Одна мистическая история.

Давно это было. Много воды утекло. Однако самые яркие моменты тех удивительных событий я отчётливо помню до сих пор. На дворе стоял июнь 2000 года. Где-то далеко, в Бельгии и Нидерландах набирал обороты очередной чемпионат Европы по футболу. И я, пусть и не страстный болельщик, но всё же немного интересующийся футболом молодой человек, с любопытством наблюдал за происходящими на футбольных полях событиями.
И хотя времени для того, чтобы с головой окунуться в перипетии футбольных страстей у меня было мало, иногда я позволял себе посмотреть тот или иной интересный матч. Особенно если играла сборная Франции. Симпатизировать французам я начал с детства. Как-никак в школе я изучал французский язык. К тому же меня всегда привлекала многовековая история этой замечательной, многогранной страны.
Так вот, в один прекрасный день, когда на далёком, европейском континенте вовсю кипели нешуточные футбольные баталии, я привычно "разгребал" накопившиеся за неделю проблемы. Проблем было достаточно: молодая супруга лежала на сохранении в роддоме, а недостроенный гараж одиноко стоял, и мрачно смотрел на меня своими пустыми, оконными проёмами. Более того: изнурительная работа в столице занимала много и без того недостающего времени. А значит мне, в очередной раз, необходимо было "крутиться как белка в колесе".
И так, однажды вечером, копаясь в недостроенном гараже, я неожиданно поймал себя на мысли, что в моей голове постоянно крутится одно и тоже слово-Трезеге. Будучи человеком сведущим, я знал, что это фамилия одного из французских футболистов. Давид Трезеге был замечательным, и весьма талантливым молодым нападающим. Разумеется, я постарался выкинуть из головы не нужные мне думы. Но фамилия совершенно незнакомого мне игрока не покидала мой разум. Наконец, после долгой, изнурительной борьбы я сдался:
- Ну и что? - вырвалось у меня, - ну и, что значит это Трезеге?
В тот же момент, некий внутренний голос мне ответил: "Этот футболист забьёт победный гол, и сборная Франции станет чемпионом Европы!".
От услышанного я опешил. Где-то далеко, в это самое время, за несколько тысяч километров, происходили величайшие события, итог которых предугадать было невозможно! А тут такое заявление! Будучи человеком скептически настроенным ко всему сверхъестественному, я разумеется улыбнулся. Однако, в моей жизни и раньше случались некоторые, неподдающиеся логическому объяснению события. Например, ещё будучи ребёнком я мог несколько раз погибнуть. Но кто-то ещё более могущественный, чем сама Смерть, не позволил безжалостной старухе забрать в своё мрачное царство мою юную, ещё не окрепшую душу. А удивительная история, случившаяся со мной в школе! Я до сих пор не верю, что это случилось в моей жизни. В 8 классе на экзамене по геометрии, я вытащил именно тот билет, который знал наизусть. ЕДИНСТВЕННЫЙ! Когда я, без подготовки попросился отвечать к доске, растерявшиеся учителя подумали, что у меня нервный шок. А я так лихо протараторил 8 билет, что верные служители Афины и Минервы рукоплескали мне стоя!
Впрочем, всё это, я объяснял простым стечением обстоятельств. Или элементарным везением. Поэтому, вдоволь насмеявшись, я вскоре забыл об этом удивительном предсказании.
И вот, 2 июля 2000г наступил долгожданный финал. Франция играла с Италией. Разумеется, такое событие я пропустить не мог. Поэтому, устроившись на диване поудобнее, я пристально уставился в экран телевизора. Каково же было моё разочарование, когда во втором тайме итальянцы открыли счёт. Впрочем, времени было ещё достаточно и я, запасшись терпением продолжал переживать за любимую команду. Однако, время шло, игра подходила к концу, а на табло горели удручающие мою душу цифры: О-1. Вскоре ситуация на поле стала критической: закончилось основное время матча. Дополнительное время оставляла мало шансов французам и я, резко встав с дивана грустно ухмыльнулся:
- Вот тебе и пророчество! - раздосадовано проворчал я, - обманули дурака на четыре кулака!
Разочарованный, я отправился в прихожую, обиженно плюхнулся в кресло, нервно засунул ноги в кроссовки, и начал лихорадочно их зашнуровывать. Игра-игрой, а поход в магазин никто не отменял. И тут, случилось то, что до сих пор не укладывается в моей голове. Неожиданно я услышал, как в телевизоре кто-то пронзительно закричал. Это был комментатор. Его громкий ор моментально подхватил переполненный болельщиками стадион. От нахлынувшего напряжения казалось, что старенький "Рубин" вот-вот взорвётся. Гул стоял такой, что невозможно было разобрать обрывки каких-то прорывающихся с телевизионного экрана фраз. «Ну, вот и всё! О-2!», -обречённо вздохнул я, и медленно поплёлся "хоронить" надежды любимой команды.
Каково же было моё удивление, когда на табло загорелись заветные 1-1! Французы на четвёртой добавленной минуте неожиданно сравняли счёт, подарив такую важную для миллионов своих болельщиков надежду. Живительный поток воздуха подхватил меня и буквально швырнул на диван. И я с новыми силами, словно двенадцатый игрок, бросился помогать своей любимой команде. Ведь чтобы выявить победителя теперь требовалось дополнительное время.
В те дни в футболе действовало "правило золотого гола". То есть игра в овертайме шла до первого забитого мяча. Не давая никаких шансов команде, пропустившей гол отыграться. А значит любая ошибка была смерти подобна!
Тем временем яркая игра двух непримиримых соперников шла с переменным успехом. Никто не хотел уступать. Ведь титул чемпиона Европы всегда высоко ценился в футболе, и моментально причислял победившую команду к элите европейского футбола.
Сказать, что я "сидел как на иголках"- значит ничего не сказать. Все мои устремления, все мои чувства были там-на далёком стадионе Фейеноорд, в далёком незнакомом мне Роттердаме. Вместе с огромной армией болельщиков по всему миру я отчаянно желал победы трёхцветным, в глубине души искренно надеясь, что сегодня футбольные боги будут на их стороне.
Когда же наступил тот сладостный для любого болельщика момент, и юный Давид на тринадцатой минуте, отчаянном ударом ноги послал мяч в ворота итальянского Голиафа, радости моей не было предела. На какое-то время я забыл обо всём. Прыгая и громко восклицая "ПОБЕДА!" я, словно маленький мальчик, восторженно праздновал успех моей любимой команды.
И только окончательно обессилев, и вдоволь насладившись этим сладостным мгновением, я медленно сел на диван, постепенно осознавая, что только что стал свидетелем исполнившегося предсказания.
С той поры прошло много лет. Целая вечность. В моей жизни были и другие интересные события. Мистические и не очень, радостные и грустные, они как разноцветные, мимолётные картинки, постоянно напоминают мне о прожитых мной годах. Не давая моей памяти забыть самые яркие, самые необычные моменты увлекательного, быстротечного путешествия имя которому-жизнь.
- Давай, собирай свой выводок и иди, откуда пришла! – Игнатьевна грубо толкнула невестку в бок, от чего та едва не полетела с крыльца, считая ступеньки спиной.
- Но как? Куда я пойду? Это же наш дом!
- Откель ваш? Это мой дом! Сын тоже был хозяином. Так теперь его нет, я одна хозяйка! А твоя орава мне страсть, как надоела. Орут, целый день, да жрут все подряд! Этак никаких припасов на них не напастись. И так все яблоки в саду подчистили, а я хотела в компот их, да зимой угощаться!
- Но это же ваши внуки! Вы же сами просили рожать больше. Мол «дети –цветы жизни», - заливалась слезами невестка.
- А ты сама без мозгов? Иль малахольная? Не понимаешь, что тянуть-то их тебе? В общем, давай, иди, откуда пришла! – с этими словами женщина захлопнула дверь перед носом невестки, не дав той возможность даже собрать вещи.
Вера, невестка Игнатьевны, шла по улице и старалась сдержать душившие ее слезы. Десять лет ее семейной жизни закончились. Оставалось одно – возвращаться к родителям.
Вера хорошо помнила тот день, когда познакомилась с мужем. Володя был первым красавцем на деревне, весь в отца. Его одним из первых отправили в город учиться в университет. До него ребята хорошо, если ПТУ заканчивали. Родители гордились им неимоверно! Особенно мать. На каждом углу она рассказывала, как много сделала для того, чтоб сын вырос таким умным.
- Ой, Нюрк, да брось ты болтать! Ты только и сделала, что от красивого и умного мужика родила! Да и то, папаня твой расстарался для этого. – насмешливо сказала одна соседка.
- Точно, Игнатьевна, чего кичишься, если сама в школе училась с тройки на двойку! - поддержала подругу другая, - Скажи спасибо, что отец твой подсуетился, да замуж тебя удачно пристроил! Вот потому и сын у тебя умный, в отца. Был бы в тебя, небось не хвалилась бы.
- Чего болтаете зря! Это я с ним уроки учила и книжки покупала, вот и стал таким умным! – Игнатьевна была баба взрывная, чуть что - начинала голосить. А могла и тяжелой рукой приложить.
Сын был ее гордостью, потому она готова была отстаивать свою правоту с пеной у рта. Постепенно она перессорилась почти со всеми сельчанками.
Сын продолжал оправдывать надежды родителей – прилежно учился, на глупости время не тратил. Но после третьего курса парня будто подменили. Стал по делу и без дела приезжать в деревню. Не только на выходных, но и в будни. Прогуливал занятия, появились «хвосты» по зачетам и экзаменам. Родители не могли добиться от сына внятного ответа, зачем он пускает свою жизнь под откос. Надумывали себе всякого, но причина оказалась проще, чем они могли представить – парень влюбился. Одиннадцатиклассница Вера была всего тремя годами младше Володи. Раньше он считал ее малявкой и почти не замечал. Но девушка выросла, расцвела и стала настоящей красавицей.
Родителям пришлось приложить немало сил, чтобы заставить сына вернуться к учебе. Не зная, что еще придумать, отец пообещал женить сына на Вере, как только той исполнится восемнадцать.
Родители девушки хоть и не пришли в восторг от столь ранней свадьбы, но вынуждены были согласиться. Так родилась новая семья.
А через год она стала на одного человека больше. У Веры и Володи родился горластый Никита.
Володя разрывался между семьей, которую оставил в деревне, и учебой в городе. Каждый приезд домой был для супругов настоящим праздником. Как итог – вторая беременность всего через несколько месяцев после рождения первенца.
- Володь, как же нам быть? Ты еще учишься! Я тоже хотела хотя бы на заочное поступить… Как мы теперь двоих-то потянем? – сокрушалась Вера.
Этот разговор подслушала мать Володи (молодые жили у родителей мужа, им отделили половину дома с отдельным входом):
- Да о чем печаль? Раз бог дал детку – надо рожать! Дети – это цветы жизни! Я вот как хотела второго, да боженька не дал. А с детками я вам помогу. Не переживайте!
- Ну вот, видишь? Все разрешилось! Мама будет помогать, ты пойдешь учиться, а я устроюсь работать! – обрадовался Володя.
Вера сомневалась, ведь Володя не видел, как она жила с его родителями, пока он был на учебе. Мать его - женщина грубая, жадноватая и прижимистая. Все считала, сколько Вера съела.
- Ты куда ж такой кусок–то отрезаешь? Двоих накормить можно! – Игнатьевна увидела невестку в кухне.
- Но я ребенка жду, мне жутко есть хочется. Мне надо хорошо питаться, иначе малыш слабеньким родится.
- И что? Теперь как борова перед забоем тебя кормить? И так уж скоро в дверь не пролезешь! Ребенком она прикрывается, нахалка!
Вера тихонько плакала, но мужу не жаловалась, надеясь, что все изменится, когда он вернется специалистом в родную деревню.
В положенный срок родилась дочка Настенька, копия мамы. Тихий и спокойный ребенок. Вера, после крикливого сына, не верила своему счастью. К тому же в скором времени муж закончил обучение и вернулся домой. Теперь Вере стало чуть легче. Она даже решилась завести разговор о поступлении в университет на заочное.
- Конечно, рыбка моя! Ты же так этого хотела! Мама моя поможет с детьми, да и я теперь рядом, на подхвате, - уверил ее муж.
У Игнатьевны же были другие планы:
- Куда тебе учиться? Место бабы – дома, на кухне, да в огороде! А главное дело для нее - детей рожать! Вон у тебя муж выучился, работает! Что тебе еще надо? Сиди, радуйся, да деток расти! Володька, не мути ей мозги! Пусть хоть Настьку выкормит, тогда и учится пойдет.
- И правда! Верунь, может годок подождем? Настенька ведь совсем маленькая, да и Никите мама нужна. А ты уезжать на целый месяц будешь! Давай в следующем сентябре?
- Ну ладно, - тихо согласилась Вера, хотя понимала, что через год у родственников найдутся новые причины.
Сложно сказать, как могла сложиться судьба Веры, если бы она все же настояла на своем и уехала учиться. Только в сентябре она узнала, что снова ждет ребенка. На этот раз судьба осчастливила молодых родителей двойняшками Иваном и Марьей. Вера после третьих родов была так вымотана, что хотела попросить врачей сделать операцию и перевязать трубы. Об этих планах случайно узнала свекровь и закатила жуткий скандал:
- Ты в своем ли уме? Да надо ж удумать такое? Дает бог деток, надо рожать! Вон какие они у вас получаются хорошие! Бабье самое главное предназначение - детей в мир вести, да воспитывать! Не чуди мне давай! Еще раз о таком услышу - отхожу по бокам поленом! И только попробуй мужу пожаловаться.
К четвертой беременности Вера уже смирилась со своим «предназначением» и больше про учебу не заикалась. Отец Володи не дожил до рождения пятого внука всего пару месяцев, поэтому новорожденного мальчика назвали в честь деда, Игорьком.
Володя уже и сам понимал, что не в состоянии обеспечить семью, которая росла не по дням, а по часам. Мать ему тоже зудела про большую семью и счастье родительства. Но он видел, для них пятеро детей уже предел. Чтобы прокормить, обуть и одеть малышей он практически жил на работе. Но денег катастрофически не хватало. Экономили на всем, чтобы дети были накормлены, обуты и одеты. При этом мать себя особо не ограничивала. Несмотря на обещания, помощи от Игнатьевны не было никакой. Целыми днями она занималась лишь тем, что ей нравилось. Могла иногда в огород выйти, но и то для того, чтобы внуков от ягодных кусов отогнать, да невестку в заросшую грядку носом ткнуть. После этого она обычно шла поболтать к соседкам.
Прошло еще несколько лет, в течение которых семья пополнилась еще одной парой двойняшек – девчушками Катей и Олей. Веру за глаза дразнили козой с семерыми козлятами. Ребята росли шумные, озорные, но добрые и дружные. Старшие Никита и Настя уже вовсю помогали матери, так как видели, что больше ей помощи ждать неоткуда.
Накануне десятой годовщины свадьбы Веры и Володи случилась трагедия. Володя погиб в аварии. Его отправили в командировку. Завершив дела пораньше, он решил выехать в ночь, чтобы уже к утру быть дома, с семьей. Не рассчитав сил, мужчина заснул за рулем и слетел с трассы. Он погиб на месте. Так Вера в двадцать девять лет осталась вдовой с семерыми детьми на руках, двум из которых едва годик исполнился.
Вера за пару дней почернела и превратилась в тень. Только необходимость заботы о детях заставляла ее вставать утром с кровати и жить дальше.
Прошла неделя после похорон, запасы продуктов подходили к концу. Денег у Веры не было, так как добытчиком был муж. Пришлось идти к свекрови просить помощи. Однако мама, которая так настаивала на рождении детей, неожиданно «переобулась на ходу».
- А ты чего ко мне–то прешься? Тебя кто просил столько рожать? Наплодила, как кошка, вот теперь думай, чем кормить свой выводок!
Вере показалось, что у нее галлюцинации от горя. Ведь свекровь так просила рожать как можно больше, что теперь она просто не может говорить таких слов.
- Но ведь вы сами говорили, что дети – цветы жизни, что их бог посылает…
- Да мало ли, что я говорила! У тебя свой мозг должен быть! Не понимаешь, что теперь тянуть-то их тебе? Думать надо было наперед. Давай, собирай свой выводок и иди, откуда пришла! – Игнатьевна грубо толкнула невестку в бок, от чего та едва не полетела с крыльца, считая ступеньки спиной.
- Но как? Куда я пойду? Это же наш дом. Вы же сами знаете, что мне некуда идти.
- А мне что за печаль? Дом мой, я в нем и буду жить. Одна! Сын был хозяином, так теперь его нет, я одна хозяйка! А твоя орава мне страсть, как надоела. Орут, целый день, да жрут все подряд! Этак никаких припасов на них не напастись. И так все яблоки в саду подчистили, а я хотела в компот их, да зимой угощаться!
- Но это же ваши внуки! Неужели в вас нет ни капли жалости к ним?
- А чего мне их жалеть? Я сына жалела, пока был жив. Теперь вот нет его, буду себя жалеть! В общем, давай, иди, откуда пришла! – с этими словами женщина захлопнула дверь перед носом невестки, не дав той возможность даже собрать свои вещи.
Никита и Настя поняли, в чем дело, и напоследок «расстреляли» бабушке пару окон теми самыми яблоками, о которых так переживала Игнатьевна.
Собрав детей в кучу, Вера вернулась в родительский дом. Родители поддержали дочь, пообещав помочь поднимать внуков.
Вере потребовался год, чтобы собрать себя по кусочкам, выплакать свое горе и начать жить дальше. Она поступила в университет, несмотря на то, что с ней учились ребята, немногим старше ее Никиты. Она готова была идти к своей цели ради детей. К счастью, дети росли послушными, понимая, что маме и дедушке с бабушкой сложно поднимать их.
Прошло несколько лет, дети выросли и разъехались кто куда. Вера получила образование, устроилась работать на местное предприятие, где в свое время трудился ее муж. Несмотря на то, что жили они с Игнатьевной в одном селе, бабушка внуками не интересовалась и не помогала. Младшие вообще не знали ее, средние забыли. Помнили ее подлость только старшие – Настя с Никитой. Именно они оказались из всех детей самые целеустремленные и упертые. Отлично учились, нашли хорошую работу, активно двигались вверх по карьерной лестнице. Вскоре уже сами стали помогать матери, которая осталась совсем одна, похоронив родителей.
По возможности дети старались приезжать к маме почаще. И в последнее время в каждый их приезд они случайно сталкивались с Игнатьевной. Старуха подкарауливала внуков в магазине, около дома, рассказывала небылицы, о том, как кормила и поила их в детстве. Как помогала их матери воспитывать их, когда погиб ее сын. Свои разговоры она обычно заканчивала просьбой о помощи по хозяйству или деньгами. Старшие внуки даже слушать ее не стали. Остальным быстро объяснили, что это за полоумная старуха и какую поганую роль она в их жизни сыграла.
Когда Игнатьевна поняла, что помощи не дождется, стала позорить Веру и ее детей на всю деревню. Выходила на улицы и едва ли не каждому встречному рассказывала, какие внуки ей достались, обзывала наглыми, неблагодарными. Мол всю жизнь только для них и жила, а они знать не хотят, что бабка с голоду помирает. Большинство жителей просто шарахались от странной полоумной старухи. А одна женщина выслушала и сказала:
- Стыдно тебе должно быть, Игнатьевна. Сама же виновата. Надо было раньше соображать, а не гнать невестку из дома. Ты думала никто не помнит, как ты девку с семерыми детьми выставила за дверь? Как она, вдовая, с малышами на руках, в отчий дом вернулась и потом старалась их поднять, пока ты в свое удовольствие жила, даже сына не вспоминая! Ты хоть помнишь, кто его хоронил? Кто ему памятник поставил? Кто на могилку каждые выходные приходил?
- Ты кто такая, чтоб меня судить? Я сына воспитала! Не моя вина, что он помер! И рожать я ее не заставляла! Сама виновата! Сына моего она сгубила, потому и должна была его хоронить! Чего я на погост ходить буду? Мне он живой нужен!
- Ох и злобная ты, Игнатьевна! Ведь столько лет уже, одной ногой в могиле, а все злишься, ядом дышишь! Пошла бы, повинилась перед Верой, может и простила б она тебя. Хоть в старости с внуками пообщалась бы. Они бы к тебе в гости приходили. Радость-то какая на старости лет!
- Нужны они мне, внуки эти! Денег давать не хотят, помогать тоже отказались. Нечего им у меня делать! Еще придут, все яблоки сожрут! А я их на компот оставила…
Махнув рукой, Игнатьевна поплелась к дому. Никто не понимает ее беды. А внуки… Эх, знала бы, что их против нее настроят, не дала б сыну на гадкой Верке жениться.
Верно, надо свои мозги иметь, а не слушать тех, кому приспичило.
Автор: Ольга Брюс
"Жили-были".
У РАЗБИТОГО КОРЫТА.
(Жуть).
Жили-были муж с женой и три их родных кровинушки: братец Иванушка и две его кареглазые сестрёнки.
Иванушка был пацаненком смышленым, даже одно время ходил ко мне на шахматы и был учеником далеко не последним, но...
Папа с мамой пили горькую.
Увы и ах!
Сначала, вроде, ничего не предвещало: было у них хозяйство, поросята, куры, кролики и даже корова, плюс огородик со всякой зелепней, но однажды все это стало рушиться под знаком пьянства, причем, такими оглушительными темпами все обрушилось, что соседи просто диву давались.
Первой с работы вылетела мама, училка, то ли по химии, то ли по физике, стала мыть полы на местной почте, родители ее учеников при встрече прятали глаза, потом мыла в жилконторе, потом поперли ее и оттуда, все, капец, дальше падать было некуда.
Папанька-тракторист сначала по-пьяни угробил один трактор, начальство поорало, но простило, затем умудрился утопить в местной "речке-вонючке" уже другой трактор, целый бульдозер, там воды курям по щиколотку, но он смог, сумел ухайдакать железного коня, опять же по-пьяни, конечно, тут уже его не пощадили и выкинули "по статье" за ворота местной МТС, слава Богу, не посадили, времена были гуманные: перестройка, гласность, ускорение, консенсус.
Вот он и доконсенствовался.
Встал вопрос: на что жить, чем детей кормить?
"КалЫмы" за еду и бутылку - вот и весь заработок: то забор поправит местной старушке, нальет она ему самогона, завернет с собой кусок сала, то погреб выкопает "новому русскому", палку колбасы, да бутылку спирта получит за работу.
Так сложилось, что все падение этой незадачливой семейки происходило на моих глазах - два года мимо их окон ходил я на вечерние занятия в местную ДЮСШ, где тренировал юных шахматистов.
И доводилось мне видеть, как выносились-вывозились - "на пропой" - из квартиры: диван, кресла, телевизор, стиральная машина, холодильник.
И каждый вечер из открытой форточки слышались характерные звуки пьяных застолий.
С каждым разом, правда, становились эти звуки все тише и тише.
А потом наступила зима...
И холодными зимними вечерами сначала светились ярким светом все три окна.
Потом - два.
Потом - одно.
А потом...
...
Я сначала и не понял, однажды возвращаясь с занятий, что за свет, как из подземелья, еле пробивается сквозь знакомое промёрзшее окно.
Зашёл чисто из любопытства и...
Ужас увиденной картины до сих пор будоражит мою память, не вру!
А картина перед моими глазами развернулась страшная: в полупустой кухне возле электроплиты сидели на ящиках два силуэта, муж и жена, непонятно, во что одетые, те самые, бывшая училка и бывший тракторист; маленькая лампочка, "запитанная" через розетку от добрых соседей, еле-еле освещала пространство, а единственным спасением от холода служила подключенная от тех же соседей - через отверстие в стене - электроплита, открытая духовка которой оставляла последнюю надежду дожить до весны, а не заживо окоченеть прямо тут...
А за окном было градусов под сорок мороза!
Это же Сибирь!
Ужас!
Оказалось, что отрубили им за долги свет и отопление, детей забрали в приют, вот и сидят они "у разбитого корыта", два совершенно никому ненужных человека.
Единственное, чем я смог им помочь - это сбегал в ближайший магазин, выпросил в долг у продавщицы, родительницы моего шахматиста, бутылку водки, какие-то сухари, хлеб, сыр и так, по мелочи, отнес к ним все это и...
Не поверите!
Вышел я на улицу... нет... заплакать я не заплакал, но комок к горлу подступил конкретно.
Правда, не хвалясь, могу сказать, что - для очистки собственной совести - сходил я наутро в местную администрацию, поведал эту историю и - то ли в результате моего визита, то ли так совпало, то ли Глава оказался настоящим мужиком - вскоре переселили их в социальный дом, взяли на работу главу семейства, ("с последним предупреждением"), вернули им из приюта детей.
Остальное уже зависело от них самих.
...
А потом наступил двадцать первый век, я уже жил за сотни километров, на другом конце Сибири и так случилось, что занесло меня однажды в те самые края.
Естественно: встречи с друзьями молодости, с бывшими соседями и коллегами, разговоры, то-сё, и решил я проведать тех самых своих былых "крестников".
Интересно мне стало, как они?
Взял тортик, пачку чая, пошёл.
Дверь мне открыл тот самый мой Иванушка-шахматист:
- Здравствуйте, дядя Саша!
- Здравствуй, Ваня!
Я замялся, не решаясь задать главный вопрос, но все же рискнул:
- Родители дома?
- Мамка зимой умерла...
- Прости... А папка?
- А папка за водкой побежал, сейчас прискочет. Ждать будете?..
... ... ...
Александр Волков...
Со времени грехопадения в Едеме человеческий род постепенно вырождается. Уродства, слабоумие, всякого рода болезни, невыносимые страдания все более и более тяжким грузом давят на каждое последующее поколение. И однако же в подавляющем своем большинстве люди пребывают в полном неведении относительно истинных причин происходящего. Они не считают себя в достаточной мере виновными в создавшемся положении дел. Обычно они обвиняют в своих страданиях горькую судьбу и возлагают всю ответственность за свои беды на Бога. Но правда состоит в том, что в основе всех этих страданий, в большей или меньшей степени, лежит невоздержанность.
Ева была невоздержанна в своем желании отведать запретного плода, когда взяла его. С тех пор жажда самоугождения почти безраздельно властвует над человеческими сердцами. Люди особенно потворствуют своему аппетиту: ими управляет чревоугодие, а не здравый смысл..
Люди сегодня , как и Ева, не обращают внимания на Божьи запреты и идут путем непослушания и льстят себе, думая, что их безнравственное поведение не вызовет страшных последствий.( 2 Избранные вести 411.2)
*ПРОЛИТЫЕ ДУХИ*
"Мария же, взяв фунт нардового чистого драгоценного мира, помазала ноги Иисуса и отерла волосами своими ноги Его; и дом наполнился благоуханием от мира" (Ин. 12:3).
Я просыпаюсь раньше всех в семье. Если кому-то из близких нужно встать пораньше, они обращаются за помощью ко мне. Для мужа я как кнопка «отложить будильник». Он просыпается одновременно со мной, но пока я встаю и собираюсь, он засыпает снова на несколько минут. Тогда мне приходится будить его.
У меня есть забавный способ его будить: я беру маленький флакон с духами и подношу к его носу. Наблюдая за тем, как его ноздри сначала начинают подергиваться, а потом широко открываются глаза, я не могу удержаться от смеха. Мой муж хорошо относится к таким шуткам, поэтому мы начинаем день весело.
Эта ситуация напоминает мне библейскую историю о том, как Мария, побуждаемая любовью и преданностью к своему Спасителю, тихо вошла в одну из комнат в доме Симона, где была устроена вечеря для Иисуса. Она осторожно разбила алавастровый сосуд с нардовым миром и вылила его драгоценное содержимое на ноги Иисуса. Сильный аромат быстро наполнил комнату, взбудоражив присутствующих.
Иуда отреагировал первым, раздражаясь из-за «траты» денег. Однако Иисусу понравились действия Марии, и Он хорошо отозвался о ее бескорыстном поступке. Мария вылила масло на ноги Иисуса, когда Он еще имел возможность оценить этот поступок. Воспоминание об этом добром деле ободряло Иисуса, когда Он проходил через мучительные страдания в последние часы Своей жизни.
Давайте каждое утро «разбивать алавастровый сосуд» и дарить прекрасный аромат всем вокруг, начиная с наших близких. Моя любимая писательница говорит: «Многие и сегодня самые дорогие дары приносят мертвым. Стоя перед холодным, застывшим телом, они произносят слова любви. Нежность, признательность, преданность — все расточается перед тем, кто уже не видит и не слышит. Произнесли бы эти слова, когда усталая душа человека так нуждалась в них, когда он мог слышать, а сердце его было способно воспринимать их, каким драгоценным благодеянием оказались бы они!» (Уайт Э. Желание веков. С. 560).
*Тайна топора.*
О событии, во мгновение ока изменившем жизнь…
Однажды летом, когда мне было немногим больше десяти, я гостила у тёти, которая жила в маленьком городке. В церкви я обратила внимание на одного пожилого человека, который выглядел как-то необычно, словно хранил какую-то тайну, и я спросила тётю, кто он такой. Она сказала, что он самый набожный человек из всех, кого она когда-либо знала.
— Но говорят, что он не всегда был хорошим человеком, — пояснила она. — Когда он был молод, он даже не верил в Бога. Он был довольно буйным, как говорят. Потом что-то случилось, и он в одночасье изменился.
— И что же случилось? — спросила я.
Тётя сказала, что не знает.
— Ладно, сказала я, — я это выясню!
Поэтому на следующий день я отправилась в дом этого человека, чтобы обо всём расспросить его самого. Может быть, будь я постарше или помладше, я бы не решилась проявить подобное любопытство. Но этот человек произвёл на меня сильное впечатление, и мне даже в голову не пришло, что он может не захотеть отвечать на мои вопросы.
Я застала его сидящим на крыльце домика, в котором он жил один. На коленях у него лежала открытая Библия. Он поздоровался и улыбнулся. Я представилась и сказала, что гостья в их городке. А потом, наконец, немного смутилась из-за своего непрошеного визита.
— Мне сказали, — начала я, — что раньше вы не верили в Бога, а потом вдруг изменились в одночасье. Но никто не знает, почему. Это что, секрет?
— Нет, не секрет, — сказал он.
Мои робость и смущение улетучились.
Он начал:
— Всё это случилось, когда мне было 25. Моя мать, как и многие матери, была очень неравнодушна к ребёнку, который доставлял ей больше всех проблем. В нашей семье таким ребёнком был я. Когда я написал, что скоро приеду домой, она вспомнила, что мне нравится куриный суп с клёцками, и купила курицу, намереваясь приготовить её, когда я приеду. Это была живая курица, потому что тогда нельзя было купить кур, готовых сразу проследовать в кастрюлю, каких продают сейчас. У меня была десятилетняя сестра. Он была забавная малышка, всегда дружила с животными. Одно время у неё была ручная ворона. В другой раз — ящерица. Так вот, когда эта курица появилась в доме, сестрёнка сразу же начала приручать её. Я должен был догадаться, что так случится, но даже не подумал об этом.
Мама тоже должна была это понимать, но она была женщина практичная. Она купила курицу, чтобы приготовить её, и не рассматривала эту птицу ни в каком другом качестве. — Он глубоко вздохнул.
— Сейчас я могу понять ту боль, которую испытала сестра, когда услышала, что курицу зарежут. Будучи замкнутой девочкой, она не сказала никому ни слова. Когда вечером я приехал домой, она встретила меня тепло, но не думаю, чтобы хоть сколько-то спала в ту ночь. Засыпая, я слышал, как она ворочается и беспокойно мечется в своей постели. Один раз она встала и вышла из дома. Позже я узнал, что она ходила прощаться со своей питомицей.
Наступило утро, пора было завтракать, — продолжил он. — Мама велела мне поймать курицу и отрубить ей голову. Потом ещё нужно было разделать её и охладить, перед тем как готовить. Когда я взял курицу, то поразился тому, какая она ручная, но она всё же выражала криком своё возмущение, когда я нёс её за ноги на плаху.
Он сделал паузу и с трудом сглотнул, словно рассказывать дальше было трудно.
— Я положил её головой на камень и взял топор. Высоко занёс его, нацелил на шею и стал опускать с большой силой. Вдруг раздался крик, и сестрёнка, бросившись вперёд, закрыла собой эту курицу, оказавшись прямо под падающим топором. У меня не было времени подумать, не было времени что-нибудь сделать.. — Теперь он почти шептал. — Никакая земная сила не могла бы предотвратить удар этого острого лезвия, которое рассекло бы мою сестру. Но топор не опустился!
Он замолк и морщинистыми руками прижал к себе Библию.
— В тот момент, — продолжил он, — только Бог помог удержать топор от удара и с силой отшвырнуть его назад, где он упал, никому не причинив вреда. В тот самый момент я понял, что есть Бог и что Он спас и мою сестру, и меня. И потому я изменился — не в одночасье. Я изменился гораздо быстрее — в одно мгновение!
У меня в глазах стояли слёзы. Он это видел.
— Да, — сказал он, — от этого хочется плакать. Именно это я и сделал, когда обнял рыдающую сестру и упал с нею на землю. — Он слегка улыбнулся. — А эта глупая курица топталась там, кудахтала и склёвывала слезинки с наших лиц.
Я глубоко вздохнула:
— Так вы не зарубили ту курицу в конце концов? — спросила я.
— Зарубить её?! — воскликнул он. — Я бы скорее ходил голодным всю оставшуюся жизнь, чем убил бы её. Тогда мы ели макароны с сыром, — на этот раз его улыбка была весёлой. — И я до сих пор помню, какие они были вкусные.
Я поблагодарила его за рассказ и ушла, дивясь тому, какими путями Бог являет Свою милость к нам, людям.
По книге «Незаслуженная милость» ( с сокращением)
из серии «Невыдуманные истории»
Взято с сайта: sokrsokr.net #СокрытоеСокровище #sokrsokr
Автор Виталий Иванов.
KAYZEN
Все комментарии
Автора
1 год назад
И вот зажил Скобелев нудной и бездеятельной жизнью. Царская немилость от него многих светских друзей оттолкнула. Развлекался он как мог. Гулял по набережной и в Летнем саду, ездил слушать почтамтских певчих и сам подтягивал верным баском, писал свои мемуары и повести. В эту же пору ему кто-то подарил большого зеленого попугая, который потом своим разговорным талантом прославился на весь Петербург. От нечего делать Скобелев учил этого попугая разным словечкам и изречениям. Но какая же утеха для гордого и горячего духа учение попугая, или почтамтские певчие, или, скажем, литература? Стал Иван Никитич хмуриться, скучать, раздражаться.
И вот как-то утром вышел он прогуляться на Английскую набережную. А навстречу ему государь. Идет пешком, быстрыми шагами. Пелерина развевается. На каске реют разноцветные перья. Иван Никитич, как полагается по уставу, сошел с тротуара, стал во фронт, фуражку снял. «А! Здравствуй, Скобелев. Что это тебя не видно, не слышно?» — «Так и так. ваше величество, сижу все дома, размышляю и никак не могу доискаться, за что лишен монаршей милости». — «Вот ты как? Хорошо же.
С завтрева упрячу тебя в крепость». — «Вашему величеству, конечно, виднее, что я заслужил за мою службу престолу и родине». — «Молчи, молчи, грубиян. Прощай. Завтра жди». — «Слушаю, ваше величество».
И правда упрятал: на другое же утро получил Иван Никитич личное назначение от государя: быть ему комендантом Петропавловской крепости. Пост видный, почетный и спокойный. До конца своих дней оставался Скобелев в этой должности, каждую весну после ледохода переплывал на лодке через Неву, открывая навигацию, и ежедневно в полдень палил из пушки, чтобы все жители Питера знали, что наступил адмиральский час, когда надо проверять часы и пить водку с соленой закуской.
В Петропавловской крепости Однорукий комендант повел жизнь тихую и единообразную — нынче говорят меланхолическую, — ибо вскоре скончалась его горячо любимая супруга. Да и сам комендант, — хотя в нем и сидело двадцать средних человеческих жизней, — дожил до того предела, когда время охлаждает самый пылкий военный нрав, а почетные раны и увечья дают себя знать по ночам, напоминая о смертном часе.
Вернувшись от ранней обедни, Иван Никитич обыкновенно кушал, не торопясь, кофе: по скоромным дням — с топлеными сливками, по постным — с ложечкой рома. Попугай в этот час выпускался из клетки и свободно разгуливал по кабинету.
Очень он любил присесть к своему коменданту на плечо. Присядет, и трется головкой о комендантову щеку, и тянется кривым клювом в чашку. И хитрый был попрошайка: чтобы подольститься, возьмет и начнет передразнивать смену караула или рапорт дежурного офицера, а то голосом самого Ивана Никитича проговорит целый кусок из его утренней молитвы. Коменданту все это очень нравилось. Чесал он попугаю шейку и угощал его на отдельном блюдечке сахаром или сухарем, смоченным в кофе.
Нужно также сказать, что было у Скобелева, в промежутках между делами службы, одно приватное занятие, весьма важное и таинственное. Давным-давно завел он себе особую огромную тетрадь, размером с церковную Библию екатерининских времен, в переплете из толстой телячьей кожи и с тяжелой золотой застежкой, которая запиралась на ключ. Ключ же этот Иван Никитич носил на шейной крестовой цепочке. И вот, когда выдавалась свободная или вдохновенная минутка, отпирал Однорукий комендант своими культяпками книгу и писал в ней с большим тщанием, прилежно и углубленно. Окончивши же писать, опять аккуратно запирал. Никому не было известно, какие высокие сюжеты и важные размышления наполняли эту книжищу, и никто не видал ее раскрытой или незапертой. Кроме, конечно, попугая.
Но пришлось однажды так, что в одно утро, когда комендант, понежничав с приятелем попугаем, раскрыл уже свою серьезную книгу, — его вдруг спешно позвали по какому-то неотложному делу государственной значительности. И столь дело было торопливо, что впервые позабыл Иван Никитич о ключике и о застежке. Выбежал, оставив книгу за столом развернутой.
Сделал он, что ему полагалось, отдал, какие нужно, распоряжения, возвращается в кабинет и — о, ужас, что же он видит! Попугай, удобно примостившись на столе, уже успел выдрать из таинственной книги десятка полтора листов, захватил их в лапу и нещадно дерет своим жестким острым клювом на мелкие куски. Тут комендант сверхъестественно вспылил. Схватил своей изуродованной рукой линейку и на попугая! Попугай в страшном перепуге на этажерку, комендант за ним. Попугай на комод, на лампу, на карниз, на портрет государев, на кресло, куда придется — комендант все его догоняет. Наконец забился под диван, к самой стене. Иван Никитич на карачках елозит по полу, изогнувшись, шарит линейкой под диваном и кричит: «Выходи, покажись, мерзавец, сейчас я тебя исколочу, негодяя!» А попугай от смертельного страха принялся вдруг лепетать, что ему первое попало в голову: «Молитвами святых отец наших, боже, милостив буди мне, грешному».
Ну, тут отошло комендантово сердце, отхлынул гнев от грудей. «Ладно уж, вылезай, подлец этакой. Бить тебя не стану, а иначе накажу. Ты попомнишь, как портить книги!» Велел принести себе гуммиарабику, прозрачной бумаги и приказал, чтобы гретые утюги всегда были готовы. И много дней он утюжил, приглаживал и склеивал разодранные попугаем в клочки рукописные страницы. Попугай же в эти дни был оставлен без кофе, без сухарей и без сахара. Уж как он заискивал, как подольщался. То закричит: «Шай! На кра-ул!», то «Отче наш» бормотать начнет. Скобелев только возьмет и постучит своими обрубками о твердый телячий переплет: «Помни, прохвост, как важные бумаги рвать!..» Ну, потом, конечно, простил... Только уж больше не забывал о ключике и застежке.
Второй случай с попугаем был посерьезнее, и тут перепугался не один попка, но и сам неустрашимый Однорукий комендант.
Государь Николай Павлович весьма часто посещал Петропавловскую крепость и ее собор — усыпальницу русских императоров. И каждый раз, встречаемый и провожаемый комендантом, государь непременно заходил к нему на несколько минут для деловых или просто приятных разговоров, потому что, после прежней немилости, стал он особо любить и жаловать Ивана Никитича. И попугая государь тоже очень хорошо знал.
Так вот, чтобы сделать лестный сюрприз своему императору и благодетелю, обучил Однорукий комендант своего попку отвечать на царские приветствия и вопросы. Николаю Павловичу эта шутка весьма понравилась и никогда не уставала забавлять его внимание. Только, бывало, изволит войти в комендантов кабинет, с аналоем пред образом и узкой холщовой походной кроватью в углу, сейчас же к попке своим могущественным голосом: «Здорово, попка!» А тот: «Здравия желаем, ваше императорское величество!» — «Кто я?» — «Государь и самодержец всея России!» И всегда смеяться добродушно изволил Николай Павлович. Но только раз приехал государь в крепость совсем в тяжелом расположении духа. Равнодушно поздоровался с караулом, рассеянно выслушал обедню. Погода, что ли, была такая особенно гадкая, петербургская, или дела отечественные не веселили... неизвестно. После обедни, по обыкновению, зашел к коменданту. Увидел попугая. И, больше по привычке, сказал ему: «Здравствуй, попка!» А попугай тоже в этот день находился, верно, в расстроенных чувствах, сидел кислый, сгорбившись, распушив перья. Ни слова на царское приветствие. Государь опять: «Здорово, попка». Тот опять молчит. Тогда государь для разнообразия изменил обращение. Спрашивает: «Кто я?» А попугай совсем из другого репертуара возьми да и брякни явственно: «Дур-рак!» Ивана Никитича, точно пороховую бочку, взорвало. Позор-то какой! Рванулся на попугая: «Голову оторву!» И давай за ним гоняться по кабинету: «Убью! своими собственными руками задушу подлую скотину! У меня в доме! Моему государю!
Не уйдешь ты, гадина, от моей руки!..» Император уж сам стал его успокаивать: «Оставь, Скобелев. Птица — тварь неразумная. Грех ее убивать. Оставь».
Но куда! «Нет уж, ваше величество, позвольте мне в первый и единственный раз вашей воли ослушаться. Этого разбойника мне моя христианская совесть приказывает уничтожить. Эй, кто там, денщики, вестовые, драбанты! Дайте мне мой заряженный кухенрейторовский новый пистолет. Он в соседней комнате на ковре висит. Обязан я убить подлого этого попугая».
Но Николай Павлович его наконец утихомирил.
«Не трогай птицу, храбрый Однорукий комендант. Я тебе скажу, что его голосом сам бог говорил. Он правду выразил, сказав, что я дурак. Нынче за обедней я совсем не о молитве думал и больше полагался на собственные измышления, чем на божескую помощь... Не убивай же этого попугая...» Так и спас государь попугаеву жизнь. И попугай не только пережил своего доброго и вспыльчивого хозяина, но еще прожил, после его смерти, сорок лет в скобелевском доме на Английской набережной. Дальше его судьба потерялась из преданий.
А. И. Куприн, Однорукий комендант
Сто тысяч лет мы не были в кино, чтоб тёмный зал и плюшевые кресла, ворчливый шёпот слева "не канон", "её ж убили, почему воскресла?"
Сто тысяч лет не выходили в мир реальный из придуманной картинки.
С машинами, атлантами, людьми.
С субтитрами реклам.
Одним ботинком.
И кто-то в лужу обронил блокнот, а кто-то потерял уже и веру.
Осенний свет приходит под окно показывать прекрасную премьеру: рябину, жёлудь, толстых голубей, наушники и мокрые кроссовки.
Здесь, в городе, сюжеты о тебе, ты в главной роли (думаешь — в массовке).
Стекают горлом водосточных труб все небеса, свинцовые как гири. И ты пока настолько мал и глуп, чтоб оценить масштаб драматургии, чтоб оценить, как полон твой стакан, и реквизит, что древний, словно ящер.
Сентябрьский ветер — трикстер, шут, аркан — нашёптывает: ты не настоящий.
Вот где-то за бамбуковым столом или в стране жирафа и гепарда сидит пират, глотает тёмный ром, и у пиратской обуви нет пары. Японец ловит скользкого угря, в суп добавляет водоросли нори.
На всей земле премьера сентября, кино про листья, и оно цветное. Его посмотрим, зиму переждём, прибавим громче звук — весну разбудим.
Стоит Довлатов, плачет под дождём, лениво дождь стучит на "Ундервуде".
А где-то, в глотку всем нам якоря, с солёным матерком и стуком дробным, пират штурмует дальние моря. В одном ботинке очень неудобно.
Уснул, придумав сны, библиофил.
Нечёткий кадр, туман сбивает резкость. Представь — о нас однажды сняли фильм. Хотели, чтобы фильм был интересным.
Наталья Захарцева
2021г.