Кофейня «Приморское капучино»

В одном небольшом приморском городе есть кофейня, которая называется «Приморское капучино» . Это заведение очень любят местные и отдыхающие, потому что здесь готовят самые вкусные напитки и еду, а главное, эта кофейня находится прямо на берегу моря.
И история у этой кофейни тоже необычная…
Это было много лет назад. Тогда Владимир только закончил институт, и не знал, что ему делать дальше. Он немного подумал, и наконец, решил так:
- Сначала съезжу отдохнуть, а потом буду думать, что делать дальше.
Так и сделал. Владимир выбрал гостиницу в небольшом приморском городке. Ни он, ни его родственники и знакомые никогда не бывали здесь, и нет ничего удивительного, что Владимир заблудился. Нет, до самого города он добрался быстро – так быстро, что сам не ожидал. Но, когда Владимир приехал, обнаружил, что не знает, в какой стороне гостиница. И навигатор тоже почему-то не работал. Рядом ходило много людей, но Владимир не знал, можно ли попросить у них помощи.
- Местные, не местные, кто их разберет. Все одеты примерно одинаково – думал он – спрошу кого-нибудь, а он окажется таким же отдыхающим, который живет, например, в доме, а где гостиницы, даже не знает. Или вообще кто-то, у кого здесь дача. Нет, надо искать кого-то, кто живет здесь постоянно.
- Вы что-то ищете? – раздался женский голос прямо рядом с ним.
- Что? – не понял Владимир.
- Я спрашиваю, вы заблудились? – И тут Владимир увидел, что возле машины стоит девушка.
- А…да. Гостиницу ищу – рассеянно ответил он.
- Так они все в той стороне – и девушка показала, куда нужно ехать.
- Спасибо – так же рассеянно поблагодарил Владимир и уехал. Гостиница действительно оказалась там, куда показала его провожатая. Как выглядела девушка, он не запомнил, но не мог перестать о ней думать.
- Странная она какая-то – думал он – Ни один нормальный взрослый человек не станет подходить к незнакомой машине так близко. Все с детства знают, что так делать нельзя.
Девушка и правда стояла близко – если бы Владимир захотел, он бы легко мог затянуть ее внутрь. Но он даже представить не мог, почему она так себя ведет…
Через несколько дней Владимир отправился в небольшую кофейню перекусить, и вдруг услышал знакомый голос:
- Здравствуйте! Узнали меня? Я Юля, я вам дорогу показывала!
Он поднял голову, и наконец рассмотрел ее. У Юли были волосы цвета капучино и такого же цвета глаза, которые весело смотрели на него. И Владимир спросил:
- И что же это мы Юленька, всякому первому встречному показываем дорогу, да еще и подходим так близко к машине, а?
- А что, мне есть чего бояться? – хитро спросила Юля, и Владимир не смог не улыбнуться.
Они проговорили весь вечер. Оказалось, Юля выучилась на менеджера, и хочет открыть здесь кофейню. Она даже сказала, как хочет назвать ее.
- Прибрежное капучино. Понимаешь, здесь жила моя бабушка. Вернее, живет – исправилась она – всегда это путаю. В детстве я проводила в этом городке все каникулы, поэтому и хочу построить кофейню здесь. А с капучино все просто – это мой любимый напиток. Ты ведь поможешь мне с кофейней?
- Конечно – согласился Владимир.
- Ну, вот и отлично. Я знала, что не ошиблась в тебе.
- Может, тебя проводить? – предложил Владимир.
- Не надо – все так же с улыбкой ответила Юля – сама дойду!
Утром Владимир снова захотел встретиться с Юлей – и был шокирован. Оказалось, ни рядом с кофейней, ни где-то еще в городе, никакая похожая девушка не живет. Ни среди отдыхающих, ни среди местных никого похожего не было. Тем более, Юли. Правда, один раз какие-то девушки подумали, что Владимир ищет их подругу, но когда он описал, как выглядит его Юля, они поняли, что это не она.
Неизвестно, как долго Владимир кружил бы по всему городу, если бы в одном дворе (довольно далеко от кофейни) к нему вдруг не подошла совсем старенькая бабушка. Она сказала:
- Юленьку ищешь? – Владимир кивнул – Пойдем, покажу, где она.
Владимир думал, что бабушка его ведет к себе или к Юле домой, но в итоге они пришли…на кладбище. Владимир до последнего не понимал, зачем они сюда пришли, пока бабушка не остановилась возле одной могилы, возле которой было много оранжевых и красных цветов. Посмотрел Владимир на фотографию – и чуть не упал. Там была его Юля. И умерла она почти три года назад.
- Значит, Юленька тебя нашла … - задумчиво глядя на него, сказала бабушка – Вы ведь с ней о кофейне разговаривали, да? – Владимир кивнул – Это было ее мечтой, с тех пор как Юля закончила школу. Если б не эта авария…Она прожила неделю после нее, и все время мне говорила:
-Бабушка, не переживай, моя мечта обязательно сбудется. Я найду того, кто мне поможет. Ты увидишь его.
Я не знала, как она это сделает (даже мне было понятно, что Юля может не выздороветь), но теперь я вижу, что она все-таки это сделала. Ты ведь поможешь Юле? Исполнишь ее мечту?
- Да – ответил Владимир – я ей помогу. И вас тоже не брошу.
Так и случилось. Нина Ивановна ( так звали Юлину бабушку) до конца жизни была рядом с Владимиром и его семьей. Кстати, дочку свою он так и назвал – Юленька. И она очень похожа на свою тезку, которая подарила ее папе дело всей жизни. Когда-нибудь и она станет его хозяйкой.
Конец
Автор: Сказочные созвездия
Партизанщина
Никогда Катька не ждала Серёжку с таким нетерпением. Раньше она его вообще не ждала, мечтала, чтобы он заболел и остался дома, а сейчас была бы разочарована, если бы Моисеев вдруг не явился после каникул. Это же вся работа насмарку, столько трудов!
Катя разговаривала с Алёнкой, посвящённой в планы по выживанию Серёжки, а сама зорко поглядывала на дверь. Наконец он пришёл. Молча шлёпнул портфель на парту, вытащил тетрадь, учебник с пеналом и убежал к мальчишкам, драться. Катька быстро достала единственную ручку с погрызенным кончиком из моисеевского пенала и вытащила из неё стержень.
Тр-р-р-р! — загремел звонок, и Алла Григорьевна, красивая, в строгом платье, вошла в класс, оглядела всех с улыбкой.
— Здравствуйте, ребята! Отдохнули на каникулах?
— Да-а-а! — завопили все.
— Ну и хорошо! А теперь с новыми силами возьмёмся за учёбу. Открывайте тетради…
Серёжка нехотя потянулся к пеналу, взял ручку и попытался вывести дату, а не тут-то было! Он с недоумением посмотрел на ручку, раскрутил её. Казалось, что он сомневался: а был ли вообще стержень? Катька в душе злорадствовала, но не выдала себя ни улыбкой, ни взглядом.
— Катька, — зашептал Серёжка, — у тебя ручка запасная есть?
Катька затрясла хвостиками:
— Нет, у меня все ручки пропали, только одна осталась.
— А что же тебе новые не купят?
— А тебе почему не купят? — возмутилась она.
Катькины одноклассники склонили головы и прилежно выводили букву за буквой, только Моисеев вертелся по сторонам.
— В чём дело, Серёжа? Ты почему не пишешь? — обернулась от доски Алла Григорьевна.
Серёжка залился краской:
— Стержень потерялся.
Учительница взяла со своего стола белую ручку с серебристым ободком, дала Моисееву и не удержалась от замечания:
— В другой раз складывай портфель с вечера, чтобы ничего не терялось.
На Серёжкином месте Катя носила бы ручку Аллы Григорьевны с собой, но он был глупый и не догадался. И после перемены выяснилось, что в стержне закончились чернила. Ну не сами по себе, разумеется, закончились. Это Катя заменила полный стержень на пустой, захваченный из дома.
Серёжка пыхтел и с силой черкал по промокашке, да только зря. Он раскрутил ручку, грустно посмотрел на пустой стержень; приподнялся и похлопал по плечу Андрюшку Жукова, который сидел впереди.
— Чего тебе? — чуть обернулся тот.
— Ручка есть запасная или стержень?
— Нету.
— Кать, — придвинулся ближе Моисеев, — у тебя стержень есть?
Катька покачала головой. Пришлось Алле Григорьевне выделять Моисееву ещё одну ручку с Пушкиным, деревянную, из набора, который ей подарили на день учителя. Было очень приятно смотреть на растерянного Серёжку. Он больше не хихикал и не строил рожи — некогда.
«С ручками на сегодня хватит, а то слишком подозрительно», — подумала Катька.
Через день с Моисеевым приключилась ещё одна неприятность. Канцелярский клей для урока труда случайно попал на тетрадь по математике и намертво слепил страницы с домашним заданием. Алла Григорьевна попробовала разлепить, но не получилось.
— Качественно склеено, как специально, — обронила она. — А может быть, ты телевизор смотрел вместо домашней работы?
— Нет, я делал, — горячо возразил Серёжка.
— Хорошо, иди к доске и реши задачу.
Моисеев с тяжким вздохом поплёлся к доске, взял кусок мела.
— На ёлке горело десять зелёных лампочек, а красных на пять меньше… записал? Сколько всего лампочек горело на ёлке?
От расстройства Серёжка запутался в простых вычислениях, краснел и пыхтел, стирал написанное тряпкой. Катьке его стало немного жаль. Совсем немного.
А потом куда-то делся мешок с моисеевской спортивной формой. Позже нашёлся под вешалкой, просто упал. Но неудачно упал, потому что рядом стояло ведро с водой для мытья пола. Обычно воды там не было, а тут как-то появилась. Наверно, техничка тётя Клава заранее налила, а то вдруг воду в школе отключат.
Физрук Иван Иваныч, в синем тренировочном костюме и со свистком на груди, увёл Серёжку к себе в комнатку, где хранились мячи, обручи, скакалки и всё остальное, и дал ему ничейные спортивные трусы, доходившие Моисееву до колен. Белая футболка у него была своя, под рубашку надетая.
За неделю на Серёжкину долю выпало столько неудач, что хватило бы на год. То на уроке рисования ластик окажется грязным и размажет по альбомному листу какую-то дрянь, то потечёт в портфеле стержень и зальёт все тетради фиолетовыми чернилами (это уже без Катькиной помощи, честно-пречестно), то Серёжка сядет с маху на что-нибудь липкое или мокрое и потом встать боится, чтобы над ним не смеялись. Правильно, смотреть же надо, куда садишься.
И всё-таки Серёжка нажаловался Алле Григорьевне на Катьку, хотя ни разу её не подловил. Она поняла, что Моисеев подошёл ябедничать, а не так просто, потому что учительница странно на Катьку посмотрела, с удивлением.
— Катя, подойди сюда, — позвала Алла Григорьевна.
Катька побежала вприскочку, как будто ни о чём таком не догадывалась.
— Катенька, Серёжа говорит, что ты прячешь его карандаши и склеиваешь тетради. Это правда?
Партизаны никогда не признаются, их пытают, а они молчат.
Катька широко раскрыла голубые глаза:
— Нет, Алла Григорьевна. Он несобранный и всегда что-то теряет. Он думает, что это я, потому что сам мои вещи воровал.
— Не говори так, — пожурила учительница, — у нас в классе воров нет. Вот видишь, Серёжа, надо быть собранным, тогда и вещи терять не будешь.
Вот так. А он думал, что Катьку будут ругать? Тихую отличницу, которая на уроках не болтает и не вертится, у которой вся пропись в звёздочках, а в тетрадях одни похвалы, которая ни разу не опоздала в школу и ни разу не пришла с несделанными уроками, и её будут ругать? Ну и дурак же этот Серёжка! Зря он жаловаться пошёл.
На сегодня Катя для Моисеева разработала операцию под названием «Муха». Муха, завёрнутая в бумажку, лежала в пенале. Не настоящая, конечно, — где зимой настоящую взять? — а пластмассовая для рыбалки, найденная у папы в коробочке с крючками. Катька планировала эту муху подбросить Моисееву в суп или компот.
Начался урок труда. На таких уроках Алла Григорьевна разрешала разговаривать, не требовала тишины. Катька вырезала из цветной бумаги черепицу для крыши домика, когда заметила на своей половине парты конфету с рыжей белкой на фантике. Она с удивлением уставилась на «Белочку»: откуда это? Неужели Серёжка подложил? Тогда внутри точно пластилин, камень или какая-нибудь вонючая дрянь.
Катька отодвинула конфету локтем.
— Кать… — зашептал Серёжка, — возьми, «Белочка» очень вкусная.
Катька замотала головой. Серёжка угощает настоящей конфетой? Да не может быть!
— Кать, давай помиримся.
— Что? Помиримся? — опешила Катька и посмотрела на Серёжкино бледное лицо с веснушчатым носом. Она была готова к бою до победного конца и не ожидала, что враг так быстро капитулирует.
— Ты не веришь?
— Не верю.
Серёжка сжал звёздочку на лацкане пиджака и горячо сказал:
— Честное октябрятское! Теперь веришь?
— Хорошо, мир, — сказала она, подумав. Взяла конфету и развернула. «Белочка» была настоящей и вкусной.
Не пригодилась муха, ну и ладно. Так даже лучше. Теперь можно снять с головы воображаемую пилотку и снова надеть золотую корону, как и положено принцессам. Не девчачье это дело — воевать.
— Мы теперь всегда будем дружить? — заглянул в глаза Серёжка.
— Угу.
— Я тебя до дома буду провожать и портфель носить, а то вдруг тебе тяжело.
— Нет, не тяжело. Мне мама ранец носит.
— Если не будет носить, ты мне сразу скажи, я помогу.
— Ладно, — согласилась Катя. — А почему ты всё время хихикаешь?
Серёжка пожал плечами:
— Смешно потому что. Все говорят, что мне смешинка в рот попала… Если тебя кто-нибудь обижать будет, ты мне скажи. Я того изобью, я сильный.
Катька прыснула. В школе никто её не обижал, кроме Серёжки.
***
Однажды Алла Григорьевна сказала:
— Ребята, вы знаете, что бумагу делают из дерева?
Кто-то знал, а кто-то не поверил, что ученическая тетрадка сначала в лесу росла.
— Наша школа собирает макулатуру. Старую бумагу перерабатывают и делают новую. Чем больше мы сдадим макулатуры, тем больше деревьев спасём. У всех у вас, ребята, найдутся старые газеты и журналы. Принесите их в школу — и спасёте берёзку.
— А у меня нету газет! — раздался голос.
— Можно макулатуру попросить у соседей. Только объясните, что это такое, а то бабушки вынесут вам какие-нибудь тряпочки.
Все засмеялись: только самые отсталые люди не знали, что такое макулатура.
— Я больше всех сдам! — выкрикнул Моисеев. — Я больше всех деревьев спасу!
После уроков Катя, Серёжка и Андрей Жуков остались в классе и рисовали на большом листе ватмана стенгазету: мальчишку и девчонку, улыбающихся во весь рот. В руках они держали перевязанные верёвкой стопки макулатуры, а позади расстилался лес из дубов, берёз и сосен — спасённые деревья.
Катька вернулась домой — и сразу к шкафу, где лежали газеты и старые журналы. Жалко «Весёлые картинки» и «Мурзилку», но деревья ещё жальче.
Она из любопытства полистала мамину «Работницу». Какая скука! Не стыдно людям тратить бумагу на такую ерунду? Что-то про фермы и заводы, выкройки платьев и юбок, вязание, рецепты… А это что? «Маски для сухой кожи». Наконец-то хоть что-то полезное!
Маски у Кати были, новогодние, лежали на антресолях в коробке с гирляндами. Одна — в виде зайца, а вот кого изображала вторая маска, Катька так и не определила. То ли кота, то ли Бармалея с вытаращенными глазами и большими усами.
Когда-то давно папа укладывал Катьку спать, а она кобенилась и капризничала.
— Ложись в кровать, не то Бармалей придёт, — стал пугать папа.
— Ха-ха! — рассмеялась Катька. — Бармалеев не бывает.
— Иди сюда, покажу.
Папа взял её на руки и встал в ванной перед зеркалом. Сначала Катя ничего особенного не увидела, только себя и папу. А потом в зеркале появилась страшная рожа, она медленно выплыла откуда-то сбоку и уставилась выпученными глазами на Катьку. Та завизжала, вывернулась из папиных рук и убежала в спальню. Позже на новогодних фотографиях Катька увидела маску, похожую на того кота или Бармалея в зеркале.
Одним словом, не плохо было бы разнообразить скудный запас масок. Так, какая у неё кожа? Сухая, само собой, не мокрая же…
«Возьмите несколько спелых ягод клубники и ложку сметаны, смешайте и нанесите на кожу лица на пятнадцать минут», — прочитала Катька и открыла от удивления рот. Это что за маска? Да она пострашнее Бармалея будет! Лучше другую поискать.
«Смешайте в равных частях сок алоэ и пищевой свиной жир. Перемешайте до однородной массы. Наносите толстым слоем на чистую кожу…» И идите на улицу пугать прохожих. Какие-то странные эти взрослые! Любой ребёнок знает, что маски делают из бумаги, картона или папье-маше, а не из клубники с огурцами. Бесполезные журналы, рука не дрогнет их в макулатуру сдать.
Не дрогнула рука у Катьки прибавить к высокой стопке книгу «Малыш и Карлсон, который живёт на крыше». Уж очень этот Карлсон её раздражал. Хулиган, обжора и к тому же трус.
— Мам, я за макулатурой! — крикнула Катька. — Я быстро, только в нашем подъезде соберу.
Она забежала за Алёнкой, и вместе они стучали во все квартиры, просили ненужную бумагу. Соседи не отказывали, отдавали журналы и газеты. Валерка Пузан принёс Ларискины тетради и учебники, а Женька — тяжёлую стопку «За рулём».
Всю макулатуру свалили у Кати в прихожей — получилось внушительно!
Вернулся с работы папа, увидел гору из газет, испугался:
— Что это?
— Это макулатура, мы в школе сдаём, — сообщила Катька.
— Уф, — выдохнул папа, — а я уж думал, опять ремонт, не дай бог.
Мама с ложкой в руках вышла из кухни.
— Это почему сразу «не дай бог»? После ремонта как хорошо! Свежо и чисто. Катя обои в зале разрисовала, всё равно менять.
— Пусть и дальше рисует, — хохотнул папа и посмотрел на Катьку: — Как ты это всё понесёшь? Давай я отвезу на машине.
Он перевязал газеты бечёвкой, увидел Женькины журналы и обрадовался:
— О, «За рулём» мне пригодится.
— Ну пап, не забирай! Я же деревья спасаю! — возмутилась Катя.
Вскоре к Новиковым пришла сердитая Лариска и, ругая Валерку, забрала свои учебники. Катька огорчилась: меньше макулатуры — меньше спасённых деревьев.
— Я привезу из гаража старые газеты, — пообещал папа.
— Только прямо сейчас, чтобы я завтра сдала.
И без Ларискиных учебников макулатуры получилось много, больше, чем приносили другие. Завхоз взвесил бумагу на больших весах, сказал: «Ого, молодцы, девочки». Это было приятно.
***
Вот и подошёл к концу первый учебный год, и Катька всерьёз задумалась о своём будущем. Вот вырастет она, закончит школу, потом пойдёт учиться в институт… А потом надо и замуж выходить. А как выйдешь, если жениха нет? Хорошо маме! Она вышла замуж за папу, а Катька мучайся…
Она перебрала в памяти всех мальчишек, которые сгодились бы для этого важного дела. Можно выйти за Валерку Пузана. Он человек хороший, только толстый. Или за Женьку Колотухина. Он тоже хороший, но Кате не нравится его фамилия, ей не хочется быть Колотухиной. Вот тётя Валя рассказывала, что не вышла замуж за дяденьку по фамилии Задерихвостиков. Как он с такой фамилией живёт, Катька не представляла. Как хорошо, что она Новикова, а не Задери-что-нибудь.
Можно выйти замуж за Серёжку Моисеева. Раньше он был противным, а после Катькиной партизанщины перевоспитался. Если Серёжка не станет на свадьбе корчить рожи, то Катя рассмотрит его в качестве жениха. И если он не будет жаловаться. А то вдруг они подерутся, а Серёжка сразу к маме: «Ма-ам, а чё Катька меня обижает?»
Не то чтобы он совсем перевоспитался. В тот раз, зимой, увидел у Катьки в пенале пластмассовую муху и загорелся весь: дай да дай. Еле убедила его, что муха в супе у Юльки Стариковой — это не смешно.
Катя вообразила, как она, вся красивая, в свадебном платье, в бантиках, торчащих над фатой, сидит за столом с женихом рядом. Неважно каким, потом выберет. И все знают, что главная на этом празднике — она, невеста.
— Не успела первый класс закончить, а думаешь о замужестве! — рассмеялась мама, когда Катька поделилась планами.
— Уже закончила, — поправила Катька, — сегодня последний звонок был.
Последний звонок — это просто так называется, сколько таких звонков у Катьки ещё будет! В парадной форме стояла она на торжественной линейке и как во сне слышала голос:
— Награждается ученица первого «Б» класса Новикова Екатерина за отличную учёбу, примерное поведение и активное участие в жизни класса и школы!
— Катя, иди же, иди, — подтолкнула Алёнка, и Катька пошла, чувствуя себя как на сцене.
Директриса вручила ей грамоту с гербом и сказала, что Катька молодец, пусть и дальше так продолжает, и Алла Григорьевна улыбалась и хлопала.
Домой Катька не шла — летела, и почётную грамоту не позволила маме убрать в сумку, несла в руках, чтобы все видели. Ведь грамоты за просто так не дают.
— Мам, я Серёжку Моисеева на день рождения пригласила. Можно?
— Ну раз уже пригласила… Не ссоритесь вы с ним?
— Нет, он перевоспитался.
Она хотела рассказать, почему перевоспитался Серёжка, но прикусила язык, не одобрила бы мама партизанщину.
А впереди Катьку ждали одни только приятности: день рождения и летние КА-НИ-КУ-ЛЫ!
Горбун и дурочка
Граня Васильева
После детского дома Санька, по прозвищу Крант, осел в КБО, где научился мало-мальски башмачничать и зверски пить водку. Деньжата водились, но малый рост и уродливый горб, а также узкий кругозор, не давали парню никаких перспектив. Так тянулось шесть лет. И однажды Санька решил пустить все прахом, уйти, куда глаза глядят, даже погибнуть, если так у него на роду написано. Взял он водки и пошел за город. Шел он, шел, присаживался, пил и опять шел. И вошел в дремучий лес. Здесь его и сморило.
…Очнулся он от холода. Подтянул под себя ноги, спрятал между ними ладони. Правый бок занемел, голова кружилась и трещала, во рту было сухо и горько. Санька открыл глаза, кругом стояла кромешная тьма.
… Потом Санька долго-долго шел по лесу. Садился, вытаскивал сигареты, курил и шел опять. Уже встало солнце, запели птицы. Наконец показалось поле, а за ним виднелись домишки.
За изгородью первого дома увидел бабку, позвал:
- Эй, у тебя самогонки нет? Продай за деньги…
- Ты, сердешный, чей будешь, к кому пришел? – бабка подошла поближе. – Нет у меня. Не гоню я. А ты не «зык» беглый?
К обеду вся Муравейка только и говорила что о горбуне. А он валялся возле деревенского магазина. К вечеру бабка Анисиха, та самая, и Славка Данилов загрузили горбуна на тележку и свезли к бабке в баньку.
Санька проспал всю ночь и утро. Когда он, покачиваясь, держась за косяки, вышел, Анисиха, бросив тяпку, посеменила к нему:
- Проспался, нехристь! Мало тебя Бог-то наказал, так ты ишшо заразу эту лакать принялся!
-Ы-ы… - только и мог вначале издать парень. Потом малость оклемавшись, произнес: - Это…где бы самогонки купить?
Бабка хлопнула себя по бокам и запричитала: «Ить, гляди, ненасытный, опять – снова да ладом! Поди исть охота? Пошли, сядь на крылечко, я счас».
Санька послушался, сел на крылечко, пошарил в карманах, закурил. Бабка минут через пятнадцать вернулась
- На вот, похмелись, - подала зеленую эмалированную кружку и чашку с вареной картошкой. –У Деихи выпросила для тебя. А боле и не проси, нет у неё боле.
Выпил Санька и покатились по его лицу соленые слезы. Анисиха сидела напротив на чурочке и спрашивала, задавала свои житейские вопросы. Все рассказал ей Санька: «Ни-и знаю я, бабка, ничего не знаю! Оставь меня у себя, я тебе заплачу, сколько надо!»
- Кормилица, матерь божья! Я и сама-то еле перебиваюсь, а с тебя ни помощи, ни покою, только хлебова энтого будешь просить!..- Потом призадумалась. – Ладно, останься на денек.
Санька и остался. Дотяпал картошку, помылся в баньке.
На закате солнца во двор к бабке зашла молодая женщина лет тридцати трех, высокая, круглолицая. Молчком села на чурочку против Саньки. Из избы вышла бабка.
- А ты чего пришла, Люся, вроде не товарки мы с тобой?
- А я на него пришла поглядеть. Мужика ведь мне в дом надо.
- Детка моя, да какой же он мужик?! Иди домой, доченька!
-Бабонька Тонька, как мамка в марте померла, ох тошно мне одной, тошнехонько!..
Женщина заплакала. Санька насупился. Бабка шепнула ему на ухо: «Дурочка она. Мать похоронила в этом году, живет одна. В избе-то у ней хорошо, чисто, а вот вишь, сама хворая…»
Женщина обтерла ладонью лицо, спросила:
- А тебя как зовут?
- Сашка я.
- А я – Люся Харитонова. У меня за мамку пенсия, десять куриц и боров. Осень колоть буду.
-Хватит, ступай домой, девка. Человеку спать надо! – решительно закруглила разговор Анисиха.
- А я бе его не пойду!
- Ах ты, халда! Иди-иди, золотая, – перекрестила вслед воздух Анисиха.
Вдруг Санька встал и решительно сказал: «А я с ней пойду!». Анисиха прихлопнула себя по бокам: «Пресвятая богородица, ишшо один с ума сошел!»
…Дом был небольшим, но ладным. Со всеми пристройками и большим огородом.
- Садися, Шура, за стол, ужинать будем.
- А ты че у меня не спрашиваешь, кто я такой есть, может, шпион какой или кто.
- Ты – шпион! Да горбатых в шпионы не берут, - захохотала Люся.
- Дура!- выпалил Санька, а сам подумал: «И зачем приперся?»
Поели. Люся убрала со стола. Аккуратно вымыла с мылом клеенку, прополоскала под умывальником тряпочку, расстелила на столе.
Пока Люся снимала с кровати покрывало, встряхивала одеяло, укладывала подушки, Саньку охватила мелкая дрожь. «Я пойду, покурю пока?» - «Ладно, а ты не удрапаешь?» - «Не боись».
…Когда он вошел в избу, свет уже не горел. Закрылся по-хозяйски на крючок, прошел до кровати, разделся, приподнял одеяло и тихонько прилег с краешку.
- Ох и табачищем несет, как от настоящего мужика, - услышал он Люськин шепот. «Дурак, зачем приперся, - опять подумал Санька.
Если мы будем жить, - опять зашептала Люся, - я деньги с книжки сниму, и поедем в город, в больницу: попросим сделать операцию. Тебе горб отрежут, ты и будешь настоящим мужиком, только махоньким! Ну и что!
Санька слушал и не слушал. Он все ближе придвигался к ней. Хотелось одного, чтоб она не ускользнула, не нарушила, что шло на лад. Его подхватила неведомая сила, волна, она играла с ним, как со щепкой, то вздымало вверх, то опускало вниз, и каждый взлет сулил ему новый восторг. Вот он, здоровый, сильный Санька, ему подвластно мягкое розовое тело Люськи, и нет большей радости, чем радость власти над родным, единственным телом этой женщины, сладкой, любимой. Он знал, что сделает все, расшибется в лепешку, загрызет всех, чтоб испытать еще и еще это тягучее, пульсирующее, неведомое доселе чувство обладания.
…Они лежали рядом, дремали.
- Шур, а у Славкиной Нинки платье, все в золотых крапинках, люрик , называется. Ты мне такое купишь?
- Бери у меня деньги в костюме да покупай!
-Тогда я завтра в город съездию, а ты отдыхай.
Утром Санька проснулся – Люси рядом не было. Он вспомнил ночной разговор о платье: «Поехала!» Встал, прибрал кровать, умылся, вышел во двор. Обошел его, сходил в огород, выглянул за ворота, покурил. Есть не хотелось. Ничего не хотелось. Прошедшая ночь поглотила всю его прежнюю жизнь. Люська стала смыслом его жизни, самой жизнью. И не верилось, что такое счастье досталось ему - Кранту, Горбуну, Верблюду.
После обеда нахмурилось. К Муравейке шла черная туча. Издалека громыхало. Пошел дождь. Санька сидел на табуретке в кухне и при очередной вспышке затыкал пальцами уши, ждя грома.
Автобус до Муравейки не доезжал: он останавливался возле дома отдыха, дальше приходилось добираться пешком. Люся перебежала лесок, в поле её захватил дождь. Помня, что в сумке – драгоценное платье, она решила переждать грозу под деревом,
одиноко стоящим в поле.
…Дождь помаленьку стихал. Выглянуло солнце. К деревне по полю бежали мальчишки, махая руками и что-то крича. Когда они подбежали к краю деревни, Деиха, делавшая палкой канавку, чтоб проводить от ворот большую лужу, спросила:
- Эй, чего базлаете на всю деревню?
Лица мальчишек были бледные и испуганные.
- Там…там… Люську Харитонову грозой убило!..
А там – сияла семицветная радуга.
©️ Copyright: Граня Васильева, 2008
Богатая Рая.
-А я, мамка, кааак дал ему, прямо в глаз.
Пусть знает, как наших обижать. Он конечно сразу ныть начал, к учительнице побежал.
Потом прибежала тётенька... эта, как её, ну которая там, в кабинете сидит, она ругалась, и за ухо как схватит, больно так.
Я ей сказал, чтобы отпустила, а она как закричит и сказала, чтобы ты в школу пришла.
Мам, я не виноват.
Ведь этот Федька, он сам, нашу Нину обижал, я должен был заступиться за сестру.
Рая с грустью смотрела на сына, как ему объяснить, что вроде и правильно всё сделал, но в то же время и неправильно.
- Ванюша, ты сынок сдерживай себя, не связывайся с ними.
-Как не связываться мама, негоже это... Они над Ниной смеялись, а этот... Федька, он Нине юбку поднял и все увидели её чулочки и они смеяться начали.
Они дразнили её, что она в обносках ходит...
Нина, средняя дочка Раи, стояла рядом с пунцовыми щеками.
-Правда, Ниночка? Правду Ваня говорит?
Девочка кивнула, правда.
Старшая дочь, Иринка, в пятом классе училась, следом шла Нина, потом Ванюшка и младшие двое, Гриша и Маша.
Косились люди, ох и косились, сплетничали, знает Рая.
Замуж она рано выскочила, как есть выскочила, от отчима пьющего бежала.
Мать выдохнула тогда, когда Рая ушла из дома, едва шестнадцать исполнилось.
Как только отчим пьяный, так мать Раю на улицу гнала, иди мол, погуляй где.
Да, девочка и сама замечала не по-доброму смотрит на неё Генадий Севастьянович, ой не по-доброму.
Мать то тоже, одна с Раей и братом Петром мыкалась, неграмотная была, отца на фронт, как забрали, так он больше и не вернулся.
А тут, этот подвернулся, вроде говорили, что дезертир он, имя с фамилией вроде не его, да кому он там в глухом селе нужен, кто будет разбираться...
Вот и прилепился к Раиной матери, она красивая была, мамка у Раи...
Ещё быстренько двоих ему мальчишек родила, потом ещё сестрёнку...А он пить начал, мать гонять, да и их до кучи.
А то напьётся, упадёт на пол и воет, будто зверь, волосы на себе рвёт.
Как-то встала Рая, в платьице лёгком стоит, потягивается и поймала взгляд отчима, нехороший взгляд, лет четырнадцать было ей...
С тех пор мать и гнала её на улицу...
-Дитё она, не губи - услышала как-то ночью шёпот матери, отчим поздно тогда пришёл, не шибко пьяный, почувствовала на себе чьи-то руки, лягнула ногой и соскочила на кровати.
Заворчал отчим, пошёл в свой угол, а Рая на лавке просидела всю ночь у двери, готовая в любой момент сорваться и побежать.
Поэтому, когда начал Гошка, хулиган и оторва, старше Раи на шесть лет, невестой своей звать, стала улыбаться ему и через полгода, как исполнилось шестнадцать, выскочила за него замуж.
Свекровь против была, ууух, как против, мол, голытьба, на что такая нужна, наговаривала на девчонку, всякое...
Говорила, будто Рая порченая.
-Дунька сама на колодце говорила, что Гешка на её девку лазит, - говорила будущая свекровь прям при Рае, будто её и не было рядом.
Ух, как Рае было обидно, ух как она плакала, ведь неправда это, неправда.
А, Гошка и не поверил.
Матери сказал, что чистая и честная Рая, а ежели кто будет слухи про его жену пускать, то он хату подожжёт и ломиком дверь подопрёт... чтобы не вышли.
После росписи, свадьбу даже не делали, ночевать пошли в старую халупу, на краю села.
Так Гошка руки целовал потом Рае, схватил тряпку, на которой спали молодые и матери отнёс, под нос сунул.
-Видала... молчи лучше...
Через три дня уехали молодожёны, подались на поиски жизни лучшей, осели в небольшом, но крепком городке...
Вскоре и Иришка родилась, через два года Нина, ещё через два года — Ванюшка...
А потом, как беременная была в последний раз, так и ушёл Гоша... навсегда ушёл, на веки вечные.
Он хороший был, весёлый, выпить любил, это так, но чтобы её или детей тронуть? Да он глотку перегрызёт...
Мало только пожил на свете, ой мало... Чахотка, будь она неладна, задавила Гошку, Георгия Юрьевича...
Осталась Рая одна, с детьми малыми, да с животом...
-Ты, оставь его младшего-то, что народится, - советовали добрые соседушки.
А одна вообще посоветовала неслыханное...
-Ты, Раечка, об спинку кровати шибанись со всей силы и выйдет всё...
Прогнала Рая всех советчиков, сказала, что без их советов, своим умом проживёт.
Дитё в срок попросилось на выход, да оказалось не одно, а двое.
Маленькие, словно котята, она их, как телят у них в селе, под красной лампой, в коробке из-под спичечных коробков держала, выходила.
Такие бутузы бегают.
Что им надо от неё?
Зачем детей обижают.
Сватались к Рае не один раз, да как вспомнит себя, как посмотрит на девчонок своих, так и зальётся горькими слезами.
Брата Петю вспомнит, ведь пошёл по кривой дорожке, рано пить начал, потом воровать, так и сгинул где-то...
Не дай Бог и её детей это коснётся.
Мать неграмотная была, а младшие не очень-то хотели знаться с Раей, да и ладно...
Ни письма, как говорится, ни грамоты. От случайно встреченных земляков узнала, что отчима нет уже, мать плоха стала.
Работала Рая, на фабрике работала, а что? Выучилась, старшей смены даже стала...
А Рая живёт, живёт с ребятишками, ни одного не угробила, не сдала никуда.
А, что бедненько живут, так то такое дело наживное, поправимое...
Дети у Раи чистенькие всегда, да вот невзлюбила учительница её детей, знает Рая за что невзлюбила, хахаль её всё к Рае подбивал клинья.
Рая его отправила, а эта взъелась на неё, как мол, её, учительшу, на какую-то с фабрики променял охо-хо... Ванюшка-то в первом классе только... а уже ишь ты к директору водили, за ухо говорит хватала.
И Федьку этого знает, сын той учительши...
Ну, что ты будешь делать, а ?
Пошла в школу Рая, надела всё самое нарядное — юбку чёрную, да блузку белую, ладная такая, несмотря, что пятерых выносила, волосы собрала в пучок, за ушами чуть духами помазала, научилась у кого-то, давно ещё... Нравилось Гоше, что пахнет от неё вкусно.
Пришла, урок был, прошла к директору, та конечно начала сурово выговаривать, Рая слушает.
Потом учительша та прибежала, кричит, что Ваня хулиган, его в специальное заведение надо сдать.
Рая выслушала всё.
А потом спокойно так,спрашивает у директора, можно ли другим хулиганить, не её детям?
-Что вы имеете в виду? - директор спрашивает.
-Ну допустим, чтобы ученики, мальчики, обижали девочек? Задирали им подол, раз мама у него учитель, то ему можно это делать?
-Да, что вы такое говорите?
-А, как есть, так и говорю.
-Парнишка её, в три раза моего Ваньки крупнее, да и старше, он же уже в четвёртом должен учиться? Или в пятом вообще? А всё с малышами, оно и понятно, мама-то учительница, так вот, если он моей девчонке ещё под юбку полезет, я сама ему руки оторву.
-Да, как вы можете, да вы...
-Что, я? Нечто мои дети хуже других? Я на фабрике работаю, да, не интеллигенция и мужа у меня нет, так я в законном браке детей родила, а не нагуляла от кого ни попадя, а ежели бы даже нагуляла, то не ваше собачье дело.
Ваше дело детей учить, а не сплетни собирать и разврат устраивать...
Эта, - она кивнула в сторону учительницы, - ополоумела совсем, мужик её, прохода мне не давал, а потом уехал, жениться на ней не захотел, она на детей моих взъелась.
Хорошая видно такая, что с одним дитём никому не нужна, а я вот и с ватагой, как она выражается, да приглянулась, молодому неженатому.
Я вот после вас пойду в районо, управу на вас искать, всё расскажу.
-Раиса Демидовна, да вы успокойтесь, просто... понимаете, объясните Ване, что дракой вопросы не решаются, драться не хорошо...
Директор раскраснелась вся, очки то снимет, то наденет, волнуется, ещё бы...
-А под юбки к девочкам лезть хорошо?
Долго ругалась Рая, долго разбирались.
В итоге пообещала ещё раз к её детям кто полезет, плохо всем будет.
Директор заверила, что всё хорошо теперь будет, никто её детей не обидит, сама лично проследит за этим.
Учительница та уехала потом, тишь да благодать настала.
Никто уже детей и не дразнил и не обижал, так тихонько и выросли.
Рая одна жила, как-то не осмелилась чужака в дом пустить, а потом уже, как дети выросли, так и привыкла, что одна.
Ирочка на учительницу выучилась, вернулась в родную школу, до директора дослужилась, о как.
Нина — бухгалтером старшим на фабрике, где Рая всю жизнь трудилась, работает, не закрылись, продержались на плаву-то в трудные времена.
Ванюшка, тот с армией свою жизнь связал, военным стал.
Младшие вообще в Москву уехали, в какую-то струю попали, магазины у них, начинали на рынке, никуда друг от друга, Маша замужем, Гриша тоже женился.
Как соберутся все у мамы-то дома, ооой, веселье, хохот, разговоры чуть ли не до утра.
Дружные у Раи ребята, весёлые, готовы помочь друг другу, в любую минуту.
С братьями и сестрой не знается Рая, они её и не знают, мать их— младшая сестра досматривала.
Рая ездила к ним, узнала её мать, прощения просила.
А, что Рае с того прощения?
-Ничего, мама... я не помню зла никакого...
-Как ты?
-Хорошо, всё у меня хорошо...
-Ежели хорошо, - шипит сестрица, - то забери себе её, хоть денег дай на содержание, ишь богачка, выфрантилась.
Рая и правда хорошо выглядела, утром собиралась домой, а ночью матери не стало...
Всё помогла Рая организовать и уехала, больше ни с сестрой ни с братьями не виделись и не общались.
Богатая Рая ох и богатая, двенадцать внуков и три правнука у неё.
-Мамочка, жаль так тебя - говорит Иринка, - не познала ты даже счастья женского...
-Да, что ты, милая, что ты... Я с вашим папкой, знаешь как жила, ууу, что сыр в масле каталась, а ты говоришь.
Не нужен мне после Гоши моего никто был, вот так-то милая. Я не одинокая, у меня вы были и сейчас есть.
У меня столько любви той, что в пору купаться в ней, а я и купаюсь...
Радуюсь я, Ирочка, глядя на вас, на детей моих, ох и радуюсь...
Я дочка, такая богатая, такая счастливая, что не надо мне больше ничего в этой жизни, мне всего хватает...Всё бы любовалась на вас, крошечки мои, всё бы радовалась за вас...
Вот такая она была, Раиса Демидовна, все её потомки чтят память своей родительницы и мужа её, своего отца, деда, прадеда и так далее...
И чтить будут, в каждой семье есть портрет бабушки Раисы и дедушки Георгия, молодые, красивые, она на стуле сидит он позади неё стоит.
Так и должно быть, чтобы знали, чтобы помнили предков своих, чтобы креп род.
В роду сила.
Автор:Мавридика де Монбазон.
ЦВЕТЫ НА АСФАЛЬТЕ
Вдоль частных домов тянулся широкий тротуар с асфальтовым покрытием. Переулок не пользовался популярностью у горожан, да и что тут делать? Ни магазинов, ни государственных учреждений здесь нет – только жители окрестных домов изредка проходят по переулку, покидая дома и вновь возвращаясь.
Старый асфальт на тротуаре местами растрескался и, то тут, то там пробились сквозь него желтые головки одуванчиков в обрамлении нежно-зеленых листочков.
Покачивая золотыми головками на тонких стебельках, они тянулись к солнцу, провожая его взглядом с востока на запад, а ночью - прятали головки в тугой сверток чашелистиков, чтобы утром вновь взглянуть на солнце и на мир, их окружающий.
Ромка, студент-третьекурсник технического университета, возвращался после напряженного дня учебы. Впереди – сессия, успеть бы получить зачеты, сдать экзамены и...
Все лето впереди! Он в задумчивости подходил к своему дому, не замечая, что смял подошвой своей обуви желтое пятнышко одуванчика.
- Что ты наделал! – услышал он за спиной полный отчаянья вскрик. Удивленно оглянувшись, увидел Альку, соседку-школьницу.
«Это ведь она – мне» – понял Ромка и вопросительно уставился на девчушку. Он никогда особо не обращал на нее внимания – соседка и соседка, младше его. Учились в одной школе, но даже не общались, так - «Здрасьте!» – и все.
- Отойди, – Алька оттолкнула его и присела, пытаясь выправить сломанный стебелек одуванчика. – Ну вот, – всхлипнула она, – сломал...
- Ты чего, Алька? – удивился Ромка. – Это же просто трава. Вон ее сколько тут, скоро полоть придется.
- Дурак ты! – вынесла вердикт Алька, все еще всхлипывая.
- Обоснуй, – улыбнулся Ромка, нисколько не обидевшись.
- Ты знаешь, как трудно было ему выжить? – Алька, присев, поддерживала стебелек со смятой головкой. – Прошлой осенью холодный ветер гнал зонтики с семенами по улице, одному удалось зацепиться за край трещины и спрятаться от ветра...
Всю зиму он мерз и едва не погиб от мороза. Когда пригрело солнышко, он зацепился корнями за кусочек земли – а сколько ее там, в трещине? Но он все-таки нашел силы выжить, выглянуть на свет и даже распуститься.
Каждый день он радовался солнышку, теплу, ему так трудно давалась эта жизнь, а ты его – ногой!
Алька говорила горячо, с такой убежденностью, что Ромка вдруг понял – она ведь не шутит! Она в самом деле считает одуванчик живым, сопереживает ему и чувствует его боль!
- Прости, Алька, я не заметил. Просто – задумался, проблемы, понимаешь...
- Проблемы... – тихо повторила Алька. – У всех проблемы, но неужели такие, что кроме них ничего вокруг не замечаете? – она вздохнула, поднялась и направилась домой.
Ромка смотрел ей вслед. А ведь уже и не девчонка – девушка. Когда успела повзрослеть? Шевельнулось в груди теплое чувство – жалость или нежность?
«Как же ты жить будешь с такой ранимой душой? – пришла неожиданно мысль. - Каждую травинку жалеешь, каждую защитить хочешь. Кто же тебя защитит, сбережет?»
- Алька! – окликнул он ее. Она обернулась, взглянула вопросительно. – Я сейчас водички вынесу, полью стебелек. Может оживет?
Она кивнула головой и улыбнулась...
- Ромка! – встретила его мать. – Пообедай, переоденься и помоги мне. На чердак надо будет лезть.
- Что там? – поинтересовался он.
- Кошка какая-то приблудная поселилась. Похоже и котята у нее. Выселить надо все семейство, к чертовой матери! На что они тут сдались?
Мать у Ромки – женщина суровая, привыкшая главенствовать – а как иначе? Два мужика в семье, а дом на ней держится.
Муж – человек мягкий, добрый, даже не делает попыток выбраться из-под каблука. Ромка еще молод собственное мнение иметь, вот и приходится стоять у руля семейной лодки, покрикивать на мужиков, пока те бездумно гребут веслами – думалось ей.
Ромка приставил лестницу к карнизу, поднялся к чердачной двери. От сырости та разбухла и прилегала неплотно. Но щель была невелика, в ладонь шириной – как туда может пробраться кошка?
Открыв чердачную дверь, он увидел ее. На старом холщовом мешке, тяжело дыша, лежала худая серенькая кошка. Она даже не делала попыток скрыться и только обреченно смотрела на Ромку.
Из-за ее спины выглядывали два котенка, тоже худых настолько, что ушки на их головах казались неестественно большими. Они попытались скрыться, но едва смогли сделать несколько шагов на тонких лапках и завалились на бок.
«Ты знаешь, как трудно им выживать? – послышался ему голос Альки. - А ты – ногой!»
Ромка спустился по лестнице, присел на нижнюю перекладину, подумал минутку, встал и направился в дом.
Не говоря ни слова, он взял со стола пакет молока, достал из буфета пару блюдец.
- Ты не кормить ли их надумал? – удивленно вскинула брови мать. – Клади все на место! Ишь чего! – И, видя, что Ромка не реагирует на ее слова, крикнула ему вслед: – Живи там с ними! А в дом, чтоб – ни ногой! Мне их тут не надо!
Ромка смотрел, как котята жадно лакают молочко, по всему было видно, что они давно голодают, да и были ли они когда-то сытыми?
Кошка едва лизнула из блюдечка и вновь улеглась, благодарно поглядывая на Ромку и с нежностью на котят. Ясно, что она больна – худые бока ее вздымались, она уронила голову и не поднимала ее.
Ромка слышал, как подъехал отец, загнал машину в гараж.
- Потерпи, хвостатая, – Ромка погладил кошку. – Сейчас что-нибудь придумаем...
Он остановился у дверей дома и с удивлением услышал громкий, твердый голос отца. Сроду он так с матерью не разговаривал:
- Думаешь, меня сломала, так и Ромку сломаешь!? У парня душа есть, добрая душа, так ты ее растоптать хочешь!? Хочешь, чтобы он стал таким, как ты - ни тепла в сердце, ни жалости к другим? Не позволю!
Дверь отворилась и отец с сыном уставились друг на друга.
- Батя, надо бы кошку с котятами к ветеринару... – начал Ромка.
- Тащи их, сынок. Я пока машину выгоню, – отец хлопнул его по плечу. – Успеем, там допоздна принимают.
Вечером, под светом настольной лампы Ромка еще раз проверял курсовой проект. У его ног, на мягкой лежанке посапывало семейство – кошка с котятами.
Чистенькие, впервые в жизни отмытые, сытые и умиротворенные – в полной уверенности, что ничего плохого с ними больше не случится.
На кухне слышны голоса – батя с мамой беседуют. Давно они так спокойно не разговаривали...
- Коля, да разве ж я плохого хочу для Ромки, для нас? – хозяйка, опустив взгляд, говорила негромко, чтоб не слышал сын. – Только – как по другому? Посмотришь на все, что творится вокруг, аж зло закипает!
- Катюша, – Николай ласково поглаживал руку супруги. – Жизнь всегда была такой и другой не будет. Дело не в ней, дело в нас.
Злость эта и мешает жить, глаза слепит и душу камнем оборачивает. Мешает видеть хорошее, а ведь его немало. Посмотри другими глазами на свет, порадуйся за сына – сильный, добрый мужик растет. Рядом с ним другим будет тепло и спокойно, а ему – радость от этого...
Мать вошла в комнату сына, присела у лежанки хвостатого семейства. Кошка взглянула на нее и прищурила глазки, котята умильно позевывали и потягивались.
- Когда, говоришь, ей капельки давать? – спросила она.
- Три раза в день, мама, перед кормежкой.
Ромка не удивился. Поведение мамы разительно изменилось и дома будто уютней стало, теплей.
- Ничего, моя хорошая, вылечим, – вздохнула мама, поглаживая кошку. И, виновато взглянув на сына мокрыми глазами, произнесла дрогнувшим голосом: – Тоже ведь, мамочка...
Как ни спешил Ромка на остановку автобуса, но, увидев Альку, замер. Она шла по другой стороне улицы, в школьной форме с белым фартуком, прическу украшали белые, роскошные банты!
«Да она – красавица!» – застучало в груди.
- Алька, привет! Что это ты вдруг нарядилась, будто в первый раз, в первый класс?
- Здравствуй, Рома. Сегодня у меня – последний звонок. Заканчивается моя школьная жизнь, – вздохнула она. - Что там будет дальше?
- Все будет хорошо, вот увидишь. Веришь мне?
- Верю, – улыбнулась Алька. – Тебе – верю.
- Смотри, Алька, одуванчик ожил, даже распустился, – у ног Ромки покачивал золотой головкой одуванчик.
- Ой, правда! – засмеялась Алька. – Это потому, что ты о нем позаботился.
- Нет, – помотал головой Ромка. – Это потому, что ты рядом оказалась. Пойдем, провожу тебя до школы, мне на остановку – по пути...
Автор: ТАГИР НУРМУХАМЕТОВ