☆☆☆ • YT♡ •

😯📚🖋️✨
*Племянница*
- Все занёс? - грозно спросила Таня у мужчины , который с трудом поставил два баула в прихожей.
- Да, девушка - откликнулся он.
- Так. Раз, два , четыре . Ну молодец , мужик, в следующий раз не ерепенься - и хлопнула того по плечу. Хлипкий мужичонка , аж присел, видимо рука у девицы была тяжеловатой. - Да , ты чего ?- захохотала Таня - На свои ключи - Мужчина схватил связку и быстро скатился по лестнице .•
Таня посмотрела ему вслед, пожала плечами - Пуганный какой-то - и раскинула руки - Ну , здравствуй, тетка Лиза. Я приехала в гости, ты рада ? -
У Елизаветы кости захрустели , когда племянница стиснула ее в объятиях.
- Здраствуй, Татьяна - прокряхтела она , когда девушка ее отпустила - Ты надолго?
Таня, копаясь в одном из баулов , ответила:
- Да не, недельки две , не больше. Дома хозяйство ждать долго не будет!
- Вот - достала она пушистую шаль - Тебе , тёть Лиз , от мамки. От наших коз . Она сама чесала, сама и вязала. Шаль была мягкой , приятной на ощупь и Елизавета сразу накинула ее на плечи.
- Красота - прокомментировала Таня и скомандовала :- Показывай мне где кухня и где спать буду!
Елизавета, кивая на баулы, робко спросила:
- А что в них? - Таня стала объяснять - Вот в этих двух продукты. Картоха, сало, мясо, сметана , молоко. Ну всего не перечислишь. Все свое, домашнее. Я две недели не собираюсь вашу дрянь с магазина есть. Тут одёжа моя. А в этом , самое главное. Платье свадебное. Я ведь чего к тебе приехала? Мужа себе найти. А то мы с мамой без мужика уже загибаемся. Хозяйство не маленькое, помощь не помешает.
Елизавета смотрела , как племянница, как пушинки, определила баулы по местам.
- А кто это тебе их помог донести - наконец удовлетворила она свое любопытство.
- А , этот ? Таксист. Главное, наглый такой, денег за проезд много взял, а помочь не хотел. Ну я долго не разговариваю, забрала у него ключи , сразу как миленький сумки взял.
Елизавета украдкой вздохнула , кончилась ее спокойная жизнь . Шумная Татьяна с зычным голосом, не даст ей расслабляться. Вот и сейчас, стол , стулья , подоконник были заняты деревенскими продуктами.
- Ну чего , стоим? Давай , тёть Лиз , показывай , куда все расставить - скомандовала Таня - И чайник поставь, я проголодалась.
- У нас ведь в деревне мужиков по пальцам пересчитать можно. Да и те или старые , да женатые. Есть, правда , Федька . Холостой, но косит на два глаза. Если бы не это, сроду бы к вам не приехала. А как подумаю, вдруг дети в него пойдут? Ладно пацаны, а девки? Выдай потом их замуж ,если глаза в разные стороны глядят. Так что мы с мамкой так решили:ты в городе давно живёшь, знакомства имеешь. И мне мужа в два счета найдешь - говорила Татьяна, шумно отхлебывая чай из большого бокала , который привезла с собой.
Елизавета поперхнулась: - Мужа найти за две недели? Да вы что с матерью с ума сошли? Думаете , они пачками на дороге валяются? Нет, милая моя, у нас тоже с этим туго. Сама вон сколько лет одна живу.
Таня встала и потянулась - Я спать пойду, а ты пока думай , вдруг у твоих подруг есть кандидат подходящий.
Татьяна негромко похрапывала на диване , а Елизавета тихо разговаривала по телефону :
- Да Валя , так и сказала, найди мне мужа. У тебя на примете никого нет? Есть, вот хорошо. А кто? Светланы сын? Так он вроде женат . Уже нет ? Дай мне номер Светланы , я с ней поговорю. Может сладиться у них с Татьяной и она быстрее уедет обратно. Да не говори. Она пол дня у меня , а уже давление подскочило. Ну пока , моя хорошая , жду контакты Светы.
- Так , Танюша. Завтра к нам придут Светлана с сыном , веди себя прилично . Они люди образованные , культурные , так что смотри - предупредила племянницу Елизавета.
- Что я совсем уже деревенщина неотесаная ?- обиделась Таня - Я вести себя за столом умею. В скатерть не сморкаюсь , газы не пускаю -
- Вы кушайте, кушайте - приговаривала Елизавета - Вот курочка, ее Татьяна сама запекала. И салатик берите , все свежее, домашнее.
Светлана Игоревна , так она представилась , слегка поморщилась: - Нет, уж увольте, курица и салат слишком жирные. А вот картошечки поем, она очень вкусная. Рома , ты сильно не увлекайся , там сплошной холестерин. А у тебя печень , желудок слабые.
Таня прищурилась: - Если ваш Рома будет одну картоху кушать , сил вообще не будет!
Светлана Игоревна улыбнулась натянуто: Извините , милочка, если задела вас. Сами видите, что Рома у меня слишком хрупкий и ранимый. Знаете, Елизавета, как он пережил развод? Очень трудно. Хотя моя бывшая невестка никогда мне не нравилась. Ее не устраивало , что Рома мало зарабатывает , заставляла моего мальчика на вторую работу пойти, вы представляете? Жизни красивой захотелось. Я ей так и сказала , иди денежного поищи , раз такая умная!
Таня буркнула про себя: - Ниче се , хрупкий ? Да в нем жиру , как в нашем кабане.
Светлана Игоревна спросила :
- Что вы сказали, милочка, я не расслышала ? Таня уже громко сказала: - Да просто сын у вас наверное ленивый . Привык сиднем сидеть, салом вон как оброс!
Гостья с негодованием вскочила: - Рома, собирайся , мы уходим. Какая невоспитанность , Елизавета . Когда ты нас пригласила, я думала , что племянница твоя будет милой и приятной девушкой. А не деревенской хабалкой!
Таня поднялась: - Ты кого хабалкой назвала, моль бледная ? Тетя , да не дергай ты меня , пусть извинится!
Рома с набитым ртом ответил: - Сейчас, мама, доем только. Светлана Игоревна взвизгнула:
- Вставай, я сказала, ни минуты здесь не останусь!
Татьяна захохотала: - Да и катитесь . Мне такого мужа и даром не надо. Чё я с ним делать буду ? Он наверное и делать ничего не умеет. Ни гвоздя прибить, ни бабу обнять как полагается!
- Да, тёть Лиз, лучше то не было никого ? А эта , Светлана Игоревна? Курица ей моя не понравилась , а ее между прочим, сразу за столом сьедают . Привыкли траву жевать , а не нормальную еду. Вижу, на тебя надежды нет. Сама найду подходящего - прокомментировала Таня , когда за гостями захлопнулась дверь.
Елизавета вздохнула: - Ну вот, сейчас сплетни пойдут. Удружила ты мне , племянница, теперь все косо смотреть будут.
Таня похлопала ее по плечу: - Нашла о ком расстраиваться. Идёт твоя Светлана вместе со своим хряком переростком в баню. Культурные они, три ха-ха. А напоследок такой матерок выдала, когда за порогом споткнулась!
Елизавета не выдержала и захихикала: - Ты права. Такую родню нам не надо.
Татьяны не было почти целый день . Елизавета уже вся извелась. Мало ли что в городе случится может.
Наконец племянница явилась. Устало присела на стул и разочарованно сказала:
- Да, тёть Лиз, ты права оказалась. Нормального мужика мне здесь не найти. Познакомилась с одним в столовой. Зашла туда поесть . Он ко мне и подсел. Андреем зовут. Целый час мне в уши дул, какой он хороший, да пригожий. Жрал, как не в себя. А потом сбежал и мне пришлось за него заплатить. Мне не денег жалко, а то что в душу плюнул. Ну сказал бы , что голодный и заплатить нечем. Зачем сбегать то ?
- А в парке ? Подсел ко мне один. Вячеславом назвался. Я , говорит, художник , а вы красавица . Пойдёмте ко мне , я вас напишу. Лучше бы не ходила. Привел в клоповник какой-то и говорит, раздевайся , с натуры тебя рисовать буду. Я ему холст на голову одела, пару тюбиков краски на голову выдавила. Ниче се , предложить такое порядочной девушке. Нет, поеду я лучше домой. Замуж за Федьку пойду. Будь, что будет. Он хоть работать умеет - горестно сказала Таня и пошла собирать вещи.
- Ну ты приезжай ещё - всплакнула Елизавета на прощание - Всегда рада буду!
Таня обняла тётку и вытерла набежавшую слезу :- И ты к нам . У нас хорошо. Лес, речка рядом. Хоть откормим тебя малехо. А то одна кожа , да кости.
А через три месяца Елизавете пришло приглашение на свадьбу и письмо.°
" Не зря я к тебе , тёть Лиз, съездила. В поезде мужа себе нашла. Зовут Колей. Мы с ним в одном плацкарте ехали. Поговорили о том , о сем. Он тоже из деревни. Понравились друг другу , я его в гости пригласила. Он приехал , познакомился со всеми. Починил нам все заборы , сараи поправил. А потом и замуж позвал. Так что , приезжай , тетя Лиза , на свадьбу. Я тебя с Колей познакомлю. Он хороший и любит меня."
И так в жизни бывает. Не знаешь, где найдешь, где потеряешь .
☆☆☆ • YT♡ •
😯📚🖋️✨
*МЕСТЬ*
Телефон нежно затренькал, когда Пётр Иванович покупал на рынке помидоры. Мужчина приложил трубку к уху, уронил на заплёванный асфальт полный полиэтиленовый пакет и, грубо толкая людей, побежал к выходу.
– Я ж тебе крепенькие выбирала! – крикнула вдогонку продавщица. – А ты колотишь их! Кто за тобой убирать будет?! Ну, народ пошёл! Ни стыда, ни совести! Как – чумные!•
На проезжей части проспекта было уже полно народу. У «мерседовского» джипа с треснувшим лобовым стеклом и разбитой правой передней фарой стоял красномордый дородный мужик и медленно растирал кровь по белой с зелёным галстуком рубашке. Поодаль, в метрах пятнадцати, под серой, в бурых пятнах простынкой лежало небольшое тельце.
Пётр Иванович осторожно подошёл к простыне. Приподнял край.
– Ишь… – пожал плечами высокий, тощий санитар. – Голову – в кашу, а «мобила» – целёхонька… Тебя, что ли, набирали? Ты – батька? Там, в «мобиле», только один «батя» был «забит»…
Пётр Иванович опустил край простыни. Посмотрел на мордастого водилу и пошёл на него. Но не дошёл. Два дюжих полисмена схватили мужчину за руки, а гибэдэдэшник пузатой горой преградил путь.
– Гражданин… – забормотали полисмены. – Спокойствие… Сейчас во всём разберёмся… Спокойствие, граждане…
– Да чего тут разбираться?! – крикнула сухопарая старушка. – Гнал этот…
Женщина ткнула концом зонта в водителя джипа.
– Как – бешеный! Я сама чуть не угодила! А малец шустрее оказался… Рванул парень на «зелёный»… Он его из-за поворота и подшиб…
– Я на зелёный ехал… – вдруг невнятно пробормотал красномордый. – А эти прут… Куда не попадя…
– Ага, на – зелёный! – вмешался мужчина в плаще. – Зелёного и след простыл! Красный горел! Красный! Все люди пошли! На – свой свет! По – «зебре»! А этот гад пьяный… Он же – пьяный! Даже здесь разит! Погоди! Я узнал этого гада! Провоторов – это! Он же по телику про нашу счастливую жизнь впаривает! В губернии – он, сволочь! Заместитель, кажись! Губернатора милого нашего! Который себе особняки на миллион строит! Да баб срамных на Канары возит! Ей-богу! Точно – он!
Тут водилу джипа быстро засунули в патрульную машину и увезли.
Пётр Иванович пришёл домой и всю ночь просидел на кухонном табурете. А утром поседел. Потом со страшным грохотом перерыл разделочный стол, нашёл тесак для рубки свиных рёбрышек и наткнулся в коридоре на жену.
– Петенька! – запричитала женщина. – Я тебя Христом богом заклинаю! Оставь нож! Не ходи никуда! Потеряли мы с тобой сыночка! Ничего не исправишь! А себя загубишь! В тюрьму сядешь! И меня загубишь! Петенька! Хороший мой! У тебя даже голова вся белая стала! Что ж ты со мной делаешь?! Не вернёшь ничего! Слышишь?! А они, как имели власть, так и будут иметь! И ничего ты никому не докажешь! Мы всегда крайними будем! Не делай ничего Петенька! Умоляю тебя, родненький мой!
Пётр Иванович с силой вонзил тесак в дверной косяк. Сел на тумбу для обуви и отчаянно зарыдал. И в тот же миг раздался звонок.
На пороге стояло два молодых человека в строгих тёмных костюмах.
– Николай Савельевич просит прощения… – тихо заговорил один из них. – Ваша утрата – невосполнима… Чтобы как-то облегчить ваше горе…
Человек достал из-за спины пухлый конверт.
– Вот… Возьмите… И простите…
Пётр Иванович кивнул, взял конверт и швырнул его в лицо говорящего. Серо-зелёные сто долларовые купюры веером разлетелись по цементному полу лестничной клетки.
– Зря вы – так… – также тихо заговорил другой. – Вам же – от чистого сердца… Николай Савельевич – вне себя от горя… Страдает… Очень… А вы деньгами швыряетесь… Не хорошо… Не по-людски…
Пётр Иванович хлопнул дверью.
– Петя… – женщина помолчала. – Ты сегодня не ходи… На дежурство-то. Успокойся. Может, тебя эти караулят. На улице – где. Ишь, наглецы… Явились… Гроши принесли… За сынка нашего. И как будешь работать такими руками… У тебя же руки ходуном ходят. А потом отпуск возьмёшь. Который год уже – без отпуска. Посадишь сердце… Кто тебе новое вставит? Давай я тебе корвалольчика накапаю? Или выпей чуть… У нас коньячок с майских остался. А я позвоню Трифонову. Скажу, мол, так и так… Неделю-то он тебе даст. Сына похоронить… Помянуть… Будем учиться… Жить с этим горем… Да? Не ходи сегодня никуда… Смотри: весь седой стал. Это – в сорок пять-то! Боже…
– Ваньку приведут в порядок… – мужчина утёр мокрое лицо. – Я позвоню… Там же… Вместо лица – каша… Месиво… А Борис Никитич – мастер. Я попросил «скорую» Ваньку во 2-ю клинику отвести. Никитич всё сделает.
Чтоб в закрытом гробу не хоронить… Как – прокажённого…
– Ой… – женщина приложила ладонь к губам.
– Я позвоню… – Пётр Иванович тронул жену за руку. – Борису… Помнишь, Вера? Который и матушку мою в последний путь готовил… Ещё работает. Семьдесят годов. Он Ваньку в божеский вид приведёт… А я уже после его домой привезу… Нечего ему в подвале на столе холодном валяться. Пусть дома лежит. При нас… А мне сегодня ещё на дежурство надо. Макаров – в отпуске, Усатова – в декрете… Некому работать. Надо идти... А этот скот государев у меня ещё попляшет… Я найду на него управу! Заместитель губернатора… Значит, пьяному гонять можно… Пацанов бить… Вот как сядет… На лет пять… Будет знать…
– Да никто никуда не сядет! – всплеснула руками женщина. – Неужели ты этого ещё не понял, Петя?! Там уже так нафабриковали! Что Иван наш ещё виноватым будет! В какой ты стране живёшь?! Ещё не дошло?!
– Поздно я приехал… Этого бычару уже сто ментов окружили… А то бы я его настругал… Ломтями… Да народ бы наподдал…
– И сел бы!
– Ладно… – мужчина помолчал. – Он ещё своё получит… Я – на работу… Совсем сегодня некому... Дверь никому не открывай. А то припрутся опять. Откупаться… От – крови… Что – на них… Поняла? Ты, я вижу, больше обо мне думаешь… Сел… Не сел… Потому что – не родной сын был, да? Я виноват, что мамашка его с каким-то полярником закрутила? Да в Норвегию свалила… Подарками раз в год откупалась… А к сыну родному носа не казала… Правильно, что – Таньке после Норвегии в нашем беспределе? Может, и виноват. Конечно, виноват. В клинике – круглосуточно. Сяду. Ну, сяду… Буду зэкам прыщи ковырять… Зато одного гада паршивого с земли сотру…
– Да что такое говоришь, Петечка?! – обомлела женщина. – Как – не родной?! Ты – что?! Я же Ваньку с пяти лет… Как – своего… Как – кровиночку…
– Прости, Вер… – опомнился мужчина. – Что-то я несу… Чушь какую-то…
– Петя, только я тебя умоляю: никуда не лезь! – женщина обняла мужа. – Ты – не министр… И – не генерал какой… Загребут за милую душу – мало не покажется… Хочешь меня одну бросить? Пусть по закону разбираются… Не собачку сбили – человека… Ой, как сердце чуяло… Зачем я его в этот проклятый магазин послала? Не прожили бы без батона?
В приёмном отделении клиники к Петру Ивановичу подбежала операционная сестра.
– Господи, Петенька… Да как же это случилось?
– Случилось, Лида, – мужчина быстро шёл по коридору. – Случилось. Как всегда случается. Мало к нам привозят? После – дорожных. Каждый день. С десяток – подчас. Что – сегодня?
– Слава богу – ничего такого… – медсестра пыталась заглянуть в лицо мужчины. – Ты точно – в порядке, Петя? Нельзя тебе к столу-то... Может, Макарова вызовем? Он – в городе. Ремонт квартиры делает…
– Так – что? Нет тяжёлых?
– Один – только… Малец. Опять – сопляк. С Некрасова привезли. Со скутера своего чёртового слетел. Гоняют же… Как – оглашенные. Черепно-мозговая. Закрытая. Брякнулся об асфальт. Руку сломал. Два ребра. Лёгкое проткнул. Только что рентген сделали. И ещё двое пьянчужек в котлован угодили. С десяти метров, говорят. Так только шкуру поцарапали. И один рот порвал. Я зашила уже…
В конце коридора забелела крупная фигура мужчины.
– А это – что за привидение? – нахмурился Пётр Иванович. – У операционного блока! Что за – фокусы?
– Так это – отец мальца этого… – зашептала сестра. – Сынок его побился. Замглавного сам его привёл. Сказал: «шишка» какая-то. Что я – с замглавного буду спорить? Халат ему дала. Пусть стоит…
Пётр Иванович замер. Мужчина кивнул.
– Ё-моё… Так ты – доктор, мужик? Во, бли-и-и-ин… А я думаю: что за морда знакомая? Где-то её уже видел… А чё: другого доктора нет в больничке? Этот мне щас со зла нахимичит… Потом ни одна Германия сыночка не сошьёт…
Пётр Иванович побледнел.
– Лида. Всех. Посторонних. Вон. Отсюда. Быстро.
Дверь в конце коридора снова открылась.
– Пётр Иванович… – маленький, кругленький человек развёл руками. – Горе-то – какое… Как же так… Боже… Как – вы, голубчик? Сможете работать? Или…
– Я сказал! – закричал Пётр Иванович. – Всех! Посторонних! Вон!
– Это – не посторонний… – растерялся замглавврача. – Это – наш уважаемый Николай Савельевич Провото… Заместитель губерна…
Но, увидев белое лицо хирурга, схватил красномордого за рукав и потащил из блока.
– Ты точно сможешь работать, Петя? – осторожно спросила Лида.
– Да, – Пётр Иванович утёр лоб. – Всё – готово?
– Готово, – сразу ответила медсестра. – Можно начинать.
Через два часа Пётр Иванович медленно вышел в коридор. Николай Савельевич Провоторов осторожно приоткрыл дверь в предоперационный блок. Хирург стянул с мокрых волос тонкую бирюзовую шапочку и посмотрел на мясистое лицо чиновника.
– Да пойми ты меня, как мужик мужика, док… – зашептал Провоторов. – Баба моя психанула… Хотела – на Ибицу… Я ей шиш показал… Нечего по Ибицам шастать… Ну, я капель пятьсот принял… Вискаря… А водила мой, идиотина, полез на даче яблоню пилить…° Навернулся… Руку сломал… А ехать надо… Сечёшь? Не «бомбилу» же мне ловить… А пацан твой выскочил… Как – пуля… Я даже по тормозам дать не успел… Бах. И шибануло… Ты зря от бабла отказался… Похороны… Поминки… И – прочее… Бери… Что – ты? Много не дам… Но «косарей» пятнадцать-двадцать всегда найдётся…
– У твоего сына – три перелома… – тихо сказал хирург. – Сотрясение. Серого вещества. Рваная рана голени. Наложили. Заклеили. Зашили. Будет жить…
И со всего размаху въехал правым кулаком в ямочку на державном подбородке протрезвевшего Николая Савельевича. Грузная туша ударилась о пластиковую панель стены и сползла на кафельный пол.
☆☆☆ • YT♡ •
😯📚🖋️✨
*МОЛЧУН.*
Моя двоюродная тётя Соня переехала в наш город из своей далёкой, маленькой деревушки, когда ей было уже 55 лет. Мало кто в таком возрасте решает покинуть насиженное место, но у неё не было выбора. Жители деревни поливали её грязью после одной жуткой истории. Ближе моей мамы у бедной женщины родственников не было и она приехала к нам.• Раньше мы редко созванивались и кажется, всё у тёти было хорошо, но потом мы неожиданно узнали, что её мужа посадили в тюрьму, она с ним развелась и тогда-то мы и решили приютить Соню, так как жить в деревне ей стало невыносимо. Всех подробностей мы не знали, так что рассказать всё, как есть, тётя Соня смогла лишь по приезду. Её история навсегда запала мне в душу. Никогда я не слышала ничего подобного в своей жизни...
Далее расскажу всё со слов тёти Сони. Когда я замуж за Федю выходила, я и подумать не могла, что такой тихоня и молчун может натворить в своей жизни что-то страшное! Жизнь с ним была довольно скучной, потому как муженёк всегда был скуп и на чувства и на слова. И вообще мне казалось, что он ничем в жизни не интересовался. Пустым он был всегда человеком, слова из него не вытянешь, замкнутый до неприличия. Но зато с ним было спокойно. Никаких встрясок за всю нашу семейную жизнь не случалось, мне этого было достаточно. Он не пил, в отличие от других мужиков в нашей деревне, так что после этого Федю можно было спокойно назвать примерным мужем! Правда, тоскливо с ним было, всё же. Не ощущала я любви или ласки, не видела от него заботы. Иногда он мне казался совершенно чужим, но бабы в деревне у виска пальцем крутили, мол, "непьющий, работяга, чего тебе надо ещё?" Когда работы в деревне не стало, Федя устроился работать вахтой. Ездил в ближайший город, занимался грузоперевозками. Теперь я могла не видеть его месяцами, но зато у нас появились деньги. Я была рада, что наше материальное положение стало таким хорошим. Детей хотела. Только Федя наотрез отказывался, от того и не нажили мы с ним детишек. Моя вина, конечно в этом тоже есть, но может оно и лучше? Что бы сейчас дети его о нём сказали? Так годы и пролетели... И вот, где-то год назад в очередной его отъезд на работу, начались в нашем доме какие-то жуткие и необъяснимые вещи! Уехал Федька в рейс и мне предстояло прожить месяц одной, всё как всегда. Сижу я вечером, чай пью. За окном темень, метель, пурга, а в доме тепло, уютно, светло. По телевизору какие-то передачи идут. Благодать.
И вдруг, вижу я в окошко, как бежит кто-то к нашей калитке. Потом такой стук в дверь настойчивый. Я открыла, а на пороге девушка стоит, чуть живая. Белая вся, губы синие, под глазами синяки такие жуткие, волосы длинные тёмные спутались, в них кусочки льда и снега. Стоит, трясётся вся, в лохмотьях каких-то и слово сказать не может. Я подумала, бедная, заблудилась может или случилось чего, обморозилась вся. Смотрю - а ноги-то у неё босые! Так и до смерти замёрзнуть недолго. Я её быстренько в дом завела, за стол посадила и чаю налила. С детства я вот такая. Жалко мне кого станет, обо всём вокруг забуду. Незнакомого человека в дом завела, да за свой стол посадила. Где такое слыхано. Но в тот момент я всё переживала, как бы девчонка от обморожения не померла. Сидит она, значит, к чаю не притрагивается. Только трясётся вся.
- Деточка, откуда ты? Что случилось с тобой? - спросила я. А она на меня так посмотрела, что аж мурашки побежали. Глаза у неё были такие пустые, тёмные.
- Напал на тебя кто? Ограбили? - продолжила я расспрашивать. Не помню уже, что ещё я ей говорила, но в какой-то момент вскочила она со своего места и как закричит во всё горло каким-то мужским, низким голосом: "За всё он ответит!"
Я чуть в обморок не упала от страха. Отскочила от неё, к стенке прижалась. Ну, думаю, кто вот меня заставлял впускать её к себе? Может не нормальная какая! Чего теперь делать! Не успела я что-то ещё подумать, как девчушка исчезла. Вот никто бы не поверил, кому такое расскажи! Просто вот только что стояла передо мной и вдруг - нет её!
Я не знаю, сколько я ещё как вкопанная простояла у стенки, прежде чем смогла здраво мыслить. Успокоительных я в тот вечер выпила столько, сколько за всю жизнь не выпивала! Всю ночь не спала, молитвы читала. Сто раз пожалела, что впустила в свой дом это "нечто". Но вроде бы больше ничего страшного не происходило.
Хотя произошедшее тоже забыть было нельзя. Такое не каждый день случается. После этого случая прошла примерно неделя. Пришла я с работы поздно, дела по дому делать не стала, сразу спать легла. Устала очень. Проспала я наверное, пару часов и слышу сквозь сон: плачет кто-то. Долго не могла глаза открыть, глубокий сон, видимо, был. И вот наконец одним открывшимся глазом осматриваю я комнату свою. Плачь не прекращается. Негромкий такой, но очень печальный. Вижу я, в единственном освещённым луной углу, сидит девчушка, молоденькая совсем, полу раздетая. Сжалась в комочек вся, коленки руками обняла и плачет. У меня от страха волосы зашевелились. В ступоре каком-то лежу и пытаюсь понять, снится мне это или нет? Поняв, что это всё-таки реальность, а не сон, я начала судорожно соображать, как она могла оказаться у меня дома? Может бродяжка? Пролезла в дом пока я на работе была? Вроде у соседей такой случай был. Короче говоря, перебрала я в голове миллион вариантов, как такое могло случиться. А девушка-то всё плачет сидит. Решилась я наконец спросить у неё, кто она вообще такая и как проникла в дом.
- Ты кто такая? - спросила я осторожно. Девчонка лицо своё подняла и мне аж плохо стало. Вся чёрная какая-то, то ли в золе лицо, то ли тушью измазано и глаза черней ночи. Молча она привстала и вытянула ко мне руки. Пригляделась я и увидала, что руки у неё все разорванные, словно животные дикие их разодрали!
- Кто ж тебя так? - чуть дыша спросила я. Девчонка руки опустила, потом так пристально на меня стала смотреть своими жуткими глазами и только произнесла: "Помоги нам".
Я встала быстро с кровати, свет включила, а в углу-то и нет никого. Убежала я ночевать к соседям тогда. Рассказала им, что произошло, да только не поверили мне. Я бы, может и сама не поверила, если бы мне такое кто-то рассказал о себе. У соседей всю жизнь не проживёшь, нужно было возвращаться в свой дом. Теперь что-то необъяснимое творилось почти каждый день. Постоянно падали рамки с фотографиями с тумбочек, со стен. Срывались неожиданно, разбивались вдребезги. Фотографии, где я была одна или с роднёй, держались, а где был Федька или где наша свадьба, тех целых и не осталось. Не знала я, что делать с этой чертовщиной. Думала уж, может проклял кто нас, позавидовал чему-нибудь, ведь жили мы по меркам нашей деревни очень неплохо, в материальном плане. Спать я почти перестала. Просыпалась почти каждую ночь от того, что кто-то словно сидит на мне и душит меня. Я слыхала, что так домовые делают, кажется, пытаясь предупредить хозяина дома о чём-то. Но не каждую же ночь! Кошмары замучили. Снились мне девушки с израненными лицами и руками, кричали, звали на помощь, хватали меня, отпускать не хотели. Просыпалась в холодном поту. Думала я, что наверное, с ума уже схожу. Последний случай добил окончательно. Был выходной, я легла спать чуть позже. С трудом смогла провалиться в сон, потому как теперь в собственном доме мне было жутко неуютно и страшно. Вдруг чувствую, кто-то холодной рукой осторожно обхватывает мою ногу, чуть ниже колена. И снова не понимаю, во сне это или нет? Рука не просто холодная, она обжигающе ледяная! Только я почувствовала, как этот холод проникает до самых костей, рука эта резко сжала мою ногу в холодные тиски и резко стащила с кровати! Я буквально слетела со своего спального места на пол! Силища-то какая! Я мгновенно пришла в себя, оглядываюсь вокруг: темень и тишина. Нет никого. Сижу я на полу и постепенно осознаю, что сейчас со мной произошло. На глаза навернулись слёзы. Таких страхов мне в жизни не приходилось терпеть. Всматриваясь в темноту впереди себя, я заметила там какие-то движения. Я замерла в ужасе.
Что-то, словно на четвереньках тихонько двигалось в мою сторону. Было темно и я не могла хорошенько разглядеть, что это было. Я хотела встать скорей и включить свет, но не смогла даже рукой пошевелить. Я не понимала, что происходит, почему я вдруг окаменела? Нечто приблизилось ко мне достаточно хорошо, чтобы я смогла понять, что это кажется, очередная гостья моего дома и снова девушка. Сквозь длинные и грязные волосы я не могла рассмотреть её лицо. От неё исходила жуткая вонь! Она неуверенно держалась даже на четвереньках, казалось, вот-вот рухнет. У меня внутри всё переворачивалось от страха. Я пыталась кричать, но лишь рот открывался, а звука не было. Я подумала, что всё. Смерть моя пришла, наверное.
- Это он сделал, помоги нам, - вдруг услышала я хриплый голос этой девушки, что была предо мной. Тут-то нервы мои не выдержали и я потеряла сознание. Очнулась на рассвете, лёжа на полу. Вокруг тишина, никого уже нет. Вскочила я со своего места, быстро оделась и опять к соседям. Объяснила им всё, как есть, они, конечно, покосились на меня, но позволили пожить у них, пока Федька не приедет. Вот счастье-то было! В своём доме я бы не выдержала больше и дня, что уж говорить о ночи. Только вот не спало меня моё бегство. Даже ночуя у соседей мне продолжали сниться ужасные сны, тяжело дышалось по ночам. Прошёл этот жуткий месяц, но почему-то Федя никак не возвращался. Мы договаривались, что на время командировки созваниваться не будем, потому как в дороге, особенно зимней, на телефон лучше не отвлекаться, у муженька, по его рассказам, один коллега так разбился на смерть. Но срок прошёл и я стала звонить Феде. Трубку никто не брал. Долго я пыталась связаться с ним, но всё тщетно. Всю голову сломала, что же могло случиться? Переживала страшно. Решила, буду начальству его звонить, как раз и номер их добыла. Но связаться с ними я не успела. Позвонили мне из города, сотрудники милиции и сообщили, что муж мой задержан и подозревается в многочисленных жестоких убийствах. Я тогда не поверила. Думала, ошибка какая-то. Вызвали меня в город. Бросила я все дела в деревне и кинулась спасать мужа. В дороге чего только не думала: и что подставили моего тихоню бедного и что милиция просто нашла козла отпущения и хочет на него, безмолвного, повесить какие-то страшные преступления и ещё много чего. По прибытии, я сразу же пошла в участок. Там меня ознакомили с делом моего Федьки. Пока читала, да слушала, думала в обморок упаду. Таких ужасов не мог натворить человек! На такое даже звери не способны! По версии милиции, Федька мой последние несколько лет, подбирал на дороге своих жертв (возвращавшихся откуда-то в позднее время или тех, кто ловил попутки), больше ему нравились молоденькие девчонки с длинными тёмными волосами (что-то вроде фетиша такого), сажал их в свой грузовик и увозил подальше от людных мест. Особенно он любил небольшой лесок на выезде из города. По приезду на место он вытаскивал ничего не понимающих, растерянных девушек из кабины, за волосы тащил глубже в лес, где измывался над ними, как мог. Ломал им ноги, руки, кромсал ножом, резал лица, доставал большое зеркало и заставлял смотреть, какие они теперь стали уродливые. Он мог мучать свою жертву на протяжении нескольких часов и это доставляло ему невероятное удовольствие. Добивал девушек этот зверь самыми жуткими способами. Мог взять большой камень и размозжить голову (как правило, жертва погибала не с первого удара, так что страшно представить, что пришлось пережить бедным девушкам), а мог просто прыгать по ним всем своим весом, как по батуту, пока те не умирали в страшных муках. Одну девушку он вообще разрезал на кусочки и зарыл по всему лесу в разных местах. Много там ещё чего жуткого было, даже вспоминать не хочется. Показали мне фотографии жертв и на трёх я узнала тех девушек, что приходили ко мне по ночам. Их долго искали, они считались пропавшими без вести. Гнили в лесу под землёй и не знали их близкие, где они на самом деле.
Надеялись, верили, что их девочки вернутся домой живыми. Мне стало плохо от этого. Узнав всё это, душа моя была словно отравлена страшным ядом. Я не могла поверить, что это мог сделать мой Федька. Долго я кричала на сотрудников милиции, ругалась с ними, говорила, что не мог мой муж такое натворить! Он же у меня тихий, спокойный молчун! Как же такое может быть! Но было очень много доказательств. В последнее время, видимо, Федька попривык, что его не ловят и потерял бдительность. Следы заметал плохо, вот и поймали его. На одном месте преступления нашли его порванную кепку, с эмблемой фирмы, в которой он работал, а под ногтями жертв нашли чешуйки его кожи и ещё было очень много разных подтверждений тому, что мой молчун был настоящий маньяком, не могу сейчас всего вспомнить. Я слушала милиционеров, находясь в прострации. Всё вокруг превратилось в один сплошной глухой туман. Потом мне дали увидеться с Федькой. Сидит он в камере, как зверь в клетке. Голова опущена. В глаза мне смотреть не хочет. Я, в надежде, что ещё всё можно исправить, что всё это на самом деле ошибка, спросила у мужа: "Феденька, скажи мне, что это всё не правда. Это ведь не мог ты сделать, я же знаю. Скажи мне, Федя?" А он вздохнул тяжело так, посмотрел наконец на меня и ответил, по прежнему без эмоций: "Я это. Нравилось мне это дело. Интересно было. А ты, как курица домашняя меня ждала. Вот сиди теперь и жди дальше. А я буду сидеть в тюрьме и вспоминать, как я делал это с этими дурочками. Туда им и дорога". После этих слов, земля из-под ног ушла... Вернулась я в деревню совершенно разбитая, растоптанная. Казалось мне, что жизнь кончилась. Как я могла не заметить за столько лет, что этот скучный тихоня, рядом со мной, на самом деле зверь? Как я могла пропустить это? Слёз пролила море. А потом показали моего Федьку в новостях и стала я в деревне местной знаменитостью. Не думала я, что прежде такие добрые и милые со мной люди, будут проклинать меня за грехи моего мужа, будут показывать пальцем, смеяться надо мной, унижать. С работы уволили почти сразу. Обливали дом помоями. Многие думали, что я всё о Федьке знала, но так как он мой муж, я молчала и не сдавала его, позволяя тем самым ему потрошить бедных девушек. Так я и оказалась на новом месте жительства, здесь. Вспоминаю теперь всё это, как самый страшный сон в моей жизни. Ведь эти девочки просили меня о помощи! Ведь они хотели предупредить меня, хотели рассказать мне, что случилось! До сих пор не могу поверить, что это правда было со мной. Он убил их, так жестоко, а они пришли ко мне и хотели предупредить. Поэтому Федькины фотографии и разбивались, поэтому они всегда говорили: "Он". Только потом я это поняла... Сейчас всё позади. О своём муже я больше ничего не хочу слышать и знать. Он для меня умер. Всю жизнь рядом со мной был страшный человек, а я даже не знала об этом.°
Какая глупая я баба. Слепа была столько лет. Иногда мне снятся те три девушки, что приходили ко мне. Только теперь я вижу их не в грязных лохмотьях и не с разорванными руками и лицами. Они мне снятся в светлых длинных платьях, волосы у них расчёсаны и нет крови и ран по всему телу. Они ничего мне не говорят, просто я вижу их где-то вдалеке. Хочется верить, что души их обрели покой. Думаю, так оно и есть...
Автор неизвестен
Бабушки
— Горько, горько, — кричали изрядно подвыпившие весёлые гости.
Мы с Ленкой, в очередной раз встали.
Она стыдливо прикрылась фатой.
— Потерпи, недолго осталось, — ласково посмотрела на меня и прильнула к моим губам. Гости считали, мы целовались, не испытывая при этом никаких чувств. Мы устали, мы устали настолько, что я со страхом боялся остаться с Ленкой наедине.
Был жаркий вечер июльского дня и воздух был наполнен тяжёлой изнуряющей духотой.
Ленка всех одаривала счастливой улыбкой и выглядела свежей бодрой и весёлой.
Я зачарованно глядел на свою молодую жену и удивлялся - откуда она силы берёт?
Вспомнил бабушку: «Ленку замуж бери — золото, а не девка!».
Бабушка или вернее — мои бабушки, а если еще точнее — «баушки» — вспомнил и взгрустнулось.
Вышел на улицу. Присел на лавочку в соседнем сквере и закурил.
В свете фонаря увидел вышедшую из сумерек старушку в длинном платье и белой панамке. Часто семеня ногами, ссутулившись и крепко прижимая к груди сумочку, она шла боязливо оглядывалась по сторонам.
— Смешные они — старушки, — грустно подумал я и улыбнулся.
* * *
У меня, как почти у всех детей, были две бабушки. Две разные, как север и юг, как день и ночь, но одинаковые в том, что они нежно и беззаветно любили меня и ревностно боролись за мою любовь к ним. И звали их почти одинаково: первая бабушка — Марина Тимофеевна, вторая — Мария Тимофеевна.
Марина Тимофеевна — эта мамина мама. Она жила недалеко от нас одна в большой профессорской квартире и, по мнению папы, была ещё той столичной штучкой. Это первая бабушка — она раньше появилась в моем мире.
Мария Тимофеевна — папина мама, по мнению мамы: «Ну конечно, три класса ЦПШ», на, что отец всегда говорил: «Не ЦПШ, а семилетка». Она переехала к нам, когда я перешёл в пятый класс.
Когда мне исполнилось шесть лет, первая бабушка заболела. Мама оставила работу и перешла жить к бабушке, чтобы за ней ухаживать, а мы с отцом остались одни в нашей однокомнатной кооперативной квартире, купленной на деньги покойного дедушки профессора.
Вначале мы с папой радовались, потому, что никто не выгонял его курить на лестницу, а мне разрешалось смотреть допоздна телевизор. Но потом заскучали, да и папе надоело готовить, а мне надоели постоянные сардельки на завтрак, и мы переехали временно пожить к бабушке. Переезжали на время, а остались навсегда. На одну зарплату жить было тяжело, и в свою квартиру мы пустили квартирантов.
Пока бабушка болела, я старался вести себя тихо. Огромная квартира была для меня полна тайн в кладовках и высоких шкафах. Даже тяжёлые бархатные гардины могли увлечь меня на долгие часы игры с ними. Я постепенно осваивал и завоевывал пространство, нарушая устоявшийся быт и порядок.
— Уберите это исчадие ада, — кричала бабушка, когда я «нарушал её границы», как она говорила, и обязательно добавляла: «Почему никто не воспитывает ребенка?».
— Вот и займитесь, — говорил отец.
— И займусь, — угрожающе отвечала отцу бабушка и ласково гладила меня по голове.
И занялась. Во-первых, я пошёл в первый класс, а во-вторых, бабушка решила обучать меня музыке, считая, что у меня идеальный слух.
— По крайней мере, у него меньше останется энергии носиться, как оголтелому, по квартире, — и я обреченно играл нудные гаммы на рояле и с тоской смотрел на часы, когда же пройдет этот непонятный академический час.
Папа остатки моей энергии решил использовать по-своему и отвёл меня в секцию вольной борьбы.
— Вячеслав, — гневно кричала бабушка зятю, — вы уродуете ребёнка и лишаете его будущего — у него идеальный слух!
— А вы спросили ребёнка, хочет ли он заниматься вашей музыкой? — тоже повышал голос отец.
А я жалел себя и думал, что вольной борьбой я тоже не хочу заниматься. Тогда я вообще не знал, чего хочу.
Время шло. Бабушка выздоровела, и мама опять пошла работать, а я «остался на бабушке», как все говорили. Так — «на бабушке» я окончил первый класс и наступили долгожданные каникулы. Родители до хрипоты спорили чем меня занять летом и куда отправить, чтобы дать измученной бабушке отдохнуть.
И после долгих споров, меня отправили в деревню к моей второй бабушке.
Ехать мне было страшно. Меня пугали бабушкина семилетка или ЦПШ над которой смеялась мама и грязная жирная еда, которой стращала первая бабушка. Ещё она боялась, что я «наберусь деревенщины», утону в реке, отравлюсь грибами, потеряюсь в лесу и меня сожрёт медведь.
И вот я в деревне. Простор! Луга, пруды и на горизонте лес — тёмный страшный густой. По улицам ходят куры, шипят и норовят укусить гуси. Коровы, лошади, свиньи — раньше видел только на картинках и всё это было мне в диковинку.
А деревенским я был необычным и меня, по просьбе бабушки, местная пацанва взяла «на поруки».
Сложенные аккуратной горкой носочки мне не понадобились — детвора бегала босиком. Никого не пугало наступить в грязь или ещё лучше — в коровью лепёшку.
Бабушка Мария была полная противоположность бабушке Марине.
Она было тихая, незаметная. Улыбаясь, её белесые брови поднимались вверх «домиком», делая её взгляд грустным и виноватым. И внешне она была другая: маленького роста, полная, с круглым мягким лицом в морщинках и ямочками на щеках. Смотрела на меня с таким обожанием и радостью, что у меня захватывало дыхание от её любви ко мне. Она крепко прижимала меня к себе и приговаривала: «Какой заморыш, чисто — птенчик». От неё пахло молоком и жареной картошкой. И меня откармливали сытно и вкусно.
Мне в деревне нравилось все. Первое и самое главное — свобода. А второе — вкусная еда. Утром бабушка рано, ещё только начинало светать, приносила кружку парного тёплого молока: «Попей, только надоила и спи дальше».
Я, не открывая глаз, залпом выпивал молоко, которое в городе из синих бутылок и цветных пакетов вызывало у меня приступ тошноты, и, с молочной пеной на губах, замертво падал на подушку досматривать интересные утренние сны.
А утром меня ждала яичница с кусками жареного сала или рассыпчатая пшённая каша, приготовленная в печке с плавающим сверху растопленным сливочным маслом, или драники со сметаной. Постоянные пирожки, хлеб из печи. Всё было просто и необыкновенно вкусно.
Я носился с местными хлопцами с удочкой на пруды, с корзинкой по грибы и ягоды. Во дворе топили баню, и я с настоящими мужиками ходил отмывать с себя грязь. Меня лупили веником и обливали холодной водой.
А вечерами мы сидели с бабушкой на крыльце и отмахивались веточками от назойливых комаров. Я, затаив дыхание, слушал народные сказки, которые она рассказывала нараспев, и быль про войну. Говорила она смешно и даже не всегда понятно — смесь белорусского и русского языков. Самым страшным для меня оказалось, что в войну она похоронила пять детей, которые умерли от голода и болезней. Я прижимался к ней и говорил, что люблю её сильно-сильно и никогда не брошу.
Лето пролетело незаметно быстро и, расставаясь, бабушка плакала и за что-то просила прощение. Я клялся, что на следующий год обязательно к ней приеду.
Но на следующий год я поехал в пионерский лагерь на две смены сразу.
Бабушка писала письма крупными буквами и с ошибками. Передавала вначале всем приветы от родных и друзей, а затем описывала колхозные будни. Волновалась обо мне — не похудел ли я. И звала в гости.
И я садился писать ответ. Старательно выводил буквы, но ничего у меня не получалось. В такие минуты я злился на маму, папу, на свою первую бабушку и думал: «Вот, мы все вместе, а она сидит вечером одна одинешенька на крылечке и вспоминает своих деток. Смотрит на небо и запевает тихо: «А у поле береза». Слова непонятные, но грустные и хочется плакать…
И вдруг, как гром среди ясного неба – бабушка Мария едет жить к нам!
Там что-то случилось: то ли колхоз развалился, то ли дом, то ли всё сразу, но я от радости кричал: «Ура, у меня теперь будет две баушки!». Почему-то у меня получалось: «Баушка». Все волновались и были напряжены.
— Как оно сложится, — вздыхала мама, а папа приговаривал, когда никто не слышал: «Теперь хоть поем по-человечески».
Бабушка приехала грустная виноватая и опять просила прощение. Вздыхала и плакала, и мы все её жалели.
— Ну хватит сырость разводить! Поживём вместе, сколько той жизни осталось, — подбадривала её бабушка Марина. А я при этом округлял глаза и думал: «Ничего себе успокоила!»
— Да сколько отмерено, столько и поживём, — соглашалась бабушка Мария, — ты уж прости меня, сватья - на старости лет в приживалки.
И опять плакала.
— Ну какие приживалки? Места-то сколько — всем хватит, — успокаивала её бабушка Марина.
Бабушку Марию поселили в мою комнату, чему я был несказанно рад, но не показывал это бабушке Марине, чтобы она не ревновала. Самое удивительное было то, что бабушки подружились.
По крайней мере, они очень старались, особенно бабушка Марина. Ей было легче — она была у себя дома. Но бабушка Марина была «ещё той язвой», как говорил папа, и она частенько бабушку Марию «подковыривала».
— Тимофевна, — звала она вторую бабушку, иронично коверкая отчество, как его произносила бабушка Мария, — пошли чайку попьём.
И они долго пили чай, размачивая в нём карамельки.
Когда бабушка Мария пекла пирожки, то бабушка Марина недовольно поджимала накрашенные узкие губы и говорила, что это самая, что ни есть, вредная пища. А потом, когда никто не видел, таскала эти пирожки к себе в комнату и втихаря их там поедала. Все это знали и все молчали, посмеиваясь про себя.
Когда, приняв ванную, бабушка Мария расчесывала свои жидкие седые волосы, бабушка Марина кривила губы и говорила, передразнивая её: «Состриги ты эти космы и сними платок, не в деревне, чай».
— Это где же видано, чтобы старухи волосы стригли? — заплетая худую косичку, отвечала Мария.
Бабушка Марина поднимала брови и делала нарочито удивлённое лицо.
Иногда они садились выпить что-нибудь покрепче.
— Сватья, как смотришь по двадцать грамм принять? — говорила обычно Марина Марии.
— Чего ж не принять, накапай.
И они из маленьких коньячных рюмочек пили какую-нибудь самодельную настойку или наливку.
Эти «двадцать грамм» делали их разговорчивыми и весёлыми. Такие посиделки обычно заканчивались анекдотами про возраст, которые я помню до сих пор.
Например, разговаривают две подруги. Одна к другой обращается и забывает имя.
— Послушай, как тебя зовут? Запамятовала я.
Ты долго думает и спрашивает:
— А тебе срочно надо?
И заливались весёлым смехом, и я вместе с ними.
Они действительно всё забывали и часто были заняты тем, что искали свои очки, гребешки, ключи, записные книжки.
Смешили, когда одна у другой спрашивала:
— Тимофевна, ты не помнишь, зачем это я на кухню пришла?
Мне было смешно и весело и любил их я больше всех на свете.
Так, под бдительным оком сразу двух бабушек, я закончил школу. Откормленный здоровый лоб с аттестатом ещё и об окончании музыкальной школы, и хорошими разрядами в спортивной, я сразу поступил в институт.
А затем начались проблемы. Девчонки в меня влюблялись с первого взгляда. Моя молодая кровь бурлила, и энергия здорового тела требовала выход.
Помню, зная, что бабушки надолго ушли, привёл домой сокурсницу, которая была не прочь провести со мной время. И только мы удобно расположились, как вздыхая и охая, бабушки неожиданно вошли в комнату.
Они замерли, покраснели и, не сговариваясь, бежали на кухню.
Девушка ретировалась вслед за бабушками, а мне до сих пор смешно вспоминать, какими глазами сокурсница смотрела на двух смешных старушек, которые совсем внезапно предстали перед нами в самое неподходящее время.
— Это твоя невеста? — осторожно поинтересовалась вторая бабушка.
— Ага, — кивала головой ей первая, — у него таких невест весь институт и полный двор.
Они начинали меня стыдить, пугать детьми, которых современные девицы навяжут мне. Осуждали свободные нравы девушек и были уверены, что все они готовы испортить мне жизнь. Им нравилась только одна девушка и при каждом удобном случае её хвалили и сватали за меня.
Каждый раз разговор заканчивался словами второй бабушки: «Что ж ты, Сокол мой, ищешь далёко, а под носом не видишь? Ленка из первого подъезда – золото, а не девка».
— Да, может девушка и хорошая, — первая бабушка сомневалась, — но вкуса у неё совсем нет. Как оденется — ни лица, ни фигуры не видать.
— А зачем всем себя показывать? — спорила с ней вторая, — Кому надо — разглядят.
— Породы в ней маловато, — опять сомневалась первая, - простоватая она, какая-то.
— Она, что лошадь, чтобы породу показывать? Её видно, что баба здоровая.
И, уже не обращая внимания на меня, они спорили о Ленке из соседнего подъезда, которая училась со мной в одной школе и сходились во мнение, что только она годиться мне в жёны.
А весной внезапно умерла бабушка Мария. Умерла тихо. Вдруг ойкнула и сползла по стенке. Скорая, белые халаты, занавешенные зеркала в квартире. Беготня по инстанциям за справками и магазинам за продуктами для поминок.
Вечером вышел во двор. Вдруг из темноты выходит Ленка с мусорным ведром, увидев меня останавливается:
— У тебя бабушка умерла?
— Да.
— Ты приходи завтра на поминки.
— Приду, — ответила она просто и добавила, — а ты счастливый — у тебя ещё одна бабушка осталась и родители в полном комплекте, а у меня всегда одна мать.
Вспомнив, как бабушки постоянно мне сватали Ленку, взглянул на неё, стоящую в свете фонаря, внимательно, а она, увидев, как я её бессовестно рассматриваю, покраснела.
— А она и правда, ничего, — удивился я.
Вернулся в квартиру. Мать с отцом, ворочаясь и вздыхая, пытаются уснуть. В большой комнате на табуретках стоит гроб, обшитый чёрной тканью. В свете уличных фонарей и горящих свечей, вижу бабушку Марину. Она гладит рукой кружевную накидку и тихо-тихо говорит:
— Я, Мария, скоро к тебе приду, ты там не скучай, держи мне местечко рядом. Вместе будет за своими сверху присматривать.
Я обнял оставшуюся бабушку и заревел, как пацан.
— Не плачь. Всё правильно, сынок. Мы все в один конец идём, только на разных остановках выходим. Хорошо, когда по старшинству, — успокаивала она меня.
И «сынок» и «один конец с остановками», — всё это было от бабушки Марии.
Они — пожилые, почти прожившие жизнь и умудрённые опытом, учились друг у друга до конца своих дней.
А бабушка Мария все-таки обстригла свой «мышиный хвостик» и даже мыла седые волосы оттеночным шампунем, отчего выглядела заметно моложе.
Это была моя первая и горькая потеря. И я плакал, утирая слёзы ладонью, и вспоминал лето в деревне: крыльцо, звёздное небо, и голос родной, тёплый:
А у полi бяроза,
а у полi кудрава,
а на тэй бярозе
зязюля кукавала.
Бабушка Марина выполнила свое обещание и вскоре ушла к своей сватье-подружке.
Квартира осиротела. Ни отдельные комнаты для каждого, ни красивый ремонт не вернули квартире былое тепло и уют, что создавали бабушки.
А к Ленке я присмотрелся. Бабушки-то, они мудрые, увидели красоту, там, где она не выпячивалась.
* * *
Тихо подошла Лена.
— Устал? — села рядом.
— Бабушек вспомнил, — они ведь первые тебя заметили. Говорили, что ты золото.
— Поживём — увидим, — засмеялась моя молодая жена, — как же я устала, — она положила голову мне на плечо.
Я посмотрел вверх на чистое звёздное небо, а звёзды, подмигивая, глядели на нас, и я улыбнулся им, всем сердцем чувствуя и веря, что мои «Баушки» сейчас смотрят на нас с небес, счастливо улыбаются и весело подмигивают нам вместе со звёздами...
©️ Людмила Колбасова
☆☆☆ • YT♡ •
😯📚🖋️✨
*Цыганка Катерина*
Лихолетье войны не прошло бесследно. В народе говорят: «Пришла беда - отворяй ворота». Казалось бы, кончилась эта треклятая война, жить и радоваться надо, а тут - то ящур, то колорадский жук, то две засухи одна за другой через год, то эта ужасная малярия.
После очередного приступа малярии я и моя старшая сестра Мила сидели на крыльце дома. Сил не было никаких. Сидели как два намокших под проливным дождем цыпленка, сжавшись в комочек. Лица наши были серо-желтые от постоянного приема хины или акрихина. Летнее солнце не согревало, да и ко всему было какое-то безразличие. Мы были просто вымотаны болезнью.•
- Эмми, Ра! Что же это такое? Я же вам прошлым летом сказала, что нужно сделать, чтобы прогнать это чудовище навсегда. Но вам, наверное, нравиться болеть каждое лето и кормить это чудовище своим здоровьем ? , – услышали мы низкий,бархатный, зачаровывающий, чуть-чуть с хрипотцой голос, который сразу мы с Милой узнали.
Так могла говорить только она, цыганка Катерина, и «коверкать» так наши имена могла только она.
Если Катерина здесь, значит, табор снова в городе и расположился за Окой в лугах у Троицкого озера.
Она называла нас по-своему, и когда я спрашивал ее, почему она так называет нас, она охотно объясняла:
Леонард – Лео. Ударение она делала на первый слог.
Эдуард – Эдди,
Эмилиия – Эмми, хотя мы ее все называли Мила,
младшую сестренку она называла просто – малая.
Когда она называла меня - Ра, я сердился, потому что мама меня называла Эрник или просто – Эра, а ребята на улице – Эрка.
Катерина смеялась и, поддразнивая меня, говорила:
- Алфавит свой русский не знаешь, а уже большой, почти мужчина. Как букву Ррррр надо называть? Эр! Вот и получается, что Эра это Ра. Так же проще и короче. Попробуй выговори твое имя – Эрнст: Эр- Эн-Эс- Те?!!
- Эмми, - продолжала она, - не сиди так. Надо двигаться, хотя и нет сил. Возьми пол-литровую банку и сходи к озеру, где мы расположились.
Я видела там много лютика лугового. Набери полную банку одних цветов. Ты все поняла? Я подожду тебя, пока ты не придешь. Не спеши только, делай все без суеты и думай только о хорошем... Одни цветки!!!
Мила встала и пошла в дом за банкой, а затем медленно направилась к плашкоутному мосту, чтобы перейти реку и пойти к озеру.
– Иди и позови маму, сказала она мне. Мне нужно поговорить с ней,- сказала мне Катерина.
Она села на крыльцо. Достала свою длинную курительную трубку, кожаный кисет и стала ее набивать табаком. Я смотрел, как она это делает, а она повернулась ко мне и сказала:
- Совсем ты оглох от этих лекарств, даже не слышал, что я тебя попросила позвать маму.
Я молча поднялся и пошел в дом за мамой. После войны этот цыганский табор каждое лето появлялся в нашем городе. Они все время располагались на одном и том же месте у большого красивого озера на другом берегу Оки. Женщины ходили по дворам и гадали, молодые парни ходили по городу и кричали: «Лудить, паять, точить!»
Кстати, горожане довольно - таки, охотно, отдавали им самовары, кастрюли, тазы и прочую металлическую посуду. Цыгане считались в городе лучшими лудильщиками самоваров. Отданную им в ремонт утварь они складывали в телеги и увозили в табор, а на второй день утром развозили по дворам и отдавали отремонтированные вещи и получали за это либо деньги, либо продукты. Расплачивались кто чем мог, по заранее обговоренному варианту.
Мама вышла к Катерине.
– Садись, - сказала Катерина, указывая рукой на ступеньку крыльца на которой сидела сама.
- Нужно поговорить. Мы здесь последний раз. Завтра придут солдаты и будут нас сопровождать до дома.
Да, да! Георгий добился нашего возвращения в Румынию. Ведь мы оттуда. Сначала бежали от своих, румын; потом совсем далеко от дома к вам - от немцев.
Сейчас все поменялось, и мы можем вернуться. Но мы теперь для вас как бы чужие, иностранцы.
Завтра дадут нам баржу, и мы поплывем до Рязани, а там нас ждут три товарных вагона. В них и лошадей можно погрузить. Москва разрешила нам их с собой забрать. Спасибо за это. У вас ведь самих лошадей кот наплакал. И тебе за все спасибо, Анна.
Катерина сделала глубокую затяжку и, покачиваясь из стороны в сторону, словно собиралась запеть цыганскую протяжную и грустную песню, начала говорить:
- Ты не перебивай меня, Анна, и ничего не говори, когда я закончу говорить.
Придет Эмми и принесет лютики. Я вылечу твоих ребят от этой болячки навсегда. Мне нужен будет только чистый бинт или холстевая, чистая тряпка и компрессная бумага. А теперь к делу.
Молчи и слушай.
Ты ждешь и надеешься, что Александр вернется с войны - Отпусти его. Нельзя удерживать и мучить тех, кто уже никогда не сможет вернуться в наш мир.
Он не вернется.
Немцы были очень злые на них. Они бомбили их, бомбили и бомбили. Они все там погибли. Далеко, очень далеко, в сорок третем!.
Он должен идти, а ты его не пускаешь. Он, как пух цветущего тополя, должен лететь туда, куда его должен понести ветер, ветер судьбы, и тогда он сможет вернуться на землю, но не тем, кем он был раньше на этой земле. Она замолчала.
Я сидел рядом с мамой и молчал от захватившего меня какого-то непонятного мне страха... Было ощущение, что это не я, это не мама, это не Катерина. Во всем этом, что происходило, было что-то непонятное, совершенно незнакомое мне
- Я знаю, - продолжала Катерина,- ты не веришь в предсказания, гадания.
Ты одна в этом городе, которая так и ни разу не попросила погадать тебе. Ты очень сильный человек. Ты в сорок лет осталась вдовой с пятью детьми.
Не держись за мертвых, думай о живых.Но не забывай и себя. Тебе будет тяжело, порой совсем невыносимо, но ты выдержишь все. Дети у тебя хорошие. Они похожи на тебя и Александра тем, что будут отдавать себя другим больше, чем это можно, и главное, больше чем нужно.
Но это не исправить.
Лео с тобой будет, Эдди очень далеко, и видеть его будешь очень редко. У него все сложится хорошо, но не сразу. Эмми сначала далеко заберется, а потом к тебе приедет, вместе жить будете. Малая добьется своего. Упрямая.
Катерина снова замолчала. Мама хотела что-то сказать, но Катерина посмотрела на маму и прижала к своим губам палец, как будто ни разрешая маме говорить.
- Я не закончила, Анна. Ты больше всего беспокоишся за Ра? Что будет с ним? Он ведь у тебя просто сорванец, тебе трудно с ним.
Мама кивнула головой в знак согласия, а я весь сжался и снова этот ужасный озноб пробежал по спине, как перед очередным приступом молярии.
- Анна!Но у него будет все хорошо. Далеко от тебя будет. И на севере будет и на юге и там, где солнце всходит и там где заходит. Любить его будут и ненавидеть, завидовать будут, и козни строить будут. Простота хуже воровства, а у него душа вся нараспашку - всем верит,слишком верит, за всех обиженныхв драку бросается будет , помочь всем захочет. Ты его не исправишь. Он же весь в тебя.
В это время подошла Мила. Она передала банку лютиков Катерине. Та попросила тарелку и деревянную толкушку. Затем она стала растирать лютики этой толкушкой в тарелке до тех пор, пока они не превратились в кашицу.
- Эмми, давай руку,- сказала Катерина Миле.Мила спрятала руку за спину, словно маленькая, и сказала тихо:
- Пусть Эрка первый. Я протянул руку Катерине ладонью вверх.
- Ну, что я тебе только что говорила,- сказала она, посмотрев на маму.
- Поверни руку вниз ладонью и держи крепко ее, когда буду перевязывать, продолжала Катерина. Она положила на руку около запястья горсточку кашицы из лютика, накрыла компрессной бумагой и крепко забинтовала холщовой тряпкой. Тоже она проделала и с Милой.
- Анна, завтра утром разбинтуешь им руки. У них будет на руке красный большой волдырь. Срежь его ножницами. А вы не бойтесь - это не больно. Оттуда выльется жидкость вместе с яйцами чудовища. Ты насыпь на ранку стрептоцид, если он у тебя есть. Если нет, то золу. Только просей ее хорошенько. Компрессную бумагу не клади. Крепко забинтуй и снимешь на третий день. Анна, сделаешь, как я сказала, и ребята забудут о лихорадке на всю жизнь. Катерина встала и поклонилась маме в пояс °
-Никогда никому не кланялась - сказала она- и поклоны никому не била.
А тебе, и всем женщинам касимовкам за доброту вашу кланяюсь.Мужьям вашим, пришедшим и не пришедшим с той проклятой войны, поклон бью за то, что живы мы остались и за то, что мы теперь домой вернуться сможем.
Катерина, выпрямилась и пошла с гордо поднятой головой...
Постскриптум:
А мы с сестрой и вправду больше никогда не болели малярией,за что большое спасибо цыганке Катерине и мужу ее, Георгию, кавалеру орденов Слава всех трех степеней.