Жена вернулась...

Анна Елизарова
Ещё в подъезде Гена уловил горелый запах. "Ну и вонь... Хоть бы не Наташа опять..." - подумал он, ускоряя шаг по лестнице. Последние недели у жены всё сгорало и переваривалось, невнимательной стала, задумчивой, странной. И тем не менее, ничего хуже сгоревших котлет Гена сегодня не ожидал, однако...
Наташа открыла ему. Так и есть: под потолком ещё растягивался дымок, а в квартире стоял стойкий запах сожжённого. Первым делом Гена поцеловал жену в щёку. Затем попытался свести всё в шутку:
- Мммм... У нас сегодня на ужин мясные угли?
Но Наташа не улыбнулась. Она стояла перед ним с зачёсанными в низкий хвост волосами, вся такая светлая, фарфоровая, с нежным тонким румянцем на упругих щеках, с длинными и светлыми ресницами, полуопущенными, под которыми прятались её бездонно-глубокие глаза, и мысли в этих глазах тоже прятались: глубоко и недосягаемо они таились в этих двух синих колодцах, отражая и солнце, и Гену, но лишь отражая, не пуская в себя.
- Наташ, ну что ты опять, а? Ну подумаешь сгорели, не расстраивайся. Заново приготовим. Окна открыла?
- Ага, - вздохнула она, вешая на крючок его плащ.
Гена по-хозяйски зашёл на кухню. На плите ещё дымилась залитая водой сковорода, а в мусорном ведре возвышались кирпичной горкой чёрные, как уголья, котлеты.
- Ё-моё...
Гена накрыл сковороду крышкой.
- Тэкс... - принялся он размышлять, - сейчас что-то придумаем. Кажется, у нас сосиски были?
- В холодильнике.
- Ты голодная? Лично я после смены как волк, - загремел он кастрюлей, заодно доставая из холодильника огурцы с зеленью. Взглянул на никакую жену: - Там помидоры на балконе... Ах, ладно, ты сиди, я сам.
Последний урожай помидор они привезли из деревни от родителей Гены. Овощи дозревали в ящиках на балконе. Гена выбрал из них самые спелые и вернулся на кухню. Сам нарезал салат, сдобрив его сметаной, как любила Наташа. Лично Гена предпочитал в салатах душистое подсолнечное масло, но ради жены приходилось терпеть сметану. Затем выковырял из кастрюли переваренные, слипшиеся в кашу макароны, выложил на них две сосиски отправил в микроволновку. Взял следующую тарелку для Наташи.
- Мне не надо, я не голодная.
- На работе поела?
- Просто не хочу. Пойду прилягу.
Гена чувствовал, что что-то не то в последнее время. А сегодня она вообще как чужая. Он осторожно взял её, проходящую мимо, за руку.
- Наташ... Всё хорошо? Тебя никто не обидел? Что с тобой?
- Нормально все. Просто устала.
Гена без аппетита поел и отправился к жене. Она стояла у окна в единственной комнате их квартиры, стояла и обнимала себя, стройная, гибкая, манящая... Гена поцеловал ее в шею, она отстранилась слегка, а он заключил её в крепкие объятия.
- В пятницу кухню уже привезут, я говорил? А в субботу отец с братом подъедут, будем устанавливать, сэкономим на мастерах, а то они такую цену за установку влепили, я лучше за эти деньги обеденный стол куплю и на стулья новые хватит. Купим те стулья что ты хотела, с резными спинками, они, конечно, с кухней сочетаться будут не очень...
- Гена, я от тебя ухожу.
- ... но главное чтобы тебе нравилось, - договорил Гена и перестал поглаживать её живот, рука замерла, напрягшись.
Что он услышал сейчас? Не почудилось ли? Наташа разняла его руки и сделала шаг в сторону. Посмотрела на него всё тем же взглядом, который Гене никак было не разгадать. Повторила:
- Я от тебя ухожу, Ген... Я другого люблю.
- Наташ, ты чего? Все ведь хорошо у нас.
- У тебя хорошо, Гена, а у меня никогда и не было. Разные мы с тобой.
Она взволнованно заходила по комнате. Взяла в руки статуэтку фарфорового ангела, подаренного ей свекровью, покрутила и поставила не место.
- Скучный ты, простой как пять копеек, поговорить толком не о чем. Я и работаю, и развиваюсь, и учусь, стремлюсь к чему-то, а ты сидишь целыми днями в шахте с мужланами и ничего тебе не надо, сам говоришь, что не возьмёшь никакой ответственной должности даже если предложат.
- Давай без лирики. Кто он?
- Ты его не знаешь. Мы познакомились в городе.
- Это та как бы подруга, у которой ты якобы оставалась переночевать во время сессии? А я потом твоё такси в кругленькую сумму оплачивал, ведь на мотоцикле тебе по городу ездить стыдно?
- Да... То есть не совсем. И мне не стыдно было, просто на мотоцикле ездить холодно! Я верну тебе деньги, если только это тебя...
- К чёрту деньги! И что? Ты с ним уже... того?
Наташа отвернусь и ответила тихо, стыдясь:
- Мы только целовались, если ты об этом.
Гене хотелось в тот момент сделать многое: ударить её, схватить за волосы, вышвырнуть тотчас из квартиры, наговорив при этом кучу справедливых, но гадких слов... однако Гена был парнем простым, добрым и, главное, очень любящим свою жену.
- Значит, ты всё решила? И все обдумала?
- Не мил ты мне, Гена. Что за жизнь без любви? Вышла я за тебя только чтобы сбежать от родителей, а у тебя всё было - и родители нормальные, и квартира хоть и страшная, но своя. Живи не хочу в общем...
У Гены перекосилось лицо, он стал пунцовым, как свёкла. Наташа поняла, что переборщила, была слишком жестокой. Попыталась сгладить:
- Нет, ты мне нравился и я думала, что это любовь, но я девчонкой была, не понимала жизни... С Андреем всё по-другому...
- Ах, Андрей, значит. Андрюша! - повысил голос Гена и подлетел к шкафу. - Ну хорошо, иди. Иди давай! Вперёд! Желаю счастья!
Он начал вышвыривать на пол её вещи, крича.
- Чтоб вы!
Плюхнулась на пол одна охапка вещей.
- Были!
Вторая.
- Очень!
Третья.
- Счастливы!
Гена сгрёб в другом отделении висящие на вешалках платья-блузки и кинул их поверх остальных. Пылая злостью, он заметил среди них свою единственную выходную рубашку и выудил назад.
- Ну? Чего стоишь?
- Я не могу сегодня, - испуганно сказала Наташа. Она совсем не ожидала от обычно спокойного мужа такой вспышки гнева. - Я завтра...
- Ну тогда я уйду, не буду мешать собраться. Бери что хочешь, дорогая! Здесь всё было для тебя!
Выйдя из подъезда, Гена сначала шёл сам не зная куда. Он шагал быстро, почти бежал по осенней слякоти, не разбирал в темноте ни грязи, ни луж. Посёлок городского типа освещался слабо. Гена прошагал мимо пятиэтажки, в которой жил его верный товарищ, вышел по узкой дороге, пролегающей через сосновый бор, к основной дороге. За соснами оставался посёлок, где родители купили ему квартиру ещё до свадьбы. Ноги сами повели его дальше, в сторону отчего дома. Пешком идти около часа. Мимо проезжали редкие попутки, слепили фарами, но Гена не пытался их остановить. Он брёл вдоль дороги и не мог понять одного: как это могло произойти? Почему? Как глупо! Ведь всё было прекрасно!
Они знали друг друга давно, ещё со школьных времён. Наташа была на год младше. Как-то они не пересекались особо, гуляли в разных компаниях. Наташа была обычной девочкой, можно сказать гадким утёнком. У неё была неплохая мать, но очень пьющий отец. Отец частенько позорил семью, вытворяя на улице непотребные вещи. Гена впервые по-настоящему заметил Наташу, когда его провожали в армию. Каким-то образом там оказалась и Наташа, кто-то из друзей её привёл. Гена увидел её и пропал... Весь год службы о ней думал, а как вернулся обомлел - расцвела ещё больше Наташа. Несколько месяцев Гена её преследовал, ездил на мотоцикле в город к её общежитию, она училась там на медсестру. Друзья говорили, что такая красотка не для него, да и родители выбор сына не одобряли.
- Ох, Гена, Гена... - вздыхала мать, - ну куда тебе до Натальи. Она себе цену знает, красавицы то разными бывают, одни тёплые, простые, а другие холодные. А Наталья твоя, как лёд. У самой за душой ни копейки, а как приедет, ходит по селу королевой. Не будет тебе с ней счастья.
Но Гена был ослеплён. И добился-таки своего - под Новый Год объявил родителям, чтобы готовились к свадьбе.
И пошли жить молодые. Гена кое-как закончил горный техникум, устроился на шахту. На всё готов он был пойти, лишь бы жена его улыбалась. Только пригорюниться Наташенька, глазки опустит, а Гена давай её выспрашивать.
Лето наступило, Гена, а у меня и платья нет нормального.
- На тебе, Наташенька, душа моя, три новых платья.
Потом опять Наташенька ох да ах.
- Смотрю, Ген, у всех цепочки золотые, а я одна до сих пор на верёвочке крестик ношу.
- На тебе, Натальюшка, золотую цепь, да ещё и браслет до комплекта. И серьги туда же.
Пахал Гена на шахте, как проклятый, выходил на переработки. По контуру его ресниц, и на нижнем, и на верхнем веке, образовалась несмываемая чёрная подводка от угля. Но Гене нравилась эта работа, был он парнем простым, без амбиций, его пугали более высокие должности и он не хотел никакой ответственности: пришёл, отработал смену и домой, ни за кого и ни за что серьёзное не отвечая.
- У тебя же, Гена, специальность есть, техник-технолог, ну чего ты роешься со всеми мужланами на передовой, так сказать, ну неужели не стыдно! Лежит диплом почём зря.
- Не готов пока.
- А я бы с удовольствием в институт поступила, это мечта моя. Была бы экономистом, всё лучше, чем медсестрой сидеть.
Гена на ус намотал, поднакопил деньжат не без помощи родителей и поступила Наташа с сентября в институт на заочное, на платное. И работала в поликлинике, и училась. Первый год Гена её забирал на мотоцикле после сессии домой, а на второй, во время зимней сессии Наташа с кем-то там познакомилась и оставалась через день ночевать у подруги.
- У подруги она была! - вслух сказал Гена и сплюнул на блестящий в ночи асфальт. - Выходит, как минимум полгода она уже с этим... Господи...
У Гены сердце рвало. Как он любил её! Да если б она его сейчас догнала и попросила прощения, повинилась как следует... Он бы всё простил.
У родителей Гена задержался до вечера. Гонял весь день на своём мотоцикле по полям... Хотел обогнать свою боль, но она впереди бежала и шлёпала Гену по лицу: звонко, больно, до красных пятен.
Первый удар: "Вышла за тебя, потому что хотела сбежать от родителей!"
Второй: "Удобный ты! Всё есть! И квартира, и зарабатываешь!"
Третий: "С ним я узнала, что такое любовь!"
А ты дурень, Гена, болван, простачок, я тобой пользовалась, был удобным и пользовалась!
Гена нажимает сильнее на газ... Ветер хлещет в лицо... Всё смеётся над ним, весь мир, каждая птичка чирикает: "дурачок, дурачок, Гена, Гена-простачок!"
Мать сказала:
- Два года коту под хвост. А я говорила... Будет тебе наука.
В квартиру Гена вернулся вечером. Пустые полки в открытом шкафу, нет на банкетке её обуви, в прихожей на вешалке не висит более её сиреневое пальто. И ноутбук забрала... По сути это был его ноутбук. Да пусть подавиться...
Полгода Гена прожил как в тумане. Раны не спешили затягиваться. Он мучился и страдал, на других девушек и смотреть не мог. Работа-дом-работа... Встречи с друзьями... Временное забытье в алкоголе. И снова мысли о ней. Родители говорили подавать на развод, жить дальше, но Гена упорствовал.
- Пусть сама подаёт. Мне всё равно.
Только и оставалось Гене представлять о том как сейчас живёт Наташа. Ни слуху о ней и ни духу. Слышал только, что работает она теперь в городе. Тайно он всё-таки очень хотел её увидеть хотя и сам не понимал зачем. Три месяца лежали в коридоре упакованные в коробки доски их новой кухни, напоминая Гене о том последнем вечере. Гена раздумывал над тем не выкинуть ли их, но потом всё-таки установил кухню с братом.
И вот прошло полгода. Наступил май. Гена затемно возвращался с работы и увидел, что около подъезда сидит на лавке одинокая фигура. Ветви цветущей черёмухи скрывали, благоухая, её голову. Фигура встала навстречу Гене. Наталья.
- Привет, Гена. Не ожидал?
- Привет.
- Как живёшь?
- Нормально.
Гена рассматривал её. Она всё такая же красивая, совсем не изменилась, только в глазах выражение побитой собаки. Что-то неприятное и липкое скользнуло у Гены по спине.
- А я вот приехала к тебе.
- Зачем?
- Соскучилась. Ты же мой муж.
- Уу... Неожиданно. Я и забыл, что был женат. Точно.
- Домой пригласишь или так и будем стоять?
Она слегка кокетничала, это не ускользнуло от Гены. Он подавил смешок.
- Ну пошли.
Наталья с интересом осматривалась.
- А кухня красивая, есть у меня вкус.
- Ага, ничего так. Чай будешь с пирожными? Извини, я ничего не готовил толком.
- Буду. А стол со стульями ты, я вижу, так и не купил.
- Для меня и старый не плох.
Гена включил чайник и полез в холодильник. Достал сыр, колбасу, редиску. Взялся нарезать. Наталья сделала им чай из пакетиков. Гена знал почему она приехала. Он смотрел на неё с болью.
- Ты выходишь замуж? Нужен развод? Без проблем... Но могла просто позвонить.
- Нет, я не за этим. Я вернулась, Гена, вернулась к тебе, - нежно, с улыбкой сказала Наталья и взяла его за руку. Гена не одёргивался. Он покрутил её ладонь, погладил запястье, на котором блестел подаренный им браслет.
- Давай начнём всё сначала! - говорила Наталья, пользуясь его молчанием, - я всё переосмыслила! Прости меня! Я ошибалась! Ты мой муж и я люблю тебя, понимаешь, я поняла, что действительно люблю тебя! Порой людям нужно сделать ошибку, чтобы понять...
Гена всё молчал. Он не мог понять что чувствует по отношению к ней.
- То есть ты целый год кувыркалась с другим мужиком, полгода из них водя меня за нос, а теперь, когда он бросил тебя...
- Это я его бросила! - оскорблённо выкрикнула Наташа.
- Не важно. И после этого ты хочешь, чтобы мы жили как прежде?
- Но ты же любишь меня, я знаю.
- Значит, ты знаешь больше меня. Понимаешь, Наташа, разорванную пополам рубашку, конечно, можно сшить заново, но шов всё равно останется. Он будет грубым, некрасивым, будет натирать спину...
Наташа начала плакать, но эти слёзы не сильно трогали Гену, он и сам не ожидал от себя такой холодности. Он встал. Никто так и не притронулся к чаю.
- Я вызову тебе такси. Подадим на развод в ближайшие дни.
- Гена!
- Знаешь, я себя не на свалке нашёл, чтобы начинать с тобой всё заново. Если ты любишь повторы, начни всё заново с тем другим.
Прошло ещё полгода прежде, чем Гена окончательно успокоил свои чувства насчёт Натальи. Он всё ещё любил её в тот вечер, когда отказывал. Говорят, что предавший раз, предаст и дважды... Гена не хотел проверять на себе эту народную мудрость. Он так и не узнал как дальше жила Наталья, ему стала не интересна её судьба. Через год он женился. Через пять лет стал отцом, у него дочь и сын. На работе его повысили, хотелось чего-то достичь ради настоящей семьи. Он спрятал от жены фотографии Натальи, но однажды она их всё-таки нашла.
- Боже мой, да мы с ней одно лицо!
- Да, вы похожи, только души у вас разные: Наташа наполняла себя за счёт меня, пустая она.
- А я?
- А ты наполняешь меня.
Анна Елизарова.
Бабку Котяжиху на деревне все знали. Да и как не знать, нет такой избы, в которой не обращались бы к ней за помощью. Никому она не отказывала, коль видела, что намерения у человека добрые — и подлечит, и утешит, и мужа в семью вернёт, и завистницу проучит. Каждого бабка Котяжиха жалела, не понаслышке знала она, что такое горе, сама троих детушек схоронила.
И вот, однажды стала бабка Котяжиха подмечать, что в их деревне неладное творится. Раньше-то, бывало, редко какая напасть случалась, а тут, погляди-ко, словно из ведра посыпались несчастья на людей. То одна прибежит — корова стала кровью доиться, то другая в сенцы стучит — муж бить начал, а ведь сроду за ним такого не замечали, то третья жалуется — весь урожай в огороде сгинул, встала утром, а всё полегло и увяло, чем зимой семью кормить, то четвёртая в слезах молит — детки захворали все разом, помоги, бабушка! Что за невидаль такая? Стала бабка Котяжиха подмечать да прислушиваться, по дворам ходить, людям помогать. И поняла она, что тут дело нечисто. Не обошлось тут без тайного умысла злого человека. Не иначе как ведьма в деревне завелась. Да не такая ведьма, что ведунья, а самая настоящая колдовка, которая людям гадости творит. Да не ради денег иль какой другой выгоды, а потому, что никак ей без этого, жизнь не в радость, коли хоть один день зла не сотворит человеку. Коробит её от чужого счастья. Бабка Котяжиха хоть и была сама ведающей, да Бога-то боялась, дел чёрных не творила, знала границы своим силам и знаниям. Никто от неё плохого не видел сроду. По воскресеньям приходила она в церковь, что в соседнем селе была, исповедовалась, причащалась, каялась в том, что людей лечит, помогает, вдруг нет на то воли Божией, вдруг неправильно она делает, а по-другому не могла она, мимо чужой беды пройти душа не терпела, когда помочь умела да знала как.
И вот, в очередное воскресенье пошла бабка Котяжиха в церковь. Стоит тихо себе в уголочке, молится, хору с клироса внимает, и вдруг видит — Аришка с их деревни в другом уголке забилась, и плачет тихонько, да так горько, что и смотреть сил нет. А надо сказать, что была эта Аришка самая разнесчастная девчушка на деревне. Вовсе одна она осталась, мать зимой в прорубь провалилась, да от горячки сгорела, а отца волки в лесу загрызли. Была у Аришки бабушка старенькая, и та вскоре покинула внучку, отошла в мир иной. Так и жила она одна одинёшенька с тринадцати лет, горе мыкала. А уж бедненькая она была, слов нет, ходила в том, что люди подадут. Работала же Аришка не покладая рук — кому грядки прополет, кому за детьми приглядит, кому дрова поможет в поленницу сложить, тем и жила. Но не озлобилась Аришка от жизни такой, напротив, певунья была да скромница, улыбка её до того была светлая, хоть лик с неё пиши, а как запоёт, так заслушивались все, до слёз пробирал её голос тонкий. И сама она была, как ромашка — русоволосая, беленькая, стройненькая, голубоглазая — солнышко в кармане носила, так люди баяли. Как придёт к кому, так вроде на душе легче после разговора с Аришкой. Любили её на деревне.
И надо же было такому случиться, что влюбился в неё самый лучший парень в их деревне — Никитка. Девки за ним табуном ходили. Но он не подлый был, не обманывал девчат. Погулять -погуляет с ними, позубоскальничает, на гармошке им сыграет, семечками угостит, и всё на том. Не портил он девок, не хулиганил, никто про него слова плохого не мог сказать. А красивый был Никитка! Высокий, крепкий, как дубок молодой, чернобровый, кудрявый, сокол одним словом. В семье он был старшим, а у матери за ним мал-мала меньше, семь человек ещё братьев да сестёр. Отца не стало у них, лесиной в лесу придавило. Так Никитка в семье за кормильца был, во всём матери помогал, никакой работы не чурался, не стеснялся — ни мужской, ни женской. Мог и занавески на окнах матери постирать, и сруб на баню поставить. Вот какой мужик был, золотого сына мать вырастила, опору себе на старости лет. И полюбилась, значит, Никитке Хохлатушка, как он Аришку свою называл, а полюбил он её за глаза лучистые, за речи певучие, за характер золотой. И Аришка ему взаимностью ответила. Стали гулять они по вечерам вместе. И поняли люди — быть скоро свадьбе.
А на деревне девка жила с матерью, Варварой звали, страшная была, Бог ты мой! Во-первых, косоглазая да рябая, во-вторых, кривобокая, а характеру злого, такую ещё поискать. Всем от неё доставалось, идёт по улице, попадётся какой котёнок иль собачонок, и тех пнёт.
— Ох, погоди, Варька, отольются тебе невинные слёзы, нельзя животинку обижать! — грозятся ей люди.
А той хоть бы хны, усмехнётся и дальше пойдёт. А завистливая была, ой-ёй. Коли увидит у кого платок баской иль сарафан затейливый, с матери не слезет, пока та ей такой же не купит. Она и на вечорки ходила, и на гулянья с сельскими, да только никто из парней не глядел в её сторону. И не оттого, что рябая она была, разве ж в лице красота человека состоит, а оттого, что нраву дурного. Кому, право, такая жена нужна? А Варвара с каждым днём всё пуще злилась, ведь была она уже перестаркой и замуж ей хотелось. И вот на тебе, полюбился ей этот Никитка. А ведь он с Аришкой гуляет. Вот же ж беда. И чего Варвара только не делала, чтобы вниманье его на себя обратить- уж она и танцевала пуще всех девок, уж она и наряжалась баще всех, уж она и сама к нему с намёками да улыбками ластилась — нет толку! Не глядит Никитка в её сторону, хоть ты тресни!
Да отошли мы с вами малость от рассказа, то присказка была, а сейчас сама сказка будет. Заприметила, значит, бабка Котяжиха, как Аришка в уголке церквушки плачет, да так горько, что мочи нет глядеть, утирает слёзы своим стареньким полушалочком, да и подошла к ней.
— Миленькая ты моя, да что случилось с тобой, девонька?
— Не знаю, бабушка, как и сказать вам, — отвечает Аришка.
— Да уж как есть говори.
И поведала ей Аришка, что разлюбил её Никитка. И в сторону её не глядит даже.
— Да как же это так? — подивилась бабка Котяжиха.
— Да вот так, — утирая слёзы, всхлипнула девушка, — С вечера проводил меня до дома, а с утра, как на улице повстречались, так мимо прошёл, словно чужой, и даже не глянул в мою сторону, словом не обмолвился! Я к нему — а он смотрит сквозь меня, словно не видит, а после рукой молча отвёл со своего пути, да дальше пошёл. А на другой день подружки мне рассказали, мол, видели Никитушку моего у Варвары во дворе, дрова он там колол. Так и пошло с того дня, стала я и сама за ним следить, и увидела, что и вправду ходит он к Варваре, по хозяйству помогает да зубоскалит с ней, а уж она как вокруг него вьётся! Не бывать, знать, нашей свадьбе…
— А ну-ка, девка, не реви, — осадила Аришку бабка Котяжиха, — Иди-ка ты домой, уладим мы это дело.
Поклонилась Аришка бабке Котяжихе, спасибо сказала, да и послушалась её — домой пошла, слёзы вытерла, полегчало малость у неё на душе, знала она, что слово бабки Котяжихи крепко, и коль уж она слово дала, то, значит, поможет её беде. Хоть и насильно мил не будешь, и коли уж разлюбил её Никитушка, знать так тому и быть, но надеялась Аришка, что хоть тоску бабка Котяжиха отведёт от её сердца, а то у ж вовсе тошно было Аришке.
А бабка Котяжиха на следующий же вечер снова в храм на службу пришла, предпраздничное богослужение было, народу много. Обычно бабка Котяжиха всегда в первых рядах стояла, истово Богу молилась, о детках своих усопших плакалась, за свои грехи прощения просила, а в этот раз в задние ряды пошла. И не столько она службу слушает, сколько по сторонам поглядывает да всё примечает. И ведь увидела она то, что ей надо было. Служба-то уже почти закончилась, а Варвара только в храм идёт, да к подсвешникам прямиком, и давай свечи ставить. И ведь что удумала, свечи задом наперёд принялась втыкать, да мало того, что свои так поставила, так она ещё и те, что рядом горели, перевернула «головками» вниз. А после из церкви задом попятилась к выходу.
— Ага, вот ты и попалась, кобыла нестоялая! — подумала бабка Котяжиха, да и следом за Варварой вышла на улицу.
Варвара дошла задом наперёд до церковной калитки, по сторонам глянула — не видит ли кто, развернулась, да бегом домой побежала. А бабка Котяжиха не отстаёт. Догнала она Варьку, поймала её за косу, да и говорит:
— Это что ж ты делаешь, девка?
— Ничего я не делаю, — отвечает ей Варвара, выпучив глаза от неожиданности.
— Как это ничего? — наседает бабка Котяжиха, — А ну рассказывай где была, у кого была, что там делала?
А Варвара на своём стоит.
— Ах так, — говорит бабка Котяжиха, и давай её за косу трепать, — Ну я тебе сейчас покажу, Варка, я тебе косу-то отрежу за враньё твоё и за пакости!
А в то время косы лишиться было для девки позором неслыханным, испугалась Варька, разревелась, да и повинилась во всём.
— Так, мол, и так, всё скажу тебе, бабушка, только отпусти меня! На краю деревни нашей баба одна поселилась, колдовать она умеет, она мне Никитку и приворожила.
— Ах ты ж, кобыла распроклятая, — говорит ей бабка Котяжиха, — Али не знаешь ты, что он Аришку любит? Что свадьба у них намечается?
— Да всё я знаю, — ревёт Варвара, — Ну а мне что делать, коли я его тоже люблю?
— Это что за любовь такая, чтобы парня на тот свет приворотами загнать, жизнь ему укоротить? Да и себя в такую кабалу к бесам затащить? Дура ты, дура!
— А что мне делать? — отвечает Варвара, — Никто меня замуж не берёт, парни даже в сторону мою не глядят, оттого, что некрасивая я. А я тоже замуж хочу.
— Да не потому не глядят на тебя, что лицом не гожа, — отвечает ей бабка Котяжиха, — А потому, что сердце у тебя злое. Ведь от тебя слова ласкового никто сроду не слышал, мать родную и ту ты своими капризами извела, то и дело плачет она. Души у тебя нет, Варвара!
— Ну ладно, дело это мы решим, но смотри, — пригрозила она Варваре пальцем, — Ежели узнаю, что ходила ты снова к колдовке, худо тебе будет, попомнишь ты меня!
Отпустила она Варвару, а сама тут же в свою деревню побежала. А деревня Ильинка большая была, сама, как село целое, идти долго, пока шла уж смеркаться стало. Вот пришла бабка Котяжиха, и видит, в старой, покосившейся избушке, что много лет уж без хозяина стояла, свет горит в окошечке. Избушка та чуть поодаль от других стояла, а рядом с избою высо-о-окая сосна росла. Бабка Котяжиха, не теряя времени, к избе — и в дверь постучала.
И открыла ей дверь баба. Страшная, как чёрт. Высоченная, чёрная, как ворона, глазищи голубые, водянистые, прозрачные, словно неживые, вытаращилась на бабку Котяжиху своими бельмами и говорит:
— Чего пришла?
— Пришла, — так же нагло отвечает ей бабка Котяжиха, — А ты что думала? Что ты будешь тут творить, что хочешь?
— Буду, — говорит баба, — А тебе какое дело?
— А такое! Или ты думаешь, я не поняла, что по деревне мор пошёл? То скотина издохнет, то мужик запьёт, то посевы погибнут, то жених невесту бросит! А это ты, знать, гадина такая, ну, да погоди, я тебе устрою!
Колдовка только в лицо ей расхохоталась:
— Или ты, бабка, думаешь, что со мной справишься? Куда тебе? Силы побереги!
— Сил мне хватит, — отвечает бабка Котяжиха, — Гляди, как бы тебе хватило! Значит так, или ты убираешься из моей деревни, или я тебе такое устрою, что мало не покажется.
Развернулась бабка Котяжиха, и пошла неспешно прочь, а колдовка ей вслед плюёт да кричит:
— Да что ты можешь, старуха, супротив меня, молодой? Я тебя в два счёта раздавлю.
И давай что-то приговаривать, бормотать, притоптывать ногою.
Повернулась к ней бабка Котяжиха да и говорит:
— Ну вот ты и добилась своего. Или сейчас же выметайся из деревни или раздавлю я тебя, как клопа.
Колдунья засмеялась, дверью хлопнула, да в избе скрылась.
А бабка Котяжиха крепко осерчала, так она разозлилась, что всё внутри клокотало, редко она гневалась, да ещё вот эдак. Пошла она в сторону своего дома. Не прошло и получаса, как налетел на деревню ураган, да такая ли буря разыгралась, что деревья стала выкорчёвывать, и не тоненькие молодые деревца, а вековые старые деревья. Земля с небом смешалась. Светопреставление началось. Перепугались люди и всей деревней к дому бабки Котяжихи бросились, поняли они, что дело тут непростое, не природа то бушует, а неведомые силы гневаются.
А та и успокоила народ:
— Не бойтесь, вас эта буря не тронет, а кому надо, тот получит своё.
Спустя несколько минут услышали люди ужасающий треск и грохот откуда-то со стороны. Что такое? И тут видят они, как у Варкиной избы тополь старый под корень обломился будто срезанный, и на крышу повалился. Да избу не задел, лишь крышу разрушил. А в это же самое время, на краю села, в высокую сосну, что у покосившейся избушки стояла, молния ударила. Со стоном и скрипом переломилась сосна пополам и аккурат своей верхушкой в избу воткнулась, насквозь крышу прошла, как стрела. А вслед за одной молнией и вторая ударила, как раз в ту сосну, что из избы в небо торчала, и вспыхнула изба в мгновение ока. Выбежала из избы баба та, страшная, как чёрт из табакерки, волосы дыбом, голосит на всё село, кричит, кулаком кому-то грозится то в небо, то на деревню, а после бросилась бежать прочь. Все люди это видели, когда она по деревне бежала. Испугались люди, что огонь сейчас на их избы перекинется, но нет, не тронуло пламя другие дома. А ведьмина изба дотла сгорела. И лишь только она сгорела, как буря тут же и утихомирилась, в минуту улеглась, и пошёл тихий, тёплый, летний дождичек. Смотрят люди на это диво, и крестятся. А бабка Котяжиха встала тихонько позади всех да и промолвила:
— Я же сказала, что раздавлю и следа не оставлю.
Улыбнулась она да домой пошла.
А на Покров свадьбу играли. Никитка с Аришкой женились. И Варвара счастливая бегала. На той свадьбе познакомилась она с Никиткиным другом из дальней деревни, да и приглянулась тому. Не заметил он ни лица её рябого, ни ноги хромой, а всё потому, что с той поры изменилась Варька, мать стала почитать, к людям с добром относиться, стариков уважать, да никого не обижать. Крепко тогда проучила её бабка Котяжиха. Вскоре и Варвару замуж отдали.
Так-то, милые, на добрый привет — добрый и ответ. С Богом!
Из книги "Бабка Котяжиха". Елена Вакуленко и Елена Воздвиженская.
Художник Игорь Майков.
Шестиклассники одной сельской школы на первом уроке писали контрольную по математике. Учительница внимательно наблюдала за процессом.
Вдруг дверь тихонько отворяется, и перед ребятами, которые тут же подняли глаза от тетрадей, медленно показывается сковорода. Помещение мгновенно наполняется потрясающим ароматом яичницы, поджаренной на шкварках.
— Алешенька, ты здесь? — это следом за сковородкой перед изумленными «зрителями» возникла Пелагея Васильевна — баба Поля, как ее называли в деревне.
— Ой, дочка, – старушка заметила учительницу, — внучок мой, Алешенька Громов, убежал рано, не позавтракал. А дитю нельзя без еды. Нехорошо это. Ты уж не серчай, милая. Пусть поест.
Класс рухнул со смеху. Алеша вдавил голову в плечи, не зная куда деваться от стыда.
— Конечно, конечно, пусть позавтракает, — доброжелательно сказала учительница: она не хотела обижать пожилую женщину. — Что же ты Алеша? Заставил бабушку прямо в класс тяжелую сковородку тащить? Давай, кушай быстрее. У нас контрольная, если ты не забыл.
— Да он только про шкварки сейчас и думает! — рассмеялся кто-то из ребят.
И понеслось со всех сторон:
— Дитятко, жуй хорошенько!
— Хлебушка не забудь!
— Не подавись там!
— Леха, не чавкай!
— Вот это молотит!
Бабушка смотрела на ребят в недоумении. Не понимала, почему они вроде бы шутят, а шутки-то — злые, колючие. Может, она их чем-то обидела? И Алешка – весь красный, не знает куда глаза девать…
«Напортачила я чего-то и, похоже, внуку навредила», — подумала старушка. Приняла у Алеши пустую сковородку, положила в старую, видавшую виды сумку и пошла к двери. Потом неожиданно развернулась, отвесила поясной поклон и со слезами на глазах проговорила:
— Детки милые, простите меня…
Все мгновенно замолчали. Бабушка ушла, а в классе продолжала стоять звенящая тишина.
— Чего это она?..
— Мы поговорим об этом на классном часе, — учительница посмотрела на часы, — а сейчас — заканчивайте контрольную.
После звонка ребята подошли к Алеше:
— Слушай, за что твоя бабуля прощения просила? Ведь все так весело получилось с этой сковородкой.
— Не знаю, — ответил мальчик. — Вообще-то она часто прощения просит. Все время думает, что в чем-то перед всеми виновата… — смущенно продолжил Алеша и вышел из класса.
— Странная… — подытожил кто-то.
— Ничего не странная, — неожиданно в разговор ребят вмешалась учительница. — Вы же знаете, что Пелагея Васильевна одна растит Алешу. Он для нее — свет в окошке. #опусы Конечно, она беспокоится за единственного внука, готовит для него, за здоровьем следит. А как иначе? Вот в таких важных мелочах и проявляется любовь. Живут они рядом со школой. Вы заметили, что Алеша часто приходит раньше всех? Иногда ему сторож дверь открывает. Вас еще нет, а он уже доску натирает, класс проветривает. Для всех старается, понимаете? А вы сегодня так зло над ним посмеялись! Ему ведь и так неудобно было…Добрее надо быть друг к другу, ребята, внимательнее.
***
Уроки шли своим чередом. Ребята уже не подшучивали над Алешей, они смотрели на него совсем другими глазами. Да и вообще: день проходил необычно. Никто не носился, не кричал, не дергал девчонок за косички. Все будто замерли и обдумывали то, что произошло утром. Перед глазами стояла маленькая, седая старушка. Она вытирала слезы, а потом склонялась перед совсем юными мальчишками и девчонками, прося прощения.
Последним уроком был классный час. Все знали, о чем пойдет разговор.
Пришла классная, все встали.
— Сегодня мы, — начала учительница, — поговорим о доброте, любви к близким, о том, как важно заботиться друг о друге.
В этот момент дверь тихонько отворилась… В класс, как и утром, несмело вошла бабушка Поля со своей огромной, старой сумкой.
— Деточки мои, а я все поняла! — ее глаза сияли от счастья. — Ох и прав был Алешка, что краснел да глаза прятал! Как же я про вас про всех не подумала? Притащила яичницу любимому внуку! Заставила есть в одиночку! Вы простите меня, милые! Мы сейчас все исправим!
В полной тишине Пелагея Васильевна достала из своей необъятной сумки огромный сверток. Сначала сняла с него теплый кожушок, потом пуховый платок, несколько слоев старых газет, и, наконец, все увидели круглую большую кастрюлю. Бабушка Поля поставила ее на учительский стол и заговорщицки шепнула учительнице:
— Ну, милая, командуй... Только не обожгись — горячо.
Классная подняла крышку и ахнула, как девчонка:
— Ребята, это же драники!
— А вот и сметанка, — поддакнула бабушка, доставая из сумки целую банку домашней сметаны.
И что тут началось!..
Ребята уплетали драники за обе щеки, облизывали пальцы, шутили, смеялись. Всем было так хорошо, что не хотелось расходиться…
— Пелагея Васильевна, спасибо вам большое! Как же вы столько драников нажарили, столько картошки натерли? — спрашивали ребята. — Устали, наверно?
— Да что вы, милые! Это ж такая радость — ближнему послужить… — отвечала старушка, утирая, теперь уже, слезы счастья.
— Ну что ж, ребята, мне к этому добавить нечего, — улыбнулась учительница, — урок окончен.
©️ Мария Утигенова
Счастливая мать
Ночью в палату привезли новенькую. Она разбудила всех громким пением матерных частушек. Медсестра сделала ей укол и ушла. В палате запахло алкоголем - женщина была пьяна.
Утром пришел следователь.
- Кто делал "подпольный" аборт?
- Не помню.
- Почему Вы это сделали? У Вас ведь есть муж и ребенок.
- Какой муж? Ты посмотри на меня, милок! Сам бы стал жить с такой?
Пациентка, и правда, выглядела неординарно. Женщина была маленького роста, коренастая, с большой головой, короткими, толстенькими ножками. Вдобавок к этому вдоль тела свисали длинные руки с большими, похожими на мужские, ладони. Красивыми можно было назвать только густые, волнистые волосы, которые несчастная постоянно сгребала с лица.
В разговор вмешалась одна из соседок по палате:
- Что же Вы себя так непорядочно ведете? Гуляете, пьете? Какой пример Вы ребенку подаете?
- Фифа нашлась! Ты замужем?
- Замужем.
- Так чего ж ты на аборт приперлась? Ты с мужем каждый день в постели кувыркаешься, а я раз в год! Так кто из нас непорядочней?
Следователь перевел разговор в нужное русло:
- Еще раз спрашиваю: кто Вам сделал криминальный аборт?
- Тебе, мужик, не стыдно, таким делами заниматься? Лучше бы настоящих бандитов ловил!
В палату вошла заведующая:
- С ней бесполезно разговаривать. Вчера на операционном столе при смерти была и песни горланила.
- Софья Абрамовна, отпусти домой! - заныла больная - Сын один дома.
- Кравцова не дури! - строго крикнула врач и чуть мягче добавила - Светлана, надо полежать дней пять. Ты много крови потеряла.
- Вы в своем уме! Три дня не больше!
Светлана с трудом поднялась с койки, и пошатываясь вышла в коридор:
- Мне позвонить надо!
Вскоре с поста донеслось:
- Николай, позови нашего участкового! Петрович, здорово! Это Кравцова. Я из больницы звоню. Проблемы у меня бабские! Ага неудачно! Будь другом - сходи ко мне домой. Выгони этого урода и ключи забери от дома. Жить ему негде, вот и прилип ко мне. Там под скатеркой деньги лежат. Купи Сашке вареников с картошкой, молока и хлеба. Карамелек "Пташка" еще! Чуть не забыла. #опусы Сильно они ему нравятся. Скажи пусть завтра фуфайку принесет. Моя куртка вся в крови. Ну, все. Спасибо, Петрович!
Когда Светлана вернулась в палату, соседки прервали оживленный диалог:
- Что замолчали, кобылы? Мне косточки перемывали?
- Почему Вы с нами так разговариваете? - огрызнулась молодая женщина.
- Курица сопливая, ты когда с мужиками якшаться начала?
- У меня двое детей и я замужем!
- Значит порядочная! Во сколько лет первого родила?
- В восемнадцать.
- Вот! А спала с мужем еще малолеткой! Хорошо, что женился. А я в двадцать восемь уговорила командировочного со мной переспать, чтобы ребенка родить. Для себя. Между прочим, девственницей была. Еще и бутылку ему за случку поставила.
- Как Вам не стыдно! - отозвалась худенькая девушка у окна.
- А ты, тощая, скорее всего не замужем?
- Не замужем. И что?
- Ветром тебе надуло? Да? Да чем Вы все лучше меня? Красотой? Что Вы знаете о моей жизни? От меня мать избавиться хотела, когда беременная мной была. А я на зло ей выжила. В детдоме росла. Били меня там. Я сдачи давала. И там не пропала. Дворником пошла работать. Скоро жилье свое получу. Своим потом заработала!
Медсестра позвала Светлану на укол. Под окном раздался детский голос:
- Мамочка! Где ты?
Женщины прильнули к окну. Внизу стоял красивый, опрятно одетый мальчик, лет двенадцати. Вернувшаяся с процедур, Кравцова выглянула наружу:
- Сыночек, ты покушал? Тебя никто не обижал?
- Мама, все хорошо. Я не голодный! Петрович приходил, "этого" выгнал. Ты только выздоравливай! Я справлюсь.
- Как ты приехал, Саша? Где деньги взял?
С сыном Светлана разговаривала приличными словами, мягко и ласково. К подростку подошел участковый:
- Ты, Светлана, лечись. Саша пока у нас поживет. Моя жена не против.
Соседки по палате удивленно переглядывались.
- Петрович, спасибо! Буду должна. На работе скажи, что я на больничном.
- Не переживай. Я от твоего имени заявление написал. Вам с Сашей аванс дали.
Кравцова засмеялась:
- Петрович, так тебе статья грозит за подделку документов! А я скажу, что денег не получала.
- Мамочка, поправляйся! Я тебя люблю.
Светлана закрыла окно и заплакала.
- Какая же я дура! А если бы померла? - она взяла пачку сигарет и вышла.
Женщины в палате молчали. Они вдруг поняли, что эта некрасивая Светлана Кравцова - сильная, честная, порядочная. А самое главное - настоящая мать!
Прошло три дня. Светлана готовилась к выписке. Соседки собрали для Саши все, что было у них в тумбочках. Боясь обидеть его маму, сказали:
- Нам столько нанесли, что за неделю не съедим!
- Не врите, бабы! Знаю, что от души даете - иначе не взяла бы! Вы уж не обижайтесь на меня. По глупости на Вас злость согнала. Я, вообще-то не пью. С горя набралась. А сын у меня хороший. Отличник круглый! Помогает мне во всем. Так что Вы меня не жалейте. Я самая счастливая на свете мать.
Алёна Седова
#опусыИрассказы
Время для Ольги перестало существовать. 180 дней она провела в аду. Но самое страшное должно было начаться через три дня. Ее выпустят… Женщина подумывала даже о том, чтобы продлить срок — возможностей было предостаточно. Правда, ее соседка по камере Тома уговаривала не дурить. О том, как жить дальше, Оле думать не хотелось. Позади осталось счастливое прошлое, а в будущем ничего, кроме боли и безнадежности. Однако Тамара действовала на свою новую подругу каким-то удивительным образом, меняя ее мироощущение и расстановку жизненных приоритетов. Если Оля вошла в эту камеру затравленным зверем, то выйти ей предстояло существом, до самых краев души наполненным безразличием. Ей было уже всё равно, жить или умирать.
Еще год назад всё было прекрасно. Ольга и Стас казались очень красивой парой. Молодые, здоровые, целеустремленные… Ребята недавно окончили университет, но родительские накопления позволяли открыть небольшой бизнес. Так возник магазин эксклюзивных сувениров. Поначалу дело шло ни шатко ни валко, но вскоре появились первые покупатели, и супруги с удивлением заметили, что большей популярностью пользуются религиозные предметы. Стоило выставить на полки маски, привезенные друзьями из Индии, или четки, как товар мгновенно улетал за баснословные суммы. Очень быстро появились постоянные клиенты.
Молодые решили совместить приятное с полезным и слетать на две недели в Гоа — отдохнуть и присмотреться к ассортименту продукции. Именно здесь семейная жизнь дала трещину. Оля с азартом окуналась в традиции и религию этой удивительной страны, а Стасу местный колорит был абсолютно чужд. Женщина негодовала:
— Ты должен знать как можно больше о культуре страны, если хочешь профессионально давать советы покупателям! Пойми, нам крайне важно разбираться во всех тонкостях религии, если хотим продавать такой товар!
Стас злился и упорно не желал знакомиться с буддизмом:
— Как я в их храм войду, если на мне крест православный?
Оля только смеялась:
— Что за глупости?! Ты же никогда верующим не был!
Как бы там ни было, но Ольга всерьез увлеклась Индией, а Стас считал дни до отлета домой. После возвращения в Россию молодые начали часто ругаться. Оля стала проводить всё свободное время в буддистском храме, знакомясь с новыми людьми и раздавая визитки своего магазина, а ее муж неожиданно отправился в православную церковь. Молодая супруга не сразу заметила, что любимый стал на удивление тих и задумчив, пока однажды он не заявил:
— Хватит нам уже в эти игры языческие играть. Будем продавать магниты на холодильник и кружки, а всю эту бесовскую атрибутику выбросим!
Оля только смеялась над «праведностью» мужа, но Стас был серьезен как никогда. Совсем скоро супруги поняли, что их отношения зашли в тупик. Оля сделала последнюю попытку удержать супруга:
— Ты хоть понимаешь, что поставил веру выше нашей семьи?! Выбирай: или я, или твой Бог! Имей в виду, мне надоели твои походы в церковь! Ты выглядишь, как умалишенный, стоя посреди старух со свечами! Православие — пережиток прошлого! Вера для умственно деградирующих людей. Посмотри лучше на буддистов — вот где по-настоящему просветленный разум.
Стас еще какое-то время пытался образумить жену, но Оля подала на развод. Ей хотелось праздника, веселья, накала страстей… Последующие несколько месяцев прошли словно в тумане. Вереница новых встреч, легкие наркотики, знакомство с известными гуру. Женщине казалось, что без Стаса ей стало легче и она сбросила некий балласт, мешающий ее духовному совершенству. Но звонок подруги с сообщением о том, что у бывшего мужа появилась невеста, выбил Ольгу из привычной колеи. Оля решила воочию увидеть эту парочку святош. Итак, Стас действительно влюблен. Новая избранница не так старомодна, как расписывала Ольгина подруга, но на самом деле одета весьма скромно. Расспрос бабушек, сидящих у подъезда, принес неожиданные результаты. Оказывается, молодые собирались в скором времени обвенчаться! Злость нарастала с невероятной силой. И вот Оля совершила страшный поступок. Пребывая после медитации в каком-то странном состоянии и потеряв контроль над рассудком, она завела машину и поехала куда глаза глядят. Женщина жала на газ и не замечала ничего вокруг.
На пешеходном переходе она сбила девушку. Ей было… всё равно. Думать она могла только о своей судьбе. Пугало женщину то, что она не представляла, как жить дальше. На свое увлечение буддизмом она уже смотрела трезвым взглядом. На поверку всё это оказалось такой чушью… Реальность такова, что она совершенно одна. Уныние и нежелание жить преследовали каждую секунду.
А потом она познакомилась с Томой. Вот уж из кого энергия била ключом! Посадили ее за воровство, но тюремный срок никоим образом не повлиял на планы этой молодой и красивой женщины. Сидя за решеткой, она продумывала, какую следующую махинацию попытается воплотить в жизнь:
— Я уже давно к монашкам присматриваюсь! Религия — самый выгодный способ заработка.
Услышавшую про религию Ольгу стало мутить, но, не заметив реакции подруги, Тамара продолжила:
— Представляешь, я даже побывала в нескольких монастырях. У них это называется паломничеством. Приезжаешь и бесплатно батрачишь за койку и еду. Странные эти православные, честное слово! Их монашки как рабочую силу используют, а паломницы ходят и так блаженненько улыбаются, что противно становится! Так вот. Я всё разузнала. Запомнила, как одеты паломницы, как ведут себя. В общем, выйду и стану «монахиней»! Вариантов собрать неплохие деньги огромное количество! Можно притвориться, что ищешь жертвователей для строительства храма. Буду говорить, что скоро полечу в Иерусалим, а люди станут просить передать записки с именами тех, о ком помолиться надо. При этом православные наверняка будут жертвовать огромные деньги.
Тамара мечтательно потянулась на койке, а Ольга затаила дыхание. Православие вызывало у нее только злобу. Верующие унизили ее, выставив полным посмешищем! Нашли ей замену! Лишили уверенности в своем превосходстве. Как было бы здорово надругаться над ними!
— Том, а меня возьмешь в дело?
Подруга присвистнула:
— Тебе зачем? У тебя же папка с мамкой. Они работу хорошую вмиг для тебя найдут. Да и магазин у тебя свой.
— Магазин прогорел, его закрыли. А с православными у меня свои счеты. Так что считай — это личное.
И вот прошли последние мучительные три дня. Свобода! Особого счастья Оля не ощутила, хотя, разумеется, была рада освобождению. На улице ее встречали родители. Они смотрели на дочь глазами, полными слез, и силились хоть чем-то помочь:
— Доченька, Стас оставил квартиру тебе, поэтому ты прямо сейчас можешь туда поехать. А хочешь — оставайся у нас!
Ольга с минуту думала, а потом решила:
— Наверное, квартиру я со временем продам, не хочу там жить. А пока сдам ее и на эти деньги сниму жилье.
Мама тревожно посмотрела на нее и робко спросила:
— Солнышко, а как с твоим увлечением всеми этими индийскими штучками? Ты по-прежнему будешь…
— Нет, мама. Больше никаких гуру и медитаций. Теперь я не пойду на поводу у этого обмана под названием «религия»!
Папа откашлялся:
— Дочка, но в христианстве всё очень просто и правильно. Знаешь, пока ты была в тюрьме, мы с матерью не находили себе места. Однажды зашли в православный храм, помолились, как умели. Представляешь, нам на самом деле стало легче!
Оля вскочила, и лицо ее перекосилось от злобы:
— И что?! Мне это как-то помогло? Или, может быть, от ваших молитв мне в тюрьме подали на обед лобстера вместо баланды? Папа, я была знакома с самыми известными гуру, общалась с «просветленными». И что? Это не сделало меня счастливой! Православие! Поставил свечу — и нет проблем. Как же! Почему тогда этот ваш Бог не вытащил меня из камеры, раз вы так усердно молились обо мне?
Папа молчал, а мама печально произнесла:
— Оленька, не Бог тебя определил туда. Сама же во всем виновата, и ты это знаешь… Просто мы в свое время не дали тебе никакого духовного воспитания. Ты у нас не знала, что такое вера. Ты нас прости, дочка!
Ольге стало жаль родителей. А в душе женщина четко знала, что будет делать, и утром следующего дня позвонила в дверь подруги, которая освободилась всего на пару недель раньше Оли.
Тамара впустила гостью, потирая кулаком глаза:
— Вот так сюрприз. Ну, заходи, раз пришла.
Подруги обсудили все детали предстоящей работы. Тома рассказала, что знала сама об образе монахини, но настояла, чтобы Оля съездила в ближайший монастырь и посмотрела своими глазами на этот «контингент». Оле не терпелось и тем же вечером она отправилась в «паломничество». По дороге в автобусе ей представлялись потрясающие картины: вот она проберется в самое нутро этой жизни верующих и посмеется над ними от души. Всё обман, и она это докажет!
Возле входа в монастырь Оля остановилась и посмотрела, как туда заходят другие. Оказывается, всё проще простого: трижды перекрестись — и вперед! Внутри тоже никаких сложностей не возникло. Обратившись к первой попавшейся на глаза монахине, Оля узнала, что пожить и потрудиться в обители можно в любое время. Потом женщина познакомилась с матушкой Сусанной, которая радушно предложила остаться на ночь. Оля отказалась. Ей хотелось поскорее уйти из этого места. Она ощущала невероятный дискомфорт и … страх.
Убедив Тому, что абсолютно готова и никаких ошибок не допустит, Оля надела пошитое знакомой Томы черное облачение и вышла на улицу. Ее целью было просидеть несколько часов на вокзале и познакомиться с максимальным количеством людей. Следовало рассказывать им вскользь, что скоро она отправится на Святую Землю, и невзначай предлагать передать записки всем желающим. Тамара четко проинструктировала подругу, с кем лучше всего заводить беседу и кого проще обмануть.
Как только Оля вошла в здание вокзала, вся эта затея перестала казаться приключением. Она решила немедленно найти туалет, переодеться и отвезти «реквизит» Тамаре. Пусть она так и не нашла своего Бога, но обманывать людей, которые так же, как и она, ищут истину — неправильно. Нечестно.
Вот и табличка с указателем дамской комнаты. До нее буквально несколько метров. И вдруг…
— Матушка, простите!
Перед Ольгой девушка, ничем не выделяющаяся из толпы.
— Скажите, из какого вы монастыря?
Оля от растерянности назвала обитель, где побывала вчера, а не ту, которая была предусмотрена их с Тамарой «легендой». Незнакомка засуетилась, стала искать в сумочке ручку и торопливо объяснять:
— Я у вас не была, но обязательно когда-нибудь приеду, если Бог даст. Вы простите, что задерживаю! Просто записочку передать хочу. Помолитесь, матушка, о нашем сыночке. У него врачи нашли онкологию, предстоит тяжелое лечение…
Тут голос молодой мамы дрогнул, но уже через секунду она взяла себя в руки:
— Антошка его зовут! Папа у нас Симеон, а меня крестили Руфиной. Помолитесь о нас…
Оля онемела. Не могла выдавить из себя ни слова. Тем временем Руфина открыла кошелек и достала стодолларовую купюру. «Монахиня» как могла отказывалась от денег, но благотворительница настаивала:
— Да это же не за молитву! Это просто пожертвование на нужды храма, и вы не можете не взять!
Оля растерянно положила деньги и бумажку с именами в маленькую дорожную сумочку, а ее новая знакомая поспешила дальше по своим делам. Но вдруг обернулась и, спохватившись, крикнула:
— Матушка, а вас как зовут?
Оля назвала свое настоящее имя, и до ее слуха донеслось:
— И я за вас буду молиться, матушка Ольга!
Ни в какой туалет она не пошла. Ноги почти не держали, в голове шумело. Руки тряслись, она обливалась потом. «Наверное, я умираю», — думала Оля и заставляла себя идти в сторону Томиного дома. На дорогу ушло больше часа, так как женщина не могла себя заставить сесть в автобус. Ей казалось, что пассажиры сразу же увидят, кто она и что сделала. Нет греха страшнее, чем тот, что она совершила! Воровка. Она украла самое ценное, что было у этой девушки — надежду на молитву. И пусть она, Ольга, знала, что всё это сказочки для простаков, но… Вдруг есть хотя бы один шанс из ста, что Бог есть, и православные не ошиблись в выборе веры?! Что тогда?
Тамаре она ничего не объясняла. Отдала облачение и сухо сказала: «Ничего не вышло, не для меня это занятие». Подруга презрительно хмыкнула и закрыла за гостьей дверь. Куда идти, Оля не знала, и отправилась к родителям. Мама постелила ей в гостиной, но уснуть никак не получалось. Мысли крутились только вокруг этой наивной Руфины и ее больного сыночка.
Оля тихонько встала с кровати и подошла к полке у окна — там родители в ее отсутствие соорудили небольшой иконостас. Женщина сняла все книги, которые там были и сквозь зубы процедила:
— Ладно. Хорошо… Если Ты есть, то помоги Антошке. Пусть он выздоровеет. Мне больше ничего не нужно. Я буду молиться только ради этой доверчивой девочки. Если есть шанс, что Ты меня слышишь и можешь помочь малышу, то я сделаю это. Ведь Руфина надеется на мою молитву…
Ночь пролетела как мгновение. Сначала Оля прочитала все молитвы в молитвослове из раздела «О болящих». Потом, не найдя ничего более подходящего, взяла Евангелие.
Она помнила лишь то, что ей рассказала Тамара, и какие-то обрывки информации из телевидения и газет. Есть, мол, Бог. Зовут Его Христос. Чтобы хорошо жить, надо круглосуточно молиться, регулярно отказывать себе во вкусной пище, соблюдая пост, носить жуткие старомодные юбки и замусоленные платки. Да еще с приторной улыбочкой на лице класть поклоны. Но в Евангелии всё было иначе. Оля неожиданно для себя узнала, что по учению христиан человек бессмертен. Но бессмертие здесь понимается совершенно иначе, чем, допустим, в буддизме.
Оля открыла глаза. Пахло кофе и блинами. Мама уже приготовила завтрак. Женщина подобрала книги, разложенные на кровати, и аккуратно поставила их на место. Она очень спешила. Матушка Сусанна, как ни странно, узнала гостью. Оля очень волновалась и не знала, с чего начать. Потом всё-таки решилась:
— Вы знаете, я сегодня ночью читала Евангелие и узнала, что я бессмертная!
Монахиня кивнула и с такой любовью посмотрела на Ольгу, что та не выдержав, выплеснула ненависть к себе самой вместе с потоком слез:
— Вы улыбаетесь мне и разрешаете остаться, но вы даже не представляете, что я совершила! Я подсматривала за вами, как сатана, и желала надругаться над верой!
С каждым словом на сердце становилось светлее, а взгляд матушки из удивленного превратился в сострадательный. Она обняла за плечи всхлипывающую паломницу и увела ее в пустующую келью:
— Потерпи, потерпи моя хорошая. Скоро служба будет, и ты сможешь исповедаться. Бог простит тебя, если ты каешься в содеянном.
— Матушка, я каюсь. Мне бы только помолиться о том ребенке как следует и больше ничего не нужно!
Потом Оля спохватилась и достала деньги, переданные Руфиной. Еще долго она держалась за руку матушки Сусанны и повторяла одно и то же: «Мне бы только помолиться… больше ничего».
Потом были исповедь и благословение батюшки остаться в обители «помолиться». Шли дни. Так она и жила: молилась, читала, думала и снова молилась, изредка прерываясь на трапезу и сон. Потом стала захаживать на службы в храм. Причастилась. Попросила послушание и молилась теперь, выполняя посильную работу. Дни складывались в недели, а недели в месяцы…
В один солнечный и светлый день во двор монастыря вошла молодая семейная пара. Мужчина держал за ручку малыша, а женщина всматривалась в лица прихожан и монашествующих. Потом она подошла к одной из них и спросила:
— Простите, а монахиня Ольга здесь?
Матушка улыбнулась:
— Здесь. Только ее еще не постригли, она пока только послушница. Позвать ее?
Девушка обрадовалась:
— Позовите! Передайте, что к ней Руфина приехала с семьей. И обязательно скажите, что Антошка ее молитвами здоров! Слава Богу за всё!
Автор: Наталия Климова