — пусть хранятся. Для внуков. Чтобы знали — любовь не стареет. Даже через сорок пять лет можно начать сначала.
Лера подняла стакан с чаем:
— За вас! За то, что не все письма теряются! За то, что любовь находит дорогу!
— И за старые дома! — добавил Миша. — В которых прячутся такие сокровища!
Все засмеялись. А за окном шел снег, укрывая деревню белым покрывалом. В печке потрескивали дрова. И казалось, что время остановилось, даря этим людям то, что у них отняли много лет назад — возможность быть вместе.
Спасибо за любовь.
Отцу Евгению уже не раз приходилось отпевать детей. Всегда это было очень тяжело. И он с трудом подбирал слова, пытаясь утешить родителей.
Но сейчас ему было как никогда больно. Невыносимо. Отец Евгений отпевал свою самую любимую прихожанку.
Борясь с подступающим к горлу комом, он с трудом пел: «Со святыми упокой». И держался лишь потому, что знал: Любочкина душа сейчас правда Там. Со святыми, с ангелами, с Богом.
***
Эта семья появилась на приходе четыре года назад. Илья, Марина и их трое детей: маленькие близнецы Паша и Петя и восьмилетняя Люба.
На старшую девочку все сразу обратили внимание. Даже не потому, что она заметно хромала, а лицо её портила заячья губа. Она вела себя не как другие дети. Любу совершенно не интересовала шумная ребятня, которая устраивала на подворье какие-то игры. Она не пыталась с ними познакомиться и даже как-то сторонилась. Зато она постоянно возилась со своими братишками и внимательно следила, чтобы никто из детей их не обидел. А если это случалось, испуганно закрывала собой малышей и тихо говорила:
– Пожалуйста, не надо.
Еще она часто подходила к родителям, брала за руку то одного, то другого, прижималась и заглядывала в глаза. Как бы спрашивая: «Вы меня любите?» А те с ласковой улыбкой гладили её по голове.
Позже отец Евгений узнает, что совсем недавно Илья и Марина взяли Любочку из детского дома.
Пете с Пашей тогда было девять месяцев.
***
Родную мать Любы Нину лишили родительских прав.
Когда-то она была дворничихой-алкоголичкой. А потом её выгнали с работы, и она стала просто алкоголичкой.
В её грязной, пропахшей табаком и дешёвой водкой однокомнатной квартире постоянно пребывали какие-то мужики и стоял пряный угар. И Нина даже не помнила, от кого из них она однажды забеременела.
Хотела делать аборт, но кто-то из собутыльников сказал, что за детей «много платят» и на пособия можно прекрасно жить.
Всю беременность Нина вела свой привычный образ жизни. И даже не задумывалась, что теперь она не одна.
– Моя мать чего только ни делала. А я вон здоровая как лошадь, – гордо говорила она.
Девочка родилась раньше срока. Крохотная и синяя. Одна ножка у неё была короче другой. Голова, болтающаяся на шейке-ниточке, казалась огромной по сравнению с тощим болезненным тельцем. А её маленькое сморщенное личико было изуродовано заячьей губой.
– Фу, какая страшная, – с отвращением сказала Нина и отвернулась от дочки.
Ей было противно брать малышку на руки, и кормила она ее только потому, что мечтала поскорее выписаться, получить «хорошие деньги» и напиться.
***
У Нины была старенькая одинокая сердобольная соседка, бабушка Вера.
Зная, что та должна родить, она купила на свою крохотную пенсию подержанную кроватку с подушечкой и одеялом, видавшую виды коляску и из своего постельного белья нашила пелёнок.
Будущая мать всем этим мало интересовалась. Бабушка попросила в своём храме у прихожан ненужную детскую одежду и памперсы. Там же она потом ее и крестит.
– Назови её Любовью, – говорила бабушка Вера Нинке. – Будут у нас с ней именины в один день.
– Да какая она Любовь, с такой рожей, – ухмылялась та.
Но согласилась. Просто потому, что ей было все равно.
Поняв, что «хорошие деньги» за ребёнка – это копейки, мать, казалось, вообще возненавидела дочь.
– И зачем я тебя, уродину, только родила, – кричала она со злого похмелья. – Людям показать стыдно.
Она била её по лицу, когда кроха плакала и просила есть.
Та не понимала, почему? Где же её мамочка, которая ей так нужна? Которая должна прийти и спасти? И плакала еще сильнее. Пока ей не сунут грязную бутылку с дешевым питанием.
Люба могла часами лежать в мокрых пелёнках и никто не обращал на это внимания – ни Нинка, ни её вечные гости. И в конце концов, утомленная своим же криком, засыпала.
Со временем она вообще научилась не плакать. А просто смотрела в потолок и ждала. Или укачивала себя, мотая головкой из стороны в сторону.
Она никому не была здесь нужна. И только бабушка Вера, когда были силы, выходила с ней погулять во двор. Или брала к себе домой и пела колыбельные. А когда Любочке был год, подарила ей хорошенького плюшевого мишку. И он надолго станет её верным другом, которому можно все рассказать, уткнуться в него лицом, как, наверное, утыкаются дети в мамину грудь, и заснуть.
Но скоро бабушка Вера умерла. И Люба с мишкой остались одни. Не считая Нинки, конечно.
***
Люба росла, Нина старела. Кавалеров, даже вечно пьяных, становилось меньше. И все чаще она била дочь. Страшно, жестоко – за всё. Вымещая на ней злость за свою неудавшуюся жизнь.
Она била её за разбросанные по квартире бычки и бутылки. За то, что та хотела есть. И кормила и вообще что-то для неё делала только потому, что к ней уже приходила опека. Нина не боялась её потерять, нет. Просто ей как матери-одиночке за Любу копейки, но платили. Била за то, что Люба приходила домой в грязном, разорванном платье. А когда та пыталась объяснить, что её толкнул мальчик во дворе, со злостью говорила:
– Правильно сделал! Не можешь даже за себя постоять!
Любочка правда не могла за себя постоять. А дети ее не любили и смеялись над ней.
– Смотрите, хромая! – кричали они ей в след.
– Страхолюдина!
– Дочь алкашки!
Чуть повзрослев, она уже не обращала на них внимания. Садилась где -нибудь в стороне, под кустом или на лавочке со своим мишкой и что-то ему рассказывала.
А когда была помладше, хотела подружиться, подходила и приветливо улыбалась своими изуродованными губами.
Они тыкали в неё пальцем, ставили подножки. Люба падала, по привычке закрывала голову руками, как делала, когда её била мать, и лепетала сквозь слезы:
– Пожалуйста, не надо!
Потом она так же будет бояться за своих братишек и закрывать их собой от других детей.
***
Удивительно, но в этом аду Люба росла очень хорошей, доброй девочкой. Как будто оправдывая своё имя.
Она старалась угодить Нинке. Как могла, наводила порядок. Накрывала её одеялом, когда та, пьяная, засыпала на полу. И это были самые счастливые минуты в её жизни. Она расчёсывала спутанные, грязные материны волосы и приговаривала: «Ты красивая», – то, что ей самой никто никогда не говорил. Может быть, бабушка Вера, но Люба этого не помнила.
«Иногда, правда, Нинка была с Любой помягче. После первых двух-трех стаканов»
Не видя от матери ласки, она, когда та валялась «бездыханной», ложилась рядом, брала ее руку и обнимала ею себя. И представляла, что мама сама это делает и шепчет ласково: «Доченька, солнышко, я люблю тебя!» Так всегда говорит соседка с пятого этажа тётя Ира своей маленькой Наташе. Иногда она так и засыпала рядом с Нинкой, прижав к себе мишку. А потом наступало утро, и Люба просыпалась от грубого толчка в бок и хриплого: «Воды принеси!»
Иногда, правда, Нинка была с Любой помягче. После первых двух-трех стаканов. Тогда она звала её, брала за плечи, смотрела на неё мутным взглядом и говорила: «Что ж ты у меня такая страшная!» И могла заплакать пьяными слезами.
Однажды Люба увидела, как кто-то из детей подарил своей маме букетик полевых цветов. И та расцвела, обняла, начала целовать белобрысую макушку.
– Если я подарю маме цветы, она тоже, наверное, обрадуется, – подумала девочка, – ведь ей никто никогда не дарил.
Любочка нарвала букет ромашек. Они ей очень нравились – светлые, приветливые, солнечные.
Похожие на бабушку Веру – круглолицую, ласковую и всегда в белом платочке. Такой она изредка смутно всплывала в её детской памяти.
Дома злая с похмелья Нинка отхлестала её этими ромашками по лицу. Из носа у Любы пошла кровь.
– Бутылки пойди лучше сдай, денег нет, а этот веник выброси, – крикнула ей вслед мать и вытолкала за дверь.
Кто-то из соседей, увидев девочку с окровавленным лицом, вызвал милицию. И на этот раз Любу забрали. Ей было шесть лет.
Когда её увозили, она вела себя тихо и даже не плакала. А под курточкой, чтобы никто не видел, прижимала к себе своего плюшевого мишку.
Только тогда, поняв, что произошло, Нина запричитала. Может, из-за тех копеек, которые ей платили. А, может, правда, шевельнулось в ней, наконец, что-то человеческое. Ведь кроме Любочки, её саму никто и никогда не любил.
***
Люба оказалась в детском доме – старом и обшарпанном. Но по сравнению с её квартирой он показался ей чуть ли не дворцом.
Её старую грязную одежду выбросили. Помыли, причесали. Дали чистое. Люба с удивлением гладила подол своего нового платья и не верила, что это для неё.
У неё хотели отобрать мишку – может, зараза какая на нем. Но Люба так плакала, что какая-то женщина попросила:
– Не надо, оставьте, я его постираю.
И погладила девочку по голове. Та сначала пыталась закрыться руками, боялась, что её ударят, но женщина ласково сказала:
– Не бойся, тебя никто не обидит. Тебя как зовут?
Так Люба познакомилась с Мариной.
Марина работала здесь воспитателем. Она очень отличалась от остальных сотрудников детдома какой-то трогательной сентиментальностью.
Она смотрела на всех этих деток, еле сдерживала слезы и хотела всех обнять.
Нет, другие не были злыми. Они тоже были хорошими людьми, но со временем привыкли к детскому горю. И просто делали свою работу.
А Марина привыкнуть не могла.
***
Странно звучит, но Любе нравилось в детском доме. Её почти не били, там были такие же несчастные дети, которым в жизни не повезло. Иногда они, конечно, дрались между собой, порой доставалось и ей. И как и раньше, она закрывала голову руками и просила:
– Пожалуйста, не надо!
По сравнению с домом, её хорошо кормили. С ней занимались, играли . У неё была чистая кровать и игрушки. Но больше всех она любила своего мишку. И часто сидела с ним одна в уголке.
Скучала ли она по матери? Может, да, а может, и нет. Она спрашивала о ней первое время, а потом перестала.
Люба очень привязалась к Марине. Она часто вспоминала, как та первый раз погладила её по голове. Марина всегда гладила её при встрече, разговаривала с ней, но тот, первый раз, был самым удивительным.
А Марине было жалко Любочку. Со временем она заметила, что все чаще думает об этой напуганной хромой девочке с заячьей губой.
***
Как-то за ужином Марина рассказала о Любочке своему мужу Илье.
– Может, заберём? – неожиданно для себя самой спросила она.
– Мариночка, я понимаю, жалко. Но всех же не возьмёшь.
А потом Марина забеременела. Двойней. Ей все тяжелее становилось работать, она много времени проводила на больничном, и они с Любой виделись все реже.
В последний вечер перед декретным отпуском она зашла к девочке попрощаться.
– Ну все, Любочка, ухожу. Расти большая, будь хорошей девочкой… – она замолчала, не зная, что ещё сказать. – Я…Я люблю тебя…
– Пожалуйста, не уходи, – шептала ей в след Люба. – Мама…
А когда Маринины шаги затихли, отвернулась к стене и уткнулась мокрым лицом в своего мишку.
Потом она часто так лежала и плакала.
***
А у Марины родились мальчики – прямо накануне Петра и Павла. И назвали их в честь апостолов. Счастью родителей не было предела. И Марина все реже думала о Любочке.
Но однажды, гуляя с коляской, они оказались у детского дома.
– Мама! – Раздался вдруг знакомый голос.
Марина обернулась. Из-за забора на неё смотрела Люба. И по щекам у неё текли слезы.
Илья положил Марине руку на плечо. Они всё решили.
Так у Любы появилась семья.
«Малыши не видели ни её заячьей губы, ни короткой ноги. Они видели прекрасную старшую сестрёнку, которая их очень любит»
Конечно, сначала было непросто, особенно Илье. Ведь чужой человек в доме. Свои ещё маленькие совсем. И постоянная суета.. Они только переехали на новую квартиру.
Но Люба была редким ребёнком, удивительным. Она действительно была ЛЮБОВЬЮ.
Она не верила в своё счастье и, казалось, была готова сделать всё, чтобы доказать новым родителям, что она его достойна.
Она быстро научилась обращаться с братишками и возилась с ними днями напролёт. А они радостно ей улыбались и тянулись на руки. Малыши не видели ни её заячьей губы, ни короткой ноги. Они видели прекрасную старшую сестрёнку, которая их очень любит.
Люба помогала Марине убирать квартиру и попросила научить её готовить. И однажды с гордостью поставила перед папой (ей так нравилось это новое слово – «папа») свой первый приготовленный для него обед – куриный суп. Пересоленный, правда. Но Илья героически съел и очень хвалил.
Они много гуляли и как-то набрели на поляну с ромашками.
– Я так люблю ромашки, – сказала Марина. – Любочка, собери мне букетик.
Девочка нарвала охапку цветов, и Марина обняла её и поцеловала в макушку. Так, как она мечтала когда-то, чтобы сделала Нина.
***
Они стали ходить все вместе в ближайший храм, к отцу Евгению. Там Люба впервые исповедовалась и причастилась. Что она говорила о себе батюшке – неизвестно. Но потом он сказал Илье с Мариной:
– У вас удивительная девочка. Берегите её
Вечерами Марина читала ей книги. Часто о Боге, о святых. Любе очень нравилось слушать о Христе.
И однажды она спросила:
– А можно я и за маму Нину буду молиться?
– Конечно, можно.
Укладывая спать, Марина обнимала её. Люба с улыбкой засыпала и сквозь сон слышала ласковое:
«Доченька! Я люблю тебя!»
***
Так прошло три года.
Люба ходила в школу. Сначала кто-то над ней смеялся, но потом все привыкли и перестали обращать внимание.
Она не стремилась общаться с другими детьми. Хотя была всегда приветлива и ни разу никого не обидела.
Ей больше нравилось дома, где её все любили. Где её никто никогда не обругал, не ударил и называли красавицей. Она грелась в этой любви, которой так мало видела в жизни. И сама любила – чисто, преданно, благодарно.
Ещё она любила храм и отца Евгения. Она помогала на подворье, ухаживала за цветами, о чем-то говорила с батюшкой. И подолгу стояла перед иконами – что-то шептала…
А потом Люба заболела. Наверное, прошлая жизнь сказалась, и надорвался маленький организм. Она сгорела от лейкоза буквально за полгода. Родители продали машину, квартиру, переехали к родителям, но врачи не смогли ничего сделать.
Люба умерла в больнице. Незадолго до этого отец Евгений её причастил. Она держала за руки Илью и Марину, которых чудом к ней пустили, и слабо улыбалась. С этой улыбкой она и заснула навсегда.
Тихо ушла из неё её чистая детская душа, только в конце отдохнувшая и узнавшая, что такое тепло…
А рядом лежал её плюшевый мишка…
Когда через несколько дней после похорон Марина найдет в себе силы разобрать Любочкины вещи, под подушкой у неё она увидит записку:
«Молитесь, пожалуйста, за маму Нину. И спасибо вам за любовь!»
Автор: Елена Кучеренко.
Жарким летним днем Галина сидела на автостанции. Людей было много. Она ехала домой в деревню из районной больницы. Солнце так пекло, что асфальт плавился. От него исходил едкий запах смолы. Несмотря, на жару, Галя была довольна - рада, что возвращается домой. Девушка купила фруктовое мороженое, и с наслаждением откусывала кусочки приятной, холодной влаги. Кто-то тяжело опустился на свободное место рядом с ней. Галина повернула голову. Очень полная женщина, лет семидесяти, измученно посмотрела на девушку. Понятное дело, воздух был раскаленным. Старушка вздохнула:
- Так хочется мороженого, а денег у меня только на обратный билет.
Галя пошла к ларьку, и вернулась с мороженым. Пожилая женщина смутилась.
- Кушайте на здоровье!
Незнакомка взглянула на девушку очень пристально, взяла мороженное и сказала:
- Спасибо, милая. Запиши мне свой адрес. Я перешлю деньги почтой.
- Ну что Вы! Я от всей души Вас угостила - улыбнулась Галина, а женщина снова смутилась.
В это время подъехал автобус. Старушка тяжело поднялась. Галина взяла свою и ее сумку. Они вдвоем подошли к автобусу. Набежавший народ лез в двери, отодвигая в сторону менее наглых и стариков. Бабушке не повезло. Ее кто-то толкнул и она грузно осела рядом со ступеньками. По морщинистым щекам побежали слезы. Галина помогла ей подняться и отвела к скамейке.
- Уже который раз не могу сесть. Неповоротливая, старая и ноги болят. Из больницы добираюсь - плакала женщина - Ты вот из-за меня не ухала. Наверное своих забот полно?
Галя рассказала бабушке обо всем. И о своей болезни, и о том, что в личной жизни много проблем. Старушка внимательно выслушала ее и проговорила:
- Молись, дочка! На все Божья воля. Без Господа и трава не растет, цветы не цветут, дождь не идет. Ничего в этом мире без его воли не происходит. Воздастся тебе по твоим молитвам - в этот момент лицо незнакомой женщины было одухотворенным - Жарко очень, принеси воды попить из колонки.
Колонка была в десяти метрах. Галина взяла бутылочку и отправилась за водой.
- Иди, дочка. Все у тебя будет хорошо - произнесла ей вслед бабушка.
Галина сделала несколько шагов. У нее возникло странное чувство. Как будто кто-то сказал ей:
- Оглянись!
Девушка обернулась. На скамье, где только что сидела больная женщина, лежала только Галина сумка.
- Куда она исчезла? Как такое могло случиться? Автобусов ведь никаких не было, да и времени, чтобы уехать.
Галина обошла всю автостанцию, но старушки нигде не было.
Вернувшись домой, девушка рассказала эту историю местному священнику.
- Это тебе, милая, какая-то святая встретилась. Определить, кто именно, я не могу. Их великое множество ходит среди нас.
Прошло несколько лет. Здоровье у Галины наладилось. Проблемы, которые казались сложными - разрешились. Галя вышла замуж и была счастлива. Время от времени молодая женщина мысленно возвращалась к той странной встрече и благодарила незнакомку за перемены в своей жизни.
автор @ Алёна Седова
БАБУШКИН ДАР
Поздний вечер на поселковой железнодорожной станции. Электричка высадила редких пассажиров и умчалась дальше.
Геннадий долго стоял на перроне. У него не было никакого желания, идти с кем-то из односельчан. Ведь именно из-за них он крайне редко заходит в поселковый магазин и вынужден ездить за продуктами в ближайший райцентр.
А все, потому что его бабушка Дарья была известной в округе колдуньей…
Старуху боялись, а дом обходили стороной – старались с ней лишний раз не связываться.
Обращались за помощью только в крайних случаях очень редкие ночные гости. Да, и то, так, чтобы никто их не видел.
Пока бабушка была жива, Геннадия уважали и взрослые, и дети. С ним особо дружбу никто не водил, но и конфликтовать с мальчишкой даже по мелочи никто не решался.
Очевидно, боялись, что бабка за него отомстит. Все знали, что Дарья любила своего ненаглядного внука больше жизни.
Год назад старушка померла. К этому времени, он окончил школу и завёл свое хозяйство: скотина, птица.
Мясо односельчане отказывались у него покупать категорически. Пришлось возить его в город на рынок.
Геннадий сразу почувствовал, как после ухода бабушки в мир иной, изменилось к нему и отношение местных.
Всяк старался «клюнуть побольнее», поддеть его недобрым словом: то внуком противной старухи назовут, то отпрыском ведьмы. Почти все как-то сразу перестали с ним здороваться, а в спину шушукались и посмеивались.
В один из таких случаев кто-то из местных опять отпустил в его адрес злое замечание:
«Вон, полюбуйтесь, опять этот внук ведьмы сюда притащился. Так и жди после этого какой-нибудь пакости!»
Геннадий тогда так разозлился, что в сердцах подумал про себя:
«Эх, бабуль, жаль, что у меня нет твоих способностей!»
Уже в сумерках Геннадий вошёл в дом и поставил сумки на пол.
«Ух, тяжёлые!» - только и успел он подумать про себя, потирая затекшие ладони…
Как тут же услышал за спиной старческий, но какой-то очень знакомый голос:
- Значит, захотел все-таки мой дар себе заполучить? – усмехнулась, развалившись в кресле тень невесть откуда взявшейся старухи.
Геннадий не сразу вспомнил свое недавнее пожелание и вначале сильно испугался: вздрогнул, отпрянул назад и даже хотел выбежать из дома…
Но, присмотревшись, он вдруг узнал силуэт своей умершей бабушки
Молодой человек отвернулся и зажмурился, решил, что покойница ему просто привиделась.
Чтобы убедиться в этом, он даже ущипнул себя, громко вскрикнул и только потом вновь открыл глаза.
Бабуля никуда не исчезла, а все так же внимательно смотрела на него и, кажется, даже, как в детстве, ласково улыбалась.
- Ты сомневаешься, что видишь меня сейчас? – тихо, чтобы не сильно испугать, спросила она внука. – Забыл, я же все-таки ведьма. А нам многое под силу.
Геннадий открыл от удивления рот и шлёпнулся на стул напротив.
- Ты действительно хочешь получить мой дар? – уточнила бабушка Дарья. – Надумал всё-таки…
- Я не… не… знаю, - все еще находясь в шоке, дрожащим голосом прошептал Геннадий. - Да!.. Да!.. Наверное! Тогда все деревенские ко мне по-другому станут относиться. А то проходят мимо и лица от меня воротят, словно я прокажённый, – тут же торопливо добавил он.
- Ты уверен? – задумчиво переспросила его колдунья и вздохнула. - Тебе это точно надо?
- Да, да! – радостно выкрикнул он. – Конечно, если можно! Тебя ведь все уважали тогда… при жизни...
Выкрикнул Геннадий и сам же вновь испугался происходящего: ведь, если верить глазам, перед ним сидела вроде бы его бабушка, но в то же время и некая потусторонняя сущность из какого-то иного мира.
- Нет, Геночка, - мотнула она грустно головой. – Не уважали, а боялись. Знаешь, как это тяжело? Друзей нет. Даже по душам поговорить не с кем. На улице и в магазине от тебя в стороны шарахались.
- Вот! И пусть теперь шарахаются! - уверенно ответил внук. – Пусть боятся! И нечего ко мне со своими мерзкими оскорблениями приставать. А если и станут приставать, то пусть тогда это будет правдой!..
- Хорошо, - ответила бабушка Дарья. – Но запомни, этот дар - тяжкая ноша! Жди меня сегодня же в полночь!
Сказала так и пропала, словно туман от ветра.
Геннадий поужинал и приготовился ждать.
Сидит, смотрит на ходики на стене.
Пробило двенадцать. Снова в кресле появилась его бабушка Дарья.
Она щёлкнула пальцами и приказала:
- Ко мне!..
Вдруг из тёмных углов и щелей в комнату полезли обнаженные уродливые карлики, размером не больше кошки.
Геннадий от неожиданности и брезгливости резко вскинул ноги над полом и в ужасе уставился на них.
Один из этих диковинных слуг присеменил к бабушке Дарье и протянул ей старинный пожелтевший от времени лист пергамента, исписанный корявыми непонятными буквами.
Она кивнула, и карлик положил его на стол, низко склонив голову.
С другой стороны, подбежал еще один еще более безобразный карлик и положил рядом с ней гусиное перо.
Геннадию стало дурно - на мгновение он даже зажмурил глаза…
А когда открыл, то увидел в руках бабки старинный клинок с резьбой на рукоятке в виде змейки, которая, как ему показалось, шевелились и внимательно смотрели на него красными, как кровь, круглыми глазками.
- Давай руку! - строго потребовала бабушка. – Подпишешь договор своей кровью.
- Какой еще договор? – не понял он и вытянул шею, чтобы заглянуть в свиток. – Что там?
- Там говориться о том, что отныне любое твоё желание, будет немедленно исполняться, - ответила бабушка. – Или ты передумал? И запомни, это большая ответственность - не каждому по силам нести сей тяжкий крест.
- Нет, нет!.. Я согласен! - ответил он почти не задумываясь и протягивая вперед свою руку. – Только, как это действует?
- Теперь, чтобы исполнилось своё желание, тебе достаточно лишь произнеси это вслух. И тот человек, в сторону которого ты его произнесёшь, получит по заслугам, – ответила колдунья.
- И что потом? – попытался поинтересоваться он, но так и не успел получить ответа.
Его запястье правой руки вдруг сильно обожгло огненной струей так, что он вскрикнул от немыслимой боли и потерял сознание.
Очнулся Геннадий утром на полу…
На правой руке его красовался кривой, изогнутый волной, но уже изрядно затянувшийся шрам. И боли от него никакой не было. Все выглядело так, будто с момента его нанесения прошло больше месяца.
Он удивился и подумал, что все произошедшее ему просто приснилось, а руку поцарапал, падая на пол.
Молодой человек не придал этому большого значения…
Потом он вышел во двор, накормить скотину.
По улице пастух гнал на выпас стадо коров.
Геннадий закончил с делами, вышел за калитку и присел на лавочку.
Ничего необычного он в себе так и не ощутил.
Прошло три дня. Геннадий отправился в магазин за хлебом.
Односельчане, как всегда отворачивались от него либо смотрели мимо, словно он пустое место.
Неожиданно к нему подбежал восьмилетний мальчик, дёрнул за рукав и с усмешкой проговорил:
- Дядь, а дядь, а, правда, что вы внук той мерзкой старухи-колдуньи?
- Правда, - недовольно нахмурившись, сердито ответил молодой человек. - Хочешь проверить?
Геннадий вдруг почувствовал, как все его тело и сознание начало наполняться мощной энергией и безудержной злостью ко всем местным жителям. Ведь, когда им бывало худо, они сами шли к его бабушке со своими проблемами и болячками. А теперь даже он, ни в чем не провинившийся перед ними ее внук, и то пришелся им «не ко двору».
Ему вдруг захотелось так ответить сельчанам за их неуважительное отношение, даже не к нему, а к своей покойной бабушке, чтобы в другой раз никто не осмелился попусту «трепать» ее имя.
- А как проверить? – весело и недоверчиво продолжал ерничать мальчуган. – Что, прямо сейчас на метле верхом сможете полететь? Как Гарри Поттер?!
- Нет. Просто ты придёшь домой, ляжешь спать, а утром встать не сможешь. Так и будешь лежать долго, долго... - медленно проговорил он каждое слово, глядя мальчику прямо в глаза.
После чего Геннадий резко отвернулся от вмиг перепугавшегося ребёнка и быстро зашагал прочь...
Спустя несколько дней ночью к Геннадию постучали.
Он нехотя открыл дверь. Перед ним стояла заплаканная женщина.
- Пожалуйста, верни здоровье моему сыну! – взмолилась она и упала перед ним на колени. – Умоляю! Заплачу любые деньги!
- О чём речь? Я не знаю твоего сына и не понимаю, о чём ты говоришь, – с недовольным видом ответил он и собрался уже закрыть двери.
Но женщина схватилась за его ноги и заголосила:
- Смилуйся! Пощади ребёнка! Дитя неразумное… Мой сын не может ходить. Врачи разводят руками. В чём причина - не понимают. Мишка рассказал, как ты пообещал ему, что он утром не встанет. Так и получилось. Верни здоровье сыну! Всю жизнь за тебя молиться буду.
Она принялась целовать ему руки.
После всего услышанного Геннадий был таком шоке, что не знал, как же ему теперь поступить.
Неожиданно за его спиной послышался голос бабушки:
- И тебе не жалко мать и ее невинное дитя? Ведь они ничего плохого тебе не сделали.
Он оглянулся и увидел свою бабушку Дашу. Она качала головой и укоризненно смотрела на него.
Она стояла совсем рядом, но женщина её не видела.
Молодой человек и сам чувствовал, что на душе его тошно. Да, он не знает этих людей и, казалось бы, ему нет до них никакого дела. Но, глядя на слёзы рыдающей матери, Геннадий не мог просто развернуться и уйти.
- Хорошо. Возвращайся домой, - как можно мягче сказал он несчастной женщине и нежно приподнял ее. – Иди и думай о здоровье своего ребенка. Как только ты ступишь на порог своего дома, твой сын встанет и пойдет. А сейчас уходи!
Женщина замерла в смятении, а потом с изумлением и благодарностью уставилась на Геннадия. И тут же, словно осознав произошедшее, радостно вскочила и убежала домой.
На следующий день эта женщина снова пришла к Геннадию. Но на этот раз с сыном.
Мальчик весело прыгал, держась за руку матери.
- Сынок, посиди здесь, - сказала она ему, усаживая его на лавочку у калитки. – Я скоро.
Она поздоровалась с хозяином дома, который кормил во дворе кур.
- Я пришла сказать вам спасибо за сына и ещё!.. - она замолчала и посмотрела ему в глаза. – Меня отговаривали идти к вам. Но я все равно пришла. Вы хороший человек! Я в это верю. Прошу вас!.. Если у вас такой дар, то никогда не используйте его во зло. На земле и так много горя. Пусть к вам идут люди со своими проблемами. А вы лечите их и творите добро. Пусть жизнь у людей наладится, и заживут они в радости! Если бы вы знали, какое это счастье осознавать, что твои родные живы и здоровы! Спасибо вам за все ещё раз!
Она забрала сына и ушла.
А Геннадий задумался: «Хорошая мысль – лечить людей. Надо попробовать. Только как же договор с нечистью, который я подписал своей собственной кровью? Злым силам вряд ли понравиться то, что я стану помогать людям - они не отпустят меня теперь».
Молодой человек сложил руки у груди и, обращаясь к небесам, тихо попросил:
- Бабушка, ты все видела, подскажи, как мне быть?
Но бабушка Дарья на этот раз ему ничего не ответила…
Внук лишь почувствовал, а, может, ему это всего лишь почудилось, как ангел или дух света пролетел мимо и своим невесомым крылом мягко коснулся его головы…
| Прошёл год.
Деревенские жители и приезжие со всей округи спешат к Геннадию со своими бедами.
Он никому не отказывает. Получил внук бабушкин дар и нашел ему достойное применение.
👻НОВОСЕЛЬЕ
Когда Инге с Вячеславом одобрили ипотеку, их радости не было предела. Наконец-то можно пожить, как люди! Последние двадцать лет Куропаткины жили по съёмным квартирам и это, надо сказать, здорово утомляло. Теперь, когда дети выросли и перестали требовать финансовых вложений, пришло время подумать и о себе.Слухи, что банк вот-вот может поднять ставку, подгоняли. Несколько дней Куропаткины сломя голову носились по городу в поисках подходящего варианта, пока не наткнулись на чудесный частный домик в черте города. Стоимость была чуть выше, чем они рассчитывали потратить, но вместе с тем гораздо ниже, чем стоили дома по соседству.
Небольшой дом с мансардой был расположен в конце улицы, в тупике, почти полностью заросшем сиренью и кленом. С дороги было сложно не то что номер дома увидеть, а даже и сам дом. По внутренней обстановке было видно, что тут давненько никто не живет: на мебели лежал толстый слой пыли, а грязные окна с трудом пропускали солнечный свет.
- А что, тут можно и мангал соорудить, — живо начал планировать Вячеслав. – И гараж можно поставить.
- Мне больше огород нравится, — призналась Инга, глядя на мужа. – Что я все огурцы на балконе сажаю… Дело к пенсии, можно и к земельке поближе.
Риелтор, почуяв, что клиент теплый, тут же принялась расхваливать недвижимость. И место в стороне от дороги, и площадь дома неплоха.
- Хозяева давно не живут? –уточнила Инга.
- Ой, вы знаете, продает мужчина, он наследник, а сам тут жить не хочет, — улыбнулась риелтор. – Сами знаете, в частном доме не присесть. То копать, то полоть. Продает как есть, с мебелью и всем имуществом. Если готовы оформить до конца недели, то еще и скидка будет…
Сделку запланировали прямо на следующий день, а переезжать решили на ближайших выходных. Инга мысленно уже ковырялась на грядках и передвигала мебель, ей не терпелось почувствовать себя владелицей коттеджа.
- Предлагаю сначала навести порядок в гостиной. Тут кухня и большая комната, работы хватит не на один день, — сразу предложил Вячеслав. - Заночевать потом можно на диване, он вроде раздвигается.
- Хорошая идея, — кивнула Инга, подвязывая косынкой собранные в тугой хвост длинные волосы. - А верхние комнаты я потом на неделе помою. Хорошо, что у меня отпуск, можно много успеть. Может, ребята приедут, помогут.
Два дня Инга мыла и стирала все, что попадалось под руку, не уставая радоваться, что старые хозяева оставили дом со всеми вещами. Правда, было немного не по себе оттого, что в ванной висело чужое полотенце, а на столике у дивана – стояла рамка с фотографией незнакомого седовласого мужчины в годах. Ингу не покидало ощущение, что хозяин дома куда-то вышел, а они здесь просто в гостях. Поэтому решили сразу выкинуть эти мелочи, чтобы они не напоминали о старых хозяевах.
- Ты не видела мой телефон? – заглянул в комнату муж. – Мне с работы должны позвонить, а телефона нет. Вот, в прихожей клал на тумбочку, и нет.
- Не видела, — пожала плечами Инга. – Да не переживай, сейчас наберу, и найдется.
Но спустя минуту она лишь растерянно хлопала глазами. Металлический голос сообщил, что «абонент в сети не зарегистрирован».
- Ерунда какая-то. Ну, давай так искать.
Но поиски успехом не увенчались. Битый час супруги рыскали по дому, словно заправские сыщики, пока…
- Не понял… - изумленно протянул Вячеслав. – Мать, смотри.
Телефон лежал на тумбочке в прихожей. На том самом месте, где они проходили добрый десяток раз.
- Да ты прикалываешься, что ли? — состроила обиженную гримасу Инга. - У меня уборка стоит, а я тут в твоих розыгрышах должна участвовать.
- Ничего я не прикалываюсь, делать мне нечего…
Третья ночь после переезда озадачила новоселов неприятным происшествием. Всю ночь со второго, мансардного, этажа раздавались вздохи и шарканье шагов. Сначала супруги решили, что это старые деревянные перекрытия издают звуки, но, когда из спальни наверху раздался глухой кашель — Вячеслав не выдержал.
- Что за фигня? Может, воры забрались?
- Может, — забираясь поглубже под одеяло прошептала Инга. - Мне страшно.
Со скалкой наперевес мужчина отправился на разведку, наказав жене звонить в полицию, если она услышит что-то подозрительное. Но – к счастью или к разочарованию – наверху никого не оказалось. С чувством исполненного долга Вячеслав вернулся в гостиную:
- Похоже, у нас массовая галлюцинация… Давай спать.
Но уснуть в эту ночь так и не удалось. Стуки и шорохи прекратились только под утро. То же самое повторилось на следующую ночь.
Радость от удачного приобретения таяла день ото дня. Теперь Инга старалась проводить в доме поменьше времени, рассаживая клумбы с цветами и приводя в порядок заросший огород. Вячеслав же, приходя с работы, с головой погружался в осмотр и обновление двух сараев. В дом супруги заходили, лишь чтобы быстренько перекусить и без лишних разговоров лечь спать. Инга боялась признаться мужу, что ей кажется, будто в доме за ней постоянно кто-то наблюдает — он сочтет, что у нее началась шизофрения. Но и сам Вячеслав чувствовал, что в доме творится что-то странное. Здесь пропадал и снова появлялся на старом месте телефон, телевизор сам переключал каналы, а свет в прихожей жил своей собственной жизнью, включаясь и выключаясь, когда ему вздумается.
- Соседи! Доброго дня. А меня Мария Федоровна зовут, — поздоровалась через забор тучная женщина средних лет. – Вы новые хозяева, получается?
- Новые, ага, — буркнула, не отрываясь от саженцев смородины Инга. Общаться с дотошной соседкой не было никакого желания.
- Понятно, а я все думала, кто у Влада этот дом мог купить! Он, наверное, скидку хорошую сделал? – продолжала допытываться Мария Федоровна. - Еще бы, ведь в нем старик Пантелеймоныч так плохо умер.
Инга с удивлением посмотрела на женщину. Какой еще старик и почему она об этом ничего не знает?
Петр Пантелеймонович жил в этом доме последние двадцать лет, сообщила соседка. Хороший был старик, не злой. Летом постоянно что-то делал в огороде, а зимой – играл с мужем соседки в домино и шахматы.
- Мы ж тогда с Игорем в Турцию улетели, ничего не знали. Оказалось, хозяин упал у камина, да так неудачно… Сломал ногу, встать не мог. Неделю лежал бедолага, пока от голода в мир иной не отошел. Владик, внук-то, сначала сам тут с семьей жить хотел, да только через два дня съехал. Врал, что призрак деда по дому ходит, спать ему не дает.
- Врал? – переспросила Инга.
- Ну да, — с уверенностью кивнула соседка. – Совесть это ему спать не давала. Он же к деду целый год до этого случая не ездил! А как домик освободился, тут же примчался.
Теперь Инга была убеждена – спать им не дает старый хозяин дома. Успокаивало одно – по заверениям Марии Федоровны, это был добрейшей души человек, и оставалось надеяться, что ничего плохого новым собственникам он не сделает. Но так или иначе, нужно было что-то делать.
- Я с призраками дел не имел, не знаю, что делать, - сообщил Вячеслав.
- Думаю, надо позвонить этому Владу. Телефон его где-то был, — задумчиво произнесла Инга. – Пусть приезжает, попробует поговорить со своим дедом - пусть тот оставит нас в покое.
Но Влад и не думал помогать супругам. Сначала он сослался на занятость, а потом вообще перестал брать трубку.
- Ну что мне сделать? – вслух проговорила Инга, сидя на кухонной табуретке и глядя в пространство. – Петр Пантелеймонович, не желает внук ваш сюда приезжать.
Словно в ответ на ее слова, с подоконника упал небольшой керамический горшок с кактусами.
- Это вы мне? – моментально расценила падение Инга и, как ни в чем не бывало, продолжила. - Звонила ему трижды сегодня, и вчера весь день, не отвечает. А до того вообще сказал, дела ему нет до дома. Вы уж простите, что мы сюда заехали, мы ж не знали, что тут такая ситуация. Но теперь-то уж ничего не поделаешь. Идти нам все равно некуда…
Инга говорила что-то еще про платежи по ипотеке, про то, что всегда мечтала иметь сад с георгинами и про то, что они с мужем не виноваты в том, что так случилось. Первый раз почти за два месяца - а Куропаткины именно столько жили в новом доме — женщина общалась с невидимым собеседником и чувствовала, что он ее слышит. Когда Инга замолчала, из гостиной раздался звук открывающихся ставень.
Женщина осторожно выглянула из кухни – так и есть. Огромное окно, ведущее на веранду, было нараспашку, а желтые шторы раздувал теплый летний ветерок.
- Петр Пантелеймонович? Это вы? – испуганно спросила в пустоту Инга. Но ей никто не ответил.
| В эту ночь первый раз супруги спокойно ночевали на новом месте. Не было привычных стуков и вздохов, которые раньше не давали спать каждую ночь. Бывший хозяин, видимо, понял, что новые хозяева ни в чем не виноваты, и наконец оставил их в покое.