Вероника Сергеевна наконец-то вырвалась в отпуск.

Можно было расслабиться, выйти из ежедневного образа строгого завуча гуманитарного лицея, снять неизменный костюм и слегка ослабить тугой пучок на затылке. Она даже рассчитывала допустить некоторые вольности на шведском столе – отель славился отличной кухней.
Странности начались еще в дороге. Вероника Сергеевна зашла в продуктовый магазинчик в аэропорту и зачем-то купила большое кольцо краковской копченой колбасы, на которую обычно не смотрела даже. Потом, так же удивляясь себе, она с большой скоростью эту колбасу съела целиком, не снимая оболочки и практически рыча вслух от удовольствия.
- Надо же так устать, с ума сходить начинаю – стыдливо подумала она, вытирая руки влажной салфеткой.
Следующим удивлением стало полное нежелание читать. Обычно она брала с собой любовно отложенные на этот случай три-четыре книги и с удовольствием их «проглатывала». А здесь – стоило только взять книгу в руки, как она моментально засыпала. В любом месте – на жестком, забитом песком, лежаке у моря, в мокром шезлонге у бассейна, в номере под кондиционером. Мало того, что засыпала – еще и спала крепко и сладко, всхрапывая во сне, причмокивая и пуская струйку слюны по примятой щеке. Появилась какая-то детская непосредственность – Вероника Сергеевна, неуклюже оступаясь, эдаким козлиным галопом вбегала в море и взвизгивая (вслух!) сама с собой долго играла в «баба сеяла горох». Особенный восторг вызывали «прыг-скок! прыг-скок!».
В ресторан шла первая. Твердым шагом проходила мимо обычной для себя зелени и салатов и сразу направлялась к мясу. Особое вожделение вызывал поднос с колбасой. Набирала себе ее всякой и при этом в голове играл любимый Моцарт.
- Чеканулась! – уверенно подытожила Вероника Сергеевна и радостно кивнула своему отражению в зеркальной колонне.
За день до отъезда посмотрела на себя в большое зеркало – пожалуй, впервые за весь отпуск. Оно отразило блестящие тугие щеки, сгоревший нос, спутанную от постоянной воды, выгоревшую «гульку» на голове и округлившуюся фигуру.
– Килограмм пять-семь набрала, не меньше… Ничего, сейчас дома сяду на кефир и капусту, к учебному году скину. И не расстроилась.
Дома даже не пошла в магазин по приезду. Подруга Нина купила кефир, как всегда. И пока достаточно.
Ночью снилась колбаса. Разная. Нарезкой на большом блюде и большим аппетитным кольцом – краковская. Проснулась от этого запаха, не смогла терпеть, и накинув плащ на пижаму, сбегала в круглосуточный за углом. Больше всего озадачило, что два бомжеватого вида алкаша по-свойски предложили быть третьей в их теплой компании.
Оскорбленно запахнув плащ, как Бэтмен, теряя на ходу резиновые тапочки и прижимая вожделенную колбасу к животу, она влетела в квартиру, заперлась на все замки и слопала эту колбасу прямо сидя на пуфике в коридоре и не снимая плаща.
Тут уже серьезно озадачилась и больше не смогла уснуть до утра.
Пришедшая к девяти Нина, была поражена, когда Вероника, благоухая копченой колбасой, в пижаме с жирными пятнами на животе и совершенно неприбранная, открыла ей дверь. Такого за всю жизнь еще не было, а дружили они с восьмого класса.
Вероника Сергеевна стала рассказывать, какие странные и ужасные «коленца» выкидывает ее организм и в итоге расплакалась от жалости к себе.
- Так обычно всё и начинается, организм дает сбой и появляются всякие страшные болезни. Я умирааааюуууу…..
Нина озадаченно, молча долго смотрела на подругу, потом резко оборвала:
- Умирающий организм не станет требовать столько колбасы.
Единственно, чем можно было объяснить это изменение вкусов – гормональный сбой. В 44 года уже вполне себе такое бывает – и записали Веронику к гинекологу.
Приветливая и улыбчивая доктор очень быстро осмотрела Веронику Сергеевну и велела одеваться. Ждать, пока она заполнит формуляр в компьютере сил не было, и Вероника, накрутившая себя уже почти до тихой истерики, прервала это молчание:
– Скажите мне доктор честно, я готова ко всему!
– А у вас всё хорошо. Замечательная беременность!
–У кого? – не поняла Вероника Сергеевна.
Приятная доктор удивленно оторвалась от
компьютера, потом заулыбалась:
– Вы не знали? Девять недель! Всё чудесно, вы кого хотите сами – мальчика или девочку?
– Откуль? – невпопад пошел из Вероники Сергеевны старославянский.
– Это вам лучше знать! – рассмеялась доктор и выставила потерянную Веронику с листочком в руках за дверь.
Вероника Сергеевна села на лавочку возле консультации (ноги не держали) и набрала Нину. Ничего толком объяснить не смогла, напугала подругу своей невменяемостью и та, бросив дела, примчалась к лавочке. Отобрала изрядно мятое заключение врача, пару раз перечитала и рухнула рядом на лавку.
Даже обсуждать не стали. Обе помнили, как пару месяцев назад их класс собирался – круглая дата. Все так веселились, Вероника даже скинула пиджак и осталась в кружевной блузке с очень глубоким вырезом. После этого Сережка Симонов, весь вечер не сводивший с нее глаз, осмелел:
– Скворцова, я ведь тебя три года любил, а подойти боялся. И сейчас боюсь!
И дальше как-то всё так завертелось, что ушли они вместе, а утром проснулись в одной постели в люксе «Приморской». У Вероники потом при каждом воспоминании об этом жарко бросалась кровь в лицо и что-то обрывалось в животе. Сережка звонил, она в ужасе (что со всем этим делать?) не брала трубку, потом он уехал в командировку (прислал смс) и Вероника постаралась всё забыть. И вот – привет из школьного прошлого.
Две ночи Вероника не спала. Думала. Ела. Хорошо, что колбаса объяснилась токсикозом. Плохо, что не было понятно, что со всем этим делать. На третью ночь Веронике приснился ангелок – маленький, толстенький блондин с крылышками и длинным шампуром шашлыка в пухлой ручке. Он махал шашлыком Веронике и стрелял соусом из игрушечного зеленого пистолетика. Вероника Сергеевна проснулась с мокрыми от слюней щеками, с облегчением от принятого решения рожать и срочно побежала звонить в доставку шашлыка.
В конце августа она вышла из отпуска в крепдешиновом платье с воланами и с прической «конский хвост».
Коллеги ахнули – за все двадцать лет это был первый раз. Долго шептались в учительской, потом все пришли к выводу, что строгая завуч наконец-то влюбилась и понемногу успокоились.
По мере похолодания на улице, слои одежды увеличивались, Вероника Сергеевна завоевала одобрение учеников и удивление учителей модными широкими свитерами и платьями в стиле «бохо».
И весь лицей как громом поразила новость, что завуч Скворцова уходит в декрет!
Пересуды пошли с новой силой, но она уже давно была готова и была занята своей новой жизнью. После того, как врач распечатал ей невнятную маленькую фотографию с УЗИ, она носила ее с собой в кошельке и ни о чем другом уже не могла думать.
Ближе к родам к ней переехала мама, уже не чаявшая обрести внуков и обретшая новый смысл в жизни, чтобы быть под рукой. И она же сразу поняла, что происходит, когда Вероника Сергеевна целый день жаловалась на внезапно больные почки. В роддом Вероника приехала уже в понимании процесса, периодически крича хорошо поставленным учительским голосом во время схватки. Почему-то басом.
В предродовом зале было пусто и жарко, в перерывах между схватками отчетливо было слышно, как дворник чистит снег лопатой. Потом на соседнюю кровать привезли молоденькую девочку с непомерно большим для ее худеньких рук и ног животом и держащую в каждой руке по пузырьку с каплями в нос.
– Вероника Сергеевна? – поразилась девочка.
– Синицына? – узнала свою бывшую ученицу Вероника.
Долго удивляться не получилось, схватки у них шли по очереди и гулкий бас «ааааааа» Вероники Сергеевны переходил в тоненькое «оооооои» Синицыной. За этот час они стали лучшими подругами. Вероника жаловалась на опухшие ноги. Синицына – на усилившуюся к родам аллергию. Они подбадривали друг друга и даже пытались держаться за руки. Пробовали вставать, Синицыной было легче на полу и почему-то головой в тумбочку, а Вероника случайно оторвала толстую железную перемычку на спинке кровати.
Акушерка велела идти в родовую.
В ситцевых цветастых рубашках, враскоряку, держась за руки, они поползли в родовую, как раненые бойцы в свой последний бой. Дальше никаких отчетливых воспоминаний не было.
Только отрывок фразы веселого врача: «У меня тут сегодня одни птицы рожают» и удивление от изощренных ругательств в воздухе.
Потом увидела изумленное лицо Синицыной в соседнем кресле и поняла, что виртуозно ругалась она, Вероника, филолог с двадцатилетним стажем.
Потом неожиданный плач младенца – мальчик! - потом к нему присоединяется еще один сбоку – девочка! – и тишина...
Потом страшно хочется есть и акушерка приносит им по сосиске с хлебом и сладкий чай. И эта сосиска с чаем – самое вкусное из всего, что Вероника когда-либо ела в своей жизни.
Перед тем, как уснуть в палате, Вероника Сергеевна видит в дверном проёме свет и в лучах этого света – ангелок из сна, но уже без шампура. Он смеется, кружится в воздухе, помогая себе игрушечными крылышками и приветливо машет Веронике пухлой ручкой.
Утром она просыпается от зверского голода. Санитарка приносит им с Синицыной завтрак и они съедают его весь с большим аппетитом и просят добавку.
Потом им впервые приносят детей и обе плачут от счастья, рассматривая крошечные спящие куколки в тугих пеленках. Вероника осторожно целует нежный лобик над бровью и умирает от умиления и любви.
Малыш удивительно похож на Сережку – она неизменно узнает своего среди одинаковых детских кулечков на каталке. У Синицыной удивительно маленькая и беленькая девочка. Им можно вставать, и держась друг за друга, охая и осторожничая, они ползут к окну в коридоре, где толпятся роженицы, махая руками и высовываясь в форточки к счастливым посетителям на улице.
Вероника тоже выглядывает и видит Нину, и с ней… Сережку.
Они оживляются, машут руками, трясут телефоном.
Вероника берет свою трубку и слышит Сережу:
– Скворцова! Я же тебя обыскался – а ты вон чего! Предлагаю сына назвать либо Костей – Константином Симоновым, либо Александром – как Пушкина. Выбирай, что тебе нравится больше, филолог ты мой ненаглядный!
Вероника кладет трубку и плачет сладкими, обильными слезами, не стесняясь и не вытирая лицо.
Каждый день Сережка утром, перед работой варит и приносит ей литровую банку мясного супа и она жадно съедает его прямо из банки. А потом садится и пишет ему письма. Рассказывает всю жизнь – от школы и до этого момента. Потому что когда ребенок вырастет – эти письма они подарят ему. Сын же должен знать свою семейную историю…
©️ Мила Миллер
Когда запоет скворец
Настя, младшая дочь священника церкви Пресвятой Троицы, невольно вздрогнула, когда после звонка скрипнула дверь класса, впустив школьного директора и высокого вихрастого парня. Он был настолько похож на киношного Павку Корчагина, что юное девичье сердечко мгновенно капитулировало перед чарами незнакомца. Казалось, в этом парне зреет невероятная сила, способная истребить любое вражье полчище.
- Познакомьтесь, ребята, это Илья Соколов. Он будет готовить вас для вступления в комсомол, - представила директриса незнакомца, который мгновенно перехватил инициативу:
- Вы уже выросли из пионеров. Пора двигаться дальше. Сейчас, каждый получит устав Союза Молодежи. Его надо выучить наизусть, чтобы без запинки, достойно и с выражением, произнести при вступлении в славные ряды ВЛКСМ.
По директорскому знаку, дежурный разложил распечатки по партам, минуя Настино место. Она поднялась и тихо произнесла:
- Мне не хватило Устава. У вас нет еще одного экземпляра? –
Илья Соколов, комсорг школы, яркая копия бесстрашного борца с белогвардейцами, поднялся с учительского места и резко произнес с негодованием:
- Для детей попов, которые дурманят наш народ религией, нет места в комсомоле…
При виде побледневшего лица хрупкой восьмиклассницы, школьный комсорг смягчил тон и примирительно произнес:
- Правда, для тебя, Настя, как для круглой отличницы, есть достойный выход. Отрекись от отца-священника прилюдно. Тогда, возможно, Горком одобрит твое желание вступить в нашу организацию.
Не веря своим ушам, Настя окинула взглядом притихший класс. Не встретив от одноклассников даже молчаливой поддержки, девчонка ошарашено опустилась на свое место. Мысли путались в голове. Обида жгла румянцем щеки. Руки беспрестанно теребили бант в косе, превращая выглаженную с вечера атласную ленту в скомканную тряпицу. Заметив, как соседка по парте Люська, отодвинулась от Насти, как от прокаженной, девчушка не выдержала, вскочила с места и почти прокричала:
- Ребята, опомнитесь! Мы, послевоенные дети, знаем друг друга с рождения! Ответьте, почему я вдруг стала для вас изгоем?
Возможно, потому, что мой отец, рядовой Отечественной войны освобождал от фрицев Инстербург? А может быть за то, что он, раненый в ноги, разил немца, пока не потерял сознание? А может быть, за его «Медаль за Отвагу», которую вручил генерал Иван Черняховский уцелевшим солдатам в госпитале?
Ответьте, почему мне должно быть стыдно за родного отца? Почему я должна отречься от него? Потому что, вернувшись калекой с фронта в 1944 году, отец был рукоположен в священники? Или от того, что он видел, как некоторые неверующие в Бога партийцы молились перед атакой, не стесняясь целовать нательный крест?
А вы знаете, что мой отец, до самого конца войны, каждую заутреннюю службу посвящал незыблемой силе нашего народа в борьбе с узурпатором? С костылем, на изуродованных культях ног, лишенных пальцев, он служил священной вере в Победу над немцем.
Вы даже не представляете, как болели и кровоточили отцовские ноги после длинной воскресной службы. Мы с матушкой, как могли, успокаивали боль примочками, чтобы на следующее утро отец мог нести свой крест: отпевать усопших, крестить новорожденных и вселять надежду в душах страждущих.
Мне не понятно. Почему ты, отмалчиваешься, мой друг Вовка? Ведь твой отец, бывший сержант разведки, сейчас занимается починкой обуви на рынке. Он ежедневно, в любую погоду, добирается до своей работы на тележке, отталкиваясь от разбитого асфальта колодками. Ты стесняешься, Вовка, своего безногого отца? Нет? А может, есть смысл хорошенько подумать и отречься от инвалида, который частенько возвращается домой навеселе, распевая по дороге скабрезные частушки? Нет, Вовка. Вы с мамой бережно переносите отца в дом и усаживаете за накрытый стол, а перед сном, ты, единственный сын калеки, бережно стираешь потную солдатскую гимнастерку.
Что-то, наш троечник Пашка потупил ясный взор? Стесняешься признаться, что каждое утро, перед уроками, ты помогаешь отцу довезти с городской окраины на рынок тачку с выращенными овощами. От того, что руки отца частенько сводит судорога, ты сам, у каждой огуречной кучки, ставишь картонный ценник и бежишь в школу, чтобы после уроков вернуться к торговым рядам и помочь отцу вернуть домой непроданный товар. Все дело в том, что ты любишь батю, не стесняясь его ущербности. А ведь он вернулся с фронта онемевшим. Да, чуть не забыла. До войны, твой отец был чемпионом района по городкам. Да и сейчас, когда головная боль отступает, он может дать фору любому спортсмену. Вот я и спрашиваю нашего балагура Пашку. Как твоя мать, беременная старшим братом, не сошла с ума, получив извещение о пропавшем без вести молодом муже? А какое счастье она испытала, когда через два года после войны, израненный муж вернулся домой? Скажи классу, Пашка, скажи по совести. Ты бы отрекся от своего отца-героя?
А ты, Люська, что отодвинулась от меня? Забыла, как твоего папу, немощного и больного, освободили наши бойцы из концлагеря? Ведь его, исхудавшего до костей, первое время не узнавала даже родная мать. А он, наперекор всем испытаниям выжил. Вернулся в родной дом и дал тебе, Люська, жизнь.
Настя замолчала, собрала портфель, и на глазах потрясенного класса направилась к выходу. У дверей ее нагнала Люська, протянув свой экземпляр Устава. Настя даже не притронулась к измусоленной бумажке. Повернувшись к классу, девчонка произнесла:
- Похоже, великий Комсомол проживет без меня, а я уж точно, проживу без него. –
- « -
С тех пор прошло двенадцать лет. Настя окончила фармацевтический техникум по специальности «Технология лекарств», мечтая создать обезболивающее средство для суставов. Ведь ее стареющий отец появлялся теперь на литургиях в сопровождении двух служек.
Для Настиных экспериментов было выделено небольшое помещение с необходимым набором лабораторной посуды и оборудования. В этом закутке девушка готовила вытяжки из целебных трав, собранных в близлежащих перелесках и полях. На их основе она составляла композиции, варьируя пропорциями и сочетаниями компонентов. Отец вызвался добровольно тестировать на себе Настины мази, бинтуя больные ноги с полученными снадобьями.
Не прошли даром Настины труды. После серии очередных вечерних компрессов, отец самостоятельно, без помощников, вышел к заутренней. Он посвятил эту службу святой науке и трудолюбию, которые помогают болезным в лечении и ставят на ноги отчаявшихся.
- « -
Как-то, однажды, после окончания обедни, церковные двери впустили оробевшего прихожанина. Он пересек опустевший молельный зал и испуганно застыл перед амвоном. В незнакомце Настя узнала постаревшего комсорга. Но это был уже не борец за чистоту комсомольских рядов, а простой обыватель с потухшим взором и побелевшей шевелюрой. Это был обычный человек, раздавленный горем. Настя подошла к нему, и попыталась узнать, в чем проблема.
А проблема была серьезной. Единственная дочь бывшего комсомольского лидера угасала от врожденного сердечного порока. Конечно, девочке могла бы помочь операция, но врачи не давали гарантий на ее благоприятный исход. Чуть не плача, поседевший Илья сбивчиво проговорил:
- Ну, подскажите…, как мне поступить…? Ведь Верочка - это все, что осталось у меня в жизни. Родители погибли, жена умерла при родах…, а мне выпала тяжкая доля решать судьбу малышки. -
- А что вам советовал врач?- спросила Настя.
- Не поверите, он посоветовал мне молиться. А я, партиец, даже не знаю, как это делается… Поможете? -
Выслушав заплаканного прихожанина, Настя позвала отца. Тот долго беседовал с несчастным визитером, а вечером отслужил молебен о благословении отроковицы Веры на операцию. Под аккомпанемент клироса, священник просил милости Всевышнего направить руки и разум хирурга на правильные действия. Истово веруя в удачу, испрашивал бывший рядовой великой войны быстрого заживления послеоперационных ран малышки.
Солнечно и радостно вспыхивали лампадные блики на лаковых окладах икон во время службы. Слаженная певучесть хора рикошетила к расписному своду, где трубы нарисованных Херувимов старательно следовали рисунку голосов. Томный дух ладана и молитвенный гипноз постепенно погрузили партийца в желанный мир безоблачного счастья. Туда, где сердце не плачет от безысходности; где заливисто и беззаботно смеется дочка, без устали прыгая через скакалку; где оживает душа, освобождаясь от ложных ценностей; где в душистых купах сиреневого разлива без устали поют голосистые скворцы.
Сердечная ласка храмового пространства бережно обняла бывшего комсорга и высекла из его души сокрушенное покаяние в безверии, укрепив надежду в добрый исход операции. Чуткий слух бывшего партийца неустанно следовал канве молитвенных песнопений, а губы шепотом вторили клиросному хору:
- Господи, помилуй меня за грехи мои и спаси чадо мое...-
- « -
Через неделю, после успешной операции, Илья Соколов вновь объявился в церкви с огромным букетом белых роз. Глядя на Настю, он прошептал только одну фразу:
- Прости меня за комсомольскую нетерпимость и прими благодарность за поддержку. Я хотел бы познакомить тебя с дочкой. Если есть время, давай навестим ее в больнице. -
Увидев в дверном проеме Настю, девчушка воскликнула:
- Как же вы похожи на мою маму. Как будто это она вернулась с небес. Представляете, когда я проснулась после операции, то увидела в больничном окне пушистое облачко. Потом оно потемнело, засверкала молния, загремел гром и начался ливень. Он так сильно хлестал по окнам, как будто просился в палату. Когда дождь прекратился и выглянуло солнце, на небе появилась радуга. Именно в этот момент появились вы, как чудо, как сюрприз. Не уходите, пожалуйста, останьтесь с нами.-
Настя глянула на Илью, подошла к Верочке и, бережно обняв ее, прошептала:
- Конечно, малышка, я не уйду…-
В окно, по-прежнему, светило весеннее солнце. Оно бережно золотило лица счастливой троицы. А на зеленеющей иве больничного сада неожиданно запел скворец-пересмешник. Подражая соловьиным трелям, он заливисто и настойчиво ворожил здоровья и благодати удивительному союзу.
Автор: Декоратор2(с) из "Мой Мир"
Хорошая мать.
Мария стала той свекровью, что разрушила брак сына. Так выразилась невестка во время телефонного разговора. Поздравила женщину с победой, а затем не упустила возможности сказать несколько горьких обидных фраз. Мария, по природе своей, была женщиной не конфликтной, потому промолчала. Юля же молчание свекрови восприняла за немое подтверждение собственных выводов и ещё пуще прежнего принялась поливать грязью растерянную женщину.
Первой не выдержала Мария и отключила телефон, прервав гневный монолог невестки столь бескультурным образом. Хотя о какой культуре могла идти речь, когда в твою сторону льются несправедливые обвинения и оскорбления?
Долго еще сидела Мария, глядя в одну точку на стене. Думала обо всем...
Вообще Мария себя считала плохой свекровью. В жизнь сына не лезла. Лишний раз не звонила. Помощь свою не предлагала. После того, как мужа парализовало, бросила все силы на уход за ним. Стало не до всего. Сейчас себя корила за это. Надо было звонить, интересоваться, участвовать. Возможно бы, так она была бы в курсе его проблем с женой и развода, в котором ее только что обвинили. Вдруг смогла бы вовремя вмешаться и помочь сохранить им отношения?
Матерью Мария тоже считала себя неважной. Да и вообще, не знала, имеет ли право таковой себя называть. Ведь единственный ребенок, которого она вырастила и воспитала, был ей чужим по крови. С мужем они усыновили Гришу, когда тому было шесть лет. Мальчик ни с кем не шел на контакт, был замкнут и озлоблен на мир.
- Есть дети, которым суждено оказаться и прожить тут, - сказала сотрудница детского дома, посоветовав обратить внимание на детей более младшего возраста.
Мария хотела воспитывать девочку. Не раз грезила перед сном, как будет проводить с ней время, шить для нее красивые платья, плести косы, секретничать, ходить по магазинам, покупать куклы и играть вечером перед сном в разные игры. Возможности иметь своего ребенка она лишилась в результате неудачной беременности. В какой-то момент всё пошло не так, и она оказалась в больнице. Ей не повезло и потребовалась чистка, которая была выполнена халатно. В результате Мария осталась без возможности иметь собственного ребенка. И это знание ее убивало. Муж, в отличие от нее, слез не ронял.
- Что случилось, то случилось. Вон, люди добровольно не хотят становиться родителями, и ничего. Живут, счастливы, довольны.
Но Мария так не могла. Ей хотелось стать матерью. И тогда казалось, что это единственное, ради чего стоит жить.
Слова сотрудницы детского дома Марию задели. Ей стало жаль мальчишку.
- Что за чушь? Как это суждено - оказаться и прожить?.. Я хочу воспитывать именно этого мальчика!..
- Вы хоть понимаете, какая это ответственность? Ребенок - не разменная монета. Если, спустя год, вы решите его вернуть, потому что не справляетесь...
- Понимаю. Ребенок - не собака..– перебила ее Мария. – Мы с мужем взрослые люди и знаем, зачем пришли. Знаем, на что соглашаемся. Мы к этому давно готовы. И хотим воспитывать этого мальчика. Ему суждено прожить с любящими родителями...
Мария действительно была готова, как и ее муж. Хотя им казалось, что они откровенно не справляются и виноваты перед ребенком, с которым не могут найти контакт. Первое время Гришу пытались задобрить подарками. Мальчик их не принимал.
- Мне нужна моя мама! А вы - чужие тетка и дядька.. – для него вообще весь мир выглядел враждебно. – Ненавижу вас...
Слова мальчика ранили Марию, как и ее мужа. Как бы они не пытались к нему подступить, он сразу «обрастал» колючками.
В какой-то момент муж предложил признать, что родители из них не получаются. Что они не справляются и не могут дать ребенку, что ему требуется. Гриша, словно подтверждая их слова, выкидывал все подарки, ломал и портил мебель, отказывался от еды. Один раз даже демонстративно вылил суп на пол.
Мария с горечью в сердце признала поражение. В один прекрасный день, вместо того, чтобы в очередной раз поговорить, рассказать, что хорошо, а что плохо, она сдалась. Знала, что эти беседы бесполезны. Мальчик прекрасно знает, что, разрезая ножницами ее платье и костюм мужа, поступал плохо. Более того, он делал это специально, назло им...
Мария в тот день просто обняла ребенка и не выпускала из объятий. Плакала из-за того, что не смогла справиться, не смогла найти подход...
Гриша вырывался, кусался и царапал Марию...
А потом.. также горько заплакал, глядя на расцарапанную в кровь щеку женщины...
Так они и просидели на кухне. А Гриша впервые за все время нахождения у них дома, произнес тихое «прости».
Тогда до Марии и дошло, что лечить рану на сердце ребенка, оставленную смертью его родной мамы, надо вовсе не игрушками, дорогой одеждой и сладостями, а теплом, любовью и добротой. Эта простая истина показалась сверкнувшей в сознание молнией. Мальчик извинялся за боль, а не за испорченные вещи. И Мария теперь знала, что делать...
Говорят, что к любому ребенку есть свой подход и Мария этот подход нашла. Они с мужем изменили свое отношение, пересмотрели свои воспитательные методы и теперь старались окружить мальчика любовью, общением, а не откупаться игрушками, боясь лишний раз до него дотронуться, обнять. И ставка сработала. Гриша почувствовал эту любовь. И пусть первое время вел себя осторожно, но потом родителей принял. Стал отвечать на доброту добротой.
Жизнь Марии наполнилось той радостью и счастьем, о котором она мечтала. Были, конечно, и злые люди, которые вносили определенную лепту.
- Ты извини, но взяла ребенка готового. Пропустила все бессонные ночи, первые шаги, слова, болячки... Вряд ли тебя можно считать матерью, - как-то сказала уставшая подруга, которая воспитывала двух близнецов. – Я вот могу называться настоящей мамой. Стольким пожертвовала...
Общение с подругой было легко прервать, но вот как оборвать то же общение с матерью, которая тоже не одобряла того, что Мария с мужем взяли ребенка из детского дома. Гришу за внука она не считала, и кроме как «чей-то отпрыск с гадкими генами» его не называла. Советовала отказаться от мальчика, пока не поздно. Причем, произнося эти слова, смотрела на Марию так, как будто делала огромное одолжение, давая этот совет.
И Мария отказалась от матери. Ну, как отказалась... Проявила твердость и пресекла любые разговоры на тему детского дома. Мать страшно обиделась, просила не звонить ей до той поры, пока мозги на место не встанут.
Свекровь Марии и вовсе посоветовала развестись и не портить жизнь здоровому мужику.
- Тебе там матку удалили из-за осложнений, но он то здоров. Самый возраст, чтобы найти нормальную женщину и родить своих детей. Не будь эгоисткой, отпусти. Дай возможность моему сыну прожить нормальную жизнь и воспитывать своих детей, а не этого Гришу с отвратительным характером.
Мария разве что не расплакалась после ее слов. К счастью, эти же слова услышал и муж.
- Не смей говорить гадости моей жене!.. – сказал он таким тоном, словно говорил не с матерью, а с какой-нибудь опустившейся женщиной.
– Для меня нет никого, дороже Марии и моего сына. А то, что тебе Гриша в прошлый раз гречневой крупы в ботинки насыпал, так это за твой грязный язык. Поделом!...
Да, Гришу стали считать своим сыном. Невидимый барьер сомнений, который раньше тенью нависал над их семьей, исчез. Мальчика лечили любовью. Лечение работало.
Ни Мария, ни ее муж больше не представляли своей жизни без Гриши. Как и мальчик не представлял свою жизнь без них. Они стали настоящей семьей.
Гриша, приняв родителей, оказался на редкость отзывчивым мальчиком. Охотно помогал по дому и также охотно предлагал свою помощь. Не вытворял глупостей, учился с отличием. В двенадцать лет проявил небывалый интерес к геометрии и черчению. Мария с мужем этот интерес поддержали. И даже наняли человека, который бы мог дополнительно позаниматься с сыном и более подробно помочь изучить предмет. Мария очень гордилась тем, что репетитор сыну нужен не для того, чтобы подтянуть предмет, а для того, чтобы более углублено его изучить. Хотя с деньгами было порой туго и иногда Мария последнее отдавала, чтобы дать своему сыну максимально все то, что ему требуется. Ей хотелось обеспечить его лучшим, дорогим, качественным. На это пособий не всегда хватало. Но со всеми трудностями обычно справлялись с отличием.
А еще казалось, что их семья всегда будет такой.
Но.. Гриша вырос, поступил в институт и уехал. Окончив учебное заведение, устроился на работу инженером. Продолжил навещать родителей. Так прошли еще десять лет.
Как-то воскресным утром Гриша сообщил, что хочет познакомить их с невестой. Мария с мужем с интересом присматривались к избраннице сына. Лишних вопросов не задавали, хотя любопытство зашкаливало. Надо же, новость - единственный сын решил жениться! С другой стороны, пора бы. Выводов о невестке раньше времени делать не стали. Думали еще есть время поближе познакомиться и все обсудить. Однако, жизнь распорядилась по-другому. Желание сыграть сыну шикарную свадьбу, и подарить стартовый капитал молодоженам, привело к последствиям. Муж Марии стал работать, казалось бы, круглосуточно. Говорил, что хочет удивить Гришу внушительной суммой, которую подарит на свадьбу. Трудился он крановщиком на строительных площадках. В одну из ночей, услышав странный писк, решил узнать в чем дело. Обнаружив на пятом этаже недостроенного дома котят, хотел их забрать. В какой-то момент у него закружилась голова, и он, оступившись, сорвался вниз...
Врачи считали, что то, что муж Марии выжил - уже чудо. Надо радоваться и этому.
Мария была согласна, однако муж, узнав о том, что не сможет ходить, был другого мнения. У него началась переоценка ценностей, депрессия. Гриша, узнав о беде, решил отложить свадьбу, но его невеста сообщила о беременности. Плакала о том, что тянуть нельзя. Мария тоже считала, что откладывать свадьбу нет необходимости. Беда случилась и уже ничего не поделать. А коли невестка беременна, то ждать точно не стоит. Внук должен родиться в браке.
Мария с тех пор старалась больше проводить времени с мужем, не оставляла его одного. Сменила работу, чтобы быть рядом.
- Я действительно всех удивил..– с горечью признался он.. – стал обузой. Лучше бы в ту ночь мне удариться головой. Тогда бы тебе не пришлось со мной возиться.
- Типун тебе на язык.. – обиделась Мария. – Врач говорит, нужна операция. Бегать ты, конечно, больше не сможешь. Но ходить, хоть и с поддержкой... Ходить! Представляешь? Вопрос только в деньгах. Можно было бы дождаться квоту, но в таких делах, можно упустить время. Но об этом не переживай. Я что-то придумаю
- Не стоит даже думать. Нам это не подходит. Я хочу бегать по утрам.
- Но ты за тридцать шесть лет брака ни разу не поднялся на пробежку!
- А теперь хочу бегать.. – уперся муж. – Иначе и жить не стоит.
Мария только глазами захлопала.
- Ты, наверное, все-таки повредил голову. Иначе и не объяснить твою упертость.
Мария могла попросить деньги у сына. Но полагала, что справится сама. Этот вариант она оставила на крайний случай.
Работала Мария на полставки по четыре часа в день, чтобы была возможность ухаживать за мужем, а еще взяла подработку и по выходным мыла подъезды в соседних домах. Как-то вечером решила перебрать свои золотые украшения, чтобы прикинуть, сколько за них можно выручить. И все же этого не хватало, чтобы покрыть все расходы. Нужно было думать что-то еще...
Задумчивой и растерянной ее застал сын, который решил приехать без предупреждения. Мария в этот момент домывала свой подъезд и ужасно смутилась, увидев Гришу. Он тоже растерялся.
- Не знал, что ты этим занимаешься..– сказал он.
Мария не хотела давить на жалость. Не хотела вываливать на сына проблемы. Не хотела плакаться о том, что им с отцом требуются деньги.
- Это просто хобби. Для души.
- Давно ли твоя душа требует убирать грязные подъезды? – спросил он, когда зашли домой.
- Кто-то же должен. Нет плохой работы. Ты голоден? Сейчас переоденусь, пообедаем.
- Мамка твоя думает таким образом накопить на операцию. Вчера смотрела вакансии, чтобы ночью пойти на какой-то склад. Думает, что жена с инсультом для меня важнее, чем здравый смысл. – вмешался в разговор муж.
- Операция? – Гриша зашел к отцу в комнату. – Появился шанс?..
Мария тяжело вздохнула. Сын же закрылся в комнате с отцом и долго о чем-то беседовал.
На следующий день он прислал деньги.
- Копил на новую машину. Но зачем мне ездить, если мой отец не ходит?
Мария от денег не отказалась, с оговоркой, что все вернёт до копейки. Гриша на ее слова отмахнулся и попросил не нести чушь.
На следующий же день позвонила и невестка, которая, узнав о том, что сделал ее муж, разозлилась и вывалила на Марию все, что думала. Ей не понравился поступок мужа.
- Если вы не переведете нам деньги обратно, то считайте, что стали причиной нашего развода! Сначала вы чуть не сорвали свадьбу, сейчас клянчите деньги. Постеснялись бы брать. Гриша вам не родной, чтобы такими суммами помогать.
Вот тут Мария и положила трубку. Не стерпела. И деньги тоже обратно не перевела. Решила – операции быть. Пусть это и разрушит брак сына. Почему-то здоровье мужа оказалось важнее. Хотя вина грызла и разрушала изнутри. Она получалась кем-то вроде свекрови - разлучницы.
Операцию сделали. Восстановление проходило хорошо. Мария целиком и полностью посвятила себя мужу. О деньгах думать не приходилось, благодаря сыну. Гриша тоже находился рядом, помогал.
- Я развожусь, - признался он однажды, когда отец уснул.
- Если это из-за денег, то я все верну. Обязательно. Обещаю!..
- Мам, успокойся, - взял ее руку сын. – Деньги - это бумажки. Какой от них смысл, если беречь их для наслаждений, а не тратить на то, что действительно важно и нужно. У меня впервые такое чувство, что сделал хорошую инвестицию. А жена моя, она... Беременности никакой нет, она все придумала. И я вдруг понял, что она не тот человек. И пока не поздно, лучше это закончить.
Мария почему-то смутилась, но больше ни о чем расспрашивать не стала. А Гриша не стал рассказывать об истинных причинах развода, не хотел. Хотя они были на виду и заключались в ценностях. Для Гриши сейчас было важно помочь родителям справиться с их общей бедой, как когда-то они помогли справиться с бедой ему. И сейчас надо было объединиться, сплотиться и, конечно же, выстоять. Ведь по другому в настоящих семьях и не бывает.
Автор: Adler