Звонок в дверь раздался, когда я еще брился.

Открываю. Вижу, на пороге с большим кожаным чемоданом стоит типичный коммивояжер.
- Что будете предлагать, - спрашиваю, вытирая полотенцем пену для бритья. - Гербалайф, тефлоновые сковородки или веру в Иисуса?
- Нет, - отвечает. - У меня эксклюзивный товар. Только что из Англии. Привидения из старинных замков.
- Ха-ха, - ответил я и захлопнул дверь. В которую тут же опять позвонили.
- Крайне невежливо так поступать, - заметил мне продавец привидений, когда я снова открыл дверь, чтобы послать его куда подальше. - Лучше выслушайте, и потом сами решайте, нужно ли вам воспитанное в лучших британских традициях привидение или нет.
Время тогда было постперестроечное. Каждый день возникало что-то новое. Необычное. Ну я и согласился.
Сели на кухне, стали пить чай с бубликами. Продавец достал прейскурант.
- Вот. Поглядите. Пятнадцать привидений. Одно лучше другого. Наша фирма сейчас налаживает их экспорт в страны бывшего СССР. Есть сертификаты качества.
Я поглядел список. Одноногий Джон. Малыш Питер. Кухарка Эльза. Печальный Карл. Рыжая Берта, Черный капитан... Чушь какая-то.
- Вам, как первому покупателю, будут предложены эксклюзивные условия, - продолжал окучивать меня продавец, прихлебывая чая из блюдечка. - Первая неделя бесплатно. Потом, если не понравится, можете вернуть. Желательно в том же виде. Не поцарапанное, и, главное, ненапуганное.
"Напугать привидение всю жизнь было моей мечтой", - подумал я и согласился. Подписал какой-то договор и сказал.
- Ну, давайте. Я из всего списка выбираю кухарку Эльзу. Живу один, как вы видите. Вот пусть заодно мне и готовит яичницу по утрам.
Продавец усмехнулся и открыл чемодан.
Сначала ничего не произошло. Потом шевельнулась занавеска. Потом на кухне звякнули тарелки.
- Это оно, - почему-то шепотом спросил я у продавца.
Тот кивнул и, оставив визитную карточку, исчез. Так Эльза и поселилась в моей квартире.
Сначала она пряталась за занавесками или за холодильником. Откуда порой доносились женские вздохи и крепкие английские ругательства. Потом она попыталась меня напугать, завывая прямо под ухом в три часа ночи. Но я только перевернулся на другой бок. После многих лет жизни в студенческом общежитии никакое привидение напугать меня было просто не способно.
Потом. Потом мы подружились. Дело было так. Я включил телевизор и по нему как раз шли мультики нашего детства. Ну там Винни-Пух, Карлсон, Чебурашка. Я уже хотел переключить на новости. Как раз в тот момент очередной раз штурмовали Белый дом. Но тут услышал тихий смех. И увидел как в кресле явно что-то появилась.
- Хеллоу, Эльза, - тихо, боясь спугнуть, сказал я.
- Привет, - ответила она с сильным шотландским акцентом. - Ты можешь говорить со мною на своем языке. - Я его уже почти выучила.
Я никогда раньше не общался с привидениями. В СССР их не было. А за границей я тогда еще не бывал. Ну и природное любопытство никуда не денешь. Начал Эльзу расспрашивать. Как живут привидения в Англии. Особенности быта и все такое. Сразу удивило то, что привидения чистят по утрам зубы и пользуются ватерклозетом. Как и обычные люди. Эльза долго и путано рассказывала свою трагическую историю. Оказалось, что привидением в стране туманного Альбиона стать не так-то просто. Эльза прошла через три комиссии, пока ее не признали официально и не разрешили работать в замке Глэмис в Шотландии. В котором уже тогда были трудоустроены призраки Серой Леди и Графа Биарди.
Серая Леди при жизни была женой владельца замка. Ее сожгли на костре по доносу сразу после гибели мужа. За якобы измену королю Якову.
Граф Биарди, по преданию, был заядлым картежником. И играл в карты с самим Дьяволом. За что тоже погорел в буквальном смысле этого слова.
Эльза же была простой кухаркой. Которая, по великой любви к сыну владельца замка, прыгнула с самой высокой башни. И потом ей долго пришлось завоевывать расположение других, более знатных привидений.
Как я понял, среди привидений в Англии, как и в Советской армии, существовала дедовщина. И пока Серая Леди флиртовала с графом Биарди, бедная Эльза целыми ночами летала по замку и завывала за троих. Потом взбунтовалась, и ей вип-привидения даже устроили "темную". Но через пару веков все пришло в норму. Серая Леди поссорилась с графом и подружилась против него с Эльзой. И все шло прекрасно, пока новые владельцы замка, испытывая серьезные финансовые затруднения, не продали Эльзу в далекую и холодную Россию.
Вот так я и стал жить в квартире вместе с привидением. Купил Эльзе зубную щетку и, по ее просьбе, много разных кремов и губных помад разных цветов.
И тут произошел крайне любопытный случай. Как-то в семь утра, в воскресение, сосед Серега сверху, без объявления войны, начал бить перфоратором в стену. Я взбеленился и было пошел с Серегой разбираться. Но Эльза сказала, что сама решит возникшую проблему. А к соседу проникнет через вентиляцию.
Минут через пять все стихло. Я только хотел снова уснуть, как раздался звонок в дверь.
На пороге стоял сосед Серега. На голове которого дыбом стояли волосы. Серега протянул мне перфоратор и сказал дрожащим голосом:
- Никогда, Валентиныч, больше не возьму в руки это орудие Дьявола. Мамой клянусь.
И ушел. А я догадался, какая от привидения может быть польза.
Все дело в том, что наш дом был очень старый. И слышимость в нем была идеальная. А подо мной жила глухая бабка Митрофановна, у которой весь день работал на полную громкость телевизор. Я попросил Эльзу бабку сильно не пугать. Чтобы та, не дай бог, не отдала концы. Бабка концы не отдала. А лично выкинула телевизор в окно. Хорошо хоть никого не убила. Да и жила она на первом этаже. Потом бабушка собрала из жильцов крестный ход, и они с иконами и молитвами обходили дом три раза. Ну, это их дела. Я в них не вмешиваюсь. А Эльза сказала тогда:
- Валентиныч, ты теперь должен мне три фунта и восемь пенсов.
И я пообещал как-нибудь непременно отдать. Но, конечно, тут же забыл. В доме стало тихо. Так тихо, что я иногда пугался этой тишины. Но тишина эта длилась недолго.
Наш дом находился в самом центре столицы. В тишине арбатских переулков. И появившиеся тогда из спортклубов и райкомом ВЛКСМ новые русские решили его расселить. А когда уговоры не помогли, то прислали к нам натуральных бандитов.
И вот стоят напротив меня двое. Один с велосипедной цепью. Второй с бейсбольной битой. И ухмыляются. Типа, или подписывай бумаги, или отправишься прямиком в Склифосовского. А, может, даже и сразу на кладбище. Тот, который с цепью, спрашивает:
- Кого на районе знаешь?
- Черного капитана знаю, - отвечаю, - Рыжую Берту. Малыша Питера.
Смеются. Весело им. Я до этого никогда не видел, как умеет работать привидение. Спецназ ВДВ позавидует. Когда ребят тех увозили. Нет, не в Склиф, а на Канатчикову дачу, они сильно заикались и были абсолютно седыми. А Эльза потом весь вечер тихо смеялась летая из угла в угол. Похоже, что моя московская квартира была ей все же тесновата.
Но, как известно, беда не приходит одна. Моя бывшая принесла на передержку кота. Говорит при этом:
- Раз ты меня бросил, то вот тебе кот Степан. Всего на две недели. Пока я в Таиланде с новым бой-френдом загорать буду. Кот абсолютно домашний и тихий. На улицу его не выпускать ни в коем случае.
Я было хотел возразить, что не я ее бросил, а она меня. Но не успел. Та уже упорхнула, оставив вместе с рыжим как огонь котом пакет с кормом.
Если вы когда-нибудь захотите завести одновременно привидение и кота, то категорически не советую. У Эльзы оказалась аллергия на кошачью шерсть. У кота аллергия на Эльзу. Все вместе представляло собой душераздирающее зрелище. Эльза чихала так, что наверху подпрыгивал на диване сосед Серега. А кот орал как бешенный и рвал когтями занавески. Пока, наконец, не нашел открытую форточку и не спланировал со второго этажа прямо в мусорку на двух, обитающих там постоянно, диких котов.
Пришлось идти отбивать кота от местных. Во дворе наткнулся на живущую подо мной бабушку Митрофановну. Ту, которая телевизор выкинула. А до этого работавшую учительницей французского языка в школе.
- Бонжюр, - говорит. - Слух по дому прошел, что живешь ты нынче не один, а с женщиной.
- Спорить не буду, - отвечаю. - Только это не совсем женщина. Точнее она была женщиной...
Тут я окончательно запутался и решил оставить бабушку в легком недоумении. С трудом вытащил за хвост из контейнера кота. Который, к тому моменту, разогнал всю местную банду и чувствовал себя королем мусорки. Кот был отнесен соседу с обещанием закрыть глаза на его мелкий ремонт. Но когда я вернулся домой Эльзы уже нигде не было.
Я искал ее везде. Перерыл все шкафы. Смотрел за холодильником и в холодильнике. Искал на антресолях в лыжных ботинках, и на балконе в мешке с картошкой. Все было напрасно. Эльза появилась сама через три дня. Оказывается все это время она дулась на меня и пряталась в вентиляционной шахте. Видимо там и заболела.
Чем лечить привидение я не знал. Гугла и Яндекса тогда не было и спросить было некого. Горчичники, банки не поставишь. Укол не сделаешь Водкой не натрешь.
А сама Эльза тогда сказала, что это у нее от того, что ее лишили Родины. Милой ее сердцу Шотландии. И что она сейчас зачахнет и умрет. А я буду потом всю жизнь об этом жалеть и ее вспоминать.
Вот так она давила тогда на совесть. Деваться было некуда. И тогда я достал из портмоне визитку продавца привидений.
Приехал. Взял двойную цену за отправку Эльзы обратно в свой замок. Дал честное слово, что больше ее оттуда никуда брать не будет ближайшие триста хотя бы лет.
Когда прощались, я чуть даже не пустил слезу. Привык к ней. А она тихо сказала:
- Гуд бай.
И я почувствовал на губах легкий холод.
Прошло с тех пор мног, много лет. Я постарел, полысел и стал ходить с палочкой. Однажды судьба забросила меня в Англию. В Лондон. И я до смерти захотел побывать в замке Глэдис в Шотландии. Вдруг там увижу свою Эльзу. Взял билет на поезд. В замке пристроился к экскурсии китайских туристов. Ходил с ними часа три. Устал. Сел на какой-то камень во дворике. И внезапно услышал тихий смех и забытый уже голос:
- Привет, Валентиныч. Ты до сих пор должен мне три фунта и восемь пенсов!
Автор: Дмитрий Зотиков
— Тоха, вставай, надо уходить отсюда.
— С чего? Живём, никто не трогает. Ты лучше скажи – принёс что пoжрaть?
— Тоха, пoжрaть я принёс, подсобил одному с разгрузкой. Вот он и сказал – мороз будет. Антициклон идёт. Минус 30 обещают.
— Костер будем жечь. Первый раз что ли?
— Где ты столько дров найдёшь? Замёрзнем.
Антон выбрался из-под целой кучи старых шмоток. Они с приятелем всю осень собирали на помойках старые одеяла, пледы – всё, чем можно было укрыться. Натаскали кусков ДВП, фанеры. Сбили себе шалаш, чтобы было, где укрываться по ночам. Морозов сильных до сих пор не было и два бомжа довольно успешно выживали. Не гостиница, конечно, но зато наверняка. Не надо каждый раз искать, куда приткнуться на ночь.
— А куда пойдём? – спросил Антон.
— Есть одно место! Вон в тех домах, — и приятель показал на девятиэтажки.
— Подъезд? – выкинут среди ночи, — возразил Антон.
— Там чердак открыт. Если в подъезд проберёмся, то на чердаке пару дней просидеть можно – теплее, чем на улице. Пожрать с собой, можно вообще не выходить. Воды только надо взять.
Антон подумал. Такой мороз на их «вилле» на самом деле можно и не пережить.
— Ну, пошли, надо ещё в подъезд попасть.
Они взяли несколько пустых бутылок под воду и направились к большим домам.
Оба бомжа были на улице довольно давно. Антон не знал, как попал с такую ситуацию его приятель. Не спрашивал, а тот сам не говорил.
Сам Антон оставил квартиру бывшей жене. У него были кое-какие накопления, думал кyпить комнату в коммуналке. Но нарвался как-то вечером на веселящуюся пoдвыпившyю тoлпy. Очнулся в бoльницe. Сначала даже не мог вспомнить кто он. Потом вспомнил имя – Антон. И – всё. Мелькали какие-то куски в памяти. Из бoльницы попал на улицу. Сначала то и дело влипал в неприятности. Потом приспособился. Встретил Вована. Вместе стало полегче.
Они подошли к одному из домов.
— Крайний подъезд, — сказал Вован.
В подъезде была железная дверь с домофоном. На самом деле, проникнуть внутрь было довольно просто. Жильцы часто не спрашивали, просто нажимали на кнопки и дверь открывалась. Но в этот раз им не везло. Им или никто не отвечал или начинал допрос – кто, к кому… и дверь оставалась закрытой.
Становилось совсем холодно. Антон предложил попробовать в другом подъезде, но Вован возразил, что чердак может быть закрыт и тогда им не удастся отсидеться несколько дней. Максимум одну ночь.
В конце концов, им повезло. К дому подъехала машина, из нее вышла женщина и, открыв дверь, стала вносить в подъезд вещи. Антону удалось подтолкнуть кусок льда и дверь закрылась неплотно.
Подождав пару минут, пока женщина поднимется на свой этаж, они зашли и быстро поднялись до чердака. Дверь на самом деле была приоткрыта.
Они осторожно поднялись на лифтовую площадку и зашли на чердак.
— Только тихо, сильно не топать, а то в квартирах услышат. Они осторожно пробрались в угол, где было потеплее.
Приятели устало уселись.
— Смотри – пока стояли – вода замерзла, — сказал Вован.
Воду они набрали из крана в знакомом киоске, где иногда помогали с разгрузкой товара.
— Живём, — облегченно сказал Антон, — а долго морозы будут? Не говорили тебе?
— Да, вроде, с неделю.
Антон с сомнением посмотрел на припасы.
— На неделю не хватит.
— Поживём, увидим. Пока есть и ладно.
Они поели. На чердаке было теплее, чем на улице и в их шалаше.
— Давай спать, — предложил Вован.
— Ага, — отозвался Антон, — кто спит, тот обедает.
— Кто сказал?
— Д’Артаньян сказал, — вздохнул Антон.
Они только собрались уснуть, как услышали в подъезде шум.
— Черт, — вздрогнул Антон, — неужели все зря…
— Да не могли нас увидеть, — тихо отозвался приятель, — ну, орут люди. Мало ли.
— Опять ты притащила эту блoxaстую дряnь! – oрaл мужчина, — убери его немедленно! Еще раз притащишь – я его с бaлкoна выбрoшу. Спасительница xрeнoвa!!!
Потом послышался женский голос, но что говорила женщина, слышно не было.
Бoмжи сидели тихо. Скоро вопли в подъезде прекратились. Громко хлопнула дверь.
— Пронесло, — решил Антон. — Давай все-таки спать.
***
Они заснули. Через некоторое время Антон почувствовал, как кто-то привалился к нему сбоку. Он открыл глаза и увидел рядом два светящихся глаза. Антон вздрогнул и тут же тихо засмеялся – кот.
— Напугал ты меня, приятель, — прошептал он пришельцу. Кот тихо мявкнул. – Это тебя недавно выгнали? Значит – ты тоже бoмж. Давай, ложись, рядом теплее, ты верно решил.
Ночь прошла спокойно. Утром они поели. Вован недовольно посмотрел, как Антон скармливает коту дешёвую сосиску.
— Вот ещё, кормить всякого! — возмутился он.
— Он тоже бомж, — ответил Антон, это его вчера выгнал мужик. Своим помогать надо.
Вован буркнул что-то, но больше не возражал.
День они провели на чердаке, изредка вставая и разминаясь. Один раз Антон выглянул на крышу – воздух там просто звенел от мороза. Он закрыл дверь. Погрел руки над вытяжкой. Оттуда пахнуло чем-то вкусным, домашним, почти совсем забытым.
Ближе к вечеру они опять затаились в углу. Потолки были тонкие и их шаги непременно услышали бы. Кот так и сидел с Антоном рядом. К Вовану он не приближался, чувствовал отношение к себе.
Поздно вечером кот встрепенулся.
— Кис-кис-кис, — услышали они. Кот побежал на зов.
— Хороший мой, умница, Мишка, подожди немного. Вот поесть тебе принесла. Не обижайся на него. На работе не ладно, вот и злится. Что-то не получается, — продолжала говорить женщина, — Проект какой-то. Ты поживи тут пару дней. Я тебя кормить буду, только не уходи никуда. Успеешь ты к своим кошкам! А холодно как на улице!
Антон услышал, как кот грызет корм.
Женщина ещё поговорила с ним и ушла к себе домой.
Ещё день бомжи просидели на чердаке.
Кот Мишка сидел с ними. Днем он спустился в подъезд, но скоро вернулся. Вечером опять пришла женщина и насыпала ему корма.
На третий день у бомжей закончилась вода.
— Надо вылезать. Без водки плохо, без воды – никак, — сказал Вован.
— Давай вечером попросим воды у той, которая кота кормит? – предложил Антон.
— Ну и погонит она нас… а мороз зверский.
— А, может, и не погонит. Кота жалеет.
— Ты в коты не годишься, — отозвался приятель, — да и выпить охота. Пойду я, прогуляюсь.
Антон спорить не стал. Вован ушел. Антон выбрался на крышу, нашел снег почище. Кое-как натолкал немного в бутылку и поставил около вытяжки. Воды получилось мало. Немного воды было у кота в пластиковой коробке. Антон отхлебнул пару глотков. Кот Мишка недовольно посмотрел на него.
— Прости брат, — сказал Антон, — Вован принесет воды, я тебе налью. Пить сильно хочется.
Антон прождал Вована зря. Вспомнив про телефон, он позвонил пару раз, но Вован был вне зоны доступа.
» Ну – жизнь», подумал Антон, — «мобильники у всех. Может у него сел? И не зарядишь на улице».
Что случилось, он не знал, и так и не узнал позже, но приятель, с которым они делили добро и худо исчез из его жизни насовсем.
***
Антон просидел на чердаке ещё день. Уйти он конечно мог, но боялся потом не попасть назад. Еда закончилась, пить хотелось просто нестерпимо, и он решился.
Когда женщина пришла кормить кота Мишку, он подошел поближе. Предварительно он откашлялся, пытаясь сделать свой огрубевший и простуженный голос помягче.
— Девушка, — нерешительно сказал он. Женщина вздрогнула и с испугом посмотрела на заросшего бородой мужчину, который смотрел на нее из двери чердака. – Могу я у вас попросить воды?
Женщина нерешительно помедлила, но Антона выручил кот Мишка, который стоял рядом с ним и даже потерся об его ногу.
— Хорошо, я сейчас, — ответила она и спустилась на восьмой этаж. Минут через десять она вернулась и протянула ему бутылку минералки.
Кот Мишка хрустел кормом, а Антон за один прием выпил литр воды.
— Вот спасибо вам, — сказал он. – Огромное спасибо.
Он посмотрел на грызущего корм Мишку. Женщина проследила за его взглядом.
— Вы, наверно, есть хотите? – спросила она.
— Нет, спасибо, вот пить хотел сильно.
— Мне почему-то кажется, что вы врете, — усмехнулась женщина. – Мишка – врёт он?
Кот мявкнул.
— Вот видите, Мишка меня обманывать не будет. Подождите.
«Да куда я денусь!» – подумал Антон.
Женщина принесла ему пакет с хлебом и куском ветчины и ещё бутылку воды.
Антон взял.
— Спасибо большое, — сказал он, и спросил, — Как вас зовут? Вы меня очень выручили. Я вас прошу – не говорите никому, пожалуйста. Через пару дней будет теплее, и я уйду.
Женщина посмотрела на него.
— Меня зовут Ирина, — ответила она. — Хорошо, я не скажу мужу.
— Спасибо, — повторил Антон.
Ирина усмехнулась:
— Мишку благодарите, он очень хорошо чувствует людей. К плохому бы ни за что не подошел. Она посмотрела на часы. — Сейчас муж придёт. Вам что-нибудь ещё нужно?
— Книжку, — неожиданно сам для себя сказал Антон.
Ирина удивилась:
— Какую?
— Любую. Я люблю читать. Любил… раньше. Я осторожно буду, постараюсь не испачкать.
— Ну, хорошо, — ответила она, — я сейчас.
Ирина принесла ему Дюма «Три мушкетера».
— Не знаю, подойдёт ли — первое что попалось на столе, — сказала она.
Антон взял в руки томик.
— Первая книжка за пару лет, — сказал он. – Спасибо вам, Ирина.
Женщина кивнула и быстро спустилась на свой этаж. Антон отпрянул на чердак и услышал густой бас, который уже слышал несколько дней назад.
***
Он прокрался в угол. Уже было темно, и читать невозможно. Он отломил хлеба, откусил ветчины и стал медленно жевать. Кот Мишка принюхался к ветчине. Антон поделился с ним.
Половину хлеба и ветчины Антон оставил на потом. С наслаждением напился и лег спать.
«Что с Вованом? Куда делся? » – подумал он засыпая. Мишка урчал рядом.
На следующий день Антон снова вылез на крышу. Воду тратить ему было жалко и он как следует вытер руки снегом, прежде чем открыть Дюма.
Согревшись, он осторожно развернул книгу. Он хотел начать сначала, хотя когда-то знал содержание наизусть, но книжка открылась там, где в нее был вложен листок бумаги. Машинально Антон взял листок в руки и увидел формулы. Знакомые формулы. Расчеты для какого-то строительства.
Он отложил Дюма в сторону, стал проглядывать расчеты и нашёл ошибку!
«Откуда я это знаю?» – спросил он сам себя,
«Я был – кем? Инженером? Строителем? Кто бы это не писал – вот тут он не прав!»
Антон огляделся – вокруг него было полно всякого хлама. Банки, бутылки пустые, коробки. Он подошел к коробкам – ещё банки трехлитровые, тряпье. Не то. Ему нужен был карандаш.
Наконец в одной из коробок он нашел засохшие краски, старые высохшие шариковые ручки и огрызок карандаша.
Антон забыл про Дюма. Он смотрел на формулы. Надо пересчитать. Он порылся в коробке еще раз и откопал старую пожелтевшую тетрадь. Калькулятора у него не было, пришлось вспомнить детство и считать столбиком. Он даже зарычал от злости – не хватало ему калькулятора! Потом он вспомнил про свой старенький телефон. Калькулятор есть там!
Он вытащил старенькую мобилку из кармана. Заряда почти не было, но несколько расчетов Антон сделать смог.
Он вздохнул, сложил тетрадку, положил внутрь листок из книжки.
«Ну, вот теперь можно и почитать» – подумал он.
Вечером Ирина пришла кормить кота Мишку.
Антон поздоровался и передал ей тетрадь с расчетами.
Она недоуменно посмотрела на нее.
— В книге был листок. Я нашел там ошибку. Может поэтому у вашего мужа и не получается. Передайте ему.
— Хорошо, — сказала Ирина.
«Надо уходить» – подумал Антон, но идти на ночь глядя ему было некуда. И он отложил уход до утра. «Не будет же мужик ночью проверять тетрадь. У него молодая красивая жена. Ночью надо другим заниматься».
Он погладил Мишку.
— Если я прав, то тебя скоро назад пустят. А, может, и совсем оставят, Мишка.
Антон собрался спать, но вдруг услышал тяжелые шаги по лестнице. Темноту чердака прорезал луч света.
Антон поднялся. К нему шел могучий мужик с фонарем в руке. Человек подошел, опустил луч в пол и протянул Антону тетрадь.
— Ты считал? – спросил он басом.
— Я, — ответил Антон.
Мужик протянул ему руку.
— Борис.
— Антон.
— Пошли, если других дел нет. Вопросы у меня.
Антон посмотрел на сидящего на полу Мишку.
— Можно его взять?
— Да бери, — усмехнулся Борис, — чего уж там.
Они спустились на восьмой этаж. В двери квартиры стояла Ирина.
— Ванну набери, — скомандовал Борис.
— Уже, — ответила Ирина.
— Умница, — сказал Борис и мотнул Антону головой – купайся.
Антон зашел в ванную. Господи! – сколько он не мылся вот так, как нормальные люди. Борис зашел, сгреб его одежду и протянул спортивный костюм.
— Выброшу – завтра что-нибудь подберем.
Через час, разомлевший от чистоты, Антон вышел из ванной. Борис приглашающе махнул ему из кухни – иди сюда и показал на стоящие тарелки – ешь. Потом налил по стопке – за знакомство. Когда Антон поел и поблагодарил, Борис достал тетрадь.
— Вот тут – почему так?
Ночью Ирина встала. Мужа рядом не было. Она вышла в коридор и услышала негромкие голоса из кухни.
Ее муж и какой-то молодой мужчина сидели за столом и спорили. Ирина не сразу узнала этого человека. И только когда подошла поближе поняла, что это найденный на чердаке Антон.
Без бороды, чисто вымытый он выглядел на двадцать лет моложе.
— Мешаем тебе, да? – виновато спросил Борис. – Мы сейчас уже закончим. Ложись, Ирочка.
— Мать моя, — воскликнул он, взглянув на часы. – Время — два. Давай спать, Антон – вставать рано.
***
Антону постелили в зале. Он блаженно растянулся на диване. На чистой простыне.
Сказка. Просто сказка. Его расчеты были проверены и оказались правильными. На вопрос Бориса – как и откуда? Он честно все рассказал. Про бoльницу, про то, что помнил только имя. И про листок бумаги, которым была заложена страница в книге, и который что-то пробудил в нем.
— Если это вспомнил – значит и остальное всплывет, – решил Борис. — Будем искать. А пока поработаешь у меня. Грех терять такого специалиста.
Ночью к Антону пришел кот Мишка.
— Ты мне помог, — сказал ему Антон, — ну и я тебе немного. В расчете?
Мишка замурлыкал…
Автор: Валерия Шамсутдинова
ВОР...
Под покровом ночи он стоял и раздумывал: войти или нет. Еще вчера заметил, что здесь, на окраине городка, кто-то переезжает. Стояла грузовая машина с открытыми бортами, суетились грузчики, топтались соседи, видно кого-то провожали.
Прохоров подошел ближе. Тишина. Ни лая собак, ни скрипа дверей… пусто, темно и безлюдно. Трясущейся рукой открыл калитку и обошел все уголки двора в поисках металла. Ничего полезного не найдя, решил проникнуть в дом. Удивился, когда обнаружил, что замка на двери нет. «Закрыть забыли», - подумал Прохоров.
(художник: Юрий Мартюшев)
И вроде всё просто – толкнул дверь и вошел. Все равно никого. Можно хотя бы плиту с печи снять, колосники забрать. Однако этот шаг был настолько тяжким и непривычным… захотелось бежать без оглядки отсюда.
Но вспомнил огромный долг, обязательства перед поручителями и недавний отчаянный шаг, когда жена застала его, сорокапятилетнего, еще в полном расцветет сил, с петлей в руках. Будто помешательство нашло на него – решить всё одним махом. Нет его, Павла Сергеевича Прохорова, и нет финансовой проблемы. Так он думал.
Жена упала в ноги, уткнувшись в его колени, рыдала. – А я? – кричала она. А я как же? На кого меня оставляешь? А Наташка? Как дочь после этого будет жить?
И он опомнился, затрясся, вытирал рукой слезы, и понял, что долг с его уходом никуда не денется, и родные будут тянуть непосильную лямку и после него.
- Люда, всё, всё, не буду, - обещал он дрожащим голосом.
А потом они долго сидели в вагончике и думали, где взять денег. И снова надежда на выплату зарплаты, которую в девяностых так часто задерживали. И снова думы, как еще подработать, чтобы начать гасить долг перед банком.
Два года назад показалось, что легко решат жилищный вопрос. Оставили дочери двухкомнатную малогабаритную квартиру в качестве подарка на свадьбу, а сами взяли кредит, купили участок и начали строить дом. Успели залить фундамент, и на том дело остановилось. Деньги за материал отдали, и до сих пор его ждут. Поставщиков несколько, и все тянут, обещают в скором времени. На одного в суд подал, но найти не могут… а банк уже до поручителей добрался, и теперь они пытаются надавить на Павла Прохорова с выплатой.
Он снова сделал шаг к чужой двери, слегка стукнул засов – всё открыто, даже через окно не пришлось лазить.
В сенях было темно. Но включать фонарик все равно не стал, чтобы не привлекать внимание. На ощупь обследовал все углы, и, ничего не найдя, вошел в дом. Постоял у двери, прислушиваясь и привыкая к темноте. Да, плиту с печки он обязательно снимет, а больше тут, похоже, брать нечего. Хотя смешно было бы надеяться, что чугунная плита, если ее сдать, покроет его долг… и все же… хотя бы малую часть внести, чтобы отстали от него хотя бы на несколько дней…
В доме еще пахло вещами прежних хозяев, но было пусто и темно. Только лунный свет легко проникал сквозь оголенные окна. И хотя никого в доме не было, стало почему-то не по себе, вероятно, от того, что никогда Павел Прохоров не брал чужого.
Дверь в спальню была приоткрыта, и он решил заглянуть туда. Там вообще была кромешная темнота, видимо, потому, что ставни были закрыты. Но и здесь он не стал включать фонарик, а просто привык к темноте, и заметил, что осталась часть вещей: кажется, комод стоял в простенке, да старый шифоньер сразу у входа. Он подошел к комоду и тихо открыл первый ящик (вряд ли хозяева оставили чем-то поживиться), но Прохоров решил проверить: вдруг что-то ценное осталось.
- Витенька, внучек, это ты? – раздался слабый, старческий голос, нарушивший тишину опустевшего дома.
Прохоров замер, внутри кольнуло от неожиданности и страха. «Этого не может быть», - подумал он, не веря, что слышал голос.
- Витенька, а я знала, что придешь, - снова послышался тот же голос.
Прохоров посмотрел вправо. Там, в углу, разглядел силуэт кровати, которую поначалу принял за нагромождение вещей (мало ли что прежние хозяева могли оставить). Вот оттуда и доносился голос.
Прохорова прошиб пот от догадки, что там, на кровати, живой человек, вероятно, пожилой человек… и его увидели. Пусть в темноте, но старушка поняла, что тут посторонний… хотя, судя по ее словам, она не считала Прохорова посторонним.
- Витенька, внучек, там, в комоде, пенсия моя… ты возьми, я тебе откладывала…нонче конфетки твои привезли в сельпо, люди сказывали. Твои, любимые конфетки… возьми внучек, купи себе, а уж я порадуюсь…
Прохоров стоял перед открытым ящиком комода, в котором, если верить, лежали деньги. Он до того бы оглушен услышанным, что просто замер, не мог даже пошевелиться…
Вдруг старушка слегка кашлянула, потом начала часто дышать и все звала какого-то Витеньку…. Прохоров, наконец, очнулся, и подошел к кровати, тронул ее металлические козырьки… включил фонарик, пытаясь убедиться, в самом ли деле, здесь, в полупустом доме, живой человек.
Она лежала в ситцевом платочке, прикрывшись толстым одеялом, и тяжело дышала. Ее остроносое лицо было в морщинах, и непонятно было, сколько же ей на самом деле лет.
- Эй, бабуля, ты живая? – тихо спросил Прохоров, забыв про печку, про колосники и про деньги в комоде.
Старушка молчала. Было заметно, что ей тяжело дышать.
- Слышь, бабуля, скажи чего-нибудь, - просил Прохоров.- Родня твоя где? Кого на помощь-то звать? - спрашивал он, и в голосе слышалось отчаяние. Было заметно, что ей все хуже.
- Скорую надо! – Сказал он сам себе, и поспешил выйти из комнаты. – Эй, люди, есть тут кто? – громко спросил он, светя фонариком, и впопыхах никак не мог найти, где включается свет.
- Он вышел в сени, выскочил на крыльцо, чтобы позвать на помощь, напрочь забыв о своей безопасности.
- Стой! – Прямо на крыльце в него уткнулись вилы. – Стоять! – Грубый мужской голос остановил его.
- Я же говорила, что воры здесь, - сказала стоявшая за его спиной женщина. – Вязать его надо, Федя!
- Счас Петька подойдет, повяжем, - пообещал мужик, прижимая Прохорова вилами к стенке.
- Там бабка больная, помочь надо! – Крикнул Прохоров.- Скорую вызывайте, а то помрет! – Уже умоляя попросил он.
- Ах ты, супостат, уморил, поди Афанасьевну! – Женщина кинулась в сени, боясь не застать в живых соседку.
***
Следователь Котов с самого утра был не в духе. Тем более что это было утро понедельника, и ему уже «прилетело» от начальства о не раскрытых преступлениях. А то, что зарплату задерживают и народу не хватает, это никого не волнует.
Котов устало перебирал бумажки, будто не начало недели наступило, а уже конец недели, и он, как лимон выжатый, мечтает добраться до любимого дивана.
- Давай его сюда, - буркнул Котов, обращаясь к помощнику.
Прохоров, с покрасневшими глазами, не спавший от нервного напряжения всю ночь, сел перед Котовым.
- С какой целью проникли в дом гражданки Корневой? – спросил он, не поднимая головы.
Прохоров не сразу сообразил, о ком речь, и, молчал почти минуту.
- Я ничего не брал. Я не вор, - пробормотал он.
- Повторяю вопрос, - таким же монотонным голосом сказал следователь: - С какой целью проникли в дом гражданки Корневой Анны Афанасьевны?
- Я… я просто проходил мимо, - сказал Прохоров, - калитка была открыта…
- С какой целью, я спрашиваю! – Раздраженно повторил Котов.
Прохоров не знал, что ответить, поэтому сказал первое, что пришло в голову: - Из любопытства…
Котов посмотрел на него, бросил ручку на стол - во взгляде чувствовалась неприязнь. И не от того, что он был злым или неопытным… нет, просто Котову надоело слушать придуманные на ходу ответы. Ему вообще всё надоело. Единственное, что его вдохновляло, что это дело было почти раскрыто. Всё ведь как на ладони: пойман на месте преступления.
- Я же говорю: из любопытства, - повторил Прохоров, - съехали накануне хозяева, решил заглянуть… а там бабка… забыли ее что ли… как она кстати? Скорая хоть успела? – спросил Прохоров.
- Что взяли с собой? – не реагируя на слова Павла Прохорова, спросил следователь.
- Да ничего не брал! Мне же все карманы вывернули, ничего я не брал… не вор я…
- Увести, - распорядился Котов.
Прохоров, как подкошенный, упал на нары, ни на кого не реагируя в камере. Сердце ныло от мысли, что скажет жена, как это всё отразится на его семье и что потом будет. В какой-то миг ему стало так плохо… он даже пожалел, что не успела в прошлый раз затянуться петля. Но потом все его мысли были, что сказать жене, какие слова найти, чтобы успокоить ее… и как на это посмотрят дочь и зять.
Он ждал встречи с женой, подбирая слова в свое оправдание, но ничего не приходило на ум, и он чувствовал себя загнанным в угол. «Теперь всё, - думал Павел, - ничего не докажешь».
Прошли сутки. Звякнули ключи и Прохорова позвали. Он вышел без вещей и ожидал вновь увидеть следователя Котова, который считал это дело практически раскрытым.
Но его ввели в маленькую комнату с решеткой, где был потертый стол и два стула. На одном из них сидел мужчина в плаще и с непокрытой головой. Волосы его были почти седые, у глаз пролегли морщины. Пиджак, бежевая рубашка и галстук бросились в глаза Прохорову. Он сел напротив.
Мужчина выглядел лет на 60-67 и сразу посмотрел в глаза Прохорову, изучая его.
- Покровский Анатолий Андрианович, - представился он. – Вы, Павел Сергеевич, накануне к моей теще в дом залезли… вот так-то…
Прохоров удивился. Он думал, что адвоката ему прислали, а тут родственник этой бабули, да еще и пустили его запросто, будто свой он тут…
- Послушайте, я ничего не брал, клянусь, ни рубля не взял, там все нам месте.
- Знаю, мы уже посмотрели, - заверил мужчина. Он сидел также спокойно, по-прежнему сложив руки «замком», и следил за Прохоровым взглядом.
- Так получилось, понимаете, - Прохоров был растерян, подавлен происходящим. – Кстати, кажется, вашей… родственнице стало плохо, я выбежал, чтобы людей позвать, скорую вызвать… скажите, как она? она жива?
- Жива. Жива Анна Афанасьевна. Вчера доктора весь день с ней возились, но всё обошлось…
Прохоров выдохнул. – Я клянусь, даже не притронулся к ней… я помочь хотел… она какого-то Витю звала, внуком называла… может меня с кем перепутала… про какие-то деньги говорила, про конфеты… но я не брал… я ничего не брал…
Правое веко у посетителя дернулось, мужчина чуть сощурил взгляд, видно, зрение его подводит. – Про конфеты? – переспросил он.
- Ну да, как с маленьким разговаривала, а потом затихла, понял я, что плохо ей…
Покровский тяжело вздохнул. - Это она про нашего сына Виктора… Витя погиб пять лет назад… а теща до сих пор помнит, какие конфеты он в детстве любил. И она его любила… всегда после школы ждала. Даже когда взрослым стал…наготовит еды и ждет…
Покровский поднялся. – Адвокат я, хотя уже на пенсии и отошел от дел… но тебе помогу… меня хорошо знают…
- Как поможете? – не поверил Прохоров.
- Обыкновенно. Помогу выйти отсюда без судимости.
Прохоров смотрел на него и не мог поверить в услышанное. Неужели этот человек, которому стоит лишь пальцами щелкнуть, чтобы срок дали, искренне хочет его отсюда вытащить?
Покровский понял недоумение в глазах несчастного Прохорова и пояснил. – Я тебе обещаю: ты отсюда выйдешь.
Он подошел к двери, и тут Прохорова будто кто-то подстегнул, он почти закричал: - Я залез в ее дом, чтобы обворовать… найти что-нибудь… я не знаю, может я и деньги бы взял…
Прохорова трясло от собственного признания, но почему-то ему показалось, что самое главное сейчас – сказать правду, а там уже пусть сам решает этот пожилой интеллигент, выручать ли его, бедолагу, из камеры.
- Знаю. – Почти без эмоций ответил Покровский. – Все знаю. – Он вернулся и снова сел за стол. Павел был эмоционально напряжен, и в порыве рассказал все и про банк, и про отсутствие денег, и про поручителей и даже про попытку уйти из жизни.
– Вещи перевозили, не всё вошло, да и не всё надо забирать… весь день уговаривали мать… а она заупрямилась: «еще ночку в своем доме…». Жена переживала, никак уговорить не могла, знала, что со здоровьем у нее уже не ахти… возраст. – Покровский вздохнул. – Не убедили мы ее. Решили, что пусть еще переночует, раз ей так хочется. Кто же знал, что ночью ей плохо станет… она часто внука вспоминает… может и привиделось ей, что это ты ее внук…бредить начала… Так что, парень, не зайди ты в ту ночь… может и не застали бы мать живой… и винили бы себя потом.
***
Покровский сдержал слово: Прохорова выпустили.
Поникший, он сидел дома, опустив голову, и жена обняла его. Так они просидели несколько минут, не сказав друг другу ни слова.
- Паша, я тебе сейчас скажу… только ты выслушай до конца, - нарушила тишину Людмила, - Наташа с Вовой к сватье и свату переехали жить…
Павел очнулся, поднял голову. – Как? Из нашей квартиры, что мы оставили им, переехали? Там же тесно у них, у Володьки младший брат еще… и у наших Димка совсем маленький…
- Ничего, Паша, ничего… ты не волнуйся… они всё знают… сваты сами предложили.
- Стыдно, - признался Павел, - до чего дошло с этим кредитом… а нашу квартиру… неужели продать хотят? Мы же им оставили…
- Паша, ты не думай, они продавать не будут… они сдавать будут, а деньги за аренду нам отдавать, чтобы каждый месяц кредит выплачивать…
- Не знаю, как они там, квартира-то у Володькиных родителей маленькая, а теперь, считай, две семьи вместе… да еще и тестю зарплату не платят...
- Ничего, они сами так захотели… Паша, мы как-нибудь выкрутимся, ты только не отчаивайся, - жена заплакала.
- Не плачь, я теперь понял: ни петля, ни тюрьма меня не берет, видно посыл мне откуда-то сверху… намек что ли другой выход искать и… жить. Будем платить, - сказал он. - Я завтра к поручителям схожу, пусть видят, что не сбежал, что буду платить. Там, на заводе, кажется, аванс должны дать.
- Ну, вот и хорошо, Паша, вот и хорошо, - шептала Людмила.
***
Прошло семь лет
Дом Прохоровы все-таки построили. Стройматериалы, за которые деньги уже были отданы, им привезли. Правда, не все оказались добросовестными поставщиками, и потерялись на просторах страны, так и не вернув долг. Но зато долг перед банком Павел погасил полностью.
Чтобы сэкономить, сам возился на своей стройке, да еще зять помогал. Когда, наконец, сменили вагончик на просторный дом, занялись его обустройством. Дочь с зятем к тому времени вернулись в свою квартиру, и через год родился второй ребенок.
О том случае, когда забрался, как он считал, в пустой дом, Павел старался не вспоминать. И лишь по прошествии лет, часто приходила на ум та история. Но теперь уже не так болезненно отзывалась в памяти. Вот только сердце теперь иногда покалывало, и жена поставила ультиматум: «срочно в больницу».
Там, в поликлинике, он и наткнулся на бывшего адвокат Покровского. До этого как-то не случилась встреча. Павел стал приглядываться: он или нет. Он. Правда, постарел еще сильнее, голова совсем седая.
- Здравствуйте… не узнаете?
Покровский стал вглядываться в его лицо. И хотя память у него раньше на лица была отменной, в тот раз он не мог сразу вспомнить.
- Прохоров. Павел Сергеевич Прохоров. Это ведь я тогда в пустой дом забрался, вы еще со мной встречались и помогли тогда…
- А-ааа, да-да, припоминаю, было такое. – Кажется Покровский даже обрадовался, когда увидел Павла.
- Как ваша теща, кажется, Анна Афанасьевна… оклемалась она тогда… помнится, плохо ей было.
- Да-аа, матушке нашей тогда уже восемьдесят семь стукнуло, вот мы и перевезли к себе. И вы знаете, после того шесть лет прожила Анна Афанасьевна… да-да, до девяносто трех годочков дотянула… и частенько повторяла: «жалко, что жизнью своей с внуком Витей поделаться не могу, а то ведь мне вон сколько отпущено, а ему… жить бы, да жить». – Покровский печально вздохнул: - В прошлом году схоронили мы Анну Афанасьевну.
- Примите мои соболезнования, - сказал Прохоров.
- Вы-то как? решился вопрос с домом? - спросил бывший адвокат.
- Слава Богу, решился. Построили. И больше в такие долги залазить не хочу. Внуки у нас с женой… вроде все хорошо. Подсобное хозяйство есть… огородик… даже кур разводим.
- Ну, вот и славно, - обрадовался Анатолий Андрианович.
- А у вас, простите, разве сын Виктор единственным был?
- Нет. У нас еще дочка, - ответил адвокат. – Внуки есть. Так что радуют нас с женой на старости лет… Ну мне пора, моя очередь подходит.
Прохоров кивнул ему на прощанье и задумался: «Неужели Анна Афанасьевна, и самом деле, приняла его, Павла, за своего внука? Или она все придумала, увидев постороннего в доме? Почему-то для Прохорова это осталось загадкой, и теперь ее не разгадать. И надо ли разгадывать? Одно знал наверняка: та ночь стала для него и для его семьи судьбоносной. В хорошем смысле судьбоносной.
Он тоже поднялся, заметив, что скоро его очередь, тихо сказал сам себе: «Ладно, живем дальше».
автор Татьяна Викторова
Человеческий фактор
✨
– Так он же у них приемный, – услышала Татьяна, спускаясь по лестнице, – вы что, не видите?
Дверь подъезда была открытой и разговор соседских бабулек гулким эхом отражался от стен.
– Ладно трепать-то, – возразила одна из «всезнаек», – я Татьяну с детства знаю, отлично помню как она беременной ходила, так что нечего напраслину на людей возводить: Антошка – их сын. Я точно знаю!
Увидев Татьяну, старушки разом смолкли.
– Добрый день, – поздоровалась она и, не притормаживая, быстрым шагом пошла к остановке.
Шла и думала: «Вот и соседи судачат. Не дай Бог их предположения долетят и до Антона, если уже не долетели… Вон: последнее время сам не свой ходит. Нет, надо с этим что-то делать…»
То, что сын совершенно не похож ни на одного из них, Татьяна отметила уже давно. Они с мужем – оба русые, со светлой кожей, а сын – стопроцентный смугловатый брюнет с карими глазами.
Пока Антошка был маленьким, это казалось забавным и никого не напрягало. Все знают, что, подрастая, малыши заметно меняются.
Но Антошка и не собирался меняться. Наоборот: чем старше становился, тем больше отличался от отца с матерью.
И все обращали на это внимание.
Родители отшучивались, но все чаще Татьяна замечала тревогу в глазах мужа и все чаще сама пристально вглядывалась в сына: мой ли?
А причина сомневаться у нее была, так во всяком случае она считала. Прекрасно помнила момент, когда в роддоме ей первый раз принесли кормить младенца.
Это произошло через несколько дней после родов, поскольку первые дни новорожденный провел в отделении интенсивной терапии.
Взяв малыша на руки, Татьяна тогда инстинктивно почувствовала: чужой. Потребовала принести ей ее ребенка.
Медсестры пытались «призвать строптивую мамашу к порядку», но Татьяна уперлась:
– Говорю вам – это не мой сын! Не верите – разворачивайте! Посмотрим на бирку!
Ребенка развернули, чтобы успокоить молодую мамашу и прекратить спор. Каково же было удивление персонала, когда младенец, действительно, оказался чужим и к тому же девочкой!
Детишек поменяли, причем мама девочки, которая сразу не заметила подмены, обронила:
– А я еще смотрю: девочка моя такой активной стала – кушает – от груди не оторвать…
Вроде бы тогда разобрались с ситуацией, но червоточина внутри Татьяны осталась: а вдруг детей еще раз перепутали? Куда денешься от этого пресловутого «человеческого фактора»?
А тут еще Антошка со своей непохожестью…
Когда ему лет пять было, Татьяна даже обсуждала это с мамой:
– Ну как так-то, мам? Ничего нашего в сыне нет!
– Как это нет? – Удивилась мать, – да он – вылитый ты! В той же позе спит, такой же ласковый, даже пшенную кашу обожает, прямо как ты в детстве. А что темненький,#опусы так это – в моего прадеда, наверно. Тот с Кавказа был, у нас там родни много. Правда, связи давно утеряны. А жаль… Так что не переживай: наш Антошка. И вообще: выброси эти мысли из головы! Сама себя накручиваешь…
И Татьяна успокоилась.
Как оказалось, на время…
Сейчас, глядя на сына-подростка, она снова вернулась к прежним страхам: а, вдруг…
Еще и соседи шепчутся за спиной…
И Антон – какой-то не такой. Понятно: переходный возраст… А, что если…
На этом фоне Татьяна совсем потеряла покой. Муж, видя, что с женой творится что-то неладное, спросил прямо:
– Танюша, что случилось? Сколько ты будешь маяться? Давай уже, рассказывай. Вместе разберемся.
И Татьяна впервые за четырнадцать лет рассказала мужу про историю в роддоме, про то, что она не уверена, что Антон – их ребенок, что об этом уже соседи судачат, и она боится, что слухи дойдут до сына…
– Понимаешь, – всхлипывала она, – я так устала бояться…
– И меня? – с укором спросил муж.
– И тебя. Я ведь не знаю, что ты об этом думаешь. А вдруг решишь, что ребенок не твой…
– Меня такие мысли не посещали, – в голосе мужа звучала абсолютная уверенность, – я знаю, что Антон – мой сын. Но в твоих страхах есть рациональное зерно – Антон и правда может вообразить невесть что, если ему внесут в уши эту чушь.
– Вот и я говорю, – Татьяна, немного успокоилась после слов мужа и смахнула последнюю слезинку, – надо это упредить, но как?
– Очень просто. Сделаем тест ДНК. Все трое.
– А как ты это Антону объяснишь? Я имею в виду результат.
– Как есть. Скажу, что мужики достали на работе. Мол, подшучивают, что сын на соседа похож. Вот я и поспорил с одним на спортивный велик, что сын у меня – родной, собственный. Уверен: Антоха меня поддержит. Ну, а велик он давно просит, придется купить…
Вечером отец рассказал сыну про пари. Тот выслушал, посмеялся и выдал:
– Круто! Пап, а ты потом мне эту бумажку дашь?
– Зачем?
– Я со своими поспорю, а то меня тоже достали подобные шуточки…
Тест сделали.
«Пари» с великом – выиграли.
Теперь Антон, настроение которого улучшилось в разы, на нем в школу гоняет…
Блог:
Сушкины истории в группе #ОпусыИрассказы
МЫ ВСЕ ЕЁ ОСУЖДАЛИ...
Как часто мы судим о людях только лишь по первому впечатлению. Но оно, как известно, обманчиво. Как и у героини этой поучительной истории...
Мила стояла в храме и плакала. Уже минут пятнадцать. Для меня это было удивительно. «Что делает здесь эта фифа?» – думала я. Кого-кого, а её я здесь встретить точно не ожидала.
С Милой мы не были знакомы, но видела я её часто. Мы живём в одном доме и гуляем в одном парке. Я – со своими четырьмя детьми, а она – со своими тремя собаками.
Мы все её всегда осуждали. Мы – это я, другие мамы с отпрысками, бабульки на лавочках, соседи и, подозреваю, даже прохожие.
Мила была очень хороша собой, всегда модно одета и, похоже, легкомысленна и самоуверенна.
– Ишь, опять мужика сменила, – ворчала ей вслед баба Нина, сидя на лавочке у подъезда.
– Уже третьего.
– Может себе позволить, денег-то навалом, – поддакивала её товарка баба Шура, с завистью глядя, как Мила с очередным хахалем садится в свою недешевую иномарку.
Сын бабы Шуры, 45-летний Вадик не заработал пока даже на подержанный «Жигуль».
– Лучше бы детей рожала, часики-то тикают, – поддерживал бабушек их вечный оппонент, дед Толя. Но в вопросе осуждения Милы они были единодушны.
Позже вся лавка злорадно обсуждала, что и этот Милкин хахаль смылся. И делала глубокомысленный вывод: «А потому что гулящая! И вообще, у неё дома, наверное, воняет псиной!»
Но больше всех Милу не любили мы – мамы с детьми.
Пока мы из последних сил носились за нашими чадами по горкам, качелям, кустам, помойкам и просто туда, куда у ребёнка глаза глядят (а глядеть они могут куда угодно), она вальяжно прогуливалась со своими «шавками» и в ус не дула. И даже с какой-то ухмылкой посматривала в нашу сторону. Мол, понарожали, теперь покоя не знаете. То ли дело я. Живу в своё удовольствие. А вы судорожно высчитываете, хватит ли денег Машеньке на курточку и ботиночки, или ботиночки могут подождать.
– Сразу видно – чайлдфри. Они все такие, – говорила моя подруга Наташа, мама троих мальчишек.
– У богатых свои причуды – собачки, кошечки, хомячки, – кивала беременная двойней Людка, пытаясь достать с дерева старшую дочь-оторву.
– Да эгоистка просто, не хочет заморачиваться, а только по заграницам кататься. Это я уже седьмой год моря не вижу, – вздыхала пятидетная Марина.
– Да-да-да, – соглашалась я сразу со всеми, включая тех бабок во дворе. И мчалась поднимать с земли разбившую коленку и орущую на весь парк Тоню.
– Развела тут псарню, лучше бы ребёнка родила, – неожиданно громко произнесла однажды какая-то бабушка с внуком.
– Не ваше дело! – резко обернулась Мила. Хотела ещё что-то сказать, но сдержалась и пошла дальше со своими противными собаками.
– Хамка, – крикнула ей в след та бабуля.
...Я ещё несколько секунд смотрела на плачущую Милу и вышла из храма.
– Подождите, – услышала я вдруг. – Постойте.
Мила шла за мной по церковному дворику.
– Это же вы всегда гуляете в парке с четырьмя девочками?
– Я... А вы с тремя собаками.
– Да. А... А можно с Вами поговорить? Вы знаете, я всегда смотрю на вас с дочками, на других мам, и прямо любуюсь, – сказала она... И покраснела.
– Вы?!? – удивилась я. И едва не добавила: «Вы же чайлдфри, эгоистка и фифа!» И вспомнила её «ехидные» взгляды в нашу сторону.
Так мы познакомились. Сели на лавочку. Мила говорила... говорила. И плакала. Видно было, что ей просто очень нужно с кем-то поделиться.
...Мила росла в хорошей дружной семье. И сколько себя помнила, сама хотела много детей. Вышла замуж по большой любви. Но после двух замерших беременностей и приговора врачей «бесплодие» любимый муж быстро испарился.
По той же причине исчез и второй. Но до этого Мила долго лечилась. А в итоге чуть не умерла от внематочной беременности. Потом был третий «хахаль». И опять внематочная. Но этот сбежал, когда ещё просто услышал о возможном ребёнке. Ему нравилась машина Милы, то, что она много зарабатывает, а обуза в виде детей в его планы не входила.
– А я была готова отдать всё, лишь бы у меня был малыш!
– Я думала, вы любите собак, – как-то глупо сказала я.
– Да, я люблю собак, – улыбнулась Мила. – Но это не значит, что я не люблю детей.
Чтобы было не так одиноко, Мила завела себе Тепу. А потом её попросили подержать у себя Майка, пока хозяева делали ремонт. Так и оставили. А Феню Мила подобрала зимой щенком на улице. Жалко стало.
«Развела псарню, лучше бы ребёнка родила», – вспомнила я ту бабушку с внуком.
«Часики-то тикают...», – шипел тогда Миле в след дед Толя.
Часики тикали... Миле был уже сорок один год. Хотя она выглядела от силы на тридцать.
Она решила взять ребёнка из детского дома. Маленького, большого – не важно. Ей очень понравился шестилетний Коля. Точнее, сначала она ему понравилась. Он подошёл к Миле и спросил: «Ты будешь моей мамой?» «Буду!» – ответила она.
«Эгоистка просто, не хочет заморачиваться», – вспомнила я вздыхающую Марину.
Но Колю Миле не отдали. Оказалось, что его мама, больная шизофренией, не лишена родительских прав.
– Для меня это был удар, – вспоминала она. – Я не понимала, как так... Ребёнок страдает, ему нужна семья, а ничего нельзя сделать.
А потом появилась четырёхлетняя Леночка. Девочку уже два раза брали и оба раза возвращали. Слишком резвый у неё был характер. Кто-то в детдоме рассказывал, что когда вторая «мама» тащила её обратно, Леночка ползла за ней на коленях, хватала за юбку и кричала: «Мамочка, не отдавай меня, пожалуйста! Я больше не буду!»
Когда Мила с ней познакомилась, Лена сразу спросила: «А ты меня тоже вернёшь?» «Не верну!» – еле выговорила сквозь слезы Мила. Но с удочерением Лены тоже случились какие-то сложности. Мила не стала уточнять. «Но это моя дочь, и я буду за неё бороться!»
В тот день Мила пришла в храм впервые в жизни. «Мне просто некуда больше идти!» – сказала она.
Появился батюшка, и Мила пошла к нему. Они долго о чем-то говорили, и она даже что-то записывала.
– Все будет хорошо! С Богом! – услышала я его слова. И Мила заулыбалась...
Мы шли домой вместе.
– Вы, наверное, думаете, что я заносчивая и гордая, – произнесла Мила. – А я просто устала всем все объяснять. Да и столько уже наслушалась... Я промолчала.
Мила пригласила меня с девчонками как-нибудь зайти в гости – поиграть с собаками. Я согласилась. И обязательно приду. Но чуть позже.
А пока мне просто очень стыдно.
И я все думаю: «Откуда в нас столько грязи? Откуда во мне столько грязи? Почему мы так легко думаем о человеке все самое плохое?»
И я очень хочу, чтобы у Милы, у этой удивительной женщины, которую мы все осуждали, все в конце концов стало хорошо. Чтобы Леночка обняла её, прижалась к ней и сказала: «Мамочка!» И знала, что её больше никто никогда не отдаст. И чтобы рядом радостно скакали чудесные добрые собаки – Тепа, Майк и Феня.
А быть может, случится чудо, и у Милы будет хороший настоящий муж. А у Леночки появится братик или сестричка. Так бывает, ведь правда? И чтобы никто никогда не сказал им больше ни одного дурного слова...
✍Елена Кучеренко
«В детстве я ненавидела утренники, потому что к нам в садик приходил отец. Он садился на стул возле ёлки, долго пиликал на своём баяне, пытаясь подобрать нужную мелодию, а наша воспитательница строго говорила ему:
- Валерий Петрович, повыше!
Все ребята смотрели на моего отца и давились от смеха.
Он был маленький, толстенький, рано начал лысеть, и, хотя никогда не пил, нос у него почему-то всегда был свекольно - красного цвета, как у клоуна.
Дети, когда хотели сказать про кого-то, что он смешной и некрасивый, говорили так:
- Он похож на Ксюшкиного папу!
И я сначала в садике, а потом в школе несла тяжкий крест отцовской несуразности.
Все бы ничего, мало ли у кого какие отцы, но мне было непонятно, зачем он, обычный слесарь, ходил к нам на утренники со своей дурацкой гармошкой. Играл бы себе дома и не позорил ни себя, ни свою дочь.
Часто сбиваясь, он тоненько, по-женски, ойкал, и на его круглом лице появлялась виноватая улыбка.
Я готова была провалиться сквозь землю от стыда и вела себя подчёркнуто холодно, показывая своим видом, что этот нелепый человек с красным носом не имеет ко мне никакого отношения.
Я училась в третьем классе, когда сильно простыла.
У меня начался отит.
От боли я кричала и стучала ладонями по голове.
Мама вызвала скорую помощь, и ночью мы поехали в районную больницу.
По дороге попали в страшную метель, машина застряла, и водитель визгливо, как женщина, стал кричать, что теперь все мы замёрзнем.
Он кричал пронзительно, чуть ли не плакал, и я думала, что у него тоже болят уши.
Отец спросил, сколько осталось до райцентра. Но водитель, закрыв лицо руками, твердил:
- Какой я дурак, какой дурак, что согласился поехать
Отец подумал и тихо сказал маме:
- Я сейчас вернусь.
Я на всю жизнь запомнила эти слова, хотя дикая боль кружила меня, как метель снежинку.
Он открыл дверцу машины и вышел в ревущую ночь.
Дверца захлопнулась за ним, и мне показалось, будто огромное чудовище, лязгнув челюстью, проглотило моего отца.
Машину качало порывами ветра, по заиндевевшим стеклам с шуршанием осыпался снег.
Я плакала, мама целовала меня холодными губами, молоденькая медсестра обречённо смотрела в непроглядную тьму, а водитель в изнеможении качал головой.
Не знаю, сколько прошло времени, но внезапно ночь озарилась ярким светом фар, и длинная тень какого-то великана легла на моё лицо.
Я зажмурилась и сквозь ресницы увидела своего отца. Он взял меня на руки и прижал к себе.
Шёпотом он рассказал маме, что дошёл до райцентра, поднял всех на ноги и вернулся с вездеходом.
Я дремала на его руках и сквозь сон слышала, как он кашляет.
Тогда никто не придал этому значения.
А он долго потом болел двусторонним воспалением лёгких.
Мои дети недоумевают, почему, наряжая ёлку, я всегда плачу.
Из тьмы минувшего ко мне приходит отец, он садится под ёлку и кладёт голову на баян, как будто украдкой хочет увидеть среди наряженной толпы детей свою дочку и весело улыбнуться ей. Я гляжу на его сияющее счастьем лицо и тоже хочу ему улыбнуться, но вместо этого начинаю плакать...»
Нина Аксенова