Одна женщина написала письмо дочери.

Обиделась на то, что дочь не звонила и редко приезжала. Это давно было, тогда не было интернета и мобильников. Была почта. У почты - синий почтовый ящик. И вот в этот ящик разгневанная и обиженная мать сунула конверт с письмом.
Она все написала, что думала. И еще добавила, что дочь наплачется. Что у нее тоже дети вырастут и бросят ее. И муж уйдет, да и все. Такое вот тоже бывает. А еще можно заболеть, а до тебя никому дела не будет. И тогда неблагодарная дочь поймет, что нельзя бросать своих родных. И надо хотя бы поздравлять с днем рождения! В общем, много обидного и неприятного написала мать дочери.
А все почему? Потому что был день рождения. И одна соседка по саду сначала спрашивала, поздравила ли женщину дочь? Прислала ли перевод или посылку? Или, может, приедет на юбилей-то? Ах, неизвестно? Странно. Как это родную мать не проведать? - всякое такое говорила соседка.
Ну вот, женщина в тумане обиды написала и отправила гневное письмо. А потом пришла в себя. Зачем она это сделала? С ума, что ли, сошла? Зачем понаписала обидные и злые слова?
А на почте письмо не отдают. Говорят: мол, ушло письмо. Женщина только утром догадалась на почту-то пойти. Но уже поздно было. Нет письма. Летит с приветом к дочери в столицу. Мамины пожелания и обидные слова, вот так!
Так эта мать села на поезд и доехала за сутки до Москвы. Истратила кучу денег, пришлось билет у спекулянта купить. Доехала и узнала, что дочь лежит в больнице, а зять с двумя детьми мечется и хлопочет. И просто волновать мать не хотели, рассудили, что потом сообщат. Серьезное дело, - и зять не позвонил, не поздравил, так получилось. А дочь и не могла позвонить.
Зять обрадовался, что теща приехала. Даже сказал про вещее материнское сердце. "Вы почувствовали, Мария Николаевна, что с Надей дело плохо. И приехали помогать, спасибо вам, я тут еле держусь! Это Надя просила вас не волновать!".
Вещее сердце, надо же. Мария Николаевна чуть не плакала от стыда, но занялась сразу внуками и уборкой. И каждый день бегала на первый этаж к почтовым ящикам. И получила собственное злое письмо. Даже руки затряслись, слезы навернулись, когда она перечитала гадости, которые написала родной дочке. Наденьке...
Письмо Мария Николаевна сожгла. И мысленно попросила прощения за такой поступок. Она все делала, чтобы помочь зятю, обиходить детей, обед приготовить и ужин... И мысленно разговаривала с Наденькой. В больницу к дочери не пускали...
Дочь выздоровела. И горячо благодарила маму за помощь, за то, что мама почувствовала и приехала. Зря они с мужем хотели скрыть болезнь. "Что бы я без тебя делала, мамочка?" - такие слова говорила дочь, а зять тоже хвалил и благодарил. И все хорошо закончилось.
Потому что так распорядилась жизнь. Но лучше никогда не писать и не посылать письма в гневе, в сиюминутной обиде. Сейчас эти сообщения приходят моментально, - иногда ничего поделать уже нельзя.
Автор: Анна Кирьянова
©️
P. S. Есть такое наставление:
"Прежде, чем подумать плохо, подумай ХОРОШО!
— У меня к тебе доверительный разговор, — сказала жена и посмотрела на дочь.
Та быстро вышмыгнула с кухни. Я положил себе вторую сосиску, помазал ее горчицей и уставился на жену.
— У тебя будет зять! — сказала жена таким голосом, каким на парадах диктор горит «На площадь вступают гвардейцы-танкисты!».
Я чуть не подавился своей сосиской. В принципе, я догадывался, что зять у меня когда-нибудь будет. Зять — это хорошо. Про зятя я хоть что-то понимаю. А то вон в деревне у меня есть родственник, так тот вообще, как оказалось — деверь. Я не знаю, что это такое. А зять — нормально. Ему можно сказать: «Зять! Давай выпьем!» Он скажет: «А давай, тесть!» Мы с ним махнем по сто грамм и я поделюсь с ним сосиской. Или пельменями. Их я тоже мажу горчицей и ем. Вообще, жена меня кормит, в основном, сосисками, но иногда дает пельмени. Ничего другого она не делает, говорит, что все время отдает ребенку. Ребенок, правда, шляется неизвестно где, дошло до того, что мне уже скоро зятя приведут, а я по-прежнему ем сосиски.
— У тебя будет зять, — повторила жена и достала из кармана кусок бумажки, — его зовут Абу.
— Как? — не понял я.
— Абу, — повторила жена.
Я растерялся. Почему же это моего зятя зовут Абу, если я хотел Диму. Или Петю. Или, скажем, Толю. Да хоть Семёна! Абу-то почему? Как я буду с ним говорить, когда мы станем втайне от жены и дочери выпивать на кухне? Как я ему, допустим, скажу «Абу, сынок…»
— Вообще-то, — призналась жена, — Абу — это сокращенно. А полное имя вот тут. И она пододвинула ко мне затертую бумажку. На бумажке было написано — Абуэльуакар.
— Ты хочешь, чтобы мы его так звали? — удивился я.
— Я же не виновата, — сказала жена, — что у него мама и папа ненормальные. Кто же так родных детей называет!
Она пригорюнилась:
— Господи! Растишь, растишь, а потом приходит какой-нибудь (тут она заглянула в бумажку) Абу-эль-уа… Что ей было не влюбиться в нашего русского пацана, а?
Я почувствовал, как у меня за спиной расправляются крылья. У меня ни разу не расправлялись крылья, эти были первые, молочные. Они расправились и я заорал:
— Это все твое воспитание! Я уже сто лет ничего, кроме сосисок не видел, работаю как на каторге, думал, что хоть с дочкой все нормально. Так нет же! И тут дурдом с арабским уклоном! Доверил ей ребенка на свою голову. Имей в виду: раз уж ты все провалила, теперь хоть готовить научись!
— Зачем? — пролепетала жена.
— Надо! — бушевал я. — Еще спрашивает! Будешь передачи в гарем носить!
В общем, мы поругались, дочь куда-то ушла, а я стал думать. По идее, сказал я себе, это ничего, что он араб. Пушкин вообще негром был, а по-французски говорил, лицей окончил. Этот, наверное, тоже какой-нибудь язык знает. Может, он даже шейх или принц. Там принцев много, я читал. И возможно, у него есть нефтяная скважина. Можно будет нормально жить. Можно вообще туда уехать, там тепло и море есть. Чего нам в Москве мерзнуть! Ничего, что араб. Хорошо даже. Они не пьют, а здесь дочь могла бы и за алкоголика выскочить.
— Стоп! — сказал я сам себе. — А с кем мне тогда на кухне выпивать?
И тогда я решил, что арабы тоже пьют, но немного. Меня это устраивало, я подумал, что пора бы мне уже и посмотреть на моего Абу. На моего Абуэля. На моего, не побоюсь это произнести, Абуэльуакара. И с четвертого раза я действительно произнес. Дочери я на следующий день сказал:
— Приводи. Только попроси, чтоб он пришел в арабской национальной одежде.
— Зачем тебе это? — не поняла дочь.
— Хочу, — сказал я. — Мне интересно. Моя родительская воля. Они там это понимают лучше, чем ты.
— Ладно, — сказала дочь, — я ему передам. Но вообще ты с причудами.
Про их обычаи в интернете ничего не было, пришлось самому вспоминать все, что знал.
— Не вздумай кормить его пельменями, — сказал я жене, — там свинина, они этого не едят.
— А чем мне его кормить? — спросила она. — Сосисками?
— Сделай плов с бараниной, — с наивным видом предложил я. Мне всегда нравился плов, но жена его делать, естественно, не умела.
— А как я его, интересно, сделаю? Я же не умею! — возмутилась она.
— Может он польских замороженных овощей поест?
— Учись делать плов, — отрезал я. — До субботы время есть. Он тебе устроит польские овощи! Абуэльуакар — это тебе не я. У них там женщина должна знать свое место. Позовут к столу — хорошо! Не позовут — тоже спасибо! Так-то! И я снова почувствовал, как у меня расправляются крылья. На этот раз не молочные, а коренные.
В субботу я сидел в комнате, оглядывая стол. Хотя, стола-то как раз и не было: стол я сложил и вынес на балкон. Еда стояла на полу, на ковре, а вокруг были живописно раскиданы подушки. Жена на кухне, поминутно заглядывая в книжку, мешала что-то в кастрюле. Дочери не было. Она ушла за зятем. Я еще раз осмотрел ковер, уставленный салатами из магазина, сходил заглянул в кастрюлю и стал думать. Мне ведут зятя. Я попытался представить, что такое «ведут зятя» и получилось, что его тянут как корову на веревке, а он упирается и что-то орет. Так мне не нравилось. Может у него есть машина? Если есть нефть, то должна же быть и машина, так ведь? Значит, он сам приедет. Так получалось хорошо, и я стал прислушиваться к звукам во дворе.
— Открой дверь, — крикнула из кухни жена, — звонят, не слышишь, что ли? Я выглянул в окно, но никакой незнакомой машины там не было. «Значит, на веревке», подумал я и пошел открывать дверь.
— Заходи, Абу, — сказала дочь. — Знакомься, это мой папа.
— Салям алейкум, — сказал я. На зяте были наверчены какие-то ткани, на голове тоже было что-то непонятное, а на ногах сандалии.
— Замерзли, наверное? — спросил я.
— Да уж не май месяц, — ответил Абу на довольно приличном русском языке. — Колотун ненормальный.
— Именно, — ответил я покровительственным тоном северянина. — Москва в феврале — это Вам не Аравия.
— И не говорите, — согласился араб.
«Покладистый» — подумал я, и мы пошли в комнату. Жене он поклонился. Та, тайком заглянув в бумажку, сказала:
— Садитесь, Абуэльуакар, пожалуйста. Будьте как дома. Все посмотрели на ковер. Я сел быстро, потому что тренировался. Зять с дочерью тоже быстро. Им что, она молодая, а он — араб. Жена садилась минут десять.
— Как вам в Москве? — спросил я.
— Нравится, — признался Абу.
— А где вы учитесь? — спросила жена.
— В «керосинке», — ответил Абу. — Университет нефти и газа.
«Точно, шейх!» — подумал я.
— А у родителей ваших что же, — спросил я, — тоже нефть есть?
Араб задумался:
— Вообще-то, у папы в гараже всегда две полные канистры стоят, а больше нету.
— Вы кушайте плов, — сказала жена. — Я его по специальному рецепту делала. Мне теперь интересно, у вас на родине такой же или нет?
Он снова задумался, потом осторожно сказал:
— Вообще-то, я не знаю. Я дома плов не ем.
— А что вы там едите? — спросила жена.
Абу пожал плечами:
— Да то же, что и все. Картошку, селедку, супы всякие, борщ с салом.
— Как с салом? — подскочил я. — Почему с салом? Вам же запрещено!
Зять посмотрел на меня, как на больного:
— Кто это мне в родном Конотопе запретит есть сало?
— Подождите, — пробормотал я, сраженный догадкой, — вы что же, не араб?
— Да какой я араб? — возмутился зять.
Жена открыла рот:
— А одежда эта вот? Это как?
— Да я вообще ничего не понимаю, — сказал Абу.
— Ленка говорит, отец велел придти в арабской одежде. Откуда я что знаю? Может, у вас тут карнавал какой с переодеваниями. Я же одежду по всей общаге искал. А еще и сандалии эти. Замерз с вами, как цуцык. Прихожу — говорят «салям алейкум», еда на полу стоит. Шо за люди?
— Подождите, — не сдавался я. — А имя ваше Абуэльуакар?
— Так то ж не имя, то ж фамилия, — сказал зять.
— Это у меня от предков, запорожцы кого-то в плен взяли, я и понятия не имею, что оно значит. По паспорту-то я русский. Можно, я хоть с головы-то эту фигню сниму? Вроде отогреваюсь уже.
Жена грозно кивнула дочери на дверь. Они поднялись и вышли. Я посмотрел на зятя.
— А звать-то тебя как?
— Звать меня Серёга.
Плакали мои нефтяные поля и дом в Аравии. Оно и к лучшему.
— Серёжа, сынок, — сказал я зятю, — давай выпьем!
— Давайте, — сказал Серёга.
Запах смерти
Мама лежала среди созревших хлебных колосьев в луже крови…
Я уткнулся носом в её живот. Аромат материнского тела перебивал тошнотворный сладковатый запах крови.
Хотелось закрыть глаза и представить, что ничего не случилось и всё будет, как прежде, как было раньше: не будет этих страшных людей с ружьями, не будет выстрелов, не будет этой крови и этого противного запаха.
Чья-то сильная и цепкая ручища крепко схватила меня за шею, оторвала от матери, подняла вверх и развернула.
Я увидел страшного бородатого мужика…
Испугавшись его злобного взгляда, я попытался освободиться, вертя головой, визжа и царапаясь.
Но у меня ничего не получалось…
- Ну, что, волчонок, стоит мне взять ещё один грех на свою и без того пропащую душу или уж хватит с меня? - с ненавистью процедил сквозь сжатые зубы бородатый мужик. – Нет, наверное, не стоит!.. Пожалуй, оставлю я тебя! Все равно сам же здесь и сдохнешь!.. - злорадно усмехнувшись, сказал он, бросил меня обратно на тело матери и ушёл.
Мама лежала неподвижно, словно спала.
Я попробовал разбудить её, тряся за плечо, нежно гладя ладошками по щекам.
Я даже пытался осторожно открыть ей глаза, но всё безуспешно.
Мои крики: «Мама проснись, мама вставай!» - разносились по округе, но их никто не слышал…
Утомившись, я прилёг рядом с мамой, положив голову на её грудь, тёплую и пахнувшую молоком, и уснул.
Не знаю, сколько прошло времени, но очнувшись, я понял, что замерзаю.
Мама была холодная и твёрдая.
Именно тогда я в первый раз почувствовал этот страшный и такой, намертво въевшийся в мой мозг и память, запах смерти.
Я и сейчас, заметно повзрослев, лишь с большим трудом могу описать его словами: навязчивый, сладковатый, напоминающий запах крови, плесени, водорослей и ещё чего-то необъяснимого, вызывающего в сознании чувство холода, страха, безысходности и тоски…
Вот это и есть – запах смерти!
Там на остывшем теле матери меня и нашли добрые люди.
Никаких вещей или документов при нас не было.
Позднее я узнал, что на все вопросы я отвечал одно только слово:
- Мама…
И лишь на вопрос: «Как тебя зовут?»
Я ответил так, как меня назвал тот страшный бородатый мужик:
- Волчонок…
Это и стало моим прозвищем в детдоме, а позднее превратилось в тюремное погоняло: «Волк».
Детдом запомнился холодом и запахом хлорки.
Они были везде: в туалете, в столовой, в коридоре и даже в спальне.
Постельное бельё было холодным и пропитанным хлоркой.
Хлоркой и холодком отдавало и в поведении всех работников детдома, в их отношении к нам - детям.
Исключением была одна нянечка - Баба Шура. От неё одной пахло добротой, и у неё одной в глазах светилась нежность и любовь к лишенным семейного счастья детишкам.
Баба Шура всегда была рядом с нами, помогала во всём.
Когда мы выходили на прогулку, она всегда поправляла воротник моего пальтишка и застёгивала верхнюю пуговицу.
Её глаза с нежностью смотрели на меня, её теплые руки касались моей щеки.
Но однажды от её прикосновения по моей спине пробежали холодные мурашки страха.
Вместо привычного запаха доброты я почувствовал тот приторный и так ужасающий меня запах смерти.
Два последующих дня я всячески старался избегать встреч с Бабой Шурой, обходил её стороной.
Я видел, как она страдала от этого, не понимая моего странного поведения.
Но я не знал, как поступить по-другому, её запах вызывал у меня страх, ужас и отвращение.
На третий день она не пришла на работу…
Хоронили бабу Шуру всем детдомом. На кладбище было холодно и вовсю благоухало смертью...
В конце учебы в школе я влюбился в Олечку.
Однажды она пригласила меня к себе домой и познакомила с родителями.
Но её отец отозвал меня в сторону и прямолинейно заявил, что категорически против моих ухаживаний:
- Детдомовец не пара для моей дочки, - сказал он и потребовал оставить его дочь.
Тут-то я и учуял исходящий от него запах смерти. Мало того, я даже попытался предупредить его об опасности.
Но он не поверил мне, воспринял это, как угрозу и просто выкинул меня из дома.
А через пару дней его убили, и я, конечно же, сделался главным подозреваемым…
Потому-то и оказался в СИЗО!..
Не маленький - я уже был наслышан о тюремных законах и понятиях.
Однако меня сразу удивила неожиданно теплая встреча обитателей камеры: пожатие руки, сочувствия, нижние нары, сигарета и чай.
А вот после того странного чая - резкий провал…
Очнулся я, когда включился свет, и в камеру вошли охранники.
Я и до этого чуял запах смерти, но тут он уже резал мне глаза!..
И я вдруг ощутил посторонний предмет в руке…
Да, это была заточка - меня просто подставили под мокруху.
Разбираться никто не стал: орудие убийства в моих руках, а шестнадцать лет уже исполнилось.
За убийство уже двух человек я получил десять лет тюремного заключения!..
Потом были и ещё «ходки».
В промежутки между ними я пытался хоть что-то узнать о родителях, о причине убийства мамы, найти её могилу.
Тщетно… Никто ничего не знал!.. А если и знал, то просто не хотел помогать бывшему зеку.
Зацепиться на гражданке не получалось: ни родных, ни знакомых, и никакого фарта в жизни. Одно слово – Волк-одиночка.
Тюрьма надолго стала моим домом…
Вступление в ЧВК «Вагнер» я посчитал вторым рождением, появилась возможность заслужить уважение общества, начать новую жизнь.
Но злой рок моих способностей и здесь не давал покоя.
Первым был «Клоун».
Услышав от него запах смерти, я растерялся. Я не знал, как поступить.
Рассказать о предстоящей беде - не поверят и будут насмехаться.
«Клоун» шутил и балагурил, а моя душа сжималась от тоски и бессилия.
Мина прилетела неожиданно. Раскидало всех, кто был рядом, но погиб только он один.
Услышав запах смерти от «Петровича», я настоял не брать его в разведку.
Но и это его не спасло, снаряд попал точно в его окоп.
Предупредил командира с позывным «Филин» об опасности, и его сразила пуля снайпера.
«Волхв» - стало моим позывным…
Бойцы после этого начали меня сторониться, между собой обвиняя меня в связи с дьяволом.
Но ведь ни в бога, ни в черта я не верил. Я сам не понимал, как и почему, но всегда слышал этот запах чужой смерти…
Однако как-то вдруг я услышал запах своей!..
Каким-то внутренним чутьём я понимал это. Словно кто-то свыше заранее внушил мне это ощущение.
Пару дней предчувствие неотвратимой беды леденило душу и сковывало мысли.
Свист падающей мины остановил время и мое сердце.
Как в замедленной съёмке в кино я увидел её прилёт.
Взрывной волной меня подняло вверх и бросило на что-то теплое.
Я вновь, как и тогда, ощутил себя тем ребёнком на теле моей умирающей мамы, когда, закрыв глаза, вдыхал её запах и мечтал, чтобы всё было, как прежде.
Но неожиданно я почувствовал, как мама обняла меня и крепко прижала к своей мягкой и тёплой груди.
- Мама, - прошептал я. - Почему я не умер тогда с тобой? Зачем я остался на этом свете? Почему так сложилась моя никчемная жизнь? Ведь всё было бы по-другому, останься ты живой. Не было бы того холодного детдома, тюрьмы и братвы. Не было бы постоянной обиды на всех, заливаемой большой дозой спиртного. Почему весь мир был против меня? Почему я никогда и никому не был нужен!
А мама только молчала и плакала.
Вдруг рядом послышался голос:
- Нет! Ты нужен был нам! Нужен! Но мы не понимали, как воспользоваться твоим даром, - это говорил «Филин».
А за ним «Клоун», «Петрович» и другие погибшие бойцы отряда по очереди подходили, молча обнимали, хлопали по плечу.
- И мне ты был нужен. Хоть и ершился. А я любила тебя больше других. Пыталась усыновить, но не разрешили, говорили: «Старая ты, помрёшь и не вырастишь парня». Так вот и случилось, - баба Шура стояла рядом, и как всегда её глаза светились нежностью. - А ты ведь знал о моей смерти, но не предупредил.
- И мне ты был нужен! Я же любила тебя! - появилась рядом юная Олечка. - Не удивляйся, что я такая молодая. Я ведь умерла в тот день, когда состоялся тот несправедливый суд над тобой. Годы разлуки я не смогла бы перенести. А ты даже не поинтересовался моей судьбой, выйдя на волю, - Олечка тихо заплакала и пропала.
Тоска сжала мою отходящую в иной мир душу, а отчаянье густой темнотой завертелось вокруг меня, образуя воронку, в которую медленно уплывало моё сознание: терялись мысли, чувства, память...
Но вдруг меня тряхануло, словно в резко остановившемся лифте.
Мама, сжав мою голову руками и глядя прямо в глаза, настойчиво потребовала:
- Не умирай, ты обязан разыскать мою могилу! Отомстить за меня! И ты сможешь сделать это! Ты обязан загладить свою вину перед Бабой Шурой и Олечкой! Ты обязан с пользой применить свой дар!
Мгла понемногу начала рассеиваться, и я услышал:
- Жив, жив наш Волхв! Ещё повоюешь! – это санитар отчаянно тряс мою голову.
автор Александр Козлов
- Полина, наша Ирочка нашла себе нового парня. Дело к свадьбе идет, – похвасталась свекровь Елена Викторовна.
Я закатила глаза, свекровь не заметила, так как я стояла к ней спиной.
Ухажеры у Иры менялись быстрее, чем времена года. И каждый был «тем самым». Елена Викторовна не уставала делиться со мной подробностями личной жизни своей дочери. Меня все устраивало, пока свекровь говорила об Ире, она не лезла в мою жизнь.
– Уверена, что уже осенью мы будем гулять на ее свадьбе, – мечтательно протянула она.
– Дай бог, – поддержала я свекровь.
Когда свекровь ушла, я вздохнула с облегчением.
Отношения с Еленой Викторовной у нас были нейтральными. Я не любила делиться с ней подробностями семейной жизни. Муж тоже был не особо болтливым. Вот она и пыталась через меня получить последние слухи и сплетни. Но тут ловить было нечего.
Я глянула на часы. Пора было забирать дочь Варю из детского сада. Ей было уже пять лет, но я все еще не вышла на работу. Благодаря бабушкам и дедушкам с обеих сторон, я получила в наследство две квартиры. Муж Антон тоже был при своем жилье. Мы даже сумели купить дачу. Поэтому денег нам хватало. Муж сам предложил мне остаться домохозяйкой.
– Смотри, ты постоянно готовишь, стираешь, убираешь, смотришь за мной и дочкой. Денег с аренды и моей зарплаты нам вполне хватает.
– Но, – попыталась возмутиться я.
– Нет, не нужно возражать, любимая. Я помню, что беременность была тяжелой, ты заслуживаешь отдых. Позже, когда Варя подрастет, если захочешь выйти на работу, я удерживать не стану. Но не сейчас.
Я не смогла отказать мужу. В качестве благодарности я окружила семью заботой и любовью. Мои кулинарные навыки заметно улучшились, я баловала любимых изысканными и необычными блюдами.
Позже, когда мы с Варей пришли домой, я занялась приготовлением ужина. Скоро и муж вернулся домой.
– Как день прошел? – спросила я.
– Все по-старому. Мама заходила? – вдруг произнес он.
– Как ты узнал? Откуда взялась такая проницательность?
Антон тихо рассмеялся.
– Мама в коридоре оставила свой зонт, – признался он.
– Обманщик, – я шутливо шлепнула Антона полотенцем по плечу. – Твоя мама верит, что уже осенью Ира и ее новый ухажер Павел сыграют свадьбу!
Антон рассмеялся.
– Конечно. Может, нам еще начать готовить им подарок?
– А вдруг все срастется у них?
– Сомневаюсь. Прости, Поля, но я Иру знаю намного дольше тебя. У нее отвратительный вкус на мужчин. Она всегда выбирает тех, кто впоследствии разобьет ей сердце.
Мне не удалось сдержать вздох.
– Жалко даже Иру. Она же хочет построить семью, – протянула я.
Антон подошел и поцеловал меня в висок.
– Не забивай себе этим голову. Ира – не самый простой человек. У нее скверный характер и потребительское отношение к людям. Я ее люблю, конечно, но это не значит, что я не замечаю изъянов. Даже представить не могу, кто смог бы вытерпеть Иру в долгосрочной перспективе.
Я нахмурилась. В чем-то Антон был прав.
Ира уже несколько раз забегала в гости без предупреждения, одалживала деньги или одежду, которые потом не возвращала. Я переставала биться за предметы одежды через несколько месяцев. Позже все повторялось вновь. Каждый раз Ира клялась, что больше такое не повторится. Но она была такой юной, что я не могла ей отказать. Ире только недавно исполнилось двадцать три. Ее большие глаза и детские черты лица подкупали даже меня. Неудивительно, что в семье ее баловали.
За ужином я предложила мужу:
– Давай, на выходных съездим на дачу? Ты не сильно устал?
Антон отрицательно покачал головой.
– Нормально. Приберемся там, посмотрим, что изменилось за зиму.
– Может, веранду в этом году сделаем?
– Отличная идея, будет, где вечерами прятаться от комаров.
– И бассейн! – подала голос Варя.
Я потрепала дочь по голове. Антон улыбнулся ей и ответил:
– Обязательно. Завтра поедем в магазин и выберем тебе бассейн, договорились?
Варя просияла, а я не смогла сдержать улыбку. Такие моменты, когда мы проводили время все вместе, были для меня бесценными и незаменимыми.
Выходные подкрались незаметно. Мы с утра выехали на дачу, благо, дорога занимала не больше часа. Работы было много.
– Крыша прохудилась немного, но я быстро подлатаю. Дома убраться надо, да и участок облагородить немного.
Я кивнула, муж лучше разбирался в подобных вопросах. Вооружившись граблями и лопатой, я принялась наводить порядок вокруг дома. Антон возился с крышей, а Варя бегала по участку и собирала шишки и понравившиеся ей ветки.
Вечером воскресенья я присела на стул и отдышалась. Муж устало опустился на землю и положил голову мне на колени.
– Ну мы и выдали с тобой, Поля.
Я тихо рассмеялась и погладила Антона по голове.
– Даже не верится, что мы все сделали. Сейчас разогрею ужин, а потом мыться и спать. Как ты завтра на работу пойдешь?
– Я взял отгул. Видишь, дорогая, муж у тебя продуманный, – Антон лукаво улыбнулся.
От дальнейших разговоров нас отвлек шум подъезжающей машины. Совсем скоро в наши ворота постучались. Я удивленно посмотрела на мужа и спросила:
– Ты кого-то ждешь?
– Нет.
Оказалось, что проведать нас приехала Ира. Она официально представила нам своего парня Павла.
– Как хорошо тут у вас. Мама рассказала, что вы на даче, вот, решили заехать, посмотреть, нужна ли помощь.
– В вечер воскресенья? – не удержалась я от шпильки.
Ирина, кажется, не заметила моего подкола. Она продолжала радостно щебетать и показывать своему избраннику нашу дачу.
– Здесь бы неплохо смотрелась беседка, правда? – спросила Ира Пашу.
Тот кивнул без особого энтузиазма.
– А еще я бы хотела стол и столы плетенные. Чтобы можно было чай пить и наслаждаться звуками природы! Ничего, мы за лето все купим, – успокоила Ира своего спутника.
А у меня брови на лоб поползли. Я взглянула на Антона, тот потрясенно смотрел на сестру.
– Ира, ты ничего не хочешь объяснить?
Девушка взмахнула волосами и радостно сообщила:
– Мы с Пашей решили лето провести на вашей даче! Присмотрим за домом, да и сами отдохнем. Хорошо я придумала, правда?
Мои глаза стали раза в два шире. Я не могла поверить своим ушам.
– Сестра, тебе не кажется, что ты перегибаешь палку? – спокойно спросил Антон, пока я пыталась вернуть дар речи.
Ира звонко рассмеялась.
– Ой, не начинай. Если откажешь, я маме пожалуюсь, уже она будет давить на тебя, братик.
Манипулятивная, наглая, эгоистичная. Именно так и можно было описать Иру. Она привыкла, что все вокруг ей потакают. Но сегодня этому придет конец.
Я сделала глубокий вдох.
– Нет, дача занята на все лето, Ира. Ищи другой дом.
– Занята? – недовольно протянула она. – И кем же?
– Мной. Я сюда на лето переезжаю с Варей. Антон будет приезжать по мере возможностей. Для тебе и твоего парня здесь места нет.
Ира надула щеки и уставилась на меня своими большими глазами. В них постепенно появлялись слезы.
– Я уже все продумала, Полина, ты не можешь отнимать у меня возможность отдохнуть и расслабиться!
– Ира, во-первых, дача тебе не принадлежит. Во-вторых, о подобном нужно предупреждать. А ты просто валилась к нам и сообщила, что займешь дачу на все лето. У меня тоже есть планы, Ира. Подстраиваться под тебя я не собираюсь!
Внезапно подскочил Паша.
– Не повышай на нее голос! Так сложно один год обойтись без дачи? Разве Ира так много просит?
– Помолчи, – вмешался Антон. – Ты с моей женой разговариваешь.
– Не затыкай мне рот, – закричал он. – Ты знаешь, какие у меня связи, да я…
Он не успел закончить. Я вытащила из кармана телефон и набрала экстренный номер. Мой палец завис над кнопкой звонка.
– Тихо. Или я вызову полицию, они вас живо вытурят с нашего участка.
– Полина! – Ира очнулась и принялась давить на жалость. – Я уже взяла отпуск, потратилась на новые наряды! Я не могу все отменить, потому что ты уперлась.
Я сделала несколько глубоких вдохов.
– Ира, знаю, тебе это нечасто говорят. Но мой ответ – нет. Я не хочу тебя видеть на нашей с Антоном даче. Собирайся и уезжай. Мы тебя даже не приглашали! Ты совсем обнаглела и заявилась с требованиями освободить дом на три месяца.
– Ах так? Ладно, еще посмотрим, кто победит! – заявила она и направилась к машине.
Через несколько минут их и след простыл.
– Что это вообще было? – спросила я у Антона.
– Ира… У меня даже слов нет.
Мы поужинали и легли спать.
Рано утром нас разбудили гости. Я накинула не себя халат и вышла во двор, где возмущалась свекровь. У нее под боком стояла Ира и нахально улыбалась. Елена Викторовна отчитывала Антона.
– Как ты мог так поступить с сестрой? Ира же еще юная, ты должен оберегать ее, а не давать своей жене оскорблять мою девочку!
– Мама, Ира перешла черту.
– Она просто хотела отдохнуть, а вы ей все планы разрушили!
– У меня тоже есть планы, – вмешалась я. – Если Ира так хочет отдохнуть на даче, пусть снимет дом. Я не для того вкалывала, чтобы заработать на дачу и сделать здесь ремонт, чтобы пускать ненадежных жильцов.
Свекровь покраснела, а Ира открыла рот и начала возмущаться:
– Ты здесь никто! Дача принадлежит и брату, пусть он решает!
– Я против, – отрезал Антон. – Уходите, вы разбудите Варю.
Его семья начала сыпать проклятиями и оскорблениями. Так я узнала, что являюсь приживалкой и эгоисткой, которая думает только о себе. Но закон и муж были на моей стороне. Поэтому Ире и Елене Викторовне пришлось уйти. На даче воцарилась тишина.
Тем летом ни свекровь, ни Ира больше не пытались с нами связаться. Через родственников мы узнали, что на нас обиделись. Мы стали плохими из-за того, что отстояли свои интересы. Зато лето прошло спокойно и безмятежно на нашей даче.
ИСПЫТАННОЕ СРЕДСТВО
— Ваня, главное, ты за Кузей присмотри, мясо для него в морозильнике в мешочках заморозила, молочка купила. На улицу не выпускай — блох наловит, песочек в туалете меняй каждый день, — наказывала Ивану жена.
— У тебя кроме кота другой заботы нет. Со вчерашнего вечера о нём трындишь, — сердито огрызнулся тот.
— Света, охота тебе языком молоть, точно ты его не знаешь, всё равно всё сделает по-своему, — встряла в разговор Наталья Семёновна, сурово взглянув на зятя. — Пошли, посадку уже объявили, – она схватила внука Никитку за руку, и двинулась к остановке.
Автобус, мелькнув на повороте красными огоньками, увёз всё семейство. Иван облегчённо вздохнул. Не то, что он не любил своих родных, но иногда так хотелось побыть одному, не слушать постоянного ворчания тёщи, не ловить бдительного взгляда жены после возвращения из гаража. Весело шагая домой, Ваня мечтал: сейчас он завалится на диван, включит любимую передачу «Охота и рыбалка» и ничего не будет делать. Скинув в прихожей туфли, он нашарил ногой тапочки. В них подозрительно захлюпало и отвратительно запахло кошачьей мочой. Кузя! Успел-таки тёщин любимец ему отомстить за вчерашний нагоняй. Нелюбовь между ними была взаимной. Кузя пакостил Ивану втихаря, скрываясь от наказания в комнате Натальи Семёновны, встающей стеной на защиту своего баловня.
— Ну, мерзавец! На этот раз ты просчитался! – издал вопль Иван, и начал разыскивать нашкодившего кота по квартире. Кузьмы не было нигде.
— В форточку удрал. Жрать захочет, появится, — решил хозяин, выбрасывая испорченные тапочки и носки в помойное ведро.
Исполняя свою мечту, он разделся, натянул шорты, включил телевизор и лёг на диван. Под монотонное бормотание диктора Ваня не заметил, как задремал. Проснулся от голода. Время было уже за полдень. Вспомнив, что заботливая жена приготовила ему впрок кастрюльку котлет, босиком проследовал на кухню.
Холодильник был открыт, кастрюля с остатками котлет валялась на полу. Увиденная картина привела хозяина в неистовство.
— Вот подлец! Ты будешь жить у меня на улице, пока твоя благодетельница ни приедет, — зло прошипел он и, кинувшись к форточке, плотно её закрыл. От припасённых женой продуктов осталась едва ли половина.
— Неужели всё сожрал? – подивился Иван. — Нет, скорее всего, схоронил, запасы для себя сделал.
В морозилке оставались ещё пельмени и мясо. «С голоду не помру, а этого вора и на порог не пущу», — подумал он. В животе урчало, есть хотелось всё сильнее. Ваня поставил на плиту кастрюлю с водой. Собрал с пола остатки котлет и закинул их в то же ведро, что и тапочки. Положив в кипяток приготовленные Светой домашние пельмени, он нарезал хлеб, достал майонез, тарелку, ложку. По кухни поплыл аппетитный запах. Начерпав полную тарелку кругленьких аккуратненьких пельмешек, добавив поварёшку бульончика, сглотнув слюну при виде такого великолепия, Иван шагнул к столу и, споткнулся обо что-то мягкое, метнувшееся прямо ему под ноги. Тарелка вылетела из рук, облив его горячим, только что с огня, бульоном. Вдобавок, потеряв равновесие на скользком от расплескавшейся жидкости линолеуме, он упал и больно ударился об пол. Проехав голым животом по горячим кусочкам теста, Ваня взвыл от боли, с трудом поднялся и ринулся в ванну. Холодная вода принесла облегчение, но кожа на животе и ногах вздулась волдырями. Махнув рукой на кухонный разгром, с трудом натянув брюки на обожженные ноги и накинув рубашку, он захромал в больницу, едва сдерживая стоны.
Знакомый хирург выслушал его рассказ, как тот получил травму, сделал перевязку и, посмеиваясь, посоветовал оставить кота в покое.
На территории больницы на лавочке сидел друг Витька, работающий водителем «Скорой помощи». Охая, Иван присел рядом и попросил закурить.
—Чё-то вид у тебя не шибко здоровый, — ехидно улыбаясь в усы, сказал дружок.
— Будешь тут здоровым — с перевязки иду, ошпарился.
— Как это тебя угораздило?
— Да кот всё! – и Иван рассказал товарищу о сегодняшних приключениях, закончив рассказ фразой, — приду домой, собственными руками гада удушу.
— Тебя самого потом Семёновна удушит, — заметил в ответ Виктор. – Ты его лучше напугай.
— Напугаешь его. Не поверишь, из-за этого кота домой идти боюсь.
— Не дрейфь. Посиди немного, я тебе сейчас кое-что принесу. – Витя нырнул в машину и выбрался оттуда с противогазом. — Вот, бери, он у нас на всякий случай в ящике для химзащиты хранится, — держа противогаз за длинный шланг, пояснил он.
— Ты, вечно, чё-нибудь придумаешь, — отмахнулся Иван.
— Нет! Ты выслушай сначала, потом своими граблями маши, — рассердился Витька. — У меня кот по углам гадил, а Танька с девчонками пальцем тронуть его не давали. Так я шубу наизнанку вывернул, противогаз надел, укараулил, когда Васька в углу пристроится и выскочил на него. Всё! С тех пор как рукой сняло. Кот только на улице нужду справляет. Верное средство, испытанное, Кузьма от одного взгляда на него шарахаться от тебя будет.
— А ничего, что ты его взял?
— Да кому он нужен. Только если санитарка Ленка в машине пукнет, так тогда никакая химзащита не поможет.
— Спасибо, Виктор, — беря противогаз, с чувством произнёс Иван и поковылял домой.
Открыв дверь, он осторожно пробрался на кухню. Лужи от пролитого бульона подсохли, всюду валялись раздавленные пельмени. Есть хотелось ужасно. Осторожно оглядываясь по сторонам, Ваня пробрался к плите и, черпая поварёшкой прямо из кастрюли, начал жадно есть. Насытившись, он почти успокоился, прибрался на кухне и снова устроился на диване. Едва лёгкой волной начала накатывать дрёма, как на балконе раздалось душераздирающее мяуканье. Вскочив с дивана, Иван выглянул в окно. На балконе сидел проклятый кот и глядел на него злыми зелёными глазами.
«Если не запущу, будет орать всю ночь, потом придут соседи, начнут стучать в дверь, требовать, чтобы я прекратил мучить бедное животное. Короче ночка будет ещё та» — подумал Ваня, с ненавистью глядя на пушистого ярко- рыжего кота. И тут он вспомнил о совете Виктора.
— Сейчас я тебя встречу, — пригрозил хозяин Кузе, и отправился в прихожую.
Иван приготовился основательно: вывернул овчинный полушубок, меховые рукавицы, достал с антресолей берестяной рог, при помощи которого осенью на охоте изображал рёв сохатого. Когда костюм был готов, вернулся в комнату, открыл форточку чтобы обеспечить доступ вредителя в квартиру. Зная по опыту, что хитрый кот в окно не полезет, пока хозяин не уйдёт, Иван вернулся в прихожую. Облачился в полушубок, натянул на голову противогаз и надел рукавицы. Оглядев себя в зеркале, остался доволен — таким видом можно было напугать не только кота, но и его хозяйку. Захватив рог, Ваня тихо прокрался на кухню. Ничего не подозревающий Кузя сидел около своей чашки и лакал воду.
— Обожрался, гад, моими котлетами, теперь водичку попивает, — со злостью подумал он, и, освободив рот от резины противогаза, поднеся к губам рог, дунул в него из всех сил. Если кто слышал рёв сохатого во время осеннего гона, тот поймёт состояние кота.
Кузя взвился с места в высоту метра на полтора. И тут перед его глазами возникло страшное чудовище: мохнатое, с лысой зелёной головой и длинным хоботом. Ни разум, ни организм кота не смогли перенести такого стресса. Обезумевшее животное буквально летало по квартире, срывая шторы, люстру, обдирая обои. Но это было самым малым уроном, который наносил кот. Все съеденное за день продукты вместе с водой летели из него как струя раскалённых газов из реактивного самолёта, поливая всё вокруг, в том числе и хозяина невыносимо вонючей жижей.
Опасаясь за свою жизнь, Иван выскочил на площадку и прижал спиной входную дверь. Как назло, в это время по лестнице на второй этаж поднималась соседка Евгения Павловна, закадычная подруга тёщи. Заметив у соседских дверей странное, ужасно воняющее существо, верующая бабулька приняла его за исчадие ада, и, завывая не хуже полицейской сирены, ринулась на улицу. Иван растеряно стоял на площадке. Деваться ему было некуда. В квартире безумствовал кот, на улице народ мог среагировать на него, так же как и Павловна, но та только орала, а кто помоложе — мог и камнями закидать. Пока Иван размышлял над безвыходной ситуацией, у подъезда затормозила машина и вошли двое полицейских, за ними виднелись головы любопытных соседей. Зажав одной рукой нос, другой взяв под козырек, участковый Славка, гундося, промолвил первое, что пришло на ум:
— Гражданин, предъявите документы.
— Какие документы могут быть у чёрта, — вылезла вперёд Евгения Павловна.
— Сама ты ведьма, — обозлившись, сказал Иван, сдирая с головы противогаз.
— Иван! Что с тобой? Чего это ты среди лета так вырядился и чем от тебя воняет? – удивлённо спросил Славка.
— Кузю дрессировал, не вынес паразит воспитания, обосрался по-полной.
— Ах ты, шельмец! Да я всё Семёновне доложу, как ты над животным издевался, — обиженная за «ведьму», возмутилась соседка.
— Доноси, сплетница, — проговорил Иван, устало махнув зажатым в руке противогазом и, распространив волну удушливого запаха, скрылся от любопытных соседских глаз за дверями квартиры.
Оставшееся до приезда семьи время Иван занимался восстановлением квартиры. Кузя после переполоха бесследно исчез.
Ремонт успел закончить в последний день. Автобус из краевого центра пришёл вечером. После положенных при встрече объятий и поцелуев Иван подхватил сумки и во главе семейства пошагал к дому. Открыв ключом дверь, он первым вошёл в квартиру. В прихожей на коврике сидел Кузьма — худой, грязный, со свалявшейся шерстью. Он посмотрел на Ивана огромными зелёными глазами и, ласково замурлыкав, подошёл и потёрся о его ногу. Ваня взял кота на руки, погладил, примиряясь с нанесённым им уроном, признавая одновременно и свою вину. Кузя громко заурчал.
Наталья Семёновна ошеломлённо глядела на обоих. Заметив её взгляд, Иван ухмыльнулся и промолвил:
— Теперь даже кот знает, кто хозяин в доме.
автор ©️ Галина Беломестнова
Затянувшиеся роды деревенской молодухи вконец вымотали повивальную бабку. Измученная бессонной ночью, она к полудню задремала. Очнулась повитуха от куриного переполоха и мычания тельной коровы. В разноголосицу уличных звуков тревожно вплелись визгливый лай уличной дворняги и суматошный треск сороки-сплетницы. Толком не опомнившись ото сна, старушка испуганно глянула в окно. Там, за стеклом, белый свет серел на глазах, уступая черед черной ночи. Машинально перекрестившись на образа, перепуганная повитуха успела принять новорожденного до наступления темноты. Освободив младенца от перекрученной пуповины, она запеленала его и уложила рядом с матерью. Наощупь выбравшись в горницу, бабка объявила о появлении наследника. Дома она долго стояла перед иконами, вымаливая новорожденному здравия и удач. Знала повитуха по опыту, что деток, рожденных в солнечное затмение, удача обходит стороной. Истово била поклоны сердобольная старушка, не догадываясь, что безжалостная невезуха, опередив появление мальца на долю секунды, прикипела к синюшному телу первенца второй кожей.
- « -
Черная примета повитухи сработала через семь лет, когда сыпной тиф свалил Петькиных родителей. Чудом выжившего малолетку определили в приют, где он обучился грамоте и слесарному делу. На заводе, куда его направили после детского дома, юноша познакомился с соседкой по цеху. Смешливая Тая околдовала парня толстой косой по пояс, лучистыми глазами, белозубой улыбкой, осиной талией. Не успели оба опомниться, как народилась дочка Верочка. С ямочками на щечках в бабку; улыбчивая в деда, голубоглазая в Петьку; с родинкой на виске в маму.
Правда, коротким оказалось семейное счастье. За неделю сгорела Тая от родовой лихорадки, оставив отцу-горемыке грудное дитя. Вдоволь намыкавшись с малышкой, Петька подыскал деревенскую кормилицу. Та переселилась со своей полугодовалой дочерью в Петькину комнату заводской коммуналки. Когда Верочка отчетливо выговорила святое слово «МАМА», Петька без раздумий женился на кормилице, удочерив ее дитя.
- « -
Любовь с кормилицей не задалась. Семейный союз, лишенный уюта и тепла, удерживался лишь привязанностью Верочки к новой матери. Спокойный за дочь, Петр уезжал в длительные командировки от завода на испытания нового трактора. Частые отъезды на целинные просторы, отвлекали от бесцветной семейной жизни, а враждебность падчерицы и безразличие жены с годами вошли в привычку. Уход в военное ополчение не вызвал у бывшей кормилицы переполоха и горечи. Те же недовольно сжатые губы, холодный поцелуй в щеку, пустые глаза. До призывного пункта Петра провожала только десятилетняя Верочка. Вцепившись в отцовский рукав шинели, девчушка твердила только одну фразу:
- Папка, родненький… Ты только вернись… Тошно мне без тебя… Не представляешь, как тошно…-
- « -
Забившись в угол теплушки, Петр с болью вспоминал застывшие слезы в дочерних глазах и ее надрывный шепот. Сжималось отцовское сердце от разлуки с родной душой; от неизвестности, в которую уносил военный эшелон; от страха перед налетевшей войной, спутавшей все планы.
А состав с ополченцами споро летел в ноябрьское предзимье. Тревожный перестук колес заглушался ядреными частушками в исполнении прокуренных голосов. Клубы табачного дыма, приправленные едким мужским потом, плавили залетающие из приоткрытых окон снежинки. Черно-белые березы за окном резво отсчитывали военные версты призывников.
Внезапные вой и грохот оборвали песню на полуслове. Ураганная волна смела вагоны к подножию откоса, искорежив рельсы. Выбравшись из окна, оказавшегося у самой земли, оглушенный Петр увидел в небе чужие самолеты. Из их люков летела на землю смерть. Она косила новобранцев и расцвечивала белизну первого снега в непривычные алые оттенки. По приказу молоденького лейтенанта, выжившие ополченцы рванули к спасительному лесу, заглушая чавканьем осенней хляби стоны раненых.
Осенний лес не проявил привычного гостеприимства, слегка прикрыв оголенной кроной горстку служивых. Усилившийся к вечеру мороз заставил их утеплиться свитерами, носками да портянками из заплечных мешков. Лишь у охрипшего лейтенанта не было подобного запаса. Его сияющие хромовые сапоги вскоре утратили франтоватый блеск, безусое лицо посерело от холода, а оголенная шея покрылась багровой гусиной кожей. Но окоченевший от холода командир упрямо вел остатки уцелевшего взвода по кабаньим тропам назад, в пункт отправления.
На пятые сутки похода закончились казенный паек и домашняя снедь. Силы поддерживались только снегом, еловой хвоей, да древесной корой. Каждое утро командир вычеркивал из своего списка отданную Богу душу, а лесное бездорожье, растянутое на целую сотню верст, получало мзду в виде окоченевших тел.
Чуть позже, ко всем напастям добавилась еще одна. Слег в горячке обезноженный лейтенант. Петр стащил промерзшие сапоги с распухших ног лейтенанта, растер докрасна сизые ступни и плотно обмотал их свитером. Пропихнув получившийся вязаный кокон в горловину своего вещмешка с набитым сеном, ополченец уложил немощного офицера на лапник сломанной ели и повел по офицерскому компасу уцелевших ополченцев.
Обессиленные призывники потеряли счет дням, когда со своей хвойной волокушей набрели на поселковый фельдшерский пункт. Осматривая истощенных беженцев, местный эскулап удивлялся, как обмороженные люди с воспаленными легкими и кровоточащими язвами на ногах, смогли одолеть трехнедельный переход по зимнему лесу. Чтобы выходить уцелевших ополченцев, потребовался целый месяц. Лейтенант, так и не очнувшийся от больного бреда, был с оказией переправлен в лазарет. Когда носилки с молодым офицером поднимали в крытый кузов машины, Петр уловил шепот фельдшера:
- Не жилец. -
- « -
Домой Петр вернулся к крещенью. Переступив порог коммуналки, он невольно напрягся, не услышав Верочкиного говора. Узнав от жены, что дочка со скарлатиной лежит в ближайшей больнице, он помчался в детское отделение. Земля ушла из-под ног, когда узнал об эвакуации больных детей в Ташкент. Очнувшись от резкого запаха нашатыря, Петр увидел хлопотавшую фигуру в белом халате и себя, лежащим на полу.
Утратив смысл жизни, Петр обреченно брел по вечерним улицам, пока не увидел кованые ворота маленькой церквушки. Отряхнув валенки от налипшего снега, он вошел в притвор. Перед иконой Богоматери Петр невольно замер. Глаза Святой Девы взирали на прихожанина с непривычным участием, состраданием и доверием. От трепета и благоговения заплакало сердце и, не стесняясь навернувшихся слез, Петр принялся читать заученные в детстве молитвы. Этой неумелой исповедью Петр молил Пречистую защитить дочь от хвори, напастей, злых людей и лютого врага. Вдруг от легкого сквозняка затрепетало лампадное пламя. На мгновение показалось, что печальный лик иконы осветился улыбкой. Это краткое видение слегка облегчило душу, вселив надежду в лучшие перемены.
Родной тракторный завод перестроился на выпуск танков. До самой Победы Петр жил на производстве, не имея желания видеться с домашними. К завершению войны предприятие перешло на привычную продукцию. Предвоенная модель тракторов дополнилась новшествами и оснастилась мощными плугами. Их отвалы легко вспарывали многолетний дерн целинных земель, обнажая плодородный слой почвы. Испытания на просторах Казахстана проводила команда Петра. Первый послевоенный урожай насытил оголодавшую страну хлебом, заполнив до отказа народные закрома. Карточки и пайки ушли в тягостное прошлое. Всех работников, причастных к изобретению мощной тракторной техники представили к правительственной награде. В списках счастливчиков значился и Петр.
- Мы непременно купим машину, Петя,- хлопотала жена, накрывая стол после долгой разлуки.
-А потом дачу. Без дачи деткам нельзя, верно?- заглядывая мужу в глаза, спрашивала бывшая кормилица.
В унисон звяканью ложек и вилок, из-за перегородки раздался детский рев. Жена поспешила за ширму и чуть позже появилась с заспанным малышом на руках.
- Это твой сын Игорь, - не смущаясь, пояснила жена.
- Как видишь, пришлось назвать мальчика самой. Ты же безвылазно жил на своем заводе, - проворковала жена.
- Игорек, это твой папа,- продолжала жена, передавая малыша Петру. Годовалое существо поначалу с интересом рассматривало незнакомого человека, а потом, насупившись, залилось звонким плачем.
Не стал Петр выяснять подробности появления Игорька. В этой, некогда родной коммуналке, все было тошно. И тяжкий воздух, и лживая жена, и непривычные разносолы, и чужие дети. Петр ждал высокой премии, чтобы уехать в далекий Ташкент и разыскать Верочку. Отцовским нутром чувствовал, что жива дочка. Молча, без скандалов и упреков, Петр собрал оставшиеся вещи в чемодан и перебрался в заводское общежитие.
Когда в «Правде» появился правительственный приказ о награждении, фамилии Петра в списке счастливчиков не оказалось. Мстительная невезуха нашла ему достойную замену в лице парторга далекого казахского колхоза.
- « -
- Ей, верхолаз! Смотри, не навернись! А то ведь прибьешь ненароком! – раздалось с земли знакомое ехидство.
- Прибьешь такого, как же, - узнав соседа по голосу, проворчал с верхотуры Петр.
Упираясь ногами в перекладину приставленной лестницы, он латал крышу отцовского дома шифером. Приспособив лист на нужное место, Петр по-стариковски пробурчал;
– Явился, не запылился. Помнит, шельма, что вчера пузырь не допили. -
Сосед Василий был жилистым, тягущим, легким на ногу и смешливым. Его моложавость не вязалась с пенсионным возрастом. А ведь полвойны за плечами, метины от ранений по всему телу, медалей целая гора… Порода, видать, такая живучая. Правда, под хмельком, иногда рассказывал о Сталинградской битве, переправе через Волгу, о медсанбате. При этом глох Васькин голос, старческие морщины секли лицо и темнели его выцветшие глаза под стать волжской воде, почерневшей от людской крови.
- " -
- Знаешь, Петь, что самое страшное на войне? - сипло спросил Василий.
- Самое страшное, это хоронить убитых детей… Сколько же ангельских душ полегло в том пекле, не счесть… Ну ладно, солдаты… Это их долг…, а дети… Мать честная… Ответь, Петь, какой был вред немцу от несмышленышей? Не стреляют, не взрывают… Веришь, они мне до сих пор снятся… Маленькие такие… Кто в платьишках, кто в штанишках… И для всех один крест из двух перевязанных палок…
Петр разлил по стопкам водку. Опорожнил одним глотком, поперхнувшись горечью. Закашлялся, смахнул ладонью слезу, навернувшуюся от натуги. Налил еще. Себе и соседу. От Васькиной исповеди и навалившейся сердечной боли казалось, что невидимый палач бесцеремонно сдирал кожу живьем, посыпав жгучим перцем оголенные мышцы. Запекшиеся губы бывшего ополченца машинально твердили:
- Царица Небесная, неужели и моя Верочка под самодельным крестом где-то схоронена… Господи, дай мне сил пережить ее погибель…
Во дворе неистово заверещала вещунья-сорока. Ее перепуганный треск дружно поддержали заливистый лай соседской дворняги и неурочный петушиный клич. От черных туч, внезапно набежавших на небо, потемнело в наследном доме. Полыхнула молния, осветившая суровый лик Богородицы в красном углу. От раската грома вздрогнули стены отцовского дома, и тревожно звякнула посуда на столе.
- Петь, глянь! К тебе, кажись, гости: два мужика и баба,- произнес Васька, прилипший к окну.
Не притронувшись к наполненной стопке, Петр поспешил на крыльцо. Там, стряхивая с себя дождевые капли, стояла голубоглазая Верочка с памятной родинкой на виске. Рослый подросток походил на самого Петра в годы отрочества. Волевая внешность седовласого мужчины на костылях невольно вернула в ноябрь сорок первого года, когда война для ополченца закончилась, не начавшись. В нем, одноногом инвалиде, Петр признал офицера из заснеженного леса, выжившего вопреки прогнозам деревенского фельдшера.
- « -
Невезуха, очумевшая от долготерпения Петра и неожиданной развязки, неохотно сползла с хозяйского тела и, подхваченная сквозняком, нелепо растянулась на мокрой траве. Шустрый галчонок подцепил невезуху острым клювом, разодрал ее в клочья и утолил голод свалившейся с небес манной.
Автор: Зоя Иванова
Краденое счастье
-Саш, я замуж выхожу. Не приходи ко мне больше, звонить тоже не надо.
-Ира, это что, шутка такая? Ха-ха-ха! Сегодня вроде не 1 апреля. В машину садись, или так и будем на улице стоять? Поехали к тебе, у меня вечер сегодня свободный.
-Нет Саша, я не шучу. Я вполне серьезно. Я тебе уже все сказала по телефону, зачем ты приехал? Ко мне же ехать по вечерним пробкам часа 2, не меньше...
-Подожди, Ирин, ты хочешь сказать , что бросаешь меня? Ради кого, Ирка? Ради вот этого очкастого хлюпика, который как собачка бегает за тобой? А как же я, Ира? Как же мы? Разве тебе со мной плохо?
-Нет никаких нас, Саша. Есть ты, есть твоя семья, жена, сын. И где- то там, в промежутках между семьей и работой есть я. 2 раза в неделю у тебя есть я. Я устала, Саша. Мне 35 лет, я семью хочу. Ребенка, а может и двух. Мужа, своего, собственного, чтобы ждать его по вечерам с работы, кормить ужином, не торопясь, не спеша смотреть кино по вечерам, а потом ложиться спать. Вместе, Саш. Засыпать обнявшись, знать, что он никуда от тебя не уйдет, что он не спешит домой, к своей семье. Просыпаться- тоже рядом, вместе. Знать, что семья- это я. И не хлюпик он, а мужчина. Самый настоящий.
-Я же остаюсь у тебя иногда. Хочешь, буду оставаться чаще. Я что- нибудь придумаю, Ир. Я к тебе привык. Я тебя люблю. Но ты же знаешь, что я не могу их бросить, не могу уйти. Как они без меня? Как Славка будет без папки? Она же приведет домой, в наш дом, на нашу постель чужого мужика. Не дури, Ирка. Нам хорошо вдвоем. Было хорошо до того, как появился он.
-Вот видишь, Саш. Они- твоя семья. А я кто? Я устала воровать тебя у семьи. Я устала воровать жизнь у самой себя. Не нужно мне больше это краденое счастье. Уже не будет хорошо, Саш. Иди домой, к семье.
-Все понятно, Ирка. Ты просто решила меня шантажировать. Ты даже готова выйти замуж за первого встречного, чтобы только насолить мне. Ну хочешь, я разведусь с Настей, и перееду к тебе? Вот прямо сейчас, сразу, домой тебя увезу и останусь!
***
Нет, ничего этого Ира больше не хотела. 10 лет. 10 долгих лет Ирка жила вот так, воруя мужа и отца у той, другой, которая была ему женой, и матерью их сына.
Познакомились они банально, в кафе. Она- молодая, красивая, свободная, полна амбиций и оптимизма. Карьера идет в гору, зарплата более чем устраивает, живи да радуйся. Вот только сердце с некоторых пор свободно. Она только недавно рассталась с очередным парнем, и как говорят в народе- с катушек съехала. Каждые выходные- кабак, алкогольные коктейли, и новый ухажер. Одним из таких мимолетных увлечений и стал Саша. Ирину не интересовал его статус. Женат, свободен, да какая разница, с кем вечер провести?
Ира и сама не поняла, как её затянуло в воронку этих паталогических отношений. Если первое время они просто иногда встречались, без обещаний, без обязательств, то потом она стала ждать этих встреч с нетерпением. Влюбилась. Старшая сестра Катя стыдила Ирку за эти отношения, приводила в пример их родного отца, который вот так же, всю свою жизнь жил на 2 семьи. Ира, стыдливо опустив голову, говорила, что все понимает, но ничего не может с собой поделать.
Саша не выдумывал небылицы про больную жену, не говорил, что они с ней живут , как соседи, но каждую встречу он клялся в любви Ирке, и жаловался на свою жену, которая полностью растворилась в новорожденном малыше, а про родного мужа забыла. Он обещал, что вот еще немного, еще чуть- чуть подрастет сынишка, и он обязательно с ней разведется.
-Ирка! Ты просто космос! Я с тобой улетаю! Знала бы ты, родная, как мне не хочется идти к ней! Вы с ней- небо и земля. Ты такая умная, красивая, начитанная! А она... Да что говорить, ты же сама понимаешь.
Ирка понимала. И даже немного жалела ее. Как же она, бедняжка, будет жить одна, когда Сашка подаст на развод? Ведь любит наверное его, раз ребенка ему родила! А с другой стороны в борьбе за счастье жалости нет места. Любит- перелюбит. Взрослые люди, должна же она понять, что чувства прошли.
Время шло, а в отношениях Саши и Иры ничего не менялось. Все те же разговоры про космос, про улёт, про то, какая Иринка уникальная, единственная и неповторимая, про то, как он хочет остаться насовсем, но не может.
-Ирка! Знала бы ты, родная, как я хочу остаться с тобой навсегда! Но не могу, родная, пока не могу. Хоть и нет больше чувств, но там- сын, и он еще маленький. Понимаешь, она же сразу найдет другого, приведет его в наш дом, в нашу постель. Нет-нет, родная, я не ревную, что ты! Просто сын, родная! Ну как он без меня? Он же еще такой маленький! Понимаешь, она же такая... Мстительная! Она непременно заставит сына называть отцом того, другого... Эх, Ирка, ты просто космос! Знала бы ты, как мне с тобой хорошо!
Ирка знала, что такое чужой дядя, которого надо называть папой. Прошла через это, когда отец, её родной отец, папка, папуля, ушел к той, другой. Мама тогда от обиды очень быстро привела в дом мужчину, и они, маленькие еще девочки, наслушавшись маминых разговоров о том, что папа плохой, и они ему не нужны, стали звать папой чужого дядьку. Папа приходил к ним, страдал, ссорился с мамой, обижался, и уходил.
Поэтому Ирка не хотела такой участи для сына своего любимого человека. И терпела, и молчала, и подстраивалась. Иногда срывалась, и снова шла в кабак, где находила очередного ухажера на одну ночь. Сашка после этих ухажеров тоже страдал, обижался, скандалил, выяснял отношения, обижался и уходил.
-Как ты могла, Ирка? Ты- моя, и должна принадлежать только мне. Ты- мой космос, и я не хочу тебя ни с кем делить, понимаешь, родная?
-Уходи от нее. Сыну уже 5 лет, он поймет. Я тоже не хочу тебя ни с кем делить, но делю с ней.
-Да как ты не понимаешь, родная? 5 лет- это очень мало. Он еще совсем малыш, как я ему скажу, что ухожу? Ты же знаешь, малыш, что она...
Да-да, Ирка знала, что она, та, другая, которая жена, непременно в тот же день приведет мужика в их дом, на их постель... Она знала, что он не ревнует, что ему на нее все равно, и никаких отношений давно нет, но вот сын... ради него все мучения, ради него все страдания...Знала, молчала, и терпела. Сыну 5 лет, сыну 6, 7, 8, 9 лет. А в этом году ему уже 10 лет. А Ира все знает, и ждет, ждет, ждет.
А потом появился Вася. Глупо появился. Глупо познакомились.
Ира выходила из магазина, и, поскользнувшись на ступеньке, упала. Упала неудачно, повредила ногу. Вася как раз выходил из машины, когда увидел сидящую на ступеньке Иру. Нога Иры неестественно вывернулась, и молодой человек сразу понял, что это перелом. Толпа сочувствующих людей уже окружила женщину, но Вася героически пробился сквозь кольцо наблюдателей, помог Ире встать, усадил в машину и отвез в больницу.
После того, как все процедуры закончились, он отвез Иру домой. Так начались эти странные отношения. После работы Вася приезжал к Ире, привозил ей продукты, помогал готовить. Уже через неделю Ирочка с нетерпением ждала вечера, чтобы вновь увидеть этого странного мужчину, который вот так запросто жертвует своим временем ради неё, незнакомой и чужой Ирки.
Даже про Сашу Ира почти не вспоминала, а то, что за всю неделю он не нашел времени чтобы навестить ее только укрепило уверенность Ирки в том, что пора что-то менять. Когда Саша узнал, что приключилось с Иркой, он кажется даже не расстроился, не запереживал, а просто сказал:
-Ирка, родная! Ну как же так! Мы же должны были на выходных встретиться! Ну что поделать, значит не судьба. Ну я тогда к тебе не поеду, тебе все равно не до меня. Ты там держись, звони, если что надо будет.
Ирка страдала, плакала, но позвонила лишь однажды, когда почти месяц просидела в гипсе. Вася уехал в командировку, а у нее как назло закончился хлеб.
-Ой, Ирка, да я бы с радостью, но пойми, родная, не могу! Совсем нет времени. На работе аврал, освобождаемся поздно, а я сыну обещал, что вернусь сегодня пораньше. К тебе же ехать на другой конец города, а по вечерним пробкам часа 2, не меньше. Ну что, не сможешь без хлеба обойтись? Стоит мне из-за хлеба ехать к тебе, все равно же ничего не светит. Сестре позвони, или подругам.
Обошлась Ирка без хлеба, тем более сестра сама позвонила, спросила, что нужно привезти, мол к тебе собираюсь. А через день приехал Вася, надежда и опора Ирки.
Сашка через пару дней тоже приехал. Привез хлеб, молоко, и апельсины. И столкнулся с Васей. Тот как раз уже уходил.
Вася ушел, а Сашка закатил безобразную сцену ревности.
-Ирка, родная! Что это за хлюпик отирается в твоей квартире? Это кто вообще такой? Вася? Какой такой Вася? Ты что, вместе с ногой еще и голову повредила? Пустить в квартиру незнакомого мужика! Признавайся, у вас с ним что-то есть? На вот, я тебе хлеба привез, ты же просила!
Саша вручил Ире пакет, и ушел с видом оскорбленной невинности. Ирка ему звонила, он не брал трубку. Пропал, на связь не выходил долгое время.
Ирка уже и на работу вышла, а Саша все молчал. Переболело, чужим он стал. Хотя, он всегда был чужим. Только надеялась все на что-то. А с Васей все не так, все по другому. Тянет их друг к другу. Он свободен, она тоже. Зародился робкий, нерешительный роман. А потом неожиданно позвонил Саша. 3 месяца прошло, вот, вспомнил наконец. Ирка сказала, что все, не надо им больше встречаться. И он снова пропал. Подумал, что Ирка дуется. Ну и пусть дуется. Попсихует, да успокоится. Никуда не денется, столько лет прошло, привычка уже. Ждал Сашка, что позвонит Ира, но телефон молчал.
А Вася Ирку с родителями познакомил, с друзьями. Интересные они люди, простые, добрые, приняли ее, Ирку, как свою. Словно всю жизнь общались. А потом Вася замуж Ирку позвал, и заявление в ЗАГС подали. Неожиданно, можно сказать спонтанно, но Ирка счастливая ходила, окрыленная. Вот что настоящая любовь и забота с женщиной делает.
Снова Саша позвонил, с претензией, что мол это ты, Ирка, совсем про меня забыла. Я же люблю тебя!
А Ирка счастливым голосом ему и сказала, что замуж выходит, забудь мо меня, Саша, у тебя семья, и мне пора свою иметь, а не чужое счастье красть.
Не поверил Саша, на работу приехал к Ирке. Он ведь и правда думал, что всю жизнь она, такая удобная, родная Ирка рядом будет, ждать редкие часы краденного счастья. А она, подлая, не дождалась. Замуж вот за первого встречного выходит. И сказала-то как! Краденое счастье! Ну точно, назло. Ему, Сашке, назло. Ну ничего, вернется, как миленькая. Куда же ей деваться-то? Столько лет вместе! Почти семья уже, ну и что, что в тайне от всех встречались!
Видел он потом фотографии со свадьбы. Красивая, счастливая, и такая чужая... Наверное и правда есть предел терпению, вот и у Ирки он наступил. А ведь видно, что любит она его, хлюпика этого своего. Так смотрит, как на него, Сашку, уже давно не смотрела. Помнит он этот взгляд. И у жены такой был, когда поженились, и у Ирки, когда встречаться начали. Давно на Сашку женщины такими глазами не смотрят. Даже жена, и то скользнет иной раз равнодушным взглядом, да отвернется.
Вот такое оно, краденое счастье. Да и счастье ли это? Или так, иллюзия?
автор Светлана Васильева
Блог на дзене: Язва Алтайская