Сама виновата

Матрёна ненавидела своё имя, и всё время задавалась вопросом: почему родители не назвали её Лена, Наташа, ну или Соня? Всякий раз, когда кто-либо произносил его, девочка так и представляла себе толстую даму, в высшей степени не симпатичную, не изящную и вообще какую-то доисторическую особу. Но родители были в восторге. «Матрона, Матрёна — это очень достойное имя, — говорила мама, — Оно означает «госпожа», «почтенная дама». А почему так назвали? Да Бог его знает, почему. Захотелось так. И вообще не задавай глупых вопросов, отличное имя!»
Но девочка продолжала расстраиваться…
Когда она подросла и пошла в школу, то стало ещё хуже. Дети дразнили Матрёну, и к ней накрепко прицепилось прозвище «Тётя Мотя». Характер у неё был очень мягкий. Даже слишком. Постоять за себя не могла, да и не стремилась. Просто тихо плакала в углу.
А ещё с самого раннего детства во всех своих несчастьях и неудачах девочка привыкла винить только себя. И в этом немалую роль сыграло строгое воспитание родителей. Обожглась — не реви, сама виновата, говорили же, не трогай утюг. Споткнулась — сама виновата, ворон считала, и нечего реветь. На урок опоздала, проспала — сонная тетеря. Сама виновата, надо лучше стараться, надо ещё лучше всё делать!
И Матрёна, со своим мягким характером и природной добротой, подумав, соглашалась про себя с такими доводами. «А ведь и правда виновата, — думала девочка. Надо было стараться. Чтобы похвалили».
Ах, как ей хотелось услышать, как мама скажет: «Вот Матрёнка-то молодец. Лучшая девочка!». Но пока мама хвалила только других. Что Лена молодец, учится на одни пятерки, что Наташа умница, маме помогает. Что соседский сын Дима самостоятельный… Матрёна молчала. Она тоже училась хорошо и помогала. Но, видимо, недостаточно хорошо — думала девочка. Надо лучше стараться, чтобы услышать, наконец, заветные слова в свой адрес.
Однажды они всей семьёй смотрели передачу по телевизору, где выступали дети. Одна девочка очень хорошо исполняла песню, родители смотрели и восхищались ею, а Матрёна возьми да скажи, что, мол, я тоже могу петь. И так тоже смогу. Мама отвлеклась от экрана и говорит, нет, что ты. Так ты не сможешь. Тут голос нужен, талант. А у тебя его нету. «Но я могу, правда!» — настаивала девочка.
И она действительно имела хороший слух и голос, пела в школьном хоре, может, звезд с неба не хватала, но и не совсем уж бесталанная. Родители редко ходили в школу и не интересовались особо её успехами и даже не знали, наверное, о хоре. Вот и сказали ей, что так спеть она точно не сможет и пусть не говорит глупости. Нет у неё способностей к пению. И пусть она не выдумывает, а идёт лучше, вон, уроки делать и стараться… И Матрёна шла. И делала. И старалась, старалась, старалась...
У родителей, кроме Матрёны был ещё сын старший, вот уж кто раздолбай настоящий. Учиться не хотел, по дому ничего не делал, чего не скажешь про Матрёну. Со школы придёт, полы вымоет, бельё кой-какое замочит и постирает. Руками, в тазу, с хозяйственным мылом. Время было советское, машинки стиральные не у всех дома были. Приходилось на руках стирать. Цветы польёт, шторы повесит, ковёр почистит.
Вот и старалась, помогала Матрёна. А ну как мама придёт с работы и похвалит? Но мама уставала так, что не до похвалы было. Придёт, а тут брат бездельничает. Двойку получил, штаны порвал. Куча забот. «Как хорошо, Матренка, хоть с тобой никаких забот, — вздыхая, говорили родители, — Пятёрку получила, полы помыла, уроки выучила. А теперь вон, погладь ещё бельё, а то маме некогда». И девочка принималась за глаженье… Замечательно-незаметный ребёнок, не доставляющий никаких хлопот.
Иногда Матрёне казалось, что она живёт какой-то не настоящей жизнью, и что когда-то она начнется, но не сейчас, сейчас только репетиция. А у брата жизнь настоящая, вот прямо ключом бьёт, и страсти кипят не шуточные, все только о нём и говорят и вокруг него суетятся. То проблемы какие-то, то приятные хлопоты. Школу закончил кое-как, родители голову ломали, куда-бы его пристроить. Репетиторов нанимали, чтоб экзамены сдал. Поступил кое-как, окончил, кое-как. Жениться надумал. Тоже родители с ног сбились чтобы устроить наилучшую свадьбу, не ударить в грязь лицом перед новыми родственниками.
А параллельно с этими событиями Матрёна тихо закончила школу с золотой медалью и сама поступила в институт. Саму медаль, правда, ей не дали. Что-то там опоздали подать, какую-то бумагу в гороно и вот. Только похвальный лист выдали. Просто родителям надо было в школу пойти, устроить скандал, да вот незадача, как раз свадьба намечалась у брата, не до этого было… Ну, ничего. Сходила по-тихому на выпускной, принесла аттестат с «пятёрками», получила дежурный кивок от родителей и ладно...
***
— Мам! Дай денег, мы в кино пойдём!
— Юля! Ну, какое кино? Тебе уроки надо делать. И потом, я давала тебе на этой неделе пятьсот рублей. Уже нету?
— Так и скажи, что не дашь, у отца попрошу,— процедила сквозь зубы Юля и, хлопнув дверью, ушла на улицу.
— Телефон-то взяла? — только и успела прокричать из кухни Матрёна, но дочь её уже не слышала.
Зазвонил телефон. На экранчике высветилась фотография мужа. Улыбающийся, некогда любящий и самый лучший… Матрёна взяла трубку.
— Задержишься?.. Почему?.. А отложить никак нельзя?.. Мы же с тобой собирались вместе поужинать где-нибудь. Не хочешь? Ты же обещал! Что, не начинай? Я три раза тебе напоминала, что у нас годовщина свадьбы…
Короткие гудки. Муж бросил трубку. Что произошло за эти годы? Что изменилось? Куда делись прежние чувства? «Сама виновата», — как злое заклинание стучало в голове и преследовало её на протяжении всей жизни. Родителей уж давно не было. А эта фраза накрепко впечаталась Матрёне в голову. Конечно, она виновата. А кто ещё? Дочь ведь она разбаловала. Единственный очень желанный ребёнок. Всё ей, всё для неё. Выросла и теперь на мать огрызается. Ничего не спроси. Приходит молча, наушники надевает, и не подойдёшь к ней. А разговаривает только тогда, когда нужно ей что-то. Например, как сегодня: деньги на кино…
А муж? Тоже сама виновата, что так относится... Сергей, первый красавец курса. Все девчонки сохли по нему. А Матрёна — красотка, с точёной фигуркой, умница, даже не думала о парнях. Училась, хотела себе хорошее будущее обеспечить. Вот это и сыграло роль, что не сохла она по нему и не вздыхала, а даже не замечала, занятая учебой. Задело такое отношение парня. Как так? Все девчонки сами напрашиваются, а эта отнекивается от него и говорит, что некогда ей гулять, к курсовой готовиться надо… Ходил-ходил за ней и в конце концов удалось пригласить девушку на свидание. Покорил он Матрёну своей настойчивостью и терпением.
По окончании института поженились. Жили хорошо, дружно. Оба работу хорошую нашли, на квартиру потихоньку накопили, только вот о детях мечтали, а всё никак. Точнее, Сергей не очень-то мечтал, а Матрёна переживала. И вот, долгожданная беременность. Родилась дочка, солнышко и свет в окошке. И стала Матрёна всё свободное время ей посвящать. А муж… Муж налево начал поглядывать. Любая женщина чувствует это, даже когда не знает. И Матрёна чувствовала. А он даже не особо-то и скрывал в последнее время. Вот как сегодня. Просто сообщил, что не придёт на ужин. А они ведь договорились отметить годовщину свадьбы.
Из раздумий её вывел телефонный звонок. Неизвестный номер.
— Алло…
— Ваш муж у меня. И он к вам больше не вернётся. Только не надо его преследовать и названивать. Сам он не может никак решиться и рассказать о нас. Вот я и звоню. Завтра он приедет и заберёт вещи, — нагло произнёс женский голос.
Матрёна так и застыла с трубкой в руках. И долго слушала тишину, после того, как невидимая собеседница отсоединилась. Слёз не было. А что? «Сама виновата», — привычно подумала она…
***
Муж пришёл забирать вещи рано утром. Был выходной день. Матрёна даже спрашивать ничего не стала, ушла на кухню, села на стул и уставилась невидящим взглядом в одну точку. Муж только и ждал, чтобы она завела неприятный разговор, чтобы был повод накричать на неё и уйти, хлопнув дверью, но нет. Повода не последовало. Зато вышла из своей комнаты дочь и, узнав, в чём дело, повернулась и заявила Матрёне: «Я ухожу с ним!» Как будто знала, что причинит боль и именно хотела намеренно сделать больнее.
«Иди-иди, — устало подумала женщина, — Очень тебя там ждут…»
Когда за мужем и дочерью закрылась дверь, стало тихо-тихо. Только часы на стене отсчитывали секунды.
«Ну вот, — думала Матрёна, — Осталась я одна. И кому были нужны мои старания, зачем я всё время старалась? Сначала стремилась быть самой лучшей дочерью, потом ученицей, потом студенткой, потом самой лучшей женой и матерью… А они ушли, хлопнув дверью. Я ничего не значу для них. Ровным счётом ни-че-го. А что в моей жизни? Что у меня осталось? Я когда-нибудь делала что-то для себя?»
Перед мысленным взором проплывали картины. Она вспоминала, как мечтала заняться пением, но родители считали, что у неё нет таланта, она просила купить пианино, но родители объяснили, что места для него в квартире нет. Она хотела заниматься художественной гимнастикой, но занятия проходили далеко, нужно было три раза в неделю ходить туда через лес и один раз, когда они возвращались затемно поле занятий и чуть не заблудились, мама сказала, что гимнастику продолжать больше не будем. А ещё Матрёна очень любила рисовать. Но это так, для души, несерьёзно, да и некогда вечно было…
***
— Матрён, пойдём с нами на восточные танцы! Или ты опять занята и не можешь? — подруга Вера прицепилась к ней сразу же, как только она пришла на работу и сняла пальто, — Мы втроём решили записаться. Инга вон, всех заинтересовала. Говорит, что месяц ходит и ей жутко нравится. Соглашайся, соглашайся!— Вера умоляюще смотрела в глаза Матрёне.
Женщина на секунду задумалась, хотела привычно отказаться, ведь дома столько дел, а потом вспомнила, что теперь она одна, и вместо того, чтобы расстроиться, вдруг почувствовала такую лёгкость, как будто крылья за спиной выросли. Она решительно тряхнула головой, и сама не ожидая от себя выпалила:
— А давай! Когда первое занятие?
Когда Матрёна произнесла эти слова, то вдруг ощутила, что она принадлежит самой себе и ей больше не нужно ничего ни кому доказывать, и стараться быть лучше, чем есть на самом деле. Что можно не опасаться быть не правильно понятой окружающими, и сделать что-то не так, можно не думать обо всём этом, а просто быть собой и получать от этого удовольствие…
автор ©️Жанна Шинелева.
Сегодня, для ещё большего разнообразия, поделимся с вами позитивной историей о человеке, у которого, кажется, все было хорошо.
Клара Адамс (1884-1971) из Цинциннати была родом из семьи немцев. В юности она училась музыке, а потом вышла замуж за американского дельца на 40 лет ее старше. В 1929 году он любезно оставил ее обеспеченной вдовой. А чем заняться, она уже знала. Больше всего она любила летать. Но она не собиралась становиться пилотом или конструктором, ее вполне устраивала роль пассажирки.
В 1914 года она была первой пассажиркой гидросамолета Thomas.
Она была первой пассажиркой коммерческих рейсов через Тихий океан (Нью-Йорк - Бермуды, Сан-Франциско - Новая Зеландия).
Первой пролетела на немецкой пассажирской летающей лодке Дорнье Do X из Нью-Йорка в Рио де Жанейро.
Маршал фон Гинденбург (ее дальний родственник) специально познакомил ее с Хьюго Эккенером, а тот пригласил Клару полетать на дирижабле LZ-126.
Она была первой пассажиркой дирижабля Граф Цеппелин в 1928 году.
Одной из 11 женщин на борту во время первого полета дирижабля Гинденбург. А когда Гинденбург сгорел, она немедленно купила билет на следующий намечавшийся рейс, чтобы поддержать летную индустрию.
В 1939 году она поставила неофициальный рекорд, совершив пассажирское кругосветное путешествие за 16 дней и 19 часов, покрыв 24 609 миль (за свой счет, как обычно). Она вернулась в Нью-Йорк в костюме из китайского шелка, купленном в Гонконге, соломенной шляпке из Панамы, купленной в Рангуне (Бирма), отправилась на Международную ярмарку и сказала: "Как видите, у меня на голове нет ни единого седого волоска, значит, полеты безопасны".
Она дружила со многими пилотами, включая и первых авиатрис, таких как Амелия Эрхарт, Марджори Стинсон, Элис Маккей Брайант, Теодора Раше.
Первый рейс по-английски называется "maiden flight", а Клару называли "maiden of maiden flights".
Когда она начинала свои полеты, никто не был уверен в том, что перевозить обычных людей по их обычным делам - стоящая и реалистичная цель авиации. Так что Клара Адамс и правда много сделала для пассажирских перевозок, поскольку она не просто летала в свое удовольствие, она еще всем и всюду рассказывала о своих впечатлениях и делала это намеренно.
После Второй мировой войны полеты все еще были роскошью, но стали куда более доступны, так что Адамс уже не надо было никого уговаривать. Но она продолжала поддерживать авиацию всю свою жизнь, выступая с лекциями, раздавая автографы и интервью.
— Доброе утро, Маша! — говорит она и улыбается.
Ее зовут Вера, и я ее люблю. Она болеет. Поэтому мне грустно и страшно. В последнее время она похудела, постарела и как-то словно выцвела.
Даже ее улыбка, такая родная и светлая раньше, сейчас превратилась в слабую блеклую тень радости...
Она старается для меня. А я должна постараться для нее. Поэтому я встаю ей навстречу и играю радость. Хотя сердце дрожит от тревоги за нее. Я ведь знаю, что ей больно. Чувствую.
Мы вместе сидим на кухне, смотрим, как рождается утро, и думаем: я о ней, она обо мне.
— Машка, не бойся, — уговаривает она. — А то мне тоже становится страшно. Как ты здесь будешь одна? В этом мире? Ты же не привыкла к одиночеству.
Она смотрит на меня и ждет, что я ее успокою. А я не могу. Потому что я тоже не знаю, как буду жить без нее.
— Я поговорю с хорошими людьми. Они помогут. Конечно, помогут, — убеждает она не то меня, не то себя...
*****
Хорошие люди приходят, навещают ее. Они ей сочувствуют, жалеют, говорят много слов. Но когда речь заходит обо мне, они замолкают и прячут глаза. Они не хотят меня.
Сегодня пришла ее дочка:
— Как ты, мамочка? Может, для тебя что-нибудь сделать? Чем-то помочь?
И тогда Вера решается, просит:
— Машу не бросай, когда я... Когда все кончится. Я знаю, твой муж против. Но, может, ты с ним поговоришь?
Дочка отворачивается. Ей плохо, она не хочет слышать про это «когда все кончится». Но она берет себя в руки – маму нельзя расстраивать:
— Мама, ну чего ты сегодня? Не нагнетай.
Дочка бодрится. Но мою Веру не обманывает этот натужный оптимизм. Она все про себя знает. И я знаю, хоть и не хочу знать.
Она требует ответа:
— Обещай!
Дочка мнется, отводит взгляд. Ей неудобно сказать «нет», но и сказать «да» она не может. Потому что сейчас не время врать.
Дочь Веры тоже не хочет меня. И с мужем говорить не хочет. Ведь заранее известно, что он ответит. Она не знает, как сказать об этом маме. Ведь та смотрит с такой надеждой.
— Я не брошу, — говорит она наконец. — К себе не возьму, конечно. Ты же знаешь моего Валеру... Но я постараюсь найти для нее доброго человека. Обещаю.
Вера вздыхает, но мирится с неизбежным. Может, так и лучше. Пусть будет чужой, зато хороший. Главное, что дочь пообещала.
*****
Сегодня Веру увезли в больницу. А я плачу. Ничего не могу с собой поделать, кричу криком. Потому что знаю – она больше не вернется.
Верина соседка, баба Зина, утешает меня:
— Машенька, ну не рви ты сердце. Может, все еще образуется... Нужно надеяться на лучшее.
Я хочу надеяться. Очень хочу, но не получается.
Баба Зина наклоняется ко мне и гладит по голове. Она больше ничего не говорит. Наверное, понимает, что слова пусты и бесполезны.
Я ей благодарна. Так благодарна, что утыкаюсь носом в ее колени и затихаю. Слезы кончились, крик иссяк...
*****
Я оказалась права, Вера не вернулась. Ее жизнь кончилась там, далеко от меня. Мне плохо от того, что я не смогла ее проводить. Меня не пустили.
Теперь я лежу пластом и наблюдаю, как в квартиру один за другим приходят печальные люди. Они скорбят. Так сказала баба Зина. Вокруг так много черного. Черные одежды, потемневшие лица, тихие, словно падающие в вату, слова...
Меня не замечают. Наверное, потому что я тоже черная...
Я теряюсь в этом глухом черном горьком мире. Лежу невидимая, неслышная и пустая. Даже слезы кончились, вылились. Ничего не осталось.
Баба Зина вспоминает про меня. Насыпает что-то в мою миску, наливает воды. Мне не надо. Я не хочу. Ничего не хочу. А она просит:
— Ну ты хоть попей, Машенька. Горемыка ты моя...
Я делаю пару глотков. Мне почему-то жаль бабу Зину. Она грустит так искренне. Я знаю, они дружили с Верой. И вот Вера ушла. А мы с бабой Зиной остались в этой квартире, укутанной в черное, чтобы проводить ее.
Баба Зина садится на табуретку, смотрит мне в глаза и говорит:
— Как бы я хотела, чтобы ты жила со мной, Машенька. Но не получится. Мой зять выставит нас из дома обеих. Ну ничего, Верина дочка что-нибудь придумает. Она ведь обещала...
*****
Верину дочь зовут Люда. Она честная. Раз обещала матери, значит выполнит: пристроит меня. Она сама мне сказала.
А еще сказала, что это трудно:
— Нет желающих на тебя, Мария. Не удивительно, конечно. Ты же у нас «дворянка». Большая, лохматая, не очень молодая, и не очень красивая. Чего ты на меня так смотришь? Это же правда...
А я просто смотрю. Наверное, Люда права. Я не знаю. Для Веры я была самой красивой. А вот для остальных, может, и нет.
— Ладно, еще один желающий есть на тебя. Если он откажется... Не знаю я, что делать, если так случится. В приют отправишься.
Ну не смотри ты на меня так. Я же стараюсь! Я разве виновата, что никому ты не нужна такая...
Зря она так. Я же никого не виню. Похоже, она сама себе простить не может, что не сумела найти для меня хорошего человека. Ей стыдно перед моей Верой.
Но что тут поделаешь? Ничего! У нее семья, муж, свои планы. Она ничего не должна мне.
*****
Приют вовсе не похож на дом. Это пристанище для тех, кому совсем некуда идти. Для брошенных, забытых, ненужных...
Я теперь среди них. Смотрю на мир через решетку, словно преступница.
Мое преступление в том, что я черная, лохматая, немолодая и некрасивая дворняга. Других преступлений я не совершала. Но и этого достаточно, чтобы я оказалась здесь.
Хотя здесь все же лучше, чем на улице. Крыша над головой есть, кормят, гулять выпускают. Дворик для прогулок маленький, огороженный сеткой-рабицей пятачок земли. Есть полоска травы, пара чахлых деревьев.
Иногда к нам приходят волонтеры. Я выучила это слово. Сначала не могла запомнить. Называла их «волентеры». Потому что они выводят нас на волю.
Мы выходим за приютские ворота в мир. Там все так же, как было раньше: люди, машины, деревья, трава. Только для меня там больше нет места. Мне туда можно только с волонтером. Не каждый день. Но я не ропщу.
Иногда к нам приходят в гости потенциальные хозяева. Они выбирают. Решают, кого из нас осчастливить. Кому подарить дом. Меня они не замечают. Люди хотят других. Молодых, симпатичных, миниатюрных. Я не такая...
Поэтому я сижу в углу и наблюдаю. К моей клетке никто не подходит. Я не в обиде. Разве можно обижаться на нелюбовь?
Время в приюте идет медленно. Оно словно тягучая, безвкусная жвачка. Тянется из утра в вечер. Ползет еле-еле. Лениво и скучно.
Может, только у меня так? Потому что я ничего не жду? Просто проживаю день за днем непонятно зачем. Ведь ясно же, что второй Веры в этом мире для меня нет.
*****
Сегодня случилось удивительное: к моей клетке подошла девушка. Наверное, ошиблась... Но нет, она действительно ко мне!
— Как ее зовут? — это она про меня спрашивает.
Ей отвечают.
— Мария? Красиво. Ей очень идет.
Я изумлена. Надо же, во мне есть что-то красивое? Пусть всего лишь имя. Я смотрю на девушку с благодарностью. Оказывается, это приятно, когда тебя хвалят. А я и забыла.
— Можно, я ее возьму на прогулку? Сделаю ее главной героиней статьи про ваш приют, пофотографирую. Давно она у вас? Три года?
Подумать страшно: я уже три года здесь. Совсем потеряла счет времени. Хотя это неудивительно. Ведь дни в приюте так похожи один на другой.
— Мария, ты пойдешь со мной? — спрашивает девушка и улыбается мне.
Я согласна! Согласна. Мой хвост вспоминает давно позабытые движения: влево-вправо, вправо-влево!
Меня наряжают в амуницию, и мы выходим за ворота. Идем по аллее. Мимо проносится велосипедист, звякает звонок. Я приседаю – не ожидала.
— Маша, не бойся.
Голос у моей девушки добрый, рука теплая и ласковая. Она проходится по моей спине. И какая-то позабытая радость ворочается в душе. Мы идем дальше.
Вот и парк, почти лес. Я рада. Приплясываю на поводке. Хвост уже совсем освоился с внезапным счастьем: гуляет туда-сюда.
— Ну вот, Машенька, здесь мы с тобой и остановимся. Народу нет, никому мы не помешаем. Ой, а я же тебе и не представилась. Меня Вера зовут, — говорит девушка.
Я удивленно смотрю на нее:
«Вера? Не может быть! Вторая прекрасная Вера в моей жизни?»
*****
Для меня все изменилось: приют, время, мысли. Я просыпаюсь теперь и думаю:
«А в моем приюте вовсе не плохо. И дни бегут! Спешат цветные и радостные».
Я жду Веру. И она приходит ко мне. Часто, почти каждый день. Мы гуляем, играем, разговариваем. Вернее, она говорит, а я слушаю, внемлю.
А сегодня она сказала такое, что я даже остановилась, замерла, боясь поверить:
— Мария, ты нынче последний день в приюте. Попрощайся со всеми. Завтра пойдешь домой. Мы теперь с тобой будем всегда вместе.
Я наконец отмираю и лаю. Счастливо, заливисто. Если бы я умела говорить, то я бы закричала: «Я готова! Хоть сейчас готова!»
Впрочем, Вера понимает меня без слов.
— Потерпи, Мария, — строго говорит она. — Завтра будешь дома. Я тебя с мамой познакомлю. Она очень ждет. Нет, правда, ждет. Сначала сомневалась, а сегодня лежанку тебе купила и две миски.
Она не выдерживает серьезный тон: улыбается, обнимает меня. А я готова плясать от восторга. Я встретила свою вторую Веру. Я счастлива. Я подожду до завтра.
Автор АЛЁНА СЛЮСАРЕНКО
Елена Алексеевна медленно поднималась по ступенькам. Она дошла толко до половины лестничного пролета, ведущего на второй этаж и остановилась. Она не устала и не была больна. В другие дни она на одном дыхании легко добиралась до своей однокомнатной квартиры на четвертом этаже. И ничего удивительного - ей ведь месяц назад исполнилось всего двадцать четыре года. Еленой Алексеевной ее звали в проектном институте, где она работала начальником отдела. Для приятелей и соседей она была Леночка, Ленуся, Аленка. А квартиру она получила два года назад, как молодой специалист.
Молодой специалист...
Лена стояла прислонившись к шершавой стене, покрашеной в безобразный темно-серый цвет. Мыслями она была далеко...
Москва... Университет, лекции, библиотеки, контрольные, курсовые... А по вечерам - танцы. На танцплощадке она и познакомилась с Митей. Из несерьезного мероприятия выросли серьезные, сильные отношения. У них была любовь. И были лишними эпитеты: необыкновенная, крепкая, красивая, настоящая и т.д. У них была любовь. Все знали это, да они и не скрывали. Единственный эпитет, который можно употребить - их любовь была чистой. Они не могли жить друг без друга. И только уверенность, что вечером они увидятся и до поздней ночи будут вместе, до времени, когда вахтер в общежитии закрывал дверь, давала силы слушать лекции, ходить на практические занятия - вобщем на рутинные дела.
Удивительно, что они так поздно познакомились. Оказалось, что они учатся в одном университете, на одном курсе, только на разных факультетах. А познакомились на танцах! Они даже жили в одном общежитии. Только Лена была из московского детдома, а Митя приехал из Красноярского края. Там у него остались родители и три сестры. Родители у Димитрия были людьми верующими, и детей воспитали в строгости, любви к Богу, любви к людям и ответственности за каждый поступок. Несмотря на то, что некоторые парни с факультета считали его старомодным, даже немного странным ("такой умный парень - и верующий!"), все-таки Митя пользовался уважением. В парне была такая внутренняя добрая сила, что никому и в голову бы не пришло попрекать его за веру в Бога. Он и физически был силен - высокий, широкоплечий, статный. К тому же он был красив мужской русской красотой - к его волнистым русым волосам очень шли васильковые глаза и смуглая кожа.
- И что ты нашел во мне? - робко спрашивала иногда Лена. - Столько красавиц в Москве, а ты выбрал серую мышку.
- Ты добрая и верная. Любишь по-настоящему, это я сразу почувствовал. Такие как ты никогда не предадут. Это дороже любой красоты. Да и не такая уж ты "серая". Приодеть бы тебя, да не на что. Вот университет закончим, практику отработаем, поженимся. Представляешь, какая ты будешь невеста под венцом? Белое платье, фата... Дальше его фантазии не хватало. Ведь в их доме всегда было уютно, чисто, но небогато. Для того, чтобы одеть его в Москву, пришлось заколоть бычка.
Сейчас Лена вспоминала их встречи, прогулки по вечерней Москве и робкие поцелуи на прощание. Сердце ее сжималось от воспоминаний. Ими она и жила все эти два года, после того, как с московского вокзала поезд увез ее вдаль.
Они никак не могли проститься. Лицо Лены опухло от слез. Она прижималась головой к Митиной широкой груди и плакала навзрыд:
- Почему мы должны расставаться? Я не выдержу. Два года это так много, это вечность, страшная вечность!
- Леночка, дорогая, так нужно. Я ведь еще дальше тебя еду, на Дальний Восток, в глухую деревушку. Мне тоже трудно. Ты мне своими слезами сердце разрываешь! Я люблю тебя, я тоскую по тебе уже сейчас, всегда знай это. Может тогда тебе будет легче.
- Мне не будет легче! Я умру без тебя!
Проводница, глядя на неподдельное горе этих молодых людей, сама обревелась.
И вот минуло два года. Лена жила работой, но главное - ожиданием писем. С работы она ехала "впереди автобуса". Если на остановках было много пассажиров, она нервничала, барабанила пальцами по портфелю повторяя про себя: "Успокойся. Им тоже надо ехать. Скоро буду дома. Осталось еще чуть-чуть". Всякая непредвиденная задержка в дороге или на работе выводила ее из себя. Дни рождения сотрудников были для нее мукой. Нужно было поздравлять, что-то говорить, есть, пить, тогда как душой она была у почтового ящика. Лена представляла почтовый ящик с отверстиями, в которых белел долгожданный конверт. Долгожданный не оттого, что она его долго ждала (Митя писал каждые 3-4 дня), а оттого, КАК ждала. Она с автобуса бегом неслась к подъезду, взлетала на второй этаж, с трепетом вглядывалась - есть ли письмо, торопливо вынимала его, прижимала к губам и нетерпеливо разрывала конверт тут же, на площадке. И не отходя от ящика читала. Счастливая улыбка блуждала на ее губах, иногда она морщила нос и смеялась. Соседей, проходящих мимо, она в этот момент не замечала. Да и они проскальзывали мимо, прикладывая палец к губам: "Тихо! Письмо от жениха!"
А на другой день начиналась жизнь в ожидании следующего письма. На работе Лена ни с кем не делилась, считая их с Митей любовь очень личным чувством, о котором нельзя говорить просто так. Она была неразговорчивой из-за своего постоянного внутреннего чувства ожидания, но работу свою делала добросовестно. Ее считали прекрасным специалистом и постоянно поощряли. Когда Елене предложили после окончания практики возглавить филиал, она ответила, что не уверена, останется ли в этом городе, что ей надо посоветоваться с женихом. И только после того, как Митя написал, что по окончании контракта он намерен переехать к ней, Елена дала согласие.
Друзей у нее было мало, она редко приглашала кого-то к себе домой, но тем не менее Лену любили, чувствуя в ней настоящего человека, сильного и доброго. Только во время двух отпусков она приглашала к себе двух сотрудниц, которым доверила радость своей любви, и сама заходила к ним в гости. Отпуск она проводила в своей однокомнатной, но уютной квартире. Не могла она оставить почтовый ящик, на котором знала каждую мелкую царапину. А Митя не брал отпуск из-за невозможности выехать. Он работал школьным учителем и летом оставался подтягивать нерадивых учеников. Кроме того хозяйка, которая сдала ему комнату, сама была больна, а сын ее перенес церебральный паралич и состояние его все ухудшалось. Мать не могла оставить ребенка, и хозяйством почти одна занималась старшая дочь, которая только что закончила среднюю школу. Заготовка топлива, сена для животных легла на плечи Дмитрия. Вернее, он добровольно эти заботы на себя взвалил. Он был так воспитан. Кроме того Митя в свободное помогал восстанавливать маленькую деревянную церквушку. Однажды Лена решилась сама поехать к Дмитрию, но поскольку он жил в пограничной зоне, она не успела оформить документы, а там уж и отпуск подошел к концу.
"Потерпи, моя маленькая..." - писал Митя. И Лена готова была ждать, только бы оставаться ЕГО маленькой.
Но вдруг что-то произошло. Иногда письма задерживались четыре-пять дней по вине почты, но сейчас писем не было уже неделю, десять дней, месяц, второй... Она по-прежнему писала ему, по-прежнему неслась опрометью к почтовому ящику, с ненавистью глядя в его черные пустые глазницы. Лена вся была, как натянутая струна. Но писем не было. Она молилась, молилась впервые: "Господи, пусть там будет письмо!", - но ящик был холоден и пуст. За месяц она похудела килограммов на пять, на работе были встревожены ее состоянием. Но Елена автоматически делала свою работу: писала, чертила, строила кривые, а в душу к себе никого не пускала. Это было ее горе. Она уже не верила своим глазам, и открывая ящик ощупывала изнутри каждый его сантиметр.
А вот сегодня она не могла подойти к ящику. Наступил, видимо, предел.
- Если сегодня не будет письма, я не выдержу. Я больше так не могу... Не могу!
Но письмо лежало и дожидалось, когда его откроют. Елена не верила ему. Это было как будто чужое письмо, оно было совсем тоненьким. Она с трудом поднялась на четвертый этаж, сбросила плащ прямо на пол в прихожей, взяла ножницы, аккуратно обрезала полоску сбоку, села на диван и дрожжащими пальцами вынула тоненький листочек. Письмо было очень коротким.
"Маленькая моя, прости! Не быть нам мужем и женой. Умерла Клавдия Владимировна, оставила Таню и Вадика одних. Ребенок очень болен, врачи говорят, что он не проживет долго. Я не могу их оставить. И пригласить тебя сюда тоже не могу. Случилось то, чего я никак не ожидал: недобрые люди распустили мерзкие слухи о нас с Таней. Я даже догадываюсь - кто, но это уже неважно. Я, как порядочный человек, обязан жениться на девушке, раз я хоть и невинно, но причастен к сплетне - только так я представляю выход из этой ситуации. Но я всегда любил и люблю только тебя. Я знаю, ты мне веришь, иначе бы мне еще тяжелее было жить. Прости и прощай! Люблю тебя, маленькая моя!"
Лена тяжело встала с дивана, зажгла газ и поставила чайник. На диване лежал тоненький белый листок. Она не хотела, чтобы он там лежал, она не хотела, чтобы это письмо приходило. Она согласна была ждать долго, несколько месяцев, даже несколько лет, согласна была мучиться ожиданием, только бы этого письма не было. Она ненавидела этот белый, исписанный неровным почерком лист бумаги. Митю она ненавидеть не могла. Нельзя ненавидеть любовь... Но она больше не хотела жить...
Уксус, налитый в фарфоровую кружку пах резко и опасно. Лена поднесла кружку к губам: "Прощай, Митенька, я не могу без тебя жить". И вдруг неясная мысль стала настойчиво стучаться в виски: "Митя говорил, что самоубийство - грех. Грех! Грех! Грех!!!" Она резко бросила кружку с уксусной кислотой в раковину. Капли, попавшие на руки, оставили на них ожоги...
На другой день, когда Лена бледная и сосредоточенная вошла в институт, несколько человек задали ей один и тот же вопрос: "Елена Алексеевна, вы покрасили волосы?" Она неспеша подошла к зеркалу. В нем отразилась молодая двадцатичетырехлетняя женщина в элегантном сером костюме, со спокойным лицом, страдальческими глазами и совершенно седыми волосами.
... Прошло шестнадцать лет... Елена Алексеевна разыскала двух двоюродных братьев и иногда ездила к ним в гости. Но чаще они бывали у нее. Уезжали нагруженные подарками и гостинцами.
Она уже возглавляла институт, в который приехала молоденькой робкой девушкой. Переехала в другую квартиру, ближе к институту. Подружилась с некоторыми из сотрудников, которые занимались спортом. Летом они ходили в горы, или сплавлялись на плотах по Каме. Елена лихо мчалась за катером на водных лыжах, поднималась в горы по отвесным скалам. Она была уважаема, была даже любима. Не один раз ей предлагали руку и сердце, но она неизменно отвечала: "Прости, я люблю другого человека".
Как-то проездом заехала к ней родственница, жена одного из братьев и так получилось, что Елена рассказала ей историю своей горькой любви. Маргарита была потрясена.
- Ты точно уверена, что никогда не выйдешь замуж? Ведь как приятно иметь мужа, детей - семью. Семь - "я". А ты одна - "я". Может попробуешь? Есть ведь достойные мужчины. Любовь не любовь, но общие интересы, дети, общая постель - как-то это должно разбудить тебя.
- Нет, Маргоша, я уже думала об этом не раз. Я - однолюбка. Кстати, насчет постели, - она зарделась румянцем. Я вот тут... Вобщем думала одно время пересилить себя, выйти замуж и даже из командировки пеньюар привезла. Она открыла шкаф и достала что-то невообразимое, как облако в оборках. - Бери, пока не передумала, мне это не понадобится. Я точно решила. А так, лежит - смущает только, словно надежду подает, что могу еще быть счастлива.
На следующее лето Елене Алексеевне дали путевку в Ялтинский санаторий. Она провела почти месяц под палящим солнцем. Непривычное безделье раздражало. Радовало только, что через три дня она уезжает. Обмахиваясь газетой, Елена стояла в очереди за газированной водой, которую ловко разливала румяная женщина в кружевной косынке. Отмеривала сироп и вливала желанную шипучую газировку. Впереди Елены стоял подросток лет тринадцати-четырнадцати. Он прикрывал голову матерчатой кепкой и все время озирался, словно ждал кого-то. Вдруг мальчик покачнулся и упал бы, если бы Елена не успела подхватить его. Ей помогли унести мальчика и положить на скамейку в тени густого кустарника. Она сбрызгивала его водой, обмахивала лицо газетой. Юноша открыл глаза, не понимая, где он и что с ним.
- Что со мной случилось? Я упал? Спасибо, что помогли. Это у меня в маму здоровье слабое. Папа меня в санаторий подлечиться привез. А вы кто?
- Я - просто отдыхающая. За тобой в очереди стояла. Сердце у Елены сжималось, она говорила запинаясь. Мальчик смотрел на нее МИТИНЫМИ глазами. - Боже! Бывают же такие похожие лица!
- Что вы сказали?
- Я говорю, ты на папу наверное похож?
- Это да, все говорят: папин сын, - мальчик провел рукой по волнистым русым волосам.
- А твоего папу как зовут?
- Дмитрий Сергеевич. Ой, как вы побледнели! Садитесь на скамейку в тень. Скоро папа подойдет, он заберет меня. Он однокурсника встретил, сказал мне воды попить, а они пошли в какое-то "бюро". Он, как мама умерла два года назад, все какую-то Елену Алексеевну Горину ищет. - Почему вы плачете? Я же вас ничем не обидел.
- От радости. Мальчик мой дорогой, я плачу от радости.
Автор: Зинаида Санникова
Верочка зашла в подъезд, потопала ногами, стряхивая снег с сапог. Сняла варежку и вытерла капельку-слезинку с щеки. Медленно начала подниматься по ступенькам.
Сегодня тридцатое декабря. Завтра любимый всеми праздник, а у неё в кошельке ветер свищет. Хотя кого она обманывает? Нет у неё кошелька, негде ветру гулять. И сумочки нет — порвалась ещё летом, а на новую никак не удаётся выделить деньги. Деньги вообще странная штука — их никогда не хватает.
Хотя, судя по счастливым лицам, глядящим на неё с плакатов — нет их только у неё, у Верочки. Остальные люди вполне себе счастливы, покупают малюсенькие флаконы духов, стоимостью месячной продуктовой корзины Веры. Где справедливость?
Завтра Новый год и, наверное, ей следует радоваться тому, что ей подвернулся сегодняшний заказ на уборку. Все клининг-менеджеры распределены, а этот заказ поступил неожиданно. Конечно, девушка согласилась, хотя пришлось из-за этого пропустить занятие в колледже.
И вредная Зинаида Евгеньевна обязательно припомнит ей это на зимней сессии. Она всегда припоминает, и по закону студенческой несправедливости случается так, что именно её пары Вера пропускает. Однозначно Вселенная делает всë, чтобы сделать её жизнь ещё сложнее.
Год назад девятнадцатилетняя Вера и её шестилетняя сестрёнка внезапно остались одни, без мамы. Папы у них давно не было, как говорила покойная мать: «ушëл за цыганской звездой кочевой». А вот теперь и мама ушла на звезду, да так что шансов на то, что вернётся нет.
Вере оставалось полтора года до получения диплома, Лиза готовилась идти в школу. Верочка смело решила, что она справится со всеми трудностями — совершеннолетняя ведь. Но, не учла того, что опыта ведения хозяйства от покупки мыла до ремонта смесителя у неё нет. Что надо планировать день так, чтобы успеть забрать сестрёнку из садика, написать реферат, купить продукты, договориться с сантехником, помыть лестничную площадку, потому что в их старой хрущёвке до сих пор такие правила...
В общем, взрослая жизнь оказалась сложнее, затратнее и куда более проблемной, чем юность под маминым крылышком. Иногда у неё получалось более или менее удачно распределить деньги, но часто незапланированная трата безжалостно вносила коррективы, оставляя после себя брешь.
Вера стала искать подработки, но не очень-то её ждали. Вернее, готовы были принять на полный рабочий день, а ещё лучше на 12-ти часовую смену на склад маркетплейса. Девушка роскошью свободного времени не обладала — детский сад, колледж, домашние дела.
Первый месяц первого класса вообще оказался адом — сестрёнку к 7:45 приведи, в 11 забери и ни продлëнки тебе, ни других вариантов куда пристроить Лизу. А ещё бесконечная покупка рабочих тетрадей, взносов в фонд класса. Вера подумала, что за деньги, которые ушли на сбор первоклассницы можно и свадьбу сыграть. Хотя что она могла знать о запросах невесты, если времени на романтику у неё не оставалось? Именно после сборов в школу шаткий бюджет начало штормить словно шхуну в океане. К концу года Верочка накопила долги за квартплату и соседке тёте Маше оказалась должна, и дяде Боре — маминому коллеге.
Когда ей предложили прибраться в квартире не раздумывая, согласилась. И ещё не получив деньги, уже распределила. Вчера пришла пенсия по потере кормильца, часть — на долги по квартплате и тëте Маше; часть — закупиться продуктами впрок, дольку — на бытовую химию, капельку — накрыть новогодний стол. И останется совсем чуточка — на неё надо прожить до стипендии.
Вера протирала пыль в уютной трëхкомнатной квартире, и вздыхала про себя. Вот ведь у кого-то деньги на клининг есть, а кто-то копейки считает.
Лиза вчера спрашивала, принесёт ли ей Дед Мороз подарок. Она ответила, что, им в школе дали сладкие подарки. Но сестрёнка возразила, что это дают всем школьникам, да ещё и одинаковые. А вот будет ли лично для неё подарочек под ëлкой? Вера, сказала, что не знает. А сейчас думает, что надо было честно сказать — не будет. Ну откуда ему взяться? Эх, нашла бы она на улице хотя бы тысячу рублей. Купила бы и Лизе какую-нибудь безделушку и себе хотя футболку. Но разве деньги на дороге валяются?
За два с половиной часа она управилась с квартирой. В ней и без того было чисто, всё лежало по своим местам. Сразу видно, маленьких детей здесь нет. Даже странно зачем её позвали. Возможно, хозяева просто не знают куда потратить деньги. Девушка собралась уже уходить, когда её остановила хозяйка квартиры:
— Вера, спасибо вам за работу. Вы очень хорошо прибрали. В агентстве я сейчас подтвержу работу. Но не могли бы вы мне ещё немного помочь?
— А что надо делать?
— Комнату украсить. Муж пригласил коллег на встречу Нового года, а у меня так некстати прихватило спину. Поэтому я прибраться вас пригласила. Мне хотелось бы украсить гостиную, но боюсь, сама я не справлюсь. А муж вернётся поздно. Не поможете?
— Мне сестрёнку надо забрать, но давайте помогу, если не очень долго.
— Думаю, мы быстро управимся. Пойдёмте, я покажу вам где лежат украшения, они наверху, я сама не достану.
Через десять минут Вера с хозяйкой квартиры, распаковывали коробки. Шелест мишуры, блеск игрушек, всё такое нарядное и красивое, что на несколько минут девушка забыла о своих печалях. Игрушки были дорогие, стеклянные, не то, что у них дома пластиковые. И мишура целая, а не кусочками. Фигурки настолько красивые, что из рук выпускать не хочется. Они как произведение искусства, хочется их рассматривать.
— Ëлку, наверное, ставить не будем... — Вывел её из задумчивости голос хозяйки.
— Почему?
— Дети уже выросли, разъехались, внуков ещё не подарили. А для взрослых немного украшений достаточно. Сейчас я расставлю фигуры, а вы, Верочка, развесьте мишуру.
— А мне кажется жалко держать такую красоту в коробке. Если сейчас не использовать, то они ещё год будут лежать.
— Хм, — хозяйка задумалась, — Наверное, вы правы. Давайте украсим и ëлку. Тем более у нас есть маленькая, на стол. Какой Новый год без ëлки?
Хозяйка объяснила, что куда развесить и Вера с энтузиазмом принялась наряжать комнату. Прицепляла мишуру и радовалась, что Лиза у подружки и время у неё есть. Она словно окунулась в детство, когда с нетерпением ждёшь Нового года и наряжать дом само по себе праздник.
Вместе с хозяйкой, которую как выяснилось, зовут Ирина Алексеевна, украсили маленькую ëлочку, расставили фигурки, включили гирлянды. Вера предложила добавить украшений на кухню и в прихожую. Вскоре квартира преобразилась, и настроение у девушки стало заметно лучше. Она уже не думала о деньгах, их вечной нехватке и о том, что завтра праздник, а у них будет очень скромный стол.
С сожалением поняла, что делать здесь больше нечего и пора уходить.
На пороге Ирина Алексеевна протянула ей конверт:
— Верочка, я знаю, что за уборку вам перечислит агентство. Примите, пожалуйста, от меня новогодний подарок.
— Ой, неудобно...
— Возьмите, — она вручила ей конверт. — Деньги лишними не бывают. Но пообещайте, что потратите их на какую-то приятность для себя и для сестрёнки. И ещё, подождите минутку.
Женщина открыла шкаф купе, принялась что-то искать.
— Вот! Еле нашла. — Она протянула девушке маленький яркий рюкзачок. — Я это выиграла в каком-то розыгрыше торгового центра. Но я не ношу рюкзаки и расцветка молодёжная. Возьмите, пожалуйста, он новый, видите, даже бирку не отрезала.
— Спасибо, — шëпотом сказала девушка, а в глазах немного защипало. — Спасибо вам большое, я как раз хотела рюкзачок. Даже не знаю, как вас благодарить.
— Вы мне очень помогли, Верочка! Мы уже несколько лет так не наряжаем дом, вроде дети выросли, а нам не надо. А оказалось что надо, потому что даже настроение новогоднее появилось. Хорошего Нового года вам, Вера.
— Спасибо, и вас с наступающим. Пусть сбудутся все желания!
— Дай-то Бог...
Вера сбежала по ступенькам и, только выйдя из подъезда, открыла конверт. В нём лежали две купюры достоинством тысяча рублей каждая. Неслыханное богатство для Веры. Она представила, как будет радоваться Лиза кукле, которую найдёт послезавтра под ëлкой. Подумала о том, что купит рыбы и мандаринов. И о том, что здесь ещё на футболку останется.
В глазах снова защипало. Неужели так бывает? Она только сегодня думала, что надо как-то изловчиться и купить рюкзак — ключи постоянно рвут карманы пуховика и вообще это так неудобно ходить без сумочки. И сегодня же думала, что очень хочется сохранить веру Лизы в Деда Мороза. И вот чудеса — всё сбылось.
«Спасибо» — прошептала она кому-то и поспешила в магазин. Сейчас она всё купит, отнесёт домой, спрячет подарок и заберëт сестрёнку от подруги.
Надо бы и им прибраться дома...
✡✡✡✡✡
Во фруктовом ларьке набрала большой пакет мандаринов. В таких ларьках они всегда вкуснее, чем в супермаркетах. Перед ней в очереди стояла бабушка с лимоном и двумя огурцами.
— Это всё? — спросил усатый продавец.
— Всё, на остальное моей пенсии не хватит.
— Восемьдесят четыре рубля.
Бабушка расплатилась и вышла. Вера купила мандарины и спросила:
— Можете мне разделить на два пакета?
Продавец пожал плечами и пересыпал половину в другой пакет. Девушка вышла из ларька, посмотрела по сторонам и сразу увидела ту бабушку. Догнала её:
— Возьмите, пожалуйста. С Новым годом!
— Доченька, ты что?
— Берите, берите, у меня ещё есть. А в Новый год должны случаться чудеса.
— Ну спасибо, дочка. Дай Бог тебе здоровья!
Бабушка, улыбаясь, пошла домой. Как давно она не ела сочных мандаринов! Поднявшись в квартиру, вспомнила, а ведь у неё лежат коробки с новогодними игрушками. Отнесёт-ка она их соседям, у них дети мал мала меньше, наверное, не до игрушек.
✡✡✡✡✡
Лариса устало помешивала суп. Они недавно переехали в эту квартиру. Да однокомнатная на первом этаже. Да, они впятером здесь еле умещаются, но зато это своя квартира. Жалко только денег на ремонт нет, да какой ремонт — даже ëлку решили не покупать, потому что украшать нечем. Вон пару веточек муж принёс, мишуру повесили вот и всё. А хотелось бы превый Новый год в своей квартире отметить как положено, чтобы запомнилось. Эх, ну да ладно, не хто главное...
Из раздумий её вывел звонок в дверь. Хм, кто бы это мог быть?
— Лариса, здравствуй. Я вот твоим деткам по мандаринчику принесла.
— Спасибо, баб Люда. Они любят! — по обе стороны от женщины тут же появились дети и ухватились за материнские ноги.
— Ларочка, у меня хорошая искусственная ëлка есть. И игрушек две коробки. Мне не надо, а вам, думаю, в самый раз будут. Заберёшь?
— Ой, нам и ставить-то некуда...
— Она небольшая, найдëшь куда пристроить. Тем более всего на недельку, а праздники кончатся, уберëшь.
— Возьму, баб Люда, возьму! А то мы ещё не купили, а праздник уже завтра.
— Зайди тогда ко мне, я сама не унесу.
Через полчаса Лариса с детьми украшали ëлку в своей квартире. Первый Новый год в своей квартире и вот чудо — с ëлкой!
«У меня же новый халат лежит, свекровь дарила, а мне он маленький. Зато тëте Наташе со второго этажа должен подойти. Занесу-ка ей, с Новым годом поздравлю. Чего он место в шкафу занимает? И холодец уже застыл, угощу её и бабу Люду тоже. В Новый год должны происходить чудеса. Разве вот это не чудо?» — она, улыбаясь, смотрела как пятилетняя Алëнка развешивает игрушки на зелёную красавицу...
*****
Одно маленькое доброе дело способно запустить цепочку доброты.
Автор: Айгуль Галиакберова
В субботу, сразу после обеда, Катерина вошла в комнату к сыну и заявила:
- Значит, так, Павел, я сейчас собираюсь, и еду к моей сестре Татьяне в гости. Ты меня слышишь?
- Угу... - кивнул сын, уткнувшись в свой компьютер.
- И приеду я только завтра утром.
- Как - завтра? - сын оторвался от компьютера и с удивлением посмотрел на мать. – Почему - завтра?
- Потому что я хочу у неё заночевать. Хочу поболтать с ней.
- Да? - ещё больше удивился сын. – Странно. Вы же с ней, вроде, недавно виделись.
- Ну и что? Имею я право соскучиться опять? Она же моя родная сестра. Но я ещё не сказала тебе главного. Я уеду, а ты должен сидеть дома. Понял?
- Почему? Я через час хотел пойти погулять.
- Нет, ты должен сидеть дома! - отрезала Людмила.
- Мама, я тебя не понимаю... - растерялся сын. - Почему я должен целый день сидеть дома в выходной день?
- Потому что я тебя об этом прошу!
- Мама, что случилось?! Я, вообще-то, уже не ребёнок, чтобы не иметь право никуда выходить из дома? Мне, между прочим, тридцать лет, и у меня есть свои ключи.
- Это я прекрасно знаю. Но тебе придется сидеть и ждать! - Мама была непреклонна.
- Чего ждать?
- Не чего, а кого! К нам должен прийти человек.
- Какой ещё человек?
- Обычный. - Катерина сделала паузу, как будто что-то вспоминая. - Он должен будет проверить вентиляцию.
- Что? Вентиляцию?
- Да-да! Именно - вентиляцию! Я не помню, как называется эта служба, но они позвонили и предупредили, чтобы сегодня кто-то был дома. Тебе всё ясно?
- Мама, сегодня суббота. Разве в субботу такие службы работают?
- Этот вопрос не ко мне! Всё! Сиди и жди!
Катерина развернулась и хотела уже выйти из комнаты, но сын её остановил.
- Мама, погоди! А если с меня начнут требовать деньги за эту проверку. Эта проверка платная?
- Нет! Они сказали - что всё сделают бесплатно. Это плановая проверка. Понимаешь?
- А если...
- И хватит задавать мне вопросы! - недовольно воскликнула мать. - Ты уже взрослый, сам с ними разберёшься.
Через минуту Катерина уже стояла на своей лестничной площадке. Постояла немного, затем зачем-то перекрестила дверь своей квартиры, посмотрела на часы на руке, и торопливо застучала каблуками вниз по лестнице.
А сын опять уткнулся в свой компьютер.
Минут через минут пятнадцать в дверь их квартиры позвонили. Павел недовольно вздохнул, и пошёл в прихожую. Отворил дверь, увидел перед собой незнакомую девушку с пакетом в руке, и кивнул:
- Здравствуйте. Заходите.
Гостья посмотрела на него удивленными глазами, потом неуверенно переступила через порог, и, улыбаясь, протянула ему свободную руку.
- Здравствуйте. Я Людмила.
- Очень приятно, - с небольшой ехидцей ответил Павел, и картинно пожал её протянутую руку. - А я Павел.
- Значит, вы не обманули меня, – ещё радостнее заулыбалась девушка. – Вас, действительно, зовут Паша.
Хозяин непонимающе посмотрел на гостью, и неуверенно спросил:
- С чего вы начнете проверку?
Девушка засмеялась.
- Какой вы весёлый!
- Наверное, с кухни? - Павел немного растерялся от такой странной веселости этой проверяющей. - Или с ванной комнаты?
У девушки мгновенно вытянулось лицо, но она тут же поборола своё изумление.
- Ничего себе... Нет уж, давайте, начнем с кухни. Тем более, я тут кое-что вам принесла.
- Да-да, я понимаю, - кивнул он и недовольно поморщился. - Будете мне газовый анализатор втулять? Но я вам сразу заявляю, я ничего у вас покупать не буду.
- Что? - Она опять засмеялась. - Какой у вас странный юмор. Но мне это даже нравится. У вас тапочки есть?
- Проходите прямо в обуви, - махнул он рукой.
- Ну, вот ещё... Я не хочу у вас наследить… - Людмила сняла туфли, и сама взяла тапочки Катерины. - Надо же, шлёпки вашей мамы мне пришлись впору. Кстати, её сейчас нет дома?
- Я один. А что? - спросил он удивленно.
- Ничего. - Людмила радостно заулыбалась, и смело пошла на кухню. – Это я на всякий случай вас спросила. Я же помню, что вы меня предупреждали о том, что ваша мама сегодня уедет к сестре.
- Что?! – Павел, услышав такое, сначала замер, затем поспешил за гостьей. - Девушка, погодите!.. Я что-то не понял... Кто вас предупреждал, что мамы не будет дома?
- Да успокойтесь вы, Павел... - Она стояла, и разглядывала кухню. - Даже если ваша мама очень рано вернётся, я думаю, мы найдём с ней общий язык. Ведь я ни на что не претендую. - Людмила опять засмеялась. - Я же у вас жить не останусь. У меня есть своё жильё. Вы не поставите чайник? - Она стала доставать из пакета какие-то свёртки, и по-хозяйски раскладывать их на кухонном столе. - Вы не обманывали меня, что любите домашнюю стряпню?
- Что? - Павел совершенно не понимал, что происходит. - Какая стряпня? Кто кого не обманывал?
- Я тут рулетик специально для вас приготовила, и печенье. Очень вкусное. А вы что стоите, как в гостях? Чайник поставьте, пожалуйста.
- Погодите, Людмила... - Он постоял с минуту, собираясь с мыслями, затем вдруг спросил: - А вентиляцию вы собираетесь проверять?
- Какую вентиляцию? - замерла и она.
- Так... - Он озабоченно вздохнул и сел на стул, не сводя с неё глаз. - Значит, вы никакая не проверяльщица... Тогда скажите, Людмила, вы кто?
- Как - кто? - Она виновато улыбнулась. - Я же сказала вам, что я - Люда. Людмила. С сайта знакомств. Мы же с вами уже целый месяц переписываемся? Мы почти всё друг о друге узнали, и теперь, наконец-то, решили встретиться. Вы же сами меня сюда пригласили. Или... - Лицо у неё вдруг стало испуганное. - Вы, что, Павел, переписываетесь не только с мной? И теперь запутались в своих женщинах?
- Так... - опять повторил он. - Дело в том, Людмила, что я, вообще, ни на одном сайте знакомств никогда не был зарегистрирован. И даже не собирался регистрироваться...
- Так... - точно так же вздохнула и она, и медленно опустилась на стул. - Значит, это - не вы мне писали? Но ведь вы - Спиридонов Павел? И вам тридцать лет? Так?
- Да, - кивнул он. - Так.
- Вы инженер, а ваше хобби - путешествие на велосипедах? Верно?
- Ну, да, всё так... Но…
- А ещё вам нравятся шатенки с чувством юмора, которые тоже любят велосипеды...
- Это, наверное, мама... - осенило вдруг Павла. – Только она могла до такого додуматься...
- Что - мама? – не поняла Людмила.
- Это она зарегистрировалась на этом вашем сайте, от моего имени, и пудрила вам все это время мозги! Она давно хочет меня с кем-нибудь познакомить… А сегодня она вдруг срочно засобиралась к сестре, приказав мне ждать каких-то проверяющих вентиляцию…
- Вентиляцию? - Людмила опять заулыбалась. - Это что, я должна сейчас встать на табурет, и начать заглядывать в вентиляционные дырки в стенах? - Она захохотала.
- А чего вы смеётесь? - растерялся он.
- Так ведь смешно же! – хохотала она весело. - Разве нет? Я бы до такого никогда не додумалась!
- А что здесь смешного?
Она перестала смеяться, но потом опять прыснула в свой кулачок.
- А вы посмотрите на себя в зеркало, и поймете, что здесь смешного… Значит, зря я пекла все эти вкусности, да? – Она громко и разочарованно вздохнула. - Или всё-таки, вы, попробуете? Чтобы потом рассказать своей маме, что я ей в переписке не врала. Я действительно делаю вкусные рулеты.
- А давайте… - Павел вдруг тоже улыбнулся. - Мама ведь вам тоже не врала, что я обожаю домашнюю выпечку…
На следующий день, когда Катерина вернулась домой, она нашла на столе записку от сына: «Мама, вентиляцию проверили! Печенье с рулетом - отпадное. Тебе тоже оставили – лежит в холодильнике. Я пошёл провожать проверяльщицу. Может, даже, немного у неё задержусь... Целую, твой сын Павел!»
Автор блог на дзен: Рассказы Анисимова
Представляете, каково услышать в двадцать девять лет, что, возможно, до тридцати я уже не доживу. Я молчала, доктор говорил что-то, говорил, а я смотрела на криво висящую безвкусную картину на стене и молчала. Самое ужасное, что я не знала, хочу ли дожить до этих тридцати. Может, оно и к лучшему?
Богдан, мой муж, уже почти три года работал на стройке нового завода, в пятидесяти километрах от нашего посёлка. Первое время всё было хорошо, зарплату платили очень приличную, он каждый день ездил домой на своей машине, уставал, конечно, но я старалась и накормить повкуснее, и отдохнуть дать. По дому он мне помогал только по выходным, но я оправдывала его тем, что трудно ему, старается он для нас обоих, у меня зарплата небольшая, а мы хотели дом получше купить. Живём-то мы в стареньком домике моей бабушки, которому уж почти сто лет, наверно. Но полгода назад муж сказал, что зарплату урезали вполовину, поэтому ездить каждый день накладно будет, сказал, что ему дали место в общежитии, и стал уезжать в понедельник утром, а возвращаться в субботу. Я попыталась уговорить его найти работу где-нибудь рядом, раз уж платят мало, тем более, что на новый дом нам уже хватало, если наш продать и добавить. К тому же заметила я, что мы как-то отдаляться начали друг от друга, Богдан и так ласковым не был, а тут и вовсе чужим стал. Даже спать ушёл в другую комнату, сказал, что в общаге не высыпается, а ему отдыхать нужно. Но он мои уговоры даже слушать не стал, сказал, чтоб не в своё дело не лезла. Я и не лезла больше.
Когда я поняла, что больна, то даже говорить ему не стала, не хотела тревожить. Думала, что подлечусь, пройдёт. Но мне становилось всё хуже. Врачи предположили самое плохое, но нужно было дождаться результатов обследования.
От переживаний я совсем ослабла. Богдан же ничего не замечал. Приехал в субботу, поел и на диван к телевизору.
Только к вечеру, когда ужинать надумал, удивился, что я в спальне лежу. И скривился:
- Что-то ты, Ксюха, выглядишь, как кукла потрёпанная, заболела что ли? Вот ни толку, ни проку от тебя по жизни, одни неприятности. Ребёнка родить и то не осилила, теперь ещё и болеть надумала?
Я смотрела на Богдана и не узнавала своего мужа. Пусть он все эти шесть лет, что мы прожили вместе, никогда не был заботливым и нежным, но и таким жестоким тоже не был. И, ведь, знал, что именно из-за него у нас детей нет, мы ж с ним обследовались, врачи сказали, что со мной всё в порядке, а ему нужно курс лечения пройти, но он упёрся, мол, неправда, здоров он, а дети, вообще, не самое главное в жизни, без них спокойнее. Я так и не смогла убедить его. Просила, умоляла, без толку. Потом смирилась.
- Богдан, я, правда, заболела, - тихо сказала я, еще надеясь на сочувствие. - Врачи сказали, что это очень серьёзно, возможно, я даже умру. Богдан, мне страшно.
- Это заразно? - вместо поддержки отшатнулся он от меня. - Завтра же уеду, а то ещё чего доброго, и правда, заражусь от тебя.
Он выскочил из спальни, а я проревела всю ночь в подушку. Уснула лишь под утро, а когда проснулась, мужа уже не было, он уехал, даже не попрощавшись.
На следующие выходные Богдан не приехал совсем. Позвонил и сказал, чтобы я собрала его вещи. Всё. Я ничего не поняла, спросила: «Зачем?», он и ответил:
- Приеду на неделе, заберу. У меня давно уже другая женщина тут есть. Нормальная, здоровая. И ребёнок у нас будет! Поняла? Я же говорил, что у меня всё в порядке! И смотри, чтоб без истерик! Кстати, деньги я уже потратил, так что можешь о них не вспоминать. Это с моей зарплаты откладывали, так что и деньги мои, по-честному.
У меня закружилась голова и ответить мужу я ничего не смогла. Телефон выпал из моей руки и отключился. Я была в ужасе. Так вот почему он перестал ездить домой! Вот почему стал таким чужим! Он просто нашёл мне замену. Ещё и ребёнок. Неужели, действительно, Богдан здоров и это я ни на что не способна? Но мне так нужны были его любовь и поддержка! Я не справлюсь сама, не смогу! Я заплакала, про деньги уже и не думала, хотя, да, откладывали мы его зарплату, но тратили-то на жизнь мою. Я ему и одежду покупала, и с собой давала, на столовую. Разве это по-честному?
И вот сижу я в этом маленьком кабинете с кривой картиной на стене и равнодушно слушаю свой приговор. Врач тихонько окликнул меня, и я вздрогнула:
- У меня есть надежда? - спросила я просто, чтобы что-то сказать.
- Надежда есть всегда, пусть небольшая, но она есть. Только Вы руки не опускайте, нужно лечиться, верить, постарайтесь быть рядом с близкими Вам людьми, часто это вселяет такие силы, что все болезни отступают.
Я грустно усмехнулась, нет у меня рядом близких мне людей. Родители далеко, да и не хочу я им ничего говорить, у них проблем и без меня хватает, детей мне Бог не дал, а муж…
Взяв бумаги с направлениями на лечение и рецептами, я встала и спокойно вышла из кабинета. Вернувшись домой, с тоской посмотрела на стоявшие у двери две большие сумки с вещами Богдана, бросила бумаги на комод, подошла к зеркалу и посмотрела на своё отражение. Я увидела там безликую, бледную худую девушку, мне даже не верилось, что это я. Всего несколько лет назад я была здоровой, красивой, глаза мои светились радостью. Я просыпалась каждый день с надеждой, что именно в этот день случится что-то необыкновенное, что я почувствую в себе новую жизнь или Богдан вдруг нежно обнимет меня и скажет, как сильно меня любит. Но постепенно надежда таяла, радость в глазах тускнела. Я перестала мечтать о ребёнке, внушила себе, что меня любить просто не за что, поэтому пыталась радоваться хоть тому, что муж от меня не уходит. Теперь ушёл.
Тут я услышала звук подъехавшей машины и через минуту в дом вошёл Богдан.
- О собрала, молодец! - весело воскликнул он, увидев сумки. - Мебель всю тебе оставлю, она всё равно старая. А вот закаточки мои любимые заберу, ты же их для меня делала, так что без обид. Наташка так не умеет. Она в другом мастерица, - Богдан громко захохотал, а я поморщилась, так мерзко это выглядело.
Муж ничего не спросил о моём здоровье, да я уже и не ждала сочувствия. Я ждала, когда он уйдёт. Он и не задержался. После его ухода я спокойно прибрала в доме, села за стол, написала прощальное письмо родителям и полезла на чердак. Я помнила, что убрала туда бабушкину коробку с какими-то баночками, свёртками, узелочками. Я была уверена, что там точно остались яды, которыми бабушка травила крыс и мышей. Коробка лежала в самом углу чердака, под густыми занавесями паучьих сетей.
Я вытащила её и хотела уже спускаться, как вдруг в маленькое окошко залетел голубь и, видимо, испугавшись, стал метаться, биться. Я от неожиданности выпустила коробку из рук, она упала и всё содержимое рассыпалось. Баночки разбились, кулёчки разлетелись. Я стояла, закрывшись руками от голубя, который мог меня поцарапать, а когда он всё же вылетел, хотела проверить, уцелело ли что-то из отравы, но тут увидела пыльную, но очень красивую маленькую коробочку. Руки мои сами потянулись к ней, и я, затаив дыхание, её открыла…
Я долго сидела на кровати, рассматривая свою находку. В коробочке лежала маленькая икона. Простая, дешёвая рамочка и изображение Божьей Матери на дощечке. Картинка почти стёрлась, но я не могла оторвать от неё взгляда. Мне казалось, что она смотрит прямо в мою душу, согревая меня любовью и теплом.
Эту ночь я впервые за долгое время спала крепко и спокойно. Утром, проснувшись, я не помнила, что мне снилось, но со мной осталось ощущение тёплых бабушкиных рук, словно она всю ночь качала меня маленькую и пела свою колыбельную. Я встала с кровати, подошла к окну и впервые за долгое время улыбнулась солнцу. Потом решительно взяла письмо, написанное на прощанье моим родителям, и с удовольствием его порвала.
Тем утром я решила победить свою болезнь. И мне это удалось. Лечение было непростым, иногда невыносимо тяжёлым, иногда даже казалось, что всё впустую. Но я не сдавалась, когда уже отчаивалась, просила сил у Девы Марии и помощи у бабушки. И они мне помогали.
Через три года я видела в зеркале уже не ту невзрачную безликую девушку, я видела молодую женщину с твёрдым взглядом, здоровую, красивую и уверенную в будущем. На меня стали обращать внимание мужчины, многие пытались ухаживать. Я не хотела ни с кем встречаться, не могла забыть предательство Богдана. Но однажды встретила в магазине незнакомого молодого мужчину и будто что-то кольнуло у меня в груди. Я невольно посмотрела на его правую руку, кольца не увидела, зато услышала шёпот. Этот мужчина наклонился к моему уху и с улыбкой тихо сказал:
- Не женат. Наверно, всю жизнь искал Вас.
Я так смутилась, что выскочила из магазина и убежала домой. А вечером увидела его у своей калитки с цветами в руках. Денис сказал, что влюбился в меня с первого взгляда, и я поверила. Не знаю, почему, может, потому что и сама влюбилась, как девчонка.
Сегодня я шла по улице районного центра и улыбалась. Неважно, что шёл противный дождь, что дул холодный осенний ветер, я была счастлива. Час назад доктор сказал, что у меня родится здоровый мальчик.
- Ксюшенька, спасибо, родная! Я всегда мечтал о сыне, - кричал мне в телефон Денис. - Ты не обижайся, но он будет похож на меня, вот дочка пусть на тебя будет похожа. Надеюсь, ты не против ещё и девочки?
Я ответила, что совсем даже не против и только отключилась, как вдруг услышала небрежный окрик:
- Ксюха, стой, это ты, что ли? - я обернулась и вздрогнула, увидев рядом с собой Богдана.
Он был немного выпивший, я почувствовала запах спиртного и, сморщившись, отшатнулась от него.
- Чего шарахаешься? Противно тебе, что ли? - он поцокал языком. - А ты ничего себе так стала, красивая. Выздоровела? Или прибеднялась тогда, хотела меня на жалость взять? Так я ничего, могу вернуться, ты мне такая даже нравишься, - он подхватил меня за талию, притянул к себе и мерзко улыбнулся: - Поехали к тебе, приласкаю.
Я вырвалась и оттолкнула его, воскликнув:
- Даже и не думай! Никогда больше не унижусь до того, чтоб быть рядом с тобой. Я вышла замуж за замечательного человека и у меня скоро будет от него ребёнок, сын.
- А у меня нет сына, - вдруг почти нормальным голосом грустно произнёс Богдан. - Ни сына, ни дочки. Наврала мне тогда Натаха, не от меня она была беременная. Вот воспитываю сейчас чужого. А куда деваться? - он опустил голову и, шмыгая носом, стал что-то искать в карманах.
Не найдя, махнул рукой и ушёл, даже не попрощавшись. А я вздохнула с облегчением. Всё это время Богдан призраком был рядом со мной, воспоминания о прошлой жизни давили на меня, но сейчас я поняла, что мой бывший не имеет надо мной никакой власти, что он сам ничего, кроме жалости, не достоин. Несколько секунд я смотрела ему вслед, а потом опять набрала номер Дениса.
- Что, любимая, уже соскучилась? - тут же раздался из телефона родной голос мужа, и я тут же забыла о неприятной встрече.
Автор: Мария Скиба