НАСТЁНА.

(Рассказ на реальных фактах)
Настёна спала, надёжно упрятав свой крохотный палец в рот. Она ещё не знала, что её будут звать Анастасией, не знала ничего и о своём незавидном будущем. Она спала в тёплом мамином животе под мерный стук её сердца и была совершенно уверена, что так будет всегда.
Пока однажды мир не перевернулся. Все вокруг всколыхнулось, задвигалось. Стало очень тесно, трудно дышать. Настя извивалась всем телом, чтобы спастись, но испытанию, казалось, нет конца и края. А потом все внезапно изменилось. Стало очень светло, холодно и пусто. Чья-то рука шлепнула по попе и Настя от ужаса и обиды заревела.
— Девочка. Три килограмма шестьсот двадцать граммов.
Настя вдруг почувствовала сладкий, дурманящий запах мамы и затихла, причмокивая губами. Уже знакомый мужской голос спросил:
— Посмотрите хоть на дочку?
Ему ответил тихий, но такой знакомый женский:
— Нет. Не нужно, не хочу, унесите её...
Так Настя осталась одна. Она ничего не знала про свою маму — молоденькую и симпатичную Сашу. А про папу и сама Саша не знала — хоть бы имя вспомнить, хоть бы черты лица восстановить... Ночь, шумная толпа, музыка, танцы, алкоголь... Слишком поздно поняла Саша, что беременна. Слишком боялась она вернуться к родителям в покосившуюся избушку в селе. И вот теперь, только отойдя после изматывающих родов, она быстро накинула на плечи кофту и вышла из роддома. А Настя осталась.
В этот же день из другого роддома тоже одна вышла и Оля. Её долгожданная беременность остановилась на сроке 29 недель. На очередном УЗИ врач побледнела и сказала, что сердце не бьется. Кажется, с того самого дня сердце девушки тоже остановилось навсегда...
Когда малышке — ещё безымянной — исполнилось 5 дней, ее перевели в больницу на обследование. Там заботливые медсестрички проверили, что в день её рождения были именины Анастасии, да так и назвали. Настя была очень хорошенькая — большие глаза с опахалом тёмных ресниц, такой же тёмный пушок на макушке, круглые щёчки, губки бантиком. Она быстро стала любимицей в отделении. Медсестры нет-нет, да смахивали слезинки — какое сокровище, и совсем одно. Как же сложится жизнь у отказной крошки?
Одна из медсестёр дольше других стояла возле палаты, где лежала Настя, задумчиво глядя на девочку. В какой-то момент, словно перешагнув невидимый барьер, она порывисто достала телефон и позвонила:
— Оль? Привет, слушай... у нас в отделении девочка лежит, Настя. Ей двух месяцев ещё нет... Отказная. Одна совсем. Подожди, Оль, подожди! Она родилась... — девушка замялась — Родилась она в тот самый день. Я подумала... Оля, ну, дослушай. Ну вдруг это не случайность?? Оля? Оль?..
Девушка озадаченно посмотрела на экран, вздохнула и убрала трубку в карман халата. Подошла к девочке, наклонилась и тихонько сказала:
— Эх, Настя-Настя. Такая была бы у тебя мама мировая!
В это время Оля, уткнувшись лицом в подушку, выла, как раненый зверь. Это был первый раз, когда она наконец смогла заплакать с того самого дня, как умер ее нерожденный сынишка. Слёзы лились непрерывным потоком, подушка, кажется, промокла насквозь. Зато в груди снова чувствовалось биение сердца.
Пройдёт ещё час, и последняя слезинка скатится у Оли по щеке.
Пройдёт ещё день, и она решится поговорить о телефонном звонке с мужем. Пройдёт ещё месяц, и Оля возьмёт маленькую Настю на руки. И шепотом скажет:
— Досталось нам с тобой, да? Давай вместе выбираться...
Екатерина Кузнецова.
А что, явлюсь, да и посватаюсь честь честью,- размышлял Федор
Всякий раз Федора останавливало у пруда то, что связывало его с Лидией; много лет назад, вот такими же темными осенними вечерами, они встречались у этих ветел и он целовал ее.
Как много ушло в прошлое... Но вот по-прежнему стоит у воды знакомая лавочка, и все так же тревожно шумят последней листвой ветлы, знакомо плещется стылой водой пруд - все тут, как было, только нет его Лидии. И не придет она, не засмеется счастливым, приглушенным смехом, и не отзовется в нем тихая ответная радость.
Федор садится склонившись, закуривает папироску.
Один за другим тонут в натянутой ветреной темноте огни в домах, и только слева, на хуторе, все еще светятся два окна, хотя уже совсем, совсем поздно. Не в первый раз смотрит Федор на эти окна.
Здесь, у пруда, с какой-то торопливой готовностью Федор отдается прошлому. Воспоминания о жене, о том, что было их недолгой согласной жизнью, настолько овладевают им, что он совершенно забывает о Марине.
Днями много легче. Он на людях, а потом работа, и всегда рядом Марина. Знать бы, чем приглянулся он ей? Мужик как мужик, ничего в нем такого, что бы в глаза кидалось.
Открыто звала к себе Марина, и, затаенно, он боялся этого смелого ее вызова. Как готовно она оказывала ему всяческие знаки внимания! Мелкие подчас, они неизъяснимо волновали его. Вчера, скажем, нашла, что на ватнике Федора вот-вот оборвется пуговица. И тут же, на ферме, заново пришила ее.
А он сидел в углу, сидел притихшим мальчишкой, доярки с пониманием смотрели на него и улыбались. А Марине хоть бы что! Ловко надкусила конец нитки и так мягко обласкала карими глазами, что у него захватило дух.
А часом позже, когда он возился с автопоилкой и когда в коровнике уже не было женщин, сказала ему:
— Для кого свет допоздна жгу, не понял ты, Федя?
Он не ответил, и Марина заговорила опять. Она стояла рядом, высокая, с открытой головой, и солнечные лучи золотили ее легкие неприбранные волосы.
— Мы оба вдовые, кто осудит? Не в наши годы, Феденька, заборы подпирать ночами. Приходи. А может, робеешь ты, а?
Она засмеялась тем легким домашним смехом, что он окончательно потерялся и опять не ответил ей.
После работы Федор не помнил, как вышел с фермы, не заметил, как заговорил с собой:
«А что... Явлюсь, да и посватаюсь честь честью. Марина из тех, с кем можно и жизнь вязать. Соблюдает себя, как женщина. Уважают ее люди. А что до него самого - третий год один. Жил чисто, память о Лидии ничем не пятнал. Дети у него... Так Марина знает, на что идет. Да Никита с Танюшкой, они какие? Их только приласкай, и отзовутся. И не ползунки, теперь-то уж подросли. Никите в школу на будущий год...»
Трудно Федору. Ведь он уже и так думал, что все эти его вечерние бдения под ветлами, эти бесконечные разговоры с Лидией — блажь, и ничего больше. Конечно, они от долгого одиночества, от давней тоски по женщине, по близкому человеку, которого так не хватает ему теперь.
Ночь стягивала на угоре свою шумную осеннюю темень. Ветер донес песню, всплески молодых голосов, и Федор опять вспомнил о Марине. Вон ее окна, и светятся они сейчас единственно для него...
Смялась песня, голоса раздались совсем близко. Федор встал с лавки и торопливо зашагал к дому, унося с собой все ту же жалость к себе за незадачливую жизнь и жалость к детям, которые наверняка заждались его в холодных нетопленых комнатах.
В своем переулке, в затишке, Федору стало лучше, он тем себя опять успокоил, что свято следует последнему наказу Лидии — не торопиться с выбором новой жены.
Полный недоумения, сбился в шаге, а потом и вовсе остановился у огородного прясла. И уж вконец озадачился, когда раздался заливистый смех Никиты и Танюшки. Федор громко, нарочито покашлял, не подавляя раздражения, жестко спросил:
— И до каких пор вы полуношничать собрались, а?
Ребятишки замолчали, было слышно, как обиженно зашмыгал носом Никита.
Ему отозвался такой знакомый женский голос:
~ А до каких пор отец будет разгуливать...
Ошеломленный, Федор не знал, что и подумать, что и сказать. А Марина — не кто, как она,— с легкой укоризной выговаривала:
— Папа-то до чего к ночи грозен... А на ферме тихоня из тихонь.
«Она-то зачем тут?..» заметался в мыслях Федор. Спички гасли, он едва зажег папиросу. Все же сухо опросил:
— Или дорогу домой забыла?
— Мудрено ли! Темно, а провожатого нет...
— Тетя Марина сказку нам рассказывала, — призналась Танюшка, вовсе не ведая о скрытом смысле в словах взрослых.
— Мы, папа, тебя ждали,— добавил Никита.
Федор подошел ближе. У завалины, под высоким срубом дома, было спокойно, ветер освистывал где-то высоко-высоко. Странное состояние переживал он. Вдруг улеглось раздражение, знакомый голос Марины успокоил, заглушил вое то, о чем он только что думал.
— Сегодня же правление, на заседании была. Вот спрямила дорогу... иду, слышу, Танечка хнычет. А бабушка где?
— Мать в Смирнове. Сестра у нее захворала. А я с фермы,— медленно и трудно соврал Федор.— Слесарил, труба там потекла. Шел мимо, свет у тебя...
— Забыла выключить, в контору торопилась.
— А я-то думал...
— Ты правильно думал.
Федор присел на завалинку, его захватывала благодарность к Марине. Она и к детям как бы случайно подойдет и чем-то уж обязательно пригреет. В прошлый раз конфет Танюшке в карман натолкала... Федору вдруг захотелось сказать женщине что-нибудь хорошее, только он этого не умел.
Они молчали все четверо, и каждый по-своему оценивал и понимал это затянувшееся молчание.
Федор силился преодолеть себя. Надо наконец сказать Марине то, что окончательно выяснило бы их отношения. За благодарностью к женщине в нем поднялось и нечто большее, что уже давно, оказывается, жило в нем и укреплялось. В этом неожиданном приходе Марины в его дом он усмотрел тот особый знак, который требовал сделать решительный выбор.
Едва Федор подумал так, хотел было встать, но отца опередила торопыга Танюшка:
— Пап, я замерзла. Тетя Марина, айда к нам, мы чай пить будем!
Федор легко поднялся с завалинки и, едва сдерживая подступившую радость, попросил:
— Пойдем, Марина Николаевна. Пожалуйста!
...Впервые он назвал ее полным именем.
Так началась у Федора с Мариной счастливая семейная жизнь.
©️Арина
Проветрился...
Вечерело. Солнце плавно катилось к закату, разливая по небу розовые краски. Скоро заденет верхушки елей и скроется за стеной леса. Станет прохладно, август всё-таки. Егор и Анна Собянины собирались на прогулку к таксофону. Обычно в это время они звонили детям, которые жили в городе. Неожиданно послышался гул мотора. К перекату ниже деревни подъезжала лодка, в которой было два человека. Егор с крыльца наблюдал за ней. По тому, как лодки проходят эту мель, можно сразу определить, местные едут или чужие.
- Не знают фарватера,- сказал Егор, произнося иностранное слово мягко, на русский манер.- Чужие, однако, ётторагать. И чего ездят, всю рыбу уж выловили.
- Да проветриваются, отдохнуть тоже надо, - осадила мужа Анна.
- И то верно, от работы кони дохнут.
- Вот-вот, и я о том же. Только ты отдыха себе не даёшь. Совсем уже высох.
- У меня порода такая, сама знаешь.
Анна знала. На вид они были совсем неподходящей друг другу парой. Но, видимо, судьбе так было угодно, чтобы они соединились. И тут уж её, эту судьбу, никак не назовёшь злодейкой. Муж смолоду был невысокого росточка, кое-кто в деревне даже называл его «недомерком». Егор не обижался. С присущим ему чувством юмора он отшучивался:
- Мал золотник, да дорог. Русская пословица зря не скажет. Вон Наполеон, тоже был от горшка два вершка, а на весь мир замахнулся, правда, закончил плохо. Ничего, я вас ещё удивлю.
И удивил. Когда он уходил в армию, Анне было пятнадцать, никто её всерьёз и не воспринимал. Девчонка как девчонка, худенькая, голенастая, на носу смешные конопушки. Одно слово – Нюрка. Но природа вернула ей всё, что недодала. И к возвращению Егора она расцвела, приобрела женственные формы и стала завидной невестой. Увидев Анну, парень сразу присох к ней. Друзья, которые сами увивались за девушкой, говорили Егору:
- И не мечтай, куда тебе до неё! Она на полголовы выше тебя, как с ней управляться будешь? На руках даже не поносишь.
Но Егор не обращал на эти слова никакого внимания и настойчиво добивался благосклонности Анны. А та артачилась, сознавая своё превосходство над другими сельскими невестами. Шутя, она отнекивалась от всех предложений Егора, однако, и другим не оказывала никаких знаков внимания. Но, как известно, капля камень точит. Неожиданно Анна дала согласие на свадьбу. Народ недоумевал: что же такое должно было произойти, чтобы она выбрала себе в мужья «недомерка»? Вон сколько красавцев осталось в стороне!
А ничего и не произошло. Просто, глядя на своих родителей, которые жили душа в душу, Анна определила для себя, что главное в семейной жизни для женщины – надёжность. Вот её-то она и разглядела в Егоре. И не ошиблась. Все эти годы прожила, как у Христа за пазухой. И любовь пришла, и дети родились. Правда, и себя не жалела. Была из тех, про которых известный поэт сказал: «Есть женщины в русских селеньях…». Егор берёг свою жену и так же сильно любил её, как раньше, в шутку объясняя это тем, что она дорого ему досталась. На руках, правда, не носил, по известным причинам. Зато Анна однажды приволокла его домой на себе. Тогда на свадьбе племяша Егор, по его собственному выражению, «перешёл границу, и ноги ушли в отказ». Несколько дней он не мог смотреть жене в глаза и считал этот случай позором своей жизни. Зато потом, глядя на их ладную жизнь, уже никто из сельчан не думал о том, что они не пара. Хотя с годами Егор становился сухоньким, лёгким и несколько смешно смотрелся рядом с дородной женой. «Стаптываюсь потихоньку, как старые валенки», - говорил он о себе шутя.
И сейчас Анна с теплотой посмотрела на мужа. Он, и в самом деле, отдыхать не умеет, живёт, как заведённый. За день может переделать сотню дел, без которых невозможна жизнь в деревне. Вымотается «до чёртиков», а вечером скажет:
- Устал, как собака, а ничего полезного, вроде, и не сделал, ётторагать.
Дюралька между тем причалила к берегу. Рядом с их деревянной лодкой она смотрелась нелепо.
- Тьфу, не лодка, а обрубок какой-то, - сплюнул Егор, - грохочет, ровно пустая консервная банка.
Не любил он металлические лодки. То ли дело деревянная! Изящная, тёплая, летит, как стрела, особенно под новым мотором. Лет пять назад мода пошла на импортных «коней». Поднатужившись, односельчане потихоньку покупали разные «меркурии», «сюзюки», «тосибы», как они их называли. Егор держался дольше всех, хотя сын одним из первых стал уговаривать отца обновить технику, обещая помочь с наличностью. Но Егор, прикипевший душой к своему «Ветерку», неизменно отвечал:
- Тише едешь – больше видишь. Меня и мой «Ветерок» устраивает. Конь надёжный!
Но этот «конь» тоже старел, как и всё в этой жизни. Без конца нужны были новые запчасти, на которые уходила немалая доля семейного бюджета пенсионеров. И однажды сын, которому надоела эта маета, привёз новый мотор и сказал:
- Вот, владей на здоровье, про деньги не думай, считай, что я для себя купил, а ты будешь возить своих детей и внуков.
Уже потом Егор сам себе удивлялся: как же быстро привыкаешь к хорошему! Сезон отъездил, а в нутро мотора ни разу не заглянул. Работает, как часы. «Ветерок», его бывший надёжный друг, теперь сиротливо лежал в гараже.
Приезжие не спешили выходить на берег и о чём-то тихо переговаривались. Наконец, видимо, что-то решили, и один из них стал подниматься к дому Собяниных. Это был молодой парень. Поздоровавшись, он спросил:
- Что, не узнаёте?
- На личность, вроде, знакомый, а вот имя твоё сказать тебе не могу,- ответил Егор, который, честно говоря, никак не узнал парня. Вот только признаться в этом было неудобно. Лицо гостя раскраснелось, и не только солнце было в этом виновато. Даже на расстоянии чувствовался запах водочного перегара.
- Серёга я. Работаю с вашим сыном. Помните, однажды подвозил вас к поезду, когда Михаил был на работе? Наслышаны про ваши края, видели фотографии. Захотелось нам с отцом посмотреть на здешнюю красоту, порыбачить.
- Так вода, ётторагать, после дождей прибыла. Какая рыбалка? Разве что сетки поставить.
- Сетки есть, да вот не знаем, где их ставить. Поднимемся выше, разобьём палатку, а потом будем соображать дальше.
Егор спустился с Серёгой к лодке и, как мог, объяснил, где можно остановиться и посадить сети. По всему было видно, что приезжие ничего не поняли. Да и как понять все эти детали человеку, совершенно не знавшему реки! Но, тем не менее, отец с сыном поблагодарили за советы, и вскоре лодка скрылась за поворотом. Поднявшись к дому, Егор, почесав затылок, сказал Анне:
- Как-то нехорошо получилось, ётторагать. Тогда парень в городе выручил нас, а мы вот, вроде как, не захотели им помочь.
Анна тоже испытывала чувство неловкости за то, что не пригласили ночевать или, на худой конец, не напоили гостей чаем.
- Знаешь, что, - сказала она, - Догони, помоги им, а детям я сама позвоню.
Егор облегчённо вздохнул, и вскоре лодка уже мчалась вверх по реке. Прошёл час. Понимая, что возня с сетями – дело небыстрое, Анна не беспокоилась. Но часа через два ощутила в душе какую-то тревогу. Пора бы уже быть мужу дома. Темно стало. Делать на реке нечего. Она всё время прислушивалась, надеясь услышать гул мотора. Однако вечернюю тишину ничто не нарушало. Пробовала смотреть фильм по телевизору, но тревожные мысли не давали сосредоточиться. Вдруг Егор на скорости налетел на что-нибудь? Когда ездили вдвоём, Анна приструнивала мужа, не давая ему прибавить скорости до предела. Но это было так соблазнительно, что Егор, нет-нет, да и добавлял «газу до отказу». Лодку начинало слегка водить из стороны в сторону, и Анна, пугаясь, обеими руками хваталась за борта. Перекат на перекате, коряги на дне – всё это было чревато при такой скорости.
Вскоре замолчала деревенская электростанция, и всё погрузилось в темень. Была ещё какая-то смутная надежда на то, что, Егор, зная реку, как свои пять пальцев, сможет и при темноте добраться до дома, хотя бы на вёслах. Напрягая слух до предела, Анна ждала, надеясь услышать шум на реке. Но в деревне по-прежнему стояла полная тишина. Даже собаки не лаяли сегодня хором, как обычно. Лишь изредка какая-то подавала голос и тут же замолкала. Значит, на реке никого не было.
Керосиновая лампа изредка потрескивала. Время, казалось, стояло на месте. Ни лежать, ни сидеть Анна уже не могла, находиться одной дома было невмоготу. Она оделась и, взяв фонарик, вышла на улицу. Ноги сами понесли её на берег реки. Ни в одном из домов в окнах не было света. Деревня погрузилась в сон. Женщина направила луч фонарика вверх по реке, затем вниз. Она понимала, что это бесполезно, но надо было что-то делать, чтобы не оцепенеть от страха. Тревожить людей, только недавно уснувших, она не могла себе позволить. Да и толку что! Надо ждать рассвета.
Наконец небо слегка посерело. Послышался звук звякнувшего где-то подойника. На часах было четыре утра. У соседей заворчали собаки, значит, проснулись. Измотанная страхом и ожиданием, Анна поспешила к ним. Василий, взглянув на соседку, сказал:
- Если б не знал тебя, подумал бы, что с похмелья.
- Не до шуток мне. Егор уехал с вечера и до сих пор не вернулся. Может, случилось что?
- То-то, я гляжу, лодки вашей нет, и мотора ещё не было слышно. Как-то непонятно…
Анна, уже не сдерживая нахлынувших слёз, рассказала, что произошло. Василий молча оделся и сказал:
- Поехали. Сейчас всё выясним.
Ехать далеко не пришлось. Обогнув три поворота, они увидели лодку Егора, уткнувшуюся в берег. Она мирно соседствовала с дюралькой. От накатившей волны обе покачались в такт, как лучшие подружки.
Анна быстро пробежала по гальке и взобралась на высокий берег. Картина, открывшаяся ей, была достойна описания. Никакой палатки и в помине не было. Ближе к краю берега расположилось кострище, вокруг которого валялись пустые бутылки, консервные банки и прочий мусор. Чуть поодаль лежали два человека в спальных мешках. К тому, что был покрупнее, сиротливо приткнулся Егор. Он примостился на туристском коврике, с головой накрывшись тонким одеялом, из-под которого торчали знакомые сапоги. Анна присмотрелась: слава богу, дышит! Она подошла и легонько постучала ногой по сапогам. Ответная реакция была неожиданной. Сапоги вдруг приподнялись над землёй и два раза стукнули друг о дружку, словно говоря: «При-вет!».
- Ах, он ещё и шутит, ётторагать! – возмутилась про себя Анна, даже не заметив, что впервые в жизни употребила любимое ругательство Егора.Она сдёрнула одеяло с головы мужа. Комары сразу же ринулись в атаку на разгорячённое лицо. Егор инстинктивно хотел снова прикрыться, но его глаза вдруг расширились. Он, не мигая, смотрел на Анну, как на видение, невесть откуда взявшееся. Наконец, до него дошло, что это не сон, перед ним действительно его законная жена. Он сел и обхватил голову руками.
- Ну что, хорошо проветрился? Может, теперь и жить тут будешь? – спросила Анна. После её слов из большого спальника высунулась голова, которая быстро скрылась обратно, успев, однако, пробормотать:
- О, тяжёлая артиллерия прибыла…
Анна рывком поставила мужа на ноги и подтолкнула его по направлению к лодке. Василий, который оставался внизу, наблюдал всю эту картину и посмеивался в усы:
- Тёпленьким взяли!
Сам он напрочь раздружился с зелёным змием после того, как однажды чуть не утонул по пьяному делу.
Егор, идя впереди Анны, пытался что-то говорить:
- Нюр, ты чего меня, как телёнка гонишь? И зачем приехала? Я бы проспался и сам вернулся. Ничего страшного не случилось же! Сама говорила, что отдыхать надо. Вот я и того… проветрился…
- А ты не хочешь узнать, как я провела эту ночь? Чего мне стоило твоё проветривание?
- Да я всё понимаю. С сетками допоздна возились, темно стало, - оправдывался Егор. – Ну, мужики решили отблагодарить меня. Сам не понимаю, как отключился. Да и выпил-то я всего ничего, просто у меня масса тела маленькая…
- Знаю, тебе и понюхать хватит, - отрезала Анна.
- Зря ты так, люди они хорошие.
- Конечно, хорошие… это видно по количеству бутылок.
Поняв, что с разгневанной Анной ему не сладить, Егор замолчал. Лучше подумать, как загладить свою вину. Лодку он вёл, как никогда, осторожно. Хоть этим заработать себе первый «плюсик»! Василий ехал сзади, не пытаясь обогнать Егора. Он знал: десять молчаливых минут езды до дома – это начало примирения соседей. Муж жив и невредим, Анна отходчива, так что всё будет в порядке.
Причалив к берегу, Егор наклонился, чтобы выкинуть якорь на берег, а выпрямиться уже не смог. Спину скрутило так, что он застонал. Анна с Василием с трудом дотащили его до дома и уложили в кровать.
- Вот тебе и расплата за «удовольствие». Полежал на холодной земле – теперь полежишь в кровати.
Это были последние слова, которые Анна сказала Егору сегодня. Дальше она всё делала молча: натёрла мужу спину какой-то вонючей мазью, принесла дров и воды, накормила пса. Пока жена управлялась с домашними делами, Егор незаметно для себя уснул.
Проснулся под вечер, почувствовав на себе что-то тяжёлое. Это кот Кузя, улёгшись на больное место, лечил спину хозяина. За окнами смеркалось. Дизелист Володя уже завёл электростанцию. Скосив глаза, Егор обвёл взглядом комнату. Всё было таким родным и обычным. Дом дышал теплом, потихоньку работал телевизор, из кухни доносились вкусные запахи.
Анна сидела на диване и смотрела какой-то фильм. По тому, как жена глядела на экран, не проявляя никаких эмоций, Егор понял, что она далека от происходящего там. Просто сидит и о чём-то думает. Он не стал выдавать себя, лежал тихо и смотрел на женщину, с которой прожил всю жизнь. К горлу подкатил комок. Вина перед Анной была готова пролиться слезами. Мужики, они ведь тоже плачут иногда.
Это был непривычно тихий вечер. Два родных человека дышали в одной комнате и молчали. Но это молчание было дороже того золота, о котором говорит пословица. Их сокровенные мысли были об одном и том же. ОБ этом они никогда не говорили друг другу вслух. Анна думала о том, что ночью испытала страх не только за мужа, но и за себя. Почему-то сегодня она острее и отчётливее, чем всегда, поняла, что боится остаться в этой жизни одна. Она не представляла себе жизни без мужа. Конечно, есть дети, которые не бросят её. Но у них своя жизнь, свои проблемы и радости. Дети никогда не поймут её так, как понимал Егор. Не зря говорят, что супруги, прожившие всю жизнь вместе, и мыслят одинаково, и даже внешне становятся похожими друг на друга. Две половинки одного целого… и это не пустые слова, а самая, что ни на есть, правда жизни.
Егор, продолжая лежать тихо, думал о том, что впереди остался меньший кусок жизни. Кто знает, сколькими годами он будет отмерен! Может, сегодняшняя ночь отняла у Анны несколько лет из того, что осталось. И в этом виноват он. Если случится в жизни самое страшное, что он будет делать без неё, без своей Нюры? И жить будет незачем. Старый дурак! Ведь всё очень просто: сейчас надо беречь друг друга ещё сильнее, чем прежде! Как же загладить теперь свою вину?
Егор и не подозревал, что Анна давно простила его. Ещё там, возле костра, когда поняла, что ничего страшного не случилось. А что сначала фыркала, а потом молчала, так это так, для острастки… в качестве профилактики на будущее.
Валентина Лызлова
Анон. Четверть века назад встретила человека. Вышла замуж за него:любовь-морковь.Но брак второй. У него дочь, у меня сын. Разница между детьми 10 лет. Не всё гладко было. И знаете, основной вред исходил не от капризов падчерицы, не от первой жены, с которой у меня на данный момент нормальные отношения. Нет, вся гадость, всё препятствия шли именно от, Во-первых от моих вся ких тёток, типа как ты смеешь своей маме на шею какую-то там девку садить. А мать стула и молчит. И ещё и мне на мозги... Муж обиделся девочка хорошая и успела проникнуться и привязаться. Потом-раз-маман скончалась. Ну, время прошло. Опять падчерица с нами живёт и нормально всё. И тут-здра, те-же свекобры с золовкой не понятно чего захотели. Надо сказать, что первая супруга вообще не лезла никуда. Короче, не спровадила девченку со двора, не оттолкнула от себя. Время прошло, обожаю её двух девченок, отношения тёплые и доверительные. Вот смотрю из окна:сын и дочка, да, именно дочка, идут по своим делам. Высокие, красивые, смеются. А я отвратительно счастлива. Советы не даю никому. Сами
Несвежий кавалер (рассказ)
– Катюш, ты что, не узнаёшь меня? Помнишь: 1987, Москва, концерт Челентано… Как мы с тобой тогда зажигали! Э-эх, не забывается такое никогда, а у тебя поди память отшибло, раз ты уставилась на меня, как баран на новые ворота.
Ошеломлённая, поражённая, отупевшая, я неподвижно стояла на пороге, глядя на непрошенного гостя. В то время как в моей горящей голове теснились мысли – одна безумнее другой. «Вася?! Вздор, не может быть! Неужели это он? Столько лет прошло… Нет же, он был красавец, а этот какой-то пришибленный. И всё-таки… да, это он, нет сомнения – он! И даже фирменные усы на месте…».
И словно в подтверждение последней мысли гость лихо подкрутил серый пучок под носом и осклабился, обнажив блестящий ряд золотых коронок.
– Ты что, всю пенсию потратил на зубы?.. – как во сне осведомилась я, рассеянно оглядев его поношенную куртку, потёртые штаны и стоптанные башмаки.
– Наконец-то, а я уж боялся, что придётся паспорт предъявлять! Ну-с, принимай дорогого гостя!
И вошёл, вернее, просочился – между мной и дверью – в квартиру. Верно говорят, что наглость – второе счастье. Ведь я его не приглашала и даже формально не признала (хотя всё-таки узнала мерзавца).
Когда Васька по соблазнительному запаху яблочного пирога нашёл кухню и развалился за столом, я посмотрела на себя в зеркало, висевшее в прихожей. М-да, как говорится, я уже не та. Вообще, я ухоженная женщина. Я слежу за собой: каждый месяц бываю у косметолога, совершаю утренние пробежки, тщательно подбираю одежду и аксессуары. И вообще стараюсь шагать в ногу со временем: посещаю выставки, музеи и даже хожу в кино. Но визит Васи рассеял эту иллюзию, как сон.
Взглянув на его плешивую голову, жиденькую бородку, тощую фигуру и костлявые конечности, я почувствовала себя старой тёткой с трудоднями. Васька – паршивец, негодяй, проходимец – испортил всё настроение и сорвал посиделки у подружки (в тот вечер я собралась к Нельке на традиционную чашечку чая)!
– А я к тебе, Катюша, пришёл с извинениями, на поклон. Я тебя кинул, как последний мерзавец, но у тебя золотое сердце, и ты меня простишь, да-да, ты меня извинишь!..
Только сейчас я уловила в его надтреснутом голосе пьяные нотки. Вероятно, в честь визита он купил дорогой алкоголь; от него даже не пахло. Почему-то эта мысль привела меня в бешенство. Недолго думая, я схватила его за шкирку и поволокла к выходу. Вася не сопротивлялся; напротив, он весь как-то обмяк, так что мне пришлось слегка надорваться, чтобы дотащить его до порога.
– Чтоб духу твоего здесь не было, а не то я вызову доцента, и он спустит тебя с лестницы!
***
Доцент – не учёный, а бульдог Нельки, с которым я состою в наилучших отношениях. В эту ночь я ни на минуту не сомкнула глаз. Ворочаясь с боку на бок, я всё думала, размышляла, грезила, вернее, – бредила наяву. Вся жизнь пронеслась перед моими глазами… Только под утро я наконец задремала. Мне приснились плешивые барашки, и я попыталась их сосчитать.
Я дошла до одиннадцатого, как вдруг проснулась от жуткого завывания, которое доносилось со двора. Я подпрыгнула, как уж на раскалённой сковороде, и прислушалась. Нет… да, это опять он – мой Васька! Теперь он выл под моим балконом серенаду: «Я здесь, Инезилья, я здесь под окном…». Он что – спятил? Неужели не протрезвел за ночь? «Всё-таки надо было ещё вчера на него Доцента спустить», – пробормотала я и выползла на балкон.
При моём появлении расстроенная гитара забренчала с удвоенной силой, а Вася взял самую высокую ноту.
Я зажмурилась, заткнула уши и присела в слабой надежде, что амурный сип Васьки не ошпарит мой мозг. Но я опоздала: хриплый писк всё-таки достиг балкона и оглушил меня. Когда истерика, наконец, закончилась, я выглянула наружу.
Все бабушки уже высыпали во двор. Вероятно, каждая из них вообразила, что Васькин номер – в её честь. При виде этого сборища я испытала что-то похожее на гордость. Ну ещё бы – это первый такой концерт в нашем городке, и никто иной, как я, являюсь его адресатом!
Когда Вася умолк, я осторожно высунулась через перила. Он отложил гитару, подбоченился и посмотрел на меня в упор снизу наверх. Ну да, это не Ромео, но я умилилась. Всё-таки надрывался, бедняга, не постеснялся и не побоялся ни бабулек, ни дедулек, ни ребят, которые в полный голос смеялись над ним… Надо его хоть как-то ободрить – я улыбнулась и уже хотела помахать ему ручкой, но тут из подъезда выплыла Нелька со своим бульдогом Доцентом.
При её появлении я мгновенно стушевалась и тотчас ретировалась обратно в квартиру. Уходя, я услышала позади себя жалобный писк – это скулил мне вслед отвергнутый поклонник… Но я была непоколебима и неумолима: ведь на кону стояла моя репутация!
Забыла сказать, что Нелька – главная модница и первая ведущая во дворе, так сказать, – наш неформальный лидер. На неё равняются все местные тётки бальзаковского возраста, а так как я принадлежу к их числу, то волей-неволей приходится косить под нормис. Если б она узнала, что этот бомжеватый дедок – мой ухажёр, я бы на следующее утро проснулась мемом. Ну а я – не тот самый барон Мюнхгаузен и больше всего на свете боюсь показаться смешной. И я не какая-нибудь заправская вертихвостка, чтобы вешаться на шею парню (извиняюсь, – дедку), который беспардонно бросил меня больше 30 лет назад!
Поэтому я твёрдо решила держаться от Васьки подальше; к тому же он после второго изгнания вряд ли заявится снова. Впрочем, не могу не признать, что последняя мысль расстроила меня: ни один мужчина так не ухаживал за мной, как Вася. Их и было-то у меня за эти годы всего четыре штуки. Вполне приличные, между прочим, одетые с иголочки, господа, но без изюминки; по крайней мере, ни один из них так мне и не приглянулся. А Вася одним своим появлением сразу всех затмил; я даже забыла имя второго и фамилию третьего. Я же говорю – мерзавец, паршивец, подлец!
Следующий день прошёл спокойно, и я слегка приуныла. Нет, не то, чтобы я ждала Васиного возвращения, а просто нахлынули воспоминания, как поётся в одной старой песенке.
Тогда в Москве на концерте Челентано я потеряла от Васьки голову. Это было наше первое и последнее свидание, которое до сих пор в мельчайших подробностях стои́т у меня перед глазами. Да, не забывается такое никогда! С этими мыслями я и уснула.
***
А на следующее утро меня ждал новый сюрприз. Открыв дверь, я ахнула: лестничная площадка была усыпана миллионом… нет, не алых роз, а жёлтых тюльпанов.
– Что за бред? – вскричала я, остановившись на пороге. – Кто тут хулиганит?
– Я, – прошелестел из-за угла невнятный голосок. – Катюш, эти цветы для тебя.
Я схватилась за голову и села. Ничего себе подарочек! А как же говорят, то есть поют, что жёлтые тюльпаны – вестники разлуки?
– Ты с ума сошёл! – весело зашипела я. – Позоришь меня на весь околоток… Забери этот мусор и убирайся, пока я Доцента не вызвала.
– А ты меня не пугай, не на того напала, – дерзко заявил Васька и вылез из-под лестницы.
Увидев его, я обомлела. Мама дорогая, да он побрился, принарядился, причесался и, кажется, даже помылся (в прошлый раз от него разило не то по́том, не то старым табаком). Слушайте, да это настоящий подвиг! Но Вася всё равно негодник, и одними тюльпанами не отделается. Так я ему и сказала.
– Этот разговор мы закончили 35 лет назад! Причём здесь тюльпаны? – рявкнула я. – Сейчас я сделаю из них веник и так тебя отхлестаю, что на всю жизнь запомнишь! А ну живо вон отсюда, а не то я за себя не отвечаю.
И я действительно за себя не отвечала. У меня тряслись руки, подкашивались ноги, и голова шла кругом. Вася угадал моё состояние и участливо протянул мне бальзам «Золотая звезда». Я оторопела… Помнит, гадёныш!
– Опять нервы, – сочувственно промолвил он. – Ты совсем себя не бережёшь. Нюхни, Катюш, а то на тебе лица нет. Постой, погоди… ты чего, с ума сошла? Я от всей души, от чистого сердца, а ты значит-ца так… Ну и ладно, пропади всё пропадом, ноги моей здесь больше не будет!
Он выкрикивал эту галиматью, стоя на нижней лестничной площадке, куда я согнала его тюльпанным веником. Несколько дверей в подъезде одновременно открылись, и в коридор высунулись несколько седых голов. Я поспешно укрылась в квартире со своим импровизированным веником. А вот остальные тюльпаны пришлось оставить – на потеху местным бабушкам и дедушкам. Так моя тайна в одночасье стала достоянием гласности. После такого позора я не явилась на нелькины посиделки. А уже на следующий день каждый сосед счёл своим долгом посочувствовать моему горю. Мне грустно кивали, печально улыбались, разводили руками (дескать, «до чего ты опустилась!»), шушукались вслед, говорили проникновенные сентенции, от которых меня тошнило, и даже показывали пальцем. Короче, местные папарацци заработали на полную катушку. И всё из-за этого обглодыша Васьки! Ну ничего, в следующий раз я его огрею шваброй – на войне, как на войне (так, кажется, говорят французы).
Весь день меня колбасило, поэтому перед сном я выпила успокоительное. Однако настойки не помогли: сон не шёл, а мозг, словно в знак протеста, горел, как аккумулятор моего старого «Москвича». Мои нервы были напряжены до предела, поэтому я сразу услышала странный звук, который доносился со стороны балкона. В этот раз я не подпрыгнула, а только устало свесила ноги с кровати и устремила на окно туповатый, рассеянный взгляд.
Прошло десять минут. На небе светила полная луна, в воздухе царила глубокая тишина – как сказал бы поэт – если не считать упомянутых звуков, разумеется. И вот при бледном свете ночного светила я увидела длинную тощую тень, которая скользила по перилам, словно фантом или человек-паук. Я тётка не промах, сама кому хочешь засвечу, однако призрачный гость свёл меня с ума. Я натянула на себя одеяло и как завизжу!
– Катюх, ты что? – прохрипел знакомый голос, и в то же мгновенье тень свалилась вниз, как кулёк с моей домашней мукой.
Наверное, я немного отупела за последние три дня, потому что ничуть не удивилась. Я молча встала с кровати, одела тапочки и неспешно вышла на балкон. И тут моим глазам предстало невообразимое зрелище: две длинные тощие руки отчаянно цеплялись за перила, а на них, словно парус под ветром, болталось костлявое тело. Точно, это опять мой Вася, который на старости лет решил вспомнить молодость. Как же он сюда попал? Неужели по пожарной лестнице взобрался? Да он в отличной форме! Надо срочно спасать мужика, а то получается, что он зря старался.
Я сделала глубокий вдох, набрала побольше воздуха в грудь, схватила его руки и что было мочи потянула наверх. Конечно, моё героическое усилие никак не помогло бедолаге. Он продолжал болтаться на перилах, как мокрая тряпка на бельевой верёвке. Другое дело, что моё появление вдохнуло в него жизнь. Казалось, у него открылось второе дыхание: он ободрился, охнул, ахнул, ухнул, крякнул, подтянулся и, закинув ногу через перила, шлёпнулся на пол балкона.
– Ай да, Катюха, ай да молодец! – задыхаясь, вскричал он. – Ты мне жизнь спасла, лапулечка моя ненаглядная!
Это уж было слишком. Я села на порожек балкона и заплакала. В конце концов плевать на всех старушек вообще и на Нельку с её бульдогом – в частности. Пусть говорят, что хотят, а я прощаю Васю. Ведь он ради меня жизнью рисковал, чуть шею не сломал – я бы себе этого никогда не простила. Нечего и говорить, что я его приняла. Может, не вовремя, но лучше поздно, чем никогда, верно?
---
Автор: Людмила П. канал Дзен "Фантазии на тему"
Музыка судьбы (рассказ)
Звон разбитой гитары резанул по нервам, как удар хлыста. Максим застыл, не в силах оторвать взгляд от остатков инструмента, валяющихся на полу. Руки отца, только что швырнувшие гитару в стену, все еще подрагивали от ярости.
— Вот что я думаю о твоей дурацкой музыке! — прорычал Сергей, тяжело дыша. — Сколько раз повторять — никакого баловства! Ты должен думать об учебе, о будущем! А ты все бренчишь на своей гитаре!
— Папа, это не баловство! — голос Максима дрожал от обиды и злости. — Музыка — это моя жизнь! Я не хочу становиться бухгалтером или менеджером! Я хочу играть, выступать, сочинять песни!
— Ох, не смеши! Музыкант — это не профессия! — фыркнул отец. — Таких мечтателей пруд пруди. А что в итоге? Всю жизнь прозябать в нищете? Нет уж, я этого не допущу. Ты сначала вуз окончи, специальность получи. А там видно будет...
— Знаешь что, пап, — процедил Максим сквозь зубы, — мне плевать, что ты думаешь. Буду я менеджером или нет — моя жизнь, мне решать. И музыку я не брошу. Хочешь ты этого или нет.
С этими словами он повернулся и вышел, с грохотом хлопнув дверью.
Анна тяжело вздохнула, глядя на закрытую дверь комнаты сына. Уже третий день Максим отказывался выходить к ужину, если за столом сидел отец. Она поставила поднос с едой на пол у двери и тихонько постучала.
— Максим, солнышко, я тебе поесть принесла. Открой, пожалуйста.
За дверью послышалось шуршание, затем щелкнул замок. Максим выглянул — осунувшийся, с кругами под глазами.
— Спасибо, мам, — пробормотал он, забирая поднос.
Анна прислонилась к дверному косяку, с тревогой вглядываясь в лицо сына.
— Милый, может, поговорим? Нельзя же так... Отец волнуется, переживает за тебя.
Максим фыркнул, отворачиваясь.
— Да неужели? — процедил он сквозь зубы. — А по-моему, ему плевать на мои чувства. Главное — чтобы по его было.
— Ну что ты такое говоришь! — всплеснула руками Анна. — Папа любит тебя, просто он...
— Просто он самодур, который не видит дальше своего носа, — перебил ее Максим. — Все, мам, спасибо за ужин.
И он захлопнул дверь прямо перед носом матери. Анна постояла еще немного, прислушиваясь к тишине за дверью, потом медленно побрела на кухню.
Сергей сидел за столом, уткнувшись в газету. При появлении жены он поднял голову.
— Ну что, поговорила? — хмуро поинтересовался он.
Анна покачала головой, опускаясь на стул.
— Сереж, может, хватит уже? — тихо спросила она. — Ну сколько можно воевать? Ты же видишь — мальчик совсем извелся. И ты сам не свой ходишь.
Сергей отшвырнул газету, раздраженно потер переносицу.
— А что я, по-твоему, должен делать? — рявкнул он. — Позволить ему угробить свою жизнь? Нет уж, пусть лучше обижается сейчас, чем потом локти кусать будет!
Анна вздрогнула от его резкого тона.
— Но ведь нельзя же так, — тихо произнесла она. — Ты же не видишь, как ему больно? Как он страдает?
— Ничего, перебесится, — буркнул Сергей, отводя взгляд. — Вот поступит в институт, займется делом — сам поймет, что я прав был.
Анна покачала головой, поднимаясь из-за стола.
— Знаешь что, — устало произнесла она. — Делайте что хотите. Я больше не могу быть между вами. Сами разбирайтесь.
***
Прошла неделя. Максим старательно избегал отца, выходя из комнаты, только когда того не было дома. Сергей мрачнел день ото дня, срывался по любому поводу. Анна металась между ними, пытаясь наладить мир, но безуспешно.
Теперь после школы Максим шел домой не сразу. Он направлялся в магазин подержанных музыкальных инструментов неподалеку, где его уже ждал приятель Витя, подрабатывающий там продавцом. Они познакомились на местном форуме гитаристов.
— Привет, музыкант! — улыбнулся Витя, пожимая Максиму руку. — Как обычно?
Максим кивнул. Витя достал из-под прилавка потертый футляр с гитарой.
— Держи, — подмигнул он. — Только верни к вечеру, ладно? А то хозяин заметит — мне несдобровать.
— Спасибо, Вить, — с чувством произнес Максим, бережно принимая инструмент. — Ты не представляешь, как меня выручаешь.
— Да ладно, чего уж там, — махнул рукой Витя. — Знаю, каково это — остаться без инструмента. Давай, бренчи на здоровье!
Дома Максим запирался в своей комнате и с наслаждением брал первый аккорд. Пальцы словно сами скользили по струнам, извлекая знакомую мелодию. Максим прикрывал глаза, отдаваясь музыке. На душе становилось легко и спокойно.
***
Максим сидел на кровати, бездумно листая ленту новостей в телефоне, когда внезапно наткнулся на объявление: «Группа „Ночные ястребы" ищет соло-гитариста. Прослушивание в следующую пятницу».
Сердце тут же зачастило, во рту пересохло. «Ночные ястребы»! Лучшая группа в городе! И у него есть шанс стать ее частью!
Максим вскочил и принялся мерить комнату шагами, лихорадочно размышляя. Прослушивание уже через неделю. Вот только идти не с чем — отец же разбил его гитару в приступе ярости. В магазине вряд ли получится взять гитару больше, чем на пару часов. Что же делать?
Размышляя над этим, он столкнулся с отцом, собирающимся на работу.
— Максим, ты на выходные к бабушке поедешь? — спросил Сергей, завязывая галстук. — Она звонила, ждет тебя.
Максим вдруг понял: а ведь это шанс! Шанс сбежать из дома, от вечных придирок и ссор. Развеяться, собраться с мыслями перед прослушиванием. Да и бабушку он и правда давно не навещал...
— Хорошо, — вздохнул Максим. — Поеду. Сегодня после школы.
После уроков он закинул в рюкзак самое необходимое и отправился на вокзал. Через пару часов уже звонил в дверь бабушкиной квартиры.
— Максим! — всплеснула руками Анна Петровна, распахивая объятия. — Приехал-таки! Проходи скорее, дорогой, устал небось с дороги?
За ужином бабушка расспрашивала Максима о жизни, о школе, о друзьях. А после попросила:
— Максим, будь добр, помоги мне завтра стол дедушкин разобрать, а?
***
В кабинете царил идеальный порядок — ни пылинки, ни бумажки. Только на массивном письменном столе возвышалась стопка бумаг и конвертов.
— Я тут все важные документы складывала, — пояснила бабушка. — Ты уж посмотри, что оставить надо, а что выкинуть можно.
Максим кивнул и принялся разбирать содержимое. Квитанции, какие-то письма, старые открытки... Он уже почти закончил, как вдруг заметил на самом дне стола пухлую папку, перетянутую резинкой. Максим потянул папку на себя, развязал тесемки и ахнул. Внутри были аккуратно сложены пожелтевшие от времени нотные листы и несколько потрепанных магнитофонных кассет.
— Бабушка... — тихо позвал он. — А это что?
Анна Петровна заглянула ему через плечо и удивленно охнула.
— Надо же! — всплеснула она руками. — Я и забыла совсем про эту папку! Это же Сережины записи!
— Папины? — Максим непонимающе нахмурился. — В смысле?
— Так он же в юности музыкой увлекался, — улыбнулась бабушка. — Все песни сочинял, в ансамбле каком-то играть хотел... А потом бросил это дело, вроде как разочаровался.
У Максима голова шла кругом. Его отец, Сергей Иванов, увлекался музыкой? Писал песни? Он же терпеть не может все эти «бренчания на гитаре», считает это баловством!
— Я... Я и не знал... — растерянно выдавил он.
— Ох, ну конечно, не знал, — вздохнула бабушка. — Сережа у нас такой — суровый, неразговорчивый. Сам в себе все носит...
Максим тяжело вздохнул, откладывая бумаги. Бабушка присела рядом, обняла его за плечи.
— Максим, что случилось? Ты сам не свой.
Максим помолчал, собираясь с мыслями. А потом вдруг, сам от себя не ожидая, разом выпалил:
— Бабушка, понимаешь... Мне на прослушивание идти не с чем. Отец мою гитару разбил, когда узнал, что я музыкой занимаюсь. Он... Он против этого. Говорит, что это несерьезно, что мне учиться надо, профессию получать... хотя сам, оказывается...
Голос его дрогнул, сорвался. Максим шмыгнул носом, пряча глаза.
Анна Петровна покачала головой и вдруг решительно поднялась.
— Погоди-ка, внук. Сейчас...
И ушла в кладовку, что-то бормоча себе под нос. Максим растерянно смотрел ей вслед, гадая, что бабушка задумала.
Спустя пару минут Анна Петровна вернулась, неся в руках внушительных размеров чехол.
— Вот, — выдохнула она, водружая его на стол перед Максимом. — Принимай.
— Это... Это что? — пролепетал он, не веря своим глазам.
— Гитара твоего отца, — с улыбкой пояснила Анна Петровна. — Его первая, любимая. Он на ней еще в школьном ансамбле играл. А потом, как музыку бросил, мне на хранение оставил. Видать, рука не поднялась совсем с ней расстаться...
Дрожащими руками Максим расстегнул чехол. Внутри покоился великолепный инструмент, потемневший от времени, но все еще прекрасный.
Максим судорожно вздохнул, прижал инструмент к груди, бережно провел пальцами по струнам. Те отозвались мелодичным гулом, будто приветствуя нового хозяина.
***
Максим вернулся домой окрыленный, прижимая к груди отцовскую гитару. Едва переступив порог, он наткнулся на хмурого Сергея.
— Это еще что? — процедил тот, кивая на инструмент. — Опять за свое? Чего ты добиваешься своим упрямством?
— Того же, чего и ты когда-то! — не выдержал Максим.
Сергей дернулся, будто от удара. Побледнел, сжал кулаки.
— Узнал, значит... — глухо обронил он. — Ну что ж, только учти — я этим не горжусь. Да, занимался. Хотел в группу пробиться. Да только...
Он осекся, отвел взгляд. Помолчал. А потом вдруг заговорил — отрывисто, хрипло:
— На сцену выйти не смог. Струсил. Ноги будто к полу приросли, гитара из рук валилась. Позорище! Меня после этого мигом из группы попросили. Сказали — рок-звезда из меня не выйдет.
Максим слушал, затаив дыхание.
— Тогда-то до меня и дошло, — горько усмехнулся отец. — Бесполезно все это. Только время зря тратил. Вот и забросил... А теперь ты туда же. Не хочу, чтобы ты тоже...
— Пап, — твердо произнес Максим. — Я все понимаю. Правда. Но... Дай мне хотя бы попытаться! А не выйдет — так тому и быть. Пойду в бухгалтеры, как ты хочешь.
Повисла долгая, звенящая тишина. Отец смотрел на сына — пристально, испытующе. Будто увидел впервые. А потом, к полному изумлению Максима, вдруг улыбнулся — открыто, искренне. Впервые за много лет.
Следующую неделю они провели как на иголках. Сергей помогал Максиму репетировать, давал советы. Максим только диву давался — куда делся его вечно хмурый отец? Будто подменили человека!
И вот настал день икс. Максим стоял за кулисами, ожидая своей очереди. Сейчас, через минуту, решится его судьба...
— Максим Иванов!
Максим вздрогнул, шагнул на сцену.
«Ну же, давай!», — мысленно подбодрил он себя. Глубоко вздохнул. И заиграл.
Музыка лилась, струилась, захватывала и несла прочь. Пальцы порхали по струнам, извлекая невероятные звуки. Максим слился с гитарой, растворился в мелодии. Он парил — свободный, окрыленный, счастливый...
Ответ он узнал через час. Одного взгляда на лица членов группы хватило, чтобы понять — он принят!
С того судьбоносного дня жизнь понеслась вскачь. Репетиции, первые концерты, работа над альбомом. Сергей поддерживал сына как мог, гордился его успехами.
А через год случилось невероятное. Накануне большого концерта слег с ангиной второй гитарист «Ястребов». Замену искали в срочном порядке. И тогда Максим, недолго думая, предложил... отца.
...На сцену они вышли плечом к плечу — отец и сын, две рок-звезды. Переглянулись, кивнули друг другу. Гитары взяли первый аккорд.
И началось волшебство. Музыка рвалась в зал, пронзая сердца, унося прочь тревоги и страхи. Максим не сводил восхищенных глаз с отца — как же он хорош!
На последних аккордах Сергей вскинул голову, сверкнул глазами. И Максиму показалось — он видит другого человека. Не чопорного бухгалтера — отчаянного музыканта, покорившего сцену.
Когда отзвучали последние ноты, зал взорвался овациями. Максим и Сергей, не сговариваясь, шагнули друг к другу и крепко обнялись. В глазах обоих стояли слезы.
— Спасибо, пап, — прошептал Максим. — Это было невероятно!
Сергей только крепче стиснул сына в объятиях.
— Это тебе спасибо, — хрипло выдохнул он. — Ты вернул меня к жизни, сынок. Заставил поверить в себя.
Они стояли, сияющие, переполненные эмоциями. Два победителя, сумевшие преодолеть себя и обстоятельства.
С того дня все переменилось. Сергей вновь взялся за гитару, стал сочинять песни. Даже начал давать уроки музыки — сбылась давняя мечта.
А «Ночные ястребы» со временем стали главной рок-сенсацией города. Их слава гремела, на концерты съезжались люди со всей области.
Но главным своим достижением Максим считал не это. А то, что он сумел помирить отца с его истинной страстью. Вернуть ему смысл жизни, который тот когда-то потерял.
Теперь они часто выступали вместе — отец и сын, два гитариста, покорившие сцену и сердца зрителей. И каждый раз, глядя на сияющее лицо отца, Максим понимал — оно того стоило.
---
Автор: Снежана Морозова канал Дзен "Фантазии на тему"
Ванька Бирюков давно потерял жену. Жил он в ветхой избушке, упирающейся в сосновый лес..
Никто не помнил сколько мужику было лет, а он, опустившись после скоропостижного ухода своей Нины, стал выглядеть почти что лешим: редко брился, носил весь холодный сезон старомодную ватную фуфайку, неизвестно как дожившую до современных лет.
Ванька пропил из дома всё, что можно было продать хоть за какие-то деньги. Изба его не запиралась, так как там нечего было брать. Свет за неуплату был отключен несколько лет назад, а печи Ваня топил хворостом, который натаскивал за лето из леса.
Мужичок давно не работал, перебивался весной копкой огородов, осенью помогал соседям выкапывать картошку, за что те и рассчитывались той же картошкой, морковью, луком.
После работы Ванька переминался с ноги на ногу, когда хозяйки накладывали ему в мешок овощей. Соседи, зная слабость Вани к алкоголю, непременно пихали в его карман и денежку. Довольный Иван сразу же шёл отовариваться, а ещё брал в магазине хлеб и варил на закуску свежую картошку.
Летом Ваня ходил каждый день в лес, который в прямом смысле кормил его. Каждый раз Ваня нёс из леса полную корзину грибов или ягод. Ел и сам, и выполнял заказы жителей их улицы, получая денежки.
Любителям бани Иван нарезал берёзовых веников, а тем, кто содержал коз, приносил самые разнообразные веники на корм животным: рябиновые, ивовые, дубовые.
Так Ваня и зарабатывал себе на пропитание. И если кто видел его довольное лицо, когда он шёл из леса, то ни за что бы на подумал, что этот человек несчастен.
Походка у Ивана была всегда неторопливая. Он шёл, слегка пружиня на ногах, будто слыша одну ему неведомую музыку и маршируя под неё… Встречая знакомых, он улыбался, здоровался первым и с радостью показывал свой сегодняшний сбор. Ваня хорошо знал лес и в корзине были отличные белые грибы и подберёзовики.
В лесу недалеко от Ваниного дома были два озерка, и в то время, когда не было грибов и ягод, Ваня шёл на рыбалку. Мелочь-рыбка, а всё же добавка к его скудному рациону.
Соседки-вдовы давно приодели Ваню в одежду, оставшуюся от их мужей. Так что у него было что надеть. Но в лес он всегда шёл в своей традиционной фуфайке, замасленной и местами протёртой до дыр. Лишь в дожди накрывался сверху прорезиненным военным плащом.
- Эх, Ванюша, кабы ты не выпивал, то тебе цены бы не было, - сокрушались соседи.
- Так я же выпимши не буйный, никого не трогаю, сам по себе, - всегда одно и то же отвечал Иван и виновато улыбался, словно напроказивший ребёнок.
Но как бы не был пьян он с вечера, утром по привычке просыпался рано и шёл в лес, всегда и в любую погоду, уж если только сильное ненастье не пускало его на «работу». В такое время, он смотрел в окошко и разговаривал с небом:
- Ну, что там? – хриплым голосом вопрошал Иван, гладя своего чёрного кота.
Кот отвечал таким же хриплым мяуканьем, поддерживая разговор.
Когда дожди затягивали небо надолго, Иван подавался на заработки к соседкам. Его ждали для ремонтов, очистке сараев от мусора, укладки дров… Оказывается, раньше Ваня работал на стройке, и умел неплохо штукатурить. Казалось бы, шабашничай, работа найдётся.
Но как только погода становилась получше, небо светлело, Иван снова собирался в лес. Не сиделось ему дома. Когда ноги его стали болеть от резиновых сапог, то выточил «леший» себе из крючковатого большого сука посох, и так ходил с ним прихрамывая и оправдывая своё прозвище.
Однако никто даже из детей его не боялся, потому что лучистая улыбка, делающая его лицо ещё более сморщенным, не делала Ваньку злым. Люди знали его доброту и простоту.
Когда Ваня исчез, его спохватились дня через три. Не принёс заказы, а погода – хорошая. Странно. Пошли искать. Нашли его сидящим под большой берёзой и остывшим… В корзине были грибы. Сердце «лешего» остановилось в лесу, под любимой берёзой.
После похорон соседи узнали у приехавших родственников, что Ване было всего шестьдесят три года. Долго не могли потом продать его ветхую избушку. А спустя несколько лет купил её приезжий мужчина с семьёй и построил на том месте крепкий дом.
- Место тут хорошее, - говорил новый хозяин. – С одной стороны город, а с другой – лес, полный ягод и грибов. Хорошо! Скорее бы на пенсию… Буду каждый день в лес ходить…
Соседи понимающе слушали и одобрительно кивали, а о Ване молчали. Такого услужливого соседа, каким был Ванька, уже не будет. Это точно…
Автор Елена Шаламонова