Иммунитет

Евгений Чеширко
Егор развалился на диване, взял в руки пульт от телевизора и установил звук на максимум. Квартира наполнилась голосами актеров какого-то дешевого сериала, очень непрофессионально отыгрывающих свои роли. Егор покосился на экран, поморщился, но звук не убавил. Свесив с дивана руку, он нащупал на полу десятикилограммовую гантелю и, приподняв её, тут же разжал кисть. Спортивный инвентарь глухо ударился о пол. Протяжно зевнув и почесав оголившийся из-под футболки живот, он согнул ногу в колене и с силой выпрямил ее, ударив пяткой в стену.
От этих важных занятий его отвлек еле слышный в шуме сериальной вакханалии, звонок телефона. Быстро нащупав кнопку выключения звука на пульте, Егор подскочил с дивана и прислонил телефон к уху.
– Есть работа, – послышался в динамике знакомый голос.
– Кто? – спросил Егор.
– Колдун, доморощенный чернокнижник-самоучка. Не профессионал, но с потенциалом. Темный, изучает некромантию, есть успехи.
– Где?
– В области. Полузаброшенная деревня в лесу, недалеко от трассы. Если возьмешься, скину координаты.
– Сколько?
– Не обижу. Готов?
Егор на мгновение задумался, затем молча кивнул, будто бы собеседник его видел.
– Берусь.
– Вот и отлично, – послышалось из динамика, – координаты будут в мессенджере. Срок на выполнение – двадцать четыре часа. С богом.
Егор бросил телефон на стол и подошел к шкафу. Быстро переодевшись, он со всей силы захлопнул дверцу. Шкаф содрогнулся, но выдержал испытание. Пройдя на кухню, Егор выдвинул ящик, сгреб из него все вилки и ложки, а затем бросил их на пол. Приборы рассыпались по ламинату с противным звуком.
– Пойдёт, – шепнул он себе под нос и начал собираться.
Сборы были недолгими. Сложив в рюкзак бутылку воды, набранной из-под крана, обрубок деревянной палки, заточенной с одного конца, и одно яблоко, Егор накинул куртку и остановился у входной двери. Обернувшись, он посмотрел на себя в зеркало, висевшее напротив входа. На него смотрел мужчина... нет, даже не так... мужик среднего возраста в не самом лучшем состоянии – небольшой пивной живот, залысины, неаккуратно оформленная бородка с сединой на висках и подбородке, невыспавшееся и помятое лицо с двумя глубокими морщинами поперек лба. Старые бесформенные кроссовки, тренировочные штаны с отвисшими коленками и потертая на рукавах куртка дополняли этот органичный образ. Егор улыбнулся самому себе, обнажив ряд неровных зубов и вышел из квартиры.
Старая иномарка остановилась у нужного дома, когда солнце уже трогало верхушки деревьев, окружающих со всех сторон это богом забытое место. Егор выбрался из машины, закинул лямку рюкзака на плечо, сверил свое местоположение в смартфоне с присланными координатами, а затем бросил взгляд на дом, у которого остановился.
Дом – так можно было назвать эту избушку с большой натяжкой. Деревянное строение с выбитыми окнами, которые кто-то небрежно затянул изнутри прозрачным полиэтиленом. В шиферной крыше виднелись несколько отверстий, участок давно уже зарос сорняками и дикими кустарниками. Ограды или забора, судя по всему, здесь и не предполагалось изначально. Прорвавшись сквозь заросли, Егор подошел к двери, которая заскрипела, кажется, от одного его взгляда. Сплюнув на землю, он толкнул дверь ногой и вошел в дом.
– Выходи, чернота, разговаривать будем, – крикнул он в сумрак, будто клубившийся внутри.
В доме было тихо, лишь поскрипывала в петлях многострадальная дверь за спиной. Не прошло и минуты, как из комнаты показалась чья-то голова, а затем и остальное тело. Перед Егором стоял высокий и худой человек. На вид ему было лет пятьдесят, одет он был в какие-то темные бесформенные одежды, а в руках сжимал потрепанную книгу.
– О, явился, не запылился, – хмыкнул Егор, осмотрев незнакомца с ног до головы, – ты что ли колдун?
Мужчина на секунду замялся, опустил глаза в пол, а затем его губы расплылись в благодушной улыбке.
– Колдун? – рассмеялся он. – Где же в нашем мире колдуны остались? Ну и вопросики, мил человек... Скажешь тоже...
Но Егор его не слушал. Решительно шагнув в комнату, из которой вышел хозяин дома, он присел на скамейку, стоявшую вдоль стены и поставил перед собой рюкзак, расстегнув молнию.
– Значит так. Деятельность свою колдунскую заканчиваешь, прямо сейчас собираешь шмотки и валишь из области. Там делаешь, что хочешь. Доходчиво объяснил?
Хозяин дома молча смотрел на наглого гостя, еле заметно шевеля губами. От напускного радушия не осталось и следа. Его взгляд сделался злобным и колючим. Медленно подняв руку, он протянул кисть с дрожащими пальцами в сторону Егора, а затем выкрикнул какое-то непонятное слово. Впрочем, на того оно не произвело никакого эффекта – он вздохнул, глядя на волшебные потуги колдуна и покачал головой.
– Для отбитых на голову повторяю еще раз. Прямо сейчас собираешь шмотки и валишь из области. Третий раз повторять не буду – просто сломаю тебе лицо и будешь свое колдовство еще пару месяцев тратить на лечение. Уяснил?
– Ты... Кто ты? – испуганно прошептал колдун, переводя взгляд со своей ладони на Егора и обратно. – Почему на тебя не действует проклятие?
– Уполномоченный по депортации колдунов, – сказал Егор и широко зевнул, – зубы мне не заговаривай, а собирайся.
Но колдун не сдавался. Быстро прошептав очередное проклятие, он выкинул перед собой руку с растопыренными пальцами. Егор закинул ногу на ногу и подпер кулаком подбородок, молча рассматривая непонятливого чернокнижника.
– Ну?
– Да почему не работает? – завизжал колдун. – Кто ты такой, скажи?!
Егор поднялся на ноги и подошел к нему вплотную.
– Тебе нос сломать или руку?
– Ничего не нужно мне ломать, – смущенно пробормотал колдун, – хорошо, я все понял, я понял...
С этими словами он принялся суетливо носиться по комнате, собирая свои вещи в большую сумку, которую он вытащил из-под стола. Некоторое время Егор молча наблюдал за ним, а потом, удостоверившись в том, что колдун окончательно осознал порядок действий, вышел на улицу, прихватив с собой рюкзак.
Опершись спиной о стену дома, он вытащил из кармана куртки пачку сигарет и закурил. Давно он не выбирался на природу – в последнее время все больше приходилось работать с изнеженной городской нечистью, возомнившей себя чернокнижниками после изучения основ темной магии на курсах в интернете. Да, толку от этих курсов было мало, но основу они уясняли и развлекались мелкими пакостями, досаждая добрым людям по мелочам. А здесь хорошо, природа, воздух, тишина. Егор даже поймал себя на мысли, что немного завидует этому колдуну-неудачнику. Понятно, что нечисть, но ведь как живет... в тишине и спокойствии.
Когда из-за угла показался живой труп, ковыляющий к нему с вытянутыми перед собой руками, с которых свисали куски разлагающейся плоти, Егор, не выпуская из зубов сигареты, сунул руку в рюкзак, неторопливо вытащил из него заточенный кол и, дождавшись, когда упырь добредет, наконец, до крыльца, воткнул ему в грудь свое орудие. Упырь остановился, а затем, как подкошенный, свалился на землю.
Докурив, Егор снова вошел в дом и заглянул в комнату.
– Трупика где взял, оживлятор мамкин?
– На кладбище, – виновато вздохнул колдун.
– Закопаешь на том же месте, понял? И цветочки положишь. Всё, я поехал. Надеюсь на твое здравомыслие. К завтрашнему утру чтобы духу твоего здесь не было.
Не дожидаясь ответа, Егор вышел из дома, сел в машину, выпил воды из бутылки, откусил кусок яблока и, включив музыку, поехал домой. Добравшись до города уже ночью, он припарковал свой автомобиль сразу на два места, поднялся в квартиру, принял душ и развалился на диване. Через несколько минут телефон завибрировал. Взглянув на экран, Егор удовлетворенно кивнул – заказчик всегда оплачивал его услуги вовремя. А иначе и быть не могло – структура хоть и не государственная, но со своим немалым бюджетом и щепетильным отношением к конкуренции.
Отложив телефон, он нажал на пульте кнопку включения телевизора и, выбрав музыкальный канал, прибавил звук до максимума, а затем, дотянувшись до гантели, снова уронил ее на пол. Покосившись на перфоратор, лежащий в углу, Егор решил, что на сегодня хватит. Работы на завтра не будет, а это значит, что можно и отдохнуть.
В этом и заключалась его работа. Настоящий борец с нечистью должен быть неуязвим к проклятиям колдунов и чернокнижников. И никакой самый сильный черный маг в мире не сможет проклясть человека, которого каждый день по несколько раз проклинают все соседи – жители многоэтажного дома. Иммунитет – он и в магии иммунитет...
___
Евгений ЧеширКо
©️ Copyright: Евгений Чеширко, 2025
Свидетельство о публикации №225031900461
Бутылка
Последнее, что запомнила Виолетта, была яркая вспышка, ослепившая ее. А потом она провалилась в кромешную тьму.
Когда девушка открыла глаза, то не сразу поняла, где находится. Она утопала в рассеянном солнечном свете и все вокруг было белым.
— Я умерла? — спросила Вита саму себя и тут же услышала веселый голос:
— Ну что ты, детка! Жива, и вся жизнь у тебя впереди.
С трудом повернув голову, девушка смогла разглядеть пожилую женщину в белом халате. Она меняла лекарство в капельнице и ласково говорила:
— Очнулась, голубушка. Теперь все хорошо будет. Ты в больнице, милая. Уже два дня без сознания лежишь. Но наш Сергей Иванович замечательный хирург. Он сделал тебе операцию и сказал, что осложнений быть не должно. А ему можно верить.
Постепенно зрение Виолетты прояснилось. Она увидела, что находится в небольшой, но уютной больничной палате. Заметила ажурные занавески на окне и голубые хризантемы в вазе на столе. Рассеянно подумала: «Надо же, мои любимые цветы, и здесь со мной». Потом пришло запоздалое удивление: «В этом городе меня никто не знает. Кто же принес цветы? И эту палату явно кто-то оплатил. Что тут вообще происходит?»
Вита обратилась к словоохотливой медсестре:
— Скажите, пожалуйста, — она замялась, не зная, как назвать женщину.
— Валентина Петровна я, — улыбнулась сестра, — ты спрашивай, не стесняйся.
— Валентина Петровна, что со мной случилось? Почему я в больнице? И кто принес эти цветы?
Медсестра придвинула к кровати стул и, сев на него, серьезно спросила:
— Ты помнишь свое имя? Как ты оказалась в Питере? Что вообще осталось в твоей памяти до потери сознания?
Девушка поморщилась, ощущая боль в забинтованной голове, и медленно, как бы с трудом припоминая, проговорила:
— Я Виолетта Орлова. Приехала в Петербург на неделю. Купила тур, заселилась в отель. Была на экскурсии в Эрмитаже, но натерла ногу и решила вернуться в номер. Вызвала такси. Ожидая машину, перешла улицу, чтобы найти тень. Все, больше ничего не помню.
Валентина Петровна выслушала Виту и, поглаживая ее по руке, стала рассказывать.
Девушка узнала, что в больницу ее привез приятный молодой человек, который назвался Виктором. Доктору он рассказал, что его слишком любознательный пятилетний сын бросил бутылку с балкона третьего этажа, чтобы посмотреть, на какие осколки та разлетится. На беду, бутылка разбилась не на асфальте, а на голове стоявшей в тени здания Виолетты.
Хорошо, что отец малолетнего исследователя в это время был дома. Он быстро оценил ситуацию. Наскоро перевязав потерпевшую, Виктор со всеми предосторожностями погрузил ее в свой джип и отвез в ближайшую больницу.
У пациентки в сумочке нашли паспорт и медицинский полис. Ее зарегистрировали и прооперировали. Все это время Виктор был рядом. Он оплатил отдельную палату для Виты, уход за ней и те лекарства, на которые не распространяется медицинская страховка.
— Пока ты была без сознания, — продолжала женщина, — он каждый день приходил к тебе, приносил голубые хризантемы и подолгу сидел рядом, разговаривая с тобой. Виктор почему-то называл тебя «пташкой» и вспоминал свое детство. Я так поняла, что вы давно знакомы.
— Этого не может быть, — прошептала Виолетта. — Здесь у меня нет знакомых. И никакого Виктора я не знаю. Вот только не понимаю, откуда ему известно мое детское прозвище и то, что я люблю именно голубые хризантемы.
— А что тут гадать, — улыбнулась Валентина Петровна, — твой спаситель скоро сам явится. Он всегда в это время приходит. Вот и поговорите.
***
Виктор вбежал в палату с криком:
— Пташка, ты очнулась!
Он бухнулся на колени возле кровати, схватил Виту за руку и умоляюще проговорил:
— Не держи зла на моего оболтуса, и меня прости за то, что не уследил. Я сделаю все, что нужно для твоего выздоровления. Ни о чем не беспокойся.
А потом виновато улыбнулся и удрученно сказал:
— Это же надо было именно тебе оказаться под нашими окнами! Я тебя сразу узнал, Пташка. Ты нисколечко не изменилась: все такая же тонкая и звонкая. А еще ты стала очень красивая.
Виолетта, ошарашенная шквалом эмоций посетителя, растерянно смотрела на него. Она решительно не понимала, почему этот белобрысый верзила с карими глазами разговаривает с ней как со старой знакомой. И в то же время ей начинало казаться, что он кого-то напоминает. От этого ей становилось почему-то очень неуютно.
Наконец Виктор, заметив ее недоумение, тоже замолчал, внимательно глядя на нее. А потом понимающе кивнул:
— Ага, ты меня совсем забыла. Давай вспоминать. Я старший брат твоей подруги детства Веры Роговой. Меня в нашем дворе Битюгом прозвали, за тяжелые кулаки. Помнишь? Потом мои родители развелись, и я уехал с отцом в Питер. Вы с сестрой тогда в третьем классе учились, а я уже школу заканчивал.
При этих словах Вита разрыдалась. Она его вспомнила.
Вечно растрепанный, со сбитыми коленками, рослый Битюг был грозой их двора. Он дрался с мальчишками, доводил до слез девчонок и был непревзойденным велосипедным гонщиком.
Сестру свою Битюг любил отцовской любовью. Разница в возрасте у них была большая, и мальчишка считал своим долгом защищать ее и заботиться о ней. Вита, как лучшая подруга Веры, тоже была под его крылом.
Поэтому то, что произошло в тот день, чуть не свело девчонку с ума. Конечно, милосердное время вскоре вычеркнуло происшедшее из памяти ребенка. Но вот теперь пришлось все вспомнить.
Виту тогда за что-то наказали родители. Они не отпустили дочь на улицу и не взяли с собой на прогулку. Мать с отцом ушли и закрыли ее в квартире. Она сидела на балконе и дулась на весь белый свет, когда вдруг услышала крик подруги:
Виолетта перегнулась через перила и увидела, что прямо под балконами ее подружка ведет неравный бой с тремя пацанами из соседнего недружественного двора. И враги, похоже, одерживали верх. Двое мальчишек держали Веру за руки, а третий пытался ее ударить. Но девчонка, отчаянно лягаясь, не подпускала его к себе.
— Держись, Рожок! Я сейчас! — Прокричала Вита сверху и рванулась было к входной двери, но вспомнила, что та закрыта. Запасных ключей не было.
Девочка заметалась по квартире, лихорадочно соображая, как помочь подруге. Вот тут-то она и увидела ту злополучную бутылку.
Все произошло мгновенно. Вита схватила поллитровку, выбежала на балкон и с воинственным кличем бросила ее в недругов, стараясь не попасть в Веру.
Потом ей долго снился один и тот же сон: бутылка медленно летит вниз и разбивается на множество блестящих осколков на голове растрепанного парня. Он падает, и раздается дикий крик Веры: «Ви-и-тя-я!»
Оказалось, что Виктор услышал крики сестры и пришел ей на помощь в то время, когда Пташка убежала с балкона. А потом у девчонки просто не было времени разобраться, что внизу ситуация изменилась.
— Ну что ты, глупенькая, успокойся, — вытирая салфеткой слезы с лица Виолетты, бормотал Виктор, — ведь тогда все обошлось. Подумаешь, легкое сотрясение и немного порезов. Голова у меня оказалась крепкая.
— Да уж, зато теперь мы квиты, — всхлипнув в последний раз, сказала девушка. — Вот только не понимаю, откуда ты знаешь, какие цветы я люблю?
Уехав в Питер получать дальнейшее образование, парень не забыл сестренку. И хотя в новой семье отца родились еще дети, Витя не испытывал к ним такой трепетной любви, как к Вере.
Брат и сестра постоянно переписывались и созванивались. Верочка рассказывала все о своей жизни и, конечно, о Виолетте, которую долго не могла простить после того случая. Но Виктор сумел убедить сестру в том, что Пташка не виновата, и подружки помирились.
Девчонки быстро росли, у них стали появляться кавалеры. И однажды Вера заметила, что подруга стала рассеянной и мечтательной. В вазе на ее столе теперь каждый день стояли редкие в их краях голубые хризантемы. А глаза Виолетты лучились и сияли.
Вскоре Вита познакомила ее с виновником своего счастья. Парень был просто эталоном мужской красоты. Этакая модель, сошедшая со страниц модного журнала.
Вере сразу показалось, что такой красавчик не способен на серьезные чувства. Она боялась, что он разобьет сердце подруги и делилась этим опасением с братом. И поэтому совсем не удивилась, когда мачо исчез из жизни Виты, даже не попрощавшись.
А та впала в глубокую депрессию. И тогда каждую неделю посыльный стал приносить Вите букет голубых хризантем, возвращая ее к жизни.
Сначала Виолетта думала, что это весточка от ее любимого. И какое-то время ждала его возвращения. Потом решила, что у нее появился тайный поклонник. А затем просто наслаждалась видом любимых цветов, которые всегда появлялись в день ее рождения.
— Так это был ты?! Все это время цветы были от тебя? А Вера никогда мне ничего не говорила. Потом она вышла замуж и уехала. Последнее время мы вообще с ней не общались.
Потрясенная Вита замолчала, глядя на Виктора.
— Да, милая Пташка. Жизнь удивительная штука. Когда-то эти цветы спасли тебя. А теперь они возвращают надежду мне. Дело в том, что мы с Пашкой три года назад потеряли нашу маму. И я уже решил посвятить свою жизнь только сыну, пока не увидел, на чьей голове разбилась его бутылка. Виолетта, может быть, ты поможешь мне его воспитать?
Девушка улыбнулась:
— Я подумаю. Но, наверное, соглашусь. Ведь только я могу понять состояние твоего ребенка. К тому же теперь следует внимательно следить за тем, чтобы и на его голову чего-нибудь не свалилось.
Автор: Инна Клочкова
У НАС В РОДУ РАЗВЕДЁНОК НЕ БЫЛО И НЕ БУДЕТ...
- Да когда ж ты уже напьёшься?! - в сердцах выкрикнула Татьяна, дёрнув за крепкую, засаленную лямку санок.
Она глотала горькие слёзы, но упиралась изо всех сил и продолжала тянуть деревянные салазки, на которых полусидело и нечленораздельно мычало нечто, считающееся её мужем. Сзади шёл Виталька, их 11-летний сын, который придерживал то и дело норовившего завалиться в сугроб отца...
Кое-как добрались до дома. Вдвоём с сыном где волоком, где на руках втащили главу семейства в избу и оставили лежать в прихожей - на большее уже не хватило сил. Татьяна лишь подсунула мужу под голову свою старую пальтушку. Не из жалости, нет, просто не хотела слушать раскатистый храп, если голова пьяницы завалилась бы набок.
Ужинали в полном молчании. Виталька быстро расправился со своей порцией тушёной картошки, выпил кружку молока и ушёл спать. Татьяна же долго сидела на кухне, глядя в одну точку. Ей хотелось плакать, но слёз не было. И мыслей никаких тоже не было. Лишь полное бессилие и опустошение чувствовала эта молодая, в общем-то женщина, походившая в этот момент на старуху.
...Замуж Таня вышла, едва ей минуло двадцать лет. Муж Леонид был на год младше. Уж как её мать отговаривала от замужества, как просила повременить со свадьбой, да куда там! Любовь же, будь она неладна.
По первости-то они неплохо жили. Лёня механизатором работал, от колхоза им сразу квартиру выделили - как молодой семье, Татьяна тогда ещё училась заочно в институте и вела начальные классы. Профессию девушка выбрала, глядя на мать, которая в деревне была уважаемым человеком - директором школы.
Через год после свадьбы родился Виталька, а ещё через пару месяцев молодой отец отправился на срочную службу. Вернувшись через два года, взялся свой дом строить. И вскоре перебрались они из тесной квартирки в новый пятистенок - светлый, просторный, поставленный Леонидом с прицелом на большую семью.
Да только не суждено было его планам сбыться. Больше Татьяна так и не забеременела. Сейчас-то она понимает, что это к лучшему: с двумя детьми и с мужем-пьяницей куда сложнее была бы её нынешняя жизнь.
А тогда женщина переживала, даже к бабке-знахарке в соседний район однажды ездила. Та покачала головой, пошептала что-то на воду в литровой банке и отправила Таню домой, сказав на прощание, что надо смириться, тогда, мол, всё само собой управится.
Но - нет, не управилось. А муж понемногу начал выпивать, выпивать, да так и втянулся в это дело.
Татьяне ещё повезло: буйным Лёня никогда не был, жену и сына не обижал. Другие-то бабы вон как от мужиков своих получают! Может, это и удерживает её до сих пор от развода?..
А ведь был момент, когда она уже готова была уйти от Леонида. Да мать тогда не дала...
- Я тебя замуж не толкала, - строго, словно отчитывала нашкодившего двоечника, сказала Валентина Антоновна дочери, когда та заикнулась про развод. - Или ты не знала, что у жениха твоего отец выпить был любитель? Да и дед Лёнькин к Шурке-самогонщице частенько бегал. Не послушалась меня - теперь живи. Не позорь семью! У нас в роду разведёнок не было. И не будет!
А потом добавила - уже мягче:
- Танюш, не самый плохой у тебя мужик, поверь мне. Работящий ведь Лёнька-то, сговорчивый. Пьёт, конечно, но всё одно в колхозе на хорошем счету. Да и Витальке каково будет без отца-то расти? А уж я с зятем поговорю, вразумлю его, шалопая. По-учительски пожурю, глядишь, и одумается.
Семья была сохранена. А Лёнька действительно если кого и слушал, то только свою тёщу. Уважал он Валентину Антоновну безмерно, даже побаивался её.
Впрочем, и другие деревенские жители директора школы и уважали, и побаивались. Когда она шла по деревне, иной раз казалось, что даже собаки замолкали и прятались в будки. А местные забияки спешили ретироваться, только лишь заслышав её властный и уверенный голос.
Только вот даже страх перед гневом тёщи не избавил Леонида от пагубного пристрастия... Он обещал "завязать", держался месяц-другой, а потом всё начиналось по новой.
...Из оцепенения Татьяну вывел стук в окно. "Кого это принесло в такую пору? - с раздражением подумала она, тяжело поднимаясь со скрипучей табуретки. - Не иначе, Лёнькины дружки барабанят. Спущу с крыльца, коли и правда какая пьянь припёрлась!"
Таня включила свет на мосту, распахнула дверь и крикнула:
- Кто там? Чего надо?
- Тань, да это я, Верка. Открывай давай!
Услышав голос подружки, Татьяна поспешила снять большой крюк с петли на нижней двери.
- Ну ты даёшь! - улыбнулась она. - То годами нет никаких известий, а то среди ночи пожаловала!
Подруги обнялись, расцеловались и пошли в избу.
Переступив через порог, Вера на доли секунды замерла, увидев спящего на полу Леонида.
- Пьёт? - с сочувствием спросила она, кивнув на свернувшееся калачиком тело.
- Пьёт, - со вздохом ответила Татьяна...
...Верка всегда была шебутной, где-то даже взбалмошной. После школы уехала покорять столичный вуз, да не поступила. Но осталась в Москве - устроилась работать на завод. Замуж так и не вышла, жила в общежитии, однако вот-вот должна была получить ключи от собственной квартиры.
Пристроились подруги на кухне. Татьяна поставила на газовую плиту отчищенный до блеска чайник, чиркнула спичкой, достала варенье, порезала хлеб, что испекла с утра...
- Ну, Верка, рассказывай, как там в Москве живётся.
- Да что рассказывать-то, Тань? Живу. Работаю. Бригадиром вот назначили. Боязно сначала было а теперь уж привыкла, - с едва уловимой гордостью в голосе произнесла Вера. - Вот, в отпуск приехала, мамке денег привезла на новую крышу - шифером будем крыть.
- А правда, что землетрясение у вас было? На почте бабы третьего дня болтали, что тряслось там всё и дома чуть ли не падали, - с любопытством спросила Татьяна.
- Ой, Тань, правда. Страху натерпелась! Всё ходуном ходило! Я уж спать легла, утром на смену надо, и вдруг кровать затряслась, шкаф открылся, посуда бренчит, народ в коридор выскочил - кто в чём был. Да и на улицу побежали быстрее. Но ничего, всё скоро успокоилось. Говорят, в новых-то высотках даже трещины по стенам пошли, во как! Ты лучше расскажи, вы-то как тут? Лёнька что, совсем с круга сошёл? - перевела разговор на другую тему Вера.
Татьяна махнула рукой:
- Совсем сошёл. Видно, всё же будем расходиться. Сил моих нет уже никаких! Напьётся, змей такой, завалится где-нибудь, а мы с Виталькой его домой тащим. Сын-то уж большой, всё понимает. Сам по деревне бегает, батьку ищет. А ну как замёрзнет?.. Стыдобища! Ещё пока мать жива была, хоть немного себя в узде держал. Она его отчитает, пристыдит, и всё получше. Три года уж её нет. И совсем худо стало, Вер. Раз напился, уснул вот так же, а посреди ночи как заорёт: "Мама, не надо! Мама, уходите! Не буду больше пить!" Соскочил, глазами зыркает: где, мол, тёща? Какая, говорю, тёща? Померла давно! А он: "Она за мной приходила!" Допился, видно, до чёртиков. Ну, а проспался утром, и - всё, ничего не помнит... Боялся он маму-то... А больше никто Лёньке не указ... Расходиться надо...
Вера хитро прищурилась:
- Боялся, говоришь?.. А это, подруга, мысль...
...Проснулась Татьяна от еле уловимого запаха дыма. Открыла глаза: на кухне горел свет. Она встала, накинула тёплую кофту и глянула на часы: ещё и пяти утра нет!
Леонид уже растопил печь. Вчерашний мороз сменился за ночь оттепелью, тяга была слабая, потому в комнаты и тянуло дымком. Муж был чисто выбрит, словно собрался в колхозный клуб на концерт. И даже рубашку надел свежую.
Присев у подтопка, он пытался прикурить. Но руки тряслись - то ли с похмелья, то ли от чего другого. Впрочем, Лёня, как только жена появилась на кухне, бросил папиросу и сел за стол, обхватив голову руками.
Она присела на табуретку напротив. Утреннюю тишину нарушало только потрескивание поленьев в печи.
Потом мужчина поднял на жену полные отчаяния глаза и, волнуясь, хриплым, прерывающимся голосом произнёс:
- Всё, Танюша, бросаю пить. Мать твоя покойная приходила, грозилась с собой забрать.
Таня покачала головой:
- Да что ты несёшь, Лёнь? Не проспался, что ли, ещё?
Муж вскочил, нервно заходил по кухне:
- Нет, она правда приходила! Вот как тебя, видел! Да я уж и не спал! Глаза-то открыл, чувствую: камфарой пахнет. Ну, помнишь? Мама всегда колени камфорным маслом натирала. В доме-то тёщином до сих пор до конца этот запах не выветрился... А ещё... землёй так и тянет. Сырой... На дверь-то смотрю, а дверь открыта! Холодно так! А с повети - тёща спускается! Белая вся! Только юбка чёрная. Ну, как похоронили её! На нижней ступени встала и говорит шёпотом, вроде, а я слышу: "Ну что, шалопай..." Знаешь ведь, Тань, она меня, когда сердилась, шалопаем называла... "Ну что, шалопай, допился? Недолго тебе осталось, я тебя с собой забираю. Глоток водки выпьешь - и смерть тебе будет. Скоро, скоро встретимся!" И опять на поветь поднялась, Тань. А я лежу - ни жив ни мёртв. Перекреститься хотел, да рука как онемела. Потом кое-как встал, дверь на мост закрыл... Свет-то включил - а тут земля, Тань. Вокруг меня! И камфарой пахнет. Чуешь? И сейчас ещё запах остался...
- Нет, Лёнь, не чую, - ответила Татьяна. - А насчёт водки... Так и есть, не проживёшь ты долго, коли не бросишь пить. Или замёрзнешь где под забором, или в овраг свалишься да шею себе свернёшь, как Быков Юрка в позатом году. Так что... Решай сам, Лёнь, хочешь жить или не хочешь. А я уж и так отревела по тебе - по прежнему, за которого замуж выходила...
Леонид подошёл к жене, присел и уткнулся лицом в её колени...
- Прости меня, родная, - прошептал он. - Не пью больше. Всё. Слово даю тебе и тёще покойной...
...Шумно сегодня в доме Леонида Витальевича и Татьяны Васильевны, людно: вся родня съехалась на их бриллиантовую свадьбу!
Старый деревенский дом, почти ровесник этой семьи, помолодел, глядя на улицу новыми окнами. За столом вместе с супругами сидят их сын Виталий, дочь Валентина, что младше брата на пятнадцать лет, пять внуков и семь правнуков. А на столе, щедром угощениями, - ни капли спиртного. Ибо вот уже 48 лет глава семьи не пьёт. И в доме выпивка - под строгим запретом.
Старший внук, подмигнув деду, спросил:
- А что, дедуль расскажешь, как ты пить бросил?
- Да уж сто раз рассказывал, - улыбнулся Леонид Витальевич. - Вы наизусть всё знаете. А коли хотите послушать, пусть мать рассказывает. Она лучше меня эту историю знает.
Татьяна Васильевна хитро глянула на мужа и уткнулась тому в плечо. Раскрасневшаяся и счастливая, пожилая женщина совсем не выглядела на свои 80 лет.
- Да, - произнесла она, - бывало промеж нас всякое. Но вот уж шестьдесят годочков живём. Ну, а коли не бросил бы Лёня пить... Ой, не знаю, как бы повернулось. Верке, подружке моей, спасибо. Она придумала Лёню напугать... Оделась в кофту белую да юбку черную мою, она-то пониже меня ростом, аккурат, как мама покойная была. Камфорным маслом набрызгалась, земли, что на рассаду я в гобце приготовила, мы с ней достали да в прихожей рассыпали... Напудрилась погуще... На повети одёжу свою сложила. И ждали мы, когда муж-от зашевелится, просыпаться начнёт. Ага, заворочался, я скорее в кровать легла, а Верка двери открыла да на поветь залезла. И оттуда смотрела, когда Лёня очухается. Ну вот... А потом высказала ему от тёщи наказ, да назад на поветь поднялась, дождалась, чтобы муж дверь закрыл, оделась и через ворота сеновала на улицу и спрыгнула. Потом уж, по весне, когда сено перекладывал, нашёл Лёня там Веркину цепочку с кулоном - обронила, видать. Приметный у неё кулон был - из янтаря, с жуком в серединке. И понял, что разыграли мы его. Но пить - ни-ни, больше даже не вспоминал про это. Перевоспитался, значит. Валюшку родили, вырастили обоих с сыном, внуков-правнуков нянчили... Так и прожили шестьдесят годочков... Да и куда мы друг без друга?.. Да, Лёнь?
Тот обнял жену, поцеловал в губы...
И над столом грянуло весёлое: "Горько!"
А с портрета на стене улыбалась строгой улыбкой Валентина Антоновна, словно одобряя и поздравляя своих детей. И радовалось за них её материнское сердце...
Живу в глубинке
Одуванчик.
Мама Таня была блондинкой, а папа Саша был жгучим брюнетом. Они сильно любили друг друга, и через два года после свадьбы у них родилась дочка. Роды были сложными, дочка немного завернулась в пуповину и не могла сразу родиться. Поэтому, сразу после родов, дочку не сразу положили ей на грудь, а забрал анестезиолог, чтобы дать новорождённой дополнительный кислород.
Таню перевели в палату, и впервые она смогла увидеть дочь только через десять часов. Когда Таня увидела её, она немного онемела от удивления. Медсестра принесла ее завернутую, как куклу, перед тем, как отдать ей на кормление, она положила малышку на стол и распеленала. На столе лежала маленькая, рыжая девочка на удивление с длинными и кудрявыми волосами.
- Сестра, а Вы точно не перепутали ребёнка? – робко спросила Таня.
- Стопроцентная гарантия, что это Ваш ребёнок. Даже речи и не может быть, что перепутали, потому что мамы сразу забирают детей с собой в палату, и только Ваша дочь пролежала в барокамере, - объяснила сестра и, предполагая, сказала, - муж Ваш, наверное, такой же рыжый, - и исчезла за дверью.
Таня долго смотрела на малышку и не могла поверить своим глазам, тогда этот маленький комочек начал, не довольно корчить рожицы, в воздухе ища ртом мамину грудь, и заорала громко, на всё отделение. Таня неумело начала её пеленать, а малышка кричала всё громче и громче, и успокоилась только тогда, когда Таня приложила её к груди.
Когда приехал Саша забирать своих девочек домой, он, тоже недоумевая, и не доверительно посмотрел на ребёнка, но ничего не сказал.
Дома они начали изучать свои родословные, звонили родителям, спрашивали, и, оказалось, что у Саши прапрабабушка с отцовской стороны была очень рыжей и кудрявой полькой. После неё никто и не рождался рыжим, рождались только брюнеты, как и сам Александр.
После первых водных процедур, когда Таня насухо вытерла дочку полотенцем и взяла на руки, Саша посмотрел на неё и воскликнул:
- Она выглядит как майский одуванчик, - и несмотря, что ей было уготовлено имя, Алиса, её назвали Майя, а родители называли её не иначе, как Одуванчик.
Майя росла очень весёлой девочкой, соседи называли её хохотушкой, а плакала она только по явной причине.
Когда ей исполнилось четыре года, весной у неё появились первые веснушки на носу.
- Мама, что это такое? – наивно спросила она.
- Это веснушки, и они бывают у Ангелов, и сколько у тебя веснушек, стольким людям ты должна помочь, - придумала мама, с любовью целуя её в щёчку. Она даже не могла подозревать, что Одуванчик восприняла её слова всерьёз, и всю жизнь пронесла в сердце мамины слова.
Когда она играла в песочнице, и рядом кто-то из детей начинал плакать, она, забросив свои построенные замки, бежала к малышке, успокаивать её, она гладила руками по волосам, при этом могла успокаивать и словами. Это мгновенно действовало на детей, и они переставали плакать, а она всё больше и больше убеждалась, что она Ангел.
Когда маленькие дети, увидев в её руках большую куклу, начинали просить родителей такую же куклу и громким капризным плачем завывали на весь квартал, она бежала к этому ребёнку и отдавала свою любимую куклу. Когда она приходила домой, кукла оказывалась на своём месте. Она не знала, какими усилиями Таня и мама той малышки, уговаривая, покупая мороженое, обманом снова возвращали куклу домой. А Майя думала, что так и должно происходить, потому что она Ангел.
В пятом классе, когда она возвращалась со школы, она увидела старика на тротуаре, который замешкался от развязанных шнурков. Он медленно начал нагибаться, чтобы снова завязать шнурок, а Майя заметила маленького мальчика на пятом этаже, который высунувшись на пол туловища, рассматривал улицу. В этот момент он, нечаянно, локтем задел большой горшок с фикусом, и горшок стремительно полетел вниз. Одуванчик даже не успела крикнуть, а просто быстро побежала к старику и со всей силы толкнула его. Старик, не удержавшись на ногах, отлетел в сторону, а Майя упала на него. Дедушка не успел ничего сообразить, как огромный горшок с большим фикусом приземлился прямо туда, где старичок подвязывал шнурки, и разбился вдребезги.
Эмоции злости и негодования старика быстро сменились на эмоции умиления и благодарности.
- Малышка, ты просто Ангел, ты спасла меня от смерти, - сказал ошеломлённый старик, что еще больше убедили девочку, что она была рождена Ангелом.
С каждой весной у неё веснушек на носу прибавлялось. Однажды, стоя перед зеркалом, она внимательно разглядывала себя – весёлые, рыжие кудряшки, большие, голубые глаза, алые губки и новые веснушки на вздернутом носике. Смотря на себя, она серьезно спросила:
- Мама, а где я найду столько несчастных людей, которые ждут моей помощи?
Напрочь забыв о сказанном семь лет назад, мама удивлённо спросила:
- Дочка, ты о чём? Я не могу тебя понять.
- Ну, посмотри на мой носик, - не унималась Майя, - сколько здесь веснушек, и каждую весну их становится больше. Это означает, что и больше человек появляются, которым я должна помочь …
- Доченька, твои веснушки означают, что солнышко любит тебя, и каждый раз целует тебя. Каждая новая веснушка – это поцелуй солнышка, - постаралась объяснить Таня своему Одуванчику, так и до конца не поняв её слова.
- Знаешь, мама, может Солнышко тоже целует меня, но я помню, ты мне говорила, что я Ангел и что каждая веснушка, это человек, которому я должна помочь! – заключила Майя.
Татьяна вспомнила, что она ответила Майе, когда у неё появились первые веснушки, и ошеломлённо посмотрела на свою дочь, обняла её и подумала «Не бывает так, чтобы ребёнок помнил, что ему говорят в четыре года…», и, не скрывая своё удивление в выражении лица, она сказала:
- Одуванчик мой, ты действительно Ангел! – и еще крепче обняла дочь, целуя её по «золотой» голове.
Будучи подростком, Одуванчик обязательно помогала старикам перейти дорогу, доносила их авоськи до дому, если даже они жили совсем в другой стороне от её собственного дома. Порой бывало, что она забежит в супермаркет, купить мороженое и шоколадок, а видит, что стоит старушка перед выставленным товаром и примеряет глазом, что ей сегодня лучше купить, молока или сливочного масла, тогда она, не задумываясь покупала и того и другого, и отдавала бабушке, сама отказываясь от лакомства.
Был однажды случай, когда она шла по тротуару, возле неё прошла роскошная женщина, которая была одета с иголочки, за ней шёл шлейф необычного, сказочного аромата. Обогнав Одуванчика, она стала приближаться к не менее роскошному Лексусу. Майя начала терзаться, желая спросить, что за парфюм на ней, она начала колебаться, было неудобно просто подойти и спросить, она считала это за невежество. Когда она уже открыла дверь пультом, машина пикнула, и она хотела пройти к двери, неожиданно для себя, не понимая, откуда у неё взялась эта смелость, Майя схватила её за рукав. Женщина, взглянув на Одуванчик, возмутилась:
- Что Вы себе позволяете, юная леди?
- Простите! Простите! – залепетала Майя, - сама не могу понять, почему я так поступила. Но у Вас необыкновенный, волшебный запах Вашего парфюма, и я хотела узнать…
Она не успела договорить, как они услышали скрежет тормозов и сильный шум от удара. Машина, в которой явно сидел нетрезвый водитель, и ехал на превышенной скорости, не справился с управлением и врезался в машину этой женщины. От передней водительской двери остался только раскуроченный металл, руль перекосило, а кресло водителя отлетело в сторону пассажирского кресла.
Женщина обняла Одуванчика и испуганно шептала ей на ухо:
- Ты – Ангел! Ты – мой Ангел!
Повзрослев, она встретила парня. Была уже глубокая осень. Шёл моросящий то ли дождь, то ли снег. Она надела свою шапочку с бубонами, и спрятав свои волосы под шапкой, натянув её на лоб, стояла перед входом в метро, думая, ехать на метро или на трамвае. Тут сзади она услышала:
- Извините, Вы не могли бы мне подсказать, как я могу доехать до Белореченской улицы?
Она, обернувшись, увидела «золотого» парня. Рыжие, кудрявые волосы уже промокли под дождём, и, не смотря, что была уже осень, веснушки на носу сияли «весной», только глаза у него были карие.
Увидев его, она не сдержалась и стала громко смеяться. Он растерянно смотрел на неё, чувствуя неловкость. Тогда она сняла свою шапку, не переставая смеяться. Увидев её, он тоже не смог сдержать свой смех. Они стояли и смеялись под то ли моросящим дождём, то ли снегом.
Через два года у них родился чудный, кудрявый, рыжий малыш. Новый одуванчик. Новый Ангел. И когда ему было четыре года, у него появились веснушки на носике, и он спросил:
- Мама, а что это такое?
И Майя ответила:
- Это веснушки, и они бывают у Ангелов, и сколько у тебя веснушек, стольким людям ты должен помочь.
Замира Калмакова
Бабушкин секрет
Настя осиротела в шесть лет. В тот год бабушка Зоя Семеновна впервые отпустила ее родителей вдвоем отдохнуть на море.
Так случилось, что супруги прибыли на место вечером и сразу побежали купаться: ждать утра не было никаких сил. Они вошли в море, держась за руки… Больше их никто никогда не видел.
Бабушка оформила опеку и маленькая Настенька осталась с ней навсегда.
Зое Семеновне оставался год до пенсии. Женщина понимала, что на ее деньги и пособие внучки особо не разгуляешься, поэтому сразу решила, что баловать девочку не будет, хотя очень хотелось. Нужно было научить Настю жить по средствам, ведь поддержки, пока она вырастет, ждать неоткуда.
Поначалу девочка очень скучала по родителям. Целыми днями сидела за столом и молча рисовала: папа, мама, она сама, море и солнце.
Бабушка отметила, что у внучки есть талант, и отдала ее в школу с художественным уклоном.
Со временем Настя потихоньку успокоилась. Детская память не фиксирует печали надолго.
К тому же она стала школьницей, у которых, как известно, забот полон рот. Плюс бабушка: она не давала внучке бездельничать. Как только у Насти появлялось свободное время, Зоя Семеновна просила девочку помочь по дому. Так что к десяти годам Настя уже умела вполне сносно убирать квартиру, могла приготовить простые блюда, прекрасно ориентировалась в магазинах, зная, как и на чем можно сэкономить.
У бабушки с внучкой не было проблем: Настя хорошо училась, причем самостоятельно. Была аккуратной, покладистой и послушной. И очень ласковой. Соседки завидовали Зое Семеновне:
– Повезло тебе с внучкой. Наши, словно ежики: ни приласкать, ни по голове погладить. Еще и нагрубят. А твоя ‒ ангелочек просто.
Они и представить не могли, что плюс ко всему, девочка никогда не просит денег на свои личные нужды. Знает: лишних в доме нет.
Но каждая бабушка была девочкой. Вот и Зоя Семеновна отлично понимала, что внучке нужны деньги на личные расходы. И она предложила Насте их заработать.
– Бабуль, как я могу заработать? Я же маленькая.
– А я старенькая. Но зарабатываю же. Смотри: носки вяжу. Людям продаю. И им радость, и нам польза.
– Так я же не умею.
– А я тебя научу, только попозже. У меня другая идея есть. Знакомая говорила, что в Доме Творчества постоянно работает выставка рукоделия. Если что-то покупают, деньги отдают мастеру. Так что – вперед.
И Настя взялась за дело. Очень быстро научилась вязать крючком салфетки, коврики, игрушки и даже сумочки. Начала шить прихватки.
И что удивительно: работы девочки раскупались очень быстро. Так что пусть и небольшие, но карманные деньги у Насти не переводились. Она даже предлагала бабушке ими поделиться, но Зоя Семеновна отказывалась:
– Сама заработала – сама и трать. Только с толком, с пользой. И тебе хорошо, и нашему семейному бюджету помощь.
Шли годы. Настя окончила школу, пошла работать на швейную фабрику. Через год поступила в университет на заочное отделение.
Там она встретила своего будущего мужа.
Два года молодые люди встречались, потом подали заявление в ЗАГС.
Бабушке жених Насти очень понравился. Такой же, как внучка: добрый, заботливый, трудолюбивый.
Как-то Зоя Семеновна сказала ему:
– Береги, внучек, мою девочку. Никого у нее скоро не останется кроме тебя. Не сомневайся, Настя тебе будет хорошей женой. А мне бы правнука дождаться…
И как в воду глядела: yмeрла через два месяца после того, как родился правнук Сережа. Настя назвала его в честь отца – сына любимой бабушки.
Когда Зоя Семеновна первый раз взяла малыша на руки, даже всплакнула:
– Глаза-то – дедовы…
Последние дни бабушка все больше лежала, держала внучкину ладонь в своих мозолистых руках и нежно поглаживала.
Ее глубокие синие глаза выражали столько любви, что, казалось, в комнате становилось светлее.
– Спасибо, – тихо сказала бабушка и зaкрыла глаза…
Через месяц после пoxoрон Настя с мужем поехали в бабушкину квартиру. Нужно было навести порядок, разобрать вещи.
Там Настя наплакалась вволю. Каждая вещица, каждая чашка в доме напоминали детство, в котором она несмотря ни на что была счастлива рядом с единственным родным человеком – бабушкой.
Муж достал с антресоли большую коробку, которую Настя никогда не видела.
Открыв ее, она ахнула: здесь лежали вязаные салфетки, прихватки из лоскутков, прочие поделки, которые когда-то Настя относила в Дом Творчества.
Получается: она относила, а бабушка покупала и приносила назад?
– Зачем, бабушка? – произнесла Настя вслух.
– Видимо Зоя Семеновна хотела, чтобы ты не расстраивалась и верила в свой талант, – предположил муж Насти, который был в курсе той истории.
– Жалела меня… Вот и скупала мое рукоделие. А я в себя верила! И деньги зарабатывала. Самостоятельной себя чувствовала, взрослой. Ох, бабушка… Спасибо тебе…мамочка моя…
Автор: Сушкины Истории