ТЕПЕРЬ,СЧИТАЙ,РОДНАЯ...

– Чего рассказать-то тебе хотела ... Бовариха взяла себе дачников на постой. Студенты. Вчера иду, а они качели к дубу, что на углу-то, приладили и ейную Светку раскачивают. А она хохочет, визжит, хвост распушила. Ну, думаю, держись, Бовариха, как бы за эту заработанную десятку не пришлось внука тешкать.
– Ох, и злая ты, Лидка. Они развлечения себе ищут, а ты сразу о том.
– Вот-вот, ищут. Уж нашли – Светка и есть их развлечение.
– Ну, чего ты наговариваешь. Хорошая ж девчонка. Польки моей ещё младше. Дитя совсем. Али завидно?
– А чего, коли и завидно. У меня вон Валентина уж всяко посерьёзнее этих малолеток, так разе посмотрят. Им сейчас тоненьких подавай. А она, хошь и полная, но хороша. Красавица просто, а они – мимо. В воскресенье с танцев пришла – ревела в подушку. Видать, влюбилась в кого-то, а на неё и не смотрят. А я ж мать, жаль мне ее... Говорю – чего? А она молчит и ревёт.
– Ох, так как не жаль-то..., – вздохнула Наталья.
Ещё и солнце не взошло, а тяпки уже ритмично постукивали о плотную землю. На большом колхозном поле они вдвоем пололи морковь. Привычно взяли по два рядка, разряжали в наклонку, били землю тяпками. Так в разговорах работа шла быстрее. Поэтому друг друга ждали, не обгоняли. То молчали, а то говорили безостановочно.
– Ты пырей-то подальше, за межу кидай, – говорит Лида, – А то, как бы не задожжило, примется ведь, живучий, собака.
– Да где там! Сколько уж ждём этого дождя, а он вечером поманит, небо заволокет, ан – нет. Мимо нас все ...
– Ох, и не говори. Лью- лью огород. Вчера все руки повыдергала.
– А Валентина-то помогает?
– Так она... приболела, живот на днях болел. Нельзя ей с ведрами-то.
– Балуешь ты ее. Мне Полька моя с Витькой вчера сами все полили. Хоть и экзамены у нее. Он таскает, а она разливает. Быстренько управились.
– Так нет у нас такого вот Витьки. Чувства у него к Польке-то твоей давние, как ни крути, а она ...
Лидия оборвалась на полуслове
– Ну, договаривай уж, раз начала..., – спокойно попросила Наталья.
– А то сама не знаешь. Ты поглядывай. Девки нынче... А то будет, как у Новиковых – народили и сами не знают от кого. Нинку спрашиваю – а чье дитя-то? А она как фыркнет – "Наше! Чье ещё!"
– А тебе, Лид, вот надо спросить. Знаешь же, что нет отца, а все равно Л..
– А чтоб и не спросить-то? Мой язык – хочу и спрашиваю. Кто мне указ-то!
Они замолчали, только тяпки и слышно.
– Ну, встало солнышко. Опять жару жди. Передохнем может? – предложила Лидия.
– Давай уж до ёлок хошь, половина будет. А то жара повалит.
Первая половина рядка всегда шла тяжелее. Глянешь вперёд – ох сколько впереди, кажется и не утопаешь, а как конец близок, так и силы появляются.
– Вон Кира появилась, тоже начала. Надо заметить, какие ряды идёт, а то опять Михалыч спросит, а мы и не знаем, навырывает...
– Да ладно тебе, главное – мы чистенько идём. Смотри там у тебя ...
– Чего? – Лидия вернулась, порвала траву, махнула рукой, – Да нормально. Спина чего-то. Это, наверное, со вчерашнего полива. И верно надо Вальку подключать. Только ведь жалко их, девок-то. Хочется, чтоб хоть они, не как мы... денно и нощно...
– А чего у них поменяется? Ничего. Все также и будет, – как-то нервно высказала Наталья.
– Чего ты? На свою что ли злишься?
– Даэ, – Наталья махнула рукой.
– Видела её вчерась. Иду из магазина, а они из Ивантеевки на велике катят. Максимка твою – на раме, как свойную. Будто всегда там сидела... Гитара на спине, а твоя – на раме. Комплект.
– Ну, конечно, как тебе не углядеть? Чай, тоже решила, что внуков тешкать скоро буду.
– А чего б и не потешкать, коли замуж возьмёт.
– Клав, ну, какой еще "замуж", школьница же. В институт собралась.
– Вот и я говорю. Да и Максимка-то не из тех, кто прям готов жениться, покуралесит ещё. Шалопай совсем. Макаровну жалко, совсем вон черная ходит, кроме Максимки – ещё двое. А муж такой же вот был. Свекровка моя говорит – только детей делать и приезжал, а сейчас и вообще пропал. Умер, говорят. Жаль её, потяни-ка троих одна-то... А этот, нет бы матери помочь, все на гитаре своей брянчит на танцах. Ума-то нет.
– А мне, Лид, так Полинку жалко, не могу. Тут смотрю из окна, а они идут, провожаются, значит. Он её, как собачонку, за шкирку хвать и ведёт так, а она к нему прям вся тянется, глазенки открыты. И чувствую я ее, ведь чувствую, что влюбилась, что сердечко, глядя на него, замирает. А он идёт, сигарету в зубах крутит, а она, вроде как, ему принадлежит. Так бы и убила, шарахнула б тяпкой.
– Ох, горе с ними. На него все девки зыркают, поет уж больно хорошо. Все повлюблялись, – кивала Лида, орудуя тяпкой.
– Говорю, говорю ей ...а она – мы друзья, просто. Да какие там – друзья! Вижу же. А она, ты ж знаешь, отличница, умница у меня, в мединститут собралась подавать. А он и восьмилетки не кончил, болван болваном. А кто такой-то, чтоб моя Полька его полюбила? Кто? – Наталья разогнулась, последние слова сказала громко – накипело, – Думаю, к Макаровне что ль сходить, чтоб поговорила с ним...
– Да разе он послушает мать? Макаровна ж тихая, бессловестная. А он шпыняет её. Не-ет. Коли Полька сама не захочет, так и не бросит его.
– Вот и злюсь, а ты говоришь ... Не слушают нас, а потом локти кусать будут. А Витька ... Уж лучше б Витька ...
– Помнится, и его ты гоняла.
– Го-оняла. Прилип к Польке. С маленьких же всё вместе, по-соседски. А мы ж для своих-то лучшей судьбы хотим. Поэтому и говорю – ничего у них не поменяется, Лид, будут жить, как мы жили, и ошибки такие же совершать будут, не хотят на чужих-то учиться, на материнских. Зло порой берет.
– Ох! Елки-то прошли. Пойдем в тенек, передохнем.
Аккуратно перешагивая неполотые рядки, они направились под ёлки.
Лида сняла платок, отерла им красное лицо.
– Уф, жарища. И когда ж польет-то? Земля прям каменная. Поли не поли, не вырастет ничего. Сколько это водищи надо, чтоб все полить.
– Ты "поли, да польет", а у меня все мысли о Польке моей. Лето у неё такое решающее, а она вот влюбилась. Хоть бы поступила, да уехала уж. Там и забудет о нем.
– Да, большие детки – большие бедки. А я, Наташ, тоже пожалуюсь. Твоя хоть учиться хочет, а моя – ничего не хочет вообще. Училась с тройками, чего говорить. Говорю – в техникум иди, так она – не хочу. На ферме только два месяца продержалась, тяжело там, я и сама хотела, чтоб уволилась она. А теперь вот лежит себе на диване – телевизор мучает.
– Так а чего дальше-то думает?
– Я и сама не пойму. Поругались сильно, так уж на эту тему и не говорим больше. Кажется мне, ждёт она чуда – то ли принца на белом коне, то ли мешка с деньгами с небес. Только принцы-то не приезжают к стокиллограммовым, а она все толще и толще. Не влазит ни во что. И говорить бесполезно... Ох...
– Вот и пойми их. А моя уж больно активна. И в общественных делах, и в учебе, и на танцы вот теперь с этим Максимом, пропади он, повадилась... Чего ждать?
– А моя недавно – новые джинсы ей, не влезает в старые. Говорю – зачем? Грехи на толстый зад искать? Так губы надула. Я ей так и сказала: коли что случится, пеняй только на себя. От меня никакой помощи не жди. Так и знай.
– Да что ты, Лид. Разве не поможем, случись чего? Все равно помогать кинемся.
– Неет! Вот помяни мое слово! Я сказала – нет, значит – нет. Коли в подоле, али ещё чего, избавь меня от позора, езжай куда хошь, но чтоб в деревне такого и не видели. Хватит у нас таких вертихвосток. Моя уж точно не из их числа, – Лида говорила уверенно, потом вздохнула, – Да и худеть ей надо, а то вообще никто не взглянет, старой девой останется.
– Да молодая ещё совсем, выскочит и она. Погоди чуток. Мне б моя хоть не спешила, хоть бы выучилась. Так хочу, чтоб она врачом стала, Лид. Мечтаю...
– О, смотри-ка, Макаровна с девчонкой своей пришла, как её, с Ксюхой. Поздновато, жара уж. Чего-то совсем она исхудала.
Они закончили свои рядки, разогнули спины.
– Ох! Поем сейчас и завалюсь, хорошо, что пораньше пришли.
Наталья смотрела на поле. Сейчас оно уже наполнилось цветастыми платьями и платками. Многие только начинали свою норму, кто-то дошел до середины.
– Лид, ты поди, а я ... я Макаровне помогу. Пойду навстречу. Не нравится она мне. Вон, сидя на коленях уж полет.
– А тебе-то чего? Она с тобой не поделится зарплатой. А коли думаешь, на сына повлияет, так это – зря. Не надейсь.
– Да нет. Я не поэтому, просто помогу, да и все. Ты иди.
– Ну, как знашь. Хочешь спину гнуть на тетю, так гни. А я свою уж не могу. Норму выполнила. Пошла я.
***
Прошел ровно год.
– Ох, сыро-то как! А помнишь в том году от сухоты страдали. Приходили в рань страшную, чтоб до пекла. А теперь, наоборот, ждём, чтоб просушило после ночи. На этом же поле морковка росла, а нынче свекла, все полегче, – Лидия осматривала фронт предстоящих работ.
– Да не скажи, сейчас калоши как налипнут, будем тащить, – ходила по меже Наталья.
– И то верно. Ну, где наша не пропадала, – Лидия наклонилась над рядком, начала рвать высокую траву, из под которой и не видно уж было свеклы.
Столько всего поменялось за этот год, а прополка совхозных полей осталась прополкой, никуда от этого не убежишь. И вот они опять здесь с Натальей.
– Лид, мне дети сказали такие машины уж есть, сами полют. Может скоро и у нас появятся?
– Ага! Жди... Это что за машины такие? Как они увидят-то – чего полоть, а чего – оставить. Враки все это. Не верю я.
– А я верю. Не все ж нам спины гнуть.
– Ну, спины наши на то и рождены, наверное. Некоторые вон сами себе на спину понавешали и тянут.
– Меня имеешь в виду, – Наталья вырывала рослый сорняк.
– Да и тебя. Чего, не права я что ль?
Наталья вздохнула.
– Так ведь как иначе-то, Лид? Я ж дочке помогаю, хочу, чтоб выучилась она, доктором стала.
– Ума у тебя нет, да и у нее, раз на мать такого понавешала. Это ж надо! Двоих чужих детей, которые никому не нужны, даже брату родному.
Наталья молчала. Столько уж переговорено на эту тему, что и слушать надоело. А что ей было делать?
Полинка в институт медицинский поступила. Радости было немеряно. А осенью за Максима замуж собралась. Он тоже в город пермь перебрался, играл там в кафе на вечеринках и свадьбах, тем и зарабатывал.
Полинка-то порядочная – сказала, что жить с ним без брака не будет. Вот и поженили их.
Да только Максик недолго вместе с ней пожил, нашел работу на море, да и уехал. Сказал – заработает и вернётся, но пропал, ни привета, ни ответа. Хоть вроде и не пляжный сезон.
Наталья сначала испугалась за дочку, а потом подумала – а чего бояться-то, непутный он, сразу ясно было. Тем более дочка сказала, что детей они не планировали пока. Учится она хорошо, на стипендию даже. Может посмотрит на такого муженька, да и разведется. Мало ли неудачных браков.
Тем временем у Лидии дочь Валентина тоже уехала. Лида сказала – к дядьке в Саратов. Учится мол на воспитателя детсада там. Только вот говорила она об этом не как обычно – хвастливо и словоохотливо, а как-то уж очень неохотно.
А у Натальи от своих проблем голова кругом. Вернее – от дочкиных.
Умерла Макаровна, свекровь Полинки. Говорят, уж давно болела, недаром худела и чернела лицом. Максима нет. И где его искать – и жена не знает. Хоронили сами. Полинка осунулась. Остались Ксения и Алёшка, несовершеннолетние брат и сестра её мужа.
Вся деревня шепчется – куда теперь детей? Сироты... А Полинка даже не сомневается, опеку оформить хочет, институт бросить. Иначе не дадут – дохода нет.
А Наталья так мечтала, что дочь на доктора выучится! Махнула рукой и написала заявление на опеку сама. Поняла уж, Полинка не отступится, не сдаст брата и сестру официального мужа в детский дом. Ксюшке уже к тому времени четырнадцатый шёл, а Алешке только девять.
Так и появились у Натальи ещё двое опекаемых. Считай – двое детей.
– Ума у тебя нет, да и у нее, раз на мать такого понавешала. Это ж надо! Двоих чужих детей, которые никому не нужны, даже брату родному.
Наталья молчала, пололи какое-то время молча.
– Вчера ноги так ныли, так ныли, и поховать куда не знала, – первой заговорила Лидия, глядя на хмурившееся небо, – Видно опять дождь будет.
– Да уж сколько можно, еле в поле выползли. В середине точно увязнем.
– А я гляжу – какие нынче, Лид, резики-то появились – с рисунком. Смотрю у Новиковых малой-то уж бегает вовсю, а на сапожках – цветы оранжевые. Надо же.
– Да. Мы Ксюше такие взяли. Только с фиолетовыми цветами.
– Ох. Вот у вас теперь заботушка, чужих детей ведь и одеть надо. А о Максике-то слышно чего?
– Нет, – вздохнула Наталья, – Не пишет, как забыл совсем. Говорю Польке – подай на развод. Ну что ты! Говорит, вернётся, там и решат. Так ведь скоро полгода, как ни слуху ни духу. Уж мать похоронили, а он...
Лидия слушала внимательно, ничего не говорила. Наталья даже посмотрела на неё – не похоже было, чтоб такое она не прокомментировала. Но Лидия аккуратно примяла землю вокруг молодой свеклинки, промолчала.
И Наталья продолжила.
– А Полинка – молодец. Так ей учиться нравится. Латынь учит. Представляешь? А там... Ох, тру-удно. Ночи напролет учит и учит... Мечтает летнюю сессию на повышенную стипендию сдать.
– Понятно. Чужие дети на матери висят, деньги-то нужны. Как Вы только управляетесь, как хватает-то?
– А кто тебе сказал, что хватает? Не хватает, конечно. Сейчас вон у Веры в долг до зарплаты взяла, у неё Витька прям хорошо зарабатывать начал, свое дело организовал, печки на новых дачах с ребятами кладут. Ксюшка уж на ферме договорилась, хочет подработать летом. А я говорю – куда? Ей же поступать в этом году после восьмилетки, готовиться надо. А она ни в какую, говорит – все успеет. И правда, успевает, Лид. Такая спорая на дела! Я Феньку-то только утром и дою, остальное– Ксюшка. И Алешку заставляет, он весь огород перекопал нынче. Понимают, что в детдом бы попали ... жалеют меня.
– Ну ты, Наташ, хошь сколько хвастай, а не поверю. Прям испомогались, ага! Никогда я тебя не пойму – зачем себе такой хомут повесила? Я б ни в жись... Ещё чего, чужих рОстить!
– А своих? – вырвалось у Натальи, до того чего-то зло её взяло.
– А что своих? – Лидия разогнулась, посмотрела на Наталью, – Что ты имеешь в виду?
– Да ничего. Так.
– Да уж договаривай...
– Ну, где Валька-то твоя?
– Работает у тетки. Говорила же я. И я копейки не считаю, никого не рОщу, сама она там. Вот и пусть – сама. Нечего на матери висеть.
Наталья молчала.
– Чего молчишь-то? Что ли говорят чего про Вальку-то мою? Коли подруга ты мне, так расскажи, – голос Лидии дрогнул.
Руки Лидии работали тщательно и быстро, а сама вся в напряжении, вся превращена в слух. Так и чувствовалось, что в каждой её клеточке сейчас ожидание Натальиного ответа.
Но Наталья не решалась озвучить то, что знала она давно, что знала вся деревня. И, как водится, не ведала об этих всеобщих пересудах лишь сама обсуждаемая.
– Да ничего не говорят, – но врать Наталья не умела, глаза отвела, отвернулась, да и интонация подвела.
Лида это почувствовала сразу. Она в себе так долго носила эту боль и позор этот, что сейчас натянутые нервы вдруг сдали, и она вдохнула глубоко, всхлипнула и вдруг разревелась.
– Ты чего, Лид, чего ты? – Наталья бросилась к подруге.
Лидия уселась на гору выдранной травы, закрыла лицо обеими руками, плакала безутешно.
– Ой, Наташ, ой, Наташ, ведь внук у меня есть, вну-у-ук. Родила ведь Валька-то, родила-а-а.
– Ну, и чего реветь-то? Чего? Родила и родила.
Лидия утерла лицо, глянула на Наталью.
– Как чего? Как чего? Без мужа, нагуляла...
– Ну, твой же внук. Твой. Да и знаю я, Лид, все уж знают.
Лидия махом перестала рыдать, выпучила глаза:
– Как знают?
– Да так. Мне ещё весной прошлой сказали, что Валентина, мол, твоя – беременная. А я думала – врут. Ты ж сама мне тогда на моркови-то, на прополке прошлой, сказала, что она толстеет просто. Вот я и решила, что из-за этого и сплетни. Люди ж как – толстеет, значит беременна.
– Так ведь я на моркови-то и сама не знала, Наташ. Тоже думала – ест много да лежит. А она... Она ж мне не говорила ничего. А потом – уж вижу... Говорю – давай в больницу скорей, а она – уж была, мол, поздно, рожать скоро. А я напугалась – жуть. Вот и отправила её в Саратов. Там Колькин брат.
– Так а сейчас-то она как, Лид?
– Не знаю ниче! И знать не хочу! Знаю – родила сыночка, написал Игнат. А я не ответила. Вот сама нагуляла, пусть сама и крутится. Думать надо башкой, а не этим местом. Правда, денег чуток отправляю каждый месяц, вот и все.
– А звать как внука?
– Говорю же – не знаю. Мне такая обуза на шею не нужна. Я ещё и сама не старуха, пожить хочу нормально.
Наталья хлопала глазами, слушая такие речи...
Валентина утерла заплаканные глаза оттянутым рукавом и начала сосредоточенно работать тяпкой.
– А чего в деревне говорят? Чай, осуждают, да? Насочиняли кумушки. Вальку кастят...
– Да пообсуждали месяцок, да теперь уж и забыли. У нас всегда так, пока свежа новость – интересна, а потом... Вон, у Новиковых-то, обсуждали - осуждали, а Оксана хорошо как живёт – замуж вышла, уж второго ждёт. И ничего плохого, что сынок подрастает. Муж ее новый, смотрю, таскается с ним, как со своим.
– Да и хорошего ничего. До поры до времени все это. Я так думаю.
– Ли-ид, а как сердце-то не болит? Как это – не знать, как внук родной растет? Как не помочь?
– Эх! – Лидия бросила тяпку, – Сердобольные уж все больно. Али я ей не говорила, что выгоню, коли в подоле принесет? Говорила! Ещё как говорила! А она! Вот и пусть! Позора мне такого сделала, как теперь людям в глаза-то смотреть! Вот ты сейчас сказала, что знают все, как я теперь смотреть-то на всех буду?
– Чего кричишь-то? Тяпка не виновата. Ты ж сама и скрывала, врала, а теперь, конечно, стыдно. Стыдно, что врала всем.
– Вот ты гадина, Наташ! Я тебе, как человеку, открылась, а ты ...
– Ох! Не поймёшь ты никак, Лидия. Перемешалось все у тебя в голове. Не поймёшь чего и стыдишься: то ли того, что дочка без мужа родила, то ли вранья своего. А я так думаю – то, что ты теперь знаешь,что всем известно давно, должно б с дочкой тебя помирить. Наплевать на людей-то, поговорят да забудут. Но внук же ...
– Да пошла ты в баню со своими нравоучениями.
Лидия начала работать со злой остервенелостью, пошла по рядку быстрее, перегнала Наталью далеко. В поле были они уже не одни, работали и другие женщины.
А через некоторое время к Наталье присоединилась Ксюша, прибежала после школы. Работала споро, ловко. И Лидию они догнали и обошли. Тучи заволакивали, вот-вот дождь.
– Теть Лид, мы сейчас дойдем свое, я и Вам подмогну, а то как бы не ливануло.
Лидия обиженно молчала.
Они дошли свои рядки и пошли навстречу Лидии. Успели как раз до дождя.
– Бежим домой? – предложила Ксюшка.
– Да где уж нам, пошли лучше под навесом переждем, – махнула Наталья.
– Неё, мне на кружок ещё, я побегла..., – Ксюшка закрыла голову кофтой и понеслась, только пятки сверкали.
– Вот сумасшедшая, – Наталья вслед смотрела с любовью.
Они с Лидией спрятались под навесом в конце поля, туда же сбежались и другие бабоньки. Все шутили, смеялись, и только Лидия стояла в стороне одиноко.
– Чего это с Лидкой-то? Всегда балагурила... Уж не заболела ль, – спросила Серафима.
– Не знаю, – пожала плечами Наталья.
– Лид, подь к нам, чего ты там?
Та отвернулась.
Дождь стучал по лопухам вокруг навеса крупно и резво, то нарастал, а то спадал. Ясно было, что прополка окончена, но даже, чтоб дойти до домов, нужно было переждать ливень. Где-то вдали уже прояснялось.
Наталья не удержалась, подошла к Лидии.
– Лид, прости, коли что. Не хотела я обижать-то тебя.
– Да ладно ть. Я и не на тебя, на себя обижена. Думаешь, я по Вальке не скучаю, думаешь, я каменная? Вою ночами в подушку, как белуга. Совсем я одна, никому не нужная.
– Так ведь всё исправить можно, Лид. Напиши ей, или вон из села на переговоры вызови телеграммой.
– А я думаю – поехать может, а?
– О! Ещё б лучше. Поехала б, посмотрела – как там они, смотришь, и забрала б.
Лидия оглянулась на баб, помялась, а потом глубоко вздохнула и направилась к ним.
– Обманывала я вас, бабоньки. Простите. Моя Валюха внука мне родила, растет уж. Вот дела какие.
Прекратились разговоры, повисла тишина под навесом, даже дождь притих, застыли капли в удивлении такому признанию.
– Так поздравляем, Лид, чего там. Догадались уж мы давно..., – протянул кто-то напевно.
– А как звать-то внука?
– Не знаю, – Лидия опустила глаза, но потом посмотрела на всех, – Вот у Михалыча отпрошусь, поеду и всё узнаю. Как думаете, отпустит?
– Отпустит, раз за внуком. А коли не будет отпускать, ты нам скажи, мы его быстро обработаем, так обработаем, мало не покажется...
Бабоньки уже хохотали, представляли способы "обработки" председателя.
***
Прошел ещё год.
– Славно как сегодня, прохладненько, – Лидия держала на руках двухлетнего внука.
– Да и земля внутри влажная, трава хорошо дерется, глянь-ко.
– Да, только много ль я наполю с ним? – Лидия тряхнула внука, – Сейчас одеяло постелю, игрушек брошу, поглядим. Вот как назло сегодня Вальке на это собеседование. Может и правда в магазин возьмут в новый. А? Как думаешь, Наташ, возьмут?
– А чего б не взять-то? Конечно, возьмут. А за Егорку не беспокойся, скоро Ксюха прибежит.
Они усадили малыша и встали на рядки морковные. В этом году здесь опять была морковка. Нынче была она на радость – хороша.
– Вчера мне Полька звонила. Представляешь, Лид, они направления врачебные выбирали. Будет она педиатром. Если все сбудется, сюда, в поселковую больницу приедет, деток будет лечить. Ксюшка смеётся, говорит, к ней медсестрой проситься будет, тоже уж первый курс, считай, кончила.
– Так братика-то старшего и не видела, да? – спросила Лида.
– Не-ет. Он тогда ведь только в город приехал, осенью-то. Полина ему о матери скорей сообщать, о том, что могилу пора устанавливать, о сестре и брате, а он ... В общем, только не сказал – да пошли они все... Но по нему видно ж было, что безразлично ему это. Души-то нет. Полина сразу на развод подала, вещи собрала и выставила. Они уж у неё в общежитии были в студенческом, вещи-то его. Да говорила я тебе.
– Да уж, тот ещё тип. Ему все безразличны.
– Вот-вот. А Поля уж наслушалась от Ксюши о братце. Он и на мать руку подымал, грубил. Ксюшка говорит, что он её и свел в могилу.
– Да ты что! Вот стервец! – Лидия остановилась в прополке, ещё долго вздыхала, удивлялась, – А с Витькой-то, с Витькой у них чего?
– Так чего, – Наталья заулыбалась, – Он как в город перебрался, так и встречаются. В кино ходят, в библиотеку она его затянула. А он, говорит, теперь больше её там готов сидеть. Она-то учит все, а он романы читает. Оказался большим любителем чтения. Смеётся, Полька-то, говорит – теперь она его ждёт в библиотеке.
– Вот и хорошо! Так ладненько все. И денежный парень-то оказался. Вон какое дело развернул, теперь уж у него и работники. Ты ж поди, кто б мог подумать ...Витька - начальник.
Лидия оглянулась, Егорка удрал с одеяла в кусты. Там он чувствовал себя вполне вольготно.
– От ты, горе мое! Уколется ведь, – мягко зашаркали по траве торопливые ноги, Лидия побежала за Егоркой.
Но он поднял рев, в кустах ему было интереснее.
– Вот, играй тут, не смей уходить, – раздается голос Лидии.
Но сколько она не усаживала внука на одеяло, он через минуту уматывал к кустам и перелеску, и бабке приходилось бежать за ним. Он капризничал и вредничал, прямо беда. Работа встала.
И тут, к радости женщин, из перелеска показались Ксюшка и Алешка. Алексей встал на рядки и погнал прополку вперед, оставляя женщинам отрезки. Ксюша занялась Егоркой.
То и дело оглядывались они на звонкий заливистый его смех.
– Ох, и любит вашего Егорку Ксюха, каждый раз спрашивает – как он там? Вон как заливается, – улыбалась Наталья.
– Чай, родная кровь... – выдохнула Лида, тяжело вытянув пырей, и тут же охнула от того, что сказала.
– В смысле? В каком смысле родная кровь, Лид?
Лидия встала в полный рост, посмотрела на Наталью, махнула рукой с пыреем.
– Это ж надо, Наташ, вот те крест, не хотела говорить. Чего вылетело-то! Такая я ... Ты, Наташ, прости нас. Не хочу я с тобой отношения-то портить, хоть и характер у меня.... Только ты его и терпишь. Святая ты...
– Лид, чего родная-то? Поясни, наконец...
– Валька-то моя, от твоего бывшего зятя родила, от гниды этой – от Максима. Ну ещё за полгода до женитьбы их с Полиной у них было-то. У него-то по-пьяни. Вот такие дела...
Наталья молчала, смотрела на Лидию, а та говорила, как оправдывалась:
– Я ж говорила тебе, намекала, что тварюга он. Да и ты его не любила, да. Но я ж и про Вальку-то тогда скрывала, как я могла сказать-то в открытую про его?
– А ведь, если б сказала, Лид, Полька б не пошла за него, жизнь бы себе не портила. Она ж у меня, сама знаешь, правдолюбка.
– Да я уж и сама себя вся изругала, за те дела... Дура - я. Прости, Наташ.
– А Максим-то, он-то знает, что у него дитя растет?
– Зна-ает. Не признал. От алиментов и скрывался, сволочь. Мать не похоронил, брата с сестрой на Польку, считай, кинул, дитя свое не признал. Такой он. Наташ. Считай из-за одной гниды три семьи пострадали: и там Макаровна с ним билась, и к нам влез, и к вам, – она помолчала, – Да и я хороша...чего уж тут, – Лидия прикрылась локтем и заплакала.
Наталья стояла, смотрела куда-то вдаль, думала. А потом перевела глаза на Лидию.
– Но есть в этом и плюс, Лид, не плачь.
– Да какой тут плюс? – сквозь слёзы прошелестела Лидия.
Наталья подошла ближе.
– Ну, были мы просто подругами, а теперь, считай, родня.
Лидия опустила руку, поморгала, хлюпнула носом.
– И что ты за человек, Наталья. Везде у тебя плюсы. И как же я тебя люблю!
С края морковного поля раздался ворчливый Алешкин окрик:
– Эй, вы там работать собираетесь? Или я один тут...
С другого края – заливистый детский смех.
И опять весело застучали тяпки. Хорошая весна случилась, урожайная.
Автор - Рассеянный хореограф .
Геня Моисеевна жила в абсолютно правильном месте: между старой аптекой и кладбищем. Она часто говорила: "Тем дамам, которым не помог универмаг на станции и аптека, но кому еще рано на кладбище, по дороге надо завернуть ко мне. Я сошью им такой лифчик и такой корсет, что у них не потемнеет в глазах, а жизнь заиграет новыми красками".
Геня Моисеевна Шахнель шила лучшие бюстгальтеры по всей Казанской железной дороге, и у нее не было отбоя от клиентов даже из Москвы. Геня так давно и так уверенно набила руку на чужой груди, что, не стесняясь, пришивала на свои изделия бирку "Шахнель", где вместо "х" был цветочек и получалась поперхнувшаяся Шанель.
Если находился отважный камикадзе и глумливо спрашивал, не боится ли Геня подсиживать саму Коко, Геня, уничтожающе рассматривая нахала, отвечала:
— Во-первых, эта буква „х“ неприлична в белье, а во-вторых, это вашей Шанеле должно быть стыдно. Мои лифчики знают и носят все, а ее шматы никто в глаза не видел!
И ведь была права...
Геня развернула своё дело с размахом. Два раза в году к её калитке рано утром приезжал покоцанный рафик с надписью "Школьные завтраки" и нарисованным на кузове мордатым коротконогим школьником, давящимся ватрушкой размером с велосипедное колесо. Из кабины вылезал заведующий малаховским коопторгом Арон Квашис, а из кузова — два совершенно одинаковых крепких паренька, видимо отъевшихся на школьных завтраках.
Часа два они носили в дом Гени Моисеевны поблескивающие рыбьей чешуей плотные разноцветные рулоны дамаста и другого бельевого материала, складывая их в комнате без окон в поленницу.
Раз в год, обычно весной, у гениной калитки был замечен румын, а может, и цыган, но без кибитки и медведя, а с двумя огромными кожаными чувалами, где перекатывалось и звякало что-то непонятное. Скорее всего, пуговицы всех мастей, крючки, пряжки, кнопки, ремешки и прочая бельевая упряжь.
По субботам Геня не работала, и к ней приходили две красковские могучие бабы гладить и отпаривать, а по понедельникам — две тонкие девушки-белошвейки с монашескими бледными лицами выполнять кружевные работы. #опусы Всё остальное время Геня Моисеевна принимала клиенток и титаническими усилиями ставила их грудь на место.
Это были времена, когда женщине ещё прилично было иметь тело и говорящий лист фанеры вызывал сочувствие, а не зависть. Тогда институт груди и других выпуклых частей тела не изжил себя окончательно, а мужская часть населения, невзирая на уровень образования, национальность и финансовый статус, не пытались разглядеть даму сердца в бесполом подростке старшего школьного возраста, а с удовольствием сжимали в объятиях клиентуру Гени Моисеевны.
Она же не просто упаковывала этих дам в достойную обертку: исправляла некоторые погрешности и промахи природы и обеспечивала дамам не только высокий бюст, но и высокий старт.
Когда клиентура Гени Моисеевны разрослась, то к ней нередко стали заглядывать по делу не только пышногрудые дамы или прикидывающиеся ими худосочные девицы, но и местные, а иногда и московские джентльмены в поисках подходящей спутницы.
Не надо только считать Геню Моисеевну сводней, ни в коем случае!
Скорее, она была селекционер и справочное бюро в одном лице. В чём-то она даже была провозвестником передачи "Жди меня", но с её помощью искали не постаревших бывших родственников, а моложавых будущих. И надо сказать, что и в этой сфере деятельности мадам Шахнель не подводила: ни единым сантиметром не соврав, она четко обрисовывала интересующемуся достоинства претенденток, далеко выходя за пределы своего узкого профиля.
— А что, Генечка, или Роза Певзнер таки действительно такая аппетитная красотка, или это дело ваших волшебных ручек?
— Шо я вам скажу, Ефим Соломонович... Вот ви — гинеколог, ви все видите знутри, но кому это интересно, кроме вам и той женчины? Так и я. Шо я вижу — то я вижу, но хватит, шоб об етом знали я и та, шо я вижу. Я вам просто говору: ви берете Роза и не будете об етом жалеть. И всё, шо ви насчупаете, вам таки да понравится. Только не рассказывайтеей, шо ви видели ув наших общих знакомых знутри, и меньше любите её мамочка, иначе шо ув кого знутри будет знать вся Казанская железная дорога.
— Гень Мойсевна, вспомни, нет там у тебя татарочки хорошей лет 40-45? У Рената из хозяйственного жинка померла, четверо у него, одному не сладить, а он ещё и переборчивый...
— Фазиль, из татаров я имею трох, но на Рената вкус тянет только Наиля с объемом 132. Это таки неплохо, но ниже у нее объём ещё больше, несмотря шо такие короткие ноги. Пусть Ренат не сомневается, она на их успеет и за детьми, и за ним бегать, и пусть его не смущает нижний объём.
— Генечка, дорогая, ты пока мой заказ отшиваешь, подумай: мне пора женить сына! Леве уже 38, лысая голова и без очков меня не узнает, а всё тянет. А я внуков увидеть хочу!
— Миля, зесь не давит? Под мишками не туга? Твой Лева, нивроку, большой умнице, сейхл — как у акадэмик, но эти девки же смотрят на вывеску! Поетому я советую тебе познакомить Лева с косой Бэлой Фрумкиной. Если не смотреть ей ув глаза близко, а ещё и раздеть, — это кукалке! Спрачь лёвины очки, када они будут знакомица, и никто не пожалеет, даю гарантия.
Апофеозом гениных матримониальных талантов была удачная женитьба тогдашнего директора Малаховского рынка, старого холостяка Вагана Бадиряна. Какие только слухи о нём не ходили: и что он предпочитает школьниц, и что женщины его вообще не интересуют, чего только народ не придумывал.
Но стоило Гене отшить пару лифчиков историчке красковской вечерней школы, сорокалетней Аиде, как все эти сплетни рассыпались в одночасье, потому что уже через два месяца вся Малаховка и Красково плясали на их свадьбе. Меньше, чем через год, Геня уже шила Аиде бюстгальтеры для кормящей матери, а через пролетевшие как мгновение одиннадцать лет перед Геней уже выпячивала намечающуюся грудь их старшенькая Гаяна.
Ваган сиял, как орден Андрея Первозванного, и больше никогда не повышал для односельчан стоимость аренды рыночного места, а Геня каждый праздник получала неподъёмную корзину фруктов.
Геня Моисеевна гордо оглядывала пёструю малаховскую толпу. При той товарной убогости и бедности, каждая третья женщина в Малаховке и окрестностях побывала в ловких и умелых гениных руках. Даже стоя на рынке в очереди за творогом или к бочке с молоком, Геня спиной могла определить, навалилась на неё её счастливая клиентка или тычется неудачница в казённом белье.
Те, кому повезло, разворачивали плечи, высоко поднимали подбородок и трехпалубной яхтой проплывали мимо кустов сирени и покосившихся заборов, делая вид, что не замечают восторженных и голодных взглядов встречных мужчин — от прыщавых юнцов до седых почтенных отцов семейства.
Вся генина паства, недокормленная в войну и после, располневшая от макаронно-картофельной диеты, была гениными стараниями рельефна, статна и одинаково головокружительна что в фас, что в профиль. И никакие бедность, пустые прилавки, холодящий ужас белья местного промышленного производства и железный занавес не смогли уничтожить привлекательность этих женщин и их ожидание счастья.
Гени Моисеевны давно нет. На Малаховском еврейском кладбище на сухом солнечном пригорке стоит камень, формой подозрительно напоминающий огромную, обращенную к солнцу дамскую грудь, и на нем тускло сияют вызолоченные под именем "Геня Моисеевна Шахнель" слова:
"Ты умела творить красоту".
Кстати, в этой надписи в фамилии вместо буквы "х" тоже выбит цветочек, поэтому те, кто не в курсе, иногда думают, что Коко Шанель похоронена в Малаховке. Говорят, памятник Гене Моисеевне поставил директор рынка Бадирян в благодарность за свое семейное счастье. И хотя Геня была абсолютно одинокой, могила её ухожена и там всегда стоят свежие цветы.
Всё-таки в Малаховке многие имели вкус и знали толк в женских достоинствах.
Рядом с домом, где я живу, три бельевых бутика. Чего там только нет, такое белье когда-то даже не снилось, кружева пеной вырываются из дверей на улицу! Прямо грех сверху что-то надевать! У сегодняшних девиц и дам нет проблемы оснастить свое тело.
Но что-то нарушилось в природе. Девочки, девушки и дамы норовят что-то в себе переделать, добавить или урезать, реновации подвергаются носы, уши, губы, скулы и, конечно, грудь. Тысячи изобретателей корпят над конструкциями, которые зрительно поднимают то, что не поднимается, увеличивают то, чего нет вообще, прячут то, что утаить невозможно, разворачивают части тела в любом направлении, но счастья не прибавляется.
Всё невозможно элегантно, головокружительно шикарно, безупречно и совершенно, но в глазах гаснет надежда и пульсирует обреченность.
Геня Моисеевна, где ты, дай уже барышням счастье!
Автор Татьяна Хохрина
— А вот если бы мы развелись, ты бы женился во второй раз? — я внимательно наблюдаю за реакцией мужа. После небольшой паузы, ровным тоном, не меняясь в лице, он говорит:
— После того как я был женат на такой замечательной женщине, умной, красивой и полной всяческих добродетелей, вряд ли я могу быть счастлив с кем-то еще.
Я живу с этим юмористом почти половину жизни. За 17 лет мы родили четверых детей, платим ипотеку и строим дачу в глубинке. За спиной три больших кризиса совместной жизни, как по учебнику, каждые пять лет. В раковине грязная посуда, в детской раскиданы игрушки, в кастрюле борщ, у меня новый маникюр. Маникюрша уверена, что я живу в сказочной реальности: муж различает изменения цвета моих ногтей. «Не каждый мужчина так печется о своей женщине!» — патетично восклицает она. Ароматы ацетона окружают ее, как наркотический дурман пифию.
«Сожги мое тело и развей прах над морем», — я лежу с температурой 39, а муж обтирает меня влажным полотенцем, потому что жаропонижающие еще не начали действовать. Он сжимает челюсти и злобно шипит: «Если ты умрешь, я тебя точно закопаю. В красном гробу с рюшечками. И поставлю памятник с фотографией, где ты блондинка!» Лучший стимул, чтобы выздороветь: ненавижу рюшечки.
Никто не верил в успешность нашего брака. Лично я не верю в нее до сих пор. Мы очень разные люди, с разными характерами и темпераментами. Мы не можем отдыхать всей семьей, два раза пробовали, теперь предпочитаем тосковать в разлуке. Мы ужасно раздражаем друг друга.
Сегодня я видела супружескую пару старичков, которые форсировали лестницу в подземном переходе. Они ползли вдоль поручня, поддерживая друг друга. Шедшие навстречу влюбленные с улыбкой переглянулись: «Давай встретим старость вместе!». «Шевелись!» — буркнул старик.
Чужая душа — потемки. Чужая семья — потемки еще более густые. За видимым уровнем отношений есть невидимый, тайный и преисполненный смысла. Решается ли там судьба семьи? Из чего складывается это решение? Из нежности или жестокости, из равнодушия или чуткости, из смирения или властности, из сострадания или насилия, из бедности быта или богатства духа — кто знает? Я вот точно не знаю. Тюбик с зубной пастой, воспетый Высоцким, подчас оказывает на жизнь семьи роковое воздействие.
Мой муж может позвонить мне и сказать, что он приедет с друзьями. За час. Я судорожно мечусь по кухне и успеваю накрыть щедрый стол из пяти блюд. Не потому, что я патриархальная жена, не смеющая возразить тирану. Просто гостеприимство имеет огромное значение для моего мужа. Такое же, как его свобода выбирать, что есть и пить, какую одежду надевать и как часто ездить на рыбалку.
Для меня свобода тоже очень важна. В многодетной семье у взрослых огромное количество ограничений. Мы контролируем свой гнев, свое раздражение, цензурируем речь (вместо «да отвали ты уже» говорим «что ты чувствуешь?» и т.д.), подстраиваем наши графики под учебу и увлечения детей. Тратим деньги на этих маленьких паршивцев, в конце концов! А так хочется новую помаду…
Если в этих условиях добровольной неволи мы, взрослые, начнем закручивать гайки друг другу, контролируя и определяя глубоко личные вещи, жизнь в семье окончательно перестанет отличаться от местечкового ада. Приходится учиться доверять. Быть откровенными и верить, что наши слова не будут использованы против нас (будут, увы). И помнить, что у каждого из нас внутри есть тайная комната, где «теневой кабинет» может предложить условия перемирия. «Теневой кабинет», кто не знает, — это такой оппозиционный вариант правительства, который разрабатывает альтернативные решения проблем.
Например, однажды я ужасно обиделась. Сейчас не помню даже причину, но чувства были так сильны, что горло перехватывало. И только знание уголовного кодекса удерживало от некоторых деяний. «Развод! Разъезд! Никогда! Доколе!» — бессвязно выкрикивала я и гуглила примерную стоимость недвижимости в нашем районе.
А потом дети притащили гитару. На ней когда-то мой муж, совсем молодой парень с длинной челкой, играл музыку, которую сочинил на мои стихи. Я вспомнила, как он утешал меня после ссоры с подругой. Как помогал, когда я плакала, впервые прочитав критические комментарии к своей статье (с тех пор прошло 10 лет, девочки, не стесняемся, продолжаем критиковать). Как заступился за меня в спорной ситуации с родственниками. Как он готовит субботние завтраки и развозит детей по кружкам, потому что я все еще сплю, и сплю, и сплю. «Сколько времени и сил я потрачу, прежде чем найду мужчину, который хорошо целуется?» — постучали из тайной комнаты. Голосом оппозиции ни один мудрый правитель не пренебрегает, если ставит себе цель править долго, вот что я вам скажу.
Семья — это не родительство. Родителями могут быть и одинокие люди. Семья — это не совместное хозяйство и не стратегия выживания. Вместе жить могут и друзья, образовывая стойкие коммуны. Семья — это не совместные проекты и увлечения. Вести проекты могут единомышленники и коллеги.
Семья — это союз мужчины и женщины, их прорастание друг в друга. Дети — люди в семье временные, как пришли, так и уйдут, разбегутся по своим путям-дорожкам. А мы останемся. Грустные, смешные, с не очень крепким здоровьем и горсткой воспоминаний. Будем брести по своим стариковским делам, поддерживая друг друга. И когда он скажет мне: «Шевелись!», я отвечу: «Мужчина, не приставайте! Я приличная замужняя женщина! Хотя перед вами устоять невозможно!». И мы засмеемся...
Нина Архипова.
Забытый секрет
Звонок в дверь раздался среди ночи. Лена, чертыхаясь, подошла к двери:
- Лен, это я, пусти переночевать, я трезвый!
- Да пошёл ты. Сам со своей жизнью разбирайся
- Ну, Ленка, куда я пойду? На улице холодно, Лен! Я сяду у твоей двери и буду спать тут.
Вот зараза! Брат Антон опять поругался со своей! Ну почему надо обязательно переться к ней? Есть же друзья, Толик - друган закадычный, шел бы к нему!
Антон словно прочитал её мысли:
- К Толяну не пойду. У него Витька баб привел. Танька узнает, точно меня не простит. Ну, пусти, я тихо посплю и уйду.
- Да иди уже, - Лена распахнула дверь, - всех достал. Нормально жить не можешь? Что опять у тебя?
Её старший брат Антон год назад женился. Все думали, слава богу, образумился. Но не тут-то было! Жена его, Таня, работала в модельном агентстве. И Антоха ее страшно ревновал. Давала ли Танька повод - никто не знал. Но похоже, что нет. Просто Антон всегда был собственник! Только думать было надо, на ком жениться.
- Нашел бы себе тихую, скромную библиотекаршу, - подкалывала брата Лена, - она бы тебе борщи варила, котлетки жарила, блинчики. А Танька, она ж на вечной диете..
- Отвали, Ленка, она меня любит. Вот увидишь, как миленькая будет парить- жарит, детей рожать! Баба она и есть баба, природа свое возьмёт, - вещал Антон. Но, похоже, пока он был в проигрыше. Уже третий раз после скандала Татьяна выставляла его из дома. Типа: " ты знал, где я работаю, и знал, что не собираюсь это менять".
- У тебя пожрать есть что-нибудь? - первое, что сказал Антон, войдя в квартиру. Лена молча достала салат и буженину. - Как думаешь, может мне имидж сменить? Стать таким же, как те парни в её агентстве? - Антон жевал буженину и рассматривал себя в зеркале.
- Хорош прикалываться, на работу завтра. Причем, тебе тоже.
Лена работала на заводе в бухгалтерии. А Антон в цеху, на том же заводе. Рабочая династия, по стопам родителей пошли. И как только его угораздило в Таню втюхаться?
Вечером после работы Лена уехала на дачу.
Лена не была фанатом грядок и цветов. Но ей надо было уехать и побыть одной.
Дача холодная и неухоженная.
Она включила обогреватели, достала из шкафа вязаную бабушкину кофту и поставила чайник.
Лет двадцать назад тут бурлила жизнь. Бабушка с дедом были живы, Лена с Антоном все лето проводили на даче.
Бабушка была всегда такая добрая, теплая!
Даже сейчас ее кофта, связанная ее руками, греет не только тело, но и душу. Лена налила чай и достала плед. И тут зазвонил телефон:
- Ленка, ты что, не дома?, - это опять был Антон.
- Тебе какой дело? Дай отдохнуть? - фыркнула Лена.
- Слушай, тут такое! Танька совсем чокнулась, я хотел опять у тебя перекантоваться, ты что, не дома?
- Я на даче, ложусь спать, два дня с тобой - это слишком, - Таня хотела отключить телефон, но Антон заорал, как резаный:
- Ленка, я ловлю такси и еду к тебе. Мне надо с тобой поговорить. Через сорок минут буду!
" Вот баран!" - возмутилась Лена, - "никуда от него не деться".
Антон приехал быстрее, чем сказал, за полчаса. И с порога сообщил:
- Прикинь, моя Танька беременна! Сказала, что сама будет ребенка воспитывать, потому что я ей не верю. А я ей верю! Ну просто я ревнивый!
- Слушай, ты надоел со своими итальянскими страстями, - Лена любила старшего брата, но у нее самой были проблемы в личной жизни. Она встречалась с парнем, и тут выяснилось, что он женат. И говорит, что мол разведется с женой ради Лены. Она сама не знала, что делать. Приехала на дачу, чтобы в себе разобраться. А тут ещё Антон со своими проблемами!
- Антон, давай спать, я так устала. Утро вечера мудренее. Ложись на диване, там плед и подушка. А я в бабушкиной комнате лягу. Давай, доброй ночи, поздно уже, завтра поговорим!, - и Лена закрыла дверь.
На бабушкиной кровати было мягко и уютно. Лена вспомнила, как бабушка ей маленькой подтыкала одеяльце и пела, певуче рассказывала ей сказки, которые плавно переходили в сказочный сон.
Вот и сейчас, согревшись чаем с медом, завернувшись в бабушкино одеяло, Лена задремала. Ей приснилась улыбающаяся бабушка.
- Детки, приехали, наконец-то, как хорошо. Давно вы тут вместе не были. Ну ничего, все хорошо будет, отдохните, сил наберитесь. Как раньше. Только не забудь, Леночка, внученька, про нашу договоренность, про секрет наш. Пора уже, пора, не забудь......
Лена проснулась, и сразу не поняла, где она. В окно било яркое солнце, рассыпаясь бликами по комнате. Ветки цветущей яблони стучали в окно.
- Какой ещё секрет? О чём говорила бабушка во сне?, - Лена сладко потянулась. Как же хорошо она выспалась на бабушкиной кровати. А это просто сон, он ничего не значит.....
Лена вышла на веранду, но Антона нигде не было. Вот неугомонный, уже куда-то убежал. Она умылась свежей, не как в городе, водой и стала готовить завтрак из того, что было. Сделала горячие бутерброды с привезенной колбасой и сыром, сварила кофе. И только собралась звать Антона, как дверь распахнулась, и любимый старший брат сам влетел на веранду:
- Доброе утро, Алёнка! Какие ароматы, есть хочу, аппетит нагулял! Я уже на речку сбегал - там всё, как было. Мужики рыбу ловят, надо наши удочки найти. Мммм, какие бутербродики! Научишь? А то Таня на завтрак только мюсли даёт и вареные яйца. А я уже траву покосил, слышала? Завелась дедова косилка электрическая. Старая, а пашет!, - Антон с набитым ртом тарахтел без умолку.
- Я смотрю, дача тебе на пользу, - усмехнулась Лена, - вчера весь серый приполз, а сегодня - как огурчик! Эй, мне-то оставь бутербродик, обжора!
- Лен, а давай нашу дачу восстановим? Посмотри, какая тут красотища. Дом целый, прибраться только. Всё для жизни тут есть. Во дворе заросло все правда, но это я беру на себя. Я бы тут жил иногда, - Антон глотнул горячий, ароматный кофе, и мечтательно посмотрел на сестру, - А, Ленка?
"Не удалось пожить тут одной", - мысленно улыбнулась Лена, -"Хотя, у бабушки с дедушкой тут всем места хватало".
Антон словно подхватил ее мысли:
- Я батут старый в сарае видел, вроде целый. Если что - починю. И кольцо баскетбольное на бане так и висит. Мяч надо купить.
- Ну надо же, ты прямо загорелся, - Лена удивилась, давно она не видела Антона в таком приподнятом настроении.
- А что! Представь, Таня родит мне сыночка, и мы будем лето на даче проводить, - засмеялся от удовольствия Антон, - Таня грядки посадит, ну там лучок, редисочка! МалОй будет на свежем воздухе расти. А я отсюда на работу буду ездить, не так и далеко.
- Ну ты и фантазёр, ты свою Таню на грядках можешь представить? Таня - и лучок с редиской, ну ты даёшь!, - не удержалась от смеха Лена.
- Да ну тебя, - Антон допил кофе, - я косить пошёл, там на полдня ещё работы точно.
- Ну ты и завелся, - удивилась Лена, ну давай, коси, братишка. Может от работы ума прибавится.
- Ах ты, задира! Приехала на дачу, детство вспомнила? А там ведь крапива растет. Я ведь могу и на крайнюю меру пойти, - развеселился Антон.
- У меня аллергия, не вздумай! Иди уже, старший брат называется, - Лена легко подтолкнула Антона к двери, - иди, коси свою траву, а я в доме порядок наведу. Да и обед приготовлю - тебя же кормить надо, работничек!
Лена достала привезенные продукты - два говяжьих стейка, спагетти, яйца. Да уж, не густо, она же только на себя рассчитывала. "Ну ничего, крапива говоришь, будут тогда тебе щи из крапивы", - и Лена вышла во двор. Нарвала не только молодой крапивы, но и дикого чеснока, и даже немного щавеля, он так и рос у пустого цветника, как при бабушке.
Зелёные щи получились на славу. А отварная говядина со спагетти не хуже, чем макароны по флотски.
- Ленка, представляешь, соседи приехали, - Антон пришел весь потный, в траве, но довольный своей работой,- помнишь, Максима и Соню, брат и сестра, дети тети Вали? На великах мы с ними гоняли. Приехали, Сонька с мужем и Макс. Максим высоченный, я сразу его и не узнал, думаю, что за мужик. Кстати, Максим про тебя спрашивал. Мне всегда казалось, что он влюблен в тебя с детства.
Ой, а это что у тебя, щи зелёные с яйцом? Ленка, это же вкуснятина, я пошел руки мыть!
- Хватит болтать ерунду, умойся и переоденься, ты весь в траве, там в шкафу дедушкины майки и треники лежат, - крикнула ему вслед Лена, и стала накрывать на стол.
Антон пришел быстро, свежеумытый, в старой дедушкиной майке и штанах с вытянутыми коленками.
- Как ты на дедушку похож, не замечала раньше! - улыбнулась Лена, - садись, щи налила, ещё макароны по-флотски.
- Вот это я понимаю! - Антон с удовольствием ел зелёные щи и рассказывал:
- Соня, соседка, ребенка ждёт. Муж ее, Вовка, вроде парень неплохой. Соня грядки сажает, у нее лук остался, ещё и зелени, укроп-петрушка семена предлагает. Может мы посадим? Я сюда хочу в отпуск приехать, на рыбалку сходить, за грибами. Шашлыки пожарить. Может и Таню уговорю, если помиримся. Ты приедешь? Вот бы было здорово.
- Щи тебе что-ли варить? - пошутила Лена.
- Ну ладно тебе, ты же вроде тоже хотела тут пожить, отвлечься.
- Может и приеду, - Лена задумалась, - а что, квартальный баланс сдам, и приеду, хорошая мысль.
- Ну что, я тогда грядки копаю? Посадим зелень и лук? - Антон поел и готов был опять работать.
- Ну давай посадим, вот тебе дался этот лук, - засмеялась Лена.
- Я тогда копать, спасибо за вкусный обед, сестричка!
Лена помыла посуду и прилегла. Хорошо, тихо. Нет, не хочет она больше с тем вруном встречаться. Три месяца он ее обманывал, и вдруг на тебе - он женат.
Нет, не получится с ним ничего. С обмана жизнь совместную не стоит начинать. А кто соврал однажды, соврет и ещё.
Умиротворенная тишина дома чуть не усыпила Лену. Но шумный Антон не дал ей заснуть.
- Лена, можешь выйти? Посмотри, там рядом с грядкой камень большой лежит. Я вроде помню, что мы его специально когда-то положили, но зачем?
Камень лежал между грядкой и малиной. Тяжеленный, большой. Лена, увидев этот камень, даже вздрогнула от мысли:
" Ведь бабушка же во сне про секрет говорила! А я и забыла совсем. Да и Антоха забыл, похоже!".
- Мы с тобой все забыли, Антон! А ведь мы клялись, что сделаем. Ну, хоть это и вроде шутки было, а вроде и всерьез. Бабушка нам про загадочные послания в бутылках, что в море находили, рассказывала. А потом предложила нам самим себе в будущее письма написать, какими мы хотим стать.
Вот мы их и написали, и бабушка тоже написала и всё, не читая, в бутылку эту положили, закопали и камень для заметки положили.
- Вспомнил, мне двенадцать было, а тебе девять. Мы ещё договорились через десять лет откопать эту бутылку, и вслух прочитать, совпало или нет. Но бабушка раньше умерла, да и забылся этот детский секрет, - улыбнулся Антон, - ну что, пришло время откапывать, а? Вот всё и узнаем, я вообще забыл, что я там писал.
Антон и Лена вместе сдвинули тяжёлый камень. И Антон стал копать. Вскоре под лопатой скрежетнуло стекло и они увидели ту самую бутылку.
- Вот он, наш забытый секрет, - Антон обтер бутылку и вынул пробку. Из бутылки прямо в руки Лены выпали три скрученных исписанных листочка.
- Ну, давай, читай, что там написано, - попросил Антон.
- Вот мой почерк, - узнала Лена, взяла один листок, исписанный крупными ровными буквами, и прочитала:
Я хочу лечить животных. Хочу стать ветеринаром. Хочу научиться плавать. Хочу жить в красивом доме, чтобы было много цветов. Хочу, чтобы у меня был хороший муж и любил только меня. И чтобы все было хорошо. Лена, 16 июня 2005 года
- Во даёт, девять лет, а про мужа написала, - засмеялся Антон.
- А что такого? Девочки вообще всегда хотят семью и надёжного мужа, ты что, не знал? Во всех сказках это написано, - задумчиво сказала Лена.
- Что-то ничего у тебя не совпало. Ветеринаром ты не стала, дома с цветами нет, мужа надёжного тоже нет, - подмигнул сестре Антон, многозначительно кивнув на соседский участок.
- Плавать-то я научилась, - Лена сделала вид, что не заметила намек Антона на Максима, - а ну-ка, посмотрим, что тут у тебя получилось, - и Лена взяла второй листок, - Антон, ну и почерк, ничего не поймёшь:
Я хочу жить хорошо. Чтобы было много друзей. Хочу научиться подтягиваться и делать трюки на велике. Хочу гитару. Хочу, чтобы бабушка и дедушка были здоровы и жили долго. 16 июня 2005 года.
- Как ты хорошо написал, Антон, - Лена порывисто обняла брата, - давай бабушкины желания прочитаем.
Милые мои внуки Антоша и Алёнушка. Верю, что все ваши желания сбылись, или скоро сбудутся. А я желаю одного - чтобы у вас все было хорошо. Тогда и нам с дедушкой спокойно будет. Хоть на этом свете, хоть на том, все равно мы вас увидим. А для вас у нас с дедушкой есть подарок. Раз про наш секрет вспомнили, значит повзрослели, значит самое время. Рядом с той бутылкой я сбоку жестяную коробку закопала. От прабабушки мне это добро досталось. Берегла, не тратила, а вам скажу - продайте и живите, и ничего никогда не откладывайте на потом. Любящая вас бабушка. 16 июня 2005 года
- Что за жестяная коробка?, - Антон взял лопату и стал копать в сторону от места, где секретная бутылочка лежала. Он обкопал вокруг - нет ничего. Копнул ещё в сторону, и лопата упёрлась во что-то, скрежетнув по железу.
Антон смахнул комья земли и достал круглую жестяную коробку из-под печенья. Открыл, и они с Леной с удивлением посмотрели друг на друга. В коробке, в льняном мешочке лежали золотые царские червонцы. Их было не очень много, может двадцать, или чуть побольше.
- Вот это да, я так хотел, чтобы они с дедом долго-долго жили. А они словно оттуда нам не только привет прислали, да ещё и помогли.
А знаешь, Лен, я и правда хочу жить хорошо. Поеду я завтра домой, мне с Таней надо мириться, жизнь налаживать. А то стыдно перед бабушкой с дедом, может и правда они нас видят?
Летом Антон и Таня вместе приехали на дачу. Они перестали ссориться, ведь Таня и правда ждала малыша. Через неделю, сдав квартальный баланс, приехала и Лена.
Она рассталась с женатым ухажером, просто перестав отвечать на его звонки.
Антон, как и велела бабушка, продал через знакомых копателей золотые монеты. И они с Леной поделили деньги пополам. Часть денег оба вложили в ремонт и переустройство дома и в обновление сада.
Лена завела собаку и восстановила все бабушкины цветники на участке.
- Ты смотри, а ты почти все из того послания выполнила, - как-то заметил Антон, - пудель Арамис у тебя есть, дом и цветы тоже. Мужа только хорошего не хватает, но вот он, кажется, уже идёт, - и Антон, улыбаясь, указал на открывающуюся калитку, в которую заходил Максим.
- Всегда знал, что ты ему нравишься, странно, что ты этого не замечала, - Антон обнял жену, - идём, Таня, не будем мешать моей сестре устраивать личную жизнь! Максим зашёл пригласить ребят на шашлыки - у его сестры Сони был день рождения.
Он говорил Лене, что они приглашают их всех к трем часам, но Лена видела, как Максим на нее смотрит, и словно слышала совсем другое: " Лена, я так рад, что мы встретились снова, и я больше не хочу с тобой расставаться". И она очень надеялась, что ей это не кажется, потому что Максим ей очень нравился.
Вечером, после гостей, Антон и Лена стояли на крыльце дома. Таня уже легла отдыхать, она устала.
- Ну что, похоже благодаря бабушке мы взяли верный курс, вспомнили о том, как жить хотели, - пошутил Антон.
- А что ты смеёшься? Мне и правда иногда кажется, что бабушка даже оттуда нас направляет и помогает нам, тебе так не кажется?, - Лена подмигнула брату, намекая не только на письма, но и на монеты, - ты Татьяну с работы снял, скоро папой станешь. Кстати, кого УЗИ показало?
- Дочку, - Антон счастливо засмеялся.
- Ты же парня хотел
- Ты что! Как представлю, что такая малышка у меня будет, на Таню похожая, сердце тает. А сына она мне потом родит. Таня больше в модели не вернётся. Это она назло своему отцу туда пошла. Она и меня тираном считала, но все это в прошлом.
А как у тебя с.....
Кстати, а вот и он.....
За калиткой стоял Максим:
- Лена, погода хорошая, не спится, может погуляем?
- Иди, - шепнул сестре Антон, - этот парень точно будет надёжным мужем, уж я то нашего брата знаю!
В летнем вечернем небе сияли яркие звёзды. Они освещали своим ласковым, приглушённым светом все вокруг.
Словно кто-то смотрел с любовью оттуда, сверху, и радовался, что у их внуков наконец-то все-все хорошо.
Авто