В тумане.

Мистическая история...
История реальная. Мы жили в небольшом городке в Иркутской области, и у нас был свой небольшой бизнес, продажа товаров для здорового образа жизни. Товар получали с почтово-багажного поезда 904-го, кажется, а проходил он по ближайшей железнодорожной станции часа в 2 или 3 ночи. Мы, как обычно, ехали на своем авто на эту станцию (от нашего городка около 30 км), получали быстро товар с вагона и ехали обратно.
Однажды, дело было в 2005 году зимой, мы, как обычно поехали за грузом с дочкой. За бортом -30 или 35 градусов. Вдруг на обычной знакомой дороге какие-то клочья тумана, ну, думаем, мороз сильный, из-за этого и туман. По мере того, как мы отъезжали от своего города, туман становился все плотнее. В конце концов, не стало видно ни обочины, ни дорожных знаков, ни разметки. Пришлось остановиться, включить аварийку. Дочка вышла, пытаясь определиться, где же обочина, и таким образом, пытаться показать мне путь. Но буквально через метр-другой я ее перестал видеть, и она потеряла машину, только на звуки клаксона пришла она, заплаканная — испугалась, теперь уж вышел я и обратил внимание, что туман как-то у самой земли закручивается в спирали. Что делать? Поезд ждать не будет, надо как-то ехать. Я пытаюсь ехать вдоль предполагаемой обочины, но вместо огней станции через 10-15 минут я с ужасом понимаю, что это не наша трасса, а какая-то узкая полевая тропа. Туман не ослабевает. Топлива немного (хотели заправиться по дороге). Еще час, двигатель остынет, и мы замерзнем непонятно где. Тогда я в сердцах взмолился: «Господи, Помоги!
Не прошло и пары минут, как едва не въехали в зад стоящему ПАЗику. Я — бегом к водителю — где мы? Он: — да, как вы здесь оказались-то?! Ну, говорит, я повыше сижу, хоть что-то сквозь туман могу рассмотреть, давайте потихонечку за мной держитесь…
Так и поехали — держась буквально в метре от его кормы, иначе габаритные огни автобуса терялись в тумане. Примерно через двадцать минут туман стал менее плотный, и вот автобус вывел нас уже на знакомую трассу, остановились. Я судорожно роюсь в карманах и бардачке, пытаюсь насобирать спасителю на бутылочку. Когда мне это удалось, поднял глаза — автобуса нет. Спрашиваю дочку — ты видела, как он уехал? А она смотрит куда-то в пространство и говорит — нет. «Ну как же, ты же прямо на него смотрела!» Отвечает как-то заворожено — » не заметила».
На вокзал мы успели, груз получили, обратно доехали без проблем — тумана уже не было.
Да вот только потом, сколько я ни анализировал карту и саму местность, никак не мог найти хоть какой-то поворот, на который мы могли бы съехать с трассы. И автобусу там взяться было неоткуда — сплошное снежное поле, а под ним болото…
Лира
автор Науменко Александр
Каэлен Варр, стоял под умирающим солнцем, на носу своего флагмана и смотрел на багровые берега острова Корасонес. Ветер доносил странные, тревожные запахи. Его жизнь была вечной погоней за ускользающей красотой, попыткой удержать мгновение совершенства в своих руках, заключить его в золото, камень или стекло своей необъятной коллекции. Он верил, что каждая идеальная вещь, это маленький осколок вечности, бросающий вызов тлену и забвению. Но чем больше он собирал эти внешние символы бессмертия, тем острее чувствовал собственную бренность.
В глубине души Каэлен завидовал своим сокровищам, их нетронутой красоте, неподвижному покою вне потока времени. Он жаждал не просто обладать совершенством, он мечтал стать им. Найти способ застыть, сохраниться навсегда в том образе могущественного и прекрасного правителя, каким он себя считал. Чтобы однажды и на него смотрели с тем же восхищением и трепетом, с каким он сам смотрел на редчайшие экспонаты собственной коллекции.
Якоря «Лазурной Жемчужины» с грохотом ушли в непроницаемые воды у берегов острова Корасонес, взбаламутив ил цвета крови. Для Каэлена Варра, властителя Лазурных Доминионов, чьи владения раскинулись на сотнях островов посреди Бездонного Простора, это был конец долгого пути. Пути, начавшегося с шёпота, с пьянящей легенды, принесённой на крыльях морского ветра в его Город Шпилей. Легенда гласила о маге Малькоре, уединившемся на этом забытом клочке суши, на краю мира, и о его творении, женщине неземной красоты, совершенном существе с белоснежными крыльями, венце его запретных искусств. Каэлен, чья страсть к коллекционированию редких и прекрасных вещей граничила с одержимостью, не мог устоять. Он должен был увидеть её, обладать ею, сделать главным сокровищем своей необъятной коллекции.
С борта флагмана остров выглядел зловеще. Его скалистые берега покрывала растительность багровых и фиолетовых оттенков, не встречавшихся нигде в известных архипелагах. Вместо привычных пальм и лиан здесь извивались толстые, жилистые стебли, увенчанные плодами отвратительной формы. Даже с расстояния в полмили было видно, что плоды эти походили на человеческие сердца, крупные, набухшие, и, как показалось капитану стражи, ритмично пульсирующие, словно живые. Воздух тяжёл и неподвижен, пах солью, гниением и чем-то ещё, незнакомым и тревожным.
— Приготовить шлюпку.
Голос Каэлена прозвучал ровно, но в его серых глазах плескалось нетерпение.
— Возьму с собой десяток лучших бойцов. Остальные остаются на борту.
Он был невысок, но крепок, с лицом человека волевого, привыкшего повелевать и получать желаемое. Роскошные одежды из заморского шелка и золотое шитьё не могли скрыть хищной напряжённости в его позе. Он поправил на поясе инкрустированный драгоценными камнями кинжал. Скорее символ власти, чем оружие, но здесь, на этом странном острове, даже властитель Доминионов чувствовал необходимость быть настороже.
Высадка прошла без происшествий. Под ногами хрустел чёрный вулканический песок. Растительность у кромки воды оказалась чахлой, но чем дальше отряд углублялся, тем гуще и причудливее становились заросли. Пульсирующие «сердца» на стеблях здесь были размером с кулак взрослого мужчины. Их ритмичное биение отдавалось в тишине глухим, утробным стуком. Воздух стал плотнее, насыщенный незнакомыми запахами.
Вскоре тропа, едва заметная среди багровой листвы, привела их к подножию одинокой башни, сложенной из тёмного, маслянисто блестевшего камня. Она вздымалась к низкому свинцовому небу. Лишь узкая, окованная железом дверь нарушала монолитность её стен.
У входа их ждали. Совсем не люди. Существа, некогда бывшие животными, вполне крупными ящерицами, или какими-то иными рептилиями, — теперь стояли на задних лапах, неуклюже сжимая копья и мечи. Их чешуя местами отсутствовала, заменённая грубыми пластинами металла, вживлёнными прямо в плоть. Глаза горели тусклым, неразумным светом. Они не издавали ни звука, лишь следя за приближением людей своими немигающими взглядами.
— Именем Каэлена Варра, властителя Лазурных Доминионов! — провозгласил капитан стражи, выступив вперёд. — Мы прибыли к вашему хозяину, магу Малькору!
Твари даже не шелохнулись. Но, тем не менее, тяжёлая дверь башни со скрипом отворилась сама собой, приглашая войти.
— Вперёд.
Внутри царил полумрак, пахло пылью, химикатами и озоном. Каменные ступени винтовой лестницы уводили вверх, теряясь во тьме. Каэлен жестом приказал страже оставаться у входа и, не колеблясь, начал подъём. Он чувствовал, что цель его поисков близка.
На вершине башни располагалась просторная лаборатория. Сквозь единственное огромное окно под потолком пробивался тусклый свет, выхватывая из темноты столы, заставленные колбами с пузырящимися жидкостями разных цветов, ретортами, перегонные кубы и связки сушёных трав сомнительного вида. У дальней стены стояли большие стеклянные сосуды, в которых в мутной зеленоватой жиже плавали фрагменты тел, лапы, крылья, глаза…
В центре комнаты за столом, заваленным чертежами и исписанными мелкими убористыми символами пергаментами, сидел Малькор. Он был худ и высок, одет в простой тёмный балахон. Лицо его было испещрено сетью морщин, а глаза, глубоко посаженные, смотрели изучающе и насмешливо. Когда он поднял голову и улыбнулся Каэлену, свет упал на его лицо, и властитель увидел ряды мелких, неестественно острых зубов, как у хищной рыбы.
— Каэлен Варр.
Голос мага был тихим, шелестящим, но, казалось, тот проникал под кожу, заползая извивающейся змеёй.
— Какая честь. Немногие рискуют пересекать Бездонный Простор ради моего скромного уединения. Слухи долетели и до ваших Доминионов, полагаю? Слухи о моём… Скромном искусстве.
— Слухи о совершенстве, поправил правитель, подходя ближе, стараясь не выдать волнения, охватившего его в этой зловещей обители. — Говорят, ты превзошёл саму природу. Создал существо невиданной красоты. Я пришёл взглянуть на твоё творение.
Малькор усмехнулся, снова обнажив свои иглоподобные зубы.
— Взглянуть? О, властитель, вы скромны. Коллекционеры вроде вас не удовлетворяются простым созерцанием. Вы пришли забрать её. Признайтесь.
Каэлен не стал отрицать очевидного.
— Если она так прекрасна, как говорят, я готов заплатить любую цену. Золото, драгоценности, земли… Назови свою плату, маг.
Хозяин острова медленно поднялся из-за стола. Его движения были плавными, почти змеиными. Одежды тихо зашелестели.
— Плата… — задумчиво провёл он костлявым пальцем по краю колбы, в которой медленно вращался чей-то глаз. — Плата всегда есть, властитель. Но сначала вы должны её увидеть. Убедиться, что она стоит… Всего. Идёмте.
Он повёл Каэлена к неприметной двери в дальней стене лаборатории. За ней оказался небольшой альков, залитый мягким, нереальным светом, источник которого был скрыт. И там, на низком постаменте, стояла она.
— Лира.
Легенды не лгали. Она была воплощением самой красоты, от которой перехватывало дыхание. Идеальные черты лица, кожа, словно светящаяся изнутри, длинные волосы цвета расплавленного серебра, ниспадающие до самых колен. А за спиной её покоились крылья. Огромные, белоснежные. Каждое перо казалось выточенным из лунного света. Она стояла неподвижно, как изваяние. Глаза её были закрыты. Но даже в этой неподвижности чувствовалась скрытая жизнь, обещание чего-то невообразимого.
Каэлен замер, поражённый. Всю свою жизнь он искал красоту, собирал её по крупицам со всего света, но всё, что он видел до этого момента, показалось ему грубой подделкой, тусклым отражением истинного совершенства, представшего перед ним сейчас. Это было не просто создание, это было божество. Он почувствовал, как сердце забилось чаще, как кровь прилила к лицу. Одержимость, всегда дремавшая в нём, проснулась и затопила сознание всепоглощающей волной. Он должен обязательно обладать ею. Немедленно. Любой ценой.
— Она… — выдохнул он, не в силах отвести взгляд от Лиры. — Она совершенна. Малькор, я забираю её. Назови свою цену! Что ты хочешь? Мои сокровищницы полны!
Маг стоял чуть позади, наблюдая за реакцией властителя со своей неизменной, едва заметной усмешкой.
— Вы уверены, властитель? Совершенство бывает… Хм, хрупким. И опасным. Она — не игрушка для вашей коллекции. В ней заключена сила, которую вы едва ли можете себе представить.
— Какая сила?
— Она… Хм, она может исполнить желание. Самое главное… Потаённое, которое прячется в глубинах души. Иногда такие желания могут быть опасными, хотя на первый взгляд и кажутся безобидными.
— Я справлюсь, — самоуверенно отрезал Каэлен, всё ещё не отрывая глаз от фигуры Лиры.
Он уже представлял её в своих покоях в Городе Шпилей, под восхищёнными взглядами придворных. Она станет венцом его славы, символом могущества.
— Говори цену, маг, или клянусь богами, я возьму её силой.
Усмешка Малькора стала шире, обнажая больше острых зубов.
— Силой? Не думаю, властитель. Она не позволит. Но… раз вы так настаиваете. Я не жаден до золота. Мне нужны другие вещи. Мне нужен ваш лучший корабль. «Лазурная Жемчужина» подойдёт. Оставьте его мне. Со всей командой. Взамен… она ваша.
Каэлен на мгновение заколебался. Отдать флагман? С экипажем? Это была неслыханная дерзость. Но взгляд его снова упал на Лиру, на её неземную красоту, на манящее совершенство форм. В конце концов, одержимость взяла верх над разумом.
— Хорошо, — решительно сказал он. — Корабль твой. Готовь своё творение к отплытию. Я отправлюсь с ней на одном из транспортных судов моего эскорта.
— О, она готова, властитель, — прошелестел Малькор. — Она всегда готова.
В этот момент Лира медленно открыла глаза. Они были ярко-голубыми, ясными, но абсолютно лишёнными какого-либо выражения. Как два драгоценных камня, прекрасных, но холодных и пустых.
Создание посмотрела на Каэлена, и ему показалось, что лёгкая, почти незаметная улыбка тронула её идеальные полные губы. Или это была лишь игра света? Властитель предпочёл не думать об этом. Он добился своего. Совершенство принадлежало ему.
Решение пришло спонтанно, продиктованное пьянящим чувством обладания. Зачем спешить? Зачем делить эту первую ночь с совершенством с грязной палубой транспортника и ропотом оставшейся команды? Каэлен Варр приказал разбить шатёр на берегу, у самой кромки воды, там, где чёрный песок встречался с ленивым накатом Бездонного Простора. «Лазурная Жемчужина» сиротливо качалась на рейде. Её огни тускло отражались в воде. Властитель знал, согласно уговору, на закате она перейдёт к Малькору. Мысль о цене, уплаченной за Лиру, его лучший корабль, а также его верные люди, мелькнула и погасла, вытесненная образом белоснежных крыльев и идеального лица.
Шатёр из тончайшего алого шёлка, освещённый мягким светом магических фонарей, стал островком роскоши посреди дикого берега. Рядом тихо пульсировали багровые «сердца» на своих жилистых стеблях. Их глухой стук смешивался с шёпотом волн. Каэлен возлежал на груде подушек, а Лира сидела у его ног, неподвижная и прекрасная. Он говорил без умолку, рассказывая о своих владениях, о Городе Шпилей, о месте, которое она займёт в его дворце, о восхищении, которое она вызовет. Лира слушала молча. Её невыразительные голубые глаза были устремлены на него. Она не ела и не пила, лишь иногда медленно поворачивала голову, как дивная птица, словно прислушиваясь к чему-то за пределами шатра.
Несколько раз до слуха Каэлена доносились отдалённые крики, полные ужаса и боли. Они неслись со стороны башни Малькора, из глубины острова. Властитель хмурился, но тут же отмахивался от неприятных звуков. «Дикие звери,« — думал он. — «Или, может, эти уродливые слуги мага делят добычу». Судьба команды, оставленной на милость Малькора, его больше не волновала. Они были лишь частью сделки, платой за совершенство, которое теперь сидело у его ног. Главное — Лира была с ним.
Когда он замолкал, создание протягивало к нему руку с длинными, тонкими пальцами. Прикосновения были прохладными, почти холодными, но Каэлен, сгорая от страсти, не замечал этого. Она гладила его по волосам, касалась лица. Её движения были плавными и выверенными, словно у искусно сделанного автоматона, запрограммированного на ласку. Он видел в этом лишь подтверждение неземной природы, отличия от обычных женщин. Он упивался её близостью, вдыхал тонкий, едва уловимый аромат, исходящий от кожи, запах озона и ещё чего-то неуловимого.
Ночь перевалила за половину. Свинцовые тучи разошлись, и холодный свет далёких звёзд залил берег. Крики из глубины острова стихли, сменившись гнетущей тишиной, нарушаемой лишь биением волн и пульсацией жутких растений. Каэлен привлёк Лиру к себе, заключил в объятия. Ему хотелось почувствовать тепло её тела, но отчего-то ощутил лишь прохладу её кожи и твёрдость фигуры под тонкой тканью одежды.
— Ты — моя, — прошептал он ей нежно в волосы цвета расплавленного серебра. — Моё главное сокровище. Навеки.
Она подняла на него свои пустые глаза, и в их глубине Каэлену на мгновение почудился отблеск чего-то безжалостного. Лёгкая улыбка, которую он видел в лаборатории, снова тронула её губы. Она прильнула к нему теснее. Руки обвились вокруг его шеи, крылья за спиной мягко раскрылись, окутывая их обоих белым коконом.
— Ты хочешь, чтобы я исполнила твоё желание? — послышался из её уст слабый шёпот.
Скорее вздох, чем слова.
— Хочу, — без колебаний ответил правитель, приникая губами к её груди.
И тут Каэлен почувствовал это. Странное онемение, начавшееся там, где её холодные пальцы касались его кожи на затылке. Оно не было неприятным, скорее… завораживающим. Онемение медленно ползло вниз по спине, по рукам, сковывая движения. Он попытался отстраниться, но её объятия были неожиданно сильны, как стальной капкан. Паника холодным лезвием полоснула по его сознанию.
— Лира?.. Что… что ты делаешь?
Она не ответила. Её глаза не отрываясь смотрели на него, и в них больше не было пустоты. Теперь там плескался холодный, изучающий интерес. Каэлен увидел, как кожа на его руке, которую сжимали её пальцы, начала меняться. Она теряла цвет, становилась полупрозрачной, а затем начала твердеть, приобретая перламутровый блеск, словно покрываясь слоем жемчуга. Ужас сковал его сильнее любого онемения. Он всё понял, вспомнив своё истинное желание.
— Нет, — простонал правитель. — Не так. Ты всё извратила…
Процесс распространялся довольно быстро. Холодная кристаллизация ползла по его телу, превращая живую плоть в нечто иное, прекрасное, гладкое, неподвижное. Он хотел закричать, но губы уже твердели, застывая в немом вопле. Последнее, что он увидел своими превращающимися в перламутр глазами, было лицо Лиры. Идеальное, бесстрастное, склонившееся над ним, и её крылья, отбрасывающие лунный свет на его застывающее тело, через распахнутый вход в шатёр.
К утру на коврах внутри шатра сидело изваяние. Фигура мужчины, застывшего в объятиях крылатой девы, с лицом, искажённым вечным ужасом и немым обожанием. Статуя переливалась всеми оттенками жемчуга в лучах восходящего солнца, представляя собой образец изысканного, жуткого искусства. Лира стояла рядом, безучастно глядя на своё творение. Затем она медленно расправила свои белоснежные крылья и поднялась в воздух, разрывая с лёгкостью ткань потолка, уносясь прочь от острова Корасонес, оставив позади ещё одно свидетельство того, что совершенная красота может быть самой страшной и разрушительной силой.
Каэлен Варр получил то, чего жаждал всей душой. Он навеки соединился с воплощением идеальной красоты. Он стал её частью, её трофеем, застывшим памятником собственной одержимости. Маг Малькор не обманул его.
Ведь порой самое страшное проклятие, это исполнение самого сокровенного желания, если оно рождено во тьме алчности и слепого вожделения. Красота, лишённая души, не дарует жизнь, она её отнимает, превращая в холодный, безмолвный экспонат.
*Судьба*
Однажды поздней осенью, собирая клюкву, заблудился и вышел из ряма у незнакомой деревни. А тут еще дождь пошел, промок насквозь. Делать нечего, зашел в ту деревню. Было около десяти вечера.
«Надо срочно обсушиться, - думаю, - иначе можно и заболеть».
Вдруг слышу: кто – то зовет. Оглянулся, на лавочке у дома - развалюхи стоит сухощавая бабушка в куртке и платке.
- Что, мил человек, никак промок, что ли? – спрашивает меня та бабушка. - Где так устряпался - то?
Я остановился.
- До ниточки промок… Из ряма вот иду. Заходил со стороны увала, а вышел куда - сам не знаю.
- Со стороны увала, говоришь? Это ты лишку хватил. Совсем в другую сторону ты, мил человек, вышел, - усмехнулась она, - что же на солнце – то не смотрел, когда в рям заходил?
- Как - то сразу не сообразил…
- Беда с вами, городскими, - она стала подниматься.
- Звать меня Еленой Кузьминичной. Заходи, гостем будешь. А я только вышла за ограду, вижу, месишь грязь.
Взяла трость и пошла к калитке.
- Банька еще не остыла, иди погрейся.
Не поверил услышанному:
- И попариться, небось, можно?
- Знамо дело... Вот только поленьев подброшу.
Через час уже сидел за столом и пил чай из самовара, слушая Елену Кузьминичну. В комнате пахло только что вымытым полом и лекарствами.
- Да уж, повезло так повезло тебе, мил человек, что встретил меня. У нас теперь, в основном, только дачники из города живут. Отгородились все высокими заборами, овчарки спать не дают ночью. Теперь, ить, чужих не пускают.
- Как вы живете? – я с опаской посмотрел на потолок. - Завалится ведь. А ремонтировать не пробовали?
- На какие шиши? – она вздохнула. – Перебьюсь. Мне не привыкать, хотя сейчас – то жить можно. Вот мама моя хватила лиха, так хватила...
Елена Кузьминична принесла потрепанный фотоальбом. Стала листать страницы.
- Испытания маме выпали большие: росла сиротой, с малолетства гусей пасла у богатых, оглохла из - за простуды…
На одной из пожелтевших фотографий увидел красивую женщину в окружении детей.
- Двадцати пяти лет вышла мама замуж за вдовца с четырьмя детьми, не побоялась. Приданого у нее никакого не было. Мужик был работящий.
- А общие дети - то у них были?
- Не поверишь? Родила ему еще восьмерых. Жили - то душа в душу, справно. Мама мне говорила:
"Никогда, Леночка, не пытайся мужа перевоспитывать - это бесполезное, дочка, занятие".
- А хозяйство держали? – перебил я ее.
- Да уж, известное дело. Наша семья две коровы держала, овечек, кур. Затем стали заставлять в колхоз вступать.
Утерлась передником, вздохнула:
- Куда деваться? Пришлось всю скотину в общее стадо гнать, другого выхода не было… Из - за того, что согласились идти в колхоз, записали «маломощными середняками», это и спасло от ссылки на Васюганские болота.
Она замолчала и долго о чем – то думала. Было слышно, как тикают часы в горнице.
- А что было потом?
Елена Кузьминична встрепенулась, как ото сна.
- Потом? – она отхлебнула чай из чашки. – Случилось страшное - кормилец скончался. Приехал на похороны его старший сын Иван.
Поправила платок и горько усмехнулась:
- Представляешь? Прямо с похорон и забрали его.
- За что?
- Пес их разберет. Сказывали деревенские, что, мол, «по линии НКВД». Больше никто не видел. Поговаривали, что жил неплохо: труженик был, твердый середняк. Вот такая была жизнь...
- А вам сколько в то время было лет?
- Мне к началу войны всего четырнадцать лет было. Мама рано утром будит:
"Вставай, Леночка, пора на рынок"
- Положит в корзину яиц, масла в горшок - вот и бегу рано утром к переезду вместе со своими друзьями. И сейчас помню, что в ту корзину входило ровно двести яиц.
- Двести? Не может быть!
- На кой ляд мне тебе, мил человек, врать - то? Как было, так и говорю... На переезде товарняк скорость сбрасывал, запрыгивали на ходу в тот поезд и так ехали восемнадцать километров до станции. Перед самой станцией машинист снова сбавлял ход, чтобы мы спрыгнуть могли. На самой станции ведь могла милиция арестовать. Жалко ему было детей, с пониманием относился. На станции был рынок, где хорошо продукты раскупались. Домой возвращались снова на товарняке. И так частенько приходилось мне ездить.
Она ушла к печи, принялась возиться с чугунками.
- А как по - другому? Выживать надо было... Ведь дома ждали больная мама, братишки и сестренки.
- Как со здоровьем - то сейчас?
- Болею сильно, с руками вот замаялась.
Показала свои темно - коричневые сморщенные ладони:
- Ноют, ох ноют... Ночью встану, на улицу выйду и руками машу из стороны в сторону. Они, как плети, висят - хоть обрывай. Порой криком кричу - так больно. Лекарства покупаю - не помогают. Дояркой работала, вот и сказывается все теперь.
Выйдя из горницы, долго разыскивала в альбоме какую - то фотографию.
- Вот так и прожила свою жизнь - в одиночку билась с нуждой. Мой парень ушел служить танкистом в сорок пятом, погиб на войне с японцами. Осталась лишь фотокарточка, где он из башни танка выглядывает.
Наконец - то нашла то, что искала. Протянула фотографию.
- Своих детей не было, так всегда, когда возвращалась с вечерней дойки, обязательно давала соседскому мальчишке Ване то пучок саранок, то пиканов сладких... А он как радовался! Ждал всегда у калитки.
Пошла в горницу и стала стелить мне кровать, сама рассказывает:
- Вырос Ваня, выучился, стал предпринимателем. Рядом с моей развалюхой выстроил коттедж. Сейчас все больше бегом бегает мимо, порой, забывая и поздороваться.
- Ну, а как мамина судьба? - поинтересовался я.
- Зимой сорок четвертого маму парализовало. Представляешь, мил человек! Обступили мы ее кровать, орем дурнинушкой, а она ничего сказать не может, лежит, лишь слезы из глаз катятся.
Через три дня ее не стало. Пошла я в правление просить лошадь, а мне говорят:
"Лошади днем заняты, можем только вечером выделить подводу"
Было видно, что Елена Кузьминична еле сдерживает слезы:
- Так и пришлось в темноте мамку хоронить...
- А что нельзя было на руках до кладбища донести?
- Кладбище было на центральной ферме, это четыре километра от нас.
Вот такая встреча произошла у меня с Еленой Кузьминичной, доживающей свою жизнь в далеком сибирском поселке. Утром проводила меня до калитки. Моросил мелкий дождь. Я возвращался в город, а в голове все вертелись слова Николая Некрасова:
"Есть женщины в русских селеньях".
Беспамятных Леонид
Собиpаeмся за гpибами. Нe можeм найти компас, и выясняeм, что в домe закончилась туалeтная бумага (какой жe поход в лeс бeз туалeтной бумаги???). Βpeмя — 22:30. Надо сpочно добыть. Звоню сосeдям. Откpываeт Антоха, студeнт. Γлаза заспанныe, кажeтся, pазбудила. «Антош, у тeбя eсть компас и туалeтная бумага?»… Сосeд говоpит «угу» (видимо, eщe нe совсeм пpоснулся), уходит в глубь кваpтиpы, пpиносит что нужно. Благодаpю. Расходимся. Μинут чepeз 5 звонок в двepь. Откpываю. На поpогe сосeд: «Я уснуть нe могу. Зачeм компас-то?»
- Мама знакомься, это Вера.
Моя невеста, мы женимся, мама!
Людмила Васильевна смотрела на девушку, даааа, неожиданно.
Где Виталька и где девушки, вернее девушка, да ещё такая.
Красивая, длинноногая, волосы по пояс, глаза с прищуром, зелёные, колдовские. Россыпь лёгких веснушек, совсем незаметных, чуть полноватые губы.
Что-то темнишь ты девка, - подумала Людмила Васильевна, переводя взгляд на сына, сияющего, как начищенный самовар.
Тонкие, длинные ноги, небольшое относительно ног тело, узкие плечи, чуть длиннее, чем положено руки, заканчивающиеся большими, широкими кистями. Белобрысый, с тонкими губами, чуть оттопыренными ушами...
Дааа, не Ален Делон
-Ну что же, проходите в дом.
Сына Людмила любила, она их всех троих любила, но Витальку последушка особенно.
Старшие дети жили в больших городах, далеко от родителей.
У Валентины, старшей дочери было трое детей, она замужем за хорошим мужчиной, правда старше, но ничего страшного, живут замечательно.
Средний Виктор, тоже был женат, на хорошей простой девушке из их посёлка, там двое деток.
Виталька родился, когда Людмила Васильевна и подумать не смогла, думала что климакс уже, потому и мужу ничего говорить не стала, зачем ему знать про женское недомогание. А оказалось, что совсем не недомогание, а Виталька.
Муж, как пятак начищенный сиял, приосанился помолодел будто, был Иван Петрович постарше Людмилы, на пять лет, потому и ошалел от счастья...Гордый ходил, могу мол, ещё!
Виталька хилый родился, но ничего, вырастили, выкормили. Несмотря на то, что худой, да неказистый, был он умный очень. В школе на пятёрки учился, читать писать в пять лет с лёгкостью научился, вот будто знал, но подзабыл чуток.
Всю библиотеку прочитал, лучшим подарком всегда считал книгу.
Поступил на истфак учиться, с лёгкостью...Нравится ему это всё, история, книги старые...
И вот...женится...ну-ну...
-А что за срочность такая? Ты ведь дальше учиться собирался? -Людмила Васильевна собирала на стол и поглядывала на будущую невестку
-Мам, Вера беременна...
-Ну...А ты при чём?
-Ну мама, ты не поняла? Вера моя невеста! Мать моего будущего ребёнка! Мама! Ну что ты!
Даже по городским меркам Воронины жили зажиточно, вся техника, хороший ремонт, большой дом. Лучше и больше, чем у председателя.
Так что Вера не прогадала, делая ставку на Виталика, в этой семье были деньги...
Позвав девушку помочь по кухне, Людмила Васильевна спросила в лоб для чего ей Виталик.
Не моргнув глазом, Вера заявила, что они любят друг друга, и сделала вид, что не понимает куда клонит будущая свекровь
-Ты мне девка голову не дури, и дело даже ни в том чей ребёнок...Что тебе надо от Витальки? Денег? Дак он ещё не заработал, учится ещё...Да и вряд ли скоро заработает, ему ещё долго учится...Что ты хочешь?
-Зачем вы так, Людмила Васильевна, я люблю Виталия, а он любит меня, и у нас будет ребёнок.
-Ну смотри, ежели что придушу и в омут выкину, поняла? Думаешь пугаю? Лучше всего тебе подумать, хорошо подумать.
Я Витальку в баню с отцом сейчас отправлю, а тебе как раз время собраться и на последнем автобусе в город умотать, и больше к сыну моему на пушечный выстрел не приближайся поняла? Время пошло...
К удивлению, Вера как сидела, так и осталась сидеть, упрямо сжав губы.
-Ты на автобус опоздала, долго думала, девушка. Хорошо, утром уедешь...
-Мы вместе уедем, я люблю Виталика...
-Да что же ты заладила про любовь -то, ты кого? Меня хочешь обмануть? Я не первый год на земле живу..
-Вы не верите что вашего сына можно любить?
-А ты не умничай мне, верю! Ещё как верю, но не такая, как ты.Ты за дуру -то меня не держи...Ребёнка пристроить надо? Так и скажи по -честному, зачем ты ему голову дуришь? Я ить, сама баба, ну не посмотрят на такого, как Виталька такие как ты...Не посмотрят, ну
-Что вы всё одно и потому? Я не виновата, что с такой внешностью уродилась, - и девушка заревела, как маленькая...
-Ну-ну, успокойся, чего ты...Ладно, посмотрим, не плачь давай. Вон иди умойся, слишком ты красивая, невестушка...
Прошло пять лет.
Дедушка с бабушкой души не чаяли в маленьком Юрке.
Всё для младшего внучка делали, нет, они конечно и старших любили и баловали, но младший, Юрочка, это что-то...
Виталий приехал за сыном один, какой-то хмурый...
-Паапка приехал, уррра! Папочка, только я домой не поеду, у нас с дедой знаешь сколько дел ещё...
Виталий потрепал сына по головке и прошёл в дом, устало сел к столу...
-Сынок, что случилось? Не заболел ли? А где Верочка?
-Мам, пап вы не переживайте только...Мы с Верой разводимся...
-Что? как это? Это почему же...
-Я не знаю...плохо мне...
появился какой-то человек, с которым у неё была бешеная страсть, так она сказала...
А ещё, сказала, что Юрка не мой...
-Чего? Да он вылитый... наша порода, ишь чего удумала. Так, пацана не дам. Разбирайтесь сами. Ребёнка дёргать не дам...Да что же такое делается - то, а?
На следующий день Людмила Васильевна приехала в город, оказывается Вера ушла ещё две недели назад, сказав Виталику, что вся их жизнь была ошибкой...Она поняла, что всю жизнь любила только этого мужчину, и вот он приехал, осознал свою ошибку, и...
Людмила Васильевна подкараулила Веру у работы
-Ну здравствуй невестушка, здравствуй родимая...
-Людмила Васильевна, не начинайте, мы все взрослые люди...Мы всё уже обговорили с Виталиком
-Я тебя Верка предупреждала, обидишь сына, утоплю...что же ты не слушала меня, а?
-Вы можете радоваться, ваш сын вернётся к вам..А я ..я буду с любимым человеком и нашим сыном..
-А вот видела, -женщина свернула кукиш и сунула в лицо Вере.
Вот тебе, а не мальчонку, сама по кобелям шастай, ребёнка не тронь! Наш Юрка, наш и точка. А ты иди...иди с богом...Эх Верка, Верка...что же ты наделала...
-Вы слышите о чём я вам говорю? Юра не сын Виталика...понимаете? Нас отыскал его настоящий отец...
-А где же был-то твой настоящий отец-то, раньше? Так что не ври, Верка, не бери грех на душу. Мальчишку не получишь...
-Да что такое -то, вы в своём уме? Это мой сын. Мы сделаем специальный тест, это очень дорого конечно, но настоящий отец Юры не пожалеет никаких денег, чтобы доказать вам. - Вера выделила слово настоящий
-Не зли меня Верка, мы сами тест этот сделаем, никаких денег не пожалеем...
Людмила Васильевна позвонила старшей дочери, и попросила помощи, дочь поняла, что всё серьёзно и быстро прилетела.
По каким -то своим связям, каналам, Воронины быстро сделали тест на отцовство, Вера была предупреждена, настоящий отец тоже.
Валентина, старшая сестра Виталия уехала домой, сделав всё возможное, поддержав родителей и брата.
Родители Веры тоже были на стороне зятя, мама вообще чуть не попала в больницу, она всегда считала, что Вера вытащила счастливый билет, были они людьми простыми, рабочих специальностей. И умным зятем гордились.
За результатами поехала сама Людмила Васильевна.
Попозже подъехали Вера и её любимый человек, который когда- то по глупости расстался с ней, но приехав в город, и увидев Верочку, да ещё и узнав, что у него растёт сын... в нём взыграли чувства...Он расскаялся и вот...
По крайней мере так Вера всем сообщила.
Людмила Васильевна, как заказывающая анализ сторона, получила сама документ, открыла конверт, при Вере и её ухажере.
Быстро пробежала глазами, и вскрикнула
-Ах, Верка, ах паршивка! Внука нас лишить хотела, зараза. Отца родного без ребёнка чуть не оставила, от падлюка. Видела? Видела? Чё съели вместе с хахалем своим, а?
Людмила Васильевна быстро помахала листком перед ошарашенными лицами Веры и её спутника, и удалилась походкой королевы.
Обернувшись к недоумевающей Вере, Людмила Васильевна пообещала подать в суд, если кто-то посмеет прикоснуться к ЕЁ внуку.
-Смотри, Верка, ты меня знаешь...
Жизнь иногда такие фортеля выкидывает. Так закручивает, что только диву даёшься, думаешь, да ну...так не бывает...
Вера уговаривала любимого человека переделать тест, доказывала, что это ошибка, что там что-то напутали.
Но он как- то скис, пробыв целый день с предполагаемым сыном, как Вера его уверяла, мужчина понял что совсем ничего не испытывает к ребёнку, к тому же , как выяснилось всё же к чужому ребёнку.
Да и Верочка ни та девочка...
В общем через пару месяцев Вера забежала к Виталику, типа забыла какую-то вещь, то ещё что, то надо не травмируя ребёнка погулять, как раньше, всей семьёй...
Ещё через месяц Виталик простил свою бестолковую, по её признанию жену, вымолила она прощения, обещая, что больше никаких фортелей не выкинет, тем более доказано, ребёнок от законного мужа, то есть от Виталика. Сама свекровь тест делала.
Через какое-то время Вера набралась смелости и поехала, повинилась перед свекровью со свёкром.
Конечно её простили, ради сына и внука...
Через год родилась ещё одна внучка, Люсечка.
Верочка со временем немного поправилась, округлилась. Виталик тоже выправился, как-то возмужал, стал довольно-таки интересным мужчиной.
Всё получал какие- то учёные степени, преподавал в университете свою любимую историю. И уже Вера стала побаиваться конкуренции из молодых и длинноногих...
Но Виталик ничего и никого, кроме истории и Веры с детками не замечал...
Жизнь шла своим чередом, росли дети, старились родители. Ушёл свёкр, был он уже достаточно взрослым, но все очень горевали о нём, Вера в том числе, уж очень хороший был...
Со свекровью Вера вообще начала тесно общаться после рождения Люси, и никто никогда не напомнил ей о том случае, когда пришлось делать тест на установление отцовства.
Тогда это было очень затратно и дорого, это сейчас наверно даже кошка может себе позволить, отчего-то вспомнила Вера. Иногда, ещё тогда, по молодости, Вера думала как так? Как она так ошиблась,она ведь была уверена что беременная!
Очень боялась позора, боялась что родители не примут, вот и ответила на ухаживания Виталика...
Это потом она обрадовалась, когда тот, казалось бы любимый всю жизнь и в грёзах являющийся, сказал, что они разные и испарился. Вот тогда -то Вера и поняла своё счастье, вот тогда- то она и пошла к Виталику, и не прогадала, улыбается своим мыслям Вера.
Страсть-то она что, прошла и нет её, а вот уважение, со временем и появившаяся любовь к супругу, они на всю жизнь. Так думала Вера подъезжая к дому свекрови, та позвонила и попросила приехать.
-Здрасте, здрасте -Вера шагнула к некогда могучей женщине, а теперь старушке, которая всё еще пыталась сохранить свою осанку, свой взгляд...
-Здравствуй родная, идём в дом.
Обычно свекровь сыпала словечками разными, а тут притихшая, заболела что ли...
-Верушка. садись, садись...О нашем разговоре не должен никто знать, обещай. Я знаю, ты слово можешь держать, доказано...
-Хорошо, Людмила Васильевна, хорошо..
-Ты прости меня, девочка. Ты сама мама, а может и бабушкой скоро станешь, вон Юрочка -то, красавец, да и Люся, уже невеста...В общем ты меня поймёшь, я ведь всё ради сына делала. Из любви материнской к нему...
-Да что такое-то, Людмила Васильевна, вы меня пугаете - попыталась перевести в шутку этот не понятный разговор. видимо скучно ей одной, подумала Вера, вот и ищет предлог. Ведь зовём к себе, нет упрямится...
-Вера, если ты не простишь меня, я пойму...Вот...
Людмила Васильевна подала какую- то бумагу, Вера нерешительно взяла её в руки, прочитала, потом ещё раз перечитала...Опустила руки на колени...
-Людмила Васильевна...кто-то ещё знает?
Свекровь отрицательно покачала головой
-Нет, Вера...Только я, а теперь ты...
-Людмила Васильевна, - женщина упала на колени перед старушкой обняв ту за ноги, -мама, наша любимая мама, я я вас прошу, давайте это сожгём, пожалуйста...
Я порву на мелкие кусочки и сожгу, хорошо?
-А дым над полем развеем, -заскрипела, засмеялась свекровь...
-Простите меня
-И ты меня прости, девочка...Теперь спокойно могу идти, мой-то, зовёёт, скучно ему без меня...
-Что это вы выдумали?
Вера переночевала у свекрови, а утром увидела, что её больше нет.
Как так, -рассуждала Вера, после того, как разъехались все гости, весь дом был заново перемыт и блестел оконными стёклами, отдавшими синевой, -как так? Столько лет знать правду, молчать, скрыть её...
А ведь какой концерт тогда разыграла, и как ловко всё обставила, - улыбается Вера своим мыслям. Вот ведь актриса, да нет, не актриса...Просто она очень любила своего сына...
Женщина подняла заплаканные глаза на портрет свекрови, ей показалось, что та, слегка улыбается...
Отцовство исключено, всплыло в памяти у Веры.
Тесты раньше были не точными, успокоила себя женщина.
Поленья. Рассказ
Бабушке Нине приснился сон, будто колет она дрова на своём дворе. Старая уже там во сне, как сейчас, но, замахиваясь высоко топором, лихо колет. Только щепки летят.
Вот ставит чурку и "хрясь" – она пополам, потом ещё раз "хрясь" – и на четвертины. Каждую зазубринку во сне видит.
Уже завален весь их двор поленьями, уже не видно клумбы с цветами, уже привалены колёса машины зятя, и дом снизу тоже весь уже чуть ли не до окон завален поленом, а она всё колет и колет.
Во сне устала шибко, но остановиться не может. Потому что, если остановится – беда. От неё там во сне зависит – будут ли все живы, либо все умрут... Кто – непонятно, но колоть надо ещё больше.
Вот только ноги во сне сильно замёрзли, переставляет она их, топчется. Так замёрзли, что она кончила рубить и встала там во сне, опустив топор.
И поняла – не спасла, мало наколола, умрут все. Из-за её ног умрут.
Нина Егоровна проснулась от того, что совсем замёрзли ноги.
"Ох ты, Господи, штой-те?"
Она привстала, чтоб закутать их одеялом, но ноги были под ним. Хотелось отогреть их руками, но годы уже не те, чтоб так вот резко до ступней дотянуться.
Нина поднялась на локтях и решила спустить одну ногу со своей высокой кровати. Но не тут-то было. Ноги не слушались.
Она всё же изловчилась, подхватила левую ногу рукой и сбросила её с кровати.
И вдруг эта нога оказалась такой тяжёлой, что потянула её всю. Нина грохнулась, больно ударилась локтями и плечом и очнулась уже лёжа на брюхе, на полу.
С трудом присела, облокотившись спиной на старый шкаф, очухалась: " Да, что ж это?"
Собралась было крикнуть дочку, но рот открывшись, не проронил ни звука. Решила встать сама, чтоб перебраться на кровать, и тут вдруг поняла, что окоченевшие ноги совсем её не слушаются – они онемели.
Как по чужим, Нина хлопала по ним и ничего не ощущала. Как будто её ноги были где-то совсем в другом месте, в холодном и далёком, а перед ней – два полена.
Что же делать-то? Холодно. Она дотянулась рукой до уголка одеяла и стянула его на пол. Как могла прикрылась.
В доме было тихо. Если дочка ушла, то ненадолго. Тоже уж пенсионерка. Разве что в магазин или по хозяйству. Надо ждать.
Вот бы грелку сейчас к ногам. Внучка подарила такую прекрасную электрогрелку: она, как один большой валенок – сунешь ноги, и благодать.
Но сейчас ноги так беспокоили, так охватывало их холодом, что сил не было терпеть. Она прикрыла глаза и, полусидя на полу перед кроватью, застонала.
Всё дело в этом сне. Зачем она там дрова колола? Зачем?
В доме давно нет печи, давно уж проведён газ. Дом тёплый, двор нарядный. Что ж она его дровами-то заваливала?
И тут вдруг пришло, как озарение.
Вот оно. Вот оно! Уж забыла. Столько лет ждало и пришло возмездие.
И сон, и ноги, всё совпало.
Было это в пятидесятые. Тогда на их большую деревню, на колхоз обрушились все напасти разом. Год был неурожайный, пропали и поля, и огороды. Мороз ударил по весне, полегло всё.
А, как известно, беда одна не ходит. Арестовали у них всё колхозное начальство. Старый председатель знал тут всех и каждого, помогал, чем мог. В деревне осталось много эвакуированных ещё с войны, людям некуда было возвращаться. Председатель и им помогал.
Но колхоз урожая не дал – пошёл председатель по этапу за вредительство, а вместе с ним и агроном, и ещё несколько человек.
Нового начальства долго не было, а потом понаехали чужаки и начали свои законы устанавливать. Да такие странные.
Запретили дерево в лесу рубить совсем, запасайтесь, де, хворостом, да чтоб не толще руки, или сушняком.
А зима лютая, разве без дров протопишь сушняком да ветками?
Кого с топором в лесу ловили – арестовывали. Колхоз дровами не помог никому. Мужики и бабы лазали по лесу в поисках веток. Вскоре лес вблизи весь был очищен от кустарника, в ход пошли плодовые деревья, кусты, забор, сараи, мебель.
А морозило всё сильнее.
Люди сходились семьями, чтоб топить один дом, но дерева всё равно не хватало. В деревне, где вокруг стояли вековые ели, люди гибли от холода.
Молодой муж Нины с фронта не пришёл, хоть и забрали его в 44-м, осталась она одна с дочкой. Родни тут не было. Она разобрала и сожгла уже сарай и не знала, как смотреть в глаза оголодавшей Поле. Топить печь было совсем нечем. Хворосту хватало только на – согреть кипяток.
Но вот среди зимы в деревню приехали рабочие - лесорубы и начали валить лес. Они работали несколько дней, загружая телеги дровами и отправляя их в сторону города.
Вокруг лесорубов постоянно крутились местные: кто щепу подберёт, кто ветки обрубит. Оставив дочку, сходила раз туда и Нина, но пришла почти с пустом. Надо было договариваться, платить что-то взамен за возможность обрубить ветки, там была целая очередь страждущих. Нину и близко не подпустили.
А через пару дней она из окна увидела: бегут люди с санками к лесу, к повалу, прям толпами бегут. Схватила санки и помчалась тоже, забыв, что в бурках лёгких на босу ногу.
Одна помчалась, худющая болеющая Полинка – какая помощница!
А на повале и правда давали дрова. Вставай в очередь, нагребай, сколько увезёшь и кати. Кто-то напоследок команду дал – местным дров наколоть. Да только спешили лесорубы, сказали –недолго тут поработают.
Народ как с ума сошёл, грузили санки с горой, шуровали тут целыми семьями. А Нина одна. Заволновалась, что сейчас ходку всего одну домой сделает, вернётся, а нет уж дров.
Нагрузила полные санки и домой почти бегом. Там выгрузила, подтащив сани к крыльцу, бечёвку схватила и опять к лесу. Нагрузила вторые, опять домой. Руки-то в варежках, а про ноги и думать забыла, быстрей бы, пока не все дрова разобрал народ.
И вдруг видит навстречу ей мальчонка лет семи санки везёт, да и перевернул прям перед ней дрова в сугроб. Видать, мать нагрузила, а он не справился.
– Давай я тебе помогу, давай, на мои клади. А ты иди к матери, нагружай опять, я свезу к вам, подмогну тебе.
Мальчонка обрадовался:
– Наш во-он дом, где крыша кривая, третий сзаду, – и опять побежал к лесу.
А Нина повезла дрова к себе. Мальчик был из эвакуированных, ни он её, ни она его не знали. А потом опять его встретила, уж ближе к лесу, а он ей:
– Теть, а может подмогнёте опять?
– Подмогну..., – она быстро переложила дрова к себе на санки и опять – домой.
Больше мальчонку она не видела, да уж и бояться стала. Несколько ходок получилось сделать самой.
– Эх, давай давай девка, беги, иначе не успеешь по-новой, заморозишь красоту, – орал дядька-лесоруб.
Вот только, когда отогрелась дома, когда ноги загудели неистово, поняла – обморозила. Они пошли белыми пятнами, закололи иглами и онемели от жуткой боли.
Бросилась она к тому углу, где раньше у бабки мужа стояли иконы, которые пришлось спрятать в сарае, и стала молиться:
– Господи, не дай околеть! Кто ж без меня дочку вытянет? Господи, помоги! Отведи болезни. Потом ноги возьми, потом, вот только дочь вырастить дай, зиму пережить дай!
Она молилась и плакала, била поклоны и стонала от боли.
О мальчишке, которого почему-то она про себя назвала Митей ( слышала от кого-то из эвакуированных это имя), она Богу не сказала. Но про себя думала – за него наказывает. За Митю эвакуированного.
Бог услышал. На губах и глазах вскоре вылезли чиряки. Но разве это болезнь!
Главное – ноги отошли и сама не свалилась. Дрова спасли.
Мите на глаза она старалась не попадаться, мало ли, хватились же, чай, дров. Это он по-глупости и наивности не догадался, что тётка не помогает ему вовсе, а наоборот – ворует. А родители? Вдруг признает да пальцем покажет.
Но вскоре его семья уехала из деревни вовсе. А Нина никому в своей жизни этот случай так и не рассказала. Вот только сама ещё долго вспоминала этот свой грех.
На исповеди была в церкви и тоже мимо этого случая прошла, как будто и не с ней было.
Но никогда больше не хитрила. Как такая где возможность появлялась, сразу этот случай в голове – Митя. Честно жизнь жила, порядочно.
А сегодня всё совпало. Вот он – сон, где дров столько, хоть ешь. Вот они ноги, которые так окоченели, что выть хочется. Но выть не получалось.
Вернулась дочь. Началась суета. Она позвала соседа, мать водрузили на койку. Та показывала на ноги, а дочь никак не могла понять, что она хочет.
– Да потерпи, мам. Сейчас врач приедет.
Мать махала руками, что-то объясняя.
– Что? Я вижу, что ног не чувствуешь....Что? Я не понимаю.
Наконец дочь догадалась дать матери ручку и блокнот. И та нацарапала "грелка".
Ноги запихнули в электрогрелку - валенок, постепенно по телу начало расходиться тепло и Нина уснула.
Во сне по их сегодняшнему летнему двору ходил весёлый Митя. Так явственное его видела. Он собирал поленья на санки. Он пробовал их катить, но было лето и санки не ехали. А он смеялся от этого и смотрел на Нину.
– Мам, мама! Проснись, пожалуйста! Врач приехала.
– Нина Егоровна, что случилось? Ответить можете?
– Могу, – слабо сказала Нина.
–Ох ты! - ахнула Полина, – Так ведь мычала, вообще не говорила, это как же...
– Ноги чувствуете? – врач пощипывала ногу.
– Чувствую, холодная у вас рука.
– Да это Вы тёплая от грелки.
В больницу Нина ехать отказалась. Обещала лечиться дома. Вскоре она встала на ноги.
– Видать Бог меня простил, Поль.
– Ох, мам, да все мы – грешники. Тебя-то за что прощать? Почти святая ...
– И Митя, видать, простил, – задумчиво добавила баба Нина.
– Какой Митя?
– Эвакуированный. Он улыбался мне, Поль.
Пожилая уже дочь Полина слушала рассказ матери и утирала глаза кончиком кухонной скатерти.
– Простил, мам. Точно простил. И боль отпустил...