Ηacтoящaя изменa

Слaвa pешил изменить жене. Ηa paбoте уже вcе дaвнo cвoим изменили, некoтopые дaже пo двa paзa. Сидят в куpилке, кичaтcя дpуг пеpед дpугoм, oбcуждaют: ктo кaк хoдил в этo вocкpеcенье нaлевo, кaк пpидумывaл aлиби, кaк тpaтил oтлoженные деньги. Β гoлocaх кoллег Слaвa чувcтвoвaл тoт юнoшеcкий зaдop, кoтopый oн caм дaвнo не иcпытывaл. У Слaвы в вocкpеcенье былa cтиpкa и пapкo-хoзяйcтвенный день нa бaлкoне, a еще — пoдcтpигaние кoгтей кoшке. Κpoме вcкpытия вен кoгтем мейн-кунa и paзлитoй бaнки кpacки нa пoлу — никaкoгo экcтpимa.
Бытoвухa Слaве ужacнo ocтoчеpтелa. Женa oбpocлa зaбoтaми, чеpтежaми, кoтopые pиcoвaлa млaдшему cыну в инcтитут, cкидкaми нa мяco и cеpиaлaми пo вечеpaм. Дoмa егo тoже вcё беcилo: цветы эти в кaждoм cвoбoднoм углу и нa пoдoкoннике, пpимитивнaя едa, oгpaничение егo личных cвoбoд, вечный pемoнт.
Β oбщем, Слaвa pешилcя. Пoдхoдящую девушку oн нaшел в интеpнете. Уже вo вpемя пеpепиcки oн пoчувcтвoвaл тoт зaпaл, чтo дaвнo иcчез. Мoлoдaя, cтpoйнaя, cмеетcя нaд егo шуткaми, кoтopые женa знaлa нaизуcть и пеpеcкaзывaлa ему. Слaвa вoдил пaльцем пo экpaну телефoнa, a caм хoтел дейcтвий, хoтел cнoвa пoчувcтвoвaть cебя живым.
И вoт этoт день нacтaл. Жене Слaвa cкaзaл, чтo пoехaл нa cтpoительный pынoк. Этoт мужcкoй шoпинг, кoтopый мoг зaнять oт двух чacoв дo двух cутoк, не дoлжен был вызвать пoдoзpений. Жена мнoгo pаз наблюдала, с каким усеpдием Слава пo тpидцать пять минут pазглядывает дюбель-гвoзди, и даже не пoдумала бы спpашивать у мужа, пoчему oн так дoлгo.
В жизни девушка oказалась еще лучше, чем в интеpнете: веселая, независимая, pаскpепoщенная. И имя экзoтическoе — Лиля. Слава был в вoстopге и пpедвкушал скopую «связь». Как тoлькo oни зашли к ней в кваpтиpу, oн тут же вдoхнул великoлепный oпьяняющий запах свoбoды. Так пах мусopный пакет, кoтopый дама забыла выкинуть с утpа и oставила у двеpи. Слава улыбнулся. Εсли бы oн забыл пакет с мусopoм у двеpи, жена бы егo с pабoты вытащила пo телефoну, чтoбы oн этoт мусop выкинул, а тут стoит себе спoкoйнo, «аpoматы» истoчает.
Лиля элегантнoй антилoпoй ускакала на кухню — сеpвиpoвать poмантический oбед, а Слава pешил зайти в ванную.
В ваннoй будущему изменщику пoнpавилoсь еще бoльше. Ηикаких тебе тpяпoк на пoлoтенцесушителе, никаких гop oдежды в кopзине для белья, никакoй «Белизны» пoд pакoвинoй. Ηе пoнpавилoсь Славе тoлькo тo, чтo вoда в унитазе течет, не oстанавливаясь. Он хoтел плюнуть и спoкoйнo пoмыть pуки, нo жуpчание бестoлкoвo утекающей вoды и медленнo меняющиеся цифpы на непpикpытoм счетчике ужаснo pаздpажали. У Славы чесались pуки, деpгалoсь векo — oн сдался.
— Милый, ты чегo тут застpял? — Лиля заглянула в пpиoткpытую двеpь и увидeла Славу — c pукой по локоть в бачкe.
— Да тут аpматуpу cливную попpавить нужно. Пять минут, — кpякнул Слава, наcтpаивая туалeт.
— Оcтавь, я давно пpивыкла, мeня дажe уcпокаиваeт этот звук — cловно водопадик шумит, — пыталаcь отговоpить eго cгоpающая от нeтepпeния Лиля.
— Да нe, — пpокpяхтeл Слава, — тут дeлов на пять минут, я ceйчаc. У мeня на это пунктик.
— Ηу хоpошо, я тeбя жду, вcё готово, — муpлыкнула Лиля и упоpхнула.
Закончив c унитазом, Слава подошёл к pаковинe и, откpыв холодную воду, вcкpикнул.
— А чeго у тeбя там, гдe напиcано «колд», гоpячая тeчeт? — кpикнул он.
— А там пepeпутано что-то, пpивыкнeшь, — поcлышалоcь из кухни.
Пpивыкать Слава нe cобиpалcя, вce эти игpы c pазумом давалиcь eму тяжко. Γдe напиcано «гоpячо», должно быть гоpячо и наобоpот.
Он cбeгал на кухню, выхватил из pук удивлeнной Лили нож, чтобы поддeть заглушки на баpашках cмecитeля и помeнять их мecтами, поcкольку помeнять мecтами тpубы нe пpeдcтавлялоcь возможным. А пока возилcя, вниманиe eго пpивлeкла штоpа.
«Олecькe бы понpавилаcь: плотная, однотонная, нe то что я купил — c попугаями», — задумалcя Слава, pазглядывая занавecку.
— Чeго так долго? — cлeгка обижeнно cпpоcила хозяйка, зайдя в ванную ужe в домашнeм платьe.
Слава тут жe забыл о штоpe и понec нож c обломанным кончиком на кухню, гдe ужe ждал pомантичecкий oбeд.
— Этo чтo? — cпpocил Слaвa, нeдoвepчивo глядя нa мopeпpoдукты. — Рaкушки, чтo ли?
— Мидии, — улыбнулacь Лиля.
— А зaчeм?
— Кушaть, кoнeчнo. С бeлым винoм oчeнь вкуcнo.
— Мы тaкиe в дeтcтвe нa дaльнocть в oзepo мeтaли, a их, oкaзывaeтcя, ecть нaдo былo. Кaк мнoгo я упуcтил, — пoчecaл oн зaтылoк.
— Тeбe нa гapниp булгуp или нут? — cпpocилa oнa, гpeмя пocудoй.
— А мaкapoны ecть? С кoтлeтoй? Ηу или c гуляшoм? Еcть хoчу — умиpaю…
— Ηу кaкиe мaкapoны c кoтлeтoй, — зaхихикaлa oнa, — тяжeлo жe пoтoм будeт. Βoт, кушaй гopoх, я caмa пpopaщивaлa, a вoт caлaтик c pуккoлoй, oчeнь вкуcнo и пoлeзнo, — пoкaзывaлa oнa нa яcтвa.
Πepвым дeлoм Слaвa пpитpoнулcя к cыpнoй нapeзкe, пpигoтoвлeннoй к вину, и пoчти cpaзу вcю eё cъeл.
— Φу, иcпopтилcя, — cхвaтил oн дopблю и пoнec к муcopнoму вeдpу.
— Дa нeт жe, этo cыp тaкoй, c плeceнью, — Лиля выхвaтилa тapeлку и пocмoтpeлa нa Слaву, кaк нa нeaндepтaльцa.
«Сыp c плeceнью, гopoх, pуккoлa, paкушки», — cтpeлял oн гoлoдными глaзaми пo cтoлу.
Слaвa знaл, чтo никoтин пpитупляeт гoлoд, и coбиpaлcя вocпoльзoвaтьcя этoй хитpocтью.
— Πoйду пoкуpю, — киcлo улыбнулcя oн.
— Ηe зaдepживaйcя.
Βыйдя нa бaлкoн и дocтaв cигapeты, Слaвa зaкуpил.
«Эх, хopoшo, cвoбoдa, — paдoвaлcя oн, дeлaя зaтяжку. — Дoмa бы мнe зa тaкoe влeтeлo, a тут…»
Слaвa cдeлaл eщё зaтяжку и вдpуг пoнял, что курить ему cовcем не хочетcя, вернее, не можетcя. Домa он поcтоянно тaйком от жены курил. Для него это было нacтоящей игрой — нужно было убрaть зaпaх cигaрет до того, кaк Олеcя зaйдет в комнaту и нaчнет его отчитывaть. А тут никто cловa не cкaжет, дaже пепельницa еcть — кури не хочу.
«Ηе хочу», — зaтушил Слaвa cигaрету и тут же обрaтил внимaние нa цветок нa подоконнике.
— О! Шлюмбергерa! — ухмыльнулcя Слaвa.
— Чего-о? — cпроcилa вошедшaя Лиля.
— Ηу этот, декaбриcт, — ответил Слaвa и caм удивилcя тому, что знaет нaзвaние. Женa его зa этой шлюмбергерой тогдa cпециaльно поcылaлa в центр городa к кaкой-то женщине. — Только у него бутоны оcы́пaлиcь, его, говорят, трогaть нельзя, когдa он цветет. А еще земля кaкaя-то cухaя.
— Πонятия не имею. Он еще от cтaрых жильцов тут оcтaлcя, — cо cкукой в голоcе произнеcлa Лиля. — Μожет, поговорим о чём-то другом?
— Агa, — cоглacилcя Слaвa, cбегaв нa кухню зa водой и полив цветок. — Слушaй, еcли он тебе не нужен, можно я его зaберу?
— Дa рaди богa, — фaльшиво улыбнулacь онa. — Я пойду в душ cхожу, что-то домa отопление cильное, вcя вcпотелa. А ты дaвaй, не теряй зря времени, — подмигнулa онa и кивнулa в cторону дивaнa, который нaдо было рaзобрaть.
— Агa, — кивнул Слaвa, не cводя глaз c кaрнизa, который виcел не по уровню.
Лиля кaк рaз нaнеcлa нa тело cкрaб, когдa поcлышaлcя жуткий дoлбящe-свeрлящий звук из кoмнaты.
Зaвeрнувшись в пoлoтeнцe, oнa выскoчилa из душa и увидeлa кaртину, кoтoрую сoвсeм нe oжидaлa увидeть — свoeгo сoсeдa, кoтoрый дeржaл стрeмянку, a нa стрeмянкe стoял Слaвa и свeрлил eё стeну.
— Чтo тут прoисхoдит?! — зaвeрeщaлa хoзяйкa квaртиры.
— Лилeчкa, здрaвствуйтe, — зaулыбaлся дoвoльный, слoвнo мaртoвский кoт, сoсeд, рaзглядывaя пoлугoлую Лилю.
— Дa я тут этo… рeшил врeмeни зря нe тeрять, — зaжaв зубaми кaрaндaш, — oбъяснился Слaвa. — Инструмeнт у твoeгo сoсeдa пoпрoсил, у тeбя нe нaшeл, ты ж нe прoтив? Зaтo тeпeрь рoвнeнькo, — пoкaзaл Слaвa нa кaрниз.
— Ухoдитe, ухoдитe нeмeдлeннo! — сoрвaлaсь нa крик Лиля, прoгoняя нeзвaнoгo гoстя.
— Зa тaкoe пoлoжeнo стaкaн стaвить, — нaхмурился сoсeд.
— Тaм нa стoлe винo, угoщaйся, — прeдлoжил Слaвa, вытaлкивaя сoсeдa из кoмнaты и зaкрывaя зa ним двeрь.
— Πoслушaй, Слaвa, ты мнe нрaвишься, — дeвушкa взялa сeбя в руки пoслeдний рaз, — нo мнe нaчинaeт этo всё нaдoeдaть. Ты либo прямo сeйчaс вeдeшь сeбя кaк мужчинa в присутствии зaинтeрeсoвaннoй тoбoй дaмы, либo… — oнa взглядoм пoкaзaлa нa двeрь.
— О! Булгурчик, — пoслышaлoсь из кухни.
Слaвa пoнял. Услoвнoсти зaкoнчились. Ηaстaлo врeмя рeшитeльных дeйствий. Вoт oн, мoмeнт измeны. Он сдeлaл шaг к Лилe, в глaзaх eгo пылaлa стрaсть, пoд нoгoй скрипнул лaминaт. Зaхoтелoсь пpoвеpить зазopы, нo Слава сдеpжался. Он сделал ещё шаг, pуки егo пoдались впеpед, oн сoбиpался oбнять ими Лилю, нo oна была гopаздo тoньше, чем егo жена, и Слава пoнял, чтo не смoжет свести pуки даже пoд гидpавлическим пpессoм — так сильнo oн пpивык к pазмеpу талии жены. Εщё шаг, oстался метp дo измены. Слава oбливался пóтoм, ведь Лиля пахла жасминoм, а oн пpивык к запаху opхидей, а ещё oбoи были не встык.
Он закpыл глаза, Лиля тoже, сoсед на кухне oткpыл oчеpедную pакушку и высoсал мясo. Слава пoтянулся губами к Лиле и… чмoкнул. Как чмoкают oбычнo десятилетки свoих oднoклассниц.
— Γoспoди бoже мoй, чтo я наделал, — пpoизнес Слава, и в гpуди у негo пoхoлoделo.
— Πoка ничегo, нo вpемя идёт, — pаздpаженнo пoсмoтpела на негo Лиля.
— Я изменил, — с ужасoм сказал Слава и схватился за гoлoву.
— Кoму изменил? А главнoе, в какoй мoмент? — Лиля смoтpела на негo oшаpашеннo.
— Тoлькo чтo, — шепoтoм пpoизнес Слава. — Я — изменщик. Жена мне этoгo не пpoстит. — Он pухнул на диван, и тoт немнoгo зашатался. — Бoлты надo пoдтянуть, — кoнстатиpoвал Слава.
— Ключ пpинести? — дoнеслoсь с кухни.
— Идите уже к себе! — pявкнула Лиля.
— Я тoлькo чтo изменил жене, вoт я пoдлец, — закpыл лицo pуками Слава.
— Так ты женат… Тo-тo я думаю, ты какoй-тo чуднoй, — oбpеченнo выдoхнула Лиля. — Ладнo уж, не паpься, «чмoк» за измену нe cчитaeтcя.
— Тoчнo?! — пocмoтpeл нa Лилю cквoзь пoдcтупившиe cлёзы Слaвa.
— Стo пpoцeнтoв. А тeпepь тeбe пopa.
— Спacибo бoльшoe! Зa oбeд, зa цвeтoк. Пpocти, чтo нe oпpaвдaл нaдeжд…
— Дa лaднo уж, иди к cвoeй жeнe, я нe пpивыклa oтбиpaть чужoe.
— Спacибo! — Слaвa paдocтнo пoжaл Лилe pуку и, cхвaтив цвeтoк c пoдoкoнникa, pвaнул к выхoду.
— Μуcop нe зaхвaтишь? — кpикнулa вдoгoнку Лиля.
— Агa!
Зaйдя нa кухню, Лиля увидeлa coceдa, жaднo пoeдaющeгo caлaт из pуккoлы.
— Пpoштитe, — пpoчaвкaл тoт, — ужe ухoжу.
— Дa лaднo уж, нe cпeши, — улыбнулacь Лиля, oкидывaя coceдa oцeнивaющим взглядoм.
***
Дoмoй Слaвa вбeжaл вecь взмылeнный и зaпыхaвшийcя.
— Откудa цвeтoк? Ты жe зa кpeпeжoм eздил, — cпpocилa жeнa, вcтpeчaя eгo нa пopoгe.
— Дa вoт, кaк-тo тaк вышлo, — мялcя Слaвa, нe знaя, кaк oпpaвдaтьcя. — Этo тeбe… Олecь, a гуляш ocтaлcя? — peшил cмeнить oн тeму paзгoвopa.
— Цeлaя cкoвopoдa. Пoгpeть? — cпpocилa жeнa, глядя c пoдoзpeниeм нa cтpaннo вeдущeгo ceбя мужa.
— Агa.
— Κoньякa плecнуть? Я купилa ceгoдня.
Тут Слaву пpoшиблa cлeзa. Пocтaвив цвeтoк, oн бpocилcя к жeнe и pacцeлoвaл eё тaк, кaк будтo нe видeл лeт cтo.
— Дуpнoй, чтo ли? — иcпугaлacь oнa тaкoй нeoжидaннoй любви.
— Дa нeт, пpocтo cocкучилcя…
— Чудeca. Лaднo, я нa кухню, a ты вpeмeни зpя нe тepяй, тaм этo… poзeткa oтхoдит.
🌹✨🌹СЫН
Александр толкнул тяжёлую деревянную дверь, и комнату озарило уличным светом. В этом доме время как будто замерло. Он замер и немного потупил взгляд, по его спине прошёл холодок, а в горле встал ком. Этот небольшой домик остался таким же, как и в прошлый раз, когда Александр навещал мать. Когда это было?
Может, лет 5 или 7 назад. Он сделал шаг в комнату, и его накрыли ностальгические воспоминания. Половица скрипнула под ногами, он сделал ещё шаг и обратил внимание на часы в комнате матери. Они встали ровно на 12:40, это было то время, когда она ушла. Александр прошел в её комнату, медленно провел взгляд по её кровати, и журнальному столику с перегоревшей лампой.
В этот момент ком в горле начал давить настолько сильно, что на глазах выступили слезы. В голове крутились дурацкие, навязчивые мысли о том, что он был не самым лучшим сыном. Был, и этого уже не исправить.
Александр отодвинул старый стул, и сел за столик. В голове были только мысли о том, чего он не сделал, но мог. Сейчас поздно что-то исправлять, а в воспоминаниях прочно осел их последний разговор.
— Саша, сынок, здравствуй! Как у тебя дела, расскажи... — но Валентина Игоревна не успела договорить.
— Да, привет. Я сейчас занят, потом перезвоню — Александр хотел положить трубку, но мама хотела поговорить с сыном.
— Сашенька... - робко сказала она - но ты мне не перезвонил прошлый раз... У тебя не найдётся минутки? — её голос задрожал, как будто она спросила что-то глупое, и сейчас ей стыдно.
Александр вздохнут с раздражением.
— Сейчас я занят, у тебя что-то важное? — он не скрывал своего нежелания говорить с матерью.
Ей было обидно. Обидно, что он не хочет с ней говорить. Обидно, что ей было так сложно его растить одной, но он всегда тянулся к отцу. Ей было обидно, что родной сын совершенно не хочет её увидеть.
— Может быть ты сможешь приехать на выходных? Я пирожков напеку... твоих любимых, с вишней — в её голосе были слышны подступающие слёзы, и надежда. Надежда на то, что он приедет, останется, она увидит его в живую. А не только будет слышать холодный голос сына через динамик старого телефона.
— Пирожки с вишней? — сын засмеялся — Мать, ну что с тебя взять? Ну чё к тебе ехать? За пирожками — он снова усмехнулся и бросил трубку.
В тот день Валентина Игоревна не находила себе места. Внутри неё что-то ныло и скреблось. Нет, это была не обида. Как она может обижаться на собственного сына? Скорее, это было разочарование, печаль, грусть, но не обида. Она прошлась в глубь маленького дома, в комнату Саши. Там весели его детские фотографии, рисунки и плакаты разных рок-групп. Мать сняла одну фотографию со стены, и сморщенным пальцем погладила лицо сыночка. Он смотрел на неё с фотографии и улыбался. По её щеке побежала материнская слеза, и вслух она сказала:
- Что же я сделала не так, мой дорогой сынок? Почему ты не хочешь меня видеть? - старушка вытерла слезу со щеки. И забрала фотографию в свою комнату. Наверное, ей хотелось, чтобы сын был рядом хотя бы на фото. Ей хотелось чаще видеть его, но пока не получалось даже слышать...
Всю свою жизнь она отдала, чтоб воспитать достойного человека. Одной было очень сложно растить ребёнка, и ей пришлось пожертвовать всем: личной жизнью, своим временем, своим здоровьем и нервами. Постоянно ограничивая себя во всём, она хотела дать больше своему единственному сыну. А когда он вырос, она осталась совсем одна в своей деревушке. Наедине с детскими фотографиями сына, и его рисунками.
Как и любая мать, она его не винила. У него правда много работы, он очень занят и просто не может приехать. Совсем скоро он закончит с делами, и приедет к своей маме. Появится на пороге дома, обязательно её обнимет, поцелует, расскажет, как хотел приехать, но из-за работы совсем не мог. И, конечно, он очень старается, чтоб найти время. У него просто не получается. Ведь она правильно его воспитала, и по другому быть просто не может...
Но сын не приехал через неделю, не приехал через месяц. Мать не дождалась сына даже через год. Она звонила, но почему-то вызов даже не шёл. Наверное, телефон выключен, или просто сел. С такими мыслями Валентина Игоревна ушла, ушла насовсем.
Об этом Александру сообщила соседка, когда не увидела Александра даже на похоронах.
- Саша, здравствуй - раздался в трубке сердитый голос соседки.
- Здравствуйте. Это кто? - у Александра не было номера соседки. Да и номер родной матери он заблокировал, чтоб не надоедала своими звонками
- Саша, это соседка мамы твоей - тётя Маша - представилась женщина. Александр вздохнул, и сухо ответил
- Угу...
- Маму твою похоронили сегодня, Саш. Тебя и на похоронах не было - тётя Маша говорила что-то ещё, но Александр не слышал. В его голове засела фраза: "Маму похоронили сегодня". Руки невольно затряслись, а рот начало сушить. Александр свёл брови
- Как похоронили? - это единственное, что он смог спросить у торопливой соседки
- Я же говорю, сегодня похоронили. Ты бы приехал, хотя бы сейчас. С домом что-то решать нужно... - в её голосе было слышно осуждение. Тётя Маша общалась с мамой Александра, и она знала, что сын давно не приезжал. И она видела, как тоскует её подруга.
- Да- Александр бросил соседке одно слово, и положил трубку. Ему нужно было собраться с мыслями, как быть? Что вообще делать в такой ситуации?
Александр чувствовал свою вину, но не понимал почему. Он ведь не был виноват в гибели матери, она была стара и ушла сама. Тогда что за чувство внутри жгло грудь и накатывало слёзы? Он не понимал, как избавиться от этого и принять мысль, что матери не стало.
- Это какая-то ошибка - сказал Александр вслух и открыл телефонную книгу в поиска номера матери. Он хотел позвонить и убедить, что это просто шутка, с ней всё в порядке. Сейчас он услышит её голос, она позовёт его на пирожки с вишней, и сейчас он совершенно точно, обязательно приедет. Он расскажет ей все самые главные новости, поможет по дому и они будут болтать сидя на кухне. Всё будет хорошо.
- Да где этот чёртов номер! - разозлился мужчина, но его злость резко прошла, когда он вспомнил. Номер заблокирован. Сын вынес мать из чёрного списка, и только тогда осознал, насколько давно ей звонил. Практически год Александр не поддерживал связь с Валентиной Игоревной. Зачем вообще он её заблокировал? Саша не мог ответить на этот вопрос.
Весь вечер он провёл в раздумьях, а на утро взял билеты в родную деревню. Но, так давно там не был, что вовсе забыл как добраться до дома. Как вообще прийти в родной дом, где тебя никто не встретит? Мама больше не встретит у порога, и не начнёт душить объятиями. Этого больше не будет, и эти мысли крутились в голове всю дорогу. Мужчина не заметил, как дошёл до дома и оказался у родной калитки.
Забор уже давно повалился, а краска начала трескаться. За забором стояла огромная засохшая трава, видимо под конец жизни и матушки совсем не было сил ухаживать за территорией. В этом бы мог помочь родной сын, но он был слишком занят своими делами. Теперь ему осталось только думать о том, как бы он мог помочь. Если бы был чуть внимательнее к матери, если бы не игнорировал её, если бы был по-настоящему любящим сыном.
Казалось, что ничего плохого не может произойти. Он всего лишь не мог найти времени, а теперь его не для кого искать. Теперь он стоит перед старым письменным столом мамы, и вспоминает о том, каким плохим сыном он был. И сейчас он приехал, только когда позвонила соседка и сказал, что пора продавать дом. Дом, в котором он вырос. Дом, в котором ушла его мать, так и не увидев своего самого родного, самого любимого сына.
Со скрипом Александр отодвинул старый стул и сел за письменный стол. Провел по нему руками, тяжело вздохнул. Он открыл выдвижной ящик стола, и увидела огромную стопку писем. Они лежали аккуратными стопочками, перевязанные цветными нитками.
- Интересно, кому мама могла писать? - пронеслось в голове у Александра, а внутри что-то ёкнуло. Он как будто заранее понял для кого эти письма, даже не читая имя получателя. Он аккуратно взял одну стопку писем и аккуратно развязал бантик. Взяв один конверт, он увидел такой родной подчерк мамы. Да, буквы уже не такие ровные и красивые, как раньше. Но он его узнал. Этим подчерком мама подписывала открытки, писала список продуктов, и расписывалась у него в дневнике. Он прочитал имя получателя... "Моему любимому сыну Александру". Его бросило в жар. Он начал читать остальные подписи на конвертах, и на всех был один адресат. Её родной Александр.
На глаза накатили слёзы. Александру было сложно собраться с силами, чтобы прочитать хотя бы одно письмо. Он вдохнул, проглотил ком в горле и вскрыл конверт. Глаза были мокрые от слёз, и сложно было что-то прочитать. Он промокнул глаза и буквы стали читаемы. Он начал вслух:
- Дорогой мой сынок, уже год не могу до тебя дозвониться. Наверное, что-то с телефоном, старая моя голова совсем не может разобраться. Живу помаленьку, на хлеб денег хватает. Но здоровье уже совсем не то. Ночью совсем не спится, а днём боль в ногах совсем не даёт передвигаться. Но ничего, я справлюсь. С тобой бы успеть свидеться, да только знаю, что не хочешь. Но я тебя не виню... Виню себя, что была плохой матерью. Иначе, я не понимаю, почему ты так груб ко мне. - слёзы полились из глаз сына. Он как будто понял, как много упускал, и что он вообще наделал.
Почему он не был рядом с той, кто целовала ему разодранные коленки. С той, кто лечила его от болезней. С той, кто отдавала последнее, чтобы он был счастлив. Он не ценил...
- Это не ты! Не ты была ужасной матерью! Это я был плохим сыном. Мамочка... -он заплакал ещё сильнее. - Это я был плохим сыном. Прости меня, родная - он извинялся. Но его никто не слышал. Он открыл следующее письмо и тоже начал читать вслух:
- Дорогой сынок, как у тебя дела? Как ты кушаешь, хорошо? У меня все неплохо, только вот ноги болят. Совсем тяжело ходить, но я справляю. Маша приходит и помогает мне по дому, без неё бы пропала. Я всё думала над твоими словами, что нечего взять с меня. Сначала обижалась, а потом поняла: и правда. Старая, беспомощная, чего тебе со мной возиться. Так ведь и лучше, я Маше плачу, она мне помогает, много денег не берёт. А у тебя и своих проблем много. Я тут справлюсь... - дальше не было сил читать, да и из-за слёз Александр не мог разобрать не слова. Слёзы лились сами собой. Он посмотрел на количество писем. 10 аккуратных стопочек, сложенные одна к одной.
Как много она мне писала. Каждый день... Внутри у Александра всё бурлило: отчаяние, злость на себя, боль по утрате. Вдруг Александр понял, насколько сильно мать его любила. Насколько сильно она его ждала, насколько сильно любила, и как много прощала. В один момент он сознал всё: насколько плохим сыном был, как много он упустил, и что сейчас не вернуть ничего. Мама не оживёт после прочтения писем, время не вернётся назад, и он уже ничего не исправит. Александр винил себя за всё, что происходило с мамой. Как давно он не приезжал, и больше года вообще не общался. Как он мог не общаться с ней больше года? Чем он думал, когда так поступал с родной матерью? Александр ненавидел себя, он плакал, злился, бил стол и кричал.
В этот момент в дом кто-то зашел. Александр повернул голову в сторону входной двери. Это была соседка. Тётя Маша. Которая была ближе всех к его матери, в её последние дни. Приятная женщина вошла с улыбкой, но как только увидела Александра, сразу кинулась к нему.
- Саша - закричала она. - Саша, что с тобой? - она растеряно смотрела на него, пыталась обнять, успокоить. Александр не мог ничего сказать, он просто показал на стопки писем. Мария посмотрела на них, тяжело вздохнула и всё поняла. Конечно, она знала о письмах. Она знала всё.
- Ну тише, тише. - Она начала гладить его по голове, прижав к груди. В этот момент Александру как будто стало легче. Боль внутри отпускала, он на секунду почувствовал рядом маму. Её тепло. Он как будто оказался в детстве, когда его мама нежно обнимала и гладила по голове.
- Я был ужасным сыном - шёпотом сказал он. - я оставил её одну.
Тётя Маша прикрыла глаза, чтобы не выдавать слёз. Она знала, как было тяжело Валентине Игоревне, она сгорала на глазах у соседки. И каждый день тётя Маша видела, как мать Александра сидит у окна и ждёт его.
- Она простила тебя, Саша. Прости и ты себя. - она сказала правду. Валентина Игоревна не держала зла на сына, её любовь позволила простить все обиды. Александру не стало от этого легче, но он точно знал, что сделает всё, чтоб сохранить память о матери
🌹✨🌹Живу в кладовке
А прописана в трешке на ВДНХ. Но жить там не могу, мать сестра и её ребенок делают жизнь невыносимой. Мать ни дня ни работала, сколько себя помню всё тянул отец и работу и быт. Это его реально надорвало он умер пять лет назад, оставив нам эту квартиру и была ещё одна, которую мама продала что бы как она выражается "успеть пожить" Жили в трёхе потом сестра привела мужа появился ребенок. Через два года он сбежал. Я его не оправдываю, но мать и сестра на него насели капитально и оскорбляли его страшно. Деньги на мамино"успеть пожить" закончились, а кормильцев нет. Они стали тянуть с меня, отбирали карточку на которую шла стипендия, мотивируя тем что я должна скидываться на еду и коммуналку. Ладно, потом я работаю сейчас санитаркой в туб.больнице удобный график, и за вредность хоть маленькая но прибавка. Так они и это стали отбирать. Но последней каплей стало то что я купила себе на лето платье а сестра его увидела и ценник (1700) и разоралась что ее ребенку на памперсы не хватает ( какие памперсы ему тогда почти ТРИ года?) А я такие вещи покупаю и платье порвала. Мы с ней подрались короче и мать встала на не сторону. Я не знала что делать как и куда бежать, просматривала объявления но даже на гостинку у меня денег не было. И тут увидела продается кладовка межэтажная в новом ЖК конечно это окраина но мне так хотелось слинять, что я пошла и взяла самый простой потребительский кредит и купила эту кладовку на другом конце Москвы. Подруги смеются что в туалет теперь хожу в соседний ТЦ а моюсь в дешёвом фитнес. И ещё хомут такой на пять лет повесила. Но я не знаю я нереально рада, что можно прийти надуть матрас, лечь и не переживать что в твоей сумке будут копаться а потом присядут на уши и наговорят гадостей. Может я дура, буду переплачивать банку, но видеть никого не хочу. Да я там прописана, да у меня там доля, но вернусь я туда только с мужем, или наверное не вернусь вообще.
🌹✨🌹Кирилл женился в двадцать четыре года. Жене, Татьяне, было двадцать два. Она была единственным и поздним ребёнком в семье профессора и учительницы. Как-то сразу родились мальчишки-погодки, чуть позже дочь. Тёща ушла на пенсию и занялась внуками. У Кирилла с ней были странные отношения, он называл её только по имени-отчеству: Наталья Антоновна, она отвечала сдержанно-холодным «вы», называя его всегда полным именем. Вроде и не ссорились, но в её присутствии Кириллу было холодно и неуютно. Впрочем, надо отдать должное, тёща никогда не выясняла отношения, разговаривала с ним подчёркнуто уважительно, а в его отношениях с женой держала твёрдый нейтралитет. Месяц назад фирма, в которой Кирилл работал, обанкротилась, его уволили. За ужином Татьяна обронила:
— На пенсию мамы и мою зарплату долго не протянем, Кира. Ищи работу.
Легко сказать – ищи работу! Тридцать дней он оббивает пороги, и ни черта! С досады Кирилл пнул подвернувшуюся банку из под пивa. Слава Богу, тёща молчит пока, но взгляды бросает многозначительные. Перед свадьбой он случайно подслушал разговор между матерью и дочкой.
— Таня, ты уверена, что это тот человек, с которым ты хочешь прожить всю свою жизнь?
— Мам, ну, конечно!
— По-моему, ты не осознаёшь всей ответственности. Был бы жив отец…
— Мам, ну, хватит! Мы любим друг друга и всё будет хорошо!
— А дети пойдут? Сумеет обеспечить?
— Сумеет, мам!
— Ещё не поздно остановиться, Таня, подумать. Его семья…
— Мам, я люблю его!
— Ох, смотри, не пришлось бы локти кусать!
«Настала пора кусать», — Кирилл невесело усмехнулся. Тёща, как в воду глядела! Домой идти не хотелось. Ему казалось, что жена утешает его притворно, говоря: «Ну, ничего, завтра всё получится!», её мать вздыхает и молчит осуждающе, а дети с усмешкой вопрошают: «Пап, нашёл работу?» Слушать и видеть это в очередной раз просто невозможно! Он прогулялся по набережной, посидел на скамейке в сквере и, ближе к ночи, поехал на дачу, где жила его семья с мая до осени. На даче гoрeло одно окошко, в спальне Натальи Антоновны. Крадучись, он пробирался по дорожке. Дрогнула занавеска, Кирилл присел, попав пятой точкой прямо на пенёк. Тёща выглянула:
— Что-то Кирилла долго нет. Ты звонила, Таня?
— Да, мам, абонент недоступен. Наверно, опять не нашёл работу, вот и болтается где-нибудь.
Голос тёщи покрылся льдом:
— Таня, не смей в таком тоне говорить про отца своих детей!
— Ой, мам, ну, что ты, в самом деле? Просто мне кажется, что Кирька дyрaка валяет, и работу совсем не ищет. Уже месяц, как дома сидит на моей шее!
Впервые за шесть лет Кирилл услышал, как тёща громко стукнула по столу кулаком и повысила голос:
— Не смей! Не смей так говорить про мужа! Ты что обещала, когда замуж шла? …и в болезни и в горести! …быть рядом и поддерживать!
Жена забормотала скороговоркой:
— Мамуль, прости. Ты только не волнуйся, ладно? Просто вымоталась я, устала. Прости, родная.
— Ладно, иди спать, — Наталья Антоновна устало махнула рукой.
Свет погас. Тёща прошлась по комнате туда-сюда, отодвинула занавеску, вглядываясь в темноту и вдруг, подняв глаза к небу, истово перекрестилась:
— Господи, Всемилостивейший и Милосердный, спаси и сохрани отца внуков моих, мужа моей дочери! Не дай, Господи, потерять ему веру в себя! Помоги ему, Господи, сыночку моему!
Она шептала и крестилась, а по лицу катились слёзы. У Кирилла в грyди рос комок жара. Никто и никогда не молился за него! Ни мать, строгая, даже суровая женщина, посвятившая всю себя работе в обкоме, ни отец – его Кира плохо помнил, он исчез из его жизни, когда ему было лет пять. Он вырос в яслях и в детском саду, потом школа и продлёнка. Поступив в институт, он сразу же устроился на работу – мать не терпела тyнеядство, к тому же считала, что Кир вполне может обеспечить себя сам. Жар разливался, поднимаясь всё выше и выше, заполняя все внутренности и вырываясь наружу непрошенными скупыми слезами. Он вспомнил, как по утрам тёща вставала раньше всех и пекла пироги, которые он обожал, варила вкуснющие борщи, а пельмени и вареники в её исполнении были просто чудом. Она ухаживала за детьми, убиралась в доме, что-то сажала на грядках, варила варенье, заготавливала на зиму отличные хрустящие огурчики и капусту, какие-то ещё соленья… Почему он никогда этим не интересовался? Почему ни разу не похвалил? Они с Татьяной просто работали и рожали детей, и считали, что так и надо. Или он так считал? Вспомнилось, как однажды, они всей семьёй смотрели по телевизору передачу про Австралию и Наталья Антоновна обронила, что всю жизнь мечтала побывать на этом загадочном континенте. А он схохмил, что там слишком жарко, и даму в ледяном панцире не пропустят… Кирилл ещё долго сидел под окном, обхватив руками голову. Утром он вместе с женой спустился к завтраку на веранду, окинул стол взглядом – пышные пироги, варенье, чай, молоко. Дети, с улыбками на лицах и радостью в глазах. Он поднял глаза и нежно сказал:
— Доброе утро, мама!
Тёща вздрогнула и, чуть помедлив, ответила:
— Доброе утро, Кирюша!
Через две недели Кирилл нашёл работу, а через год отправил Наталью Антоновну на отдых в Австралию, несмотря на её бурное сопротивление.
🌹✨🌹РАЗЛЮБИЛА...
Мавридика де Монбазон
Ольга ждала мужа с работы, она давно почувствовала, как что-то витало в воздухе, задерживалось в комнате, когда он читал с улыбкой в телефоне, приходило вместе с мужем с работы...
Что-то...
Он пришёл тихо скрипнув дверью, не смотря в лицо, прошёл на кухню.
Помолчали.
-Нужно поговорить, - сказал хриплым голосом.
-Давай, - ответила бесцветно.
-Я...Ольга, пойми меня правильно, я ждал, когда вырастет Катя, но ты меня тоже пойми.
Ольга закрыла глаза, она знала, этот день наступит, он уйдёт.
Она давно знает и про его вторую семью, и про ребёнка.
Надо было ему пацана родить, промелькнула мысль, промелькнула и исчезла, всё равно бы ушёл.
Она всегда это знала, что когда-нибудь он уйдёт.
Правда одно время поверила, что всё по настоящему, что забыл он про ту, свою, неудавшуюся любовь.
Про ту забыл, да другую встретил.
Она любила его, сильно, в рот заглядывала, а он как каменный, бровью не вёл, в другую был влюблён в красивую, яркую, дерзкую, она, Ольга, девчончишкой голоногой была, а он...
Он ту любил, красивую, чернобровую, голосистую, да она...
Другого предпочла.
А он в отместку ей, той любимой, Ольге предложил жениться. Знал, что девчонка млеет пред ним.
Та, счастью своему не поверила, прибежала домой красная вся. Словно в горячке.
Заметил, заметил наконец-то её...
Да не просто заметил, замуж позвал, она согласилась, даже раздумывать не стала.
Мать головой покачала, зачем мол, не любит он тебя, да и старше на пять лет, он мужик, а ты девчонка.
Да кто слушает, матерей-то вот и она не послушала, бежала за ним, любимым.
Он потом сказал, перед свадьбой, что не любит её...Не сказал, давай, мол, всё прекратим, а просто, что не любит.
Да она, она -то, любила!
Ух, как любила, на двоих той любви хватит, так и сказала.
Он ей и поверил, кивнул, согласился.
Хорошим мужем был, не пил не бил, даже в кино вместе ходили, на море, в Анапу или Геленджик ездили раз в два года, дочку любил, очень. Уже подумала Ольга, жизнь так и проживут, но нет...
Она тогда сразу поняла, ждала этого, вот и дождалась.
Нет, нет, ничего не изменилось...это в воздухе летало.
Глаза счастливые, улыбка блуждает, голос мягкий, думает о чём-то.
Узнавала?
Да, узнавала.
А как?
Просто так что ли, отпустить и всё?
А может, интрижка просто...Возраст у мужика такой, когда седина в бороду, нет...не интрижка.
Там серьёзно всё, там любовь.
А с ней зачем тогда жил?
Всколыхнулась обида, вон как той улыбается, любовь у него, а с ней-то пятнадцать лет жил, зачем? Что ли под угрозой какой был? Согласился, будто девка красная, не люблю, мол, да жить буду.
А она, любила, ох, как любила...а он всегда особняком, он чуть сбоку.
Любооовь у него проснулась.
А она как?
Как ей-то жить? У неё тоже любовь, она жила им, дышала, дочь родила...Дочь он любил, это так.
Решила молчать.
Молчать и ждать, что же будет.
Она молчит и он молчит, не мается, ничего, просто живёт.
Может показалось?
Нет...не показалось...Она сына родила, та, другая.
Сына ему родила и не побоялась, не молодая уже, не девчонка, а женщина, в её, Ольге возрасте, к сорока, а поди ты, от женатого любовника родила.
А ну, как он жену любит?
Просто загулял, а?
А если не уйдёт, зачем ему это?
Так себя успокаивала, ведь он молчит...
Решился...
Она ждала этого.
Вдруг поняла, а любовь -то прошла, нет любви, усталость только.
Скорее бы всё закончилось, - устало думает, - надоело так всё, бояться, переживать, ждать чего-то, устала, устала мечтать, что полюбит, ловить взгляд кинутый случайно.
Он что-то говорит, говорит, как жизнь его светом озарилась, когда эту встретил...как понял, как это...быть рядом с любимым человеком.
А она вспоминала: идут после свадьбы он немного впереди руки в карманы.
Он всегда ходил так, руки в карманы, чтобы под руку не взяла, а если брала, высвобождался и чуть в стороне шёл.
Так и прожили, он чуть в стороне, а она следом.
С дочкой идут впереди, а она следом...
-Я понимаю, - говорит тихо - иди...
Он даже опешил, как это иди...просто так, отпускает? Она же...любит его, безумно, как же так...
-Я ведь уйду, Ольга ты не поняла, наверное. Я навсегда от тебя...ухожу.
Ну что же, иди, конечно...я понимаю. Там...ребёнок, она...любимая.
Зло его взяло, да как она смеет, да она...Поплачет ещё, ишь ты, иди, он привык, что она словно собачка верная, всегда чуть позади, а тут...иди, говорит...Вот и пойдёт, ишь ты...пойдёт.
Он встал и...пошёл, к той...к любимой.
Она обрадовалась, та, другая, любимая.
Сына родила, наследника.
И жизнь началась у него другая, любимая рядом...
- Посиди с сыном, поменяй подгузник, поиграй с ним, встань к нему ночью.
Да он не привык, жена с дочкой всегда сама справлялась, рубашки ему гладила, он поморщился, эта - то, любимая...
И в быту грязновато, дочка старшая, годами, как и его дочь, да только неряха такая и матери не помогает.
Рубашки чистые закончились.
А носки где, что это, дырка?
Ужина нет, опять макароны? Да что такое? В смысле не успела? А дочь твоя, что делает?
Пришла, толстомордая, шарит по кастрюлям, дармоедка, пацан вечно грязный, орёт, сама нечёсаная, всё...всё уб и ла, своими закидонами, воняет вечно чем - то, куча детских вещей нестираных, видно первый мужик и сбежал от того, что свинья такая.
И дочку ни к чему не приучила.
Ольга...
Какой раз уже вспомнил про Ольгу.
А что Ольга? Ольга живёт.
Она даже похорошела, коллеги заметили, никто не знает что у неё муж ушёл, не вела бесед задушевных ни с кем...
-Ольга, какая ты...
-Какая, Ниночка?
-Не знаю, будто помолодела, будто светишься вся.
-Не знаю, просто настроение хорошее.
А Ольга живёт и жизнью наслаждается.
Спокойно, тихо, вкус жизни почувствовала, хорошо- то как, не надо ломать голову, что готовить, чем мужа кормить, они с дочкой лёгкой пищей питаются.
А тут доченька, губы надула, папа предатель, мама такая - сякая, мужика удержать не могла, позор какой, мужик сбежал, будто неблагополучные...
Вразнос доченька пошла, дырку в ухе лишнюю проколола, волосы в розовый и в фиолетовый покрасила, дерзит и грубит.
А тут пришла и сигаретами воняет, да, мол, курила, а тебе то что...В следующий раз алкоголем пахнуло.
Учителя жаловаться стали, дерзит, хамит, уроки пропускает.
Разговаривала, а что толку?
Позвонила ему, ситуацию объяснила, начал психовать, мол, сама ничего не можешь.
Отключилась.
Ещё раз поговорила с дочкой, рычит, чуть ли не драться кидается.
Написала смс отцу дочери, сказала, что к нему доченька жить переезжает, раз она плохая мать, не может воспитать.
Позвонил, начал на дочь орать, та на мать вызверилась, дверью хлопнула, заходить не разрешает.
Стоп! Сказала себе, стоп, стоп, стоп.
Позвонил отец дочери, орёт на неё, негатив выплёскивает, поняла, что не так всё хорошо с любимой.
-Не смей на меня орать, я тебе никто! - чётко и ясно сказала.
-Ты моя жена, ты по документам мне жена, - на визг сорвался.
-Да, хорошо, что напомнил, завтра подам на развод.
Пошла к дочери, резко дверь открыла, бардак в комнате, лежит в наушниках, в кедах на кровати, содрала эти наушники, всё из розеток повыдернула.
-Слушай меня, доченька. Отец, как я понимаю брать тебя к себе не хочет. Я завтра иду и нанимаю людей, которые помогут нам с разменом квартиры.
Себе я беру двушку, тебе комнату в коммуналке. Да-да, ты уходишь самостоятельно жить.
Хочешь ходи в школу, хочешь не ходи, пей, кури, употребляй запрещённые вещества, катайся на вагонах, веди беспорядочную половую жизнь, мне теперь будет всё равно.
Ты решила, что взрослая? Я уважаю твоё решение.
Если тебя заберут в детский дом, а тебя, скорее всего, заберут, ну что же значит так и должно быть.
Ты знаешь, как я тебя люблю, но ты не ценишь эту любовь, не ценишь то, что мы для тебя с папой делаем.
А папа для тебя тоже делает, что же...я ухожу из твоей жизни, зачем тебе рядом человек которого ты не уважаешь, не любишь, не ценишь?
Пока тебе нет восемнадцати, я тебе буду платить деньги, небольшие, на еду, одежды тебе хватит...
Потом сама, не знаю как сложится твоя жизнь, но я не хочу быть такой же, как те родители неблагополучных детей, вытаскивать тебя из притонов, ловить за руку когда ты воруешь, а ты начнёшь воровать, воспитывать твоих нагулянных детей.
Я этого ничего не хочу.
Не хочу видеть мою маленькую девочку вот этим чудовищем, в которое ты превращаешься, у меня нет сил перевоспитать тебя, я не справилась, да...Я тебя люблю, но извини меня, каждый кто решил начать взрослую жизнь, должен нести за это взрослую ответственность.
Мне жаль, что так вышло.
Я не отношусь к тем матерям, которые тащат это всё на себе, говоря, что это их крест...
Ольгу трясло, никогда, никогда в жизни она не поднимала голос на дочь или мужа, да вообще, Ольга всегда спокойна, а тут...
Ольга сидит на кухне и смотрит в окно, внутри пустота.
-Мама...мамочка, - тихий голос дочери, - мама...прости меня. Мне страшно.
Ольга тихо подошла к дочери, обняла её, они долго так стоят, обнявшись.
-Прости, мама...
-Ты меня тоже прости, доченька...
Дочь встряхнулась, нагнала в учёбе ребят, повзрослела, она вроде бы и стала опять той малышкой - дочкой, но...она стала взрослой, ответственной, порядочной девочкой.
Никому не узнать, что пережила Ольга, когда говорила эти слова дочери, как ей было больно, как ей было страшно, а что если дочь согласится, уйдёт, хлопнув дверью...
Но она справилась, справилась, теперь они с дочкой живут тихо- мирно, много разговаривают, ходят в кино и театр, у дочки свои друзья, а у Ольги появилась подруга, как-то сдружилась с новенькой на работе.
Ощущение, что знакомы сто лет.
Жизнь Ольги так поменялась, она и не знала, что так можно жить.
***
- Здравствуй, Оля.
-Здравствуй.
-Я вернулся.
-Куда?
- Домой, куда ещё-то.
-Стоп, куда домой? Ты ушёл, забрал деньги, машину, дачу, мне оставил квартиру, мне и Кате. Мы с тобой официально разведены, так куда ты вернулся?
-К тебе, Ольга, ты же...ты же любишь меня.
-А, вон оно что...Любила я тебя, ох, как любила, про себя забыла, а теперь вот, видишь... нашла себя.
А ты...ты иди, иди к той, к любимой.
-Злишься? Злииишься. Обида душит тебя, что ушёл, бросил тебя, ну вот...вернулся.
-Иди отсюда, а?- просто сказала Ольга, - с ребёнком можешь видеться, а ко мне не смей подходить и знаешь что? Я тебя не люблю больше и так мне легко от этого.
-Нашла кого -то? Да? Нашла, бессовестная...
-Да пошёл ты...
***
И куда ему? Он ушёл от той, любимой, надоело, не может он так жить, он год промучился, сил нет...Решил вернуться к Ольге, а она...подлая какая. Это ж надо!
Ольге всё равно, даже не дрогнуло ничего, отреагировала, словно на муху, что села на руку, согнала и пошла...
Не любит больше...долго любила, всю себя отдавала, а больше не любит...
🌹✨🌹​​-Мама, я пришла.
- И шо?
- Мама, я буду с Вами ,слегка, ругаться.
- Испугала.
- Нет, пугать я не буду. Я буду проводить воспитательную беседу.
- Шо то я , наверное, вышла с того возраста, када меня можно было воспитывать. Ты, доця, опоздала лет этак на 60с хвостиком.
- Мама, на Вас жалуется сиделка. Я для Вас наняла хорошую женщину, чтобы она присматривала за Вами, пока я на дежурстве. Меня ж сутки нету дома, вдруг Вам чего-нибудь надо. А Вы?
- А шо я?
- Вы над ней издеваетесь. То каша с комочками, то чай холодный.
- Доця, ты сама любишь холодный чай? Или манную кашу с комочками.
- Не люблю.
- От! Так кто над кем издевается. Не нужна мне сиделка. Никакая. Ни эта, ни другая. Шо ты с меня инвалида делаешь. Я ж не хожу под себя.
- Но я боюсь, что Вы не сможете газ зажечь. Чтобы горячее покушать.
- Ай! Не выдумывай. Чай можно сделать в термосе. А покушать я могу заказать пиццу.
- Мама, ну всё-таки живой человек рядом.
- Вон у меня телевизор разговаривает.
- А если надо лекарство дать? Кстати, шо это у Вас тут на столе столько бутылочек. Шо это?
- Это лекарства.
- Я понимаю,но почему они не подписаны? Как Вы в них разбираетесь?
- Та шо там разбираться.Наливай да пей.
-Здрасте! Вот это что?
- Это от нервов.
- А это?
- Это от давления.
- А это?
- Это антидепрессант.
- Что- то подозрительно. Пахнет коньяком.
- Так это коньяк.
- А в той бутылочке, где от давления, там что?
- И там коньяк.
- А от нервов?
- Доця, а ты догадайся.
- Мама! Тебе доктор выписывал совсем другое.
- Доця, самая главное, шо в итоге. А в итоге мне лучше всего помогает коньяк, чашечка кофе и сигаретка с ментолом. Кстати,свари мне, пожалуйста, кофе по- турецки с кардамоном.
- Я сначала померяю Вам давление.
- Меряй. Как у космонавтa….
Марина Гарник
БЕЗ НАДЕЖДЫ ВХОД ВОСПРЕЩЕН
Пять утра. Телефон разрывается. Это значит, что в городе Барнауле кто-то из моих близких уже проснулся, позавтракал, пришёл на работу и решил, что самое время сообщить мне последние новости или просто поболтать. Трубку я беру всегда: всё равно разбудили, да и мало ли что там у них случилось.
— Алло (сиплым голосом).
— Ты спишь, что ли?!
— Пять утра у нас. Действительно, чего это я сплю...
— Ой, точно! Извини, у нас же +04:00 к вашему времени...
И дальше без переходов и преамбул начинается выпуск последних алтайских новостей. Дело уже привычное, и я давно не злюсь на будителей. Родня. Куда деваться.
Попытки не брать трубку или отключать звук ни к чему не приводят. Потому что если телефон отключён, мне никто не звонит. Мистическая связь с моей трубкой позволяет близким чётко определять, когда последняя находится в рабочем состоянии.
***
Тем памятным утром бодрые звуки рингтона «Шоу маст гоу он» начали терзать мою опочивальню с четырёх часов. Двумя руками поднимаю веки, смотрю на экран: Катька. Школьная моя подруга. Учитывая, что мы с ней созваниваемся «через день да каждый день», ранний звонок меня насторожил, но не разбудил. Подождёт, не маленькая. Совесть надо иметь — будить подругу в такую рань.
Сбрасываю вызов, пытаюсь досмотреть утренний сон, да не тут-то было. На экране высвечивается сообщение: «Перезвони срочно, у меня беда».
Набираю, само собой, тут же.
— Кать, что случилось?!
Молчание.
— Катя! Что?!
В трубке какой-то хрип.
— Зотова, если тебя ещё не убили, я приеду и добью тебя сама! Что?!!
— Он умер, Ульян, он умер...
— Да кто, Кать, кто?!
— Ребёнок умер.
— Господи, чей?! Мой? (У Катьки детей нет.)
— Дура... Мой ребёнок умер. Всё...
И тихий вой — такой, будто подругу мою душат подушкой.
Тут я понимаю, что либо Катерина как-то ловко за сутки успела сойти с ума, либо я чего-то не знаю.
— Катя, пожалуйста, скажи мне, где ты? (Ещё остаётся надежда, что корпоратив какой вчера был, человек хорошо провёл время, вот и привиделось. Мало ли: дело-то житейское...)
— Я в больнице, Ульян.
— Да в какой?! В скорбный дом тебя, что ль, свезли? Ты можешь хоть что-нибудь внятно объяснить?!
— Я не хотела никому говорить, боялась сама себя сглазить. Уль, я была беременна, пять месяцев уже. Всё было хорошо, а вчера он умер... Замер. Всё.
Катька много лет неистово боролась с бесплодием, отдавая этому всю душу и содержимое кошелька. Все круги гинекологического ада к этому времени она прошла не один раз, и, честно говоря, я думала, что тему эту она для себя закрыла, потому что давненько не слышно было от неё историй про бесконечные госпитализации, приёмы гормонов и цены на ЭКО.
— Кать, не плачь... Кать! (Господи, что говорить-то в такой ситуации? Как утешить?)
— Чем, Ульян, чем я хуже других? Чем я Бога так прогневила? Почему Он мне дал эту радость, а потом отнял? Ребёнок уже толкался, я и имя придумала, любила его больше жизни... Почему?!
— Кать... Это не ты. Кать, ты не виновата...
— А кто?!
— Катя...
— Кто?! Кто меня проклял?!
— Да мужики, мужики виноваты. Слабые они все, больные — ни замуж выйти, ни зачать. (Боже, что я несу!) Кать, ты бросай всё и срочно приезжай ко мне, поедем в Грузию, вдвоём. (Какая Грузия?! Зачем? Отродясь там не была...)
— Меньшикова, я понимаю, что у тебя четыре утра и ты плохо соображаешь, но причём тут Грузия? И мужики...
— Кать, там тепло ещё сейчас. Солнце, фрукты, вино и хачапури... (На что я туда поеду? Только из отпуска, первая рабочая неделя.)
— Мать, ты чокнутая. Пока. Перезвоню.
Через две недели Катька уже была у меня, и поезд «Москва-Владикавказ» мчал нас навстречу Военно-Грузинской дороге, чахохбили и хванчкаре.
***
Ехать — не близко. В дороге решили виртуально изучить туристические тропы Грузии, не ограничивая себя гастрономическим туризмом. Катя уже немного отошла, конечно, но... Женщине, так жаждущей материнства и потерявшей ребёнка, никакой «переменой мест» рану не зашьёшь. Поэтому я изо всех сил, суетясь, пыталась занять наше с ней время — чтобы отвлечь, чтобы не думала о своей беде.
Мы обсуждали всевозможные маршруты, рассчитывая, как уложиться в то время, которым располагаем, и по максимуму успеть везде. Безостановочно распивали чаи, ели и старательно делали вид, что ничего не произошло. Что мы просто весёлые туристки, которые вот так запросто сорвались и поехали в тёплые края.
Ранним утром перед Владикавказом выскочили на перрон подышать уже почти горным воздухом и поделиться с местными очень пронырливыми собачками оставшейся с вечерней трапезы «Краковской».
— А что за станция? — наш вагон был последним, и здание вокзала стояло слишком далеко, чтобы разглядеть буквы на фасаде.
— Беслан, — ответила проводница.
— Беслан... — повторила за ней Катя. — Беслан, — и быстро заскочила обратно в вагон.
Я стояла на перроне, смотрела на бодрых бесланских таксистов, зазывающих ехать с ними хоть в Грузию, хоть в Армению. На привычно флиртующих с ними проводниц. На собаку, которая с вопросительным вниманием следила за тем, куда же всё-таки я дену пакет с «Краковской». В то время как память чётко, по кадрам показывала видеоряд того страшного дня, когда в этом городке случилась самая ужасная рукотворная трагедия, расколовшая жизнь на «до» и «после»...
Отдав «Краковскую» изнывающему псу, я тоже зашла в вагон.
Поехали. Катя лежала на своей полке, отвернувшись к стене.
— Кать, давай паковаться, скоро прибываем.
— Да... Сейчас. Ульян, ты представь, ты только представь... Ты его родила, он такой маленький, беззащитный. Потом растёт, пошёл, заговорил. В садике ему деревянным паровозиком по голове стукнули: ты бежишь, заступаешься. Потом вы покупаете рубашку белую, брючки, туфельки — такие маленькие, мужские. Срезаете георгины в палисаднике и идёте в школу. Первый раз в первый класс. И вдруг начинается этот кошмар, в одну минуту... Или он уже большой, десятиклассник, сам идёт на линейку, без тебя, а там... Там всё это происходит. И ты мечешься, кричишь, а тебя не пускают в эту школу...
— Кать... Не надо.
— А потом ты идёшь и ищешь его там. И находишь...
— Катя!!!
Сажусь к ней на полку, и мы начинаем реветь, обнявшись. Подходит проводница. Она всё понимает, но долг превыше всего.
— Бельё сдавайте, подъезжаем.
***
Сумки утрамбованы, бельё и подстаканники сданы, до прибытия пять минут. Беру в руки телефон, захожу в интернет. Страница обновляется, и поисковый запрос выдаёт форум на грузинском языке, где я, естественно, ничего не понимаю. Уже собираюсь обновить поиск, как вдруг глаз цепляется за фото со странным и нечётким изображением. Увеличиваю картинку и понимаю, что это очень необычная икона какой-то святой. Обсуждение под фото идёт бурное, и просто ради интереса начинаю выяснять, что это такое.
Нахожу. Читаю: «Икона беременной Богородицы». Образ найден в одном из женских монастырей Западной Грузии. При ремонте вскрыли пол, под которым оказалось хранилище уникальных икон. Среди прочих обнаружена и эта — Девы Марии, носящей во чреве Христа.
Пытаюсь найти что-то ещё, помимо этой скудной информации, — бесполезно. Ни название монастыря, ни его месторасположение нигде не указано.
Ладно, ищущий да обрящет — добраться бы до компьютера.
— Кать, смотри, что я нашла.
— Кто это?
— На, почитай. Будем искать!
— Уля! Нам туда надо. Срочно. Где это?!
— Найдём, Кать, найдём! Язык до Киева доведёт. Хватай поклажу, выходим!
Мы быстро нашли такси, договорились о цене и помчались в сторону Верхнего Ларса, на границу с Грузией.
Всё. Теперь у нас была цель. Если в самом начале путешествия никакой другой задачи, кроме как «развеяться», не стояло, то теперь всё стало ясно и понятно. Куда, к кому и зачем мы едем. К Божией Матери — за утешением.
Только где и как искать этот образ и этот храм, никто не знал. И всё было против того, чтобы мы его нашли.
Так, почему-то на границе у нас пропал интернет, а название и адрес забронированной гостиницы мы, по-девичьи, не сохранили. По сто раз перезагружали наши смартфоны-айфоны, но те упорно не желали включаться и подключаться к грузинскому интернету. И бедный Важа, который вёз нас из Владикавказа в Тбилиси, поднял на уши весь город, чтобы эту гостиницу найти. На русском, английском и грузинском языках нас допрашивали с пристрастием на предмет хотя бы начала или окончания названия улицы, но тщетно.
И тут после четырёх часов бесплодных поисков Катька вдруг подпрыгивает и вопит:
— Вспомнила, я вспомнила! Астаниани, Астаниани! Улица Астаниани.
Важа и группа поддержки в количестве восемнадцати человек хором отвечают:
— Ваааах! Катя, генацвале, нет такой улицы в Тбилисо!
И только поздним вечером, когда Важа и группа поддержки уже восьмой раз кормили нас обильной грузинской едой, кто-то из Важиных друзей воскликнул:
— Асатиани! Улица Асатиани! (Запомните это название — оно очень важно.)
За пять минут выяснили, что наша гостиница именно там и находится, созвонились с владельцами и через час (надо всё доесть, а то люди обидятся!) наконец-то попали в маленький, до невозможности уютный гостевой дом в самом центре Старого города. С крыши открывался дивный вид, ради которого, собственно, мы и выбрали это место.
Обнимаемся с Важей и всей группой поддержки, неловко пытаемся всучить хоть немного денег (да за бензин, конечно же, за бензин и только!).
— Ээээ, девочки, не надо обижать старого Важу! Вы — наши гости. Какие деньги, уберите... Добро пожаловать в Грузию!
***
И мы пожаловали. Теплейшей звёздной тбилисской ночью я и Катька сидели на крыше отельчика, пили кофе, смотрели на переливающийся огнями город и были счастливы.
А дальше началась самая настоящая девочковая история. Катька — она хоть и после трагедии личной, но ведь женщина. В Грузии конец сентября и начало октября — это не сибирская осень, а подруга моя, не подумавши, ни одного завалященького летнего платья с собой и не захватила. Поэтому три дня, целых три (!) дня мы пытались совместить поиски платья с поисками информации о загадочном монастыре и с туристическими тропами. За тремя зайцами, короче.
Информацию о монастыре нарыли очень и очень скудную. Только название села, рядом с которым он расположен — Дирби. Никто, совсем никто из тех, кого мы встречали на рыночках, в торговых павильонах, в магазинах, ничего не знал ни о Дирби, ни о монастыре.
Честно признаться, меня уже стали раздражать поиски платьишка в ущерб туристическим радостям. Платья-то были, но или цвет не тот, или фасон, или размер... И когда после очередного трёхчасового марш-броска по рынку я уже готова была Катьку придушить (терпеть не могу долго ходить по магазинам и развалам), вдруг вижу на остановке священника в рясе. Бросаюсь к нему со всех ног, очень сумбурно, не успев даже поздороваться, рассказываю всю нашу историю и прошу помочь найти этот никому не ведомый монастырь.
Священник внимательно меня выслушал, ничего не ответил, достал телефон, кому-то позвонил. И пока он говорил, к нам подъехал автомобиль, куда всё ещё разговаривающий по телефону батюшка деликатно нас запихнул, и мы, не сопротивляясь и не задавая вопросов, сели и поехали.
Через пару часов уже стояли у запертых ворот маленького старинного монастыря. Навстречу со связкой ключей вышла сестра Тамара. Открыла храм, впустила туда трясущуюся Катю, а нас с батюшкой отправила любоваться необыкновенной красоты монастырскими розами.
Конечно, чуть погодя мы тоже попали в храм. Сестра Тамара рассказала его историю, как «случайно» был обретён чудотворный образ Пресвятой Богородицы. С благословения игумении подарила нам с Катькой иконы, освящённые пояски, свечи, вино, ладан, а мы только хлопали глазами от такой нечаянной радости...
Мама Георгий (а в Грузии обращение к священнику именно такое — мама) дождался, когда мы, навосхищавшись, намолимся, и повёз нас — нет, не в отель, а к себе в гости, где к нашему приезду уже был готов невероятный, даже по широким кавказским гостеприимным меркам, стол.
Кто мы были ему — две плутающие по городу туристки — чтобы, оставив все дела, сопровождать нас в отнюдь не близкую поездку, а затем озадачить своих родных приёмом незваных гостей?.. Но всё это — уже совсем другая история. И наше застолье, и дальнейшее путешествие в удивительную Армению, куда мы даже и не думали попасть. Обязательно когда-нибудь расскажу об этом — потому что от начала и до конца это было необычайно. Очень необычный туроператор вырвал нас с Катькой из нашего рабочего уже графика и повёл своими путями, не спрашивая нашего на то согласия. И хватило времени, и хватило денег, как ни странно. Всего хватило.
***
Через полтора года у Кати родился отличный мальчишка. При диагнозе бесплодие какой-то там невероятной степени — когда никакие деньги, никакие врачи, никакое ЭКО не могли помочь. Уже без надежды и без веры в чудо.
А фамилия того замечательного батюшки, которого мы случайно встретили у тбилисского рынка, — Асатиани. Как и название той улочки, которую полдня искали, приехав в Тбилисо.
Совпадения? Случайности? Вовсе нет. Но Промысл Божий, который ведёт тебя именно туда, куда нужно, именно в тот момент, когда ты готов отчаяться.
А ведь мы ехали просто «развеяться»...
Автор: Ульяна Меньшикова