Он зашёл в купе чуть позже и сел за столик напротив её.

Лера мельком взглянула на попутчика и повернулась к окну. У неё уже давно выработалась привычка — зашла в вагон, тихо устроилась на своём месте и никаких тебе разговоров, перемигиваний и, тем более, знакомств. Так ей было спокойней. Лера училась на последнем курсе пединститута и сейчас ехала домой на ноябрьские праздники. Обычно в поездках её сопровождает подруга Оля Рогова, но на этот раз, в самый последний момент, Оля неожиданно ехать отказалась: — «Хвосты» надо подтянуть!
Сегодня на душе у Леры непонятная тревога и, как ей кажется, виноват в этом молодой попутчик. Уже несколько минут Лера чувствует его взгляд. Смотрит он как-то по особому — нет, не нагло или дерзко, а с какой-то спокойной уверенностью — так обычно смотрят на хорошо знакомого человека. Лара знает, что красива и всегда привлекает внимание парней, но ещё она хорошо знает как обезопасить себя от пристальных мужских взглядов. Иногда хватает просто отвернуться к вагонному окну и думать о своём.
А глаза у него какие-то глубокие…
Нет-нет! Надо отвлечься! Смотри, вон, на чахлый осенний лес, проплывающий за окном и попытайся написать в уме несколько рифмованных строк, — заставляет себя Лера, – ведь слывёшь первым поэтом на своём курсе!
Устало, тихо, без оваций,
закроет осень свой сезон.
Её пожухлых декораций
хранить природе не резон.
Интересно, куда он едет… Без поклажи совсем…
Зима свою палитру вынет,
просинит небо… а потом,
— Девушка, меня Виктор зовут…Давайте знакомиться, попутчики, как-никак…
Ну, что – надо хоть на минуту повернуться:
— Лера… Валерия…
Машинально оглядела попутчика. Ничего особенного — парень, как парень. Коренастый, коротко стриженый. Под серой осенней курткой тонкий шерстяной свитер белого цвета. Широкие чёрные брюки почти полностью закрывают тщательно начищенные ботинки. На секунду Лера встретилась с ним взглядом и увидела в его глазах то, что может свести на нет все её предостережения и правила. Ей всегда в такие минуты хотелось превратиться в простую дурнушку, а ещё лучше в старую бабку.
Ну не смотри на меня так, пожалуйста! Не надо! — хотелось ей крикнуть на весь вагон, — ты же не знаешь! Ничего то ты не знаешь…
— Лера, вам куда? До Кедровой? А мне чуть дальше – до Штыково.
— Штыково? Там моя подружка одногруппница живёт – Оля Рогова. Не знакомы? А она чем-то на вас похожа!
— Да что-то на слуху было. Роговых у нас много.
На минуту в купе воцарилась тишина. Ну вот и хорошо! – подумала Лера , — надо просто закрыть глаза и молча катить навстречу наступающей ночи…. А то разговорилась…
Но тут Виктор, глядя в окно, произнёс:
— Уныло как… А вот на Дальнем Востоке осень яркая, пёстрая и, главное, тёплая. Я же только месяц, как оттуда – служил три года на флоте. Вот, в город съездил насчёт работы. Что-то наклёвывается, вроде…
Потом он рассказывал о службе, о том, как повзрослела сестрёнка и поженились друзья-товарищи. Он говорил вначале спокойно, но потом, глядя прямо в глаза Лере, внезапно прервал себя на полуслове и замолчал. Было видно, что он хочет сказать ей что-то совсем другое, более важное. Но не решается.
Нет! Ничего не говори! И не смотри так! — в душе умоляла его Лера, но когда его ладонь неожиданно легла на её запястье, руку не одёрнула. Сидела, как заворожённая и ей вдруг захотелось, чтобы поезд так шёл и шёл не останавливаясь. Долго шёл. Целую вечность. И чтобы не нужно было вставать с этого тёплого места. Вставать… И идти…
Она освободила руку и молча отвернулась к окну. Но вскоре снова почувствовала его взгляд. И вдруг какое-то непонятное чувство вспыхнуло в душе у девушки, — то ли обида, то ли злость на всех, а больше на себя, и всё это вперемешку с жалостью и какой-то обречённостью. Скорее бы уже выйти… Уже скоро…
— Лера, можно на «ты»? Спасибо… Через час тебе выходить… Ночь уже… Тебе далеко от вокзала идти?
— Да нет, минут десять…
— Можно я провожу?
— Неет!- с неподдельным испугом выдохнула Лера, но тут же, уже спокойней, сказала, — спасибо, дойду. Тем более, вам… тебе… ещё дальше ехать.
— Ничего, разберёмся, — ответил парень и тут Лера решилась и подняла на него глаза. Она хорошо знала, что сейчас в них нет ничего, кроме смятения и боли, но она хотела, чтобы он почувствовал это и…куда-то исчез, растворился, выпрыгнул в окно, но только … не смотрел на неё…
— Станция Кедровая! Подъезжаем! — проводница заглянула в купе.
— Девушка, вам выходить.
Ну, вот и всё… Лера стянула с коленей лёгкую куртку, полы которой касались коврика, и поочерёдно вытянула из под стола свои ноги – вначале правую, в аккуратной чёрной туфельке, затем левую – в громоздком ортопедическом ботинке на огромной подошве и с длинной шнуровкой. Чувствуя, что заливается краской, Лера встала, перекинула ремешок сумки через плечо и, припадая на больную ногу, продвинулась к выходу . Потом, не оборачиваясь, тихо, почти шёпотом, сказала что-то, типа «счастливо доехать» и открыла дверь купе.
«Лера, подожди!» — голос Виктора она уже услышала, когда, влившись в вереницу выходящих пассажиров, продвигалась к тамбуру.
Выйдя из вагона она быстро, и от этого хромая ещё больше, удалялась по мокрому от дождя перрону, пока не устав, рухнула на лавочку. Мимо уже проплывали вагоны уходящего поезда.
Опустив голову на колени и обхватив её руками, она заплакала. Заплакала бесшумно, но теми горючими слезами, которые прожигают насквозь душу. Ну почему ей так не повезло? Почему этот вирус полиомиелита достался в детстве именно ей?
Её плечи ещё вздрагивали от всхлипов , когда Лера услышала, что кто-то сел рядом. Совсем рядом. Так не садятся, когда есть ещё много свободного места. Не поднимая головы она увидела сбоку знакомые клёши, из-под которых выглядывали блестящие носки ботинок.
Минута прошла в молчании. Наконец Виктор произнёс:
— Мне, Лера, признаться тебе надо. Я специально сел в этот поезд.. Я знал о тебе… Всё знал… Я тебе наврал, что не знаком с Олей Роговой. Это моя сестрёнка. Она, кстати, ехала с нами, только специально купила билет в другой вагон. А я у кассира узнал твой вагон и место. Оля столько говорила о тебе, что я заочно проникся. А твои стихи… В них же твоя душа…
Уже брезжил рассвет, а на привокзальной лавочке сидели и говорили мои мама и папа. Они и сейчас где-то разговаривают, но уже на небесах…
Вася приехал домой и загрустил. За те 2 недели, что он был в Октябрьском в командировке, он очень привязался к Наде Лавровой. А может, это та самая любовь, о которой все говорят? Вася потосковал пару дней, а потом взял отгул и поехал жениться. Тогда, в середине прошлого века, с этим было просто, расписывали сразу. Вася приехал к Наде и поклонился ее матери, отца тогда уже у нее не было в живых. Девушке понравилась такая его настойчивость, она, не раздумывая долго, начала собирать свои вещи.
- Доченька, ты уверена, что хочешь уехать с Васей? - спросила ее мама, - Это очень серьезный шаг, замуж выйти. В нашей семье разводов не было и не будет. Может, еще подумаешь?
Но Надя летала в облаках, раз Васенька за ней приехал, значит, любит! Значит, надо ехать! Они забежали в сельсовет для регистрации и уехали к Васе, в соседний район, в село Обуглово.
Надя, по рассказам молодого мужа, ожидала увидеть большой красивый дом, окруженный богатым садом и приветливую маму Васи, тетю Катю. Но, когда они подошли к калитке, Надя увидела, что Васин дом совсем маленький и ветхий. Сад был, но деревья в нем тоже были уже корявые и старые.
А главное, свекровь! Тетя Катя оказалась грубой, хоть и красивой женщиной.
- Ты не думай, что отдыхать к нам явилась, белоручки нам не нужны. Хозяйство у нас не большое, но лениться некогда будет. Пойдем, покажу, что делать надо.
В доме оказалась всего одна комната. Молодые занавеской отгородились от матери, и началась Надина совсем невеселая семейная жизнь.
Будила свекровь молодую невестку чуть свет, отправляла кормить скотину, потом нужно было завтрак Васе приготовить, а как уйдет он на работу, в доме прибрать, постирать, обед-ужин наварить. Старается Надя, но свекровь только ругает ее, "лодырькой" да "безрукой" обзывает. Глубокой ночью, как захрапит, наконец, свекровь, муж о своих желаниях напоминает. А уставшая Надя только о сладком сне грезит, об отдыхе. Вася и обиделся, говорит, жена холодная, как сосулька досталась, не о такой мечтал.
Через месяц, не вытерпев такого "счастья", вдоволь наревевшись, собрала Надя свою сумочку, да обратно к маме уехала.
- Соскучилась, доченька? - обрадовалась Наде мама.
- Нет, мамочка, я насовсем. Там все плохо, и дом старый, маленький, и свекровка злющая, только работать заставляет. А Вася даже не заступается, не любит он меня совсем.
Мама головой покачала и говорит дочке:
- Ну что ж, заходи, погости немного, сумочку только свою не разбирай. Отдохнешь пару дней и к мужу возвращайся, я тебя предупреждала, развода в нашей семье не будет. Ты сама все решила, вот с мужем теперь и живи.
Надя голову повесила, но матери перечить не стала. А через день Вася сам приехал. Прощения у жены попросил за то, что не понял, как ей тяжело было, и что перед мамой за нее не заступался. Пообещал, что снимет какой-нибудь домик, и начнет строить свой, такой, как Надя захочет. Заулыбалась девушка, повеселела, на другой день с мужем обратно уехала.
Тетя Катя очень обиделась на сына и невестку, что съезжают от нее. Теперь же ей все самой придется делать, а она к такой работе не привыкла. Командовать только умеет. Пыталась криком взять, угрозами, что сына наследства лишит, отдаст дом старшей дочери, но Вася сдержал обещание, данное жене, мать не послушал, сказал, что теперь у него есть семья, а скоро и дети, дай Бог, будут. Пора строить свой, большой дом. И они стали жить отдельно. Хорошо жить стали. Вася не попрекал жену, если она что-то не умела или не успела сделать, а Надя с удовольствием училась готовить, успевала и в доме прибрать и даже шить на заказ, ее мама научила. Ну и малыши у них один за другим родились, две девочки, Раечка и Варенька, и сыночек, Митенька. Загордился от счастья Вася, и с еще большим усердием за строительство дома взялся. Сам все строил, все умел. Тетя Катя изредка заходила к сыну, да все губы кривила:
- Зачем дом такой большой? И двух комнат бы хватило, чай, не для королевы строишь. Нарожала кучу оглоедов, теперь корми их.
Вася только головой укоризненно покачивал, но матери не перечил, не хотел с ней ссориться. А Надя уже и внимания на нее не обращала, главное, муж на стороне жены. И свекровь уже ничего не изменит.
Так и жили бы они счастливо в уже построенном доме, да беда не спрашивает приглашения. Ушел как-то осенью поутру Вася на работу, а домой не вернулся. Нелепая авария забрала его жизнь. Потом колхозники рассказывали, что его трактором придавило, так, что сразу насмерть.
Надя в свои 28 лет за день стала седой. Целый месяц она себя не помнила, хорошо, ее мама приехала, за малышами приглядывала. Потом взяла Надя себя в руки, вспомнила о детях и стала учиться жить без мужа.
Тяжело было. Мама не могла оставить свой дом и работу. Раечка в первый класс ходила, Варя и Митя в садик. Сама Надя на ферме дояркой работала, на заре на дойку уходила, вот маленькой Рае и приходилось малышей одевать, да в сад перед школой вести. Бывало, что и опаздывали везде, но что с нее возьмешь, сама от горшка два вершка. Однажды утром, снова от души наплакавшись за ночь, пришла Надя к свекрови.
- Тетя Катя, тяжело мне одной. Очень тяжело. Мне очень нужна Ваша помощь. У Вас такой маленький, старый дом, переезжайте к нам, у нас места много, Вам делать ничего не нужно будет, я все сама, только за ребятами присмотреть, причесать, умыть, в школу да садик отправить. Мы Вас любить и уважать будем, да я Вам и так никогда слова плохого не сказала.
- Ну уж нет, - скривилась свекровь, - Своих голодранцев сама воспитывай. А мне и тут не плохо. Еще чего, в няньки к тебе идти!
Вышла от нее Надя, пошла по улице голову опустив, текли слезы по ее щекам, как ручьи после холодного дождя, и некому было ее согреть и успокоить, Вася только во сне иногда приходил, и то редко.
Когда Надина мама вышла на пенсию, то продала свой дом и купила в их селе рядом с дочерью. Теперь Надя была не одна. Наконец она оттаяла, повеселела. За молодой еще женщиной начали ухаживать местные холостяки, но Надя ни на кого не смотрела. У нее было три лучика счастья, ее любимые дети. Добрые веселые ребята, все кучерявенькие, похожие на папу. И еще рядом была мама, рукодельница и просто замечательный человек.
Дети росли, мама старела. Дочери уж вышли замуж, Митя закончил институт и вернулся в село агрономом. Надина мама умерла тихо, во сне. Так и запомнили ее все красивой и улыбающейся. Надя жила с сыном, ждала, когда он женится и в доме появится маленький шумный карапуз. Но сын все откладывал приобретение такого счастья и наслаждался холостяцкой жизнью.
Тот зимний день был очень ветренный, промозглый. Кто-то рано утром тихонько постучал в дверь. Надя удивилась, кого в такую погоду принесло? Открыла дверь и отшатнулась: на пороге стояла свекровь. Маленькая сгорбленная старуха, с подслеповатыми глазами, она опиралась на палку и тонкие губы ее мелко дрожали.
- Надюша, - проскрипела она, - помнишь, ты звала меня к себе жить, я, вот, пришла. Прими меня, пожалуйста, плохо мне одной, страшно. Васенька по ночам сниться, смотрит на меня такими глазами, что сердце леденеет. Я знаю, что бросила тебя в трудности, но я уже давно раскаялась. Только стыдно мне было признаться, боялась я. А теперь я уже не могу жить одна, руки ничего не могут делать. К дочери попросилась, а она меня выгнала, сказала, что мне только под забором помирать за мои грехи.
Тетя Катя горько заплакала, а Надя сказала:
- Помните, что Вы мне сказали, когда я к Вам пришла за помощью? А ведь у меня Ваши внуки росли и нам было очень тяжело. Я о петле по ночам мечтала, только ради детей зубами скрипела, но жила. Вы мне тогда как глоток воды, как воздух были нужны, а Вы? А теперь поздно, я к Вам в няньки не нанималась.
Тетя Катя вздрогнула, но ничего не сказала. Тихо повернулась и, опираясь на палочку, медленно пошла к калитке. Надя смотрела на ее опущенную голову, ее покорную разбитую фигуру и не выдержала.
- Митя, мы ведь одна семья, - сказала она сыну, стоявшему позади нее, - Она мама вашего папы. Я не могу ее бросить. Я должна помочь.
Надя побежала за свекровью, обняла ее за плечи и тетя Катя вдруг громко заплакала. Митя слышал сквозь шум ветра, как она повторяла:
- Прости! Прости меня!
Прожила тетя Катя в семье своего сына недолго, но умерла она по-настоящему счастливой. Потому что только здесь она узнала, что такое настоящее уважение и любовь.
Луизу Никодим Аркадьевич невзлюбил сразу. Деревенская простушка, с раздражающим слух оканьем и громким смехом. Из всех забот у неё только хозяйственные вопросы: где мяса получше купить, когда половики вытряхнуть.
А ему, преподавателю в третьем поколении, главным в человеке был интеллект, начитанность. И хоть интеллигенцию в России истребляли, смешивали с простым народом, всячески пытались сделать рядовой, она всё равно просачивалась и брала верх. Потому, покуда жива интеллигенция, жива и Россия, был уверен Никодим Аркадьевич. На них, профессорах, учёных, учителях держится страна. Никак не на трудящихся. Трудящийся народ простой, бесхитростный, недальновидный, что скажут, то и делают. Что, собственно, хорошо, у каждого своя роль. Но именно благодаря благородным мужам страны, таким как он сам и его предки, Россия и выживает во всех страшных катаклизмах, выпадающих на её долю.
В этом Никодим Аркадьевич был уверен, и вера его была непоколебима, как вера иных в Бога.
Луиза — его третья невестка — жена младшего сына Алексея. Имя-то какое-то ненастоящее, не русское. Так любит недальновидный люд, поддавшись моде, называть детей. В сочетании с их благородной фамилией выходит вовсе не благозвучно — Вяземская Луиза Петровна. Тьфу, позорище!
И чем она только взяла Алексея? Хотя ясно чем: грудью не обижена, глаза, как у тел;нка наивные, коса с запястье толщиной. Ни дать ни взять сошла с полотен Алексея Венецианова.
Старшие невестки внешне ей уступали, но только до тех пор, пока она рта не раскроет. Потому как говорить с Луизой было решительно не о чем. Не то что с Алевтиной (женой старшего сына) или Лидией (спутницей среднего). Вот те окружали Никодима Аркадьевича вниманием и неподдельным интересом. Расспрашивали, советовались, внимали слову. Сразу видно: дамы получили д;лжное образование, выросли среди книг и умных речей, а не в поле среди телят...
Наталья, жена, мнения его не разделяла. Любила Луизку, радовалась, что сын на ней женился, говорила, что больше всех ему повезло. Подолгу они с ней о чём-то беседовали (вернее, трещали как сороки) на кухне. Невестка Наталью даже каким-то премудростям обучила, то ли бельё отбеливать, то ли зеркала начищать — Никодим Аркадьевич не вникал...
После рождения у Луизы третьего ребёнка, надежду на то, что они разведутся, Никодим Аркадьевич потерял. Алексей - интеллигент, а не подлец! Да и благодаря такой плодовитости невестки им дали квартиру. Двухкомнатную, добротную, с высокими потолками. А старшие всё в коммунальных ютятся. Потому как не плодятся их жёны, как кошки, и умы их заняты научными трудами, а не мещанством. Алевтина докторскую защитила, Лидия в издательстве замом главреда служит. Обе на благо народа трудятся, просвещением занимаются.
Никодим Аркадьевич своих чувств к невестке не скрывал, не считал зазорным поправить её за общим столом замечание сделать:
— Луиза, класть, а не л;жить. Не ихний, а их. Не егошный, а его!
— Ладно, папа... — улыбалась невестка.
— Не отец я тебе! Сколько раз говорить? Неужели так сложно запомнить — Никодим Аркадьевич?
— Никодим, не бушуй — вступалась жена.
— Папа! — вскипал сын.
— Пущай учит меня уму-разуму, — примиряла всех Луиза. — Средь людей ведь живу, так хоть говорить по-человечески буду.
— Ты и так не по-собачьи лаешь! — заводился Алексей.
— Ну п;лно... — хлопала его по руке Луиза и подкладывала мужу добавки.
Казалось, она не замечала его тонких намёков, высказываний и явного не примирения с её происхождением. А от этого старик ещё больше злился, хотелось, чтобы поняла, деревенщина, в какую семью ей выпала честь попасть, чтобы благодарна ему была, что не воспротивился свадьбе... Но куда ей, недалёкой?
Годы не шли, летели. Вот уже и у Алексея виски чуть засеребрило, младшую дочь в школу отправил. Никодим Аркадьевич разменял девятый десяток.
Не предупреждая, не намекая, ушла из жизни Наталья. Вот вроде ходила, рубашки мужу гладила, овощное рагу варила. А в одно утро не встала с постели и сгорела в считаные часы.
Никодим Аркадьевич одноминутно постарел, сгорбился. Стал похож на потерявшегося щенка, бродит-бродит по квартире, а что ищет - не знает.
Луиза приходила через день, приносила диетической еды, стирала одежду, гладила рубашки.
— Луиза, я в состоянии за собой ухаживать! — сердился старик.
— Конечно, па... Никодим Аркадьевич, конечно, можете. Так я ж только чуток помогу, и всё. Вы вон каку вкусну кашу на завтрак сварганили, вижу, что не голодаете, а посуду давайте я помою.
Он морщился, но уступал. Больше всего старика беспокоило то, что поговорить не с кем. Раньше Наталье он своими соображениями делился, а сейчас кому рассказывать? Ну не Луизе ведь?! И сразу расхотелось читать книги, листать журналы. Обсудить-то не с кем.
Старшие сыновья заглядывали редко — работы много. Жизнь нынче тяжёлая, ему непонятная, все куда-то стремятся, о благе России говорят редко, всё больше о себе пекутся. Вышел Никодим Аркадьевич как-то до магазина за хлебом (последние годы дальше сквера возле дома не ходил) и обомлел. Цены-то, цены! Хотелось бужениной побаловать себя, а денег только на колбасу и хватило. Плюнул, вернулся домой, пожевал хлеб, что Луиза принесла и спать л;г.
Стал ворчливым. Придут сыновья, обижается, что внуков не приводят. Привезут внуков, жалуется, что шумят они, ему, старику, никакого покоя нет. Всё не так и не эдак Никодиму Аркадьевичу нынче. Книги забросил, записи не ведёт, всё опостылело или как Луизка говорит — обрыдло.
Недолго после Натальи маялся — сл;г. Не встать, ни рукой пошевелить. Инсульт, говорят врачи, возраст и переживания сделали своё дело. Больше ничего не услышал — провалился в сон.
Проснулся оттого, что в кухне спорят. Старшие сыновья приехали с жёнами, шепчутся, да так, что на крик порой переходят:
— Аля, у нас однокомнатная квартира и дочь-подросток! Куда нам ещё одну кровать поставить?
— Ты, думаешь, у нас места столько, что лезгинку танцевать можно? — отвечает ей Алевтина. — Да, две комнаты, только маленькие очень и дети разнополые. Куда нам его пристроить?
Понял Никодим Аркадьевич, что о нём речь, как будто о вещи какой говорят, обидно стало, затрясся подбородок, а руки еле слушаются, слезу не утереть. Нет, из своего дома никуда он не уйдёт! Позвал детей, а получилось будто мычит громко, те прибежали, испуганно смотрят на него, мол, не слышал ли он разговора. Слова во рту в один комок сбились, что сказал и сам не до конца понял. Но как мог, объяснил, что уходить из этого дома намерен только вперёд ногами. Переглядываются.
Вот и Алексей с Луизой приехали. Она руки вымыла и тут же к нему:
— Никодим Аркадьевич, как вы? Лёша, гляди, как неудобно лежит. Аля, там в шкафу подушка лежит, дай-ка мне её. — Алевтина, скривив губы, ушла. А Луиза всё хлопочет. — Л;шенька, давай ты Никодима Аркадьевича подыми чуток, а я подушку за спиной пристрою. Вот так, во-о-от. Никодим Аркадьевич, удобнее так?
Тот кивнул, а подбородок опять затрясся: только она одна и подумала о том, чтобы ему удобно было.
— Пап, ну ты чего? — подлетели сыновья.
Только рукой махнул.
А Луиза уже на кухне гремит чем-то, через минуту пришла с дымящейся тарелкой, одной ногой табурет подтянула, села.
— Бульончик сварила, горячий ещё: в термосе привезли. Полезный бульон, костный, Лёша специально ездил, искал хорошие...ингрин-диенты..Никодим Аркадьевич, айда покушаем? — и ложку за ложкой скормила всю тарелку. Как дитю малому на ложку дует, подбородок промокает.
От сытости да теплоты задремал старик, а проснулся нет никого, только Луизка в кресле сидит, рубашку его штопает...
На работе женщина отпуск взяла, а потом и вовсе уволилась. Пояснила коротко: «Как же я вас одного брошу-то? Мама там на небе увидит, не простит». Никодим Аркадьевич злился, он и так её терпеть не может, а тут целый день её общество выносить приходится. Да ещ; получается будто он её благодарить должен, из-за него же с работы ушла... Но ещё пуще злился на то, что никто кроме неё с ним сидеть не хотел. Сыновья на работе, им семьи содержать. Но они хоть каждый день приезжают. А невестки... Ну что с них взять? Они на благо страны служат, им до старика дела нет. Хоть и обижался старик, но внутри себя старших невесток оправдывал, а на Луизу злился, будто она виновата во всём. Прогонял её, ругался, еду её отодвигал, хотя знал, что всё равно она убедит его съесть, и он проглотит до последней крошки. Потому как Луиза все его предпочтения у свекрови выяснила, а когда это произошло Никодим Аркадьевич и заметить не успел.
Раздражался, когда она его упражнения заставляла делать. Мычит, ругается, а она знай над душой стоит то с мячиком игольчатым, то с эспандером. Две недели массажистка приходила, а как 10 сеансов прошли, так Луиза заявила:
— Сама буду делать! Чего ж я не смогу, что ли? А то ведь так до пролежней можно долежаться.
Таблетки минута в минуту даёт, из деревни трав привезла, отварами поит, настоями. Давление постоянно мерит, записывает, бдит.
Иной раз сядет к нему, по руке погладит и вздыхает:
— Разговаривать вам надо, а не с кем. И я не тот собеседник! Вы хоть поругайте меня за что-нибудь, словам правильным научите. А то меня уж и дети поправляют, совсем запутали то ли зв;нит, то ли звони;т.
Никодим Аркадьевич сердится, от Луизы отворачивается. А она старый альбом притащила и давай пальцем тыкать, мол это кто, а это где. И ведь не отстаёт, прилипала! Никакой тактичности...
На ночь сыновья по очереди приезжали — Луиза домой отправлялась. Утром приезжала, когда уже домашних отправит и дела домашние сделает. Вот в эти часы Никодим Аркадьевич от невестки и отдыхал, хотя сложно, если куда-то встать надо, а рядом нет никого. Но зато тишина, никто кастрюлями не гремит и с упражнениями не пристаёт. Что уж говорить сыновья иногда и про таблетки забывали, ни о каких травах речи не было. Только и разговаривали с ним мало — уставали после работы.
А потом Алевтина на работе отпуск взяла, Луиза на неделю к своим в деревню укатила — огород засаживать время пришло. Никодим Аркадьевич радовался, глядишь от такого общества он быстрее восстанавливаться начнёт...
Да не тут-то было! Алевтина в первый день сухо улыбнулась, погрела суп, оставленный Луизой, покормила его и уткнулась в научный журнал, стала делать пометки в блокноте. Никодим Аркадьевич пытался расспросить невестку что читает, над чем работает. Но та сделала вид, будто не понимает его постинсультной речи, хотя он недвусмысленно указывал на журнал. Про массаж и упражнения Алевтина «забыла» несмотря на то, что эспандер лежал на столике возле кровати. Обед, ужин — всё у неё по расписанию. А попросил чаю «лишний» раз, приготовила с таким видом, будто одолжение сделала. И молока добавила маловато, и с сахаром переборщила.
Вечером уехала до того, как муж сменил её, мол дела у меня ещё есть. Уходя, даже не спросила, надо ли ему что-нибудь. А он, между прочим, в туалет хотел, а идти одному тяжело. Пришлось самому идти, хоть голова слегка и кружилась.
Никодим Аркадьевич пытался внутри себя оправдать невестку, но всё же не получалось. Слишком уж пренебрежительно вела себя Алевтина. А ему хотелось заботы и участия, которыми окружала его покойная Наталья. Вот уж с кем было хорошо: она и выслушает, и накормит вкусно, и лишнего не станет говорить. Как же так вышло, что она ушла раньше него?
Мужчина всегда думал, что страшно умирать, потеряв рассудок, впав в детство. А вот сейчас думал, что уж лучше стать снова ребёнком, чем быть таким, как сейчас — всё понимать, всё осознавать, но быть физически беспомощным, зависеть от других.
Через несколько дней старик понял, что скучает по Луизе. Странным образом, но её присутствие делало дом жилым. Звон посуды, громкий смех, когда она разговаривала по телефону, шипение утюга, когда она наглаживала постельное бельё, песни, которые она неизменно напевала во время готовки. Всё это звуки живого дома. Алевтина приходила и самое громкое, что звучало — дзиньканье микроволновки, когда она грела ему еду: готовить она не любила, поэтому варила сразу большую кастрюлю супа и кормила ею старика несколько дней. Всё остальное время сидела в кресле и шуршала журналом, изредка интересуясь не нужно ли ему что-то или выдавая по расписанию лекарства. Нехотя отрывалась от работы, когда ему нужно было в уборную.
Вернулась Луиза, и старик даже пустил слезу радости, когда услышал из прихожей громкое:
— Никодим Аркадич, здрасьте! Это я, Луиза.
Через несколько минут она уже села рядом с ним, взяла за руку (Алевтина ни разу этого не сделала, всё сидела в кресле у окна):
— Ну, рассказывайте. Как вы тут без меня?
Он от волнения что-то ответил, но слова сбились в кучу. Она похлопала по руке:
— Всё хорошо, всё хорошо. Я варенья из деревни привезла, вкуснющее. Малиновое! Тётка моя по рецепту секретному варит — ум отъешь. Сейчас с вами чайку попьём, потом массажик я вам сделаю. На улице-то теплынь какая, видали? Сейчас на балконе всё устрою и погулять выйдем, птичек послушаем.
Она ушла на кухню, послышалась возня, захлопали шкафчики, зашумел чайник. Женщина разговаривала сама с собой, вспоминая, где лежат травки, и ругаясь, что всё переставили как попало и чашки плохо помыли. Да, Луиза никогда не была тихой, вокруг неё всегда кипела жизнь...
Через пятнадцать минут она принесла Никодиму Аркадьевичу чай с молоком и чуть сладкий, всё как он любит. От чая отдавало какой-то травой и любовью.
Руки старика не слушались, и она не спеша напоила его чаем, вприкуску с вареньем. А когда он языком начал вычищать, застрявшую косточку, не смущаясь, помогла снять вставную челюсть, промыла её и помогла поставить на место. Попросить об этом Алевтину ему и в голову не пришло бы, а Луизе ничего объяснять не надо.
Он уснул, а когда проснулся, в комнате витал аромат котлет и бульона. Впервые после её отъезда он поел с аппетитом. А потом они пошли «гулять» на балкон, слушали птиц. И Луиза рассказывала, что знает о жизни пернатых, да не только тех, что в городе живут, но и про повадки лесных рассказала. У неё дед охотником был, в детстве много рассказывал. Жалко, что не особо слушала, сетовала она.
Хоть по привычке Никодим Аркадьевич и хмурился, капризничал, но сердце его таяло от присутствия «деревенщины».
С каждым днём разговаривать ему становилось сложнее, передвигаться труднее, но Луиза была рядом, не роптала. А как у ребятишек учебный год кончился, так и вовсе стала с ночёвкой оставаться. Я здесь нужнее, говорила. Несколько раз сыновья оставались, и Никодим Аркадьевич пытался объяснить Алексею, как ему повезло с женой, чтобы бер;г он её, а она в долгу не останется, в трудный час не бросит. Но не очень-то у него получалось. В мыслях всё складно, а как рот раскроет, так каша.
— Никодим Аркадич, я вам булочек напекла, мягоньких с изюмом, — зашла в квартиру Луиза. Старик поднял тяжёлые веки.
— Па-а-ап, — попытался что-то сказать.
— Сейчас, Никодим Аркадич, руки помою и приду. Ну, как вы? Чайку попьём?
— Па-а-а... Я па-а-а, не-Ни-ии
— Не переживайте, Никодим Аркадич, не переживайте. Неудобно что-то?
Замотал головой.
— Болит где?
Мотает.
— Что-то хотите?
Мотает отрицательно.
— Ну а что? Давайте я вам ручку с блокнотом дам, не спеша, напишите. Ладно?
Кивнул.
Она блокнот на книгу положила, держит, а старик дрожащей рукой выводит. Луиза ждёт. Закончил, толкает ей блокнот. А на нём неровными печатными буквами выведено одно лишь слово.
ПАПА
Слёзы хлынули из глаз. И у Луизы, и у старика. Обняла она его крепко:
— Конечно, папа! А как иначе? Это я тебя для виду по имени-отчеству величала, а в душе всё равно папой звала. Я же знаю в душе: и ты меня любил, просто другая я, не такая умная. Но уж какая уродилась, не обессудь.
Старик пытается что-то сказать, она ему по руке тихонько хлопает:
— Молчи, знаю. Всё знаю, не переживай. Мне слов не надо, я же сердце слушаю, что мне слова? Папа...
Проплакались оба, успокоились, женщина встала:
— Пойду чайку нам сделаю. Травяной будешь или с молоком?
— М-мо-о...
— Поняла, с молоком. Ну сейчас попьём. Дети чуть булочки не растащили, еле урвала. Но нам почаёвничать хватит, тебе много мучного нельзя, да и мне тоже — похлопала себя по бокам и ушла на кухню.
Старик устало улыбнулся. Успел. Успел сказать ей то, что вот уже неделю в себе держит. Как он, человек с двумя высшими образованиями
Был у нас в офисе парень. Ну как парень..., взрослый мужик, 36 лет. Но он был необычный. Если говорить прямо, то человек был глупым от природы. Ну вот не умный ни разу, т.е. совсем не умный! Но я его взял на работу еще 6 лет назад и ни разу не пожалел. Самое интересное, что он знал, что глуп от природы и не скрывал этого. Мало того, когда пришел устраиваться на работу, первое, что он мне сказал, была фраза:
- Здравствуйте! Я не умный и не скрываю этого. Но мне нужна работа, чтобы я мог покупать маме лекарство, она уже не может работать.
Это меня немного шокировало, но я понял,что человек реально болен. Но, в принципе, не настолько, чтобы не суметь выполнять какие-то не особо сложные задания. Он мне напомнил героя Дастина Хофмана в любимом мною шедевре "Человек дождя". Я сразу въехал, кто передо мной и не хотелось его никак обидеть...
- Вы намного умнее бОльшей части населения, которая пытается прикрыть свой идиотизм любым способом, но тщетно. Ок, с завтрашнего дня приходите на работу.
С того дня он у нас, как сын полка номер 2. Так вот, 6 лет мужик работал наравне со всеми. Да, не такой, как все, но честный, порядочный, пунктуальный и вообще, на мой взгляд, лучший работник из всех, кто у меня работает. Маму после инсульта поставил на ноги, правда пришлось ему немного помочь с медикаментами и массажистами, а так, он сам делал всё и ни разу не пожаловался, что ему тяжело! Весь офис его любил и привязался к нему, как к родному! Да так влюбились в него, что откормили с 75 кг до 100!)) Мы с ним даже стали чем-то похожи))
Да, отвлекся... Позавчера, когда заехал в офис, после долгого отсутствия, мне помощница с ходу в лоб...
- Олег увольняется! Может Вы уговорите его остаться?! Как мы без него?!
Я и сам охренел! Как это увольняется??? Куда??? Почему??? Попросил позвать его в кабинет. Заходи минут через 10, голову опустил так, что подбородок аш на животе. Стоит, в глаза не смотрит...
- Олег! Что случилось? Что тебя не устраивает? Кто-то обидел?? Только пальцем покажи, уволю на хрен пол офиса!
- Нет-нет, что Вы, не надо, я их всех люблю. Просто ..я.. это.. ну ..вот...
- Ну не тяни, говори что нужно? С мамой проблемы?
- Нет, с мамой всё хорошо, спасибо... Я хочу жениться!
И тут я подвис, как глючный айфон! Сразу напрашивался вопрос "как это, женюсь?" Но кто я такой,чтоб такое спрашивать? Он такой же человек, как и я сам, и ничто не чуждо ему человеческое..., но блин..., как-то меня это напрягло.
- Дело нужное, надеюсь, жениться хочешь не только ты, но и потенциальная невеста, если она уже есть у тебя на примете, тоже желает того же?
- Да, конечно!!! Она меня уже год приглашает к себе, в Швецию! Вместе с мамой. Она меня любит и мою маму!
Бльооо, что-то мне совсем это перестало нравиться... Больного человека, в Швецию ... и маму. Жесть какая-то!
- Наверное хорошая девушка, раз ты собираешься туда с мамой!
- Она очень красивая, рыжая и умнее меня! Я вам сейчас покажу фото.
И тут он вытаскивает из кармана айфон 7! Ого, думаю, не хило! Все эти годы у него была старая раскладушка Рейзер, которую мы тщетно пытались у него украсть, чтоб он пересел на нормальный телефон! И ведь новый был у него Самсунг, подарили на День Рождения ему, и моя сонька была Z3, я через полгода новый себе взял, а этот отдал ему. Но он никак не хотел "пересаживаться" на нормальный телефон. Мы понимали, что ему это сложно, поэтому не настаивали. А тут ... Айфон! Я даже не успел задать вопрос, а он мне уже отвечает...
- Это мне Каролина подарила и много фото туда своих накачала, чтобы я не скучал...
В этот момент в моей бошке уже бурлила каша из ужасных мыслей. И я ожидал, что на фото окажется какая-нибудь голоСИСтая Памелла Андерсон из старых постеров. Но то, что я увидел, меня повергло в шок!
Но то, что я увидел, меня повергло в шок! На фото рыжая девушка, с характерными чертами людей с известным синдромом. Я их всегда называю "светлыми людьми".
Они же не виноваты, что у них одна лишняя хромосома. В остальном они такие же, как и мы, а кое в чем намного нас превосходят! Во всяком случае они нас не считают какими-то дебилами только потому, что у нас на одну хромосому меньше! Хотя по логике вещей, они могли бы именно так размышлять. Но в жизни, это очень приятные и безобидные люди. И, что мне особенно в них нравится, они всегда улыбаются! Лично для меня улыбки "Солнечных людей", намного приятнее резиновых улыбок, которые все чаще натягивают окружающие нас люди, проклиная за глаза нас, последними словами!
- Действительно красотка! Тебе крупно повезло! Если всё так, как ты говоришь, я без особого удовольствия, как твой руководитель, но с огромным удовольствием, как человек, отпущу тебя к твоей красотке! Если ты не против, я созвонюсь с твоей мамой, уточню некоторые нюансы и куплю вам обоим билет на самолет. Ок?
Олег всегда был улыбчивым, веселым..., но такого счастья на лице, я не видел у него никогда! Ради вот этого выражения лица, я бы отправил его хоть в Бразилию, хоть куда и за любые деньги! Он захлопал в ладоши, как ребенок и сам набрал на своем айфоне номер мамы и дал мне телефон. А самое главное, почему я всегда считаю аутистов намного умнее нас, тупезней, он отдал мне телефон и вышел за дверь! И ведь знал, что разговор будет о нем, но он понимал и то, что я не смогу толком говорить о нем в третьем лице! Ну кто из обычных людей поступил бы так же?! Да никто, наоборот стояли бы над душой и пытались бы всё услышать! Уникальные люди! Умные! Тактичные! И почему бы им не быть счастливыми, как
окружающие? Я больше скажу, такие люди намного счастливее в семьях, чем мы с вами, т.к. они не умеют лгать, не умеют орать друг на друга, но они умеют любить и быть преданными!
И кто из нас умнее, а кто глупее? Надеюсь вывод очевиден!))
И да, с его мамой мы переговорили, оказывается она уже прекрасно знает ту девушку и нет повода для сомнений и..., завтра, т.е. уже сегодня в 8 утра я везу своего бывшего работника и его маму в Шереметьево, а в 11.25 они вылетают в Стокгольм. Они будут счастливы все вместе, а я буду счастлив тут один за них всех! Но, в марте, если ничего не изменится, я полечу тоже в Стокгольм женить своего самого лучшего и самого позитивного работника!
Когда ты смотришь на этих людей, тебе не жалко ничего, ни времени, ни денег, ни усилий, лишь бы хоть как-то сделать их жизнь лучше! А потом смотришь вокруг, и видишь тех, кто твою доброту принимают за слабость и пытаются насрать в душу. Смотришь на них и уже не видишь, ибо они для тебя ноль, пустота, их для тебя не существует! Но, хороших людей больше. Именно поэтому этот дрянной земной шарик еще вертится....
Пойду заварю тазик кофе, чтоб не уснуть и не проспать аэропорт.
Бабку собирали всей семьёй.
Не тая греха, говорили ей прямо о том, как она надоела. И о том, что наконец-то настала весна, и теперь она уедет в деревню до поздней осени. Внуки были холодны к ней, невестка её не любила. А сын постоянно находился в командировках. Но когда приезжал ни чуть не лучше своей семьи относился к матери. Она была обузой для них. Сама все понимала и из последних сил терпела эти мучения, каждый год дожидаясь весны, как чего то самого лучшего. Верного. Настоящего.
Весна в этот год пришла рано. Бабка часто сидела у подъезда и любовалась тёплым весенним небом, грелась на солнце. А вид у неё был как у ощипаного воробья. Худая, в старых лохмотьях, видавших виды, в стоптанных старых валенках, на которые были натянуты резиновые калоши.
Не смотря на то, что свои её не любили, соседи к ней относились хорошо. Здоровались всегда, справлялись о здоровье, помогали подняться с улицы домой на пятый этаж. А соседские мальчишки даже как-то носили сумку с продуктами, когда встречали её по пути со школы, идущую из магазина.
Бабка не смотря на преклонный возраст всегда все делала по дому. Варила, стирала, убиралась. Это были её обязанности. Невестка редко занималась чем-то из этого.
–Вот сидишь дома весь день , так и делай тут все. –нагло говорила она приходя вечером с работы и скидывая в прихожей обувь.
Внуки с ней не разговаривали. А когда к ним приходили друзья, она не выходила из комнаты, потому что как-то один из внуков сказал, что она своим видом позорит их.
Бабка никогда никому не перечила. Она больше молчала. А вечерами, когда все уже спали, она тихонько плакала в своей комнатушке о такой доле.
На вокзал её отправили на такси. Чтоб не ходить с ней по автобусам. Поклажи у неё было немного. Старенькая сумка и небольшой кулек с каким-то тряпьем. Опираясь на клюшку, она тихо ковыляла по перрону. Остановившись у скамейки присела. Вскоре подошёл поезд, и она зашла в вагон. Она смотрела в окно добрым и светлым взглядом. Когда поезд тронулся, она достала из сумки смятую фотокарточку. Сын, внуки и сноха улыбались с фотографии. Она в последнее время их улыбки только здесь и видела. Бабка поцеловала снимок и аккуратно убрала его в сумку.
Сойдя на станции она тихонько шла в сторону деревни. Кто-то подбросил её почти до самого дома.
Она открыла калитку забора и пошла по раскисшей от сырости тропке к избе. Здесь все было родным. Своим. И здесь она была нужна. Пусть и ветхим стенам, и старому забору, и покосившемуся крыльцу, но нужна. Её здесь ждали.
Деревня для бабки все. Здесь она родилась. Здесь родились дети и умер муж. Прожила она здесь без малого больше пол жизни. Пережила старшего сына. Так уж получилось , что до сегодня он не дожил.
Бабка открыла ставни на окнах, затопила печь. Сев к окошку на лавку, она задумалась. На этой лавке когда-то сидели её дети. За этим столом они ели, и спали на тех кроватях. Бегали по этому полу и так же смотрели в эти окна. В ушах её зазвенели детские голоса. Тогда она была мамой. Самой нужной для них. Самой родной и близкой.
А солнце тогда так же светило в окно, и было много весен, счастливых и заботных. Прожитых в этих стенах.
Она улыбнулась приветливой деревенской весне.
Утром она не проснулась. Оставшись навсегда на своей земле. На столе лежало много старых фотографий. И одна свежая. Но помятая, та самая, с которой ещё вчера бабке улыбались родные ей люди.
Пока мы живы, мы можем успеть многое. Попросить прощения, поблагодарить, признаться в чувствах. Пока мы живы мы не имеем права откладывать такие вещи на завтра. Ведь уходя человек больше никогда не вернётся, а в наших сердцах останутся такие камни, что носить их будет очень тяжело. Нужно жить верой. Правдой. И делать добро от сердца. От себя самого. Любить и ждать, ценить чувства других, помнить о тех кто дал тебе жизнь и поставил на ноги.
Приехала к дочери в город, но её никто не ждал...
Анна Юрьевна присела на скамейку. Тяжелые сумки с припасами стояли рядом. Дочери привезла гостинцев со своего огорода. А как же иначе? Что они тут в городе едят? Дочь не готовит, покупает заморозку или полуфабрикаты. Она вздохнула. Жарко. Полдня в дороге, сумки все руки оттянули. Никто её не встретил, да она и не ждала. Накануне позвонила Элле, сказала, что приедет, давно не виделись.
- Мама, ну зачем ты опять нам столько привезла? Мы это не едим, ты же знаешь.
- Ты за всех-то не говори.
Анна Юрьевна знала, что муж дочери Славик наворачивает припасы тещи с аппетитом, да и внучка Светочка тоже любит варенье из малины от бабушки.
- Вот для внучки гостинцы, а Славику сало копченое, соленья разные.
Элла приподняла сумку и ахнула, тяжесть какая. Она вздохнула, переводя взгляд с сумок на мать. Лучше бы не приезжала, у них и так тесно, да и куда всё это ставить?
А мать смотрела на неё с любовью. Как же она хотела дочку! Первым родился мальчик, а потом и Элла, самая желанная. Сын уехал далеко, к нему не приедешь, да Анне Юрьевне и не хочется. Отрезанный ломоть. А дочка тут, рядом, всего полдня в пути на электричке и автобусе, потом еще по городу добираться.
Из комнаты выглянула кудрявая девочка, внучка. Анна Юрьевна обняла её и всплакнула. Кровинушка моя. Девочка стала выворачиваться из тяжелых рук бабушки.
- Пусти, тесно.
- Подросла, деточка моя, - любовалась бабушка внучкой. - А я тебе шапочку связала и носочки, - она потянулась к сумке, но внучка быстро убежала.
Сели за стол.
- У нас только овощи сегодня, тебе макарон могу сварить.
С дороги аппетит разыгрался, но Анна Юрьевна всегда стеснялась в гостях у дочери.
- Сейчас свои гостинцы достану, накроем на стол, посидим как следует.
Она не заметила, как Элла брезгливо поморщилась. Анна Юрьевна съела овощной суп. Он был даже без сметаны. Взяла побольше хлеба, но есть всё равно хотелось. Больше на столе ничего не было. Её сумки так и стояли не раскрытые.
Может у них с деньгами плохо, подумала она. Элла ушла в ванную, а Анна Юрьевна схватила сало, быстро отрезала кусок, положила на хлеб, сверху кольца лука и торопливо, украдкой, съела. Посмотрела по сторонам. В прошлый раз, год назад, мебель в кухне вроде другая была и холодильник, кажется, новый.
Постелили ей в комнате внучки. Славик пришел поздно, Анну Юрьевну не пригласили, сама выйти она не решилась. Светочка нацепила наушники и увлеченно смотрела в планшет. Анна Юрьевна почувствовала себя лишней. В прошлый её приезд было так же.
Элла с утра, подхватив Свету, убежала на работу, за ней Славик. Анна Юрьевна не высовывалась, чтобы им не мешать. Когда все ушли, она сделала себе яичницу с салом и завтракала в одиночестве. На столе осталась гора грязной посуды. Анна Юрьевна с удовольствием всё перемыла, а потом начала уборку во всей квартире. Так и прошел день.
- Мам, я тебе билет купила обратный, завтра утром электричка. Чтобы в очереди тебе не стоять. Ты вроде сама сказала, что завтра уезжаешь, - Элла равнодушно смотрела на мать.
- Я же только приехала, - опешила женщина. – Хотя ты, наверное, права. Стесняю я вас.
Деду она сказала, что недельку у дочки погостит. Элла сразу повеселела. А потом Анна Юрьевна услышала, как Светочка жаловалась матери, что бабушка ночью ворочалась и вздыхала, мешала ей спать.
- Завтра бабушка уедет, потерпи немного.
Свертки и банки, которые Анна Юрьевна вынула их своей сумки и поставила в угол кухни, так там и стояли. Носочки и шапочку она заботливо положила внучке на кровать.
- Бабуль, такое не носят, - выдала Светочка и демонстративно закинула их в шкаф.
Как-то перестало хватать воздуха, Анна Юрьевна прислонилась к стене. Слезы сами потекли из глаз. Ночью не спалось, но она боялась даже пошевелиться, чтобы внучку не разбудить. Утром Славик отвез её на вокзал. Элла даже не вышла.
Он передал ей сумку и быстро уехал. В сумке лежало сало в пакете и пара банок. Несколько банок оставила себе, почему-то с радостью подумала Анна Юрьевна. Нужна она им всё-таки!
- Анечка вернулась, я тут заскучал без тебя. Какая ты у меня красавица, похудела, что ли? – радостно суетился вокруг неё муж.
- Сынок звонил, едут они всей семьёй к нам, может, всё лето проведут.
Радость-то какая! Анна Юрьевна впервые за эти дни улыбнулась, хоть кому-то они ещё нужны.
Берегите своих родителей!
Автор: Нина Чилина
Маня
Онa лeжалa в гycтыx, кoлючиx зapocляx ежeвики, завернутая в пакет, туго пepетянутый верёвкой. Чтобы нaвepнякa. Из послeдниx сил она издaвалa слабое "мяу" в надежде, чтo кто-то уcлышит и спacёт. Кpoxa, только oтopвaнная от матери.
Кислopoда оставалocь катacтpoфически малo...
Кто-то ycлышaл.
Кто-то по имeни Алексей шёл домой из мaгaзина, пpeиcполненный предвкушением весёлого, долгожданного вечера с сослуживцами, с кoтopыми не виделся долгих вoceмь лет. Сколько всего вместе пpoшли! Не сосчитать, сколько раз спacaли друг друга в горячих тoчкax! И вот, наконец, они побросали все дела и приехали в гости.
Слабый писк из кycтoв ежевики отвлёк внимaниe Лёши.
Он ocтaновился и приcлyшалcя, вглядываясь в колючие заросли, сквозь которые пробивались рыжие лучи yxoдящего за горизонт солнца. Писк усилился, словно тот, кто его издaвaл, почувствовал, что его слышат. Кусты зaшeвелилиcь.
-Koтёнoк? - догадался Лёша, и сразу же пoлeз в заросли, раздирая себе руки до крови.
Он поднял пакет, спешно paзoдрал его, и оттуда на него ycтaвились два зелёных, пoлныx надежды глаза. Чёрный, как сама ночь, кoмoчeк запищал ещё гpoмчe, но теперь, видимо, от paдocти.
- Знакомься, это Мaня! - Лёша протянул жене Виктopии кипельно чёрную кошечку пpямо с пopoга.
- Ой, какая пpeлecть! - Вика взяла кроху на руки и стала paccматривать живую наxoдкy, - А гдe ты её нашёл?
Лёша всё рacскaзaл жeне.
- Вот нeгoдяи... - пробормотала Вика, крепко прижимая к ceбе муpлычущую Маню, - Самих бы в пакет положить, и верёвкой завязать! Жалко им несколько тысяч на стерилизацию! Что такое нecколькo тысяч по сравнению с цeлoй жизнью, хоть и такой крoxoтной?
Маня росла не по дням, а по часам, и выpocла xoленoй, лоснящейся кошкой, до фанатизма преданной хозяевам. Она гоняла с территории чужих котов и кошек, и даже coбак, ловила крыс и дaрилa Лёше и Вике тепло и ласку.
А когда у супругов появился малыш, Маня гpeла его, yбaюкивaла мурчанием и охраняла его сон. Одним словом, когда-то спасенная, она отдавала всю себя на благо любимых хозяев, и они отвечали любимице взaимнocтью.
- Лёша, я прошу тебя, сходи к врачу! - yмoляюще сказала Вика, дождавшись, когда он пpoкaшляeтcя.
- Завтра. Я уже запиcaлся, - вздохнул Лёша и прилег на диван.
Ему на грудь тут же запрыгнула Maня.
- Она худeeт, - резюмировал Лёша, - Ей тоже надо бы к врачу, что-то не то.
Маня осуждающе посмотрела на хозяина и свернулась клубком у него на гpyди. По тeлy разлилось приятное, yмиpoтвopяющee тeплo, потянуло в сон...
- Хм, странно, - врач почесал затылок в недоумении, - У вас вторая стадия, но вот что интересно: часть oпyxoли кальцинирована, как будто вы уже проходили лечение. Стадия была большей, понимаете?
- Не совсем, - пожал плечами Лёша, - Поясните, если можно.
- Если бы я знал, - задумчиво протянул врач, - Впервые вижу такое.
Из oнкоцeнтра Лёша вышел, испытывая смeшaнные чувства: да, онкология подтвердилась. Но что значит, cтaдия была большей? Он лечится без лeчeния?
Дома его встретила взволнованная Вика:
- Ну что?
- Вторая стадия. Инфильтрат правого лёгкого. Химию нaзнaчили, послезавтра снова в облacть ехать, кладут в стационар. Сегодня отпустили собрать вещи.
- Господи, ну хоть вoвpeмя заметили! - вздохнула Вика.
- Как Маня? - спросил Лёша.
- Плoxo, не ест пoчти, в ocновном лежит. Анализы ничего не показывают, из ветлечебницы yтрoм звонили. УЗИ странное - opгaны просто иccыxaютcя, без причины.
Вечер пpoшёл в молчании. Даже маленький Даня был странно спокоен, лишь изpeдкa поглядывал то на лeжaщую на подушке изможденную кошку, то на отца.
Лёша устало лёг на кровать, волнуясь пepeд завтрашней госпитализацией. Сон смopил его на удивление быстро.
Уже сквозь пелену забытия он почувствовал, как Маня запрыгнула ему на грудь. Он oщyтил её дыхание на своём лице и с трудом paзлепил веки. То, что он увидел, зacтaвило его пpocнyться. Когда Лёша сделал выдох, Маня открыла рот. Из его рта в пacть кошки струилась чёрная, тoнкaя дымка, которую Маня глубоко вдыxaла. В свете yличнoгo фонаря это смотрелось ocoбенно жyткo.
Проглотив чёрную дымку, Маня oбeccилeннo свалилась на бок, а Лёша наоборот почувствовал пpилив бодpocти. Он вскочил с кровати, в одночасье поняв, пoочeму опухоль уменьшилась.
- Дурёха! Боже мой, ты забиpaeшь мою болезнь себе??? Нет, ты не зacлужила тaкoго!
Он спешно натянул штаны, cвитep, схватил кошку, ключ от машины и пoтoпал к двери. От шума проснулась Вика и спpocила сонным голосом:
- Ты кyдa среди ночи?
- Вика, я утром всё объясню. Я отвезу Маню к тёте в деревню. Так надо, - ответил Лёша и зaxлoпнул за собой дверь.
Дождь лил cтeнoй, а ветер клoнил ветви деревьев почти до земли. В полутьме сумерек, усиливающeйся за счёт нависших в небе свинцовых тyч, сквозь пeлeну дождя с бoльшим трудом можно было рассмотреть одиноко бредущую по обочинe дороги чёрную кошку. Она шла к свoeй цели, одной ей известной и пoнятной, придающей ей силы бopoться с ветром и ycталocтью.
Лапы сами несли её к мecтy, в котором она должна быть. Шерсть её, вновь ставшая гладкой и лоснящейся за те три месяца, что она жила у тёти в дepeвне, сейчас была мокрой и грязной.
Сегодня она пpoснyлась и поняла, что пора. Если не пойдет сейчас, то попросту не успeeт. Раньше пойти она бы не смогла - не хвaтилo бы сил, но сегодня тот день, когда она дoлжнa выполнить свою миссию.
Он сейчас "в пакете, тyгo перевязанном верёвкой", как когда-то она! Да, болезнь туго связала его, но ведь у него ecть она. Она обязательно отдаст ему долг - за спacение, за ласку, за тёплый дом, за вкycный корм.
Маня прошмыгнула в открытую на кухне форточку - хозяйка всегда оставляла oкнo открытым, чтобы проветривать дoм, пока все спят. Было paннee утро, дом был тих и погружён в сон, поэтому никто не заметил мокрую от дoждя чёрную кoшкy. Знaкoмый, еле уловимый запах, приглушенный тоннами лекарств, ударил в нос. Маня заспешила, когда поняла, что чyвствyeт ещё и дрyгoй, страшный гнилостный, отдающий противной кислинкой запах. Запах приближающейся смерти.
Нет, нет, она успеет! Не зря же она пpoдeлала весь этот путь? Вот кoмнaтa, вот хозяин. Спит. Худой, кожа да кости! Рядом спит хозяйка. Гнилостный с кислинкой зaпax стал сильнее.
Маня привычно запрыгнула ему на грудь, пaчкaя постельное белье грязными лапками. Но всё это было не вaжнo. Она жадно вдыxaла чёрную дымку, чувствуя, как силы пoкидaют её, но в то же время на щеках хозяина начинает игpaть румянец. Ещё вдox, ну же! Тepпи, ещё не всё, ещё нeмнoгo...
Лёша пpocнулся от крика Вики. Боль yшлa. Он уже yмep, это paй? Вроде нет, он по-прежнему дома, вот и Вика, вон Дaня агукает в кроватке. Куда это Вика смoтpит такими удивленными глазами?
Он на удивление лeгкo приподнялся в кровати и пocмoтрел по направлению взгляда жены. На полу, выгнyвшиcь дугой, лежала Маня. Она была мepтвa. Сейчас она пpeдставляла собой cкeлeт, oбтянyтый кoжей и шepcтью. Её зелёные глаза зacтыли навсегда, выpaжая спокойствие и yмиpoтвopeние - как если бы человек выпoлнил важное, ответственное зaдaние.
- Маня... Дружочек, как же так? - Лёша вскочил с кровати, практически не чувствуя боли и слабости, подхватил на руки мертвое тельце кошки и заплакал.
- Она спacла меня, пoнимaeшь? - он рыдал, как мальчишка, гладя по тощему боку уже окоченевшую Маню, - Но это не правильно... Это моя болезнь и моя судьба...
***
Спycтя месяц врачи наконец сняли с Лёши диагноз. Пoнaчалy никто не верил, что такое вообще возможно - ему оставалось жить считанные дни, и вдруг совepшeнно здоров!
Шёл октябрь. Лёша сидел на вepaнде, наблюдая, как Даня неловко ковыряет лoпаткoй песок. Был тот самый, один из пocлeдних, солнечный день, когда осень особенно красива - разноцветные листья горят разными красками под его лучами, а его тепло приятно щекочет кожу.
Вдруг Лёша услышал до боли знaкoмый писк. Мурашки пробежали по его cпинe - это был тот самый писк, который он услышал когда-то из зapocлeй ежевики. Когда он нашёл ту, что позже зaбpaла себе его смерть.
Он встал со cтyла, и ноги сами понecли его на звук. За калиткой сидел чёрный, как сама ночь, кoтёнoк. Он, а точнее, она, приподнялась на задние лапки, громко мяyкнyв. Сквoзь туман нaвернyвшиxся слёз он будтo бы прочитал в озopныx зелёныx глазах нaйдeнышa: "Ну здравcтвуй, xoзяин! А вот и я! Или ты зaбыл, что у кoшки девять жизнeй?"