​​— Людка, ты рехнулась на старости лет!

У тебя внуки уже в школу ходят, какая свадьба? — такие слова я услышала от сестры, когда сказала ей, что выхожу замуж.
Ну а куда тянуть? Через неделю мы с Толей расписываемся, надо сообщить сестре, думала я. Конечно, на торжество к нам она не приедет, мы живём в разных концах страны. Да и пышные посиделки с криками «Горько!» в свои 60 лет устраивать не собираемся. Тихо распишемся и посидим вдвоём.
Можно было бы вообще не расписываться, но Толя настаивает. Он у меня кавалер до мозга костей: дверь в подъезд перед дамой открывает, руку подаёт, когда из машины выхожу, пальто помогает надевать. Нет, он без штампа в паспорте жить не согласится. Так и сказал: «Что я, мальчишка, что ли? Мне нужны серьёзные отношения». А для меня Толя и правда мальчишка, хоть и с седой головой. На работе его уважают, зовут исключительно по имени отчеству. Там он другой: серьёзный, строгий, а как меня видит — так словно лет сорок сбрасывает. Схватит в охапку и давай кружить посреди улицы. А мне хоть и радостно, но стыдно. Говорю: «Народ смотрит, смеяться будет». А он мне: «Какой народ? Я никого не вижу, кроме тебя!» Когда мы вместе, у меня и впрямь такое чувство, что на всей планете больше никого нет, только я и он.
Но у меня ещё есть родная сестра, которой нужно всё рассказать. Боялась, что Таня, как и многие другие, осудит, а мне нужнее всего была её поддержка. В итоге набралась смелости и позвонила.
— Людка-а-а, — протянула она очумевшим голосом, когда услышала, что я собираюсь под венец, — год только прошёл, как Витю похоронили, а ты уже замену ему нашла! Я знала, что шокирую сестру своим известием, но не думала, что причиной её негодования станет мой покойный муж.
– Танюш, я помню, — перебила я её. — А кто устанавливает эти сроки? Вот ты можешь назвать мне цифру? Через какое время я могу снова быть счастливой, чтобы не получить осуждения?
Сестра задумалась:
– Ну, для приличия надо хотя бы лет пять подождать.
– То есть я должна сказать Толику: извини, лет через пять приходи, а я пока траур носить буду?
Таня молчала.
– А что это даст? — продолжала я. — Думаешь, что и через пять лет никто нас не осудит? Всё равно найдутся те, кому охота языки почесать, но мне, если честно, до них нет дела. А вот твоё мнение важно, и если настаиваешь, то я отменю эту затею со свадьбой.
– Знаешь, я не хочу быть крайней, да женитесь вы хоть сегодня! Но знай, что я тебя не понимаю и не поддерживаю. Ты всегда была себе на уме, но не думала, что к старости совсем из него выживешь. Имей совесть, подожди хотя бы ещё год. Однако я не сдавалась.
– Вот ты говоришь: подожди ещё год. А если у нас с Толей всего год жизни остался, что тогда?
Сестра захлюпала носом.
– Ну тебя, делай как знаешь. Я понимаю, всем хочется счастья, но ведь ты столько лет прожила счастливой жизнью…
Я рассмеялась.
– Тань, ты серьёзно? Ты тоже все эти годы считала меня счастливой? Хотя я и сама так думала. И только сейчас поняла, кем была на самом деле: рабочей лошадью. Я даже не знала, что можно жить по-другому, когда жизнь в радость!
Витя был хорошим человеком. Воспитали с ним двух дочерей, теперь у меня пять внуков. Муж всегда внушал, что главное в жизни — семья. Я и не спорила. Сначала мы работали на износ ради семьи, потом — ради семей своих детей, затем — ради внуков. Сейчас вспоминаю свою жизнь и понимаю, что это была сплошная гонка за благополучием без перерыва на обед. Когда старшая дочь вышла замуж, у нас уже была дача, но Витя решил расширяться, выращивать для внуков домашнее мясо.
Взяли в аренду гектар земли и повесили себе на шею ярмо, которое тащили не один год. Он завёл скотину, её приходилось всё время кормить. Раньше полуночи никогда не ложились, в пять утра уже были на ногах. Круглый год жили на даче, в город выезжали редко и то только по делам. Иной раз найду время подругам позвонить, а те хвастаются: одна с внучкой только что с моря вернулась, другая с мужем в театре была. А мне не то что в театр, в магазин съездить некогда!
Бывало, без хлеба по несколько дней сидели, потому что живность связала нас по рукам и ногам. Одно только сил придавало: дети и внуки сытые. Старшая дочь благодаря нашему хозяйству машину поменяла, младшая ремонт в квартире сделала — значит, не напрасно мы столько горбатились. Как- то приехала меня навестить приятельница, бывшая коллега, и говорит:
– Люда, я сначала тебя не узнала. Думала, ты тут на свежем воздухе отдыхаешь, сил набираешься. Да ты-ж еле живая! И зачем себя так изводишь?
– А как иначе? Детям же надо помогать, — ответила я.
– Дети взрослые, сами себе помогут, а ты бы лучше для себя пожила.
Я тогда не поняла, что значит «пожить для себя»? Зато теперь знаю, что можно жить по-другому: спать столько, сколько хочешь, спокойно ходить по магазинам, в кино, бассейн, на лыжах. И никто от этого не страдает! Дети не обеднели, внуки не голодают. Но самое главное, я научилась смотреть на привычные вещи другими глазами.
Если раньше, сгребая на даче в мешки опавшие листья, злилась, что от них столько мусора, то теперь эти листья дарят мне настроение. Идёшь по парку, подбрасываешь их ногами и радуешься, как ребёнок. Я научилась любить дождь, ведь теперь не нужно мокнуть под ним, загоняя под крышу коз, а можно любоваться через окошко уютного кафе. Только сейчас рассмотрела, какими удивительными бывают облака и закаты, как приятно просто пройтись по хрустящему снегу. Увидела, какой, оказывается, красивый наш город! И глаза мне на всё открыл именно Толя.
После смерти мужа я была словно в бреду. Всё произошло неожиданно: у него случился сердечный приступ, и Витя умер до приезда скорой. Дети тут же распродали всё хозяйство, дачу и перевезли меня обратно в город. Первые дни ходила как шальная, не понимая, что теперь делать и как дальше жить. По привычке просыпалась в пять утра, бродила по квартире и думала, куда себя деть.
А когда в моей жизни появился Толя, помню, как в первый раз вывел меня на прогулку. Он оказался моим соседом и знакомым зятя, помогал нам перевозить вещи с дачи. Уже потом признался, что поначалу не имел на меня никаких видов, увидел потухшую, растерянную женщину и пожалел. Говорит, сразу понял, что я живая и энергичная, просто нужно вывести меня из депрессии, растормошить. Повёл меня в парк подышать воздухом. Мы сели на лавочку, Толя купил мороженое, а потом предложил прогуляться до пруда, покормить уток. Я держала уток на даче, но за все годы у меня не было ни минутки, чтобы просто за ними понаблюдать. А ведь они, оказывается, такие забавные! Так смешно кувыркаются, ловя хлеб!
— Даже не верится, что можно просто стоять и смотреть на уток, — призналась я. — На своих мне некогда было любоваться, только успевай запаривать им зерно, готовить мешанку, кормить и чистить, а тут — стой и смотри.
Толя улыбнулся, взял меня за руку и сказал: — Подожди, я тебе столько всего интересного покажу! Ты словно заново родишься.
И он оказался прав. Я, как маленький ребёнок, каждый день открывала для себя мир, и он мне так нравился, что прошлая жизнь начала казаться тяжёлым сном. Уже и не помню, в какой именно момент поняла, что безумно нуждаюсь в Толе, в его голосе, смехе, лёгком прикосновении. Но однажды проснулась с мыслью, что и он, и всё, что происходит со мной сейчас, — настоящее, без этого теперь не смогу жить.
Мои дочери приняли наши отношения в штыки! Говорили, что я предаю память об отце. Было очень обидно, я как будто чувствовала себя перед ними виноватой. Дети Толи, наоборот, порадовались, сказали, что теперь за папу спокойны. Осталось только рассказать обо всём сестре, и этот момент я оттягивала до последнего.
– И когда у вас роспись? — спросила Таня после нашего долгого разговора.
– Ну что я могу сказать? Совет да любовь на старости лет, — сухо попрощалась она.
К пятнице мы с Толей купили продуктов на двоих, оделись в парадное, вызвали такси и поехали на роспись. Когда вышли из машины, я замерла от неожиданности: у входа в ЗАГС стояли мои дочери с зятьями и внуками, Толины дети с семьями и, самое главное, моя сестра! Таня держала охапку белых роз и улыбалась мне сквозь слёзы. —Танька! Ты что, прилетела из-за меня? — не поверила я своим глазам.
– Должна же я видеть, кому тебя отдаю, — засмеялась она.
Оказывается, в оставшиеся до нашей свадьбы дни они все заранее созвонились, договорились и заказали столик в кафе.
На днях мы с Толей отметили годовщину нашей свадьбы. Он для всех теперь свой человек. А мне до сих пор не верится, что всё это происходит со мной: я так неприлично счастлива, что боюсь сглазить.
Автор неизвестен
Игорь Струйский
ВДРУГ Я…
- Сынок, мне бы батарейки для слухового аппарата.
- Дедуля, аль момент!
Не спорю, волосы в носу у меня тоже есть, но не такие огромные – как у этого деда. И за бровями ухаживаю. Он – нет. Видимо ему уже похрен. Плевать на себя. Мне – нет. Разменяю полтинник – а там посмотрим.
Вот сука! А вдруг я состарюсь?!
Озеро «Песчаное». Недалеко от нашего городка. Маленькое. Меня устраивает. Чистой воды – триста метров. Годится. Осматриваю дистанцию. Все плещутся на мелководье. Есть где развернуться. Пара – тройка смельчаков на надувных матрасах в центре водоема для меня не помеха. Постараюсь в них не врезаться. Когда разгонюсь.
Блин, а все же – вдруг состарюсь! Ведь сегодня из уха выдернул волос. А что дальше? Обвиснет кожа на заду и привет.
Плыву кролем. Ротация корпуса – отменная. Гребок – что надо. Ноги бьют – дай боже. Шлеп, шлеп. Вдох, выдох. Ускорился. Твою мать! Вдруг состарюсь…
Ну и хрен с ним! Все равно буду засматриваться на молодух. Недавно оформлял сим-карту. Пожилой тетке с одышкой. Взглянул в ее паспорт – а она моложе меня на три года!
Плыву на спине. Гибкость в плечевом – изумительная. После мощного гребка, прямая рука вылетает из воды и ложится за голову мизинцем вниз. Снова гребок. Другая рука совершает то же самое. Туловище в идеальном горизонте. Елки! Воды хлебнул при вдохе. Старею…
Фигушки вам! Не состарюсь. До гробовой доски буду торчать от хип-хопа и клубного дэнсинга. Перед смертью припрусь в «Мак-Доналдс» и закажу гору картофеля фри. Запью «Колой» и подмигну девице в униформе.
Поплыл брассом. Приближаюсь к берегу. Девушки в бикини играют в мяч. Выпендриваюсь, совершая ошибку за ошибкой. Захлебываюсь и кашляю – как старый дед. Смех девчонок. Мои матюки.
Лягу пораньше. Болит правое плечо. В спине стреляет. Изжога. Давление скакнуло. Та баба с симкой и паспортом – вроде бы ничего. Молодуха…
🤎
– Тебя выгонят с волчьим билетом из детского сада, и все станет фарфолен! – сказала бабушка.
Что такое «фарфолен», я не знал. Но не это меня интересовало.
– А куда волки ходят по билету? – спросил я.
– В баню! – в сердцах крикнула бабушка. – Нет, этот ребенок специально придуман, чтоб довести меня до Свердловки!
– Мне не нужен волчий билет, – поставил я бабушку в известность. - Я пока хожу в баню без билета. Так что, наверное, не выгонят, – успокоил я ее.
Дело в том, что я отказался читать на детском утреннике общеобразовательные стихи типа «Наша Маша…» или «Бычок» и настаивал на чем-то из Есенина.
В те времена стихи Сергея Есенина не очень-то издавали, но бабушка знала их великое множество. И любила декламировать. В общем, сейчас и пожинала плоды этого.
Воспитательницы пошли бы и на Есенина, если бы я согласился, например, на березку, но я категорически хотел исполнить «Письмо матери». Предварительное прослушивание уложило в обморок нянечку и одну из воспитательниц. Вторая продержалась до лучших строк в моем исполнении. И когда я завыл: – Не такой уж жалкий я пропойца… – попыталась сползти вдоль стены.
– Слава Богу, что нормальные дети это не слышат! – возопила она, придя в себя.
Ну, тут она малость загнула. Тот случай! Я стану читать любимого поэта без публики? Дождетесь!
Короче, дверь в игровую комнату я специально открыл, да и орал максимально громко.
– А что такое тягловая бредь? – спросила, едва воспитательница вошла в игровую, девочка Рита.
– Тягостная! – поправил я.
– Марина Андреевна, почему вы плачете? – спросила на этот раз Рита.
В общем, снова досталось родителям.
После серьезного разговора с папой, во время которого им была выдвинута версия, что дать пару раз некоему мерзавцу по мягкому месту - мера все-таки воспитательная.
Как лицо, крайне заинтересованное в исходе дискуссии, я выдвинул ряд возражений, ссылаясь на такие авторитеты, как бабушка, Корчак и дядя Гриша. (У дяди Гриши были четыре дочери, поэтому меня он очень любил и баловал).
– Как на это безобразие посмотрит твой старший брат? – вопросил я папу, педалируя слово – старший.
Дело закончилось чем-то вроде пакта. То есть я дал обещание никакие стихи публично не декламировать!
– Ни-ка-ки-е! – по слогам потребовал папа.
Я обещал. Причем подозрительно охотно.
– Кроме тех, которые зададут воспитательницы! – спохватился папа.
Пришлось пойти и на это.
Нельзя сказать, что для детсадовских воспитательниц наступило некое подобие ренессанса. Все-таки кроме меня в группе имелось еще девятнадцать «подарков». Но я им докучал минимально. А силы копились… Ох, папа… Как меня мучило данное ему слово!
И вот настал какой-то большой праздник. И должны были прийти все родители и поразиться тому, как мы развились и поумнели. И от меня потребовали читать стихи.
– Какие? – спросил я.
– Какие хочешь! – ответила потерявшая бдительность воспитательница.
– А Маршака можно?
– Разумеется! – заулыбалась она. Для нее Маршак – это были мягкие и тонкие книжечки «Детгиза».
Когда за мной вечером пришел папа, я все-таки подвел его к воспитательнице и попросил ее подтвердить, что я должен читать на утреннике стихотворение Самуила Маршака. Та подтвердила и даже погладила меня по голове.
– Какое стихотворение? – уточнил бдительный папа.
– Маршака? – удивилась она и назидательно добавила: – Стихи Маршака детям можно читать любые! Пора бы вам это знать!
Сконфуженный папа увел меня домой.
И вот настал утренник. И все читали стихи. А родители дружно хлопали. Пришла моя очередь.
– Самуил Маршак, – объявил я. – «Королева Элинор».
Не ожидая от Маршака ничего плохого, все заулыбались. Кроме папы и мамы. Мама даже хотела остановить меня, но папа посмотрел на воспитательницу и не дал.
– Королева Британии тяжко больна, – начал я, – дни и ночи ее сочтены… – и народу сразу стало интересно. Ободренный вниманием, я продолжал…
Когда дело дошло до пикантной ситуации с исповедниками, народ не то чтобы повеселел, но стал очень удивляться. А я продолжал:
– Родила я в замужестве двух сыновей… – слабым голосом королевы проговорил я.
– Старший сын и хорош и пригож…
Тут мнения разделились. Одни требовали, чтоб я прекратил. А другим было интересно… И они требовали продолжения. Но мне читать что-то расхотелось. И я пошел к маме с папой. Поплакать.
По дороге домой очень опасался, что мне вот-вот объявят о каких-то репрессиях. Тем более папа что-то подозрительно молчал.
– Да, кстати, – наконец сказал он, – ты ж не дочитал до конца. Прочти сейчас, а то мы с мамой забыли, чем дело-то кончилось!
И прохожие удивленно прислушивались к стихам, которые, идя за ручку с родителями, декламировал пятилетний мальчишка...
Приключения поляков в Сибири
"-Водки не обещаю, но погуляем хорошо! - сказал полякам Иван Сусанин".
Опять-таки, по просьбам общественности, мрачная повесть.
"Как мы с брытьями-поляками в поход ходили".
... а дело было в Саянах. Шли мы вчетвером, я, Юльча, Леха и
отмороженный Костик. Шли в полную автономку, на месяц где-то.
Доехали до Иркутска, а дальше - еще 600 км стопа, кривого такого. Стоп
шел средне (а вы видели хорошо идущий стоп, когда машины ходят с
периодичностью "две в сутки"?), было дождливо и пасмурно, но тут на
горизонте сорганизовался грузовик.
Леха, непринужденно размахивая топором (а мы завтракать собирались,
дрова он рубил, ага), полюбопытствовал, не подвезет ли нас
доброжелательный водитель грузовика. Доброжелательный водитель оказался
монголом, поэтому из приветственной речи Лехи не понял ни черта, но вяло
махнул рукой в сторону кузова.
За борт полетел первый рюкзак, лехин, 39 кг. Из-за борта раздался
сдавленный звук. Из серии "Гыть" из анекдота про "Коля, лови топор!".
Мы смутились.
Но грузиться как-то надо было - так что следом полетели оставшиеся три
рюкзака и мы с Юлькой.
В углу сидели две испуганные фигуры, накрытые брезентом. Костик откинул
брезент и сказал: "Здорово!"
Фигуры шепотом посовещались.
"Траствуйте!..." - застенчиво прошелестело в углу.
"Как звать-то?" - общительно спросил Леха, поигрывая в руке топором.
Совещание было куда более длительным.
"Ярек!" - "Дарек!" наконец услышали мы.
Мрачно укутываясь в анорак, я сказала "Ага. Лелек и Болек!".
Так и обрели мы наших "братьев-поляков".
Грузовичок шкандыбался по ухабам, коммуникативно настроенный Леха
разговаривал с поляками.
Выснились следующие вещи.
 Ярек знает русский язык хорошо, а Дарек - почти не знает.
Однако он по работе ездил в Нефтеюганск пару раз и после этого научился
емко выражать свои мысли десятком очень метко вставленных в разговор
матерных слов.
 Ярек океанолог. Он всю жизнь мечтал увидеть океан. Поэтому он
взял большой отпуск и поехал в Сибирь. Оказывается, он думал что "Вот
тут Сибирь, Сибирь, Сибирь - а потом ОКЕАН". Совместными усилиями
удалось убедить Ярека, что до океана он дойдет в следующем отпуске. И
что неплохо бы доехать до Владивостока. А это - еще 3.5 дня.
 Дарек - менеджер. Он бы ни за что не пустился в эту авантюру с
Сибирью, но от него ушла "Женщина". Почему? Сказала, что слишком
скучный. Он решил эту проблему решить именно таким путем.
 Карта у них распечатана из интернета. 20-километровка, ага.
На карте гуманное лехино сердце не выдержало. Он мрачно сказал:
"Подберем сиротинушек?" Сиротинушек подобрали.
Тем временем пошел дождь. На какой-то развилке водитель нас высадил, мы
поставили лагерь.
Близилось время ужина. Мы с Юльчей, разогнав мужскую часть нашей
компании за дровами, стали обшаривать рюкзаки на предмет продуктов, из
которых можно было бы изобразить суп. К нам подошел Дарек и дал
килограмм колбасы.
Вареной.
Сказать, что мы офигели - это ничего не сказать. Вы часто ходили в
многодневные походы с вареной колбасой? Вот и мне отчего-то не
случалось. За колбасой последовал сыр. Дарек гордо сказал: "Наша часть!"
Юльча, выйдя из ступора, осторожно спросила: "А у вас еще что-нибудь
есть?"
"Есть!" - радостно сказал Дарек. И достал газовую горелку.
Мы с Юльчей впали в состояние близкое к трансу. Ладно, колбаса. Колбасу
вполне можно осознать, понять и простить.
Но часто ли вы ходили в тайгу с газовой горелкой?
"-ЗАЧЕМ?!" - сдавленно полюбопытствовала Юльча.
Подошедший Ярек смущенно объяснил, что в той книжке, которую он читал
про Сибирь, было написано, что в Сибири очень тяжело с дровами.
"Ага, еще бы не тяжело!" - радостно заметил Леха. "Сибирская степь.
Временами переходящая в тундру!"
Суп был съеден, колбаса сжевана в качестве деликатеса.
За вечерним чаем, поляки, разомлев, вступили в исторический спор с
Лехой. Это была вообще-то большая стратегическая ошибка.
У пламенного Лехи был тогда период "Православие. Самодержавие.
Народность", и ничтоже сумняшеся, стал он им толкать идеи о том, что
Польше в составе России было бы значительно лучше и приятнее.
Дарек от возмущения вспомнил русский. Ярек миролюбиво говорил про
европейскую интеграцию. Леха говорил, что единственный вид интеграции,
который он признает - "Наши танки будут в Праге". Дарек кидался собирать
рюкзак и кричал, что он не может оставаться здесь более ни минуты. Ярек
говорил про Польшу от моря до моря. Костик, которому все исторические
споры были принципиально пофиг, на идее о Польше от моря до моря
оживился и непринужденно пообещал устроить кому-нибудь маршрут вроде
"Тропою Ивана Сусанина."
В общем, международная встреча проходила себе вполне на высшем уровне.
Мы с Юльчей ушли спать. Ближе к пяти утра от костра раздавалось
умиротворяющее Лехино бормотание, перемежаемое беспорядочными выкриками
Дарека. Далее все стихло. Я выползла покурить - Ярек с Лехой чокались
чаем "За единение братских народов". Поинтересовалась, где Дарек:
"Обиделся, расплакался и убежал в поля" - меланхолично сказал Леха.
Вторая неделя похода. Каждое утро жизнерадостный Ярек будит нас
невнятными звуками, похожими на кряканье. Звуки издает странное
сооружение, которое в ближайшем рассмотрении оказывается гудком. На
старых велосипедах такие стояли.
"-Ярек, что это за будильник для извращенцев?" - потягиваясь, спрашивает
Леха.
"-Льеша, ты не понимаешь. Мы приехали в Иркутск и пришли в супермаркет
без крыши (вестимо, городской рынок). Там попросили какое-нибудь
средство от медведя. Нам говорили, что в Сибири очень много медведей
(ага. Бегают. По тундре). Они долго говорили, потом прибежал какой-то
мальчик и продал нам эту штуку. Сказал на нее давить при приближении
медведя (а вам, а вам представилась эта трагическая картина? На Ярека
идет медведь, а он бесстрашно идет на него и дудит, дудит, дудит... в
велосипедную дуделку)
- Ярек, а за сколько вам ее продали?
- За триста долларов.
Умеют заработать в городе Иркутске.
Четвертый день идет дождь. Дождь нудный, выматывающий, когда промокает
все - и в рюкзаке каша, и костер горит как-то притушенно, и на тебе нету
ну НИ ОДНОГО сухого места. Идем по таежной тропе. Впрочем, тропа - это
сильно сказано. Во-первых, впереди идет Леха, который топором срубает
особо выдающиеся ветки. Во-вторых, ощущение, что ты идешь по болоту. Или
в болоте.
Замыкающим идет позитивный Ярек.
Кстати, любимой присказкой у него было произнесенное с непередаваемой
интонацией: "Это прэкрасно!!!"
Позитивный Ярек как какой-то дикий подвида народного поэта, более
известного под именем "акын" завывает:
"Я иду по Сибири!!! Сибирь - это прэкрасно!!! Я иду по настоящей тропе в
тайге! О! Тайга!!! Тайга - это прэкрасно!!! Сверху льет дождь. Тайга в
Сибири, под дождем - это прЭкрасно! На мне тяжелый рюкзак (еще бы не
тяжелый! У них изначально рюкзаки были по 10 кг, потому что они
продуктов на неделю взяли. Мы с Юльчей им по быстрому раскладкой довели
рюкзаки до 25)- и это прЭкрасно!!! Со мной - мои русские друзья - и это
прЭкрасно!!!"
Русская подруга Юльча разворачивается и мрачно и емко объясняет Яреку,
что конкретно она ему сделает, если он сейчас же не заткнется. Вообще -
Юльча девушка интеллигентная в высшей степени. Но нервная. Курсовую на
втором курсе писала по табуированной лексике.
Ярек, помолчав минутку, полушепотом и с сомнением: "Русские девушки -
это... это прэкрасно!!!"
Лезем на гору. Ярек кричит Дареку:
"Дарек! Посмотри! Посмотри какая красота!!! Посмотри, как прекрасно!
Дарек, Дарек, правда, тебе хорошо?! Хорошо тебе, Дарек?!"
Дарек, висящий над нелециприятного вида обрывом, лаконично, но очень
громко:
"Мне 3,15-дец!"
Ярек, сверху, задумчиво (мы ему как раз накануне объясняли, что это
слово может иметь два эмоциональных настроя):
"Дарек, ты негативно говоришь или радостно?"
Дарек, срывается наконец, пролетает несколько метров, Леха ловит его за
рюкзак:
"В обеих, козел!" - звучит над саянскими горами...
Пришли, встали, переоделись в сух... в менее мокрое, развели костер.
Леха, скрипя сердцем, достает стратегические запасы спирта. Разбавляем,
мы пьем трижды по сто, и начинаем готовить ужин. Полякам дают по 150, но
один раз.
Через десять минут Ярек раздевается догола и начинает с песнями и
плясками купаться в ближайшей речке. Дарек раскраснелся, застенчиво и
как обычно емко начинает признаваться мне в любви. Немедленно посылается
и идет признаваться в любви Юльче. Посланный и оттуда, идет признаваться
в любви к Костику.
Костик наливает ему еще полтинник. Через минуту Дарек присоединяется к
радостно поющему Яреку.
Выволакиваем их из горной речки, одеваем.
Над вечерней тайгой вольно плывет народная польская песня.
Через пару минут воодушевленный Дарек начинает петь гимн советского
союза, а потом признается в любви к Лехе.
... а с утра они объели всю окрестную клюкву.
Сушня-яяяк!
Клянусь, похмелье длилось дней пять у обоих, "Дааа.... русская водка -
это прэкрасно!!!" - говорил Ярек, припадая к очередному клюквенному
кустику.
Пришел тягостный момент расставания. Дарек опаздывал на свою
менеджерскую работу (как выяснилось, он таки на нее опоздал и с работы
его выгнали). Мы снабдили их картой, указали направление и сказали:
"Ребята, вы идете 25 километров ПРЯМО. Четко прямо. И выходите в
бурятский поселок, оттуда машина должна быть. Прямо. 25 километров. Вот,
я вам на карте нарисовал. Вы поняли?"
"Поняли!" - сказали наши поляки.
Как мы потом узнали от бурятов: "Вышли тут ваши... Неделю по той долине
гуляли. Заблудились. Говорят, что "Почти встретили медведя, но Ярек его
отогнал".
Вот такие вот "Приключения братьев-поляков в Сибири".
Теперь они пишут нам трогательные письма, Дарек ищет себе русскую
невесту, а Ярек собирается во Владивосток этим летом.
Смотреть на океан =)
У меня жена, до ужаса, пунктуальная, педантичная и вообще сверхточная личность. Если она что-то затеяла, она точно выполнит это в установленный срок. И все, что она задумала, она записывает в свой толстый, лакированный, красный ежедневник. Вот несколько примеров, от незначительных до пугающих, меня до пердечного приступа:
1. Когда мы только начали встречаться, если она сказала, что будет готова в 9 вечера, значит, смело можно звонить в её дверь ровно в 21:00— она уже на пороге, одетая, накрашенная, уложенная и обутая. Она никогда не опаздывает на встречи. По ней можно сверять часы.
2. Про домашние дела можно ничего не говорить. Если она сказала, что в воскресенье едем за обоями, мы едем за обоями. Если она сказала, что мне надо повесить полку в субботу, полка в субботу будет висеть.
3. Если она записана в больницу в 11 утра, она зайдет в кабинет ровно в 11 утра и чхать она хотела на "мне только спросить" и наглых личностей.
4. Она недавно получила авто права. К ней позвонили из автошколы и попросили оставить отзывы об автошколе на нескольких ресурсах. Она сказала, что сегодня не может и оставит их во вторник. Открыла ежедневник, сделала пометки, и на утро вторника отзывы уже были на всех сайтах, где её попросили отметиться. Я бы десять раз забыл и забил на это, но не она.
5. Поступая на обучение в автошколу, она решила, что ей обязательно надо сдать практический экзамен 11 марта, потому что дальше не может выделять время на вождение — у неё проект на работе (который, конечно, записан в её красный ежедневник). Она сдала единственной из двадцати человек с первого раза 11 марта, как и задумала. Когда её спросили, как она это смогла сделать, если инспектор давал очень сложные задания, она ответила, что ей просто было НАДО.
6. Беременность. Предполагаемая дата родов — 25 августа. Она заявила, что будет рожать 23 августа, потому что с 24 августа начинается знак зодиака Девы. А она хочет, чтобы у ребенка был знак зодиака Лев. Записала в ежедневник, что 23 августа идёт на роды. И что вы думаете, она родила 23 числа! Потому что ей надо.
Говорить можно про многое, всё и не упомнишь. Ну так вот... Сегодня мы сильно поругались, и она заявила, что жить мне осталось два дня. В чем собственно вопрос, мне стоит предупредить начальника, что в понедельник, скорее всего, я не выйду на работу? Одно успокаивает: когда она это говорила, ежедневника не было в её руках, и она ничего не записывала.
В средней группе детского сада к сентябрьскому утреннику меня готовил дедушка. Темой праздника были звери и птицы: как они встречают осень и готовятся к зиме. Стихотворений, насколько мне помнится, нам не раздавали, а если и раздали, дедушка отверг предложения воспитательниц и сказал, что читать мы будем своё.
Этим своим он выбрал выдающееся, без дураков, произведение Николая Олейникова "Таракан".
Мне сложно сказать, что им руководило. Сам дедушка никогда садик не посещал, так что мстить ему было не за что. Воспитательницы мои были чудесные добрые женщины. Не знаю. Возможно, он хотел внести ноту высокой трагедии в обыденное мельтешение белочек и скворцов.
Так что погожим осенним утром я вышла на середину зала, одернула платье, расшитое листьями из бархатной бумаги, обвела взглядом зрителей и проникновенно начала:
– Таракан сидит в стакане,
Ножку рыжую сосёт.
Он попался. Он в капкане.
И теперь он казни ждёт.
В "Театре" Моэма первые уроки актерского мастерства Джулии давала тётушка. У меня вместо тётушки был дед. Мы отработали всё: паузы, жесты, правильное дыхание.
– Таракан к стеклу прижался
И глядит, едва дыша.
Он бы смерти не боялся,
Если б знал, что есть душа.
Постепенно голос мой окреп и набрал силу. Я приближалась к самому грозному моменту:
– Он печальными глазами
На диван бросает взгляд,
Где с ножами, топорами
Вивисекторы сидят.
Дед меня не видел, но он мог бы мной гордиться. Я декламировала с глубоким чувством. И то, что на "вивисекторах" лица воспитательниц и мам начали меняться, объяснила для себя воздействием поэзии и своего таланта.
– Вот палач к нему подходит, – пылко воскликнула я. – И ощупав ему грудь, он под рёбрами находит то, что следует проткнуть!
Героя безжалостно убивают. Сто четыре инструмента рвут на части пациента! (тут голос у меня дрогнул). От увечий и от ран помирает таракан.
В этом месте накал драматизма достиг пика. Когда позже я читала в школе Лермонтова "На смерть поэта", оказалось, что весь полагающийся спектр эмоций, от гнева до горя, был мною пережит еще в пять лет.
– Всё в прошедшем, – обречённо вздохнула я, – боль, невзгоды. Нету больше ничего. И подпочвенные воды вытекают из него.
Тут я сделала долгую паузу. Лица взрослых озарились надеждой: видимо, они решили, что я закончила. Ха! А трагедия осиротевшего ребёнка?
– Там, в щели большого шкапа,
Всеми кинутый, один,
Сын лепечет: "Папа, папа!"
Бедный сын!
Выкрикнуть последние слова. Посмотреть вверх. Помолчать, переводя дыхание.
Зал потрясённо молчал вместе со мной.
Но и это был ещё не конец.
– И стоит над ним лохматый вивисектор удалой, – с мрачной ненавистью сказала я. – Безобразный, волосатый, со щипцами и пилой.
Кто-то из слабых духом детей зарыдал.
– Ты, подлец, носящий брюки! – выкрикнула я в лицо чьему-то папе. – Знай, что мертвый таракан – это мученик науки! А не просто таракан.
Папа издал странный горловой звук, который мне не удалось истолковать. Но это было и несущественно. Бурными волнами поэзии меня несло к финалу.
– Сторож грубою рукою
Из окна его швырнёт.
И во двор вниз головою
Наш голубчик упадёт.
Пауза. Пауза. Пауза. За окном ещё желтел каштан, бегала по крыше веранды какая-то пичужка, но всё было кончено.
– На затоптанной дорожке, – скорбно сказала я, – возле самого крыльца будет он задравши ножки ждать печального конца.
Бессильно уронить руки. Ссутулиться. Выглядеть человеком, утратившим смысл жизни. И отчетливо, сдерживая рыдания, выговорить последние четыре строки:
– Его косточки сухие
Будет дождик поливать,
Его глазки голубые
Будет курица клевать.
Тишина. Кто-то всхлипнул – возможно, я сама. С моего подола отвалился бархатный лист, упал, кружась, на пол, нарушив шелестом гнетущее безмолвие, и вот тогда, наконец, где-то глубоко в подвале бурно, отчаянно, в полный рост зааплодировали тараканы.
На самом деле, конечно, нет. И тараканов-то у нас не было, и лист с меня не отваливался. Мне очень осторожно похлопали, видимо, опасаясь вызвать вспышку биса, увели плачущих детей, похлопали по щекам потерявших сознание, дали воды обмякшей воспитательнице младшей группы и вручили мне какую-то смехотворно детскую книжку вроде рассказов Бианки.
– Почему? – гневно спросила вечером бабушка у деда. Гнев был вызван в том числе тем, что в своем возмущении она оказалась одинока. От моих родителей ждать понимания не приходилось: папа хохотал, а мама сказала, что она ненавидит утренники и я могла бы читать там даже "Майн Кампф", хуже бы не стало. – Почему ты выучил с ребёнком именно это стихотворение?
– Потому что "Жука-антисемита" в одно лицо декламировать неудобно, – с искренним сожалением сказал дедушка.
Сериал «Ликвидация» полюбился зрителям своими искрометными диалогами и оборотами речи. Его буквально растащили на цитаты, а некоторые фразы моментально стали крылатыми или превратились в анекдоты.
— Фима, закрой рот с той стороны, дай доктору спокойно сделать себе мнение!
— Мне не мешает.
— Вот видели — интеллигентный человек.
— Давай!
— Даю! Нашли себе давалку!
— Шо?
— Та ни шо!
— Ну, не тяни кота за все подробности.
— Что значит мало? Сара тоже кричала: «Мало!» — а потом нянчила семерых бандитов, не считая девочек!
— Мама, через вас нам нет жизни! Шо вы наше счастье переехали?!
— Шо вы от меня хочете? У меня совсем нет времени для помолчать!
— Я вырву ей ноги!
— Мама я убью себя совсем, но я вырвусь до нее!
— Иди, иди, убей свою маму!
— Не расчесывай мне нервы! Их еще есть где испортить!
— Эммик?! Это ты так на Привозе?
— Мама, я забыл немного денег.
— Это ты так выбираешь синенькие?... Мама со двора, так ты опять за кобелиное?!
— Ты не гони мне Сеня, не гони. Здесь уголовный розыск, а не баня. Нема ни голых, ни дурных.
— Эммик, что Вы потеряли в том ресторане, Вы мне скажите.
— Вы не видели красивой жизни, мама!
— А что, разве нельзя покушать со вкусом дома? Я же с утра уже всё приготовила: и гефилте-фиш, и форшмак, и синенькие...
— Ой, Вы, мама, не смешите меня!
— Ой-вэй, как будто у него нет дома, у этого ребенка. Эта Циля откуда взялась на мою голову, такой гембель! Ведет себя, как румынская проститутка. Какое счастье, что твой папа не дожил до этого дня, когда он видел, чтоб ребенок пошёл в ресторан от мамы. Мама готовит целый день...
— Ты загоняешь маму в самый гроб, сына, и даже глубже.
— Что вы кричите, мама! Я понимаю слов!
— Нет, вы видели этого идиёта? Иди, сыночка, за мной.
.— Фима, не делай мне невинность на лице!
— Я извиняюсь очень сильно, где таких, как ты, родют? Ссылка для друзей: https://t.me/+fUTq-V0SjOBlOTFi