Было это в году 2001, в Приморье.

Городок Спасск-Д.. Там стояла наша
часть. Сам город окружает сопку, которую из-за наличия техники нашей
называли "Локаторкой". Место красивое - лиственный лесок, огни ночного
города... поэтому дежуря часто пугали зверя с двумя спинами в берлоге на
колесах. А вот бомжи-металлисты тянулись на нее отнюдь не за романтикой,
посему ухо приходилось держать востро...
Заступил дежурным инженером, смотрю телик, вдруг выясняю, что спички
кончились, а курить хочется, несмотря на приближающуюся полночь. Решил
прогуляться до станции где был расчет, спички, чай. Из вооружения -
дубинка из силового кабеля и путейский фонарь обеспечивающий по причине
старости АКБ 30 секунд слабого света. Бреду тропинкой хоженной лесной и
внезапно слышу слева какие-то голоса. Сотовые тогда были в Приморье еще
роскошью, поэтому полагаться пришлось на себя.
Крадусь через кустарники к прогалине, где мелькают огоньки и тени.
Остановился у самого края и вижу: стоят кружком кто в чем разнополые
18-25-летние отморозки количеством 12-15, у трех-четырех свечи зажженные
в руках. В центре какой-то хиппи в черном трясет руками, а в ногах у
него коробка, откуда горестный протяжный "мяв". Весь этот личный состав
нетрадиционной религиозной концессии под руководством "дирижера" что-то
бормочет невнятное, а потом вскрикривает, типа: "Явись к нам, князь мира
сего!" протягивая руки при этом почему-то к небу.
Осмотревшись, принимаю решение в соответствии с заповедью офицера "не
можешь прекратить безобразие - возглавь!". Беру наизготовку дубину,
фонарик направляю на лицо, выссовываюсь из кустов наполовину аккурат
почти над ухом ближайшего и с заунывным воплем: "Вызыва-а ли-и?!!"
врубаю свет...
Реакция непонятная: крики ужаса, запах в воздухе и треск ломаемых
кустов. Поляна опустела.
Эпилог. Спасенный черный котяра прижился, заимев кликуху Сатанист.
Вскрылся факт хищения окрестными селянами колючей проволоки на этом
участке ограждения.
Есть недалеко от меня бензоколонка, там, похоже, одно жулье. Стоит там
заправиться, так тут же этот бензин и кончается. Как в прорву уходит.
И вот недавно опять я там заправился. А в выходные решили с другом Юрой
съездить в ближайший лесопарк, глянуть, растут ли там грибы. Заехал я за
ним, а тут и его теща напросилась с нами ехать, да еще с пуделем своим.
Просто попросилась на машине покататься, она женщина в возрасте
почтенном, сама почти не передвигается, не откажешь.
Юра в машинах - дока. Я ему верю, как пророку, потому что я сам в
машинах - ноль. Даже меньше немного.
Пока с ним вдвоем в лесу гуляли, я ему рассказал про свои подозрения о
мафии бензиновой. Через часок возвращаемся, и тут мне Юра говорит:
- А что это у тебя из машины течет?
И точно - из машины справа у заднего колеса жидкость натекла.
Все понятно - не мафия на колонке, а бак мой течет.
Стали щупать днище машины - вроде, сухо. Странно, очень странно. Юра
говорит - а может, это с какой-то другой машины натекло, а мы случайно
на это место встали. Ну, успокоились и уехали.
По дороге домой решили в магазин заехать. Выходим из магазина, подходим
к машине - опять жидкость на асфальте справа под багажником. Стекает,
видимо, сначала на колесо, а потом на асфальт.
Понюхали ее, вроде, не пахнет безином, хотя черт ее знает. И на ощупь -
не масло. Щупаем днище - сухо. Мистика полная. Очевидная, но
невероятная.
Теща в салоне заволновалась, кричит нам - что у вас там сломалось? Не
опасно?
Юра мощины на лбу набуровил и молвит:
- Два варианта. Или в каком-то там узле (какое-то он мудреное слово
сказал) конденсат набирается. Или (какую-то деталь называет) дефектная у
тебя. Я бы тебе починил, но у меня сейчас нет какого-то важного
инструмента (я не запомнил, какого). Езжай-ка ты срочно в мастерскую.
Поехали домой, тещу отвезти. Приехали, теща вылезла, поковыляла к дому,
а мы с Юркой сидим в салоне, решаем, что делать.
- Ну, давай, еще посмотрим.
Вылезаем - опять жидкость у правого заднего колеса. Может, думаю, это
галлюцинация? Больше надо на воздухе бывать, больше двигаться, за
компьютером меньше сидеть…
И тут Юрик палец в жидкости этой помочил, на язык попробовал, да как
заржет:
- Не надо, - говорит, - никуда ездить. Ты пиво недавно покупал?
- Покупал.
- В багажнике возил?
- Возил.
- Ну вот и расколол бутылку в багажнике. А багажник у тебя, небось, с
дырочкой. Вот и подтекает оттуда. Открывай багажник, да смотри, что у
тебя там.
Опять палец облизал:
- Мало того, я тебе даже скажу, какое ты пиво покупал. Хреновое ты пиво
покупал.
Я даже обиделся:
- Почему, - говорю, - хреновое? Я Хайнекен покупал.
Тут сзади к нам теща подгребает:
- Да что у вас случилось?
И пудель ее Филя подходит, задирает лапу и писает на правое заднее
колесо.
А теща улыбается:
- Очень Филе ваше колесо нравится. Как вы где остановитесь, тут же
вылезает на него писать. А что в машине-то вашей сломалось?
P.S. Я теперь Юрику меньше доверяю по части автомобилей.
Уважаемые собравшиеся, друзья!
Я один из тех немногих еще живущих, кто был в этом месте почти до последней минуты перед освобождением. 18 января началась моя так называемая «эвакуация» из Аушвица, которая через 6,5 дней оказалась Маршем смерти для более чем половины моих сокамерников. Мы были вместе в колонне из 600 человек.
По всей вероятности, я не доживу до следующего юбилея. Такова жизнь. Поэтому простите мне мое волнение. Вот что я хотел бы сказать, прежде всего моей дочери, моей внучке, которой спасибо, что присутствует здесь в зале, моему внуку, их ровесникам, а также новому поколению, особенно самому младшему, совсем юному, гораздо младше них.
Когда началась Вторая мировая война, я был подростком. Мой отец был солдатом и был тяжело ранен в легкие. Это была драма для нашей семьи. Моя мать была с польско-литовско-белорусской границы, там армии менялись, проходили туда-обратно, грабили, насиловали, сжигали деревни, чтобы ничего не оставить тем, кто придет за ними.
И поэтому можно сказать, что я знал из первых уст, от отца и матери, что такое война. И хоть Первая мировая была всего 20–25 лет назад, она казалась такой же далекой, как польские восстания XIX века, как Великая французская революция.
Когда сегодня я встречаюсь с молодыми, я понимаю, что через 75 лет, кажется, они немного утомлены этой темой: война, Холокост, Шоа, геноцид… Я их понимаю. Поэтому я обещаю вам, молодые люди, что не буду рассказывать вам о своих страданиях.
Я не буду вам рассказывать о моих переживаниях, двух моих Маршах смерти, о том, как закончил войну с весом 32 килограмма, на грани истощения.
Я не буду рассказывать о том, что было худшим, то есть о трагедии расставания с близкими, когда после отбора вы догадываетесь, что их ждет. Нет, не буду говорить об этом. Я хотел бы с поколением моей дочери, с поколением моих внуков поговорить о вас самих.
Я вижу, что среди нас президент Австрии Александр Ван дер Беллен. Помните, господин президент, когда вы принимали меня и руководство Международного аушвицкого комитета, мы говорили о тех временах. В какой-то момент вы сказали: «Auschwitz ist nicht vom Himmel gefallen — Аушвиц не упал с неба». Это, как у нас говорят, очевидная очевидность.
Конечно, он не упал с неба. Это может показаться очевидным, но есть в этом глубокий и очень важный для понимания смысл. Перенесемся на некоторое время воображением в Берлин начала 30-х. Мы почти в центре города.
Район называется Bayerisches Viertel, Баварский квартал. Три остановки от Кудамма, Зоопарка. Там, где сегодня находится станция метро Bayerischer Park, Баварский парк.
И вот в какой-то момент на скамейках появляется надпись: «На этих скамейках евреям сидеть запрещено». Можно сказать: неприятно, несправедливо, это ненормально, но ведь вокруг столько скамеек, можно посидеть где-нибудь в другом месте, ничего страшного.
Это был район, населенный немецкой интеллигенцией еврейского происхождения, там жили Альберт Эйнштейн, нобелевский лауреат Нелли Закс, промышленник, политик, министр иностранных дел Вальтер Ратенау.
Потом в бассейне появилась надпись: «Посещение этого бассейна евреям запрещено». Можно снова сказать: это неприятно, но в Берлине столько мест для купания, столько озер, каналов, почти Венеция, так что можно где-то в другом месте.
При этом где-то появляется надпись: «Евреям нельзя принадлежать к немецким певческим союзам». Ну и что? Они хотят петь, музицировать, пусть соберутся отдельно, будут петь.
Затем появляется надпись и приказ: «Еврейским, неарийским детям нельзя играть с немецкими, арийскими детьми». Они играли сами. А потом появляется надпись: «Евреям мы продаем хлеб и продукты только после 17.00». Это уже неудобно, потому что меньше выбор, но, в конце концов, после 17.00 тоже можно делать покупки.
Внимание, внимание, мы начинаем свыкаться с мыслью, что можно исключить кого-то, что можно стигматизировать кого-то, что можно сделать кого-то чужим.
И так медленно, постепенно, день за днем люди начинают с этим свыкаться — и жертвы, и палачи, и свидетели, те, кого мы называем bystanders, начинают привыкать к мысли, что это меньшинство, которое дало миру Эйнштейна, Нелли Закс, Генриха Гейне, Мендельсонов, иное, что оно может быть вытолкнуто из общества, что это люди чужие, что это люди, которые разносят микробы, эпидемии. Это уже страшно, опасно. Это начало того, что через минуту может произойти.
Тогдашняя власть, с одной стороны, ведет хитрую политику, потому что, например, выполняет требования рабочих. 1 мая в Германии никогда не был праздником — они, пожалуйста: в выходной организуют Kraft durch Freude, «Силу через радость».
Пожалуйста, элемент рабочего отдыха. Они способны преодолеть безработицу, умеют играть на чувстве национального достоинства: «Германия, поднимись с колен Версальского позора. Возроди свою гордость».
И одновременно эта власть видит, что людей постепенно охватывает черствость, равнодушие. Они перестают реагировать на зло. И тогда власть может себе позволить дальнейшее ускорение процесса зла.
А дальше идет уже насилие: запрет принимать евреев на работу, запрет эмиграции. А потом быстро наступает отправка в гетто: в Ригу, в Каунас, в мое лодзинское гетто — Литцманштадт.
Откуда большинство будет потом отправлено в Кульмхоф, Хелмно, где будет убито выхлопными газами в грузовиках, а остальные пойдут в Аушвиц, где будут умерщвляться “Циклоном Б” в современных газовых камерах.
И здесь подтверждается мысль господина президента: «Аушвиц не упал вдруг с неба». Аушвиц топтался, семенил маленькими шажками, приближался, пока не случилось то, что произошло здесь.
Моя дочь, моя внучка, сверстники моей дочери, сверстники моей внучки — вы можете не знать имени Примо Леви. Он был одним из самых известных заключенных этого лагеря. Примо Леви когда-то сказал: «Это случилось, а значит, может случиться. Значит, это может случиться везде, в любом уголке Земли».
Я поделюсь с вами одним воспоминанием: в 1965 году я учился в США, где тогда был пик борьбы за права человека, гражданские права, права афро-американцев. Я имел честь участвовать в марше с Мартином Лютером Кингом из Сельмы в Монтгомери.
И тогда люди, узнавшие, что я был в Аушвице, спрашивали меня: «Как вы думаете, это, наверное, только в Германии такое могло быть? Может ли быть где-то еще?»
И я им говорил: «Это может случиться и у вас. Если нарушаются гражданские права, если не ценятся права меньшинств, если их отменяют. Если нарушается закон, как это делали в Сельме, то это может произойти».
“Что делать? Вы сами, — говорил я им, — если сможете защитить Конституцию, ваши права, ваш демократический порядок, отстаивая права меньшинств, тогда сможете победить”.
Мы в Европе в основном исходим из иудео-христианской традиции. И верующие, и неверующие принимают в качестве своего цивилизационного канона десять заповедей.
Мой друг, президент Международного аушвицкого комитета Роман Кент, выступавший здесь пять лет назад во время предыдущего юбилея, не смог сегодня прилететь сюда.
Он придумал 11-ю заповедь, которая является опытом Шоа, Холокоста, страшной эпохи презрения. Звучит так: не будь равнодушным.
И это я хотел бы сказать моей дочери, это я хотел бы сказать моим внукам. Сверстникам моей дочери, моих внуков, где бы они ни жили: в Польше, в Израиле, в Америке, в Западной Европе, в Восточной Европе. Это очень важно. Не будьте равнодушными, если видите историческую ложь.
Не будьте равнодушными, когда видите, что прошлое притягивается в сиюминутных политических целях. Не будьте равнодушными, когда любое меньшинство подвергается дискриминации. Суть демократии в том, что большинство правит, но демократия в том и заключается, что права меньшинства должны быть защищены.
Не будьте равнодушными, когда какая-либо власть нарушает принятые социальные договоры, уже существующие. Будьте верны заповеди. 11-й заповеди: не будь равнодушным.
Потому что если будете, то оглянуться не успеете, как на вас, на ваших потомков с неба вдруг упадет какой-нибудь Аушвиц
Мариан Турский, 93-летний бывший узник Аушвиц-Биркенау
Тайна гаражной двери.
Как и многие мои истории, эта началась с банальной вечерней прогулки с собаками.
Часов девять вечера, темно, ветер дует, туман - а ничего не поделаешь,псюхам
нужен режим...иначе они дом разнесут, идём гулять. Отошёл недалеко, квартала два...
И тут я слышу - раздаётся звук закрывающейся гаражной двери, соседка домой вернулась. Соседку я знал немного, пожилая отставная учительница хорошо за 80 лет, живёт одна, дочка приезжает раз в месяц и на праздники.
Только дверь опустилась- опять открывается, очевидно, будет выезжать бабулька, надо бы переждать с собаками, неровен час под колёса попасть.
Никто не выезжает.
А,дьявол, ждать холодно, пойдём, однако - прохожу мимо открытого гаража, машина стоит, никого нет...
И тут треклятая дверь опять закрывается.
А закрывшись - почти немедленно поползла открываться, опять.
Я задумался: неисправность двери?
Вряд ли . Был виден определённый порядок, дверь закрывалась и немедленно открывалась.
Кто-то валяется на пульте управления? Ни кота ни собаки в доме не замечалось...
И почему её машина в гараже, а в доме нету света?
Я позвал -эй, кто живой?
Тишина.
Непредвиденное редко бывает добрым, необъяснимое - значит, опасное, жизнь и профессия приучили. Надо что-то делать? А что?
Дурацкая дверь опять закрылась, на секунду, и опять поползла открываться.
Мои колебания кончились, набираю 911, соединяют с шерифской станцией, которая в двух минутах от нас.
Помощник шерифа: в чём дело?
Начинаю издалека, что, мол, извиняюсь заранее, тут вот нелепость какая-та, наверное, ничего страшного, двери заколдованные, вниз-вверх ездят...
Ему это не показалось нелепостью - ничуть.
Дайте адрес.
Даю.
Стойте там, мы едем.
Хорошо, постою...
А кто это - мы?
Разгадка не заставила ждать - и пяти минут не прошло, прилетает помощник шерифа, за ним - пожарники-парамедики.
Шериф заходит через раскрытую дверь гаража, заходит в дом, находит хозяйку дома на полу, в сознании, но ослабевшую.
Быстро на носилки и в мой родной госпиталь - на проверку.
Шериф запер гараж, взял с собой открывалку - потом завезёт.
Оказалось - он мне растолковал - многие пожилые носят с собой открывалки, подают сигналы SOS дверями гаража. Кто бы знал...
Поэтому он и не стал лясы со мной точить, принял всё всерьёз.
Поблагодарил меня за бдительность, уехал.
Застоявшиеся собаки потрусили гулять, за ними и я.
С ней ничего страшного, ослабела, голова закружилась, сомлела.
У пожилых это бывает...
Упала мягко, без переломов - но в таком узком пространстве, что подняться не смогла, не растерялась, начала на открывалке морзянку выстукивать дверями.
Такая история.
А вспомнил я её вот почему - еду с работы, она гуляет, с клюкой и собакой, обе довольные жизнью, на вид здоровые...
А большего мне и не надо.
Эти хохмы часто
рассказывают студентам на занятиях по криминалистике.
А мой отец услышал их в Калининградской школе милиции.
Приезжает значит, опергруппа на место преступления. Смотрят, а кругом
сплошь все табаком засыпано. Преступник шибко смекалистый попался. В
кино наверное увидел, что это со следа собак сбивает, вот и постарался.
Причем табака не жалел. Густо насыпал. Но что самое главное, не только
сцену преступления, но и пути отхода. Шел и сыпал за собой. Следы
заметал. До самого дома. Так вот по табачной дорожке к нему и пришли.
А другой злоумышленник, уходя с места преступления, упал лицом в грязь.
Причем в буквальном смысле. Прям так вот мордасами в грязюку и
приложился. Все что осталось потом сделать криминалистам - залить эту
маску гипсом и портрет, а точнее бюст подозреваемого готов.
А когда в конце семидесятых отец сам стал работать участковым в
маленьком поселке в пригороде облцентра, истории случались не такие
курьезные. И уж тем более не было никаких запутанных сюжетов а-ля Агата
Кристи. Все было гораздо тривиальнее. Никто не собирал подозреваемых в
одной комнате с тем чтобы коротенько обрисовать картину преступления и
назвать имя преступника. Злодеев очень часто брали по принципу ”больше
не кому”. Обыкновенный деревенский детектив. Хотя убивали и воровали
тогда ничуть не меньше чем теперь. Мотивы только другими были и размеры
украденного. А вот дежурной части в милиции не было, поэтому звонили
прямо домой. Чуть ли не каждую ночь всех нас звонками будили…
А красть тогда особо нечего было. Поэтому преступления были довольно
незатейливыми: у того из сарая мешок картошки пропал, у этого коза или
курица. Но бывало конечно и посерьезнее. Петров или как его называли
“шухарной” день без смертных случаев редко обходился. Шухарил-то ведь
каждый по-разному. Кто-то дрожжей несколько пачек в деревянный туалет
возле барака накидает и дерьмо лезет через крышу, а кто-то и из
поджигного всю ночь жарил.
Или просто сосед соседу по балде топором звезданет, за то что тот
неправильно самогонку разлил на вечеринке по случаю субботы. А уж
изнасилований и грабежей… Как в Бразилии Пэдров.
А милиция состояла из трех человек. Два участковых и сержант, в
должности “милиционер”. В распоряжении этих сыщиков был старый
раздолбанный мотоцикл с “коляской” и уставшая от жизни, понурая кляча с
местного конного двора.
Ну а преступления раскрывали приблизительно так.
Вот угнали у мужика из гаража мотоцикл.
Надо бы конечно сразу на место преступления выехать. Отпечатки пальцев,
следы, то, се… Для всего этого существовал так называемый следственный
чемоданчик, в котором колонковая кисточка, порошок, фонарик, даже
стеклорез и прочие причиндалы криминалиста. Но ближайший следственный
чемоданчик находился в райцентре. Причем внутри этого чемоданчика давно
уже кроме паутины ничего не было…
Поэтому терять время на осмотр вскрытого гаража не стали. Решили начать
с другого.
- Тэк-с, если они с мотоциклом этим в поселке покажутся, то засыпятся
сразу, да и в гараже своем держать такую улику…Они его конечно на части
разобрали, колеса у одного, мотор у другого. Так и будут пропивать по
частям…Кто у нас там освободился-то недавно? Ага, Вася Пупкин. А сидел
за что? Тоже за кражу. А где он живет? Так, пройдемся-ка к его дому!
Идут, смотрят, а во дворе мать подозреваемого выстиранные штаны
развешивает. Причем только штаны и больше ничего другого. То есть
никакой большой стирки не было, а постирать пришлось просто по каким-то
обстоятельствам. А в ночь преступления как раз дождь хлестал и грязища
была по колено. В общем, дело почти завершено. Остался пустяк - найти у
подозреваемого улики. Но ни один прокурор не даст санкцию на обыск на
том лишь только основании, что подозреваемый недавно “откинулся”, а его
мама выстирала грязные штаны.
Но отступать некуда, заходят в дом и с порога без всяких предисловий
заявляют злодею в лоб:
- Ну что, орел, говори куда колеса спрятал!
Но орел оказался калачом тертым и так вот просто схлопотать себе срок
совсем не собирался.
- Какие колеса?
- Деревянные! - это была любимая присказка папашиного коллеги, когда
урки задавали ему такие вопросы. - Кто вчера гараж подломил и мотоцикл
увел?! Папа Римский?!
- Не бери на понт, начальник! Не брал я твои колеса, а санкция есть -
ищи!
Стало ясно, что с этим типом такой номер не проканает. Лобовым ударом
взять неприятеля не получится. Противник занял глухую оборону, все
отрицает и ни в чем признаваться не собирается. Кроме того, после
нескольких отсидок он стал еще и юридически подкованным.
Тогда решено было заходить с флангов.
- Так, мать, говори куда сын колеса дел! А то ведь посадим его снова в
тюрягу будешь опять тут одна горе мыкать!
Мать в слезы:
- Ой, сынок, отдай ты им колеса, ведь посодют снова, как я тут одна
буду-у!
- От, дура, блядь! - рявкает сынок и лезет на антресоли за колесами…
Вот так в течение часа без дактилоскопии и прочей криминалистики
раскрывались преступления. Хотя на место преступления старались все-таки
выезжать. Иногда это приносило сюрпризы.
И что интересно, вот в этом захолустье с никакой технической
оснащенностью, милиция вела агентурную работу. С агентами встречались на
явках, получали от них информацию, давали новые задания. В камеру к
подозреваемым сажали подсадных, причем часто целых двух, чтобы избежать
двурушничества, как это тогда называли. Второй следил, чтобы первый не
стал “двойным агентом”.
Большинство преступлений раскрывали при помощи агентов-осведомителей.
Причем приемы работы с агентурой были очень часто весьма остроумными.
ПИСЬМО ИЗЕ
Изя! Я, как говорят мужчины, женщина с пробегом. У меня было два мужа и несколько параллельных романов, исключительно для поддержки самооценки. Я стала замечать, что мои сверстники, вдовцы в основном, стали поднимать планку в своих анкетах: самому, например, шестьдесят, а требует себе в поиске не старше 35-ти.
Я — врач, я знаю все их изъяны: ну, куда прёшься, милый?
Как ответить на вызовы времени? Где-таки ты найдёшь силы пахать новое поле? Твой плуг уже дрожит в твоих руках при поливе, а ты собираешься вспарывать бурьян на чужом участке? Окстись, милый! Ты и в сорок пахал не очень, твоя Соня не раз мне говорила, что ты часто давал осечки, или ты таки пришил себе яйца гиббона?
Изя! Это путь в никуда, у тебя неплохой фотограф, и он делает неплохие фотo, но ты не Клинт Иствуд и даже не Майкл Дуглас — ты старый из нашего с тобой Киева, я знала твоих маму и папу, я знаю твою сестру Риту, у вас наследственный диабет, инсульты и Альцгеймер по мужской линии, тебе скоро будет нужен врач, а не женщина с широкими взглядами на секс и свободная от предрассудков.
Давай, Изя, не дури, я была в твоей поликлинике. С твоим билирубином и сосудами ты должен жить в режиме. Какие сауны и шашлыки? С твоей катарактой тебе не только кабанов стрелять нельзя, тебя водить скоро нужно будет. Не играй с огнём, давай доживём вместе свою жизнь в достойных условиях.
Ты, конечно, можешь умереть, как Бернард Шоу, с синим лицом и спущенными штанами, ну, и что будут говорить люди? Твоим внукам будет приятно видеть эти некрасивые фотo на опознании?
Я завтра приеду к тебе на разговор, но ты знай — этот разговор последний и, пожалуйста, убери свою анкету с сайта «Завидные женихи», от неё плачет со смеха весь интернет.
©️ В. Зеленогорский
В старые добрые времена я учился в МИФИ и жил в общаге в одной комнате с довольно странным мужиком, которого почему-то звали Мишель. Среди прочих странностей у Мишеля была тяга к электронике, причем базирующаяся не на конкретных знаниях, а на каких-то внутренних ощущениях. Бывало, найдет на помойке старый трансформатор, притащит в общагу и начинает с ним ковыряться. При том никаких измерительных приборов у него не было. Он подключал трансформатор прямо к розетке и потом брался пальцами за провода вторичных катушек и по силе электроудара достаточно точно определял напряжения на них. Если руки не чувствовали напряжение, то он замыкал контакты и определял напряжение уже по яркости искры. Один раз его прилично шарахнуло током, и он уважительно произнес – «нет, это не 220, это 380». Не знаю, как его не убило. Была от этого его увлечения и реальная польза. В то веселое дискотечное время мы регулярно жгли слабенькие советские усилители, пытаясь выжать из них побольше звуковой мощности. Так вот Мишель нам их по доброте душевной ремонтировал. Один раз я попросил его меня этому научить.
Все просто – говорит Мишель – меняешь выходные транзисторы, это которые самые большие. Если все еще не работает – меняешь предвыходные, те чуть поменьше. Если что, то повторяешь процедуру для пред-предвыходных. Ну а если все еще не работает? Тогда – говорит Мишель – сложнее, ставишь все транзисторы на место и в течение получаса пялишься на внутренности усилителя. Затем отпаиваешь случайный провод и включаешь усилитель. Если все еще не работает – то припаивашь его на место, пялишься еше минут пятнадцать и отпаиваешь другой случайный провод. После этого, как правило, усилитель работает. Я ему тогда особо не поверил, но историю эту запомнил.
Через несколько лет после того я женился, и у нас появились двое маленьких ребятишек. Денег катастрофически не было, но я перевел какую-то огромную статью с английского, и мне заплатили за это премию – как раз хватило купить стиральную машину. По тем временам вполне приличную. ГДРовская, полуатомат, с отжимом. Единственное, что воду приходилось самому наливать. С этим регулярно случались проблемы. Жили мы на пятом этаже, напор воды был часто плохим. Поставит жена воду наливаться, отвлечется на детей – и вот нА тебе, вся ванная залита водой. Ссорились с соседами внизу. А один раз она залила машину водой так, что та сломалась. Видимо, вода попала в электронный регулятор. Мастер пришел, сказал – все, ребята, ГДРовские запчастей у нас уже год как нету. Времена были горбачевские, Германия объединялась. Хана!
Что делать? Денег нет, стиральная машина нужна. Руками на детей не настираешься. От безысходности разобрал я машину и начал пялиться на этот электронный регулятор. Не знаю, сколько времени прошло, но взял я паяльник и отпаял от этого регулятора один провод. Хуже уже не будет. Включил машину. Она как-то странно загудела. Выключил, припаял провод на место. Снова уселся перед ней. Смотрел, смотрел, взял и отпаял другой провод. Включил машину – заработала! Фантастика! Только колесо, которое переключает режимы, сместилось на четверть оборота. Ничего, можно привыкнуть. Слава Мишелю!
Так наша машина проработала без перерыва целых два года. Пока снова не сломалась. На этот раз без перелива воды – так, сама по себе. Я в магию вобщем-то не верю. Потому по-заправски разбираю машину и... нет не отпаиваю еще один провод, просто припаиваю старый провод назад. Машина снова заработала, а колесо регулирования вернулось к своему изначальному положению. Видимо, вода вызвала замыкание в регуляторе, которое я вот таким левым способом устранил. Ну а потом, когда регулятор полностью просох и замыкание самоустранилось, машина без того отпаянного провода работать уже не захотела. Припаял провод назад – и машина еще прекрасно проработала несколько лет.