Вера Ильинична, зайди, пожалуйста, в пятую.

Там очередной сложный случай. Чашку расколотила, кричит уже час как.
✨️
ЛЮДМИЛА ЛАВРОВА
✨️
- Сейчас, Машенька, только полы здесь домою и пойду.
- Спасибо большое! А потом зайди ко мне, чайку попьем.
- Про Илюшку расскажешь?
- Да! Поступил он. Ну, потом поподробнее, у меня еще одна операция, а потом бумажки, там и поговорим.
- Хорошо!
Вера Ильинична отжала тряпку и продолжила мыть пол в коридоре роддома, где работала уже без малого двадцать лет. Работала простой санитаркой, но это не мешало ей быть чуть ли не достопримечательностью роддома. Новый главврач, который был не в курсе, сначала даже не понял, почему в сложных случаях, когда роженицы или родившие только что мамочки, начинали вести себя странно, бегут искать Веру Ильиничну.
- Она что, врач? Или экстрасенс? Почему ее?
- Нет, Макар Семенович, санитарка.
- Санитарка?! Ничего не понимаю.
- Поработаете немножко – поймете! – улыбнулась Мария Михайловна, ведущий хирург, а по совместительству заместитель нового главврача.
Вера Ильинична домыла полы в коридоре, тщательно вымыла руки, сменила халат и пошла в пятую палату. Возмущенный голос молодой женщины был слышен даже в коридоре, хотя роддом был старый и звукоизоляция была вполне приличной. Одни двери чего стоили! Двойные створки, толстые чуть не в руку, деревянные. Сейф, а не двери. Каждый год роддому обещали ремонт, но пока так и не собрались. И поэтому пока, закрыв двери в палату, можно было рассчитывать на то, что звуки извне будут проникать туда-обратно очень приглушенно. Но не в этот раз.
Вера постояла под дверью, послушала, о чем речь, а потом решительно открыла двери:
- Доброе утро, мои хорошие! Что это вы расшумелись? Басней наслушались, что детки не слышат ничего в этом возрасте? Так, как вы кричите, разом слух прорежется. Ой, да какие же красавцы! – безошибочно она определила, что в кювезах лежат мальчишки. – Просто богатыри! Это твой? – Вера показала на малыша, который готовился проснуться и уже начал шевелить кулачками.
Встрепанная высокая молодая женщина удивленно посмотрела на это явление полутора метров ростом, которое властно прервало их перепалку с соседкой по палате и теперь ждало ответа на вопрос.
- Мой!
- Вижу, что твой. Красавец! Молока мало?
- Откуда вы знаете?
- Тоже мне, секрет. Иди сюда! – Вера подошла к кровати и похлопала по ней. - Садись! Бери своего красавчика, вооот так. А теперь поверни его чуть. Да не бойся и запомни – мать ребенку плохо не сделает, а дети прочнее, чем кажутся, поняла?
- Да… - девушка ошеломленно смотрела на Веру и машинально выполняла все указания. Через минуту малыш зачмокал, а она охнула. – Ой!
- Что, тянет?
- Ага! Раньше так не было.
- Захват неправильный был. А теперь поняла, как?
- Да, спасибо!
- Ну, корми! Умничка! – Вера повернулась к другой женщине, постарше, которая тоже пристроила ребенка к груди и молча наблюдала. - Второй?
- Третий! И опять парень! А я девочку хотела.
- Значит придешь еще! Молодая, красивая, здоровая, дети вон какие отличные получаются.
- Это я не скоро решусь! – засмеялась женщина и моментально лицо у нее поменялось, на щеках заиграли добродушные ямочки.
- Из-за чего поцапались-то? – Вера окинула взглядом мирную картинку, которая воцарилась в палате.
Женщины переглянулись и дружно прыснули, тут же зашикав, потому что малыши возмущенно вздрогнули хором и выпустили грудь.
- Не знаю! – удивленно протянула молодая. – Простите! Что-то меня понесло не туда.
- И ты меня извини. Привыкла мужиками командовать.
- Так у вас двое! Конечно, глаз, да глаз!
- Какие двое? Трое! Муж же еще! Теперь вот – четверо. Точно свихнусь!
Женщины дружно тихонько рассмеялись, и Вера погрозила им пальцем:
- Не ругайтесь! Весь роддом переполошили.
Она вышла из палаты и пошла за ведром, чтобы убрать разбитую чашку и вытереть пролитый чай.
- А это кто? Врач?
- Не знаю. Но судя по тому, что строгая, наверное.
Они дружно открыли рты, когда Вера Ильинична молча вошла в палату, вытерла пол и убрала осколки.
- Чаю-то сделать тебе еще?
- Спасибо, я сама, как покормлю… А, как вас зовут?
- Вера Ильинична. Будет нужно чего – зови.
Обе женщины проводили удивленными взглядами санитарку и, переглянувшись, занялись детьми.
А Вера пошла в кабинет Маши, чтобы выпить, наконец, чаю и расспросить о крестнике, который поступил в университет в Москве.
- Верочка! Заходи! – Маша стояла у стола, доставая из шкафчика чашки. – Вовремя ты. Ну что, уладили?
- Да нечего было! Так, нервы шалят у мамочек.
- Ну, не скажи! У всех же по-разному шалят. Вспомни хоть жену этого большого начальника, кто он там был… Забыла. Которую ты с подоконника снимала.
Эта история стала притчей во языцех. Когда Макар Семенович узнал о случившемся, просто схватился за голову:
- Да как так?! Почему санитарка? Где были психотерапевт и прочие?
- А не было никого рядом сразу, а она в палате полы мыла.
То, что случилось тогда, перепугало всех, только не Веру Ильиничну. Это потом Маше пришлось плясать камаринского с капельницами. Про таких людей как Вера, говорят, что у них «отложенный старт». На стресс реагируют не сразу, а позже. Возможно, именно благодаря этой ее особенности остались живы и мать, и ребенок.
Молоденькую Олю привезли в роддом целой делегацией. Мать, отец, свекры, муж, сестра мужа, какие-то еще люди. Оля испуганно охала и мычала на каждую схватку, а со всех сторон слышала только:
- Терпи! Уже скоро! Все так рожают!
Ей хотелось закричать, что она же не все, ей больно, очень больно.
- Я не хочу… - прошептала роженица.
- Что? – строго глянула на нее мать. – Чего ты не хочешь?
- Рожать… Мне страшно!
- Ольга, ты совсем уже? Страшно ей! – возмущенно фыркнула мама и Оля сжалась, потому что знала, что за этим последует.
Мама строго глянула на дочь и повернулась к врачу, который принимал Ольгу:
- Никакой анестезии! Вы меня поняли? Абсолютно естественный процесс и не иначе! Нам нужен здоровый ребенок!
Ольгу выдали замуж так, как в наше время уже, наверное, и не бывает. Просто поставили перед фактом:
- Виталий Сергеевич прекрасный человек. Ты ему понравилась.
- Но, мы же даже незнакомы, мама.
- Это не имеет значения! Ты должна доверять нам с папой! Мы хотим для тебя самого лучшего!
Эту фразу Оля слышала всю свою жизнь. Она огромными гвоздями была забита в ее сознание с самого малолетнего возраста и исключала всякие возражения. Олечка росла тихим и очень послушным ребенком. А из ребенка постепенно превратилась в безвольную, забитую девушку. Она очень быстро поняла, что любое возражение – это скандал. Нет, мама Оли не устраивала скандалы в общем понимании: с криками и битьем посуды. Она действовала иначе.
- Ольга, ты станешь причиной моей смерти! У меня опять сердце… Боже, как мне плохо! – мама укладывалась на диван с мокрым полотенцем на голове, и все начинали носиться вокруг с таблетками, вызывался семейный врач. И все это могло длиться сутками, в зависимости от «тяжести преступления». Но, самый великий скандал случился как раз тогда, когда Ольга наотрез отказалась выходить замуж за совершенно незнакомого человека. Тогда Оле, которая была в университете, дозвонилась домработница и в истерике крикнула, что хозяйка отравилась. Ольга чуть не попала аварию, пока неслась домой, где застала врача и отца. Мать лежала в своей спальне, тихо стонала, на тумбочке лежал полупустой пузырек с таблетками.
- Мама! – Оля кинулась к матери, но ее остановил полустон.
- Уйди! Я не хочу тебя видеть! Как ты можешь подходить ко мне?! Уберите ее!
Врач, который много лет вел всю семью, только укоризненно покачал головой, но промолчал. Отец вывел Ольгу из спальни.
- Не сейчас! Ты же видишь, в каком она состоянии.
- Папа, она правда…
- Не знаю. Промывание сделали. Пусть отдыхает.
Через три месяца Ольга стала женой Виталия.
Надо признать, что семейная жизнь не стала для нее кошмаром. Но, и радости сильно не доставила. Ольгу как будто заморозили. Она по привычке ходила на лекции, сопровождала мужа на встречах и в поездках. Виталий видел, что жена его не любит, но он-то не был к ней равнодушен. Поэтому постарался сделать так, чтобы Ольга хотя бы изредка улыбалась. И это ему почти удалось. Почти, потому что Ольга обнаружила, что беременна. С самого первого дня в ней черной плесенью пророс страх того, что она будет плохой матерью. Она боялась с кем-то поделиться своими мыслями. Боялась осуждения, очередного скандала со стороны матери, боялась, что муж ее не поймет. С детства она научилась очень хорошо прятать свои эмоции и сейчас никто не догадывался, что творится в этой прелестной головке с белокурыми кудрями. Только глаза выдавали иногда ее тревогу прежде, чем она успевала взять себя в руки.
- Олюшка, что ты? Плохо тебе? – Виталий, наблюдая за женой, не мог понять, что происходит.
- Нет. Все хорошо.- Ольга улыбалась и успокаивала мужа.
Развязка наступила в роддоме, когда Ольга после затяжных родов, которые длились больше суток, наконец разродилась крепким горластым мальчишкой. А потом, еще сутки спустя, Вера, зайдя в палату, увидела, что Оля стоит на подоконнике, настежь распахнув окно и держа на руках сына.
Вера замерла на секунду, а потом тихо вошла в палату, махнув рукой сестре на посту и кинув в сторону поста запасную тряпку. Оставалось надеяться, что та поймет.
Вера поставила ведро, спокойно выкрутила тряпку и начала мыть пол. Дужка ведра звякнула и Оля, вздрогнув, обернулась.
- Вы что здесь делаете?
- Пол мою. А ты проветрить решила? Правильно, хорошей мамой будешь, раз понимаешь, что малышу свежий воздух нужен.
- Не буду! – Ольга сорвалась на крик. – Я не смогу!
- Это кто ж тебе такую глупость сказал? – Вера оперлась на швабру и внимательно посмотрела на молодую женщину. Та стояла, вытянувшись в струнку, прижав к себе ребенка и Вера видела в глазах ее такой панический страх, что захотелось прижать к себе эту девочку и не отпускать, защитить ее от всего мира.
- Сама знаю. Какая из меня мать, если я «нет» сказать не могу? Как я смогу ребенка защитить?
- Ну, мне-то ты «нет» только что сказала. Значит можешь. Почему еще думаешь, что не станешь хорошей мамой?
- Не знаю. Мне кажется, что я не смогу о нем позаботиться. Я всегда все делаю неправильно…
- Да прям! – Вера рассмеялась, и отставила в сторонку швабру, а Ольга удивленно уставилась на эту маленькую женщину, похожую на сдобный колобок. – Если ты все делаешь неправильно, то как ты могла родить такого отменного мальчишку? Ты курила? – Вера строго сдвинула брови.
- Нет… – Ольга смотрела уже не удивленно, а ошарашенно.
- Пила всю беременность?
- Нет!
- На учете стояла у врача?
- Да!
- Ну! И где ты неправильная?!
- Да я не о том…
- А я об этом. Говорят, что когда кажется, надо перекреститься и все пройдет! Ну-ка, давай-ка попробуй! Давай-давай! Вдруг поможет? Хотя… как ты сможешь, ребенок же на руках. Дай-ка, я подержу, а ты пробуй.
Вера все это время маленькими шажочками подходила к окну и сейчас стояла прямо возле подоконника. Она протянула руки:
- Доверишь мне свое сокровище? Я очень осторожно!
Ольга машинально протянула ребенка Вере. Та взяла на руки малыша и улыбнулась:
- Смотри, какой глазастый! А чьи глаза-то? Ну-ка, покажи мне свои. Нет, так я не вижу. Иди сюда, спускайся! – Вера шагнула назад, к кювезу, в который положила малыша. – Хорошие люльки придумали, правда? – она протянула руку Ольге. – Иди ко мне!
Оля оперлась на руку Веры и спрыгнула с подоконника, охнув от боли.
- Рано тебе еще прыгать! Ложись-ка, я сейчас врача тебе приведу! – Вера закрыла окно.
- Не уходите! – Оля села на кровать.
- Как скажешь. Что случилось у тебя, девочка? Мне можно рассказать. Я человек посторонний, через пару дней тебя выпишут, и ты про меня забудешь. А я-то даже не знаю, как тебя зовут.
- Оля…
- А сына как назовешь?
- Не знаю пока. Мне имя Дмитрий всегда нравилось, а там… как решат…
- Кто решит? Муж?
- И родители.
- Чьи?
- Мои… его… - Ольга заплакала.
Вера тихо гладила ее по плечу и кивнула головой Маше, которая уже несколько минут стояла возле двери вместе с половиной персонала роддома. Шуганув всех жестом, она показала Вере, что в коридоре стоит штатный психиатр и прикрыла двери.
- Оленька, что такое? Что ты плачешь? Муж тебя обижает?
Ольга удивленно посмотрела на женщину:
- Да нет. Он хороший человек.
- Тогда понятно. Ты его не любишь?
- Не знаю.
Вера подкатила поближе кювез:
- А мальчишка у тебя такой, как будто все-таки ты его немножко любишь.
- Почему вы так говорите?
- Я много лет здесь работаю, всякого навидалась. Красивый, здоровый парень. А посмотри, какой спокойный. Ты тут целую бурю затеяла, а он так и не проснулся.для группы опусы и рассказы Такие хорошие дети от любви рождаются. Если сразу не сказала, что не любишь, значит может и есть что. А ты с ним разговариваешь? Или он слушать не хочет?
Ольга задумалась и нехотя ответила:
- Не знаю… Я не пробовала ему ничего рассказывать.
- А что так?
- Боюсь…
- Чего? Что он тебя из дома выгонит?
Ольга первый раз с начала беременности улыбнулась:
- Нет! Ему такое и в голову не придет.
- Так ты его немножко знаешь, оказывается. А он тебя?
- А он меня – нет.
- Потому что не даешь?
- Получается так.
- Ждешь, когда он твои мысли читать научится? Почему просто не скажешь ему, что не так?
Ольга смотрела в окно, за которым опускался летний вечер и задумчиво вертела в руках пинетку.
- Может вы и правы…
В кювезе завозился и закряхтел ребенок. Ольга вскочила и болезненно охнула:
- А говоришь, что плохой мамой будешь! Не выдумывай себе проблем, там, где их нет, Оленька. У тебя их и без того хватает, а теперь еще и добавится. Вот этот самый молодой человек сильно веселой сделает твою жизнь. И это очень хорошо, правда?
Оля вытащила сына и прижав его к груди, с благодарностью посмотрела на Веру.
- Вы придете еще?
- А ты больше не полезешь проветривать сама?
- Нет! – улыбнулась Оля.
- Тогда приду. А ты мне кое-что пообещай, ладно?
- Что же?
- С мужем поговорить – раз, ну это потом, как пустят, и с Леонидом Петровичем – два.
- А это кто?
- Психиатр наш.
Ольга насупилась и крепче прижала к себе сына.
- Не бойся! Ты не первая и не последняя. Глупость это, что все сразу мамками становятся моментально, как родили. А он тебе помочь может. Если разрешения не дашь – никто об этом и не узнает.
- Точно?
- Сама спроси. – Вера приоткрыла дверь в палату и поманила врача, который ждал в коридоре. Седой как лунь, похожий на Деда Мороза, Леонид Петрович, обладал удивительной способностью мгновенно и навсегда располагать к себе людей. Вера улыбнулась, видя, что реакция Ольги на психиатра ничем не отличается от других рожениц, которые прошли через подобные беседы и тихонько вышла из палаты. Там она без сил опустилась на банкетку и подскочившая к ней медсестра тут же натянула на руку Веры манжетку аппарата, чтобы померять давление. Прибежавшая из ординаторской Маша схватила подругу за другую, считая пульс:
- Вера! Что? Плохо тебе?
- Нормально, Машенька. Сейчас, посижу минутку…
Минуткой дело не обошлось и Веру уложили в пустой палате, поставив капельницу и строго-настрого запретив что-то делать в течение суток.
- Конечно! – кивнула та. – Только домою коридор перед ординаторской.
- Вера! Ты неисправима! Лежи! – Маша присела рядом и взяла ее за руку.
Они были знакомы больше двадцати лет. Почти с того самого дня, как, молодая тогда, Вера, пришла работать в роддом. Тихую, скромную молодую женщину быстро оформили на должность санитарки. Младшего персонала не хватало. Через пару месяцев старшая сестра нарадоваться не могла на нее:
- Досталось мне счастье! Что не попросишь – готова! Работает так, что все горит кругом.
Она пыталась уговорить Веру учиться, чтобы сделать из нее медсестру. Вера поначалу отнекивалась, но потом принесла и положила перед старшей сестрой диплом.
- Ничего себе! А почему по специальности не пошла работать? – Ирина Михайловна крутила в руках красный диплом медицинского вуза. – Почему роддом?! Ты же психиатр.
- Есть причины. И не спрашивайте меня больше ни о чем, хорошо? Я диплом показала, чтобы вы не думали, что я вас не уважаю, совета не слушаю. И просьбу можно? Не рассказывайте никому!
Ирина Михайловна только кивнула, удивленно посмотрев на эту странную женщину.
Вера продолжала работать санитаркой, и никто до поры до времени не знал ни ее истории, ни того, что именно привело ее работать в роддом. Правду она, несколько лет спустя, рассказала только Маше, с которой у них сложились странные отношения чуть ли не с первого дня знакомства. Бывает, что люди чувствуют друг друга, свою «родственную» душу. Вот так получилось и у них. Вера, оставшаяся совсем одна после ухода мамы, сначала осторожничала, а потом успокоилась и открылась Маше.
Маша тогда ждала своего старшего сына, и Вера подхватила ее на лестнице, когда та чуть не потеряла сознание. Слово за слово и через год они уже не мыслили дня друг без друга. Вера стала крестной младшего сына Маши и все эти годы была самым доверенным ее другом. Может быть поэтому, когда, лет пять спустя после знакомства, Маша спросила, что же случилось в жизни Веры, та не стала отнекиваться и рассказала все как есть…
- Я замуж вышла, только-только закончив вуз. Он был старше меня почти на десять лет. Мне казалось, что я нашла того самого, единственного. Голова моя ушла куда-то, оставив только безумную какую-то влюбленность, с которой я не в силах была ничего сделать. Маме моей он совершенно не понравился, почувствовала она что-то что ли… Но кто ж слушает родителей, когда голова кругом и минуты без него прожить невозможно? В общем, мы поженились очень быстро. Поначалу все было хорошо. Жили мы у него, в квартире, которая от бабушки досталась. А спустя какое-то время я начала себя ловить на том, что он странно себя ведет, а я ему потакаю. Сначала это были какие-то незначительные претензии, вроде невымытой вовремя чашки или не так висящего полотенца. Я не придавала значения. Он всегда был патологически аккуратен, но мне это нравилось. Потом – больше. Я стала не так выглядеть, не так думать и прочее, прочее, прочее. Очнулась я окончательно, когда была уже беременна, на седьмом месяце. Тогда он первый раз поднял на меня руку… - Вера побледнела и замолчала. Маша тихо гладила ее по руке. – В тот раз он вымолил у меня прощение. В ногах валялся, рыдал, клялся, что больше не повторится такое. Мама его приезжала, тоже умоляла, плакала. Моя мама сказала, что если я не уйду сейчас, то, возможно, не смогу уйти никогда. Она готова была увезти меня, спрятать. А я, глупая, отказалась… Второй раз был совершенно другим и последним…
- Вера…
- Он уничтожил меня. Ребенок… девятый месяц… шансов нам он не оставил. Меня собирали буквально по частям. Матерью мне больше не быть. А ребенка моего не спасли. Это был мальчик…
Маша обняла подругу и ревела навзрыд вместе с ней. Успокоились они нескоро.
- Где он сейчас?
- Сидит. И еще долго будет.
- Ты поэтому не работаешь по специальности?
- Да. Какой из меня психиатр, если я в своей жизни такого наворотила? Если не смогла разглядеть всю клиническую картину, которая у меня прямо под носом была? Отличница! - горько усмехнулась Вера.
- Верочка, ты не права!
- Не знаю... Возможно. Но, сейчас я чувствую, что правильно так.
- А почему роддом?
- Сама не знаю… Я, когда малышей вижу… мне легче становится. Жизнь идет дальше… Просто так случилось со мной... А бывает же иначе. Должно быть... Я вот на тебя смотрю, - Вера погладила Машу по животу, в котором уже начинал потихоньку пинаться ее будущий крестник, - и у меня просто сердце поет. Будет новый человек! Представляешь Машка, целый человек! Это же такое чудо!
Машиных детей: Илью - младшенького, Васю - старшего, Вера полюбила всем своим нерастраченным материнским сердцем. Мальчишки отвечали ей взаимностью, шепча на ухо секреты, засовывая, любовно выбранные, "самые вкусные" конфеты по карманам ее пальто в детстве. И готовы были по первому зову лететь к «маме Вере», когда выросли. Она стала для них и другом, и авторитетом, и просто самой любимой "Верочкой".
Маша только посмеивалась:
- Доведете мать! Отправлю вас жить к Вере и уйду в кругосветку! Все нервы вытрепали, поросята!
- Мам, а когда наступит этот прекрасный день? – Вася увернулся от тапочка, и показал язык матери. – Вот! А Вера не будет меня угнетать воспитанием!
- Ну, конечно! Поймет, простит и отправит в кадетский корпус!
- Куда? – Вася в притворном ужасе уставился на мать.
- Туда! Где тебе привьют немного ума и дисциплины! У тебя ЕГЭ на носу, а ты не чешешься. Позвоню-ка я ей, наверное...
- Пошел чесаться! – Василий ретировался.
- То-то! – Маша удовлетворенно хмыкнула.
Вера стала для нее той сестрой, которой у нее никогда не было. Теперь она уже не представляла себе жизни, в которой нет Веры. Она точно знала, случись что с ней или с мужем, ее дети будут под самым надежным присмотром и их совершенно точно будут любить.
- Вера Ильинична, зайдите, пожалуйста, в восьмую! – молоденькая медсестра молитвенно сложила ладошки. – Я не знаю, что делать!
- Сейчас домою ординаторскую и приду. Или прям срочно-срочно?
- Я минут пять погуляю, там, куда она меня послала. Точнее сбегаю, отнесу пока результаты анализов. А вы как раз освободитесь! Хорошо? – лукаво улыбнулась медсестра.
- Беги, я быстро!
Вера выкрутила тряпку и взяла в руки швабру.
Часть 2
- Не трогайте меня, пожалуйста! Я не буду его рожать! Мне не нужен он… этот ребенок… - молодая женщина кричала, лежа на кушетке и не давала врачам приблизиться к ней.
- Ира, беги за Верой Ильиничной! Леонид Петрович в отпуске, а здесь срочно нужен кто-то, чтобы справиться с этой истерикой.
- Так она же…
- Я знаю, Ирочка, знаю. Беги!
Молоденькая медсестричка припустила в детское отделение.
Вера стояла над кювезом с новорожденной девочкой, появление которой несколько дней назад обернулось нешуточным переполохом. Поздно вечером, когда Вера уже собиралась домой и заглянула к Маше, чтобы попрощаться, так как та оставалась на ночную смену, они услышали сначала звонок в приемном, а потом раздался топоток Ирочки, которая дежурила внизу и, просунув голову в дверь кабинета Маши, Ира затараторила:
- Мария Михайловна! У нас ЧП. Там такой ужас! Вы срочно нужны и кто-то из детского!
- Подожди, Ирина, не спеши. Ничего не пойму. Что случилось-то? – Маша поднялась из-за стола и направилась к выходу. Вера двинулась за ней.
Они бежали по ночному роддому, стараясь ступать как можно тише. Вера любила это время. Затихала суета, умолкали перепалки, беготня и дневная неизбежная суета, и только изредка покрякивал младенец или мамочка, кормящая своего малыша ночью, тихонько начинала что-то напевать, укачивая. В послеродовом отделении все дышало покоем и счастьем. Почти всегда.
В приемном Маша увидела Григория Александровича, неонатолога, который дежурил сегодня:
- Смотри, Маша, какое чудо-юдо нам подбросили! Точнее, вот эти доблестные хлопцы притащили, - он кивнул на двух подростков лет пятнадцати с виду, которые жались в углу. – Молодцы! Сообразили, что до больницы далеко, а мы рядом. Откуда знаете, где роддом находится?
- Мама недавно сестру здесь рожала, - высокий глазастый парнишка вытянул шею и попытался заглянуть через плечо врача, который, разговаривая, продолжал проводить манипуляции над маленьким комочком, лежащим на столе. – Она живая?
- Живая! – врач шлепнул малышку и та, сначала тихо и неуверенно, а потом и посильнее, закричала, выражая возмущение эти недружелюбным миром. – Хорошая девица! Баллов шесть-семь по Апгар, может больше, посмотрим. Маша, звоните в полицию, а я ее пока заберу наверх.
Он завернул малышку в куртку, в которой ее принесли ребята, и повернулся к ним:
- Парни, вы настоящие герои! Опоздай вы хоть на полчаса, может и не спасли бы ее. Холодно сегодня на улице, хоть и не мороз. Когда нашли, она плакала?
- Да! Там коробка большая картонная возле мусорки стояла и за ней она лежала. Мы подумали, что там котята.
Григорий Александрович пожал руки парням и пообещав вернуть куртку через пару минут, ушел в детское.
Маша вызвала полицию и послала Ирину за горячим чаем. Игорь, мальчик, который отдал свою куртку, чтобы согреть кроху, был уже немножко синего оттенка. На улице температура близилась к нулю. Декабрь в этом году выдался относительно теплым, но по вечерам было уже ощутимо, что вот-вот и грянет настоящая зима.
Приехавшая полиция составила протокол и опросила всех.
- Найдете мамашу, которая такое сотворила? – Ира кокетливо стреляла глазками в молодого участкового, которого вызвали вместе с нарядом.
- Найдем, конечно! Там место такое, что все под камерами. Это же возле новых высоток мусорка, я правильно понял?
Мальчишки синхронно кивнули.
- Значит найдем. Если бы везде такие камеры хорошие висели, как в этом комплексе, мы бы больше преступлений раскрывали. Обычно и разглядеть-то что-то сложно. А эти даже звук пишут.
Он попрощался, тихонько взяв у Ирины номер телефона и ушел.
Малышку было решено оставить пока под наблюдением в роддоме, а позже перевезти в больницу.
Вера все это время тихо стояла в углу и молча наблюдала за происходящим. Никому, даже Маше, она не смогла бы сейчас признаться, что, когда малышка закричала, у нее в глазах потемнело и резко заныло сердце. Не счесть, сколько младенцев вопили тихо или громко рядом, а то и на руках у нее, за то время, пока Вера работала здесь. Но, никогда у нее не было такого чувства, что отняли что-то ее, родное, что этому чему-то плохо, больно и Вера чувствует эту боль как свою. Она помотала головой и поймала на себе внимательный взгляд Маши.
- Что?
- Ничего… Ты домой или останешься уже?
- Останусь. Пока доеду, уже обратно надо будет.
- Тогда пошли по кофейку. Точнее, я пойду в кабинет, а тебе же вижу, куда надо. Иди, Гриша тебе все расскажет.
Вера покачала головой, в очередной раз удивляясь проницательности своей подруги, и пошла в детское.
Девочку уже обработали, накормили и она тихонько посапывала в кювезе. Григорий сделал вид, что ничего необычного в появлении Веры нет и кивнул на малышку:
- Хорошая такая! Я анализы все взял, завтра часть готова будет. Посмотрим, что там с инфекциями и прочим. На вид-то вполне здоровая, только замерзла конечно.
- Сколько ей?
- Даже суток нету, на первый взгляд. Видно, вечером как родила, так сразу и выкинула. Если бы не эти мальчишки…
Вера смотрела на щекастую, кругленькую головку, на тонкие длинные реснички, нос пуговку и что-то огромное как волна цунами поднималось у нее внутри.
- Вера, побудешь здесь минутку? Я чай себе сделаю и вернусь. С утра не ел ничего, замотался. Я до кабинета и назад. Если что, там Маняша дежурит в соседнем боксе.
- Конечно!
Потом Вера будет вспоминать эти минуты, как самые счастливые, которые она пережила за последние годы. Ей тяжело было даже дышать. Она ловила каждый вдох и выдох крохотного тельца и понимала, что наступил какой-то переломный момент в ее жизни, что резко все разом изменилось и дальше будет все иначе. Точно иначе, но хорошо. Лучше, чем когда-либо.
Позже, сидя в кабинете Маши, она молча потягивала кофе и думала о том, что надо бы выспаться и на ясную голову хорошенько все обдумать.
- Решила – делай! Не сомневайся! – Маша села рядом с Верой на маленький диванчик, который стоял в кабинете.
- Не решила еще, Машенька, думаю.
- Вижу. Только, тебе сейчас не об этом думать надо, а о том, что тебе с твоей копеечной зарплатой и отсутствием мужа, ребенка могут и не отдать. Хорошо, хоть квартира есть. Может быть пора расчехлить свои архивы? Ты в курсе, что Леонид Петрович на пенсию собрался? Устал, говорит.
- Слышала.
- Верка, у тебя есть полгода. Это он мне по секрету сказал. Пройдешь переквалификацию и Макар Семенович тебя с дорогой душой возьмет на освободившееся место. Он к тебе уже привык.
Подруги фыркнули, вспомнив, как главврач первое время хватался за голову, когда Веру звали, чтобы успокоить не в меру буйствующих рожениц или мамаш.
- Не знаю, Маша, не уверена я, что потяну.
- Куда ты денешься! – Маша встала и подошла к раковине, чтобы вымыть чашку. – Не о том думаешь!
Она подняла сложенные ковшиком ладошки, в которые набрала воду.
- Вот так твое время уходит. Еще немного и нет его. Ты многим помогла, много сделала, но можешь больше. Для одной козявочки, но столько, сколько для нее будет значить весь мир.
Маша стряхнула брызги с рук в сторону подруги.
- Несправедливо даже как-то. Меня скоро бабкой сделают, Илюшка вон жениться грозится, а ты будешь - молодая мамаша!
Маша глянула на удивленное лицо подруги и рассмеялась.
- Ты бы себя видела!
Через пару недель, утром Вера, как обычно, мыла полы в коридоре послеродового, когда услышала за спиной ругань и звякнувшее ведро:
- Что это такое?! Вы совсем уже? - возмущенный голосок прозвенел совсем рядом.
Она обернулась и увидела молодую, очень красивую девушку, которая презрительно сузив глаза, смотрела на нее. Ведро валялось на боку, залив водой полкоридора, только что вымытого Верой. Девушка пнула ведро и полилась такая площадная брань, что Вера от удивления открыла рот.
- Что встала? Убирай теперь.
Еще раз пнув ведро, красотка прошествовала по коридору.
В другое время Вера молча пожала бы плечами и спокойно убрала бы. Но, сегодня что-то поднялось внутри, и она в сердцах стукнула шваброй по полу. Удивленно посмотрев на отколовшуюся часть ручки, она вдруг подняла: «Хватит!»
Заменив швабру, она быстро убрала разлитую воду, домыла пол, привела себя в порядок и отправилась в кабинет главврача.
Через полчаса дверь кабинета Макара Семеновича открылась и он, широко улыбаясь проводил Веру словами:
- Не поверите, как вы меня сейчас порадовали. Помогу, чем смогу. Все сделаем!
А вечером они сидели с Машей за чаем, когда та спросила:
- Что? Заело наконец? Очнулась «спящая красавица»?
- Ой, Машка, я не знаю, что со мной творится. Как подменили.
- Готовишься стать мамой. Вот тебя и прет. Ты же сегодня не думала о том, что тебя оскорбили. Ты думала о том, какого лешего ты полы моешь, когда могла бы халат носить и как твоя Варвара на тебя смотреть будет потом, так?
- Так…
- То-то! Приходишь в норму, матушка! И это прекрасно! Как, кстати, движется процесс-то?
- Несколько недель, как мне сказали, и я смогу ее забрать. Макару Семеновичу спасибо! Всех на уши поставил.
- А мать нашли? Я все забываю спросить.
Вера помрачнела.
- Нашли… Лучше бы не находили. Там все страшно, Машунь. Девчонка совсем, шестнадцать лет. Полненькая, кругленькая, может поэтому и не заметили ничего родные. С бабушкой жила, пока родители по заработкам мотались. Они вернулись, перебрались в новую квартиру, а тут нате, дочь рожает. Мать отца из дома выпроводила, приняла роды и ребенка вынесла на мусорку. А девочка в себя пришла и шагнула из окна… Ох, Маша, ну как таких людей земля носит! – Вера заплакала.
Маша обняла Веру и плакала вместе с подругой, от всего сердца жалея эту неизвестную девочку, чья жизнь так трагично и нелепо оборвалась.
- Никакой ценности жизнь для них не имеет. Неужели же они не понимают, как много им дано?! Помнишь эту ненормальную, которая на врачей кидалась, когда ты Варюшку нянчила перед переводом?
- Конечно, забудешь такое…
Ира прибежала в детское запыхавшись, перескакивая через ступеньки по широкой лестнице парадного когда-то подъезда, ведущей на второй этаж.
- Вера Ильинична!
Вера повернулась и шикнула на Иру:
- Тише! Разбудишь!
Ира отдышалась и потянула Веру за рукав.
- Вас в приемном ждут. Там какая-то женщина странная.
- Пойдем! – Вера кинула последний взгляд на кроху, которую уже про себя называла Варенькой (в честь мамы) и пошла вслед за Ириной.
В приемном творился настоящий бедлам.
- Ну, не могу же я ей руки крутить, Маша! Да и не удержу, вон как бьется! – старшая сестра возмущенно подбоченилась. – Вот, что это такое?!
На кушетке металась с криком молодая женщина. Видно было, что она вот-вот родит. Вера ахнула, увидев, сколько налило с нее.
- Да она истечет так!
- Вер, три укола успокоительных – ноль! Я не пойму ничего! Она или в таком стрессе или под чем-то! Я не знаю, что там с ней сотворили или она сама это сделала, но только… Пытались убрать ребенка.
Вера в ужасе уставилась на подругу:
- На таком сроке?!
- И я о том! А теперь она кричит, что рожать не будет. Ей, видать никто не объяснил, что по-другому никак.
Вера подошла к кушетке, размахнулась и из всей силы шлепнула роженицу по щеке. Голова той безвольно дернулась, крик замер и девушка опустила руки. К ней тут же кинулись врачи:
- Рожаем! Тужься! Кому говорят! Давай!
Вера держала руки женщины и говорила-говорила, отвлекая на себя внимание, не давая той провалиться опять в панику.
Через несколько минут, помрачневшие врачи, пряча глаза и отворачиваясь, тихо чертыхались себе под нос, поливая притихшую Айгуль, как звали женщину, на чем свет стоит. Обычно спокойные, выдержанные, тут они изменили всем своим принципам врачебной этики и не стеснялись в выражениях.
Григорий завернул в пеленку плод и неожиданно даже для себя скрипнул зубами:
- Гадюка просто… Такой мальчишка! Десятка! Я таких здоровых давно не видел… Лучше бы отказ написала! Зачем так-то?
Айгуль молча отвернулась к стене. Она не собиралась объяснять, как выросла в патриархальной семье, где даже мысли такой допустить, чтобы родить без мужа, было нельзя. Как «нагуляла» ребенка и как старшая сестра предложила избавиться от обузы. Как было невыносимо больно и как она испугалась, когда поняла, что они натворили.
Вера вымыла руки, оглянулась на Айгуль и первый раз за все время не нашла в себе сил, чтобы успокоить, помочь. Она молча повернулась и пошла в детское. Там, взяв на руки Варю, она прижала к себе девочку и поняла, что приняла самое важное в своей жизни решение окончательно.
- Я – твоя мама, маленькая!
Спустя несколько лет по дорожке парка шла большая компания. Маша с мужем, Вася с женой, Вера с Варей и Илья, который катил коляску с новорожденным сыном, обнимая одной рукой жену, которая была очень похожа на Веру в молодости.
Маша, не сдержавшись, охнула, когда увидела избранницу сына, которую тот привел знакомить с родителями:
- Где нашел-то?! Копия!
- Там уже нету, мам! – рассмеялся сын и чмокнул, удивленно смотрящую на них невесту. Вика и характером была очень похожа на Веру, как показало время, и Илюшка, Верин любимчик, был безоговорочно счастлив.
Вася нес на руках крестницу и периодически щекотал ее, от чего Варвара заливалась таким звонким, как колокольчик, смехом, что прохожие удивленно оборачивались.
- Вась, я сменку не брала, придется домой возвращаться!
- Вас, понял, шеф! Варька, давай шишки считать!
Варя ухватила Василия за уши и чмокнула в нос:
- Давай!
- Кто-то будет замечательным папой! – Вера взяла под руку Настю, жену Василия.
- Еще как будет!
- Третий-четвертый месяц?
- Откуда вы знаете? – Настя изумленно уставилась на Веру.
- Стаж, Настена, стаж! – рассмеялась Маша. – Это ж глаз-алмаз. В акушеры тебе надо было, а не в психиатры.
- Не надо. Я на своем месте! – Вера подмигнула Маше. – Акушеров у тебя, главврач, хватает, а я, такая уникальная, – одна. Не так, что ли?
- Так, так!
Вера прикрыла глаза от солнца рукой и посмотрела на дочку, которая пыталась залезть на дерево:
- Варвара, чего тебя туда понесло?
- Так, белка же, мам!
- Аргумент! Цапнет тебя – не плачь, договорились?
- А зачем ей меня кусать?
- За надувательство! Вот, если бы ты к ней с орешками или семечками, она бы с тобой дружила, а так, мало ли чего тебе от нее надо. Может за хвост подергать хочешь.
- Вася! Пошли! – Варя потянула за руку крестного. – Нам нужны орехи!
Тот улыбнулся и пошел по аллее вслед за деловой девчонкой, которая так напоминала свою, пусть не по крови, но такую родную маму.🍀
=
Автор:Людмила Леонидовна Лаврова,
Гость
Моя бабушка старая и очень больная женщина.
По крайней мере, она мне об этом постоянно напоминает, когда ей нужно поломать мои планы. Вот и сегодня ее взволнованный голос в телефонной трубке, вытряхнул меня из постели.
— Мне срочно нужна твоя помощь! — заявила бабуленция вместо приветствия.
Как оказалось, ей с утра пораньше приспичило мотнуться на рынок за всевозможными продуктами. Оказывается, к ней проездом, решил нагрянуть какой-то старинный приятель и бабушка решила его встретить «как полагается у нас в Одессе». Моя помощь предполагалась в виде бесплатной тягловой силы.
Когда я попыталась перенести мои «тимуровские» обязанности на более позднее время, мотивируя это тем, что я вчера занималась до половины ночи, моя беспощадная бабуля выдвинула главный аргумент:
— Ты таки хочешь, чтобы я надорвалась с этими сумками. А ведь я старая больная женщина и мне еще нужно готовить небольшой перекус для голодного мужчины… А если со мной что-то случиться? А я ведь еще даже завещание не написала.
Зная, что бабушкин «небольшой перекус» легко может накормить свадьбу средних размеров, я сдалась. Заставить старушку тащить самой эти тюки с продуктами было бы действительно бесчеловечно.
На рынке, бабушка разошлась вовсю. Она покупала все, что видели ее глаза — зелень, фрукты, свежую рыбу…
Я безропотно складывала покупки в большую тележку на колесиках, которую предусмотрительно прихватила с собой.
— Что вы мне подсовываете этот баклажан? Если он и был когда свежим, то лишь месяц назад. Вы хотите, чтобы икра из этого баклажана воняла плесенью? Я, может быть, плохо вижу, но очень хорошо нюхаю. И мой нос мне подсказывает, что из этих баклажан лучше готовить пенициллин, чем икру…
Бабушка лукавила. Видела она ничуть не хуже, чем я.
— Зачем вы принесли сюда эту камбалу? Ее нужно было тихонько похоронить, а не выдавать за свежую рыбу. И уберите эту селедку. Она была бабушкой, когда я еще в девках ходила!
Продавцы пытались оправдываться, но на все у
бабушки был железный ответ:
— Пытаясь обмануть старую больную женщину, вы сильно рискуете своей репутацией. Если не на этом свете, то, как минимум, на том, на который я скоро попаду. Поверьте, я найду что там о вас рассказать!
В итоге бабуля получала на руки самый лучший и свежий товар. Тележка потихоньку наполнялась. Неожиданно, когда я уже думала, что список покупок подошел к концу, бабушка резко развернулась в сторону тряпичных рядов.
— А теперь, мне нужно купить новое белье, — заявила она.
— Постельное? —
спросила я.
— Постельное тоже, но потом. Сначала — нижнее!
— Зачем тебе новое нижнее белье? — опешила я.
Бабуля посмотрела на меня, как на недоразвитую и снисходительно пояснила:
— Девочка, когда к тебе в гости приезжает одинокий интересный мужчина ты должна быть во всеоружии. Мало ли что может произойти. Не хватало, чтобы я в самый ответственный момент краснела за свои старые трусы.
И моя старая больная женщина бодро потрусила в направлении кружевного белья…
Ирина Подгурская
МАТЬ ПОДОЖДЁТ
Наталья Павлинова
- А в чём ей ходить-то? Рукава вон коротки! Здоровячка же, вся в тебя... И сапог нету.
Сергей высок был ростом, Таня ему по плечо.
Татьяна сжала тугие, тёмные губы, обиделась на мужа за то, что тот считает ее какой-то транжирой. А она изо всех сил старается зря деньги не тратить.
Сергей себе многого не требует, и она себя во всем ограничивает.
Все для детей. Недавно женился сын. Как не помочь молодым? Подрастала дочка ...
Татьяна пересчитала деньги, которые только что достала с полки шкафа, и вышла, что-то бормоча. Скрежетом ей отозвались и дверные петли.
Эти деньги были отложены на юбилей её матери. Отмечать собирались – восемь десятков лет.
Жила она с ними. Верней, правильней будет сказать – они с нею, в старом материнском доме.
Татьяна сама же и предложила подарить матери что-нибудь значительное. Сидели тут в августе на кухне, ели арбуз. Ещё несколько зелёных больших арбузов лежали тут же – на полу кухни.
Текло по подбородку у Полины – дородной четырнадцатилетней дочки. Она такой была всегда - пышненькой. Полнота пока красила её. Лицо нежное, розовое, голубые большие глаза, слегка вздёрнутый носик.
С удовольствием ел арбуз и Сергей, и Татьяна.
И тут к тарелке с нарезанным арбузом, привстав за столом, потянулась бабушка. Звали ее Василиса. Взяла кусок и прикусила медленно и как будто осторожно, держа морщинистую ладонь снизу, чтоб не капнуть. Откусила и не жевала, как будто пыталась понять вкус и насладиться. Татьяна аж рот открыла.
– Мам, ты чего это ты? Ты ж не любишь его, арбуз-то. Не ела никогда...
Мать подняла на неё глаза, тоскливо поглядела на дольку в руках.
– Кто тебе сказал? – выпрямилась, вздохнула.
– Так ты и говорила. И не ела никогда...
– Так ить это, и отец не ел. Это ж мы, шоб вам больше досталось, – она взглянула на лежащие на полу арбузы, – А теперь уж времена другие. Теперь можно и попробовать, – И она аккуратно откусила ещё кусочек.
Вот тогда Татьяна и растрогалась, сказала, что мать надо одеть к юбилею. Совсем у нее ничего нет, так и ходит в старье заношенном. А коли брат приедет, так и отметить надо.
Если честно, они и сами-то не особо себе обновки позволяли, донашивали – чего есть. Все больше о детях заботились. Вон в школе все какие нынче разодетые! Хотелось, чтоб и их дети были не хуже.
Видно так от родителей и пошла традиция – традиция самоотречения ради детей. Передалась с кровью.
Но деньги на одёжку матери то откладывались, то растворялись на более серьезные и необходимые нужды. И необходимость эта была никак неоспорима.
Ну, хоть ты тресни!
– Ну кто ж знал, что крыша потечёт! А ведь осень на дворе! Дом затопит, потолок, обои менять... Не до юбилеев! – брала деньги Татьяна.
– Хоть бы материну пенсию отложила! – ругался Сергей.
Безропотную тихую тещу ему всегда было жалко, а деньгами в их семье заведовала бойкая Татьяна.
– Да ты что! Не потянем мы тогда. Так ведь и мама сама мне ее получать велела. И не обижаем мы ее, чего ты... Что хочет, так всегда ... Но ведь не барствуем.
Юная сноха беременная – лекарства нужны... Корова приболела – ветеринару заплатили... Кран потек – новый купили.
Но все же некоторые деньги подкопились ближе к юбилейному дню.
И тут... Полинка не влезла в старую куртку и сапоги.
– Пуховик новый нужен Поле, – сказала за обедом Татьяна, когда сидели за столом они вдвоем с мужем.
– Опять мать без обновок на День рождения! – угрюмо произнес Сергей.
– Ну, мать подождёт, куда ей ходить-то? А Польке в школу – не в чем. Что теперь прикажешь, ребенка голым на мороз отправлять? Поедем в субботу.
– Так ведь в субботу и Юбилей.
– А мы вечером отметим. Вон Нюра мне шарф подарила на женский день, так и лежит – вот и подарок.
– Эх, и подарок! – Сергей махнул рукой.
***
А бабе Василисе и правда ходить было особо некуда. Не привыкла она к подаркам.
Вся ее дорога – к соседке Шуре, да к мужу Вене – на кладбище. Да уж и на кладбище-то в последнее время ходила редко. Дорога не близкая.
Баба Василиса встала в субботу рано. Небо ещё было темно и серо. Она села на кровати, подняла подушку так, чтоб удобнее было упереться спине, надела очки и посмотрела за окно.
Из этого маленького окна она смотрела на мир многие годы, ещё тогда, когда была молода, когда сразу за их огородами начиналась деревенская околица, был виден луг и речка. И не было ещё новых построенных домов, складов, рифлёной крыши нового магазина.
Домашние тоже встали, куда-то суетливо собирались. Баба Василиса поднялась на подушках повыше, нашла на столе гребень, дотянулась и расчесалась.
Зайдут может – поздравят. Восемьдесят ей сегодня.
Как в насмешку, рядом со шкафом в её комнате висело огромное старое зеркало в рыжих пятнах. Оно все последние годы намекало на возраст хозяйки, разрастаясь своими изощрёнными пятнами.
Никто не зашёл.
"Видать, решили, что сплю, "– подумала она совсем спокойно.
Значит, потом вспомнят. Дочка никогда не забывает. Праздника, конечно, не делают, но и не нужно ей этого. Уж годы не те... А вот маленькие подарочки дарит. В том году матрёшек вон...Только зачем ей эти матрёшки?
Она спустила отекшие ноги. Сегодня она пойдет к Вене. В дни рождения их она всегда ходит на кладбище. Тем более, что Веня родился летом, а она вот не очень удачно – поздней осенью.
Баба Василиса умылась, надела старый серый плащ, который достался ей от Татьяны, калоши, повязала серую шаль, спрятала под нее такие же серые седые пряди.
Она шла с сумкой, в которой лежали две папироски, конфеты, булка сдобная – любимая Венина еда, маленькая щётка, чтоб с могилы смести, лопаточка и цветы.
Налетал ветер, прошумел в поредевших кронах лип, понес по дороге навстречу Василисе сухую листву. Она порадовалась, что надела под плащ теплую кофту. И опять вспомнила свое старое зелёное пальто.
Именно с этого пальто и начались их с Вениамином отношения. Познакомились они поздно. Когда было ему уж за сорок, а она на десять лет его моложе. Замужем она не была, а вот он побывал, да развелся, двое детей было уже.
Приехал сюда агрономом временным, а остался на всю жизнь. Так и лежит тут.
А она бригадиром тогда в поле была. Хоть и росла сиротой с бабкой, а бабы её уважали, сами выбрали – в бригадиры выдвинули. Убирали они картофель в поле.
Дождь, холодище, а убирать надо. Побежали погреться под навес, костер развели, а тут агроном.
– Эх, бабоньки, не успеем! Пропадет картошка!
А ей баб, бригаду жалко – замерзли все. Подошла к нему, за запястье его рукой взяла, прям, сунула под рукав свою ледышку-руку – мол, посмотрите, какие ледяные мы. А руки её всю жизнь такими были, порой и в жару...
Сколько потом вспоминали они этот жест её, когда холодные ступни к нему под ноги прятала, а он, аж стонал от их холода.для группы опусы и рассказы Такими они были разными, и такими родными.
И вот, после этого случая, пришел он к ней под дом с этим пальто. Купил.
Она не взяла.
Так и ходил он каждый вечер к ней с пальто на руке. Пока как-то в холодный вечер на плечи не накинул, да так и оставил. Сукно теплое, с начесом, тяжёлое. Сейчас уж таких и нет. Много лет она в нем проходила, пока не располнела совсем после вторых родов.
До кладбища дошла она с трудом. Бухнулась на скамью, поблагодарила мысленно далёкого сына, который эту скамью сколотил на отцовой могиле. Посидела, тяжело дыша, подняв ворот плаща от ветра.
Если при жизни они понимали друг друга так, что и слов не нужно, зачем уж теперь слова? Но одно Василиса сказала вслух.
– Холодно мне без твово пальта, Вень...
***
Тем временем Сергей, Татьяна и Полина вернулись с рынка. Догадались – мать на кладбище.
Полинка прыгала от счастья, примеряя обновки на скорую руку, собиралась бежать на стрижку. Татьяна восхищалась покупками, улыбалась, глядя на радость дочери. Сергей убежал по рабочим делам.
Была в доме суета, все спешили. Полинка вертелась перед большим зеркалом в бабушкиной комнате, потому что оно было ближе к матери, к кухне.
Назад вернулась баба Василиса еле ступая, не чувствуя саму себя. Ни о чем не думалось, ничего не хотелось. Ветер гнал её всю дорогу, она замёрзла. Василиса измучилась, в груди ныло.
Видно, пришла пора, когда далёким уже для ее пешего хода стало и кладбище на окраине села. Она открыла дверь своим ключом, руки дрожали.
Дома никого не было.
Баба Василиса грохнулась на табурет прямо в одежде, обутая. Отсиделась, и только потом пошла раздеваться. Хотелось полежать.
Она отворила крашеную дверь своей комнаты и вдруг ... Вдруг на своей постели увидела – зелёное пальто. Оно было точно в цвет тому – Вениному. Она подошла поближе, сначала не смея даже трогать. Сделано по-другому, ткань совсем не такая, современная, но цвет – прям в точку.
Подарок!
Баба Василиса ни капли и не сомневалась, что подарки будут, но чтоб такой!
Тут же отошла усталость. Она вытерла руки об висящее здесь полотенце, очень аккуратно взяла пальто и надела. В пору! И пуговицы хороши. Длинновато немного, но– в пору.
Знает Татьяна её размер, дочка же.
И вот уже и зеркало растворило в себе старые рыжие пятна, и зарябило его зазеркалье. И из зеркала смотрит тридцатилетняя Василиса. И пальто обнимает, дарит тепло, как будто Вениамин подошёл сзади и греет её всю, и дышит на её замёрзшие руки.
Баба Василиса с затуманенными зазеркальем глазами, аккуратно сняла пальто, повесила его на руку и присела на койку. Долго так сидела, а потом повалилась на подушку и задремала, прижимая к груди драгоценный подарок.
Когда вернулись вместе Татьяна с Сергеем, Полина с новой стрижкой уже была дома.
– Нут-ка, нут-ка, дай я на тебя гляну! А чего? Мне нравится.
Но Полина была напряжена.
– Мам, там бабуля в обнимку с моим пальто спит. Я хотела забрать потихоньку, а она прям вцепилась, – Полина помолчала, – Я вот подумала, а вдруг она решила, что это подарок ей на День рождения?
– Так, а почему она должна так решить-то? – Таня развела руками.
– А я его на её кровати разложила, ну, так, чтоб отлежалась мятость....
– Поля!
Они заглянули в комнату бабушки. Следом шёл Сергей. От звука двери Василиса открыла глаза, поднялась. Пальто в ее руках зашуршало, она опустила на него глаза, вспомнила.
– Вот. Спасибо вам! Спасибо..., – шептала она, а на лице разливалось блаженное умиротворение.
– Мам! С юбилеем... А пальто ... , – она оглянулась на Полину, на Сергея, те тоже выглядели растерянно, – А пальто ты померяй-ка, впору ли?
Мать кивнула, по-прежнему, сидя и обнимая пальто.
– Впору. Угодили. И зелёное... Ты помнишь да, Тань?
И Татьяна вспомнила, что много лет у матери в шкафу, действительно, висело толстое пальто похожего цвета.
– Помню, мам, – она ещё раз взглянула на Полину, ещё сомневаясь, видя расстроенную дочь, помня её радость от покупки.
– Поэтому и взяли, – сказал четко и громко Сергей, не спуская глаз с дочери.
Поля широко открыла глаза, а потом выдохнула и кивнула.
– Бабуль, с Юбилеем! Но ты ж всё-таки померяй...
На Василису надели пальто. Она и правда была моложе в нем.
– Почти как то, что Веня подарил. Мне все кажется, что он вернулся и подарил, – а глаза налиты слезами счастья.
Ещё все были слегка ошарашены, ещё Полина, настроенная идти в обновке завтра в школу, кусала губы, но никто б сейчас не посмел сказать матери, что пальто предназначено было не ей.
Сергей вышел на крыльцо, закурил. Скрипнула дверь, вышли Татьяна с дочкой. Сергей, не глядя на своих, как будто стыдился и сам того, что не сделали, не смогли они сделать нормального подарка осознанно, произнес:
– И не думайте никогда ей сказать, что пальто Полькино! Видели ведь...
– Да что ты! Что мы не люди что ли! – утирала пальцами набежавшие слёзы Татьяна.
– А тебе, Полин, я денег найду. Купим новое...
– Ладно, – кивнула Полина, – Давайте уже праздновать. Юбилей ведь у бабули!
Рассказы читайте здесь #рассеянныйХореограф_опусы
***
Блог на дзен : Рассеянный Хореограф