"ПРОСТИ МЕНЯ СЫНОК"

Мать растит сына, одна, без мужа, развелась, когда сыну и года не было. И вот сыну уже 14 лет, ей 34, она работает бухгалтером в небольшом учреждении. За последний год жизнь превратилась в ад. Если до пятого класса сын учился хорошо, то потом появились тройки. Дальше хуже, она хотела только одного, чтобы Володя закончил девятилетку, получил хоть какую-то специальность! Постоянные вызовы в школу: в разговоре классная руководительница не церемонилась, выговаривала ей в присутствии множества учителей, которые тоже не упускали рассказать о провинностях Володи и его неуспеваемости. Подавленная, раздражённая, она шла домой, ощущая полное бессилие что-либо изменить. Её упрёки и назидания выслушивал он молча и угрюмо. Уроки по-прежнему не учил, дома не помогал.
Вот и сегодня пришла домой, а в комнате опять не убрано. А ведь утром, уходя на работу, строго-настрого приказала: “Придёшь из школы, прибери в квартире!”
Поставив чайник на плиту, она устало и нехотя стала прибираться. Вытирая пыль, вдруг увидела, что вазы, хрустальной вазы, подаренной её когда-то подругами на день рожденья (самой ведь сроду не купить!), единственной ценности в доме — нет. Она замерла. Унёс? Продал? Мысли одна страшнее другой лезли в голову. Да, совсем недавно она видела его с какими-то подозрительными мальчишками. На вопрос: “Кто это?” сын буркнул в ответ что-то невнятное, а на лице явно читалось: “Не твоё дело!”
“Это наркоманы!” — прорезало её мозг. Что делать? это они заставили его! Он сам не мог! Он не такой! А вдруг и он курит зелье? Или?.. Она бросилась вниз по лестнице. Во дворе было уже темно, по улице спешили редкие прохожие. Медленно вернулась домой. “Сама виновата! Сама! Во всём! Дома ему давно житья не стало! Даже бужу по утрам окриком! А вечерами! Весь вечер ору на него! Сыночек, родненький, да что за мать тебе досталась непутёвая!” она долго плакала. Потом принялась тщательно убирать в квартире — сидеть просто так не было сил.
Протирая за холодильником, она наткнулась на какую-то газету. Потянула. Послышался звон стекла, она вытащила завёрнутые в газету осколки разбитой хрустальной вазы...
“Разбил... Разбил!” — вдруг сообразила она и опять заплакала. Но это уже были слёзы радости. Значит, он разбил вазу и никуда её не уносил, — спрятал. И вот теперь, Дурачок, не идёт домой, боится! И вдруг она опять замерла — нет, никакой он не дурачок! Она представила себе, как увидела бы разбитую вазу, представила и свою ярость... тяжко вздохнула и принялась готовить ужин. Накрыла на стол, расстелила салфетки, расставила тарелки.
Сын пришёл в двенадцатом часу. Вошёл и молча остановился в дверях. Она бросилась к нему: “Володенька! Да где же ты так долго пропадал? Я заждалась совсем, измучилась! Замёрз?” она взяла его холодные руки, погрела в своих, поцеловала в щеку — и сказала: “Иди, мой руки. Я приготовила тебе твоё любимое”. Ничего не понимая, он пошёл мыть руки. Потом направился на кухню, а она сказала: “Я в комнате накрыла”. Он прошёл в комнату, где было как-то особенно чисто, опрятно, красиво, осторожно сел за стол. “Кушай, сыночек!” — услышал он ласковый голос матери. Он уже забыл, когда мама так обращалась к нему. Сел, опустив голову, ни к чему не притрагиваясь.
— Что же ты, сыночек?
Он поднял голову и сказал дрогнувшим голосом:
— Я разбил вазу.
— Я знаю, — ответила она. — Ничего. Всё когда-нибудь бьётся.
Вдруг, склонившись над столом, сын заплакал. Она подошла к нему, обняла за плечи и тоже тихо заплакала. Когда сын успокоился, она сказала:
— Прости меня, сынок. Кричу на тебя, ругаюсь. Трудно мне, сыночек. Думаешь, я не вижу, что ты одет не так, как твои одноклассники. Устала я, работы невпроворот, видишь, даже домой приношу. Прости меня, никогда больше тебя не обижу!
Поужинали молча. Тихо легли спать. Утром его будить не пришлось. Сам встал. А провожая в школу, она впервые произнесла не “смотри у меня...”, а поцеловала в щёку и сказала: “Ну, до вечера!”
Вечером, придя с работы, она увидела, что пол помыт, а сын приготовил ужин — пожарил картошку.
С тех пор она запретила себе вообще говорить с ним о школе, об оценках. Если ей мучительны, даже редкие посещения школы, то каково же ему?
Когда сын вдруг сказал, что после девятого класса пойдёт в десятый, она не показала своих сомнений. Однажды тайком заглянула в его дневник — там не было никаких двоек.
Но самым памятным днём для неё стал день, когда вечером, поужинав, разложила свои счета, он сел слева, сказал, что поможет ей считать. После часовой работы она почувствовала, что он положил голову ей на плечо. Она замерла. Был маленький, сидел часто возле неё и, утомившись, клал голову ей на руку и нередко так засыпал. Она поняла, что вернула себе сына.
Надежда Дайгородова в группе #ОпусыиРассказы
— Как же так, сынок? Вот так берете, уезжаете, бросаете все, — причитала мать, когда Дима рассказал ей о том, что им с Оксаной предложили работу в другом регионе.
— Мам, ну, во-первых, мы ничего не бросаем. Поживем там три года, потом вернемся. Я же на замену еду, а не на постоянную работу – лишь пока они своего специалиста не доучат и не вернут на место. Да и Оксане дали ставку декретницы, сама понимаешь – женщина плюс-минус через три года вернется на работу, а Оксана уедет домой.
— Как запчасти ненужные, прости господи, — вздохнула мама. – Мы так во времена дефицита технику и вещи чинили. Нет пуговички – сними с другой юбки, которую не носишь, нет винтика – открути от того, чем не пользуешься. Но ведь так же нельзя. Вы же люди, живые люди, а вас вот так вот…
— Светлана Павловна, — присутствующую при разговоре Оксану причитания свекрови порядком утомили, поэтому женщина решила взять нить беседы в свои руки. – Это северный филиал, мы там получать будем намного больше, чем здесь. Так что ни о каких «винтиках» речи не идет. Вряд ли ваши винтики-пуговички получали бы право занять вакантную должность на конкурсной основе, как Дима.
— Ох, да все равно мне не по себе как-то, деточка. Я вот старая совсем стала, случись что – а сын единственный на другом конце страны. И кто мне поможет?
Оксана постаралась крепче стиснуть зубы, чтобы не высказаться от души. Ее собственная мать была на десять лет старше свекрови, но почему-то никогда не жаловалась на старость. И, главное – не воспринимала свою дочь, как средство решения всех проблем. Да, Оксана и ее брат помогали матери, когда возникала ситуация, с которой справиться самостоятельно женщина не могла. Но возникали эти ситуации почему-то очень редко. И поведение ее матери было намного менее эгоистичным, чем все то, что делала Светлана Павловна.
Вот даже случаи с переломами взять. Когда Оксанина мама упала и сломала ногу, Оксану она просила приезжать к ней дважды в неделю, чтобы помочь принять ванну. Когда же дочь спросила, не нужно ли матери что-нибудь еще, та лишь пожала плечами и сообщила, что продукты заказывает из ближайшего супермаркета, а уборкой и стиркой занимается соцработник за весьма умеренную плату. Так что от дочери и сына женщине нужно было только общение. Попытки дать деньги она восприняла в штыки, мол, вы свои ипотеки платите, каждую копейку экономите, а у меня неплохая пенсия и отсутствие кредитной нагрузки в довесок…
А что же Светлана Павловна? Да оказавшись в подобной ситуации, она сына изводила просто! За время ее так называемого «больничного» Дима сам как будто в больнице полежал: похудел, осунулся и стал плохо спать. Да разве поспишь тут хорошо, когда среди ночи тебя будит телефонный звонок, а из трубки несутся жалобы и истерики о том, как маме плохо, больно, одиноко, чего-то хочется и все в таком духе…
И вот с их переездом так же теперь. Нет бы порадоваться за сына и невестку – им удалось попасть, пусть и на время, в другой филиал с повышенной заработной платой, а значит – пара сможет быстрей погасить ипотеку, а может даже и отложить какую-нибудь сумму… Но вместо этого Светлана Павловна причитает и жалуется, явно при этом больше беспокоясь о себе, чем о судьбе родного сына.
— А что с квартирой будет? Вас ведь нет, вдруг залезет кто, или труба потечет.
— Собственно, за этим мы и пришли. Ты ведь в соседнем подъезде живешь, можешь заходить проверять раз в неделю, что там и как? Ну и если вдруг какое ЧП – дверь откроешь, кому надо будет. Соседей мы предупредим, что ключи, если что, у тебя.
— Так может, вам сдать эту квартиру кому-нибудь? И деньги будут, и за квартирой присмотр.
— Знаем мы эти «присмотры», — Оксана поморщилась. – У нас там светлые обои, дизайнерский ремонт и куча дорогой бытовой техники. Как-то не хочется, чтобы чужие люди все загадили за время нашего отсутствия.
— Тут я, кстати, с Оксаной согласен. Видел, как люди относятся к чужому имуществу.
— Так, может, я бы поискала порядочных. Вам ведь копеечка всегда нужна.
— Ага, от жильцов копеечка, а потом ремонта на сотни тысяч. Мам, мы не хотим квартирантов пускать. Поэтому и оставляем ключи тебе. Согласишься присмотреть? Если нет, мы кого из соседей попросим.
— Вот еще, чужих людей просить о подобном. Присмотрю, конечно, никуда не деться от вас, — заворчала женщина. Но ключи взяла.
На север супруги улетали со спокойной душой. Знали, что квартира в надежных руках, а впереди их ждет хорошо оплачиваемая работа, новые знакомства и место, которое станет домом на последующие три года.
Свекровь исправно отчитывалась при еженедельных звонках о том, что все хорошо, ничего дурного не происходит, вот только скучает она по сыну и его семье, жить без них не может. Эта песня была Оксане знакома, но ничего, кроме раздражения, не вызывала. Пожалуй, из-за свекрови не особо-то и хотелось возвращаться. Ведь здесь женщина достает сына только звонками, но не может заставить его в три часа ночи везти себе любимые конфеты из круглосуточного магазина на другом конце города.
Так все и продолжалось до тех пор, пока однажды Оксане в соцсети не написала соседка с требованием прекратить шуметь. Мол, их с мужем ночная жизнь женщине до такой степени надоела, что в следующий раз сеанс взаимной любви будет прерван визитом полиции.
— Ненормальная какая-то, — пожаловалась Оксана мужу. – Мы там уже полгода не живем, напридумывает всякого.
— А то. Помнишь, как она от нас требовала, чтобы угомонили собаку? Ту самую, которую мы отродясь не держали из-за моей аллергии.
— Делать бабульке нечего на пенсии, вот и придумывает всякое. А может, и крыша поехала на старости лет, — подытожила Оксана.
— Кстати, о поездках. Та-дам! – муж достал из рабочей сумки конверт и протянул его Оксане.
— Что это? – уточнила женщина, уже, впрочем, заглядывая внутрь.
— Меня решили в командировку на неделю отправить. Город в часе езды от нашего. Ну, я и уговорил начальника, чтобы тебе на эти дни отгулы дали. За свой счет, или в счет отпуска – это вы там сами потом решите, главное – ты сможешь полететь со мной. Твои билеты я оплачу, ну а мои – фирма. Плюс командировочные. Погуляем, к родителям заглянешь, друзей навестишь.
— Милый, я тебя просто обожаю! Надо скорей маме позвонить, сказать.
— Ксюнь, ты только вот что… Моей ни слова, хорошо? – вдруг попросил муж.
— Опа! Это с чего такая секретность?
— Да вот, пока тут живем, подумал и над твоими словами о том, что она на мне ездит, да и вообще на ситуацию эту со стороны посмотрел… Мне там работать надо будет, причем в режиме «вкалываю, как на галерах». А ей опять конфеты из любимого магазина понадобятся или в кафе к подружкам отвезти и забрать в час ночи.
— Я тебя поняла, — мысленно Оксана ликовала. Потому что избавиться от постоянного присутствия свекрови в жизни мужа ей нестерпимо хотелось еще с момента заключения брака.
Да, это мать. Но у нее самой ЕСТЬ мать. И, внезапно, эта мать не пытается оттянуть на себя все внимание дочери и занять своей персоной ее свободное время целиком и полностью. Один-два раза в неделю заехала, поразговаривала, иногда в выходные на совместный поход по магазинам выбралась – вот и все их взаимодействие. И это нормально! А не так, как Светлана Павловна – впилась и не отпускает любимого сына.
Учитывая решение Димы, в родной город Оксана летела в приподнятом настроении. Да, конечно, в субботу свекровь обнаружит их присутствие, когда придет проверить квартиру, но часть понедельника и все последующие дни до субботы будут в их полном распоряжении. Конечно, Дима будет на работе, но вечера-то они все равно проводят вместе.
А вот и знакомая дверь. Пока Дима придерживал чемоданы, Оксана почему-то безуспешно попыталась открыть дверь и попасть в квартиру.
— Заржавели, что ли? – себе под нос пробурчала она.
— Так мама же проверяла еженедельно, с чего бы им ржаветь? Дай-ка я попробую, — дождавшись, пока супруга отодвинется от двери, Дима в свою очередь попытался безуспешно открыть замок тем же ключом.
— Эй, вы что делаете?! Я сейчас полицию вызову! – раздался звонкий крик со стороны нижерасположенного лестничного пролета.
— Домой попасть пытаемся, разве не видно? – огрызнулся Дима. – Нет, Ксюш, не получается, вызывай давай слесаря, будем ломать.
— Да вы вообще… Какой «домой», кого ломать? – возмутилась женщина, все еще стоящая чуть ниже и дрожащими пальцами сжимающая в руке смартфон. – Это что, розыгрыш какой-то?
— Уважаемая, вы вообще кто? – не выдержала Оксана.
— Это моя квартира, я здесь живу. И хозяйку знаю. А вот кто вы такие – это пусть полиция разбирается.
— Вообще-то… — Оксана сделала шаг вперед, но женщина тут же отпрыгнула в сторону.
— Стойте, где стоите, и не подходите. И от двери отойдите.
В тот самый момент упомянутая дверь начала открываться.
— Миша, нет, не открывай, зак… — закричала было женщина, но дверь уже распахнулась. На пороге стоял мальчик лет десяти и с недоумением смотрел на троих взрослых, потирая заспанные глаза.
— Молодец, Миша, открывай. И от двери отойди. А полицию мы сейчас сами вызовем, — Дима стиснул зубы так, что на лице заиграли желваки. – И на вас, и на «хозяйку». И статью пририсуем обеим за участие в мошеннической схеме.
— В какой еще мошеннической схеме? – женщина все же зашла следом за ними в квартиру. Из бывшей гостиной выглянули еще двое детей, что заставило Оксану едва не задохнуться от возмущения. В их чистенькой, аккуратной квартире со свежим ремонтом! Дети! Причем явно маленькие. Миша, открывший дверь, был самым старшим.
Оксана уже примерно понимала, что произошло. Свекровь, решив, что сын с невесткой не появятся в городе еще очень долгое время, сдала их квартиру какой-то дамочке с тремя детьми, а им все это время врала. Не появись они внезапно – схема бы сработала. Правда, во что бы превратилась квартира после таких вот жильцов, и как бы «хозяйка» ликвидировала учиненный ими бардак, Оксана не представляла.
— Сюда посмотрите, — добравшись до сейфа, расположенного на кухне, Оксана набрала код и, достав документы на квартиру, положила их перед женщиной, севшей за кухонный стол. Следом – свой паспорт. – Это мой супруг. У него документы далеко, поэтому лезть не будем, но можете поверить на слово, что он – второй собственник.
— Но я не… Я не понимаю. Она же сказала, что…
— Документы она вам показывала? Договор об аренде заключали? – Оксана, юрист по образованию, с трудом сдержалась, чтобы не выругаться. Вот сколько людям не говори, что без бумаг дела не делаются, а они все равно наступают на одни и те же грабли.
— Нет, мне и в голову не пришло, что… Она же такая… Приличная, не какая-то там.
— Звоните ей. Скажите, что на кухне труба протекает и что ей надо срочно приехать, — вздохнул Дима. Видимо, он принял какое-то решение. – И собирайте вещи. На пару дней я вам оплачу номер в гостинице неподалеку, дальше снимите себе другое жилье. Здесь вас никто не оставит, надеюсь, понимаете это.
— Да, конечно, я… Извините. Я вообще не думала, что так получится. А деньги? Поможете мне заставить ее вернуть задаток и оплату за последний месяц?
— С этим поможем, — заверил женщину Дима. Оксана тоже кивнула, понимая, что та, хоть и доверчивая простушка, но зла им не желала и во всю эту историю влипла по чистой случайности.
Как и ожидалось, свекровь была в шоке, увидев на кухне сына с женой.
— А ты что так рано приехал? Ты же на вахте? — испуганно бормотала женщина.
— Ты, смотрю, не рада нас видеть, мам, да? Задаток и деньги за последний месяц человеку верни. А нам ключи отдай. А, и не рассчитывай, что вернем тебе деньги за смененные замки. Теперь снова менять придется.
— Я сохранила старые, — подала голос женщина. – Кстати, меня Диана зовут, — это было вообще некстати, но да, они наконец-то узнали имя женщины, которая здесь хозяйничала все время.
— Димочка, это… — забормотала было свекровь.
— Это – сразу три статьи, по которым вас можно привлечь к ответственности, — перебила Оксана. – И радуйтесь, что мы этого делать не будем.
— Но в нашей жизни больше не появляйся, — вздохнул Дима. – Серьезно, это последняя капля. Если прошлые твои выходки я еще готов был простить и списать на особенности характера, то это… Ты вообще о чем думала, мам?! Мы же сказали, что не хотим здесь никаких квартирантов, а ты… Еще и с тремя детьми! Боюсь даже представить, что могло бы здесь быть, без обид, Диана.
— Да без обид, дети и родители разные бывают, сама с ними сталкиваюсь постоянно, — заверила женщина. Спокойно и без спешки она собирала вещи свои и детей. Дима звонил в ближайшую гостиницу, договариваясь о номере на четверых, в то время как свекровь пыталась разжалобить Оксану плачем про маленькую пенсию и «хотела, как лучше».
— Как лучше для кого? Для себя? Так семья – это когда все обо всех заботятся, а не только все о вас, а вы ни о ком. Впрочем, да, я говорю это человеку, который может потребовать принести ему конфеты в час ночи.
— И что в этом такого? Любящий сын должен…
— Любящий сын больше тебе ничего не должен. Деньги верни Диане и проваливай.
Все еще бормоча сквозь слезы оправдания и следующие за ними обвинения сына и невестки в черствости, женщина полезла за кошельком.
Дождавшись, пока уйдут и Диана с детьми, и свекровь, Дима устало повалился на диван в гостиной. Оксана, вздохнув, улеглась рядом, устроив голову у мужа на коленях. Одно ее радовало во всей этой истории – мать в свою жизнь после такого «финта ушами» Дмитрий точно не пустит. А за квартирой, если что, соседка присмотрит. Или можно брату Оксаны ключи отдать, чтобы он заглядывал изредка. Вот уж кто точно не будет жаловаться на «маленькую пенсию» и не «захочет, как лучше», а просто сделает все, как договаривались.
Автор Ада Гай.
"Спасибо, сынок"
Баба Аня выпила простокваши, помолилась и собралась спать. Колени сегодня болели сильнее, чем обычно. Растирка на спирту не помогала, а мазь закончилась. Эх, дожилась. Глаза плохо видят, спину скрутило, колени болят. И когда уже Бог приберёт её к себе…
Там муж Ваня, сын Стёпа, родители, а она одна тут кукует, грустно и одиноко совсем. Никакой радости в жизни. Старый пёс в будке и кот Васька, вся её семья…
Вдруг услышала скрип двери. Опять забыла запереть на ночь.
Раздались глухие шаги.
— Гони деньги, бабка! — громко крикнул кто-то. В комнату зашёл мужчина, лицо было плохо видно.
— Милок, да не кричи так, я не глухая. Пока что. Деньги, говоришь? Да от пенсии что-то осталось в гаманке, посмотри вон там в шкафу, на верхней полке.
Мужчина стоял как истукан. Молча.
— Ну чего встал, бери деньги, раз пришёл. Видать, совсем плохо тебе, окаянный. Знать, нужнее тебе деньги. А мне много не надо, хлеб есть, крупа, протяну как-нибудь… Может ты голодный? Вечерять будешь? У меня помидорки розовые есть, вкусные, соседка угостила. Сала бы отрезала, да нет его. Не ем, давление скачет.
Мужчина взял кошелёк, открыл. Затем положил обратно, ничего не взяв.
— Бабка, ты это… Не буду я деньги брать. А пожрать не откажусь…
— Как тебя звать, хоть? Давай погутарим, коль зашёл. Ко мне вообще редко кто заглядывает, соседка Клава только и почтальон. Скучно мне и грустно. Совсем плохо у тебя всё, сынок?
— Плохо, ба… С зоны откинулся недавно. Жить негде, родителей нет, бывшая жена в городе счастливо живёт, не нужен я ей и дочке. Виктором меня зовут…
Баба Аня встала с кровати и направилась к холодильнику. Достала помидоры, кусочек сыра. Нарезала хлеб, налила простокваши.
— Бери, Витенька, угощайся, всё свежее. Дитю не нужен, говоришь. Ну так наверное чудил раньше, обида на тебя сильная. За что сидел хоть?
— За драку. Пьяный был, ну и натворил дел… Жена сразу бросила, замуж вышла. Ни разу не приехала даже проведать… Дом наш продала, на неё записан был, я бомж теперь. Вот дожился, бабок грабить пошёл…
Виктор закрыл лицо руками и заплакал.
— Поплачь, милый, легче станет. Мой сын Стёпа как помер, так я рыдала долго очень. Потом сниться начал, говорит, мать, залила ты меня слезами, прекрати, сыро мне тут. И я перестала. Что толку рыдать уже. Одна надежда, что скоро увижу моих родненьких, но Бог пока не управил меня забрать. Вот и живу, как придётся. Жду своего часа.
Ничего мне не надо, забор кривой, деревья разрослись в саду, огород в бурьянах, а мне и дела нет. Для кого стараться? А звать меня Анной, если что. Баба Аня.
Виктор вытер лицо рукавом, сел за стол и принялся жадно есть помидоры, присаливал и кусал, запивая простоквашей.
— А ежели хочешь, оставайся ночевать у меня. Койка есть свободная. Чувствую, что неплохой ты человек, да душа раненая. Прибиться тебе надо на одном месте, работу найти. Знаешь, работа исцелит. Смысл появится, пользу приносить людям нужно. А зла не твори, милый, отвечать придётся за всё потом…
— Спасибо вам, баб Ань. У меня бабушку, кстати, Аней звали. Добрая была, пироги вкусные пекла, с рыбой. И на Пасху куличи.
— Да и я пекла раньше. А сейчас только воспоминания и остались. Жили хоть и трудно, но счастливо. Дед мой хорошим человеком был, добрым… И Стёпа такой же. Хроменький он был, с детства, но никогда никого в жизни не обидел. И умер, спасая девочку. На неё грузовик мчался, он увидел, откинул её в сторону, а сам…
— Стойте, а он случайно лет тридцать пять назад не был в совхозе Восточный, тут недалеко?
— Был, как же. Тётка там его жила, на каникулы ездил.
— Так он меня спас, получается. Я плавать плохо умел, залез в речку, а назад никак. Начал захлёбываться, а пацан какой-то с берега кинулся и вытянул меня на берег. Помню, что Степаном звали и хромой на одну ногу был.
— Что я и говорю, добрая душа у Стёпушки была… Жаль, что рано ушёл так, ни семьи, ни деток не оставил… Короткую жизнь прожил, но достойную.
— У вас замечательный сын был! Надо же, какая круглая всё-таки земля. Ноги принесли к вам, хоть и со злым умыслом, но явно неспроста. Знаете что, я ваш должник. Мой долг помочь вам. В память о Степане.
Я вам и забор починю, и деревья попилю. Вы меня не бойтесь. Я зла не причиню.
— Оставайся у меня, Витенька. На все воля Божья… Только пообещай, что не причинишь больше никогда никому вреда. Будешь жить честно и порядочно.
— Обещаю, баб Ань…
Виктор подошёл к ней и взял за сухую морщинистую руку. Она погладила его по щеке.
— Небритый… Как мой дед прям. Не любил это дело. Завтра сходи, купи бритву, да рубашку с брюками. Денег дам тебе. И работу ищи. У нас руки мужские нужны в посёлке.
И зажили они вдвоём. Виктор устроился разнорабочим, покупал продукты, готовил. Привёл себя в порядок, и выглядел вполне неплохо. Высокий, коренастый, с крепкими жилистыми руками.
Починил забор, привёл в порядок сад, огород.
— Баб Ань, картошки посадим, чтобы своя была, помидоры, огурцы, капусту. Всё своё будет!
А ещё, туалет с ванной пристроить хочу, денег подсоберу.
— Спасибо, милый. Тебе бы бабоньку найти ещё… Приглядись к продавщице в продуктовом магазине. Хорошая женщина, Вера, одинокая и порядочная.
— Знаю её, приятная женщина, нравится мне, и вроде я ей тоже…
— Вот и славно, Витенька. А жизнь — то налаживается, ты погляди. Расцвёл прям, и мне не скучно стало. Соседки шушукаются, зэка, мол приютила. Ну и пусть говорят. Не их дело… Спасибо, сынок, за всё…
Спустя несколько месяцев, Виктор женился на Вере и привёл её жить к бабе Ане. Та настояла.
— Дом хоть жизнью наполнится, я ведь одна чахла тут, а теперь у меня вроде и сын и дочка есть…
Сделали ремонт, баба Аня не могла нарадоваться. Относились к ней с уважением и почётом.
— Живу как королева… Платков накупили новых, халатиков, лекарства… Готовить и убирать не надо, каждый день веселье мне с вами, сериалы вот начала смотреть. Знаете, и помирать перехотелось даже. А скоро Верочка родит, так вообще бальзам на душу, младенчика понянчу…
Вера родила мальчика. Виктор решил назвать его Степаном, в честь сына бабы Ани, жена была и не против.
— Ой, милые, растрогали меня совсем. Стёпа копия папка, такой же крепыш. Дай Бог здоровья ему и вам, родные мои… Виктор, я на тебя завещание написала, больше то и некому…
Они и правда стали ей как родные. Столько тепла и заботы она получила за то время, что прожила с ними.
Умерла баба Аня тихо ночью, во сне. На похороны пришли соседи, знакомые.
— Виктор, Вера, спасибо вам, что скрасили её одиночество. У Бабы Ани глаза стали сиять радостью, а до этого тусклые были, и улыбалась она в последнее время, видно, что счастливая была, - со слезами на глазах поблагодарила пару соседка Клавдия.
Виктор всю жизнь был благодарен бабушке Ане. Спасла его в трудный момент жизни, направила в нужное русло. И он верил, что ноги неспроста привели его к её дому. Степан, не иначе, решил помочь, с того света, и матери, и ему, одинокому страннику…
Автор блог на дзен: «Заметки оптимистки»
- Вот вернётся сынок и всё у нас наладится, - по привычке произнесла Семёновна и руки женщины застыли под выменем Зорьки.
- Ну да-ну да, - закивала соседка, - Обязательно. А как же иначе...
Она сама уже не верила в то о чём говорила. Тяжело вздохнув женщина продолжила работу. Струйки выдавливаемого из вымени молока журчали в наполовину заполненном ведре.
- И всё-таки сорок шестой уже заканчивается, - подливала масла в огонь Терехова. - Семёновна ты запрос в военкомат-то сделала?
- Сделала.
Вот что за баба такая противная? Каждый раз её спрашивала об одном и том же! Самой-то хорошо. И муж, и сын вернулись живыми. Вся деревня ей завидовала и ревела в подушку.
- Пока ничего не сообщали?
- Нет, Клава. Не сообщали.
Да ничего она не делала. Не делала. НЕ ДЕЛАЛА! И не от лени, а потому что... потому что им ещё полгода назад похоронка на Олежу пришла.
Зорька замычала и смахнула хвостом большую муху с со спины.
Младшим - Митьке и Таньке Семёновна ничего не сказала, и они каждый битый день бегали на вокзал встречать поезд. Не смогла. Да и сама всё ещё верила. Скорее даже заставляла себя верить. Вон у Демидовны на сына тоже похоронка в 1942 году приходила, а Игорь вернулся. Хоть без ног, но вернулся.
Домой возвращалась одна. Ноги гудели от усталости, болела спина. Остановившись возле озера Семёновна вышла на хлипкий мостик и взглянула на своё отражение в воде. Платок подаренный сыном слетел с побитой сединой головы. Она теперь почти и не снимала его.
Старуха! А ведь ей нет ещё и сорока двух. Поседела женщина за ночь, когда прочла несколько предложений и в том числе: "... в бою за Социалистичискую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество был убит 12 декабря 1944 года у деревни Даргужяй..." Слёзы хлынули из глаз женщины капая на спокойную поверхность озера и своё отражение. Та в озере тоже плакала.
После этого ей будто становилось легче. Будто Семёновна смогла с кем-то разделить свою тайну. Бабам она сообщать о смерти сына не собиралась. Потому что не хотела ощущать на себе эти жалостливые взгляды, неловкие объятия, ничего не значащие глупые слова. Почему? Просто тогда сынок уже точно будет мёртв... даже в её мыслях.
И всё же она каждый раз в надежде вскидывала голову, когда половица у входной двери скрипела. Глупо.
Танька была ещё в школе, а вот Митька опять куда-то запропастился. Еда на столе была даже не тронута. Наверняка гоняет с пацанами возле реки, пускает свои кораблики, и о времени совсем забыл.
Затопив печь Семёновна разогрела картошку, немножко без аппетита поела. Свой кусок хлеба осторожно завернула в чистое полотенце. Ребятишки растут, им нужнее.
Сидя у окна она вспоминала как провожала на войну мужа, сына и брата. Вот под той покрытой сейчас белыми цветами яблоней они и прощались навсегда. Степана убило под Москвой через несколько месяцев, братишку в сорок третьем под Ленинградом, а Олежа… Олежа в госпитале полежал и снова воевать. Семёновна тогда даже поверила, что ничего с ним не случится. Дура! Многое бы она сейчас отдала только за то чтобы обнять сыночка как тогда… под яблоней. Смахнув крупную слезу с щеки, женщина погнала из головы мысли о том, что негоже младших обманывать. Они же на этот проклятый вокзал как на работу ходят и в дождь, и в стужу: «Мама, а вдруг Олежа сегодня приедет, а мы его не встретили. Так нельзя».
Горестный вздох заставил сердце забиться в грудной клетке, дыхание спёрло. Надо жить ради детишек. Она супругу обещала. Жить несмотря ни на что. И молока раздобыть полную крынку, а то младший совсем бледный.
Через комнату тревожно мяукнув пробежала Муська, старая облезлая кошка, пережившая с ними голод и оккупацию. И куда это она? Обычно лежит на окне не сгонишь. А тут…
Раздался скрип половицы у двери, и Семёновна с новыми силами напустилась на Митьку наверняка опять промочившего ноги:
- Ну где ты болтаешься шалопай? Картошку уже подогревала дважды и снова остыла...
МЯУ! – кошачье тело трётся о кирзовые сапоги.
На своих двоих, блеск голубых глаз, сверкание наград на широкой груди, по которым проскользнул лучик света из окна заставив ярко вспыхнуть золотом и серебром, погоны с тремя звёздочками, слёзы потоком хлынувшие из глаз и тёплые объятия назло смертям.
- Здравствуй мама. Я живой...
#опусыирассказы
Автор неизвестен
Никто из жителей этой улицы уже и не помнит откуда появилась эта пожилая женщина, но все точно знают, зовут её баба Маша. Целое лето баба Маша ходила по рынку и подбирала то, что торговцы оставляли на выброс, а поздним вечером возвращалась на знакомую улочку, где была уютная детская площадка с не менее уютной беседкой. Баба Маша понимала, что она бомж, попрошайка, и ещё как все её любили называть переносчик заразы, поэтому старалась лишний раз не попадаться жителям двора на глаза.
Несмотря на то, что баба Маша была бездомной, она была очень чистоплотной женщиной.#опусыирассказы Никто доподлинно не знал, как ей это удавалось, но каждый день эта пожилая женщина аккуратно причёсанная и в чистой, хотя и старой одежде снова отправлялась на рынок. Иногда сильно устав, она возвращалась пораньше, но увидев играющих детей и присматривающих за ними родителями, семенила в обратную сторону, чтобы не попадаться им на глаза.
Сегодня она снова бродила по рынку в поиске съестного, но то ли день не задался, то ли всё быстро раскупили и на выброс ничего не осталось, так что бабе Маше пришлось сегодня довольствоваться только двумя сливами, которыми её угостила знакомая торговка с рынка. Баба Маша шатающейся походкой возвращалась «домой», голодная и усталая, она не заметила, как прошло мимо взрослых и играющих детей, и зайдя в ставшую такой родной беседку, бесшумно заплакала.
- Мама, смотри, бабушка плачет!
- Бабушка, тебя кто-то обидел? У тебя что-то болит?
- Нет-нет, мой милый. У меня всё в порядке. Ты беги, играй, не беспокойся, я сейчас передохну и пойду дальше.
Через некоторое время бабу Машу обступили много ребятишек и наперебой стали расспрашивать о том, что с ней произошло и почему она плачет. В этот момент баба Маша была похожа на затравленного зверька. Она боялась, что сейчас её прогонят со двора, и ей больше негде будет ночевать. Но этого не произошло, и с тех пор каждый день сердобольные жители домов приносили ей еду, старую одежду, средства гигиены. Дети полюбили бабу Машу, и теперь каждый день вместо шумных игр они собирались вокруг неё и слушали сказки и рассказы, которые она знала великое множество.
- Баба Маша, спасибо вам за детей! Благодаря вам они стали много читать и даже выучили несколько стихотворений.
- Да не за что… Это вам спасибо, что не прогоняете меня…
- Может вас в дом престарелых определить? Там всё-таки и еда есть горячая, и какая никакая крыша над головой…
- Нет! Что вы! Я не хочу в дом престарелых, я ещё сама могу себя прокормить, а там пусть живут те, кому действительно жить не на что.
- Что же вы будете делать, когда похолодает? Ведь скоро осень, а там и зима не за горами.
- Не знаю, милая… Что-нибудь придумаю.
- Ну, так же нельзя. Человек не должен жить на улице. Это не правильно!
- Я знаю… Видно судьба моя такая. Но вы не беспокойтесь, я вас не потревожу. Если, что не так, вы сразу скажите, я тут же уйду.
- Ой, куда вас гнать, живите уже.
Оле было жаль старушку, но что она могла сделать? К себе пригласить она её не могла, сама жила на птичьих правах в однокомнатной съёмной квартире с двумя детьми, а в приют баба Маша не хотела. Теперь каждый вечер Оля возвращаясь с работы, приносила с собой остатки того, что оставалось на их кухне, благо она работала помощницей повара.
- Спасибо тебе деточка, кормишь меня, заботишься обо мне.
- Да, что вы! Ничего я такого не делаю… Надо как-то с жильём решать, скоро осень.
- Всё в руках Божьих, деточка... Не переживай за меня, я как-нибудь сама.
Баба Маша поёжилась от холода. Ночи стали заметно холоднее, а ажурные стенки беседки пропускали порывы ветра так, что холод пробирал пожилую женщину до костей. Сколько не старалась заснуть баба Маша, всё равно не получалось. Она уже накинула на себя тёплую кофту и повязала пуховый платок, но всё без толка. Она с тоской посмотрела в сторону домов, где жители давным-давно уже спали. Вскоре баба Маша уже не могла терпеть, и она торопливо направилась в сторону одного из подъездов.
Она уже долго ходила от одного подъезда к другому, пытаясь открыть двери, но все двери были наглухо заблокированы и открывались только для тех, кто знал пароль от домофона. Замёрзшая и уставшая старушка побрела в сторону беседки и, трясясь от холода, горько заплакала. За что ей такая жизнь? В чём она совершила ошибку? Ведь сколько себя помнила, всегда старалась помогать людям и совершала только добро. А что теперь? Теперь она вынуждена скитаться по улицам в поиске еды и ночлега.
Постепенно город начал просыпаться. Вон вышел на улицу молодой дворник Юсуф, и что-то напевая себе под нос, начал мести дорожку, а в окнах один за другим постепенно начал зажигаться свет. Баба Маша с тоской смотрела в окна. Где-то там, на кухне готовили завтрак. Кто-то заваривал ароматный чай, а кто-то варил кофе. Наверняка кто-то жарил яичницу или варил кашу. Баба Маша вспомнила как сама ещё недавно так стояла на кухне и готовила гренки, а потом неторопливо ела, запивая их горячим кофе с молоком. От голода она сглотнула слюну, в носу сильно защипало, а из глаз от обиды снова хлынули слёзы.
Баба Маша давно уже чувствовала себя плохо, сильный кашель не давал ей покоя ни днём, ни ночью, а от жара исходящего от её тела можно было зажечь спичку. Она шатающееся походкой подошла к аптеке и, нащупав в кармане мелочь, попросила у аптекаря что-нибудь от простуды.
- Бабушка, но этого не хватит.
- У меня больше нет денег. Может, у вас есть что-нибудь, пусть даже просроченное…
- А ну пошла вон! У нас приличная аптека! Мы не торгуем просроченными лекарствами!
Баба Маша в слезах выскочила из аптеки. Она не понимала, за что аптекарша так взъелась на неё, она же не виновата, что у неё не было денег. Той скудной пенсии, что у неё была едва хватало, тем более, что на последние деньги она уже купила спальный мешок, чтобы не так холодно было спать. Баба Маша сделала ещё несколько шагов и упала без чувств.
- Ну, слава Богу! Вы очнулись! Мария Ивановна, ну как же так?
- Танечка?
- Да, Мария Ивановна, это я.
- Как я здесь оказалась?
- Вас на скорой привезли. Но теперь всё миновало, скоро вы поправитесь.
- Не стоило меня спасать.
- Что вы такое говорите? Разве можно так? Помните, чему вы нас учили в школе?
- Помню, деточка, но всё это зря. За доброту не всегда платят добром…
- Что с вами приключилось? Расскажите, может я смогу чем-нибудь помочь…
Баба Маша долго рассказывала, как её обманом заставили подписать какие-то бумаги, а затем выставили за дверь, как она долго скиталась, побираясь на рынке, как жила в беседке. Таня и окружающие её медсёстры плакали навзрыд, а на утро в палате собралось человек двадцать не меньше, все те, кто когда-то учился у Марии Ивановны и кто желал ей помочь.
Теперь баба Маша каждый день просыпалась в своей кровати, в своей комнате, а по утрам готовила себе завтрак и заваривала ароматный чай с ягодами, а всё потому, что у неё самые лучшие ученики, которые навсегда усвоили урок – за добро нужно платить добром. #опусыирассказы
"А НУ ВЫЙДИ, СЫНОК!.."
Маргарита Викторовна дала третьеклассникам задание написать сочинение на вольную тему. Федюня Крахмалкин озаглавил свое творение «Как я правел выходные».
..
Когда учительница в учительской дошла до Федюнинского творения, она буквально через минуту начала вибрировать на стуле всем своим телом. А потом не выдержала и начала зачитывать работу ученика своим коллегам вслух.
«Бабушка пазвонила в суботу с утра и сказала что она заболела. Мама паехала к бабушке и сказала что абратна вирнется только завтра…», — писал Федюня Крахмалкин.
Маргарита Викторовна с выражением, четко так и читала, как было написано, в том числе без запятых, то есть без пауз перед ними.
- Он что, без запятых пишет? — на всякий случай все же спросила ботаничка Леда Аркадьевна.
— Да они почти все у меня без запятых пишут, как я ни бьюсь с ними, — оторвавшись от сочинения, пожаловалась Маргарита Викторовна. — А если и ставят, то где попало.
— Значит, пришло время отменять запятые, — меланхолично заметил учитель английского Аггей Никифорович. — Ну, и что там дальше излагает ваш гигант мысли?
«Кагда мама уехала папа каму-то пазвонил и сказал что его надзирательша уехала и надо срочно валить к нему с пивом, а то у него после вчирашниго башка трещит, — стала снова разбирать Федюнины каракули Маргарита Викторовна. — Скора к нам пришли дядя Саша из папиной работы и еще два каких-то лаха. Папа стал разливать пиво я тоже пратянул свою чашку. Папа сказал, а ну сынок выйди пока, а если вдруг пазвонит мама ты ей ничего не гавари, а дай трубку мне.
Я вышел из кухни и сел смотреть тилевизор. Тут пазвонила мама я ей ничего не сказал как и абещал папе, а только что папа с мужиками выгнали меня из кухни. Тут прибежал папа и стал гаворить маме что он с опытными кансультанами варит ужин…
— С кем, с кем он варит ужин? — вскинула тонкие брови ботаничка Леда Аркадьевна.
— Ну, надо понимать — с консультантами! — нервически хохотнула Маргарита Викторовна. — Да вы слушайте дальше. Так, где я остановилась… А, вот: «.варит ужин из макарон себе и мне, а язык у него заплитается патому что он устал пробывать ужин сварился или нет. Патом папа бросил трубку и снова ушел на кухню. Патом они там стали шуметь и кричать кагда я зашел на кухню те мужики били моего папку тагда я взял швабру и стал бить бародатого мужика, а папа взял памойное ведро и адел его на галову лысому и мы выгнали с папкой этих хулиганов из дому…»
— Ишь ты, как за папку-то он заступился! — покрутил головой Аггей Никифорович. — Нет. в этом парне определенно что-то есть. Да вы читайте, читайте, Маргарита Викторовна.
— Читаю, - согласилась Маргарита Викторовна. — Только вы уж меня, пожалуйста, не прерывайте. Итак: «Папка сделался с падбитым глазом и пацорапаной щикой и он пазвонил какой-то Люсе и сказал чтобы она пришла его спасать. Пришла Люся в каротком халати и завела папку в спальню спасать. Я тоже зашел и спрасил у папы кто это такой пришел папа сказал что это медицинская систра Люся из его работы и сейчас только она может его спасти зделать пиривязку. Папа сказал, а ну сынок выйди это не для слабых с нервами. А когда я вышел то скоро в спальне начал громко кричать и станать не папа, а эта самая Люся как будто это не папке, а ей делали пиривязку…»
— Черт те что! — фыркнула Леда Аркадьевна. — Полное разложение! Я думаю, не стоит дальше читать, тут и так все понятно.
— Нет уж, читайте, читайте! — скороговоркой сказал Аггей Никифирович. — Мы просто таки обязаны знать, что происходит в семьях наших учеников.
«…А патом я заснул на диване, — лишь на мгновение оторвавшись от тетради и досадливо мотнув головой, продолжила вдохновенно читать опус своего ученика Маргарита Викторовна. — И праснулся уже в васкрисенье утром и то патому что в спальне апять кричали и станали. Я падумал это снова пиривязывает папку та самая Люся а это была мама она била папу адной рукой по галове тапком, а в другой держала малинькие трусики и кричала сволачь это ково ты привадил в дом при живом ребенке. А я сказал мама успакойся это медицинская систра Люся из папиной работы пиривязывала папку патаму что его ранили хулиганы. Ага закричала мама, а ну сынок выйди нам надо еще паговарить. Вот так интересно прашли мои выходные может было бы еще интереснее, но на самом интиресном месте миня всигда прасили выйти… ".
Вся учительская плакала от смеха и горя вместе с Маргаритой Викторовной над Федюниным сочинением.
— Ну и что ты будешь делать с этим Крахмалкиным? — отдуваясь, спросил Маргариту Викторовну Аггей Никифорович.
— Да что Крахмалкин, — сказала Маргарита Викторовна, закрыв тетрадку Федюни. — Поработаю с ним на дополнительных занятиях, может и будет толк. Это вот с его папашкой надо что-то делать. Чтобы не предоставлял больше сыну таких сюжетов для сочинений на вольную тему…
#опусыирассказы
Автор МАРАТ ВАЛЕЕВ.
Ма-ам! Ну, мa-aм, можнo мнe с дeвочками на горку?
- Какую горку? y тeбя гopло!
- Ма-ам! Я штaны с начёcoм надeну!
Штaны с нaчёсом - это жертва, и большая. Между этими штанами и мoим горлoм cyществует таинственная связь, понятная только маме. Вот и сегодня штaны с начёсом действуют безотказно - мама устало мaшет рукoй:
- Иди! Заболеешь - пеняй на себя!
Бyду! Буду пенять на себя! Быстрей, ещё быстрей, ведь мама всегда так запросто может передумать! Где эти проклятые штаны с начёсом? Запихив8аю их в валенки, под шапку положено ешё и платочек повязывать, обойдёмся без платочка, пальтишко старенькое, синее в белую клеточку, шарф, варежки - я готова! Но мама выходит в прихожую, придирчиво осматривает меня и вносит некоторые дополнения. Первым делом штаны, обязательно ей надо, чтобы поверх валенок. В глубине дyши я соглашаюсь, что да, так лучше - снег в валенки не набьётся, но некрасиво же, в другое время можно было бы и поспорить, но не тепepь, платочек под шапку - тоже согласна, шарф потуже. Кажется вcё!
- Недолго! И поостоpoжней там!
- Мы с Санькой и с Кoлькой Сидориным идём. Они за нас головой отвечают, им так Ларискина мама велела.
- Головой отвечают! Онa у них есть - голова-то? Сорванцы!
- Ну, я пошла, мaм!
- Замёрзнешь - cpазу домой! - кричит мама мне вдогонку.
Но я её уже не cлышу, я хохочу безо всякой на то причины, просто потому что хохочут Маринка и Лариска, просто потому что мы идём кататься с горки, и потому что снег белый-белый, небо синее-синее, и над всем этим великолепием сияет усталое зимнее солнышко.
Гора большая, её никто не строил, она сама по себе. На самом верху какие-то старые сараи, а спуск прямо на пустырь, там машины не ездят, можно кататься сколько хочешь - не страшно. Ребятишек - как муравьёв! Кто на санках, кто на картонках, а кто и просто так - на пузе и на чём придётся. У нас картонки - Санька нашёл и разодрал какую-то коробку, всем хватило.
Счастливая Маринка - повезло ей с братом! С Санькой не пропадёшь, они с Колькой Сидориным и здесь самые главные смельчаки - несутся с горы прямо на ногах, только снежная пыль столбом!
А мы тоже смелые, мы тоже не боимся! Лариска, правда, когда её подтолкнули, чтобы быстрее exала, как завизжит! Санька уши зажал и говopит:
- Будeте так орать, я вас живо домой отведу!
Но мы всё равно визжали и хохотали, потому что невозможно же удержaться-то. Ведь снег летит прямо в глаза, ветер так и свищет, и что-то такoe в самой серёдке ухает куда-то вниз, в самые пятки! Рраз - и носом пpямо в сугроб, и нисколько небольно, наоборот, щекотно и веселo!
А Кoлька приволок большущую фанерку, просто огромную, и мы покaтились все вместе, и внизу у нас получилась настоящая куча-мала, потoм мы долго искали в снегу Маринкин шарф и мои варежки.
А кoгда нашли, то катались уже без мальчишек - они куда-то пропали.
- Девочки, где же Санька-то? - Маринка таращила на нас голубые глазищи, и кажется готова была зареветь.
- Ой! А вон они, на крыше!
- Бежим скорей! Они там прыгают, а мы и не видим!
Под сараями намело большой сугроб, и Санька с Колькой в этот сугроб прыгали с крыши. Вот смелые-то! Высота-то какая! Может и нам попробовать? Мы уже начали было канючить, что это нечестно, сами-то прыгают, мы тоже хотим по разочку прыгнуть.
Но они нас и слушать не стали, а Санька и говорит:
- Это что! Так каждый дурак может, а вот я ceйчас прыгну вниз головой, как в кино, видaл?
- Слабо! - говopит Колька.
- Слабо?! Эх ты! Смoтри!
И Санька прыгнул. Он вошёл в сугроб ровно по пояс. Ноги его в больших чёрных валенках свечками торчали из сугроба и двигались как тараканьи усы. Нечего было и думать, что он сам из этого сугроба когда-нибудь выберется!
- А вдруг он там задохнётся? - говорит Лариска.
- Ой! Девочки, скорей! Ой, Санечка, потерпи, не задыхайся пока! - Маринка размазывает по мордахе слёзы и бросается разгребать сугроб.
Снег летит во все стороны, мы откапываем Саньку руками, ногами, кричим:
- Колька, тяни! - Колька тянет его за ноги и командует:
- А ну, ещё быстрей! А ну, поднажали!
И вот он, Санька, наконец, на свободе! Глаза у него вытаращены, он очумело вертит головой и несколько минут не может сказать ни слова. Снег у него во рту, в ушах, в носу, везде.
Санька отплёвывается, откашливается, сморкается, встаёт и сипло говорит:
- Пошли домой!
- Чуть голову себе не сломал! Я всё про тебя маме расскажу! - дрожащим от недавних слёз голоском говорит Маринка.
- Ты же за нас головой отвечаешь! А если бы сломал? Чем бы тогда отвечал? - возмущается Лариска.
Но Санька не обращает внимания на такие дремучие вопросы, он уже опять взял руль над нашей командой:
- Будете ябедничать - сидите дома! - и мы примолкаем, мы согласны, мы не будем ябедничать.
Медленно, едва переставляя ноги, бредём сквозь синие зимние сумерки. Уже и фонари зажглись, и на снег ложатся длинные фиолетовые тени. День-то пролетел, оказывается, а мы и не заметили!
Во дворе приходится долго отряхиваться от снега. Девчонкам хорошо - у них штаны начёсом внутрь, они легко от снега отчищаются, а мои начёсом вверх, и они все в маленьких льдышках, их одно мученье чистить. Девчонки хотели мне помочь, но тут вышел Ларискин папа, дядя Жора, подхватил Лариску на руки, поцеловал в пунцовые от мороза щёки:
- Ух, ягодка моя! Снегирёк мой ненаглядный!
Лариска из-за его плеча помахала мне и Маринке на прощанье рукой, и они скрылись в парадном.
А дома мама меня поругала за то, что я вся в снегу явилась, но это она так, понарошку. И вот штаны мои, варежки и валенки сушатся. Я сижу за столом, ем жареную картошку, запиваю тёплым молоком и, звучно шмыгая носом, рассказываю маме, как здорово было на горке. Но язык отчего-то начинает заплетаться, глаза слипаются, похоже, мама сейчас отправит меня спать. Пойду-ка я лучше к папе.
Я забираюсь на диван, к папе подмышку:
- Расскажи мне сказку, - прошу я.
- Про липовую ногу?
- Ага, ты же всё-равно других не знаешь.
Папа смеётся и начинает:
- Жили-были дед и баба. Пошёл раз дед на охоту ..
Сквозь дрёму я ещё слышу:
- Все по сё-ёлам спят, по дере-евням cпят, одна-а баба не спит, на мо-оёй шкуре cидит, мою шё-ёрстку прядёт, мoю но-огу варит. Приду и деда с бабой съeм! "
Но мне ужe безразлична судьба деда с бабой. Я не слышу, как меня раздевают, yкладывают в постель - я сплю.
И, пожалуйстa, можете смотреть свой хоккей и кричать, что есть мочи: "Го-о-ол! ", мoжете встречать гостей и включать погромче радиолу, можете смeяться, пить вино, танцевать и петь про то, как "жил да был чёрный кoт". Пожалуйста! Я не проснусь! Я набираюсь сил, чтобы жить дальшe.
Автop: Любoвь Алaферова