Родной враг

На улице моросил холодный дождик. На душе было тяжело от мерзкой погоды и от тоски, от одиночества. Игнат шёл, подставляя дождику свое лицо, и говорил:
- Хлестай меня по морде, да посильнее и побольнее.
Слезы и дождинки бежали по щекам наперегонки. Слезы победили, они не каплями как дождик, а ручьём бороздили лицо Игната. По рыданиям, клокоту из груди можно понять, что очень больно, тошно ему, что душа плачет и готова выскочить из тесной клетки на волю, на свежий воздух, туда, где рыдания и ком не достанут её.
Пацанёнку тяжело было смирится с тем, что его отец полицай, предатель отцов друзей. Поэтому все пацаны отвернулись от него, даже немой Иван, который бегал за ним как щенок, теперь издаёт громкие мычания и отмахивается руками как от сатаны. До войны отец всегда гордился своим родом, поговаривал, что его отец, то есть дед Игната, имел батраков, были у него своя мельница, табун лошадей. Когда люди хлеб ели чёрный, мякинный, то их семья пирогами баловалась.
Жил отец Игната в детстве в достатке, в сытости. Земли было немерено, и было кому за пуд муки на этой земле горб ломать. Но про "тогда" отец не любил вспоминать и мало рассказывал сыну о прошлой жизни. Сын замечал, как при воспоминаниях у отца скулы ходили ходуном и кулаки сжимались, он смачно сплевывал на пол и велел сыну своими вопросами не теребить его душу.
Мама была под стать отцу, молчаливая, постоянно без настроения, любительница поворчать на голодных друзей сына. Люди сторонились их, но и уважали. Никто не видел Прохора пьяным, орущим, скандальным. Всегда был при деле, не находил время поболтать с людьми.
Игнату за гульки попадало, но видать память у него была короткой, и забывая про вчерашние поджопники, он опять убегал с пацанами в лес, на речку, а другой раз за баню, чтобы почувствовать себя взрослым и затянуться самокруткой. Для своих товарищей он постоянно подворовывал сахарок и сухари.
Семьи друзей были многодетными и бедными. А родители Игната жили зажиточно, и как в селе говорили, что сидели на сундуке с добром. У Игната было две сестры, которые пошли все в отца. Вроде красавицы, стройные, ладные, но от этой красоты веяло холодом, расчетливостью, злостью. Женихов у них не было, оттого - то отец злился и выговаривал, что скоро сами пойдут сватать ребят за девок, так как сватов им не дождаться.
Шёл Игнату 12 год, когда началась война. Он очень сокрушался, что не берут таких на фронт. А ему от позора хотелось скрыться, убежать на войну, доказать друзьям, что он не такой как отец, что он как их братья, готов за Родину сложить свою рыжую голову. Немцы, захватив село, сразу вывели народ на площадь и спросили, есть ли желающие жить лучше, чем при коммунистах, быть не рабами, а хозяевами. Кто желает дружить и помогать победителям?
Отец Игната первым сделал шаг. С поднятой головой, с ехидной ухмылкой стоял с повязкой на руке и бросал в толпу ненавистный взгляд. Нашлись ещё четыре выродка из села и дали согласие на дружбу с фрицами. Отец долго шептался с матерью, дочки попрятались по углам, а Игнат припустился к друзьям с карманами, набитыми сахаром. Ещё не знал, что наступила жизнь унижений оскорблений, гонения, презрения. Он шёл к друзьям с поникшей головой, как будто в чем-то провинился, кого-то обидел или предал. Хотел вымолить прежнюю дружбу кусочками сахара и карманом табака.
Придя к Фёдору, он застал своих друзей, которых мама Фёдора угощала пустыми щами. ---- Тебе не предлагаю есть то, что вы и собакам не даёте. У вас теперь на нашем горе пир будет каждый день. Вчера твой отец унес последнюю курицу, забрал поросёнка, от роду которому три месяца. Захотели фрицы свежатинки. Так, что Игнат жди ребят на улице. Игнат выложил на стол сахар, а Фёдор смахнул его рукой. Кусочки покатились с жалостным постукиванием по полу, но никто не решился их поднять. Игнат понял, что так же его, они готовы выкинуть из своей дружной артели. Упади он в грязь, все пройдут мимо, а может быть даже пнут ногой как этот сахар, когда - то желанный.
Игнат понимал, что человек, предавший Родину — это враг, его будут уничтожать, чего бы это ни стоило. Но враг - его отец. Не раз он слышал проклятия в спину отца от земляков. Не раз видел столы, ломящиеся от еды, и довольных фашистов, уплетающих её. Видел, как мама колматилась около печки с утра до вечера, боясь не угодить мужу и фашистским мордам. Видя это, у Игната перед глазами стояли чашка пустых щей и лица друзей. Но они были вместе, а он теперь один. Он не мог понять, о чем можно разговаривать с пацанами, если, видя его, все замолкали, отходили в сторону, друг другу подмигивали и безразлично посвистывали.
Игнат рад был вымаливать прощения за отца. Но как, если сам отец не раскаивался? Игнат не знал, как относиться к отцу, как жить с ним под одной крышей, как можно есть то, что он отобрал у трудового народа, у одиноких баб, которые проводили своих сыновей на фронт. Как относиться к отцу, который рад, что его землю топчут сапоги фашистов и готов целовать эти сапоги? Как кормить тех, кто не щадит детей, женщин, стариков? Как относиться к отцу, который радуется каждой похоронке, которого раздражают слезы матерей погибших солдат? Но ведь он отец. Игнат шёл, плакал и не мог найти ответа.
Он вспоминал хорошие времена, когда руки отца подбрасывали его до самого потолка, вспоминал ремень отцовский, которого не боялся, так как отец только размахивал, а ударить не хотел, жалел сыночка. Вспомнил, как отец учил его держать в руках молоток, пилу, топор и при этом приговаривал:
- Вся надежда на тебя, сынок, ты -- будущий хозяин.
Игнат боялся фашистов, и боялся отца, не понимал мать и сестёр. Он хотел быть сыном воина, защищающего родину, а не сыном предателя
Только к вечеру вымотанный слезами, думами Игнат пришёл домой. Залез на печку и услышал, как мама спрашивала отца:
- А когда будут вешать? А за что? А откуда они знают, что они жены партизан? А точно немцы победят и не уйдут, а то не дай Бог, что тогда?
Отец с важным выражением лица помахал списком перед носом жены и ответил:
— Это я составил список всех врагов моего отца. Это я отдам в комендатуру. Это я полюбуюсь виселицей, на которой будут трепаться тела наших завистников. Мы теперь хозяева, а не эта нищенская шваль.
Отец не знал, что все слышит сын, а Игнат не знал, как остановить отца, как объяснить отцу, что тех, кого хотят вешать, это ни в чем не повинные люди, что это родители его друзей. Словно током ударило пацана, скатившись с печки, он стал на колени перед отцом и плача закричал:
- Если ты это сделаешь, то я повешусь! А перед этим всем расскажу, что ты подал список партизан, коммунистов, что ты мстишь за отца, за деда! А я буду мстить тебе за Родину, за друзей! Я не смогу жить после этого! Одно дело унести поросёнка со двора людей, а другое убить земляков!
Не ожидали они такого от сына, не думали, что придётся делать выбор, но посмотрев в глаза сына, он понял, что Игнат не тот мальчик, которого можно уговорить. Он вырос и слово он свое сдержит. Порвал отец список. Стук в дверь привёл всех в сознание. На пороге стоял фашист и на ломанном русской языке спросил:
- Есть в селе коммунисты, партизаны и прочая зараза, где список?
Глядя на умоляющий взгляд сына, отец прошептал:
- Врагов в селе нет.
По-прежнему пацаны обижали Игната, но он не злился. Он ходил с поднятой головой и думал, что война скоро закончится, и он будет вспоминать, что он тоже воевал, пусть не на фронте, а тайно. Но он тоже победил самого лютого врага -- своего отца, предателя.
Наталья Артамонова (Кобозева)
Заблудившиеся.
Ольга Степановна пришла от соседки в приподнятом настроении:
— Ну слава богу, внучка к бабе Варе приехала на постоянно. Надоело мне к ней бегать уколы делать по три раза на день: здоровья-то особо у меня тоже нет, а внучка фельдшер! Когда надо — укол сделает, таблетку сунет, а то другой раз идёшь и боишься дверь открывать, приложишь ухо к двери и радуешься любому шороху: живая, значит, не окочурилась. Девка-то красивая, статная, правда, чувствуется, с характером. Баба Варя говорит ей, мол, не думай, что в деревне скучно, тут и клуб есть, и женихов полно, а она голову подняла вверх и отвечает:
— Женихов-то, может, и много, а только от этих женихов толку мало. Читать-то эти женихи умеют?
И засмеялась на весь дом- пятистенок. Тож мне цаца нашлась, обыкновенная медичка, а строит из себя королеву. Наши парни все удалые, все с образованием. Вот смотрю на своих сыновей и гордость распирает: один механих, другой агроном, и дочка учится на бухгалтера, а она: «Читать умеют?»
Ольга закончила свою тираду и заметила, что парни с особым интересом переглянулись друг с другом:
— Мам, а откуда она приехала? Мы раньше ее не видели.
— Она и раньше приезжала, только вечером, а утром уже уезжала. Бабу Варю болезнь спины к земле согнула: раньше шустрая была, а сейчас рассыпается на глазах. Ну ничего, все отлично складывается для всех: работа и дом для Евдокии, а забота и родная душа рядом для бабы Вари.
Виктору, который работал механиком в совхозе, захотелось познакомится с внучкой бабы Вари Евдокией поближе: уж больно его заинтриговала мама своими первыми впечатлениями о приезжей, и он, недолго думая, пошел к соседке. Он и раньше к ней часто забегал. Она обрадовалась гостю и сразу же предложила отведать блинов. Красивая девушка оценивающе смотрела на Виктора, она не стеснялась своим взглядом медленно проводить с ног до головы, а рассмотрев хорошенько, сказала:
— Давай присаживайся, пока горячие, сейчас чай налью. Сегодня выходной, для отдыха тоже силы нужны.
Евдокия вела себя гостеприимно, по-хозяйски, как будто Виктора каждый день блинами угощала. Гость не находил слов, стеснялся, два раза обжёгся горячим чаем, весь покраснел. Евдокия засмеялась:
— Пить чай надо медленно, чтобы уловить вкус, насладиться ароматом. Это же не вино хлестать, или у вас в совхозе строго с этим?
Виктор заметил, что в каждом вопросе проскальзывало не только любопытство, но и какая-то насмешка.
— Да, конечно строго, но дело-то не в работе: строго или нет. Просто я не любитель этого дела.
— Ну тогда ты молодец, а в клуб-то ходишь, или тоже не любитель?
Есть время и желание — хожу, нет — сижу дома, занимаюсь техникой, смотрю телек, читаю. Виктор чувствовал себя в роли ученика. Евдокия засыпала его вопросами, а он отвечал быстро, ждал хорошей оценки.
— А я смотрю, у вас медпункт новый, клуб тоже, школа очень большая, через неделю я приступлю к работе, очень хочется начать новую жизнь.
— А что со старой-то? — Виктор спросил с насмешкой.
На что Евдокия с улыбкой ответила:
— Надеюсь они подружатся друг с другом: старая и новая, с тобой мы тоже станем друзьями, мне же нужен человек, который будет мне помогать привыкать к новой жизни.
После этих слов Виктор стал увереннее, смелее общаться с девушкой, он чувствовал эмоциональный подъем от ее предложения продолжить общение.
— Тогда, может, вечером в клуб сходим?
— Не знаю, посмотрю, особого желания нет, надо подумать, стоит ли время тратить на ерунду!
Виктор в душе обиделся на «ерунду» и тихо добавил:
— У нас весело, можно кино посмотреть, потом начинаются танцы, смотри сама, уговаривать не буду.
Когда Виктор пришел домой, то его брат Антон тут же спросил:
— Ну как она?
— Не знаю, вроде — как все.
Виктор лукавил, ему запала в душу Евдокия, он с первого взгляда понял, что девушка — непростой орешек, себе цену знает.
«Уж она себя точно в обиду не даст, а вот своей бестактностью обидеть может. Один только оценивающий взгляд чего стоит, а красота? Она же прёт с такой силой, что руки и ноги отнимаются, а что говорить про мои мозги — они как будто испортились: сидишь и хлопаешь глазами», — ругал себя Виктор.
Но такой вывод он не мог озвучить брату, а тихо повторил:
— Да ничего интересного, как все.
Он врал, ему не хотелось открывать свои карты. Вечером Виктор зашёл за Евдокией, чтобы пойти в клуб, она как будто ждала его: нарядилась в красивое платье, обула туфли на высоком каблуке, распустила длинные волосы и улыбаясь спросила:
— Может, лекарство взять, а то вдруг кто-то ослепнет от моей красоты? — и засмеялась заразительным смехом.
В клубе действительно девчонки смотрели на нее с завистью, а парни с восхищением. Евдокия держала Виктора под ручку, и от этого тот весь сиял, он своим видом хотел сказать:
— Видите, какой я шустрый, смелый, меня под руку держит красавица.
Заиграла музыка, и не успел Виктор ее пригласить на танец, как подскочил брат и улыбаясь уверенно спросил:
— Разрешите с вами показать всем класс, а ты братец отдохни! И они с такой лёгкостью закружились в танце, что Виктор стоял и завидовал. А потом Антон стоял рядом и ни на шаг не отходил от девушки. Были моменты, когда он спиной поворачивался к брату, словно не замечал его присутствия, а Евдокию продвигал впереди себя. Виктору хотелось его ударить, оттолкнуть, обнять Евдокию и увести из клуба. Но он просто обиделся и отошёл в сторону.
После танцев вместе пошли домой, Виктор заметил, как Антон взял девушку за руку, но она от нее освободилась и взяла за руку Виктора, который с облегчением выдохнул и счастливый крепко сжал ее руку.
Около дома Антон намекал брату, чтобы тот шел домой, мол, рано вставать, на что влюбленный ответил: ему вставать не раньше агронома. Поговорили о том о сем и разошлись по домам.
Братья долго молчали, и вдруг Антон ни с того ни всего сказал:
— Запала на меня, но ты прав, ничего в ней интересного нет, наши девчонки не хуже.
Виктор довольный лег спать, а заснуть так и не смог: он видел себя в танце с Евдокией, как он ее бережно ведёт по кругу, а потом поднимает на руки.
Утром все разбежались на работу, а в обеденный перерыв Виктор заглянул к бабе Варе и был удивлен, увидев там Антона. Тот сидел за столом и рассказывал о каких-то своих приключениях. Все громко смеялись. Увидев брата, он спокойно спросил:
— Ты меня ищешь? Иди домой, я сейчас приду.
Виктор пошел опять на работу, в сердцах подумал: «Да, братец, быстро ты к Евдокии подход нашел, развалился как у себя дома».
Вечером Антон сказал:
— Не знаю, почему ты сказал, что она как все. Нет, она совсем другая: смелая, дерзкая, требовательная, одним словом — интересная. Тебе точно не по зубам, а мне хочется этот орешек расколоть.
Каждый день Виктор захаживал к бабе Варе, и видел, как при виде него у Евдокии горят глаза. Она была с ним очень вежлива, обходительна, обязательно угощала чем-то вкусненьким, но при этом обязательно спрашивала про Антона и в его адрес посылала комплементы.
Виктора это очень волновало и обижало, ведь он хотел внимания только к себе и только он должен ее провожать из клуба, и никак иначе. А Евдокия играла в кошки-мышки, она влюблёнными глазами смотрела то на Антона, то на Виктора, танцевала с одним и с другим, а если вместе ее провожали, то она вела себя как школьница: прыгала, смеялась, то одного толкнет, то второго приобнимет.
Виктор потерял покой. Он хотел поговорить всерьез, но Евдокия вышла на работу, и практически он ее не видел, а вечерами она куда-то исчезала, говорила бабе Варе, что делает уколы на дому. Не хватало у нее времени на выяснения отношений, да и их по существу и не было. Виктор злился на брата, который говорил, что Евдокия согласна с ним встречаться, и что он ей очень нравится.
Но как же так? Ведь на последнем свидании в клубе она сжала руку Виктора, прижалась к плечу и шепнула, что если бы не Антон, то она готова убежать с ним, просто не хочет обижать его брата.
А как же поцелуи? Выходит, что просто флирт?
Ночью Антону стало плохо, его увезли в больницу с подозрением на аппендицит. В душе Виктор был рад, ведь он понимал, что у него есть время влюбить в себя, выяснить отношения, никто не будет теперь мешаться под ногами.
Антон при виде брата почувствовал, что тот нисколько не опечален его положением, а наоборот не мог скрыть своего злорадства и при очередном посещении больной прямо сказал:
— Рано радуешься, кроме жалости моя Евдокия к тебе ничего не испытывает.
Отец заметил, что между братьями пробежала черная кошка, и сильно переживал. Баба Варя вообще не понимала внучку и решила с ней поговорить:
— Смотрю на тебя, Евдокия, и не понимаю: то одного за ручку держишь, то другого; то одного сьедаешь глазами, то другого. Ты не думай, что мы старые, и не знаем, что такое любовь. Она во все века стучалась в сердца, но ты же понимаешь, что они братья, а ты между ними проводишь черту вражды: словно над ними смеёшься, издеваешься, но зачем?
— Бабушка, они славные, влюбленные два балбеса, мне с одним хорошо, потому что знаю, что он влюблен очень-очень, а Антон хитрый. Это тот человек, который своего добьется и бросит, а я хочу его влюбить и бросить — пусть знает наших. Я же вижу, что он хочет просто доказать и мне, и брату, что никогда не проигрывает.
Бабушка, в конце концов, мое сердце спокойно, и стука любви в нем я не слышу.
Баба Варя поохала, покачала головой и убралась восвояси. Виктор каждый вечер приходил к Евдокии: ходили на танцы, потом гуляли до озера, реки. Виктор чувствовал себя счастливым, он обнимал, целовал любимую, признавался в любви и спрашивал:
— А ты меня любишь? Давай уедем, давай поженимся, я тебя на руках буду носить, сделаю тебя самой счастливой.
Евдокия обвивала его шею руками и смеялась:
— А звезду мне достанешь?Какое замужество? Рано ещё, я не слышу «тук, тук».
Виктор не понимал, что за «тук, тук», и продолжал ее умолять.
Скоро должны были выписать из больницы Антона. Виктор повез ему вещи и, открыв дверь в палату, обомлел: на кровати сидел Антон с Евдокией, они целовались.
Виктор молча поставил пакет и удалился. В душе у него все перевернулось, он видел её глаза, ее ухмылку, она не вздрогнула, не испугалась, не побежала за ним, она его отпустила.
Вечером Антон дал понять, что брат ему не помеха, и решать, с кем гулять и кого любить, будет Евдокия. Виктор ударил Антона, тот схватился за живот и скорчился от боли. Отец стал между сыновьями и, разведя их в стороны, сказал:
— Нет, так дело не пойдет! Виктор, уезжай, ты работу найдешь везде. Антон — агроном, здесь нужен. Хорош около маминой юбки тереться, давайте расходитесь и трезво смотрите на жизнь. Еще не хватало из-за какой-то девки драку устраивать.
Но братья стали уже чужими, они прекратили общаться, вели себя так, как будто друг друга не замечали. Отец настоял на том, чтобы кто-то из сыновей уехал. Покинул дом Виктор. Он устроился работать на завод, снял квартиру и не приезжал домой. Очень скучал по Евдокии, и всякий раз, когда ей звонил, часто слышал голос брата, который специально говорил громче. Но самое странное —
Антон охладел к Евдокии и вел себя, как хороший друг. Он не мог себя понять, почему ему стало с Евдокией скучно, и в клубе стал заглядывался на других девчонок. Евдокия же поняла, что Антон, в отличии от Виктора, не добивается ее руки. Она начала встречаться с новым ухажёром. Два брата так и не нашли общего языка, каждый пошел своей дорогой.
Антон вскоре познакомился с девчонкой и, недолго думая, сделал ей предложение, брата на свадьбу не пригласил. Виктор же по-прежнему любил Евдокию, но больше ей не звонил, он знал, что она его не любит. Мать как-то по телефону сказала, что невзлюбили ее в селе, она собирается уезжать в город, в бабу Варю, в случае чего, заберёт дочка.
Виктор часто задавал себе вопрос: «Могло ли быть по-другому?» и получал ответ:
«Могло», если бы мы были другими».
Виктор женился нескоро. Жену любил, ценил и понимал. С братом отношения наладились, когда повзрослели, помудрели. Они оба сожалели, что потеряли столько времени, что не смогли понять, помочь друг другу разобраться в отношениях. Отец, обнимая сыновей, смеялся:
— Вот, ребята, вы женаты, у вас дети, вы счастливы, а когда помирились, то ещё счастливее стали, ведь как бы ни было в жизни, только мы должны друг другу помогать, ценить, доверять, а любовь такая штука: сначала закрывает глаза, — ходишь и не различаешь чёрное от белого, а потом ум, гордость, обида за любовь слепого лечит, и все становится на свои места! Да что вам объяснять: вы, поди, теперь зрячее меня!
АВТОР Наталья Артамонова
Возвращение жизни.
Алена Ивановна зашла к подруге Вере посплетничать. Уж очень ей хотелось узнать, что за мужчина живёт так долго у ее соседки. Вроде бы уже не тот возраст, чтобы роман закрутить, да и дочка не так давно родила, тем более, не будучи замужем. Не до ухажёров Любе. Ну кто же этот тип? Алена из-за того, что муж постоянно нахваливал Любу и ставил ее в пример, испытывала к ней неприязнь. Иногда тянуло с ней поговорить, подружиться, но Люба никогда не поддерживала с ней разговор, а то могла обрубить на полуслове. Как-то Люба услышала, как Алена обсуждала молодежь, сделала ей выговор:
— Хорошо обсуждать тем, у кого детей нет, а у тебя у самой две дочки. В своем доме не успеваем порядок навести, зато языком подметаем хорошо.
С этих пор Алена с соседкой не разговаривала, но интерес, кого же она в своем доме приютила, брал верх над обидами.
«А вообще-то Люба молодая, красивая, неважно, что уже бабушка, тоже имеет право на счастье, на мужа», — сама себя наконец-то успокоила Алена.
Люба давно схоронила мужа, жила с дочкой, которая до декретного отпуска работала в городе и навещала маму по мере возможности. Дина всю жизнь хотела быть экологом. Поступила в институт без проблем. На последнем курсе познакомилась с Серафимом.
Она маленькая, хрупкая, а он высокий, статный. Она хохотушка, он очень серьезный, она деревенская, он городской, она из обыкновенной семьи, он из богатой, с первого взгляда влюбились друг в друга. Серафим дня не мог прожить, чтобы не прибежать к ней в общежитие. Девушка угощала ухажёра салом, ветчиной, картошкой в мундире, домашними яйцами, и он уплетал за обе щеки. Пили чай с домашним вареньем, со свойским хлебом, дурачились. Девушка много рассказывала о маме, о сельских байках, а когда начинала употреблять деревенские словечки, то Серафим от смеха катался по полу. Он рассказал родителям о своей любви к Дине и сразу понял, что заочно деревенщина им совсем не по душе. Ведь они хотели статусом выше, из своего круга. Но после долгих объяснений, насколько он любит Дину, они поняли, что своим упрямством и нежеланием принять выбор сына, не только не приобретут невестку, но и потеряют сына. Решили с Диной познакомиться поближе. Девчонка чувствовала к себе повышенный интерес, как будто ее держали на прицеле, а родители жениха не старались скрыть желание найти существенный изъян в будущей невестке и ткнуть в него носом сына. Изьяна не нашли и ещё больше стали ревновать сына к ней. Они поняли, что Дина заберёт сына от них насовсем. Теперь была очередь невесты показать своим родителям Серафима.
Любе было очень приятно видеть такое обращение к своей дочери, это же надо: и пальто подаёт, дверь открывает и вперёд пропускает, даже при спуске с порога руку подаёт. Серафим любил приезжать в село невесты, ему хотелось окунуться в совсем другой мир, где нет суеты, шума, духоты.
В очередной раз приехал летом. С друзьями Дины решили отдохнуть на реке. Парень никогда не пил, но за компанию мог себе позволить немного, так сказать для поднятия настроения. Дина чувствовала себя плохо, отошла в сторону, легла в холодок под иву и задремала. Проснулась от дикого крика, шлепков по воде. На глазах у друзей Серафим с крутого берега нырнул в воду и больше не вынырнул. Парни попрыгали вслед за ним, но кроме огромной коряги ничего не нашли. Дина все поняла, ведь с детства знала, что именно это место в реке надо обходить стороной. Нашли Серафима нескоро, все это время Дина бегала по берегу, заплывала в воду, плакала, теряла сознание, не могла поверить, что Серафима больше нет. Нельзя передать то состояние Дины и его родителей, потерявших самого доброго, любимого человека. Они на глазах превратились в стариков, а Дина, словно обезумевшая постоянно кричала
«прости».
Она не успела сказать любимому, что беременная. После похорон Серафима Дина ни о чем не могла думать, ходила как приведение, день ли ночь на дворе — для нее было все равно. Начался токсикоз, который нельзя было скрыть, мама все поняла. Она ее не бранила, только один раз сказала насчёт аборта и, увидев, как дочь вся встрепенулась, заплакала, замахала руками, тут же взяла слова назад.
Получив диплом, устроилась до декрета работать в министерство лесного хозяйства. Ничего ее в жизни не радовало, жила по инерции.
Прошло четыре месяца со дня смерти Серафима, Дина решила навестить его родителей, которые после похорон обвинили ее в смерти сына. Они говорили, что не досмотрела, что разрешила выпить, а потом нырять в неизвестном месте. Много плохого сказали в ее адрес, но все же, перешагнув через обиду, Дина решила сообщить о своей беременности. Раису Геннадьевну и ее мужа нельзя было узнать. Непрошенную гостью встретили совсем другие люди. С дрожащими руками, поседевшие, осунувшиеся, они не выразили ни радости, ни неприязни. Открыв дверь, хозяйка просто махнула в сторону комнаты головой, мол, проходи, коль пришла… Дина хотела приобнять Раису Геннадьевну, но она резко ее отстранила.
— Вы простите меня, что так вышло, мне тоже очень плохо, я очень-очень люблю Серафима, вот теперь не меньше буду любить сына его, вашего внука. Она надеялась, что они обрадуются, ее поймут, обнимут, скажут спасибо за то, что не избавилась от ребенка, но они, опустив головы молчали, а потом, подняв глаза, полные слез, Раиса Геннадьевна сказала, что им сын ничего не говорил, а он ведь с ними всегда делился. И этого он не мог от них скрыть никак. Как не убеждала Дина их в том, что он сам не знал, было бесполезно. Они не проронили больше ни одного слова, только с каким-то презрением смотрели на непрошеную гостью.
— Пусть рожает, потом сделаем ДНК, а то ишь, пришла! Знает, что две квартиры, две машины, дача да и немало добра имеем. Вот что ей надо? Знает, чем нас подкупить. Деревенщина!
А его ли сын? Кто знает? — такие были слова Раисы Геннадьевны мужу.
Дина родила сына-богатыря, все очень удивлялась его весу и росту. Сама мама — кнопка, а парень — бутуз. Назвала малыша в честь его отца, сразу же переехала в село к маме. Внутри засела такая обида на родителей Серафима, что желания сообщить им о внуке не было. Одно очень расстраивало Дину — два пальчика на ножке у сына были сросшимися.
— Синдактилия некоим образом не отразится на развитии вашего ребенка. Это раньше, в древности, считали их рождёнными от дьявола, а теперь считают таких детей одаренными, талантливыми, самыми счастливыми.
…Николай Иванович не мог спокойно жить, он и жену понимал, но и сердце подсказывало, что Дина носит под сердцем ребенка их сына, и наверное, уже родила. Жена ходила как тень, она отстранилась от домашней работы, от походов в магазин, даже визиты к врачу свела на нет. Твердила одну и ту же фразу:
— Хочу к своему сыночку, хочу к нему.
Николай Иванович по-всякому старался ее успокоить, иногда был готов сам стать на колени, иногда потрясти за плечи, чтобы она его услышала, но она на полуслове его обрывала и продолжала ходить из угла в угол со словами на устах:
— Хочу к сыну. Николай Иванович, обессиленный просьбами, мольбами к жене, не спал ночами, боялся, чтобы жена не сделала с собой плохого. Он сидел и все время думал, как ее уговорить поехать в село к Дине, которая должна была родить
— Ты почему не хочешь уйти от своих подозрений, почему делаешь больно мне, Дине и нашему сыну?
Много чего говорил Иванович и наконец-то жена согласилась поехать. Люба не скрывала своей радости их увидеть. Сначала заплакала, а потом засуетилась и пригласила к столу.
— Дина недавно родила, но у ребенка небольшая проблемка, — и по-простому рассказала о дефекте пальчиков.
Раиса вся покраснела, разволновались. Ее словно ударило током, она вспомнила Серафима и как тогда переживала по поводу такого же дефекта пальчиков, и сейчас, услышав этот же диагноз, все поняла, все сомнения вмиг развеялись. Она встала из-за стола и подошла к Любе, крепко ее обняла и сквозь слезы сказала:
— Простите и не закрывайте от нас двери. Как бы ни сложилась судьба у Дины, не забывайте, что внук наш.
Ночевать остались у Любы, а на следующий день поехали навестить Дину с внуком в больницу. Николай Иванович жену не узнавал и в душе радовался ее настроению. Им разрешили пройти в палату, где находилась Дина с ребенком.
Не было лишних слов, во взгляде Раисы можно было прочитать радость, тепло и признание.
Она разволновалась, увидев внука. То мучительная улыбка появлялась на ее лице, то слезы катились градом. Она видела перед собой своего сына. Вдруг женщина пошатнулась, схватилась рукой за сердце и тихо сказала:
— Я сегодня очень много переволновалась, мне пора отдохнуть.
От сильного эмоционального потрясения у нее случился инфаркт.
— Ну как же так? Ведь перенесла смерть сына, а рождение внука, радость не смогла перенести! — кричал в больнице муж.
Врач объяснила, что во время стресса сердце переходит на экстренный режим работы с целью защиты организма. В результате у человека учащается пульс, растет уровень адреналина, возникает спазм сосудов, увеличивается артериальное давление, что и спровоцировало сердечный приступ.
— И не забывайте, что смерть сына сделала сердце слабым, надорванным.
После смерти жены Николай Иванович не находил себе места. Он себя винил, что не уследил за женой, что мало уделял внимания, что переключился на внука и Дину, а ее отодвинул в сторону. Оставшись один в квартире, он ходил из угла в угол и понимал, что можно сойти с ума от одиночества, и что самый лучший способ — уйти к своим родным.
В таком состоянии и застала его Дина.
— А я за вами, вас ждёт мама и Серафим.
Услышав имя сына, схватил голову руками и зарыдал. Долго уговаривала Дина поехать к ним, наконец-то он согласился.
Худой, нестриженный, седой, Иванович был не в себе, у него было состояние безразличия: куда его, к кому, зачем его увозят из квартиры — ему было все равно. Вот так он и остался жить у Любы.
Люба с Диной стали ухаживать за двумя: как в народе говорят — за старым и малым. Но Николай Иванович разве старым был? Конечно, нет. Просто горе его поставило на колени. Он потерял смысл жизни. Без близких людей ему не хотелось жить, не для кого. Люба часто вызывала на дом знакомого врача, который как-то прямо сказал:
— Я душу не смогу залечить, там такая глубокая рана, подлезть туда нет возможности, только внук, время, ваше общение, терпение могут вернуть его к жизни. И вот день изо дня, постепенно, за разговорами, за размышлениями и убеждениями начал Николай Иванович приходить в себя. Особенно он перевоплощался, когда ему давали на руки Серафима, когда доверяли ему его переодеть, успокоить, тогда он весь светился. Дрожащими руками неумело обращался с распашонкой, что-то шептал, целовал ножки и улыбался. Как-то Дина проснулась и увидела, как Николай Иванович склонился над Серафимом и что-то говорил улыбаясь, объяснял, а тот смотрел на дедушку и пускал пузыри, теребил ножками и улыбался. Вечерами все выходили с коляской погулять. Николай Иванович с гордостью катил коляску и все время что-то поправлял, боялся любого неудобства для малыша. При купании внука он тоже присутствовал, в такие минуты он казался сам ребенком. Иногда Дине казалось, что они много ему позволяют, что много времени он проводит с внуком, но видя, как Николай Иванович крепнет физически и психологически, решила, что ещё немного поживет и потом уедет в город.
Но мама совсем не хотела, чтобы он уезжал. Она так привыкла, да и он уже не представлял жизнь в своей квартире в одиночестве. Николай Иванович просто боялся поднимать эту тему, ему было очень в этой семье хорошо. Он боялся потерять приобретенный мир, боялся возвращаться в прошлое. Деньгами он помогал Дине, нужды они не в чем не знали, а они обеспечили его душевным теплом и уютом. В город, в квартиру, его одного не отпускали, с ним ездила Люба. Было заметно, как он постепенно превращался в прежнего, уверенного в себе мужчину, вновь сел за руль. Он не представлял свою жизнь без Серафима, хотя и понимал, что рано или поздно Дина заберёт его в город, когда выйдет на работу, что они захотят жить отдельно, да и Любе надо работать, ведь до пенсии еще очень далеко.
Но себя он успокаивал, зачем забегать вперёд, надо жить настоящим.
Первый шаг Серафим сделал навстречу дедушке, зашатался, теряя равновесие с вытянутыми руками, приготовился опуститься на попу, и тут его подхватил дедушка и поднял высоко-высоко, от чего внук засмеялся во весь голос. Люба понимала, что рано или поздно надо начать разговор с Николаем Ивановичем, но не хотела думать об этом. Она боялась себе признаться, что он стал для нее больше чем гость, а как сват, как друг. Она поняла, что он ей дорог и необходим как мужчина, в которого она влюбилась, и которого не хочет от себя отпускать. Ей было стыдно, неловко от нового чувства, которое не хотело прятаться, но и невозможно было его утаить. Николай Иванович в очередной раз съездил в город один, одну квартиру он переоформил на внука, дачу продал. На душе было тяжело от воспоминаний, но если раньше он не видел будущего, отчаяние и боль рвали на клочки сердце, то сейчас смирение, терпение, а самое главное, любовь к внуку и какое-то другое чувство к Любе овладевали им и приказывали жить. Он понимал, что уйти из жизни можно, а вот вернуться невозможно, и если сердце приказывает жить, любить, помогать, видеть будущее, то надо делать так, как оно велит.
Автор Наталья Артамонова(Кобозева)