Путёвка

Икигай.
— Ну, мам! Андрюшку-то куда? Мы же хотели…
— Я знаю, сын. Извини, но… Я не могу.
Светлана Матвеевна повесила трубку телефона и подумала, что, правда, не может. Нет. Надо отказаться. Так не годится. Не по-человечески как-то получается. Или как? Ох, если бы жив был муж, он бы помог, посоветовал, как быть. А она одна. Совсем одна. И никому до неё нет дела, даже собственным детям.
— Надевай варежки, пойдём снежок копать!
— А я уже покопал сегодня немножко! — похвалился Андрюша. — Бабушка, а когда Новый год наступит?
— Скоро, дорогой, скоро, — отвечала Светлана Матвеевна, — Ведёрко бери и пойдём!
Было раннее субботнее утро. Светлана Матвеевна планировала сегодня выспаться, потом неспешно встать, посидеть, поджав под себя ноги на любимом кресле с чашечкой кофе, почитать книгу или посмотреть телевизор. Потом надо было бы убраться. На неделе некогда. После работы, что называется, ноги гудят и хочется только присесть и отдохнуть, не до уборки. А ещё сготовить что-то надо. Хоть и для себя одной, а всё же приходится. Никак Светлана Матвеевна не могла привыкнуть готовить меньше. Мужа уже три года, как не стало, а она все не привыкнет. Хотя одной ей побыть-то редко случалось. Как сегодня.
Звонок в домофон вытащил Светлану Матвеевну из тёплой кровати в восемь утра.
— Бабушка! Это мы! — услышала она в трубке детский голосок.
Сын с внуком вошли в прихожую, наполнив её запахом морозного утра.
— Привет, мам! — чмокнув Светлану Матвеевну в щёку, произнёс сын. — Мы с Динкой сегодня с утра прямо решили поехать, чего ждать? Раньше уедем, раньше приедем, вот. Кстати, Андрюшка не завтракал ещё. Ты покормишь его, ладно? Всё. Пока. Завтра заеду, заберу его. Часикам к восьми.
Светлана Матвеевна застыла, держа в руках свой домашний халат, который так и не успела накинуть, после того как вылезла из уютной постели, разбуженная звонком домофона. Когда за сыном захлопнулась дверь, она растерянно оглянулась. Трёхлетний внук Андрюша сидел на полу и сосредоточенно сопя, пытался снять свои зимние сапожки, рядом стояла сумка, которую принёс сын. В ней виднелись вещи Андрюши: сменные футболочки и колготки, а также его любимый плюшевый мишка и пара детских книжек…
Она взяла в руки свой смартфон. Семь пропущенных вызовов. От сына. Понятно. Она так устала, что спала без задних ног и не слышала звонков. Хотя, что бы это изменило? С некоторых пор сын стал так делать. Сваливался, как снег на голову в выходной. Ясное дело. Они молодые, им погулять хочется, отдохнуть в выходные дни, вот и привозят внука.
Прямо сразу, как только он родился, так и стали его привозить. Пришлось Светлане Матвеевне вспоминать, как пеленать, как кормить и укладывать малышей спать. Дина, супруга сына, не кормила малыша грудью. Пропало молоко, почти сразу. Неизвестно почему. И пришлось переводить его на смесь. Сама она была очень нервная и чувствительная особа. Если не выспится, то всем в доме караул наступал, поэтому ночами с сыном занимался Лёня, сын Светланы Матвеевны. Качал, менял памперсы, кормил из бутылочки. И утром супруге тоже надо было давать выспаться. Хотя бы по выходным. Поэтому чуть свет Лёня отправлялся с сыном на прогулку. А там и до бабушки недалеко. Всего две остановки на автобусе. Вот и устраивали сюрпризы Светлане Матвеевне. А той вроде и отказаться неудобно. Не по людски как-то… Внук родной, да и любит она его, но…
После выходных она приходила на работу совсем не отдохнувшей. Женщина работала в регистратуре ведомственной поликлиники. Целый день вереница посетителей, куча бумаг, заявления, оформления, звонки… Иногда приходилось бегать весь день. У не выспавшейся Светланы Матвеевны бывало, всё плыло перед глазами, но она стойко терпела. Что она за бабушка такая, если внука родного будет выгонять! И как это вообще можно представить? Вот прямо взять и выставить за дверь? Бабушки другой у них не было, помогать надо, — решила для себя Светлана Матвеевна. Да и дети растут быстро. Скоро в садик пойдёт, там полегче будет, сами справятся.
Но и через некоторое время ничего не изменилось. Андрюша по-прежнему проводил у бабушки все выходные. С раннего утра субботы до вечера воскресенья, а иногда и с вечера пятницы.
— Так тебе и повеселей, правда, мам? — говорил Лёня. — Одной-то, поди, тоска берёт сидеть в четырёх стенах…
— Да уж, — отвечала Светлана Матвеевна,— Скоро ещё веселей будет. Марине вот-вот рожать.
Марина — это сестра Лёни, младшая дочь Светланы Матвеевны. Она тоже, выйдя замуж, жила недалеко от матери. На электричке можно было доехать за десять минут.
— Спасибо, мамуль! Ты сама лучшая! Смотри, у тебя теперь настоящий детский сад! — улыбалась дочь Марина, завозя в прихожую коляску с дочкой. — А малышка-то на бабушку похожа становится, гляди глаза какие! Твои!
Внуков стало двое. Вся квартира Светланы Матвеевны заполнилась баночками с детским питанием, упаковками памперсов, пирамидками, детскими книжками и ещё многими милыми вещами, которые сопровождают малышей. Андрюша уже подрос и поэтому он больше времени проводил, играя с машинками, тогда как четырехмесячная внучка не слезала с рук.
Дочери хотелось помочь. Бедная девочка! Муж у неё совсем не помощник. Работает на двух работах по графику «сутки-трое» и ночует дома только раз в два дня…
— Баю-баюшки, баю, не ложися на краю. Придёт серенький волчок и утащит за бочок, — тихонько напевала Светлана Матвеевна.
Она носила на руках внучку Лизочку уже час. Та всё плакала и никак не могла уснуть. Андрюша прошлёпал босыми ногами в тёмную комнату.
— Бабушка, мне не спится, я кушать хочу!
— Тише, тише, дорогой, — прошептала Светлана Матвеевна, укладывая засопевшую, наконец, внучку на кровать. — Пойдём на кухню, я налью тебе молочка.
После того как внуки наконец улеглись, она не заметила как уснула, сидя на кухонном стульчике, прислонившись к холодильнику. Как и когда она на туда села, женщина не помнила. Просто открыла глаза, а уже утро. Лизочка разоспалась, правда вся раскрылась. А Андрюша, который спал на раскладном кресле в соседней комнате, наоборот весь закрутился в одеяло, правда, из-под него всё же торчали две розовые пяточки…
Светлана Матвеевна без сил опустилась на кровать, в надежде ещё хоть немножечко подремать. «Скоро отпуск, скоро отпуск», — на грани сна и яви крутилось в голове у женщины. «Однако, что он изменит, — грустно подумала Светлана Матвеевна, — Вообще на весь месяц привезут детей... Нельзя раскисать… Надо помогать… Это мои внуки, мои дети…Нельзя… Надо витаминов что-ли каких-нибудь попить…» Светлана Матвеевна начала проваливаться в сон.
Внучка засопела, заворочалась и заплакала. Проснулась. Нужно было её покормить и переодеть. Светлана Матвеевна с трудом разлепила веки и поднялась с кровати. Начинался новый день…
— Светлана Матвеевна! Будете брать путевку в санаторий? От профсоюза. Это же дёшево выходит! Вы подумайте, у вас отпуск как раз совпадает.
— Нет! — Светлана Матвеевна отвлеклась от заполнения бумаг, и посмотрела на коллегу, — Надя, шутишь? Какая путёвка? Я не могу.
«Или могу?..» — вдруг подумала женщина, а потом решительно тряхнула головой и сказала:
— Надя, погоди. Я беру. Я беру путёвку.
— Ну, вот и отлично! — повеселела Надежда. — Тогда идите сейчас поставьте вот тут печать, потом…
***
Дочь растерялась:
— Мам, я так не смогу, без отдыха совсем… Ты же знаешь, Серёжка на работе всё время, так хоть выходные я отдыхала, может, передумаешь, с путёвкой-то? Я думала в отпуске как раз на недельку тебе Лизочку оставить. Сережка, может, тоже отпуск возьмёт и мы съездим куда-нибудь… А теперь…
— Ну, извини, дорогая, — наигранно грустно произнесла Светлана Матвеевна, — Не только тебе нужен отпуск и Серёжке твоему. Знаешь, я без отдыха тоже не могу. Вы думали, я двужильная? Сколько можно–то?
Марина странно посмотрела на мать и ничего не сказала. Ушла. Зато потом позвонил сын.
— Мам, мне Маринка рассказала про твой отпуск… Странно, что ты решила ехать. Ты же никогда не любила санатории? А Андрюшку куда теперь? Может, не поедешь?
Светлана Матвеевна в душе испытывала сильное смятение. Никогда она ещё не выражала свои желания столь сильно. И никогда не защищала их так яростно.
— Нет, Лёня. Это решено. Я еду, — ответила она сыну и пошла собирать чемодан.
Настроение было великолепным. Светлана Матвеевна мечтала о предстоящем отдыхе. Как хорошо, что она решила отправиться в санаторий! Никогда она больше не позволит на себе «ездить». Всё. Хватит. Сначала отдых, а потом другая жизнь.
«Поставлю условия. Пусть как хотят, приспосабливаются, — размышляла Светлана Матвеевна, — Мне тоже нужен отдых. На меня им совершенно наплевать. Вот попробуют месячишко без меня, покрутятся, а там, глядишь, и привыкнут…»
Жанна Шинелева,
Икигай, Яндекс Дзен
Лишняя любовь
Есть только истинная любовь, а все остальное придумали недобрые люди неспособные любить и терзаемые завистью.
Кирьяниху, злобную и желчную старуху, во дворе никто не любил. Она отталкивала одним своим отвратительным видом — высокая, грузная, отекшие раздутые ноги с трудом помещались в стоптанных войлочных ботах, разрезанных по бокам, сквозь редкие спутанные седые волосы просвечивалась розовая кожа, одутловатое лицо было опутано сеточкой багровых прожилок. Если к этому добавить еще и мерзкий характер старухи, то причина народной нелюбви была очевидна. Но саму Кирьяниху это ничуть не огорчало. Она была равнодушна к тому, что о ней думали или как к ней относились. Она никого не любила и неутомимо портила всем жизнь. Во дворе, состоящем из нескольких пятиэтажных домов, не было ни одного человека, кто бы избежал столкновения со старухой. Она всегда и всем была недовольна и не считала нужным этого скрывать. Дети её боялись, взрослые избегали, даже собаки — и те старались спрятаться при её появлении. Со временем жильцы осознали бессмысленность борьбы с ней, смирились и стали относиться к старухе, как к стихийному бедствию. Никто не знал ни её настоящего имени, ни возраста. Все звали Кирьяниха, а происходило ли это прозвище от отчества или фамилии, никого и не интересовало. Старуха жила только с внучкой Любой, подростком милым и на удивление приветливым. Но особенно всех интриговало то, что девочка казалась вполне довольной жизнью. Жаль только, что она ни с кем во дворе не дружила, и поэтому узнать тайну её мирной жизни с такой ведьмой никому не удавалось.
Событие, которое всё изменило, произошло ранней осенью. В тот день было на редкость тепло, и все старались погреться во дворе на солнышке, как будто запасаясь энергией на всю зиму. Поэтому само событие наблюдали многие, и потом весь двор несколько недель обсуждал его мельчайшие детали и подробности, собираясь в различные группки по возрастам и интересам. А повод для обсуждения был неслыханный — по двору шла Кирьяниха, которую можно было узнать только по походке и фигуре. Шелковое темно-синее платье необъятных размеров, волосы собраны в аккуратный кулечек и заколоты черепаховым гребнем, вот только на ногах были по-прежнему боты, очевидно, её больные ноги могли влезть только в них. Рядом с ней шел высокий седой старик. Высокий, элегантно одетый, с тонкими чертами лица и седыми волосами чистого белого оттенка. Все, кто видел эту картину, замерли, как в детской игре «море волнуется». Всех потрясло то, что Кирьяниха плакала — тихо, беззвучно, и казалось, что по её щекам просто текут два ручейка. Время от времени она вытирала их большим застиранным платком, но через секунду поток снова заливал её лицо. Аристократичный старик просто шел рядом с ней, держал её бесформенную руку и смотрел на Кирьяниху, не отрывая глаз. Он только приговаривал негромким голосом с заметным акцентом: «Не надо, Любхен, не надо… Я снова здесь… Я рядом…». Они медленно дошли до беседки в дальнем углу двора и просидели там до позднего вечера. Кирьяниха перестала плакать и что-то тихо рассказывала. Слова издалека разобрать было невозможно, был слышен только голос — мягкий, ласковый. Старик тоже рассказывал, старуха внимательно слушала, не отрывая глаз от его лица. Она как будто одновременно и изучала это лицо, и старалась запомнить каждую черточку. Пару раз она засмеялась, и это был удивительный смех: в нём было слышно, как звенят и переливаются маленькие колокольчики. В их звуке уже не было прежней звонкости, но они ещё были способны пробудить радость в человеке, который это слышал. Так они и проговорили, держась за руки и нежно глядя друг на друга. Затем старик ушел, долго оглядываясь назад. А Кирьяниха смотрела ему вслед, не шевелясь и не отрывая глаз, пока он не скрылся за поворотом. Она еще долго так сидела, продолжая неотрывно смотреть в том же направлении. Потом с трудом встала и, тяжело ступая, побрела домой.
Недели две её во дворе никто не видел. Жильцы даже начали волноваться. Ими двигало и любопытство и, как ни странно, вдруг возникшая жалость к старухе. Степановна, как самая активная старушка во дворе, решительно остановила внучку и строгим голосом потребовала отчёта. Любочка кратко сообщила, что бабушка болеет и почти не встает с кровати. Потом она подумала и добавила, что к ним скоро приедет из деревни баба Маня, сестра бабушки Любы, и будет за ней ухаживать. Так впервые во дворе услышали настоящее имя Кирьянихи. Баба Маня оказалась сухонькой разговорчивой старушкой, которая сразу со всеми подружилась. Именно она и рассказала Степановне печальную историю, раскрывшую тайну необычной встречи. Грустную историю любви двух красивых и хороших людей, которая просто случилась в те времена, когда была лишней.
«Любочка в молодости была редкой красавицей: русая коса, ямочки на крепких розовых щечках, талия — тоненькая, руками охватить можно, а вот всё остальное, ну что выше и ниже талии — полное, налитое, есть за что подержаться. Женихов было не счесть, из других деревень приезжали свататься. Но Любочка, чертовка, только смеялась своим необыкновенным смехом и всем отказывала. А уж смех у нее был — лучше песни любой, как зайдется в смехе — а она очень веселая и смешливая была — так все уж и не знают, какую бы еще шутку сказать, лишь бы она продолжала смеяться. Но Любочка замуж не хотела, как её ни уговаривали. Она рвалась в город, где бурлила жизнь и где веселые, красивые люди строили счастливое будущее, о котором трубили по радио. Время было такое в 30-е годы — шумное, крикливое, бурное. Любочка устроилась на завод, который то ли тракторы делал, то ли что-то еще другое, нужное стране. Там-то она и встретила своего Гюнтера — немецкого коммуниста. А уж он-то ей под стать был: красавец — глаз не отвести. Все девки на заводе не одну ночь проплакали по синеглазому коминтерновцу. Но он, как увидел Любочку — замер от восхищения, так с той минуты и не отходил от неё, пока не уговорил свою ненаглядную «либхен» выйти за него замуж. А что её было уговаривать? Она его как увидела, сразу сказала: «Вот этот — мой! Никому не отдам!» Да так грозно посмотрела на всех девок вокруг, что те сразу присмирели. Свадьбу играли аж два раза, в городе и в деревне. В деревне поначалу, когда узнали про свадьбу с немцем, не одобрили выбор: что, мол, своих путных парней мало? Но уж когда увидели их вдвоем, так сразу и признали, что молодец девка: и сама красавица, и парня себе отхватила самого лучшего. Гюнтер обходительный такой был — не описать словами, он же был из какого-то дворянского рода, а к коммунистам перешел то ли по идейным соображениям, то ли по глупости и молодости. Мать наша, царствие ей небесное, даже смущалась с непривычки от его вежливости и уважения, а потом уж и так и эдак гордилась и важничала зятем перед другими старухами.
Уехали они в город и зажили всем на зависть и восхищение. Я в то время тоже на завод поступила, хотя и совсем молодая была, едва упросила взять. Уж очень мне такого же жениха захотелось отхватить. А что, думаю, где один есть, там, глядишь, и второй найдется. Так что всю историю их жизни наблюдала своими глазами. Совсем они не расставались, ходили, держась за ручки, как малые дети. Любочка пылинки сдувала с Гюнтера, а уж он-то её баловал да подарками заваливал — каждый день что-нибудь придумывал. И звал он её чудно;, соединил «либхен» — это по-ихнему любимая значит — и Люба, получилось Любхен. У них был какой-то свой придуманный язык, который понимали только они сами. Не ссорились они никогда. Они и на собрания стали потихоньку реже ходить, когда можно было пропустить. А что им на этих собраниях языком трепать, как будто семейным людям нечем заняться? Всё они о детках мечтали, всё говорили о том, сколько их будет, да какие имена им дадут и кем они станут, когда вырастут. Гюнтер очень хотел мальчика, чтобы потом свозить к своему отцу, показать. Тогда, говорил, отец, может быть, простит меня. За что простит — не знаю, но видно было, что отца своего уж очень он любил и уважал, строгий был мужчина, по его рассказам. И Любочка соглашалась, она ведь про всю его семью всё-всё знала. Даже говорила, что хочет научиться готовить, как у них, чтобы выказать уважение отца. Тут Гюнтер смеялся и говорил, что у них это не принято, готовить должна кухарка. Он всё мечтал ей свои родные места показать, говорил, что там очень красиво. Мне даже казалось, что со временем они только крепче любят друг друга. Оно же обычно как бывает — сначала влюбленным всё сладко и хорошо, а время идет, люди привыкают друг к другу, надоедают, обижают понемногу, так любовь тихо и незаметно проходит. А у этих всё не так было.
А времени-то этого у них было чуть больше года. Как-то раз Гюнтер не вернулся домой. Не вернулся ни через день, ни через два. Не вернулся никогда. Исчез человек, и все тут. Любочка сначала всё металась, пыталась узнать о нем, выспрашивала всюду, где только можно было. Потом пришел к ней домой мелкий неприметный человечек, пошептал что-то и растворился в темноте. После этого Любочка окаменела. Именно так. Она сидела неподвижно несколько дней, молча, без слёз, прямо глядя перед собой пустыми глазами. Как я ни пыталась — у меня не получилось расшевелить сестру. Через несколько дней Любочка сама очнулась и впервые за это время вышла из своей комнаты. Я обомлела. Вместо красавицы сестры передо мной стояла незнакомая женщина с тяжелым взглядом и плотно сжатыми губами. Повязанный по-старушечьи платок окончательно делал её чужой и некрасивой. Через несколько дней она исчезла— уволилась с завода, выписалась из комсомола и уехала в незнакомом направлении. Она никому не сказала, куда и зачем едет, и даже не писала никому потом. Исчезла тоже, и всё тут.
Через много лет, уже после войны, она вернулась в город. Замужем за никчемным человечком, с двумя детками. Но это уже была не Любочка. Это была обычная тетка, замученная жизнью, которая мужа не любила, а детей своих не замечала. Они у неё росли как-то сами по себе, как сорная трава. Только и того, что звали эту тетку, как и Любочку — Любовь Кирьяновна. А с семьей она не общалась, да и семьи-то не осталось, разве что я. Но со мной она встречалась нехотя, как будто я для неё была неприятным напоминанием о той, другой жизни. Про Гюнтера мы никогда не говорили, зачем она вышла замуж за своего мужа-пьяницу — я тоже никогда не знала. И почему детей, о которых столько мечтала, не любит — не понимала. Ладно, ты мужа не любишь, но дети-то ведь твои? Но это её жизнь и её дела, не мне судить.
Шли годы, постылый муж умер, дети выросли и уехали. Они выросли в нелюбви, поэтому как уехали — так про мать и забыли сразу. Они ей были не нужны, так и она им зачем? Любовь Кирьяновна незаметно превратилась в известную вам уже Кирьяниху. Через несколько лет появилась у неё впервые единственная отрада за все эти годы — внучка Любочка. Младший сын, женившись во второй раз, подкинул ей свою дочку от первого брака. Она, как он говорил, мешала его семейному счастью. Вот уж внучку Любочку она любила, это она здесь, с вами такая была, недобрая, а внучке дома было хорошо. Чем уж ей девчушка запала в душу — не знаю, только думаю, она хотела вместе с ней жизнь прожить как бы заново, набело. Чтобы хоть у этой лапушки всё сложилось хорошо и счастливо. Может быть, она рядом с ней становилась почти той, прежней. Но это лишь мои догадки.
А Гюнтер искал её. Искал всю жизнь. Его же тогда забрали и тихо выслали обратно на его родину. То ли какие-то размолвки вышли у Коминтерновского начальства с советским правительством, то ли не поделили они там чего. Кто их теперь разберет. Только забрали всех немецких коммунистов и выслали, тогда ещё просто высылали, а уж после, говорят, расстреливали или в лагеря отправляли. Так что ему еще повезло. А потом была война, и, когда после победы Германию поделили, Гюнтер оказался в той части страны, где были капиталисты. Он дело большое завел — был же и умный, и работящий. Женился он очень поздно, всё пытался разыскать Любочку и мечтал к ней вернуться. Когда понял, что ничего не получится, нашел хорошую и порядочную женщину. Он честно рассказал ей про Любочку, даже сказал, что она была и будет его единственной любовью в жизни. Но женщина, видать, была добрая или просто сама его сильно любила, всё поняла и согласилась. У них родилось двое детей, девочку назвали Люба. Жена была не против, уж очень правильная женщина оказалась.
Когда случилась перестройка, начал Гюнтер снова поиски. Жена ему даже помогала — а что уж теперь ревновать, когда уже и внуки появились. И ведь нашел он свою ненаглядную Любхен. Как только получил адрес, сразу написал ей, купил путевку и приехал. Люба сначала плакала и не хотела встречаться. Она очень стеснялась, что так постарела и изменилась. Не хотела, чтобы он её такой видел. Потом согласилась, уж очень хотела его увидеть, жить-то оставалось недолго. Умница Гюнтер сказал, что неважно, как она сейчас выглядит, она всегда была и будет его Любхен. Так и встретились они наконец-то через столько лет…».
Вот такая история. Гюнтер уехал обратно. Сначала от него регулярно приходили письма и посылки. Он уже плохо помнил русский язык и писал, мешая русские и немецкие слова. Поэтому Кирьяниха ходила их читать к Леночке с четвертого этажа, которая училась в инязе. Пока Леночка читала, старуха шевелила губами, повторяя и запоминая каждое слово. Потом она неловко всовывала в руки Леночке подарок и уходила в беседку, где снова и снова перечитывала письмо, но уже на память. А всё, что приходило в посылках, она просто раздавала во дворе. Старуха изменилась, взрослым это было менее заметно, потому что внешне она была такая же неприветливая. Но дети и собаки это почувствовали сразу, они перестали её бояться. Она больше ни к кому не цеплялась, не ссорилась и не ругалась. Она просто не обращала внимания на внешний мир. Чуть позже жильцы стали говорить, что раньше, когда Любовь Кирьяновна всех гоняла, порядка была больше и, как ни странно, жилось спокойнее.
Спустя полгода письма и посылки прекратили приходить. Старуха целыми днями сидела на лавочке в ожидании почтальонши Кати. Та уже и боялась ходить в этот двор, потому что невозможно было на это смотреть. Старуха всем своим обликом напоминала собаку, которую хозяева привязали на входе в магазин, и теперь она жадно и тревожно вглядывается в каждого выходящего человека. И этот взгляд, в котором одновременно и тревога, и надежда. Ведь не должны бросить, должны забрать. Все во дворе пытались как-то утешить или сказать доброе слово. Старуха кивала, но было видно, что она ничего не слышала. Ей были безразличны эти люди, ей нужна была от этой жизни самая малость — письмо от Гюнтера. Это всё, что у нее осталось.
Чуть позже Любовь Кирьяновна получила письмо от его жены, в котором она сообщала, что её муж, Гюнтер Видермайер, скончался от рака легких. Он сгорел очень быстро, болел тяжело, но ничего не хотел сообщать в письмах, чтобы не огорчать её. Он очень просил позаботиться о своей первой жене, и она, фрау Хильда Видермайер, ему дала слово и намерена сдержать своё обещание. Она также пообещала ему, что поможет устроить её внучку Люб; в хорошее учебное заведение здесь, в Германии. Ее муж, герр Видермайер, считал, что девочке лучше образование получать будет здесь, в Германии. Он очень просил показать Люб; свои родные места, говоря, что там очень красиво и ей должно понравиться.
Но посылки были больше не нужны. Любовь Кирьяновна, Любочка, умерла через неделю. Когда она получила это письмо, она быстро разорвала конверт и ничего не поняла. В письме были только немецкие слова, и почерк был незнакомый. Задыхаясь и захватывая пересохшим ртом воздух, она быстро, насколько позволяли ей больные ноги, заспешила к Леночке. Когда она поняла, что именно ей лепетала испуганная Леночка, она забрала листок, аккуратно его сложила и долго нежно гладила бумагу. Леночка сидела тихо, боясь пошевелиться. Спустя долгое время старуха очнулась, кивнула Леночке, скрюченными пальцами с трудом вытащила какой-то сверточек из кармана и положила на стол. После этого она вернулась домой, легла на кровать и больше не встала….
Так и закончилась история жизни двух красивых и хороших людей. Им выпал один шанс на миллион — испытать истинную любовь. Но у них этот шанс забрали и выбросили на свалку истории, как ненужную безделицу. Можно только надеяться, что там, на небесах, они теперь будут вместе навсегда. У любви этих людей теперь есть вечность. Если только она есть — эта жизнь на небесах….
Автор
Елена Павличенко/Проза.ру
Сын его бывшей.
(Жизнь имеет значение)
Катя ещё раз выглянула в окно. Уже темнеет, они на дачу ехать собирались, она отгулы взяла, а Петра всё нет и нет.
Хотя вот же его машина - на парковке у дома, фары горят, а сам он почему-то не выходит.
И тут же зазвонил телефон - муж. Катя взяла и услышала, - Катюнь, привет, слушай, а ты можешь спуститься?
- В смысле? Ты что, сам до дома не дойдешь? - пошутила Катя.
- Не в этом дело, спустись пожалуйста, я не один приехал, - попросил Пётр.
- Опять у тебя всё не слава Богу, - проворчала Катя, накинула куртку и спустилась во двор.
Пётр стоял у машины с каким-то растерянным лицом, как нашкодивший мальчишка,
- Кать, мне в конце рабочего дня неожиданно позвонила моя бывшая - Юлия. Оказалось она ждет меня внизу на проходной, причём не одна.
- Ты что, общаешься со своей бывшей? - удивилась Катя, - Вы же расстались уже давным давно.
- Ни с кем я не общаюсь, но ты же знаешь, Юля творческая натура, она безалаберная, у неё и друзья все такие же, как и она. Мы ведь с ней из-за этого и расстались, она познакомилась с байкером и поехала с ним на пленэр рисовать. А потом мне сообщила, что влюбилась в него и бросает меня.
- Ну а сейчас-то что ей надо? - Катя зябко повела плечами и застегнула куртку.
- Ты не поверишь, она приехала ко мне на работу с сыном и попросила взять его дней на пять. Потому что она срочно ложится в больницу, а её муж, тот самый байкер по имени Боря, и отец ребенка, уехал в какую-то даль на байкерский фестиваль.
И главное - она ему не хочет говорить, что ей плохо. При этом родная сестра Юли, которая её выручает иногда, отдыхать уехала, а все её друзья - люди не семейные и ненадёжные, - Петр развел руками, - Ну ты же их помнишь, они оба чуднЫе, мы с тобой в гостях у друзей с ними как-то пару раз пересекались.
- И ты что, привёз к нам сына своей бывшей? - изумилась Катя, она явно не ожидала от мужа такого странного поступка.
- Ну да, вот он, - Петр открыл заднюю дверцу машины и позвал, - Димка, выходи.
Из машины вылез мальчик с рюкзаком и с невозмутимым видом поздоровался с Катей,
- Здравствуйте, я маме предложил, что я один останусь, я всё умею, потому что мама у меня несамостоятельная. Но она не согласилась, и стала всем звонить.
Я омлет умею приготовить и макароны с сыром, и горячие бутерброды. Со мной хлопот не будет!
Дима говорил уверенно, похоже не первый раз его куда-то пристраивают.
- Ну ладно, поедем на дачу вчетвером, неожиданно конечно всё получилось, - Катя была наслышана от мужа о его бывшей, какая она к жизни неприспособленная, но чтобы сына её к ним притащить? Немного странно даже от Пети такое.
Хотя её Петр всегда друзьям помогает, если что. Да и они с мужем тоже в долгу не остаются. Старая привычка, эдакое студенческое братство что ли.
- Ну ладно, пошли сумки вытаскивать, я уже всё собрала, мы с Варькой тебя заждались. И ты тоже, - Катя обратилась к Диме, - Я там на три дня всего наготовила, так что помогай, раз с нами едешь.
На дачу приехали в полной темноте, Варя с Димой быстро нашли общий язык. Сначала болтали на заднем сидении, а потом обоих сморил сон.
Утром Дима проснулся раньше всех, согрел чайник, умылся и, увидев Катю, тут же предложил,
- Тётя Катя, давайте я вам помогу завтрак приготовить. Она удивилась, как ловко Дима делал бутерброды, аккуратно резал хлеб и сыр тонко. А потом выбивал вручную яйца для омлета, так как блендер отказал.
После завтрака Дима с Петром возился в саду, даже Варя от скуки к ним присоединилась и работа у них закипела.
К вечеру Дима загрустил
- Ты чего такой, устал? - спросила Катя, ей он уже стал симпатичен, с ним и правда никаких хлопот.
- За маму волнуюсь, - по-взрослому ответил Дима, и отвернулся к окну. И вдруг его телефон зазвонил, парень тут же преобразился, - Пап, привет! Да, я у маминых друзей, да нет, не очень плохо, ну так, она просто тебя волновать не хотела. Ты за мной едешь? Здорово, пап, я сейчас скину тебе локацию.
- Папа скоро за мной приедет, - сообщил Дима, глаза его сияли радостью, - Он звонил маме, ей уже лучше.
Катя хотела спросить, что с Юлей, но передумала, зачем Диму расстраивать.
Зато, когда приехал Борис, он тут же всех очаровал. Дима при отце тут же расслабился, влез ему на колени.
А Борис громко гудел басистым голосом, - Ребята, вы извините, Юлька психанула. У нее ведь астма, да ещё куча всяких других болячек, она по пять раз в год в больницу ложится. А тут без меня что-то её развезло. Хорошо, хоть Димку родили, ей ведь и рожать нельзя, она ведь мне тогда не сказала, еле жива осталась. Зато вот, наследник растёт, гордость наша, пацан крепкий, весь в отца!
Катя улыбалась, глядя на них, до чего харизматичный мужик этот Борис. И заботливый, как к нему Димка льнёт.
И вдруг Катя поймала себя на странной мысли - а ведь на Бориса Дима ни грамма не похож, зато на Петра!!!
Все продолжали бурно болтать, а Катя рассматривала и поражалась - и нос, и глаза, и уши! Неужели... это сын её мужа? У них с Варей разница примерно год. И если оказалось, что Юля от Петра забеременела, а поняла, что беременно, когда уже с Борей стала встречаться, то это и правда возможно!
Но почему она Петру не сказала? Сентиментально не хотела мешать его новым отношениям с Катей? Или... побоялась, что больше не сможет родить и решила, что пусть Боря думает, что это его сын?
Ну что ж, в конце концов это её право.
Катя смотрела, как весело болтают Петр и Борис. Как радостно обнимает Бориса Дима, каждую минуту что-то спрашивая - пап, расскажи, как ты друга спас! Папа, а расскажи, как я уже умею на твоем байке! Папа, а когда мы к маме поедем?
А может, Юля хотела осознанно Диму с нами познакомить? Мало ли что, у неё со здоровьем плохо, а Борис - байкер, рисковый мужик.
Вечером, когда Дима с Борисом уже уехали, Петр подошёл к Кате,
- Катюнь, ну ты меня простила? Ну помогли ребятам, а хороший мужик этот Боря оказался, они подходят друг другу. И сын у них отличный, слушай, Кать, а может и нам второго родить? Ну что у нас Варя одна, а будет ещё дочка или сын, без разницы!
- Ага, я согласна, - у Кати по непонятной причине было отличное настроение. Какое-то теплое материнское чувство ко всему миру, благодать, словно её Богородица благословила. Она была рада за себя, за мужа, за его бывшую, за её Бориса. И за Димку, глядя на которого и его отношения с Борей, ей подумалось - а ведь так и есть, чужих детей не бывает.
А может он и не Петин сын, может ей вообще всё это показалось, но она была просто рада, что познакомилась с этими замечательными, любящими друг друга людьми.
Автор
Ольга/ Авторский блог Яндекс Дзен Жизнь имеет значение
Повезло
Рассказ.
Автор-Наталья Сучковова.
В доме малютки ей дали красивое имя Лия. Маленьких детей из дома малютки охотно забирают в семьи, а её никто не забрал. Она была нормальным, голубоглазым созданием, без врождённых патологий, но не повезло. Не всем и не всегда везёт в этой жизни.
Лию родила очень юная мать, сама почти ребёнок. Она оставила ненужную дочь, и сбежала из роддома. Было лето, она просто вылезла в окно и исчезла в ночи.
Лия почти три года прожила в доме малютки, и её с группой подросших ребятишек готовили к переводу в детский дом.
В доме малютки о детях заботились, кормили, обували, одевали, не обижали. Только не было у обслуживающего персонала ни времени, ни сил на любовь.
Лия выбивалась из общей массы детей какой-то своей отстранённостью. Она никогда не принимала участия в общих играх. Она никогда не приставала к взрослым с разговорами или какими-то своими проблемами. Она хорошо разговаривала, но говорить не любила и считалась молчуньей.
Лия не умела плакать. Никто, никогда не видел её слёз. Даже когда падала и ей было очень больно, или какой-нибудь мальчишка ударит её. Она только морщилась, крепко сжимала губы и отходила в сторонку.
Лия играла сама с собой. У неё была любимая игрушка - медвежонок с оторванной лапой. Она даже ночью не расставалась с ним.
А ещё она могла часами смотреть в окно, где был другой мир, как будто ждала оттуда кого-то.
В тот день с утра в доме малютки все пребывали в ожидании. Должна была подъехать супружеская пара выбирать ребёнка. Была надежда, что какому-нибудь малышу повезёт и его заберут в семью.
И вот они приехали: высокая женщина средних лет, одетая по последней моде, и мужчина под стать ей. Было видно, что семья не из бедных. Они сразу предупредили, что основные документы на усыновление у них с собой - на всякий случай. Им нужен ребёнок до года. Девочка или мальчик, но до года. Они пересмотрели уже много детей, а того единственного до сих пор не нашли.
Заведующая повела их на второй этаж к маленьким. Проходя на первом этаже мимо дверей старшей группы, женщина вдруг остановилась и показала рукой на дверь, - А что там? -
- Да тут у нас старшенькие, пойдёмте на второй этаж, там малыши, - объяснила заведующая.
- Можно мне только взглянуть?», - попросила женщина, муж нерешительно держался за её спиной.
Почти неслышно она открыла дверь. Дети занимались своими делами: кто рисовал, кто листал книжку, кто бегал, и только Лия тихонько сидела на диване у окна в конце игровой комнаты.
Никто из детей не заметил, что на них смотрят взрослые. И вдруг молчунья Лия с громким криком, бегом через всю комнату, падая и спотыкаясь об игрушки, кинулась к дверям. Она подбежала к женщине, уткнулась ей в колени и сквозь нахлынувшие слёзы, всхлипывая, повторяла, - Это моя мама, моя мама! -
Всегда шумные дети, побросав всё и с удивлением смотрели на плачущую Лию.
Приехавшая женщина повернувшись к мужу и сказала, - Это наша дочь, хочешь ты этого или нет. -
Мужчина подошёл к ним, погладил девочку, - А я - твой папа, мы тебя обязательно заберём. Сегодня же заберём. -
Заведующая пыталась объяснить ему, что за один день невозможно оформить документы на удочерение ребёнка, есть ряд инструкций, потребуется некоторое время. Он ответил, что это его проблемы.
Лию невозможно было оторвать от женщины. Слёзы ручьём лились из её глаз. С большим трудом удалось малышку увести в группу.
День шёл своим чередом. Лия больше не проронила ни слова. Она молча делала всё, что предписывалось режимом: обед, дневной сон, прогулка...только часто подходила к двери, за которой скрылась мама.
Другие дети говорили, - Никто тебя не заберёт.-, - хотели увидеть ещё раз, как она будет плакать, но она не плакала, и они отстали.
Рабочий день подходил к концу. За окном было уже темно, зимой темнота ранний гость.
Неожиданно окно ярко осветилось фарами подъехавшей машины, из которой, торопясь, вышли двое. Войдя в кабинет утренние гости с облегчением выложили на стол объёмную папку.
- Вот всё, что положено по закону об усыновлении -, - сказала женщина.
Как им удалось за день оформить документы история умалчивает.
Счастливая Лия в одной руке держала своего любимого медвежонка, а другой вцепилась в руку женщины и повторяла, -Мама, мама, я знала, что ты придёшь. -
Провожать их вышли все оставшиеся в тот вечер сотрудники. Они искренне радовались за девочку, которой сегодня повезло!
А из окон дома смотрели десятки пар детских глаз с надеждой, завистью и мечтой, что когда-нибудь, может быть и за ними приедут мама и папа.
Автор :
Наталья Сучковова /авторский блог Яндекс Дзен Простые люди- Сибирь.
Таким, как он...
Рассказ.
Автор-Ольга Пестрякова.
1943 год Ленинград
- Виктор Павлович, сегодня мальчика подобрали, плох совсем, вы бы посмотрели его.- Медсестра встретила врача у порога отделения.
- Что с ним?
-Замерз, отощал совсем, что-то бормочет про Нюсю и маму, не разберу я...
Виктор Павлович, пятидесятилетний заведующий больницы, один из немногих врачей оставшихся в живых в осажденном городе, быстрым размашистым шагом прошел в палату.
Он не сразу понял, что на кровати кто-то лежит. Под старым байковым одеялом трудно было разглядеть силуэт мальчишки. Подойдя к нему, Виктор Павлович наклонился и спросил:
-Кто ты? Как тебя зовут?
-Мотя.. - еле слышно прошептал он.
-Мотя - это Матвей?
Мальчик прикрыл глаза в знак согласия.
- Сколько лет тебе, Матвей?
-Во..Восемь.
-Где твоя мама?
Мальчик закрыл глаза и по его лицу соскользнула слеза. Виктор Павлович про себя выругался, сморщившись от душевной боли.
Он осмотрел мальчонку, тот был истощен и очень слаб, постоянно кутался в одеяло.
Выйдя из палаты, Виктор Павлович позвал медсестру.
-Что на завтрак сегодня?
-Манка.
-Вот и хорошо. Только прежде закипяти воду и кинь туда кусочек сахара, напои его. Пошли ко мне в кабинет, я дам рафинад тебе, держу на такие случаи. Давайте ему больше горячего питья! А я сейчас посмотрю какие лекарства есть в наличии.
Виктор Павлович едва сдерживался чтобы не зарыдать. Ему, взрослому, видавшему многое, мужчине было невыносимо больно смотреть на таких детей.. У него все отделение забито вот такими как этот Матвей. Но почему-то его печальное личико вызвала бурю эмоций.
Две недели Виктор Павлович выхаживал мальца. Тот шел на поправку и начал улыбаться, но делал это сквозь слезы. От Матвея врач узнал, что его мама и сестренка умерли. Нюся в декабре, а мама за два дня до того, как он попал в больницу. Едва дошел сам своими ногами и рухнул на крыльце, где его и подобрали сердобольные медсестры.
Дни шли своим чередом, поступали новые больные, выписывали более менее поправившихся, вот и Матвея можно отпускать из отделения, да вот некуда мальчонку деть было.
-Матвей, ты уже поправился, пора тебя выписывать. Я позвоню сейчас Раисе Владимировне, заведующей детского дома, она придет за тобой.
От мальчонки Виктор Павлович знал, что у него не осталось родных - все эвакуировались, а мать работала на заводе, работников которого не выпускали..
Мальчик отвернулся к стене и заплакал.
-Ты не хочешь в детский дом, брат, и я тебя понимаю. Но что поделать?
- Можно я хотя бы еще денечек тут побуду, с вами. Вы такой хороший, добрый, - всхлипывал мальчик.
-Денек побудь.. - Врач погладил его по голове, затем вышел.
Едва закончилась его смена, Виктор Павлович потушил керосиновую лампу, повернул ключ в замочной скважине и направился по коридору к выходу. Он жил совсем рядом с больницей, но домой идти не хотелось. Не ждет его никто там. Жену и дочь он отправил еще в первые дни эвакуации в сорок первом, ради сохранения их жизней. Ему выезжать было нельзя, да он и сам не стремился к этому, понимал, что здесь он нужнее людям. Дойдя до палаты, где лежал Матвей и еще четверо пациентов, Виктор Павлович заглянул в нее - мальчик сидел у окна, слоив руки будто в молитве. Сердце его сжалось и он, распахнув дверь, позвал его.
-Собирайся на выход.
Матвей обулся в свои старые заношенные ботиночки, которые ему жали, накинул драповое пальтишко и закутался в шаль, видимо, она принадлежала его матери при жизни.
Он вышел и глаза его были грустными.
-В детский дом?
-Нет, ко мне пойдешь. Поживешь пока у меня, а дальше посмотрим.
Мальчишка повеселел и взял своего доктора за руку. Так вместе они и вышли из больницы.
С тех пор Матвей жил у Виктора Павловича, кусок хлеба на двоих делили, топили печь тем, что найдут в разрушенных домах, но уже ближе к весне стало легче. Теперь стоял вопрос только о пропитании. Больницы худо-бедно снабжались и Матвей целыми днями проводил на работе у Виктора Павловича, став незаменимым помощником у медсестер и санитарок - бегал по этажам с поручениями, за анализами к лаборантам, помогал дворнику убирать территорию. 
Целый год Матвей и Виктор Павлович жили вместе, было очень трудно, но врач ни разу не пожалел о своем решении взять к себе лишний рот. С Матвеем его жизнь обрела яркие краски в этом холодном и несчастном городе. И когда становилось очень тяжело, он находил в себе силы, зная, что несет ответственность за жизнь малютки.
Виктор Павлович много работал, порой сутками не спал, переходя из одной палаты в другую. Иногда он засыпал прямо за столом, сложив голову на бумаги. А однажды он не проснулся...Его сердце остановилось прямо на рабочем месте. Виктор Павлович не дожил двух недель до снятия блокады.
Девятилетний Матвей метался по больнице с громкими отчаянными криками, от которых у людей кровь в жилах стыла...
Санитарка Полина, потерявшая всю родню за три года и едва выжившая сама, буквально силой прижала мальчонку к себе и держала так до тех пор, пока он не перестал биться в истерике.
Она сама едва сдерживалась, потому что доктора любили все в этой больнице и многие были обязаны ему жизнью.
До похорон его не допустили, слишком сильное потрясение мальчик испытал. Полина забрала его к себе и целые сутки просидела у его кровати, боясь оставить его хоть на полчаса.
Вот так Матвей остался с ней...
Осенью 1945 года Полина вышла замуж за фронтовика и уехала с ним в Москву, прихватив с собой Матвея.
Таким, как он...
Часть 2

Матвей шел по московской улице и радовался как ребенок - он поступил! Он будет врачом как Виктор Павлович, человек, спасший его в тяжелые годы блокады Ленинграда. Человек, которого любили все, и который любил всех. Матвей станет таким же, как он.. Ради памяти святого для него человека. 
Полина и ее муж одобрили его выбор и порадовались за приемного сына, когда он впервые озвучил свое решение стать врачом. 
В школу он пошел с десяти лет, часто болел, дважды оставался на второй год, но в подростковом возрасте его организм окреп, он взялся за учебу и окончил школу почти круглым отличником. И экзамены с дал с легкостью. 
В 26 лет Матвей получил диплом. К тому времени скончался его приемный отец, сказались полученные раны во время ВОВ.
Полина, погоревав, погрузилась в работу. Она уже давно не была санитаркой, у женщины оказался талант и она неплохо шила. К ней тянулись московские женщины, некоторые были женами высокопоставленных людей.
Получив диплом, Матвей попросил чтобы его отправили по распределению в Ленинград. Еще на третьем курсе он решил работать в той же больнице, где он познакомился с Виктором Павловичем.
И вот в 1961 году Полина и Матвей отправились в Ленинград, их родной город.
Их заселили в ведомственное жилье при больнице, дали две комнаты в коммуналке потому что жилье Полины так же не уцелело.. Устроившись на работу и разобрав вещи, Матвей вышел из дома и направился на улицу, где жил со своей семьей. Отца у него не стало в финскую, и он намеревался найти могилу матери.
Покрутившись вокруг сквера, он лихорадочно пытался вспомнить где его дом. Столько лет прошло...Вроде и было ему восемь, но память рисует одно, а в реальности все по-другому.
-Простите, - он обратился к прохожему. - А где здесь дом номер 8?
-Так вот он. - Мужчина указал на двухэтажное сооружение. - Дом номер восемь сильно пострадал в сорок четвертом и его снесли, поставили двухэтажку.
Матвей подошел к нему и сел возле подъезда. Он оглядывался, пытаясь уловить в прохожих знакомые лица. В конце концов, замерзнув на ветру, он обратился к пожилой женщине.
-Простите, здесь раньше был дом в пять этажей, его снесли. Нет ли кого из старожилов, с кем можно поговорить?
- А как же нет? Леокадия Константиновна, проживает в пятом доме, на третьем этаже.
-Тетя Лёка! - воскликнул Матвей, услышав знакомое имя. Она была их соседкой, но эвакуировалась еще в сорок втором.- Так она вернулась!
-Вернулась, вернулась.
Матвей буквально побежал к пятому дому, поднявшись на третий этаж, он увидел три двери. Позвонив в первую попавшуюся, он увидел девочку лет четырнадцати.
- Девочка, ты не знаешь где проживает Леокадия Константиновна? - та покачала головой. - А тетя Лёка?
-Вон там, - она ткнула пальцем в дверь напротив.
Матвей рассмеялся. Все дети в его младые годы называли Леокадию Константиновну "тетей Лёкой" из-за трудного произношения имени и отчества для малышей. Вот и эта девочка ее так зовет. И тут он опомнился. Сбежав вниз, Матвей помчался в гастроном и купил торт "Ленинград". Затем у бабушки возле сквера купил три гвоздики и вместе с этим "джентльменским набором", отправился к своей пожилой соседке. Ей тогда уже было лет 50, а сейчас явно за семьдесят. И как многие пожилые люди наверняка она любит сладкое.
Матвей не ошибся, Леокадия обрадовалась тортику и, поняв кто перед ним, пригласила войти в квартиру, поставив сразу же чайник.
- Я уж не чаяла увидеть тебя. Говорили мне, что увезла тебя санитарка Полина из больницы, что вышла она замуж за офицера и уехали вы в Москву.
-Это так. - Матвей улыбнулся. - Мне повезло встретить на своем пути хороших людей. А вы давно вернулись?
-В конце сорок пятого. Ноги не слушаются, вот и приходится теперь преподавать музыку на дому.
-Леокадия Константиновна, я был на могилке своей сестры, но не могу найти захоронение матери.
-Люди говорят, что к дочери ее прикопали, так что где твоя сестра покоится, там и мать.
Матвей кивнул и на душе стало легче, по крайней мере он теперь знает последнее пристанище своей матери. Выйдя от Леокадии Константиновны и, обещав ее навещать почаще, Матвей опять подошел к цветочнице и, купив 4 гвоздики, прошел два квартала к городскому кладбище, найдя там сторожа.
Уже на следующий день на большом холмике стояло две таблички. 
Затем он отправился на другое кладбище, к Виктору Павловичу.
Принеся красные гвоздики, Матвей увидел, что за могилкой ухаживают. Или это кто-то из персонала, или родные приехали. Как бы их найти?
Но по старому адресу вместо дома был пустырь. Как сказали соседи - после ухода Виктора Павловича, его деревянный дом разобрали на дрова.
-А где его родные? Дочь и жена приехали в город? - поинтересовался он у соседки.
-Приехали, - пожала она плечами. - Но дома уже не было. Куда дальше подались, мне неведомо.
***
Матвей был счастлив работать в отделении, которое ранее возглавлял Виктор Павлович. До сих пор о нем ходили разговоры, люди вспоминали о нем с улыбкой. А те, кто по-прежнему работал в отделении еще с блокады, очень обрадовались, увидев Матвея. Теперь трудно было узнать в красивом молодом человеке того худенького мальчишку с огромными глазами, который хвостиком бегал за своим благодетелем.
А Матвей работал не покладая рук, будто в благодарность памяти Виктору Павловичу за его спасение. Многие Ленинградцы, услышав о молодом докторе из столицы, тянулись с детьми к нему за консультациями. Сам заведующий отделения был горд, что у него работает такой талантливый парень. Вроде только из мединститута, а такое чувство, будто он опытен, будто людей насквозь видит и без труда ставит диагноз.
Однажды Матвею выпал шанс отдать долг покойному Виктору Павловичу...
Таким, как он...
Часть 3
Матвей делал утренний обход, проверял температуру у детишек, уговаривал пить кисель и есть манную кашу, объясняя, как это полезно. И вдруг он увидел в одной из палат в углу маленькую девочку лет двух. Она лежала на кровати, обнявшись с плюшевым медведем.
-Кто это?
-Ночью поступила с сильным кашлем и жаром. Жар сбить удалось, вот ее карта.
-Где родные девочки? - спросил он у медсестры.
-Детдомовская она. Оттуда ее привезли на скорой.
Матвея будто током шарахнуло, когда он взглянул на нее. По стечению обстоятельств именно в этой палате и именно на этом месте в далеком сорок третьем году он лежал осиротевшим и несчастным ребенком.
Весь день он ходил сам не свой, периодически заглядывая к девочке в палату. В душе он чувствовал, будто это какой-то знак, что не просто так все.. Но что он мог сделать?
Через неделю девочка пошла на поправку, чем очень радовала своего лечащего врача.
Однажды вечером Матвей, помешивая сахар в чашке с чаем, сидел, уставившись в одну точку.
-Сынок, что с тобой? - спросила Полина. Еще по дороге в Москву она стала звать его сыном, а потом и он стал называть ее матерью.
-Мама.. Душа болит...
-Поделись со мной своими чувствами. Может, совет какой дам..
И Матвей выложил Полине все, что было у него на душе, рассказав про эту девочку.
-Бедный ребенок.
-Мама, ты просто не видела ее. Большие голубые глаза, светлые волосенки закручиваются в локоны. Настя поистине ангел...Я даже представить не могу ее детском доме..
Полина только вздохнула и ничего не ответила ему. А на следующий день она пришла на работу к сыну, принеся с собой детскую книжку и куклу. Так же она принесла с собой домашней еды. Матвей очень удивился, узнав что Полина в отделении, но еще больше он был удивлен, застав ее в палате у маленькой Настеньки. Та кормила ее с ложки картофельным пюре и паровой куриной котлетой.
-Мама! Ты чего здесь?
-Знаешь, сынок, я подумала... Мы ведь в силах что-то сделать для этого ребенка?
Он улыбнулся, глядя на нее.
После обеда Полина вышла из палаты, прикрыв за собой дверь.
-Я читала и Настенька уснула. Сынок, я вот о чем подумала еще с вечера... Как ты понял за эти годы, я не могу иметь детей. И дело не в Егоре, в покойном моем муже. Дело во мне. Студеная вода в Неве сделала меня бездетной. И я подумала.. Подумала.. Давай возьмем девочку на воспитание? Ты целыми днями на работе, а то и на дежурствах, а мне надоело коротать длинные вечера в одиночестве! Жену ты себе все никак не найдешь, да и с такой работой еще лет десять искать будешь. А Настенька скрасит мои будни. Всем будет хорошо.
Матвей не уставал удивлятбся доброте этой женщины, оттого он сквозь слезы лишь кивнул. И тут они увидели как к ним по коридору приближается молодая женщина.
-Простите, где я могу найти товарища Воронцова?
-Я перед вами. По какому вы вопросу? - спросил Матвей.
-Я Анна Викторовна, воспитатель в детском доме, пришла проведать нашу воспитанницу Ермолаеву Анастасию.
-А куда же подевалась Надежда Александровна? - удивился Матвей. - Прежде она приходила.
-Сегодня я вместо нее, - вздохнула Анна Викторовна.
-Ну тогда проходите в ординаторскую .
Попрощавшись с матерью, Матвей проводил Анну в ординаторскую, где рассказал о самочувствии Настеньки. Затем он поинтересовался насчет ее родителей.
-Я не знаю кто ее мать и отец, нам подкинули ее под дверь, даже записки не оставили. Настя моя любимица. Я в отпуске была, мне никто ничего не сообщил, и вот я как узнала, сразу приехала. А почему вы ей интересуетесь?
- Моя мама хочет удочерить ее, вот и поинтересовался. Да я и сам не хочу чтобы она возвращалась в детский дом. И еще.. Я должен отдать долг хорошему человеку...
-Долг? Я не понимаю вас..- растерянно произнесла Анна.
И Матвей рассказал девушке свою историю. По мере повествования ее глаза наполнились слезами.
-Я не думал, что вы такая впечатлительная.. Простите, если своим рассказом довел вас до слез,- ему стало неудобно.
- От вас сейчас я узнала о последнем годе жизни своего отца.
-Вот теперь я вас не понимаю... - развел руками Матвей
-Разрешите заново представиться - Добрынина Анна Викторовна. Дочь Виктора Павловича Добрынина.
Матвею показалось, что он потерял дар речи. Если это не судьба, то что же?
- Мне было два года когда мать вывезла меня из Ленинграда, я его вовсе не помню. - сквозь слезы говорила девушка. - Вернулись мы в сорок пятом, я еще малышкой была. Когда повзрослела, мама рассказала об отце, о том, что люди ей поведали будто он пригрел сироту, которого называл своим сыном. Мы искали этого мальчика, но его увезли в Москву и дальше след обрывался. Вскоре пошли другие заботы - я окончила школу, пошла в педагогический и стала работать в детском доме, чтобы дать детишкам-сиротам хоть капельку ласки и заботы в память об отце. А что касаемо Настеньки... Я бы очень хотела ее забрать, но мамы нет уже два года, я не замужем и много работаю. С кем оставлять ребенка? В детском доме я видела бы ее чаще, чем забрав ее оттуда. Но если вы ее заберете, можно я буду вас навещать?
Матвей улыбнулся Анне и вдруг с его языка сорвалось:
-А почему бы нам после выписки Настеньки не погулять где-то втроем?
-Это хорошая идея! - воскликнула девушка.
ЭПИЛОГ
Настеньку выписали через неделю. И все эти дни Анна приходила в отделение и они с Матвеем много разговаривали во время тихого часа. После выписки, как и договаривались, они пошли вместе гулять. А уже через месяц Анна и Матвей подали заявление в ЗАГС. Они поняли , что их встреча предначертана судьбой.
Настенька стала жить в приемной семье, в ее жизни появились любящие мама и папа, а так же добрая и мудрая бабушка.
Все детство Настя ходила на уроки музыки к Леокадии Константиновны, над которой Матвей взял шефство.
Матвей и Анна прожили вместе долгую жизнь, родив еще двоих детей, и воспитав восемь внуков.
ЛитБлог на канале Дзен-Хельга.