Мой дедушка очень меня любил.

Даже не так - боготворил. Он был "неродным" - отчим моей мамы. Бабушка вышла за него через несколько лет после войны, когда по мужу отплакала. Не любила. Но с ребенком одной было тяжело. В доме сестры, к тому же. А тут - свой дом. Так бывает. А уж после войны часто было. Оставшимся без мужей женщинам надо было выживать, растить детей. Не мне судить.
Я с детства знала, что он - "неродной". Ведь не могли же мне не рассказать о родном, который пропал без вести над Сталинградом в 1942 году. Десантник был.
Но я всегда считала деда Василия родным. Ведь я была смыслом его существования. Конечно, ребенок на такую преданность и любовь откликнулся.
Меня принесли в их дом из роддома. Отец, подводник, был в автономке. Мама приехала рожать к бабке и деду. Она рассказывала, что, увидев меня, дед как будто переменился. Оттаял душой. Мама говорила, никогда не знала его таким. Он был злым и нервным. Заикался сильно - последствия контузии.
Я росла в доме дедушки и бабушки. Мама моталась за отцом по гарнизонам, но мне был противопоказан дальневосточный климат. И мое детство - это любовь деда Василия. Бабушка меня тоже очень любила. Но дед... Это он учил меня кататься на коньках и на велосипеде. Он водил в лес, по грибы. И приходил в ужас от того, что я простывала. И со мной он не заикался.
Он никогда не говорил о войне, хотя дошел до Берлина. Он всегда отмечал День Победы, и на праздник надевал ордена и медали.
Он дожил до 94 лет. И только после его смерти я узнала: его жена и маленькая дочь погибли, когда он был на фронте. Не знаю, как. И мама не знала. Он молчал. Мама только сказала, что у него всегда была с собой маленькая фотография дочери.
У него больше не было своих детей. А мою маму он по-настоящему полюбить не смог, этот покалеченный войной, нервный, сильный человек. Но он ее вырастил и поднял.
Обычная история обычного человека.
Я была его конечной остановкой. Единственной любовью, которую он смог осилить после войны. Воплощением того, что не сбылось. Памятью о маленькой дочке.
Спасибо ему, родному-"неродному". Спасибо двум родным дедам, которых я не знала. Оба погибли.
Спасибо миллионам таких, как они.
Низкий поклон и вечная память.
©️ Диана Удовиченко
Самым страшным документом в годы Великой Отечественной войны стала официальная бумага-извещение о гибели близкого человека, которую в народе называли "похоронкой". Получив такую похоронку, жены в одночасье становились вдовами, а дети сиротами. Именно такая ситуация изображена на картине художника Петра Семенова "Похоронка с фронта".
На картине мы видим убитую горем мать, получившую зловещую похоронку. В отчаянии она положила голову на скатерть и раскинула свои руки по столу. Натруженные, почерневшие от работы кисти рук выдают в ней простую крестьянку, которая работает в колхозе от зари до зари. После получения похоронки на её плечи полностью ляжет и забота о детях, которые потеряли отца.
Обращает на себя внимание реакция детей. Дочка сжала кулачки и видимо не может поверить до конца в то, что папы больше нет. Подросток, напротив, понимает что теперь он главный мужчина в доме и теперь вместо отца ему нести ответственность за семью.
Художник Петр Садофьевич Семенов родился в 1934 году. Он встретил войну глазами 7-летнего ребенка в родной деревне, из которой в 1941 году мужчин начали призывать на фронт. Прошло совсем немного времени и в деревню начали приходить горестные письма-похоронки. Страшная весть пришла и в семью Семеновых. Отец художника погиб смертью храбрых незадолго до Победы, в феврале 1945 года. Поэтому в картине "Похоронка с фронта" полностью отражены детские впечатления художника и его семьи, понесшей непереносимое горе утраты...
"Что вы все носитесь с этой Победой?": как Василий Лановой поставил на место дерзкого журналиста и почему об этом важно помнить.
Однажды западные журналисты решили побеседовать с артистом Василием Лановым.
В ходе интервью иностранные корреспонденты осудили русских людей за так называемое «победобесие». Советский артист поставил своим ответом на место наглых зарубежных репортеров.
Во-первых, Лановой сослался на количество сил противника задействованных против СССР, и то какие потери понесла Германия именно от наших действий, а не действий союзников.
Во-вторых, Василий Семёнович отметил, что наши воины не отдавали врагу кварталы и дома в Сталинграде месяцами, в то время как некоторые европейские государства захватывались гитлеровцами в течение нескольких дней.
Сейчас очень важно помнить о тех событиях, особенно в контексте происходящего в наши дни.
Красная Армия сражалась не только с немцами, но и с их непосредственными союзниками - итальянцами и японцами.
В составе гитлеровских войск против нас воевали испанцы, хорваты, выходцы из Чехословакии.
Перечислять можно почти все европейские национальности. Не воевали только сербы и греки.
Советским воинам приходилось отбивать Брестскую крепость у австрийцев.
А в сражении за Севастополь принимало участие большое количество итальянцев и румын.
В Албании создали отдельную дивизию СС «Скандербей», которая воевала против наших солдат на восточном фронте. В танковой армии Гудериана числилось много чехов.
На восточном фронте было очень много венгров – среди пленных по численности они были на третьей строчке, после немцев и японцев.
Сталинград пыталась захватить и нидерландская дивизия СС «Норд-Ланд». В французской дивизии СС «Шарлемань» было порядка шестидесяти тысяч французов, которые шли воевать за Гитлера на добровольной основе.
Мирных жителей на оккупированных землях терроризировали не только немцы и коллаборационисты, но были замечены даже бельгийцы и швейцарцы.
Швейцария нейтральная страна, но из неё были добровольцы (несколько тысяч), которые присягнули на верность Гитлеру.
Испанцы и датчане официально не принимали участие в войне, но помогали фашистам организовывать добровольческие подразделения СС.
В гитлеровских войсках воевало несколько миллионов солдат со всей Европы. Или точнее – почти со всего нынешнего блока НАТО.
Это ещё и эстонцы, литовцы и латыши. А про дивизию СС «Галитчина» и говорить не надо. Через неё, по разным оценкам, прошло около 500 тысяч украинцев.
С 1941 по 1945 года национальный состав военнопленных в Советском Союзе был таким:
немцев — 2 389 560 чел.,
японцев — 639 635,
венгров — 513 767,
румын — 187 370,
австрийцев — 156 682,
чехов и словаков — 129 977,
поляков — 60 260,
итальянцев — 48 957,
французов — 23 136,
голландцев — 14 729,
финнов — 2 377, бельгийцев — 2 010,
люксембуржцев — 1 652,
датчан — 457,
испанцев — 452,
норвежцев — 101,
шведов — 72.
Мы 9 мая празднуем Великую Победу, а «западные партнеры» считают 8 мая днем скорби.
Либеральная общественность в России вторит мнению потомков проигравших, призывая скорбить 9 мая, а не радоваться. Ведь радоваться не чему, как они считают.
Статистика выше уже всё сказала. Они правильно делают, что скорбят. Потому что за преступления своего народа должно быть стыдно.
А мы празднуем каждый год Великую Победу.
И затоптать этот праздник мы не дадим.
НЕЛЮБИМЫЙ МУЖ
#ПойдемСоМной
- Ты, Оля, уже не девочка, понимать должна. После войны мало мужчин домой вернулось, Серафим не один среди них калека... - говорила осторожно мать, не поднимая головы от вязанья.
- Какое мне дело до этого безногого? - грубо уточнила Оля.
- Цыц, языкатая! Не по глупости он стал таким, а ради родины жертву принёс. Ты мать слушай, нос не вороти, побольше тебя пожила и побольше знаю!
И она начала говорить ещё быстрее, не давая вставить слова строптивой дочери:
- Тебе уже двадцать второй год, хватит в девках сидеть, а Серафим, несмотря на то, что калека, мужик хороший.
Неуверенным взглядом мать посмотрела на Ольгу. Та ждала, ещё не до конца понимая.
- Слушок до меня дошёл. Кхм! Придёт он к нам свататься.
Ольга так резко вскочила, что мать вздрогнула всем телом и выронила клубок. Клубок закатился Ольге под ноги и его тут же атаковал котёнок.
- Нет! Не пойду я за него! Не люблю! Видеть не хочу!
Мать прикрыла глаза опустила пониже голову... Ольга грохнулась пред нею на колени, крякнула под ними половая доска. Принялась она целовать загрубелые руки матери.
- Пощади, мама, не то сейчас время, чтобы силой выдавать. Мама, мамочка, не губи меня, молодую...
Мать долго слушала мольбы и возлияния. Притихли на печке младшие дети. Хмуро глядела она на дочерино лицо: простое, без изысков, но милое - вроде бы и не за что глазу зацепиться, а смотреть приятно. А Ольга тарахтит, тарахтит о своём, о девичьем, невыплаканном. Волосы её, стриженые по плечи, походили на густую золотистую гриву. Мать погладила их:
- Всё, хватит. Женихов других у нас нет в селе. Ванька целым вернулся, но он бабник известный, Митька есть ещё, но дури в нём много, забьёт тебя, бедную. А Серафим мужчина хороший, рассудительный, он тебя не обидит.
- Да был бы он хорошим, стал бы губить мою жизнь? Что я буду с калекой делать, с нелюбимым? Как жить с ним?!
- Всё, дочка, ты иди, успокойся. Я своё слово сказала, - мягко оттолкнула её мать. - И клубок подай.
Через несколько дней Ольга выходила с яйцами из курятника и увидела через забор, что Серафим ковыляет к их избе. Где была, там и оставила она корзинку посреди вытоптанного двора, а сама забежала за сарай, взлетела по деревянной лестнице и спряталась на сеновале, по-местному на сушиле. Сквозь щель стала она наблюдать за Серафимом. С лица Серафим был красавцем: полные губы, выразительные глаза, ростом тоже удался, да от ноги у него одна культя ниже колена, которая не переставала гноиться, беспокоить его болями. Не о таком муже Ольга мечтала, не нужен он ей совершенно! На что они жить будут? В хозяйстве от Серафима никакого толка, сидит целыми днями на крыльце: ни работника из него, ни добытчика. Какой же дурой надо быть, чтобы взвалить подобный груз себе на шею! Нет и нет!
Мать вышла к Серафиму. Улыбается предательница. Говорили они тихо, спокойно, Ольга слов не разобрала. Мать позвала её. Ольга оставалась сидеть на сене тише мыши. Позаглядывала мать по сараям и углам, покосилась с подозрением на крышу сарая и крикнула опять нетерпеливо:
- Ольга! Оля!
Ни отзвука.
Серафим ушёл. Ольга выждала минут пять и только убедившись, что далеко он, спустилась. Предстала виноватая, но упёртая, перед матерью.
- Эх ты! Бессовестная! Мать во стыд вогнала. Не совестно? Где пряталась?
- На сушиле.
- Так и знала я. Так не красиво поступать с человеком, унижать его... И это я такую тебя вырастила!
Второй раз пришёл Серафим. Ольга опять с ним в прятки играла. Мать в слезы - не придёт он больше, гордость взыграет!
- Вот отдам тебя первому встречному, будешь знать! Ты бы хоть послушала какие речи Серафим говорит правильные прежде, чем носом крутить, мужчина-то какой спокойный, рассудительный! Вилами тебя спущу в следующий раз с этой шушелы! Выходи за него и точка! Никто другой больше не сватается, а в старых девах я тебе сидеть не позволю! Ты думаешь вечная я? Нет, не вечная! Мне тех двоих детей поднимать ещё, и ты тут, кобыла здоровая, на шее болтаешься. Думаешь, легко мне, вдове? Пожалей мать - уходи на свои хлеба!
- Не пойду! Не люблю я его! - ревела Ольга.
- Полюбишь в процессе, - непреклонно заявила мать. - Тебе какая любовь нужна? Как в книгах и кино? Так то сказки всё. Настоящая любовь другая. Поживёшь век с мужем - поймёшь.
И на третий раз пришёл Серафим. Костыли вперёд переставил - шаг сделал, ещё переставил - ещё шаг. Тяжело ему передвигаться, видела Ольга с высоты сеновала, как напрягается его лицо в попытках скрыть боль. Мать вышла встречать его, как дорогого гостя... Взглянула сурово на крышу сарая... и пошла к лестнице. Поднялась. Как и обещала, вилы на Ольгу наставила.
- Выходи, - сказала она не терпящим возражений голосом.
И Ольга вышла. Расписались они по-тихому и забрал её муж в свой дом.
Дом у Серафима был большим, но и людей проживало в нём много: мать, брат и три младшие сестры. Чужой дом - чужие порядки. Каждый день к Ольге претензии от свекрови:
- Не так готовишь, не так чистишь, моешь не так, метешь неправильно!
Должна была Ольга делать всё за двоих: за себя и за мужа, раз он без ноги и ничего не может. Вся работа и дом упали на неё, слова поперёк нельзя молвить - затыкают со всех сторон.
- Хватит, мама! - заступился за молодую жену Серафим, твёрдо повысив голос.
Сидел он, как обычно, на крыльце, думы думал. Повернулся корпусом в сторону входной двери и говорил так, чтобы все услышали:
- Я понимаю, что ты устала от всего, и здоровье у тебя плохое. Хочешь ты, чтобы Оля всё умела, как ты, заменой стала тебе. Только ты по-доброму проси, а не требуй, она тебе не прислужница или рабыня. Накинулись на человека... Пусть делает всё, как умеет и по силам, нечего мою жену загонять. А то и на работу она ходит, и здесь света белого не видит. Выходи ко мне, Оля, посидим с тобой на вечерней неге, птиц послушаем, так славно поют.
Не глядя на свекровь, Оля вышла и села рядом. Серафим взял её руку, Оля одёрнулась сперва, а потом подалась - привыкать-то надо.
- Слышишь как тоненько взяла? Это малиновка. А с другой стороны, из елей, дрозд подпевает.
- А с перерывами кто поёт в саду? и резко замолкает.
- Это зяблик.
- Как же ты различаешь?
- Отец научил. Остался он на Курской дуге.
Ольга робко посмотрела на его культю, обмотанную бинтами. Поверх бинтов проступили жёлтые пятнышки гноя.
- Она болит?
- Беспокоит. Плохо срастается. В госпиталь нужно ехать. Опять будут перешивать или ампутировать выше. Ты не подумай, Оля, что мне в радость здесь сидеть, ничего не делать, быть балластом в семье. Знаешь как совесть сердце рвёт? - он взглянул на неё с такой искренностью и болью, что Оле невольно захотелось обнять его, поддержать. - Дай Бог никогда тебе этого не понять.
Оля по-прежнему его не любила, не чувствовала и не хотела понять. Но она положила голову ему на плечо и вздохнула глубоко, и пряный воздух вечера, коснувшись её легких, неожиданно дал ей мгновение счастья. Что-то да будет ещё. Непременно хорошее. Не может всё быть только плохим.
После двух недель, проведённых в госпитале, Серафим вернулся домой. Ему ампутировали загноившуюся часть кости. Водитель грузовика, его товарищ, достал из кузова швейную машинку Зингер.
- Для чего это? - удивилась Ольга, - у нас кто-то умеет шить на машинке?
- Пока нет, - улыбнулся Серафим. - Но я буду учиться. Хоть какая-то будет от меня польза.
Серафим увлечённо стал обучаться швейному делу. Вначале он обшивал свою семью, но вскоре о его мастерстве узнала вся округа. Тропинка, что вела к их дому, никогда не зарастала травой - люди шли и шли, причём приходили не только за услугой портного, но и за благоразумным советом, потому как оказался Серафим не только мастером шитья, но и человеком умным, рассудительным, мудрым не по годам.
Проведя в общей сложности в госпиталях и реабилитационных учреждениях десять лет, Серафим переносил одну ампутацию за другой. Однажды, не отойдя от наркоза, он проснулся в морге. Ольга даже представить не могла, до чего же твёрд его жизненный стержень, если он, несмотря на боль и неудобства, продолжал все эти десять лет совершенствовать своё мастерство в швейном деле, благодаря которому кормил и обшивал свою семью. Он никогда не роптал, не жаловался, всегда доброжелательно улыбался, выслушивал горести других и давал советы, если его просили. С сирот и вдов Серафим никогда не брал деньги, их он особенно жалел.
- Повезло тебе, Ольга, с мужем, - говорили бабы, - приятнее, рассудительнее и сдержаннее, чем Серафим, нет на селе человека.
И Ольга не могла не согласиться. Прибегали к ним в дом босые одноклассники (ребята, которые учились вместе с их с Серафимом детьми), и матери приходили с ними несчастные, забитые, которых муж то по пьяни гоняет, то за просто так, а Ольгу муж пальцем никогда не тронул, дурного слова ни разу не молвил и так дело в доме поставил, что Ольгу никто и никогда попрекнуть не смел, была она мягкой, ласковой хозяйкой, напитанной добротой мужа, все её любили, даже свекровь. Все деньги, которые зарабатывал Серафим, хранились у Ольги, и что бы она не захотела купить, муж ни в чём не отказывал, но Ольге многого и не надо было, скромная она насчёт вещей от природы.
Ольга давно перестала размышлять над тем любит она мужа или нет. Никто из них по щелчку на шею к друг другу не бросился. Никто не требовал клятв или отдать всего себя без остатка. Никто не стал бы сочинять душераздирающей баллады об их чувствах, где и страсть, и ревность, и судьба, и расставание навек. Никто не снимет фильм и не напишет книгу про их роковую встречу и те звёзды с солнцем, небом и луной, которые он достал и бросил к её ногам, как не споют и про то, что они не смогли прожить друг без друга и дня, поэтому скончались вместе. Ничего этого не было в их жизни, но, тем не менее, все эти сотни раз проигранные сценарии в какой-то момент назовут настоящей любовью. А они не называли. Они просто любили, сами не зная об этом. Любили без баллад, фильмов и романов, без клятв, стихотворений и страстей.
В сорок лет Ольга осталась вдовой, но продолжала быть с Серафимом даже когда его уже не стало. Она разговаривала с ним до конца, рассказывала о прожитом дне и спрашивала мудрый совет. Скажет что-то ему мысленно, а потом кивает, словно слушает его золотые слова. Через несколько лет после смерти Серафима к Ольге пришёл свататься печник. Ольга написала об этом дочери на что получила гневное письмо.
Читая это послание у открытой печной заслонки, Ольга грустнела с каждой строкой. Четыре листа исписала дочь: "Предаёшь память отца!.. Это противоречит комсомолу!.."
Смешная дочь у Ольги... И комсомол сюда приплела, и партию. Ольга смяла письмо, бросила в печь и закрыла заслонку. Она подошла к накрытой простынью швейной машинке Зингер, откинула ткань и погладила полированную поверхность стола. Рядом, у стены, костыли. Сердце заныло, подумала: "Как же мне тебя не хватает, Симушка...". Ольга и не собиралась больше ни за кого выходить.
До шестидесяти пяти лет Ольга держала корову, потом она сломала ногу и корову пришлось продать. Она сидела в гипсе на крыльце и говорила внукам:
- Вот сижу сейчас, как дедушка ваш сидел...
Только сейчас она по-настоящему поняла насколько ему было тяжело - сидеть вот так без дела, чувствовать себя бесполезным, а вокруг - краски, недоступные ощущения... и жизнь.
Внуки хлопали глазёнками, они деда никогда не видели, но по рассказам бабушки, это был самый замечательный человек на свете. И внуки просят бабушку рассказать о нём ещё и ещё.
- Скажи, бабушка, а ты деда любила?
Ольга и не понимала толком этот вопрос.
- Как любила? Как в кино? Нет. Он после войны без ноги пришёл свататься, а я на сушилу спряталась. Второй раз пришёл, а на третий мать сказала: "Выходи". И делать нечего - я вышла".
Внукам было обидно за деда. Получается, такой хороший и жил без любви... А Ольга продолжает о нём думать и разговаривать с ним мысленно, и не возносится до чего-то высокого, обожествляющего...
Эх, любовь, любовь!..
Сколько на тебе заработали и заработают ещё, придумывая незамысловатые песни и фильмы про море, кофе, расставания и паруса! Громкое слово! Фотографии певцов и актёров раскупят сотни рук, но она, Ольга, пройдёт мимо, не объясняя, что разгоревшаяся от искры страсть - это ещё не любовь, но молодое вино, что по сути своей почти уксус... Дорогим это вино может стать только в процессе, настоявшись и отточившись, когда начинаешь принимать избранника таким, каким он есть, когда вы отшлифуетесь друг о друга, проживёте вместе и радости, и потери, и печаль... Вот тогда любовь становится настоящей. Она входит тихо и незаметно в сердце и остаётся не только в вас, но и в детях, и даже внуки могут прочувствовать её непреходящий вкус и сказать:
- А всё-таки, бабушка, ты любила дедушку. И всегда будешь любить.
Рассказ написан по истории любви бабушки и дедушки Карины Кадейкиной. Благодарю Карину за возможность написания! https://dzen.ru/idizamnoy Анна Петровна сидела в больничном сквере на лавочке и плакала. Сегодня ей исполнилось 70, но ни сын ни дочь не приехали, не поздравили.
Правда соседка по палате, Евгения Сергеевна, поздравили и даже подарила ей небольшой подарок. Да ещё санитарочка Маша яблоком в честь дня рождения угостила. Пансионат был приличный, но персонал в целом был равнодушным.
Конечно, все знали, что сюда стариков привозили доживать свой век дети, которым они становились в тягость. И Анну Петровну сюда привез сын, как он сказал отдохнуть и подлечиться, а на самом деле она просто мешала снохе.
Ведь квартира была её, это потом сын уговорил на него дарственную написать. Когда просил подписать бумаги, то обещал, что она как жила дома, так и будет жить. Но на деле оказалось по-другому, они сразу всей семьёй переехали к ней и началась война со снохой.
Та была вечно недовольна, не так приготовила, в ванной после себя грязь оставила и многое другое. Сын поначалу заступался, а потом перестал, сам покрикивать начал. Потом Анна Петровна заметила, что они стали о чем-то шушукаться, а как только в комнату заходила – замолкали.
И вот как-то утром сын завёл разговор о том, что ей надо отдохнуть, полечиться. Мать, глядя ему в глаза, горько спросила:
— В дом престарелых меня сдаешь, сынок?.
Он покраснел, засуетился и виновато ответил:
— Да что ты, мама, это просто санаторий. Полежишь месяц, потом обратно домой.
Привёз её, быстро подписал бумаги и торопливо уехал, пообещав скоро вернуться. #опусы Один раз только и появился: привёз два яблока, два апельсина, спросил как дела и не дослушав до конца, куда-то умчался.
Вот и живёт она здесь уже второй год.
Когда прошёл месяц и сын за ней так и не приехал, она позвонила на домашний телефон. Ответили чужие люди, оказалось, что сын квартиру продал и где его теперь искать неизвестно. Анна Петровна пару ночей поплакала, все равно же знала ,что домой её не заберут, что теперь слёзы лить. Ведь самое обидное, что это она в своё время, обидела дочь ради счастья сына.
Анна родилась в деревне.Там же и замуж вышла, за одноклассника своего Петра. Был большой дом ,хозяйство. Жили небогато, но и не голодали. А тут сосед из города приехал в гости к родителям и стал Петру рассказывать, как в городе хорошо живётся. И зарплата хорошая и жильё сразу дают.
Ну Петр и загорелся, давай да давай поедем. Ну и уговорил. Продали все и в город. Насчёт жилья сосед не обманул, квартиру дали сразу. Мебель купили и старенький запорожец. Вот на этом запорожце и попал Петр в аварию.
В больнице на вторые сутки муж скончался. После похорон Анна осталась одна, с двумя детьми на руках. Чтобы прокормить да одеть, приходилось в подъездах пол мыть по вечерам. Думала дети вырастут помогать будут. Но не получилось.
Сын попал в нехорошую историю, ей пришлось деньги занимать, чтобы не посадили, потом года два долги отдавала. Потом дочь Даша замуж вышла, ребёнка родила. До года все нормально было, а потом часто сын болеть стал. Ей пришлось с работы уйти, чтобы по больницам ходить. Врачи долго не могли поставить диагноз.
Это потом уже какую то болячку у него нашли, которую только в одном институте лечат. Но там такая очередь. Пока дочь по больницам ездила, от неё муж ушёл, хорошо хоть квартиру оставил. И вот она где-то в больнице познакомилась с вдовцом, у которого дочь с таким же диагнозом была.
Понравились они друг другу и стали вместе жить. А через лет пять он у неё заболел, нужны были деньги на операцию. У Анны деньги были, она хотела их сыну отдать на первый взнос за квартиру.
Ну а когда дочь попросила, ей стало жалко на чужого человека тратить, ведь родному сыну деньги нужней.Ну и отказала. Дочь на неё сильно обиделась, и на прощание сказала, что та ей больше не мать, и когда той трудно будет, чтобы к ней не обращалась.
И вот уже двадцать лет они не общаются.
Мужа Даша вылечила и они забрав своих детей уехали жить куда-то к морю. Конечно если бы можно было все назад повернуть, Анна бы по другому сделала. Но прошлого не воротишь.
Анна медленно встала со скамейки и потихоньку пошла в пансионат. Вдруг слышит:
— Мама!
Сердце заколотилось. Она медленно повернулась. Дочь. Даша. У неё ноги подкосились, чуть не упала ,но подбежавшая дочка подхватила её.
— Наконец-то я тебя нашла… Брат не хотел адрес давать. Но я ему судом пригрозила, что незаконно квартиру продал, так сразу притих...
С этими словами они зашли в здание и сели на кушетку в холле.
— Ты прости меня, мама, что так долго с тобой не общалась. Сначала обижалась, потом все откладывала, стыдно было. А неделю назад ты мне приснилась. Будто ты по лесу ходишь и плачешь.
Встала я, а на душе так тяжело стало. Я мужу все рассказала, а он мне езжай и помирись. Я приехала, а там чужие люди, ничего не знают.
Долго я адрес брата искала, нашла. И вот я здесь. Собирайся, со мной поедешь. У нас знаешь какой дом? Большой, на берегу моря. И муж мне наказал, если матери плохо, вези её к нам.
Анна благодарно прижалась к дочери и заплакала. Но это уже были слёзы радости.
Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе.
(Книга Исход 20:12)
Группа #ОпусыиРассказы
Автор неизвестен...
Корней и Мария Чуковские.
Знаменитый детский писатель Корней Чуковский рос без отца и в молодости всё время чувствовал себя одиноким, брошенным. Но благодаря своей жене, Марии Гóльдфельд, он смог создать собственную крепкую семью и сполна ощутить радость отцовства.
Быть незаконнорождённым в XIX веке означало незавидную судьбу – таких людей не принимали в высшем обществе. Детство Чуковского было нелёгким – отец, занимающий высокое положение в обществе, так и не женился на своей служанке, а у маленького Корнея даже не было отчества. Когда он подрос, то не смог получить образование – из-за происхождения его отчислили из гимназии, а сверстники постоянно смеялись над ним. Когда же молодой Корней, как ему казалось, окончательно разочаровался в справедливости этого мира, в его жизни появилась Мария.
Она работала бухгалтером в маленьком магазинчике, где Чуковский иногда покупал подарки родным и друзьям. Юноша и девушка сразу приглянулись друг другу: он – высокий и удалой, она – красивая и застенчивая. Корнею очень нравилась смущённая улыбка Марии, которая появлялась на её губах каждый раз, когда он пытался рассмешить девушку. А ещё оказалось, что ей совершенно неважно, есть ли вообще у него какое-то отчество…
Любовь между Корнеем и Марией вспыхнула внезапно и, как говорил потом писатель, долго «бушевала». Родители обоих выступили против брака, да и повенчаться по законам того времени Корней и Мария не могли: девушка принадлежала к иудейской вере, а юноша – к православной. Через несколько лет Мария приняла христианское крещение, но друзья и родственники перестали с ней общаться. Девушка огорчалась из-за вынужденной размолвки, но теперь она могла выйти замуж за Корнея…
Свадьбу сыграли в 1903 году. Через несколько месяцев Чуковского, работавшего в газете, отправили с женой корреспондентом в Англию. О такой поездке он мечтал очень долго, это была невероятная малообеспеченного Чуковского возможность посмотреть на заграницу. Но влюблённый Корней не видел вокруг ничего, кроме своей прекрасной жены, и любовался только ею.
Когда через год они вернулись в Россию, в стране уже началось революционное движение, которое со временем привело к трагическим событиям 1917 года. Чуковский с сочувствием воспринял это движение и даже посещал бунтующих матросов броненосца «Потёмкин». В результате писателя арестовали и посадили в тюрьму. Он вышел через девять дней, но взволнованной Марии с новорождённой дочерью на руках показалось, как будто это была целая вечность. Чтобы уберечь своего пылкого мужа от необдуманных поступков, она предложила переехать в деревню Куóккала (сейчас Репино) неподалеку от Петербурга. Корней понимал, что должен заботиться в первую очередь о семье, и согласился увезти жену и ребёнка подальше от революционных событий.
Годы жизни в Куоккале стали самыми счастливыми и плодотворными для Чуковского. Он оценил мудрость Марии, которая отныне стала для него лучшим советником. Она оберегала покой мужа, когда он писал статьи и рассказы, и заботилась о четверых детях, когда Корней был вынужден подолгу отсутствовать дома, чтобы заработать на их пропитание.
Большая семья была отрадой для Чуковского, и он страдал, когда не мог проводить достаточно времени со своими малышами. Он писал в воспоминаниях, что общение с детьми — своими или чужими — было его любимейшим отдыхом. Смерть двух детей – сначала медленное угасание от болезни 11-летней Марии, которой отец посвятил множество сказок, а потом гибель на Великой Отечественной войне младшего сына Бориса – подкосила Чуковского. С утратами ему помогала справляться жена. Зная, как умиротворяюще действует на него работа, Мария подавала ему всё новые и новые идеи для сказок и стихотворений, а ещё предложила поселиться вместе с родственниками, чтобы муж мог чаще встречаться с внуками. Это её идею об издании детской Библии Корней попытается осуществить в 1960-х годах. Мария мечтала, чтобы все дети могли свободно читать Книгу Книг, но так и не дожила до этого момента…
Когда в 1955 году Мария умерла, Чуковский, потерявший одновременно любимую жену, доброго друга и верного помощника – «его милую, его вечную», как он её называл, - был близок к отчаянию. С переживаниями он справился благодаря детям – Чуковский приходил к внукам и правнукам и проводил с ними всё свободное время. Знакомые удивлялись его необычной для пожилого человека резвости, но Чуковский отвечал им строчками собственного стихотворения:
Да к чему бы и жить нам
На этой планете,
В круговороте кровавых столетий,
Когда б не они, не вот эти
Глазастые, звонкие дети.
#история
Калёные яйца
Про великого русского поэта ходит много небылиц и сплетен. Мол, игрок он был заядлый, женщинами не брезговал и все в этом духе. На самом же деле это был обычный человек со своими слабостями, которые есть у каждого из нас.
В плане еды, например, Пушкин был вовсе не привередлив. Заморским изыскам предпочитал простую русскую кухню, хотя финансовая возможность питаться роскошно у него была. Особенно любил поэт загадочные каленые яйца, рецепт которых сегодня уже практически утерян.
Вот вы видели, чтобы хоть в одном кафе или ресторане подавали сейчас каленые яйца? Мне удалось попробовать любимое блюдо поэта только в селе Большое Болдино, где Пушкин провел плодотворную осень 1830 года, а потом приезжал еще два раза.
Каленые яйца часто оказывались не только на столе семейства Ганнибалов, но и у простого люда. В девятнадцатом веке каленые яйца служили эдаким подобием современного фастфуда — гамбургеров и шаурмы.
Все дело в том, что они очень долго не портились даже без холода, а значит особых условий хранения для них было не нужно: достал каленое яичко из-за пазухи и можно сразу перекусить. Не брезговали калеными яйцами и простолюдины, и дворяне вроде Пушкина. Всем они были хороши, только готовить их довольно долго и муторно.
Куриные яйца немного смачивали в воде, а потом складывали в горшок и отправляли на 2-3 часа в горячую печь. Все это время яйцо "калилось", то есть запекалось исключительно под воздействием температуры, без варки в воде. Желток каленого яйца на вкус примерно такой же, как и у вареного, а вот вкус и текстура белка при калении меняются кардинально.
Белок становится как будто резиновым, очень плотным и с характерным ореховым ароматом. Надо сказать, что запах и вкус, конечно, на любителя, но мне понравилось. Вряд ли я теперь буду каждое утро вместо яичницы закаливать себе пару яиц хотя бы потому, что времени на это уходит аж два с лишним часа, но в целом блюдо весьма вкусное. Александра Сергеевича в этом плане можно понять...
Хотели бы попробовать "пушкинские" каленые яйца? Только вот кроме Большого Болдино не видел, чтобы их еще где-то подавали;(
Источник: Яндекс Дзен, канал: Путешествия по планете
/ На земле Баяна /
#рассказы