♥️⚜️♥️⚜️♥️⚜️♥️ ...

В кустах у поляны он замер и долго стоял, не шевелясь, глазами обшаривая сруб, возле которого уже не было убитого им немца, покосившийся скит, темные кусты по углам.
Ничего не было там особенного, ничего не замечалось, но старшина продолжал терпеливо ждать. И когда от угла избы чуть проплыло смутное пятно, он не удивился. Он уже знал, что именно там стоит часовой.
Он шел к нему долго, бесконечно долго. Медленно, как во сне, поднимал ногу, невесомо опускал ее на землю и не переступал – переливал тяжесть по капле, чтоб не хрустнула ни одна веточка.
В этом странном птичьем танце он обошел поляну и оказался за спиной неподвижного часового. И еще медленнее, еще плавнее двинулся к этой широкой темной спине. Не пошел – поплыл. И в шаге остановился.
Он долго сдерживал дыхание и теперь ждал, когда успокоится сердце.
Он давно уже сунул в кобуру наган, держал в правой руке нож и сейчас, чувствуя тяжелый запах чужого тела, медленно, по миллиметру заносил финку для одного-единственного, решающего удара.
И еще копил силы. Их было мало. Очень мало, а левая рука уже ничем не могла помочь. Он все вложил в этот удар, все, до последней капли.
Немец почти не вскрикнул, только странно, тягуче вздохнул и сунулся
на колени. Старшина рванул скособоченную дверь, прыжком влетел
в избу.
– Хенде хох!..
А они спали. Отсыпались перед последним броском к железке. Только один не спал: в угол метнулся, к оружию, но Васков уловил этот его скок и почти в упор всадил в немца пулю.
Грохот ударил в низкий потолок, фрица швырнуло в стену, а старшина забыл вдруг все немецкие слова и только хрипло кричал:
– Лягайт!.. Лягайт!.. Лягайт!.. И ругался чёрными словами. Самыми черными, какие знал.
Нет, не крика они испугались, не гранаты, которой размахивал старшина. Просто подумать не могли, в мыслях представить даже, что один он, на много верст один-одинешенек. Не вмещалось это понятие в фашистские их мозги, и потому на пол легли: мордами вниз, как велел.
Все четверо легли: пятый, прыткий самый, уж на том свете числился.
И повязали друг друга ремнями, аккуратно повязали, а последнего Федот Евграфыч лично связал. И заплакал.
Слезы текли по грязному, небритому лицу, он трясся в ознобе, и смеялся сквозь эти слезы, и кричал: – Что, взяли?.. Взяли, да?..
Пять девчат, пять девочек было всего, всего пятеро! А не прошли вы, никуда не прошли и сдохнете здесь, все сдохнете!.. Лично каждого убью, лично, даже если начальство помилует! А там пусть судят меня!
Пусть судят!..
А рука ныла, так ныла, что горело все в нем и мысли путались.
И потому он особо боялся сознание потерять и цеплялся за него,
из последних силенок цеплялся…
…Тот, последний путь он уже никогда не мог вспомнить. Колыхались впереди немецкие спины, болтались из стороны в сторону, потому что шатало Васкова, будто в доску пьяного. И ничего он не видел, кроме этих четырех спин, и об одном только думал: успеть спуск автомата нажать, прежде чем сознание потеряет. А оно на последней паутинке висело, и боль такая во всем теле горела, что рычал он от боли той. Рычал и плакал: обессилел, видно, вконец…
Но лишь тогда он сознанию своему оборваться разрешил, когда окликнули их и когда понял он, что навстречу идут свои. Русские…
⚜️♥️⚜️♥️⚜️♥️⚜️
Борис Васильев, "А зори здесь тихие"
Бабочка
Я очень не люблю бабочек, причем с самого раннего детства. Друзья постоянно из-за этого надо мной прикалываются, пытаются объяснить – безобидное, безмозглое насекомое, мол, иногда даже красивое. Не комар и не пчела – не укусит. Да я и не боюсь, что укусит. Просто как подумаю, что эта тварь может коснуться меня своими противными мягонькими, трепещущими крылышками – так мороз по коже от омерзения. Такая вот необъяснимая фобия. И вообще, то, что происходило у меня в жизни, мое отвращение к бабочкам только усиливало. Например, в раннем детстве я наблюдала кошмарную сцену, как любимая всеми нами соседская кошка задохнулась – клацнула зубами, заглотила бабочку – и начала кататься по комнате, хрипеть. Насекомое перекрыло ей дыхательное горло. Я понимаю, кошка сама виновата, и бабочка тут тоже жертвой была. Но все же.
А то, что произошло, когда я училась в девятом классе, вообще мою фобию усилило.
Все началось трагично – у моей одноклассницы погибла мама. Она заведовала столовой в аэропорту. Большая такая тетя, практически квадратная, с золотыми зубами. Зинаида Ивановна ходила в ярчайших нарядах, на детей зычным голосом покрикивала. Ее дочь Роза училась со мной в одном классе. Мы не дружили и не ругались – разные были интересы, разные компании – вообще все разное. Кстати, даже наши семьи жили в параллельных вселенных. Как-то раз ее мать ввела меня в ступор – зашла зачем-то к нам домой, встала посреди гостиной и громко так начала вопрошать: «А зачем вам столько книг? Вы чего – их все читать будете? Глаза портить будете? Че – и так уже в начальстве сидите, уже можно не читать!». «Вот дурища!» - делилась я потом впечатлениями с моей мудрой прабабушкой. А она мне отвечала: «А ты тоже для кого-то, может, не ума палата. Все люди разные. И все для чего-то в этом мире нужны».
А потом Зинаиды Ивановны в этом мире не стало. Выходила вечером из своей столовой – а тут мотоциклист на полной скорости. Женщина шарахнулась, упала, ударилась виском об асфальт. Когда приехала «скорая», работы для врачей уже не было.
Класс был в шоке. До этого Бог миловал – близкие родственники ни у кого не умирали. После уроков многие остались в классе (как сейчас помню, это был кабинет биологии. Со скелетом. Мы сидели на столах и на подоконниках и опасливо косились на костяк. Все к нему давно привыкли, но сегодня он выглядел как-то зловеще). Мы решали, как помочь Розке. За два года до событий ее отец ушел к другой женщине. А сейчас она еще и матери лишилась. Правда, кто-то в школе говорил, что приехала тетка-не тетка, родственница какая-то. Но это были только слухи. А может, Розка вообще одна сейчас дома. Вариант был один – идти к ней. И тут выяснилось, что у Розы фактически нет друзей. Потому что девочки, с которыми она обычно тусовалась, как-то тихо исчезли из класса. И осталось всего человек восемь. Тех, кто с Розой в лучшем случае не дружил, а в худшем – просто был в контрах. Ну, мы переглянулись и поплелись к Розе домой. То, что произошло, исключало всякие дружим-не дружим. Надо было помогать.
Розку застали во дворе. Она сидела на лавочке перед подъездом и лузгала семечки.
- Привет, - мы встали рядом. Никто не знал, что говорить. Мальчишки прятали глаза. Одна из девочек всхлипнула. Тут заговорила Роза – противным таким, визгливым голосом.
- Ну и чего приперлись? Че надо? - она смачно сплюнула шелуху нам под ноги. - Я тут тетку свою только что выгнала. Тоже явилась – не запылилась. Смотрю, в сервант лезет, вазу хрустальную берет. Матери-то нет. Отвернешься – весь дом растащат!
Розка никогда не отличалась вежливостью. Но эта эскапада даже для нее была очень большим перебором. Мы понимали, это – истерика. Девчонка от горя не в себе. Но что делать – не знали.
-Ты, Роза, это... - наконец заговорил один из наших мальчиков, - мы все сделаем, что надо. Давай, мы поможем. Мы же не за вазой. Скажи, что делать, мы все сделаем.
- Валить отсюда, валить на, вот что делать!
Я краем глаза заметила, что девочки тихо, шаг за шагом отступили он нашей группы и скрылись за палисадником. Парочка пацанов последовала за ними. В общем, осталось нас трое: я и двое мальчишек. Уйти мы просто не могли. Розку нельзя было оставлять одну. Она, нарочито чавкая, грызла семечки, смачно плевалась и хихикала. При этом смотрела на нас странно блестевшими расширенными глазами – глазами собаки, попавшей под машину. Это был такой немой крик о помощи, такой силы СОС! Мы остались на месте, неловко переминаясь с ноги на ногу. Роза поднялась со скамейки и заговорила уже нормальным тоном:
- Ребят, вы идите, мне не надо ничего.
А потом развернулась ко мне:
- А ты можешь остаться? Посидишь со мной? Всю ночь посидишь?
- Конечно! - я обрадовалась, что закончилась эта тяжелая пауза. Ребята вопросительно уставились на меня. Я махнула рукой – идите, все нормально.
- Роз, только зайдем ко мне, ладно? Мне же надо отпроситься.
- Пошли, - ответила Роза.
Как же я надеялась, что мои родители и бабушки уговорят Розу остаться у нас! Идти к ней домой я боялась просто жутко. Заходим – а там посредине комнаты гроб. Громадный и черный. Напрасно я надеялась. Розу уговаривали и мама, и прабабушка (папа и бабушка были еще на работе), ее упрашивали, что-то там обещали. Роза была непреклонна:
- Я пойду домой. Если она (Розка презрительно указывала на меня подбородком) не хочет, пусть остается. Я пойду одна.
- Я с Розой! - орала я. - Пойду и все!
Мои сдались. Нагрузили нас всякой едой. Взяли обещание, что мы будем звонить, хоть и жила Роза рядом, через два дома от нас. А я все представляла, как мы зайдем в комнату с гробом. Пыталась взять себя в руки и унять противную дрожь. Роза как будто прочитала мои мысли.
- Мама еще в морге. Ее только завтра в столовую привезут, там панихида будет. Домой завозить не будут.
Уф! Я надеялась, что на моем лице не отразилось невероятное облегчение. Впрочем, успокоилась я ненадолго. Мы пришли к Розе и я поняла, что не знаю, о чем буду говорить, что делать. А ночь впереди была длинная.
Зашли на кухню.
- Есть будешь?
- Не-а, - перешли в комнату.
- Надо зажечь свечи - так положено, - Роза вытащила откуда-то позолоченный канделябр со слегка оплывшими свечами, зажгла их.
Я, устроившись в кресле, разглядывала комнату. Помнится, один из ребят, побывав у Розы в гостях, потом говорил:"Я там чуть не задохнулся!". Сейчас я его понимала. Маленькое помещение было заставлено и завешено так, что не оставалось ни миллиметра свободной стены. Тяжелые бархатные шторы темно-вишневого цвета были наглухо задернуты. Черная стенка занимала почти треть помещения. И везде: на стенах, на полу, даже на диване и креслах - ковры. На столе скатерть тоже какая-то бархатная. Все коричнево-вишневое, ворсистое, округлое. Я поняла, что мне это напоминало: рисунок внутренней части желудка из какого-то анатомического атласа. Такие же мягкие изгибы, ворсинки. Я представила, как стенки этого желудка сжимаются, чтобы перетереть меня в порошок. Стало трудно дышать.
Все это время Роза шаталась по комнате, бессмысленно переставляя вещи. Наконец, залезла за кресло и извлекла пачку сигарет.
- Давай курить. Пусть она теперь побесится!
Розка кивнула в сторону фотографии матери. Большой снимок на шкафчике был перетянут черной лентой. Надо было что-то говорить.
- Да ладно, Розка. Она тебя любила, очень-очень.
- Хы, любила, много ты знаешь!
Несколько лет назад наш сосед погиб в авиакатастрофе. Моя семья с ним очень дружила, часто бывали друг у друга в гостях. И я однажды, заигравшись, разбила у соседа фарфоровый кубок - награду за какое-то соревнование. Никто этого не видел, и я осторожненько сложила осколки на полку и замаскировала прочими наградами. А потом начала испытывать муки совести. Когда сосед разбился, я рассказала все прабабушке. И спросила:
- Слушай, а он теперь, наверное, знает, кто кубок грохнул? И злится на меня?
- Ну что ты! - ответила прабабушка. - Когда человек уходит "туда", не остается ни обид, ни злобы, а только любовь и сочувствие.
Вот эту прабабушкину фразу я и выдала Розке. Но добилась вовсе не того эффекта, что ожидала.
- Любила, да? - Роза опять начала говорить высоким, визгливым голосом. - Папка говорил, она никого не любила. Она только тряпки свои любила. Она все для меня жалела. Себе четыре платья сшила, мне - одно. Она отрезы купила. Для меня думаешь? Не-а!
Розка металась по комнате. Пинала мебель. Со всей силы саданула по шкафу. Дверца, скрипнув, открылась. И оттуда, из темных недр, плавно вылетела ночная черная бабочка, громадная, величиной в мою ладонь. Она перепорхнула комнату, пламя свечей заметалось, по стенам закружились тени. Я вжалась в кресло и старалась не смотреть на портрет Зинаиды Ивановны. В таком прыгающем свете казалось, что она гримасничает.
Роза не останавливалась.
- Из-за нее папка сбежал! Я у нее стащила деньги на джинсы, и она меня избила!
Бабочка бессмысленно носилась по комнате, иногда она начинала порхать прямо над головой Розы. Та ее как будто не замечала. Она кинулась к открытому шкафу, начала вытаскивать какие-то шмотки, кидать во все стороны:
- Вот так, пусть теперь у меня отнимет! Пусть отнимет!
Бабочка зависла над Розой. Казалось, еще минута и она закроет своими крыльями ее голову.
- Прекрати-и-и! - я орала, обращаясь неизвестно к кому, то ли к Розе, то ли к бабочке.
А Роза замолчала. Она остановилась и несколько секунд смотрела на шкаф. Потом резко повернулась ко мне.
- Она ведь и тебя ненавидела, - теперь Роза не орала. Она говорила шелестящим шепотом. Огоньки свечей плясали в ее расширенных зрачках. - Она про тебя говорила: "Фу-ты-ну-ты, отличница хренова". И всю твою семью ненавидела.
И тут прямо откуда-то снизу выпорхнула бабочка. Мерзкая тварь пронеслась в сантиметре от моего лица и канула во тьму.
- А больше всего она ненавидела твою прабабку! "Аристократка недорезанная, чего она из себя ставит!" - Роза сделала шаг ко мне. Я не могла сдвинуться с места и даже отвести взгляда от ее остановившихся страшных глаз. Из-за спины Розы медленно вылетела бабочка.
- Она про вас говорила, что если бы был жив Сталин, вас бы всех расстреляли.
Бабочка кинулась на меня - тварь летела прямо мне в лицо. Я судорожно дернулась в сторону. Но крыло меня все-таки задело. Щеку как будто обожгло.
- Я тоже вас ненавидела! Я тоже вас ненавижу! - Роза подошла ближе. Проклятая тварь, повисев над ее головой, снова ринулась на меня. Я закрыла лицо руками и содрогнулась, когда мягкие и как будто горячие крылья коснулись локтя. Я обреченно опустила руки. Роза с отвратительной улыбкой сделала еще шаг вперед, над ее плечом показалась бабочка, и...
"Дзи-и-и-и-нь!". Господи, что это? Телефон! Как утренний крик петуха в логове вурдалаков.
Розка растерянно начала крутить головой. Вид был такой, как будто она только проснулась и пытается сообразить, где сейчас и с кем. Бабочки видно не было. Телефон звонил. Роза схватила трубку.
- Алло? - совершенно будничным голосом ответила она. - Александра Сигизмундовна? Нет, не спим. Тебя, - она протянула мне трубку. Хорошо, что я смогла дотянутся до нее из кресла. Встать сейчас бы не получилось.
Моя милая, старенькая прабабушка! Ей было уже почти девяносто, но она чувствовала меня, как никто! Она поняла, что мне плохо! Она пришла на помощь.
- Слушай, - сказала мне прабабушка, - к вам идет папа, через минуту будет. И просидит до утра. Если хочешь, я тоже приду. Меня мама доведет.
- Не надо, - ответила я дрожащим голосом, - все уже нормально.
Краем глаза я вроде бы видела шевеление крыльев в глубине комнаты. Но время твари прошло. В дверь уже звонил мой папа.
- Включи свет, - сурово сказала я Розе, - и дверь открой. Это мой отец.
Роза подчинилась безоговорочно. Вспыхнула люстра, от плафона шарахнулись мотыльки - мелкие и нестрашные. Уродливой бабочки видно не было.
В коридоре оправдывался мой папа:
- Роза, ты извини, может, я вас разбудил. Но вот вызвали на работу и я решил по дороге к вам заглянуть. Сырников принес свеженьких и компоту.
Тут он увидел меня.
- Что случилось, что с лицом? Что такое?
- А что с лицом?- я уже фактически успокоилась и думала, что папа следов испуга не заметит.
Папа схватил меня за руку и потащил в ванную. А посмотрела в зеркало. На скуле алела узкая ссадина. Или ожог. Локоть тоже болел. И на нем была такая же ранка.
- Это что?! - у папы вытянулось лицо.
- Да фигня, еще днем ободралась, - вяло ответила я.
- Вот что, либо ты сейчас же идешь со мной домой, - громко, чтобы слышала Розка, заявил папа, - либо я сижу тут с вами до утра. На кухне.
Папе тоже как-то комната не понравилась.
И мы просидели на кухне до утра. Розка была уже совершенно нормальная, даже поддерживала беседу. Но я старалась на нее не смотреть. Не могла просто. Больше я ее не видела. "Ты не пойдешь на похороны!" - строго сказала мне прабабушка. Я и не возражала. А через два дня Розку увезла к себе домой, в Сибирь, тетка, похоже, та самая, что пыталась стырить вазу
Вернее, странную палку, которую нам продали с уверениями, что это будет дерево, на котором будет черешня не хуже узбекской.
Продавец так и сказал: Как арбуз, с ладонь ягоды будут, потом посмотрел на ладонь свою и задумчиво произнёс Ну или чуть меньше.
Глаза, в этот момент, у продавца были честные и вот, я теперь дважды в день поливаю палку, в ожидании черешни размером с арбуз.
Ну так, не о том речь.
По улице шлындает девочка, живущая через пару домов и, видимо, ждущая родителей, чтобы пойти на озеро.
Девочка - белокурый и тощенький ангел лет шести семи. В розовом сарафанчике, чуть прикрывающим купальник.
У девочки маленькая сумочка и тоненький голосок.
- А мама сказала, что у вас есть кролики, а они вам зачем?
- Ну, мы их любим.
-Я тоже люблю кроликов. В сметане люблю и с морковкой и без морковки люблю, но лучше с морковкой. А это у вас кричит петушок?
- У нас
- Ой, а я очень люблю гребешок петушиный в бульоне. Бабуля всегда так и говорит: Не ешьте гребешок, Полине оставьте.
Девочка мечтательно закатывает глаза, видимо представляя гребешок в бульоне и кролика, желательно с морковкой, и мечтательными глазами утыкается в моего, выбежавшего из ворот дома, мопса Гаррика.
- Ой, а это ваша собачка?
- Моя.
- А вот собачку я никогда не пробовала? А вы пробовали?
Тут я подхватила Гаррика и свалила во двор, закрыв плотно за собой дверь на замок.
Чей-то я очкую прям жить рядом с такой девочкой.
Сначала собачку попробует, а потом может ей и соседская жирненькая тётенька - я, какие-то мысли гастрономические навеет.
Не знаю уж, с морковкой меня, если что, или без.
Короче, если я не вышла на связь, то меня сожрала девочка.
Мама девочки, ну вдруг, вы меня читаете, кормите ее побольше овощами и кашками и запирайтесь от неё на ночь на ключ.
Отходя от двери, с охреневшим мопсом на руках, я услышала:
- Полиночка, пошли быстрее
- Бегу, мамочка, тут у тети такая собачка жирненькая.
Точно сожрет нас девочка и не поперхнётся.
Хорошо у нас с Гарриком хоть гребешка нет...))
Автор: #КсенияПолежаева
ИГОША
Иван, товарищ мой, заядлый рыбак. Я же, не особый любитель рыбалки, так разве, если часок другой на поплавочную удочку половить. Однажды Иван, зная, что у меня сейчас не самая светлая полоса в жизни, предложил поехать с ним на реку Ахтубу.
—Развеешься, дружище! —похлопывая меня по плечу, говорил Иван. — Ты знаешь, какая в Ахтубе рыба водится? Ух, иной раз такие гиганты попадаются! Сомы, щуки и жерехи. Вполне возможно, что нам повезёт. А не захочешь рыбачить, так просто отдохнешь. Ох, там такие места красивые, вольные. Поехали, возьми паузу и приведи свои мысли в порядок.
Что долго рассказывать, собрался я и поехал.
Путь был неблизкий, проехали около тысячи километров. Прибыли на место ближе к вечеру, а поскольку все остальные товарищи Ивана пребывали только на следующий день, он предложил переночевать в небольшом посёлке:
— В деревеньке можно комнатёнку до утра снять. Отдохнём с дороги, может и баньку посетим, а утром поедем к реке.
Так и сделали. Поспрашивали у местных жителей, кто рыбаков принимает, да и нашли дом. Приняла нас старенькая бабушка, назвалась Евдокией. Маленькая, щупленькая и угрюмая старушка. Баньку истопили, попарились, отужинали и спать легли.
Проснулся я глубокой ночью. Сквозь сон, казалось мне, будто ребёнок плачет. Лежу, прислушиваюсь, тишина. Решил, что во сне примерещилось. Немного поворочался, но уснуть уже не смог. Оделся, взял сигареты и вышел во двор покурить. Курил и стоял некоторое время в раздумьях, пока снова не услышал тихий детский плач. Обошёл избу старушки кругом. Никого. Ночь то тёмная и месяц едва освещает. Хотел было товарища пойти разбудить, да только вижу, будто у колодца дитё стоит. Я ускоряю шаг и кричу:
— Ты откуда здесь? Потерялся?
В темноте разглядеть дитё не могу, вижу лишь маленький силуэт, который начинается пятиться от меня к колодцу.
— Погоди, погоди, ты меня не бойся, я не обижу! —пытаюсь я успокоить ребёнка.
И только успел сказать, как он бросился в колодец. В это же мгновение я подскочил к колодцу, свесился вниз, пытаясь разглядеть ребёнка, как вдруг, кто-то одним толчком опрокинул меня в колодец. Оказавшись внизу и не найдя ребёнка, я стал кричать и звать на помощь.
Признаюсь, так страшно мне ещё никогда не было. Когда я понял, что меня никто не услышит, пытался вылезти. Колодец был хоть и не глубокий, но его стены были гладким и скользкими, не одного отступа.
Я стоял по пояс в ледяной воде. Мои ноги увязали в иле, зубы стучали. Поняв, что я не смогу выбраться, снова начал кричать.
Неожиданно, за своей спиной, я услышал шуршание. Обернулся, никого нет. Шуршание повторялось то с одной стороны, то с другой. Я прижался к одной из стен и начал всматриваться в темноту. Напротив меня, словно прилепившись к стенке колодца, было что-то или кто-то. Оно шевелилось, кряхтело и будто сопело. Я вспомнил про зажигалку в грудном кармане. Трясущимися руками, хоть и не с первой попытки, я смог её зажечь. Протянув руку с маленьким огоньком в сторону странного существа, я пришёл в ужас. Существо на стене колодца, выглядело как ребёнок, хотя и ребёнком его было сложно назвать. Сморщенное уродливое лицо, искривленный рот с острыми зубками и огромные чёрные глаза. Как только я поднёс огонь к нему, оно оскалило свой маленький рот, оголив острые зубы и зашипело. И быстрыми движениями, будто слизняк, поползло вверх по стене колодца. Я успел заметить, что у существа не было ручек и ножек. Добравшись к краю колодца, оно обернулось на меня и разразилось смехом. Это был смех ребёнка, но такой, от которого стынет кровь. Оно спрыгнуло с колодца и больше не вернулось.
До самого утра я простоял на дне колодца, пока меня не нашёл Иван. После того, как меня достали и отогрели, я стал рассказывать, что со мной приключилось.
Перебила мой рассказ старушка, воскликнув:
— Так это же Игоша! Ах, проказник! Всё неймётся ему, то не видать и не слыхать, то шкодничает. И ведь не поделаешь с ним ничего.
Мы с товарищем в недоумении смотрели на старушку Евдокию. Поняв, что нам нужны ответы, она продолжила.
— Это все бабка моя... По молодости нагрешила сильно. Обрюхатил её приезжий, да уже на сносях была, когда он собрал вещички, да и уехал, бросив её. Она, боясь людского осуждения, решила избавиться от ребёночка. И уж то ли он мёртвым родился, то ли своими руками его удушила. Только был живот, а ребёнка никто не увидел. Говорили, что прикопала она его прям в огороде, где именно, никто не знает. Уж сколько лет прошло, а он всё мается здесь. Некрещенный ведь, нежеланный, душа не упокоилась. Тяжело вздохнула Евдокия и замолчала. И мы больше ничего говорить не стали.
Прежде чем уехать, набрал я горсть конфет и положил на колодец. Постоял рядом, думая, как мать так могла поступить со своим дитём?Тошно на душе было, хотелось поскорее убраться отсюда.
ВРАЗИ" ПОЧТИ МИСТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ИЗ ЖИЗНИ
Эту историю поведала мне моя заказчица, пожилая дама примерно 70 лет, может чуть больше. Она пришла заказывать памятник для своего мужа. Пока выбирали какой будем делать, пока делали эскиз, пока ждали когда ее сын привезет фотографию для портрета успели поговорить и о жизни, и о смерти. И история этой женщины еще раз доказывает, что в нашей жизни случайности не случайны. Не могу не поделиться её удивительной историей, единственное изменю имена, у её сына имя очень приметное.
А рассказала мне заказчица свою историю так: "Бывает так, что люди жалеют о чем-то в своей жизни, вот и меня чаша сия не миновала. Есть такое, о чем я сожалею и не перестану сожалеть, да только изменить ничего не могу. Я родилась и выросла в Поволжье, в небольшом городке. Поехала учиться после школы в Горький (сейчас это Нижний Новгород), поступила в институт, дали общежитие. Там же во время учебы познакомилась с парнем, начали встречаться, но я поняла, что не мой это человек, ну не по сердцу он мне. Честно сказала ему и он все понял. Расстались как друзья. А потом как-то были с подружкой на танцах и подходит ко мне парень, светлые волосы, голубоглазый, веснушки, ну чисто солнышко и улыбка до ушей и на танец меня приглашает. Я с ним иду танцевать, а он оказывается и танцевать-то толком не умеет, так... топчется на месте. Я засмеялась от его этих перетоптываний на месте и говорю: "А вы что же... не танцуете?" А он и отвечает : "Так я не умею танцевать" Ну тут я еще пуще рассмеялась и говорю: "А что ж приглашаете даму раз не умеете?" А он и говорит: "Вы мне понравились, вот и пригласил. А то, что танцевать не умею так то даже лучше. вы сможете меня научить. Меня Дмитрий звать, а вас?" Я только удивилась такому наглому напору, но обаятельная улыбка Дмитрия окончательно растопила все льдинки в моем сердце и я представилась: "Вера! Будем знакомы!" Потом Дмитрий провожал меня до "дома". Рассказал о себе, я о себе. Он, оказывается, из села недалеко от Горького, учится здесь, как и я, вот только живет не в общежитии , а на квартире у своей родной тетки. Он расположил меня к себе настолько, что мы начали встречаться и всерьёз начали готовиться к свадьбе. Ну тут да, я грешна. До свадьбы не дотерпели. Сорвали ягодку, скоро поняла, что забеременела. Дмитрий
поехал к себе , рассказал все матери. Та даже рада была, пригласила к себе меня, поговорили, рассудили, что я возьму академ, пока поживу у них в селе, поженимся с Димой, с ребенком она и родственники мне помогут : "Нешто пропадешь? Да при муже, да с хозяйством?" -так она говорила. "А потом решите где жить и как, хотите в городе живите, прорывайтесь, хотите у них в совхозе. Еще и дом молодым помогут поднять". Я слушала её и почему-то очень хотела плакать тогда. Еле сдержалась чтобы не зарыдать у нее на плече. Приехали домой ко мне на каникулах знакомится с родителями, Дима просил моей руки у отца и матери. Лицо матери моей аж перекосило от этой новости. Не такого зятя она себе видела. Деревенский, простоватый, а это его словечки "Нешто", "Промеж", "Отсель"-ее коробило от них. Особенно ее взбесило слово "Врази", она, учительница русского и литературы никак не могла понять, почему в устах Димы слова "Разве" трансформировалось в слово "врази".
Ну мама у меня отдельная история. Она всегда была этакой белой костью, до которой не дотянул, но которого она к себе неизменно "дотягивала" мой отец. Он был из обычной рабочей семьи. Пролетариат гольный. А ее предки имели дворянское происхождение, не княжеских кровей, конечно, но дворяне. У мамы хранился старинный альбом с фотографиями еще от 1890 годов и мама старалась в нас, своей семье, воспитать качества лучшего человека. Прививала любовь к литературе. Папу почти выдрессировала, он даже ударения всегда правильно расставлял. А вот я ее подвела. Ну что тут скажешь, забрюхатила от деревенского с "врази", а то что забрюхатила от мамы было не скрыть, у меня был жуткий токсикоз.
Вечером, пока Дмитрий и отец разговаривали в гостиной мать решилась на разговор со мной и стала меня убеждать, что я ломаю себе жизнь. Что этот Дима не тот , кто мне нужен. Что не для того она меня растила и воспитывала чтоб я, ее единственный ребенок, вот так себя ничтожно разменяла на пеленки , распашонки и совхозный быт. Тебе закончить надо учебу, получить диплом. А ты... Что ты? Даже до свадьбы себя не сберегла! Меня эти слова задели и как-то задавили что ли... Я всегда была подвержена влиянию матери и тут оторопела, я представила в красках все что она говорила о моей жизни и мне почему-то стало так тоскливо. Хотелось плакать, хотелось кричать. Но с другой стороны я понимала, что и сама не готова еще к браку, да и не знала готова ли я прожить всю жизнь с Димой. Мне стало казаться, что мать права. Мать, уходя, сказала, что подумай , мол, если что у нее есть нужные люди. Но я тогда не решилась. А уже приехав в Горький подумала, пошла и сделала аборт. Диму даже не спросила, не поговорила с ним, почему так сама не знаю, сама так решила. Он когда узнал рвал и метал, все говорил : "Что ты наделала? Что ты наделала?", по итогу разошлись с ним. Я понимаю, что наделала ошибок, но не знаю, а любила ли я его, думаю, что нет, это было всего лишь увлечение. Говорят, что он потом женился несколько раз, но все неудачно, ездил на севера на заработки, а ушел из жизни не дожив и до пятидесяти лет.
Я закончила учебу в институте, распределили сюда, в Ленобласть, приехала и, как молодой специалист, сразу от предприятия получила квартиру. Все получалось, была на хорошем счету, личная жизнь была устроена. В незамужних проходила недолго. Предложение сделал с моего же предприятия сотрудник, интересный мужчина, очень хороший специалист, инженер. Я в него влюбилась без памяти и конечно на предложение ответила согласием. Сыграли свадьбу, все как у людей. Одно но, детей у нас не было. Сказался тот самый неудачный опыт. Через десять лет брака решили с мужем усыновить или удочерить ребеночка. Обратились в дом малютки, но я поняла, что с совсем малышом мне будет сложно, все же возраст уже был не тот, чтобы бессонные ночи, пеленки, распашонки. Решили искать деток постарше и поехали по детским домам. И вот представляете, были в двух домах и мужу приглянулось пара деток, а мне все не то, все не так. Я мужу сказала, что что-то уже боюсь, а смогу ли я быть хорошей матерью, нужно ли это нам всё? Но муж уговорил все -таки последний детский дом посетить. Приехали, встретились с сотрудниками, отвели нас смотреть деток до 5 лет и выбегает к нам целая россыпь малышей. Всяких разных: мальчики и девочки, темненькие и светленькие, бойкие и не очень. Все вокруг нас с мужем вьются, каждый пообщаться норовит. А мы присматриваемся, и тут я чувствую, что меня взглядом как обожгло, повернулась и вижу, что поодаль в коридоре у стенки стоит мальчишечка светлоголовый и на меня смотрит . Я как подошла к нему, как увидела его веснушки, его голубые глазоньки увидела, так и поняла сразу: вот он- мой сын! Подошла к нему и спрашиваю, как тебя зовут, малыш, а он серьезно так отвечает : "Андрейкой кличут". А я ему и говорю: "А пойдешь ,Андрейка, к нам жить?". А он и говорит "А зачем я вам?" , а я ему и отвечаю : "А чтобы любить тебя и ты нас чтоб любил, будем все вместе жить. Я тебя как увидела сразу полюбила". А он подумал-подумал и серьезно так отвечает: "А ВРАЗИ бывает так чтоб можно было сразу полюбить?"
А я как это слово ВРАЗИ услышала так сразу чуть не в слезы, все как в мгновение ока передо мною пронеслось ретроспективой. И я Андрейке говорю: "Да, бывает так, что увидел и полюбил. Сразу..." и он тогда ответил: "Ну тогда я согласный. Мне можно будет вас мамой называть?" и я схватила этого пацаненка, прижала к себе и плачу: "Называй, Андрейка" Он спрашивает: "А почему плачете? " А я отвечаю, что "От счастья, плачу, что я тебя так долго искала и вот нашла" И он мне тогда сказал: "А я знал что вы за мной придете, мне приснилось, что у меня скоро будет мама". Я тогда зарыдала белугой, аж пришлось выбежать на улицу, чтоб деток не напугать. Я тогда о таком не думала, но сейчас мне кажется, что будто мой родной ребенок привел меня к этому сироте, как перепоручил что ли. Еще и словечко это... Просто мистика... Мой приемный сын... знаете, он как мой, как родной. У нас такое взаимопонимание, будто он и не приемный вовсе. Души в нем не чаю.
Знаете какая у нас жизнь была счастливая? Вот, несмотря на все трудности, счастливая. Сейчас нашего папули не стало, так сын везде меня сам возит, куда мне надо, вопросы все житейские помогает решать. А внуки у меня какие, видели бы вы! Три богатыря один другого краше. Жена у Андрея красавица, в соцзащите работает, он сам дорос до зам директора фирмы. Всё что мы могли дать с отцом ему, мы дали. А он нам столько любви дал и мне продолжает давать, вы не представляете. Вот сейчас папе закажем памятник и он меня на дачу отвезет. Через церковь поедем, я сорокоуст за здравие всем закажу и за упокой ребеночку моему нерожденному, мужу моему дорогому и Дмитрию. Я перед мужем виновата, что своих детей не было, перед своим неродившимся малышом виновата, перед Димой виновата. Прошу сейчас о прощении у Всевышнего, что наделала в жизни глупостей. Но не только прощения прошу, а еще и благодарю Его , что не смотря на все мои грехи он мне столько счастья дал"
Закончили с женщиной оформление заказа, она расплатилась и тут в дверях возник ее сын. Высокий, светловолосый, улыбчивый. Он протянул мне фотографию своего приемного отца, приобнял мать за плечи и сказал: "Матушка, карета подана", а она его ладонью по руке погладила и просто сияет вся.
Мы распрощались, мама с сыном ушли, а я задумалась: часто вижу, как родные по крови люди мелко пакостят своим родственникам, брат предает брата, сестра ненавидит сестру, дети недолюбливают родителей, а родители временами терпеть не могут своих отпрысков и тут... чужие по крови люди и "матушка" и сияющие глаза матери, близкой пусть не по крови, но по духу...
Жила Люба в живописной деревушке, среди ромашковых полей на берегу прозрачной речки, вся природа вокруг дышала красотой, леса пронизанные золотистым солнечным светом, лужайки с изумрудной травой, а извилистые тропинки так и звали прогуляться по ним со своим возлюбленным, цветы так и просились чтобы их подарили прекрасной девушке. Вот только Любу не приглашали на вечерние прогулки, цветы дарили другим и парни не пытались её тайком поцеловать, эта сторона жизни обошла её стороной и так и осталась для неё непознанной тайной.
У Любы никого не было кроме деда, тот не смотря на солидный возраст обладал огромной энергией и бодростью, что в пору молодым позавидовать, а так же ужасным склочным и тяжёлым характером, местные предпочитали его избегать, так как общаться с ним было не возможно. Люба единственная кто его терпела, деваться ей было некуда и она находила подход к его деспотичной натуре. Так и жили они особняком, вели огромное хозяйство, в труде проходили дни, Люба была молодой девушкой, как говориться на выданье, но не смотря на хорошее приданное свататься к ней никто не спешил.
Она переживала, хоть виду и не показывала. Глядя на своё отражение, горько плакала, широкое лицо, на котором затерялись маленькие глазки, а рот как у лягушки, приземистая, плотная, создана явно для работы, а не для любви. Единственное что украшало её, так это густые тёмные кудри, только какой от них толк, коли остальное так подкачало. А само её имя, Любовь, было ей дано будто в насмешку. Когда по деревне прошёл слух, что Шурка - рябая выходит замуж, Люба начала понимать, наверное на неё не обращают внимания парни не из - за внешности, уж если горбатая рябая и косолапая Шурка кому - то приглянулась... Только спустя годы Люба поняла отчего осталась одна, внешность у неё была самая обычная, просто никто не хотел связываться с её дедом и тем более родниться с ним.
Деда не стало когда Любе стукнуло тридцать лет а звание "старой девы," закрепилось за ней давно. Теперь она стала единственной хозяйкой добротного дома, большого огорода, а так же коровы, свиней и домашней птицы. Все диву давались, как она одна со всем этим управляется, а Любе и в радость был этот труд, не оставалось времени печалиться о своей участи. Но внезапно, один за другим стали появляться женихи. Но Люба понимала, что привлекает их не она сама, а дедово наследство. Может если бы она была моложе, то закрыв глаза поверила бы, но сейчас глаза её были широко раскрыты и она видела корысть движущую кандидатами в мужья.
Одиночество тяготило её, нет она не обладала тяжёлым характером своего деда, имелись и приятельницы, люди любили её за спокойный доброжелательный характер, но жила то она одна и не было рядом родного человека. И Люба всё чаще стала задумываться об усыновлении ребёнка. Долго думать не стала и поехала в приют, в первое же своё посещение она увидела мальчика лет пяти, болезненного худого и напуганного, узнав что тот недавно потерял семью, душа её сжалась от боли. Такое же одинокое сердце, как и она и здесь он не останется! В те времена с усыновлением было проще и вскоре маленький Павлуша переехал к Любе.
Запуганным и болезненным Пашка оставался не долго, как по волшебству все хвори ушли, Люба отпоила его парным молоком, отогрела нерастраченной материнской любовью. Ребёнка стало не узнать, носился он по округе с местной детворой, открывая всё новые и новые заповедные уголки края, ставшего ему родным. Рвался помогать Любе, хоть та и не заставляла его ничего делать, был благодарен ей за этот новый мир, открывшейся ему, а она целовала его в вихрастую макушку и тоже была благодарна, за всё.
Павлуша пошёл в первый класс, когда к одной Любиной приятельнице, приехали многочисленные родственники. Та постоянно бегала к Любе, то за табуреткой, то за тарелками, а потом пригласила её посидеть с ними, Люба согласилась заглянуть на минутку, а в итоге засиделась до ночи, пока за ней не прибежал соскучившийся Павлуша. В ту ночь она не могла уснуть, перед глазами стоял Аркадий, военный на пенсии, который так галантно ухаживал за ней весь вечер. Что - то трепетное зарождалось в груди, рвалось наружу, не давало спать. Она чувствовала его неподдельный интерес к ней, именно к ней, а не к её двору полному скотины.
Прогулки с Аркадием стали обычным делом, он бережно водил Любу по извилистым тропинкам, рвал для неё цветы и наконец она испытала сладость первого поцелуя. Люба ходила сама не своя от счастья, она не чувствовала себя больше старой девой, теперь она была женщина, желанная и прекрасная, с прямой спиной и танцующей походкой, с тёмными кудрями и накрашенными губами, которые помнили прикосновение колючих усов Аркадия.
Вечер приглушил краски осени, словно накинул на мир тёмную вуаль. Люба и Аркадий сидели на скамейке. На чёрном полотне неба зажигались серебристые искорки звёзд и воздух пропитался предчувствием чего -то, она ощущала это и ждала, сейчас он скажет главные слова... Аркадий несколько раз откашливался и наконец решился:
"Любовь Петровна, вы и сами понимаете... , - он вновь откашлялся, - вы видите моё отношение к вам, вообщем мы взрослые мужчина и женщина и я предлагаю вам узаконить наши отношения и жить вместе..."
Люба улыбалась, слушая это сбивчатое предложение, скрытая тёмной вуалью вечера. А он продолжал:
"Вот только, поймите меня правильно, мальчика вашего Пашу, лучше вернуть в приют, чужие дети нам ни к чему, своих ещё успеваем завести."
Люба сидела как громом поражённая, словно внезапно кто - то окатил её колодезной водой:
"Вы предлагаете мне сдать сына, чтобы быть с вами?" - ошарашенно произнесла она.
"Ах бросьте, - забеспокоился Аркадий, - все же знают что он не сын вам, а потом появиться свой родной...
"Прощайте, - перебила его Люба, - я сына на штаны в доме не поменяю."
"Вы же потом жалеть будете, не рубите с плеча!"- кричал он ей вслед.
Серебристые искорки звёзд казались размытыми белыми блюдцами, из - за слёз застилавших её глаза, но она твёрдо знала что жалеть не будет, что ж старая дева, так старая дева, но не предательница...
Автор: Анфиса Савина
♥️⚜️♥️⚜️♥️⚜️♥️
В самом центре Санкт-Петербурга произошла эта душещипательная история, которая закончилась..
Энергично передвигаясь по улице Марата, я послушно остановился на запрещающий знак светофора и, вдруг, услышал, как кто-то отчаянно вопил : Филя! Филя ! Филечка !
Девушка с осиротевшим поводком стремительно приближалась со стороны парка.
- Вы случайно не видели, здесь маленькая такса не пробегала? Вот такая , - продемонстрировав большим и указательным палицами размер пропажи, спросила она.
- Нет, - честно ответил я и мы побежали вместе
- А в чем кипеш, чо случилось ? - на ходу присоединился к нам мужик, - грабят кого?
- Таксу преследуем, - говорю, - вот такую, - и пальцами показываю какую именно.
- Приметы есть? - спрашивает, - может привычки какие вредные присутствуют? Шрам от аппендицита.? На левую ногу не припадает?
- Р не выговаривает, - отвечаю, - ноги короткие, характер спокойный, неуравновешенный.
- Понятно, - говорит мужик, - бывшая моя один в один, найдём, такие, сука, не теряются. Кто хозяин?
Я кивнул в сторону девушки.
- Спокойно, - говорит, - мадам, всё утрясём, как звать ?
- Филя, - отвечает девушка
- Очень приятно, меня Герман. Вы по улице шуруйте, а я во дворы забегать буду. Я здесь все дворы насквозь знаю.
Бежим дальше, девушка кричит, я по сторонам гляжу, мужик подворотни обнюхивает.
Вдруг, из одного орёт
- Нашёл! Царапается, собака! Ай, ****, укусила меня.
И появляется из темноты двора с лохматым котом в руках.
- Вот, - говорит, - в помойке обнаружил, ужинал.
- Это, - говорю, - во первых, не такса. Во вторых, это вообще не собака, это кот какой-то.
- Сам вижу, - отвечает, - что кот, там-то пасмурно было, слышу кто-то чавкает, я и схватил. Я его за это себе оставлю, хоть и не такса, а так-то цвет ничем не хуже.
Дальше побежали.
Девушка у все прохожих спрашивает на предмет таксы, кто-то отвечает, что не встречалась, кто-то рукой машет вперёд, туда, мол, пошла.
- Слышь, - спрашивает мужик, - может она в лабаз забежала, метров через сто винный будет, у меня там скидка потомственная, от бати по наследству досталась, зайдём ?
- Потом, - говорю, - сначала найти надо, девчонка не переживёт.
И вот так мы бежим, девушка впереди, мы с мужиком и котом чуть сзади, дышим громко, но стараемся не отставать.
Вдруг, мужик остановился, дыхание перевёл и говорит :
- Я вспомнил, там из трубы водосточной, метров двести назад, как раз в сторону магазина, чья-то жопа торчала с хвостом, да я как-то сначала значение не придал.
Мы девушку окликнули и назад побежали, и точно труба, а из неё задняя часть таксы торчит, как я её не заметил, ума не приложу.
Девчонка эту часть прямо за хвост схватила и вытащила. Филя вроде недоволен был сначала, что от дела оторвали, но потом даже обрадовалась и стала хозяйку лизать. Понятно слезы, объятия, благодарности, клятвы, что больше никогда и тому подобное.
- Слышь, - говорит Герман, когда девушка ушла, - я два раза не повторяю, только три, поэтому ещё раз обращаю внимание, что магазин до десяти функционирует, пошли кота обмоем. Я угощаю. У тебя деньги есть ?
- Пошли, - соглашаюсь, - кот это святое.
Сегодня, в центре Санкт Петербурга, произошла эта душещипательная история, которая закончилась... очень хорошо, впрочем, как и все истории, которые происходят в этом добром и отзывчивом городе.
⚜️♥️⚜️♥️⚜️♥️⚜️
Сергей Дединский