Oля pocла нeoбычным ребёнком.

Cвeтлaя, улыбчивая, она нeмнoгo oтcтaвaла в умственном развитии от сверстников. В детсад девочку не отдали, в школе её опpeдeлили в клacc кoppeкции.
Родители, надо отдать им должное, обошли с дочкой всевозможных врачей, испробовали доступные центры реабилитации и коррекции. Однако легкий налёт нeзeмнoгo вocпpиятия мира у девочки не иcчeзaл.
Из-за иногда странного поведения и непредсказуемой реакции Олю сторонились ровесники. Ocoбенно в подpocткoвoм возрасте, когда на дeтcкyю проблему наложились гopмонaльныe шторма полового созревания.
Превращаясь в девушку, Оля расцветала той нежной тургеневской красотой, которая категорически непонятна молодому поколению XXI века.
Были нacмeшки, пoвopoты пальца у виска, обидные подколки. Она ведь не была дурой, она была социализирована, многое понимала, но в её мире не было средств борьбы с тaкoй реакцией poвecникoв.
Родители пepeживaли, а дочка улыбалась своей умиротворённой улыбкой, прижималась к маминому плечу и, зажмурив глаза, шептала о том, как она любит её и папу, как ей хорошо с ними рядом. Потом вскакивала, начинала кружиться и петь. А потом пaдaлa на диван и горько плaкaлa.
В семнадцать, когда школа ocтaлaсь пoзaди, а впереди ждала взрослая жизнь, родители забеспокоились всерьёз. Их пугала открытость Ольги, готовность всем идти нaвcтpeчy.
Удивительно, но ни насмешки сверстников, ни родительская опека, ни косые взгляды окружающих не убили в этом светлом coздaнии доброго отношения к миpy.
Однажды Оля сказала маме, что хочет пойти paбoтaть. Родители задумались. Они перебрали множество вариантов, но каждый раз, анализируя выбор и прогнозируя развитие событий, понимали, что некоторая непpeдсказуемocть дочки может навредить и ей, и её paбoтoдателям, и вooбщe…
Как-то летом они пoexaли на любимое озеро с нoчёвкoй. Оля любила эти поездки. Она растворялась душой среди приpoды. Могла долго бpoдить по соседнему лугу, плавать, забредать в ближайший лecoк.
В этот раз их ждал сюpпpиз. Дальний пустырь, который они проезжали по дороге к озеру, оказался огорожен забором, а из-за забора слышался лай собак.
– Катя, видишь, всё-таки занялись пустырём, – обернувшись к жене, сказал Володя.
– Вов, да в интepнeтe же писали, да и по телевизору объявление было, что приют для coбaк кто-то организовал, – просветила мужа жена.
– Понятно, – кивнул головой Володя.
Оля, до этого привычно глядевшая за мелькающей в окне дорогой, встpeпeнулaсь.
– Пап, давай заедем в приют, – попросила она.
– Оля, туда так пpoстo лyчше не заезжать. Ну, что хорошего смотреть на несчастных животных, обиженных cyдьбoй, – горько проговорил отец.
Надо сказать, что в детстве Оля часто пpocила родителей завести кошку или coбaкy, но они всегда находили для неё аргументированное объяснение, почему не стоит.
На самом дeлe папа и мама боялись, что маленькая девочка неправильно воспримет поведение животного и обидит его. Нет, она не ударит, но прижать к ceбе от всей души, чтобы coгpeть или успокоить, могла. И это прижимание может оказаться совсем не безобидным.
– А что надо, чтобы заехать туда не просто пocмoтpeть? – продолжила Оля.
– Ну, хотя бы корм купить, или там подстилки какие-нибудь, или игрушки, не знаю, я этой темой не интересовался, маму спроси, – ответил Володя.
– Мааа? – повернулась к Кате Оля.
– В принципе, папа прав. Надо чем-то помочь.
Оля задyмaлacь. На oзepe она не ходила привычно по округе, сидела на берегу, смотрела на воду и о чём-то дyумaлa.
Две недели девушка изучала сайт приюта, ходила по зooмaгaзинaм. И как-то вечером, когда вся семья была в сборе, Оля попросила poдитeлeй выcлyшaть её.
– Пап, мам, я хочу помогать этим животным, ну, которые в приюте. И да, я и сайт пocмoтрела, и по магазинам походила, и цены узнала. Вы же знаете, я свои карманные сильно не трачу, у меня там нормально скопилось. Давайте в выходные поедем тyдa? – посмотрела она на родителей.
Они не могли ей отказать. Решение было принято. Закупив, что можно, в cyббoтy они oтпpaвились в приют.
Когда они подъехали к вopoтам приюта, их встpeтила приятная женщина с молодым пapнишкой. Тот оказался волонтёром, он же помог пepeнecти подapки из машины в офис приюта.
За приветствиями и paзговорами никто не заметил, как Оля пошла к вольеpaм с coбaкaми.
Девушка останавливалась у каждого, что-то говорила, и coбaки переставали лаять, они виляли своими кopoткими и длинными, пyшиcтыми и не oчeнь xвocтиками, и улыбались ей.
Катя, увидев, что дочь отошла, двинулась к ней. Когда она подошла поближе, Оля обернулась. Из глаз дочери лились слёзы, а сами серые глaзa вдруг пoкaзались Кате пронзительно голубыми.
– Мам, я поняла, они не судьбой обижены, а людьми. Вот тот, чёрненький с порванным ухом, жил с бомжом на свалке, хозяин пропал, а его пoгнaли другие. А вот эта смешная девочка, она родилась где-то в гapaжaх. Там было хорошо, но потом гаражи снесли, а ей пришлось тяжело, пока сюда не попала. Радуется.
Оля говорила и говорила, а Катя испугалась. Дочка придумывала для собак истории, плакала, а мать боялась нepвнoгo срыва. Тут к ним подошла работница приюта.
– Вы просто смотрите, или хотите кого-то взять? – спросила она.
– Нет, пока об этом речи не идёт. Просто дочь решила посмотреть на вaшиx питoмцeв, – ответила Катя.
– Понятно. Ой, Черныш, не суй ты голову в решётку, опять застрянешь, – поругалась женщина на того чёрненького пса, про котopoго говорила Оля.
– Он к нам со свалки попал, был у него хозяин, такой же бездомный, да, видимо, заболел, или умep, не знаю. А Черныша другие обитатели свалки погнали, нам про него бабушка, которая иногда прикармливала хозяина, cooбщила, – разговорилась paботница приюта.
– А вот эта смешная девочка откуда к вам попала? – вдруг спpocила Kaтя.
– А эта с еще тремя из старых гаражей, их снесли, а собаки стали напрягать жителей близлежащих домов, пришлось их забpaть.
Катя стояла, замерев на месте, а Оля шла от вольера к вольеру, и что-то говорила, говорила.
– Извините, – очнувшись, обратилась Катя к женщине, – а у вас любой же может поработать волонтёром?
– Да, конечно, мы вceм рады.
Прошёл год. Приют «Ваш дpyг» обзавелся добротными тёплыми вольерами, yдобнoй плoщaдкoй для выгула. В штате появился ветеринар.
Но самое главное - появились спонсоры, что позволило работникам приюта без боли смoтpeть на своих пoдoпечныx.
Многие из здeшниx сирот уже обрели свои семьи. И всё благодаря волшебнице маме Оле, которая не пpocтo coвeтовала желающим определённую собачку, она рассказывала о её жизни, характере, привычках так, что cepдца людей наполнялись теплом и любовью.
Вот и сегодня к воротам подъехала машина. Из неё вышла семья: папа, мама и двое близняшек лет дecяти.
Встречать пoтeнциальныx xoзяeв для Снежка вышла Анна Андреевна.
– Здравствуйте, вы за Cнeжкoм?
– Добрый день! Да, – ответил отец семейства.
– Мама Оля, тут за Снeжкoм приехали, – гpoмкo крикнула Анна.
Откуда-то из-за вoльepoв выскочила стpoйная фигурка в спopтивнoм костюме с русыми волocaми, завязанным в высокий хвост. При быстром шаге xвocт смешно pacкачивалcя в стороны.
Молодая дeвyшка с открытой улыбкой бойко пoдoшла к ceмeйcтву, внимательно посмотрела на всех, сама себе кивнула головой, и сказала:
– Пойдёмте, бyдeм уговаривать Снежка повepить вам.
– Мам Оля, ты скажи ему, будет выкобениваться, перекрасим в чёрный, – зaсмeялacь Анна.
– Он скaзaл, что ему нpaвится зелёный, – хихикнула Оля, подмигнув нaблюдaвшим за их разговором гocтям.
Автор ГAЛИНA ВОЛKOВА
"ВРАЧЕБНАЯ ОШИБКА"
В январе к Антоновне пришел климакс. Поначалу никаких особых проблем это событие не принесло. Не было пресловутых приливов и отливов, потливости, учащенного сердцебиения, головных болей. Просто прекратились месячные и все: здравствуй, старость, я твоя!
К врачу Антоновна не пошла, и так много читала и знала, что к чему. Да и подруги о себе часто рассказывали, делились ощущениями. Тебе, говорили, Антоновна, крупно повезло. Это же надо, так легко климакс переносишь!
Как сглазили подруги. Стали вскоре происходить с Антоновной странные вещи. Понимала она, что это гормональные изменения в организме, которые бесследно не проходят. Отсюда, наверное, и беспричинная смена настроения, и головокружение, и слабость.
Все труднее стало Антоновне наклоняться к внучке Лизоньке, аппетит пропал, спина болеть стала как-то по-новому. По утрам часто отекало лицо, а по вечерем - ноги. Какое-то время на свои недомогания Антоновна особого внимания не обращала. Первыми забили тревогу невестки: какая вы, мама, квелая стали, бледная. Сходите к врачу, сделайте УЗИ, не тяните, с такими делами не шутят!
Антоновна молчала. Сомнения, что с ней что-то неладно, и так уже давно поселились в ее душе. А тут еще стала сильно болеть грудь, ну просто огнем горит, не дотронуться. Низ живота тянет, спать не дает. Часто бессонными ночами под мерное похрапывание мужа, лежала Антоновна на спине, уставившись в потолок, и тихо плакала, думая о будущем и вспоминая прошлое.
Ну как же не хотелось ей умирать! Ведь только пятьдесят два еще, до пенсии даже не дотянула. С мужем дачу начали подыскивать, решили на природе побольше побыть. Сыновья такие замечательные, на хороших работах. Невестки уважительные, не дерзят, помогают седину закрашивать, советуют, что из одежды купить, чтоб полноту скрыть.
Внучка единственная, Лизонька, просто золотая девочка, не нарадоваться. Фигурным катанием занимается, в первый класс осенью пойдет. Рисует хорошо, уже вязать умеет – бабушка научила.
Как же быстро жизнь пролетела! Кажется Антоновне, что и не жила еще совсем. Вот младшего сына только что женила, еще детей от него не дождалась, а тут болезнь, будь она неладна! Утирала Антоновна горячие слезы краем пододеяльника, а они текли и текли по ее щекам. По утрам под глазами образовывались синие круги, лицо потемнело, осунулось.
*
Кое-как пережила Антоновна весну и лето, а к осени совсем ей плохо стало. Одышка, боль в спине страшная почти не отпускает, живот болит нестерпимо. Решилась, наконец, Антоновна записаться на прием к врачу и рассказать о своих страданиях мужу.
В женскую консультацию Антоновну сопровождала почти вся семья. Муж, Андрей Ильич со старшим сыном остался в машине, а обе невестки ожидали ее в коридоре.
С трудом взобравшись на смотровое кресло и краснея от неловкости, Антоновна отвечала на вопросы докторши: когда прекратились месячные, когда почувствовала недомогание, когда в последний раз обследовалась. Отвечала Антоновна долго, успела даже замерзнуть на кресле, пока докторша заполняла карточку, мыла руки, натягивала резиновые перчатки.
Докторша осматривала Антоновну основательно, все больше хмурясь и нервничая. Потом бросила короткое «одевайтесь» и подсела к телефону. Антоновна трясущимися руками натягивала непослушную юбку и с ужасом слушала разговор докторши.
- Онкодиспансер? – кричала та в трубку. – Это из пятой. У меня тяжелая больная, нужна срочная консультация. Срочная! Да, да… Видимо, последняя стадия. Я матки не нахожу. Пятьдесят два… Первичное обращение. Да, не говорите… Как в лесу живут. Учишь их, учишь, информация на каждом столбе, а лишний раз к врачу сходить у них времени нет. Да, да, хорошо, отправляю.
Закончив разговор, докторша перешла к столу и стала оформлять какие-то бумаги.
— Вы сюда одна приехали, женщина?
— Нет, с мужем, с детьми, на машине мы, — тихо ответила Антоновна онемевшими губами. Только сейчас почувствовала она сильнейшую боль во всем теле. От этой боли перехватывало дыхание, отнимались ноги, хотелось кричать. Антоновна прислонилась к дверному косяку и заплакала. Акушерка выскочила в коридор и крикнула:
— Кто здесь с Пашковой? Зайдите!
Невестки вскочили и заторопились в кабинет. Увидев свекровь, все поняли сразу. Антоновна плакала и корчилась от боли, словно издалека доносились до нее обрывки указаний докторши: немедленно, срочно, первая больница, онкология, второй этаж, дежурный врач ждет… Вот направление, вот карточка… Очень поздно, сожалею… Почему тянули, ведь образованные люди…
В машине ехали молча. Андрей Ильич не стесняясь шмыгал носом, время от времени утирая слезы тыльной стороной ладони. Сын напряженно всматривался на дорогу, до боли в пальцах сжимая в руках руль.
На заднем сидении невестки с двух сторон поддерживали свекровь, которую покидали уже последние силы. Антоновна стонала, а когда боль становилась совсем нестерпимой, кричала в голос, вызывая тем самым у Андрея Ильича новые приступы рыданий.
Иногда боль на несколько мгновений утихала, и тогда Антоновна успевала увидеть проплывающие за окнами машины пожелтевшие кроны деревьев. Прощаясь с ними, Антоновна мысленно прощалась и с детьми, и с мужем, и с внучкой Лизонькой. Уж не придется ее больше побаловать вкусными пирожками. А кто теперь поведет ее в первый класс, кто встретит родимую после уроков? Кто обнимет ее крепко-крепко, поцелует, восхитится ее первыми успехами?..
*
В диспансере долго ждать не пришлось. Антоновну приняли сразу. Семья в ужасе, не смея присесть, кучкой стояла у окна. Андрей Ильич уже не плакал, а как-то потерянно и беспомощно смотрел в одну точку. Невестки комкали в руках платочки, сын молча раскачивался всем телом из стороны в сторону.
В кабинете, куда отвели Антоновну, видимо, происходило что-то страшное. Сначала оттуда выскочила медсестра с пунцовым лицом и бросилась в конец коридора. Потом быстрым шагом в кабинет зашел пожилой врач в хирургическом халате и в бахилах. Затем почти бегом туда же заскочило еще несколько докторов.
Когда в конце коридора раздался грохот, семья машинально, как по команде, повернула головы к источнику шума: пунцовая медсестра с двумя санитарами быстро везли дребезжащую каталку для перевозки лежачих больных. Как только каталка скрылась за широкой дверью кабинета, семья поняла, что это конец. Андрей Ильич обхватил голову руками и застонал, невестки бросились искать в сумочках сердечные капли, у сына на щеке предательски задергался нерв.
Внезапно дверь кабинета снова распахнулась. Каталку с Антоновной, покрытой белой простыней, толкало одновременно человек шесть-семь. Все возбужденные, красные, с капельками пота на лбах. Бледное лицо Антоновны было открыто. Ужас застыл в ее опухших глазах. Оттолкнув невесток, Андрей Ильич бросился к жене. Пожилой врач преградил ему дорогу.
— Я муж, муж, — кричал Андрей Ильич в след удаляющейся каталке. — Дайте хоть проститься. Любонька, милая моя, как же так, мы же хотели в один день…
— Дохотелись уже, — медсестра закрывала на задвижку широкую дверь кабинета. – Не мешайте, дедушка, и не кричите. Рожает она. Головка вот-вот появится...
*
В родильном зале было две роженицы: Антоновна и еще одна, совсем молоденькая, наверно, студентка. Обе кричали одновременно и так же одновременно, как по приказу, успокаивались между схватками. Вокруг каждой суетились акушерки и врачи. Пожилой профессор спокойно и вальяжно ходил от одного стола к другому и давал указания.
— И за что страдаем? – спросил профессор у рожениц во время очередного затишья.
— За водку проклятую, она во всем виновата, зараза, — простонала студентка.
— Ну, а ты, мать? — обратился профессор к Антоновне и похлопал ее по оголенной толстой ляжке.
Антоновна помолчала немного, подумала, а потом тихо, ибо сил уже не было совсем, прошептала:
— Да за любовь, наверное. За что ж еще? Вот день рождения мой так с мужем отметили. Пятьдесят второй годок. Побаловались немножко…
— Не слабо, нужно сказать, побаловались, — усмехнулся профессор. — Так неужели, и правда, не замечала ничего или хитришь?
— Да что вы, доктор! Если б я знала, если б только подумать могла!.. Стыд-то какой! Ведь я уже бабушка давно. И толстая такая с самого детства, меня-то из-за фигуры по имени с двадцати лет никто не звал, только по отчеству... Уверена была, что у меня климакс и онкология в придачу. Вот и в консультации матки не нашли, сказали, что рассосалась, рак, последняя стадия...
— Срак у тебя, а не рак, — профессор раздраженно махнул рукой. – Все мы живые люди, и, к сожалению, врачебные ошибки еще иногда имеют место быть. Но хватит разговаривать. Тужься, мать, давай, тужься. Твоя ошибка хочет увидеть свет!
*
Акушерка вышла из родильного зала довольная и исполненная важности. Будет что подружкам рассказать –- не каждый день в наше время бабушки рожают.
— Пашкова Любовь Антоновна. Есть родные?
— Есть, — хором ответила семья, делая шаг вперед.
— Поздравляю, — с откровенным любопытством разглядывая мужскую часть семьи, сказала акушерка. — А кто отец-то будет?
— Я, — хрипло, не веря еще всему происходящему, прошептал Андрей Ильич.
— Он, – одновременно ответили невестки, указывая на свекра.
– Обалдеть, — не удержалась от эмоций акушерка и добавила уже с явным уважением. — Мальчик у вас. Три пятьсот. Рост пятьдесят один сантиметр. Накрывайте поляну, папаша. Еще бы часик и неизвестно, что было бы… К самым родам поспели. Вот чудеса так чудеса. Зачем только в онкологию везли, не понимаю...
©️Copyright: Ольга Клионская
Бывший зять
Наташа только-только вышла из моря, и упала на горячий песочек, как у неё в сумочке зазвонил мобильный телефон.
Она мокрой рукой полезла в неё, достала телефон и попыталась посмотреть, кто звонит. Но солнце слепило так ярко, что экран телефона превратился в сплошное тёмное пятно.
«Вдруг это с работы?» - подумала она, и на всякий случай решила ответить.
- Алло, Наташа, это я. Привет.
Настроение у Наташи сразу упало до нуля. Оказывается, звонил бывший муж.
- Привет, - нехотя ответила она. - Что надо?
- Наташ, я решил вернуться.
- Чего? – возмущённо воскликнула она.
- Я решил вернуться, говорю.
- Куда вернуться?
- К тебе.
- Ко мне? В третий раз вернуться, да? И с какого перепугу ты так решил?
- А с такого, что я в нашей квартире прописан, - решительно сказал муж. – И я имею право там жить!
- Во-первых, не в нашей квартире, а в моей, - грозно произнесла Наташа. - ты забыл, что ли? А во-вторых…
Но договорить, что было во-вторых, она не успела, потому что бывший муж перебил её, заговорив умоляющим тоном.
- Ну, Наташа, ну, войди в моё положение ещё раз. Меня с квартиры выгоняют. Представляешь? Прямо сегодня, не предупредив заранее. У хозяйки сын из тюрьмы вернулся.
- Этот не мои проблемы, - железным тоном заговорила Наташа. - Я поверила тебе, что ты больше не станешь проситься ко мне на ночлег, и поэтому тебя пока не выписывала. Но теперь ты меня достал.
- Ну, Наташа!- почти завопил он в трубку. - Ну, можно я поживу с тобой, пока не найду новую квартиру? Ну, пожалуйста. Всего несколько дней. Ну, последний раз.
- Со мной? Поживешь? Но меня нет в городе. Я отдыхаю на море. У меня отпуск. Ты это понимаешь, Вадик?
- На море? – Бывший муж обрадовался. - Это же классно. Пока ты на море, я и поживу в нашей квартире.
- В моей квартире, - поправила она его.
- Ну, да, в твоей, в твоей. Ключи у меня есть. Тогда, сегодня я там появлюсь? Ладно?
- Вадик, я тебе этого делать не советую. – В голосе Наташи появился смешок.
- Почему? – напрягся бывший муж.
- Потому твоё место уже занято. В моей квартире, на нашей кровати, лежит другой человек.
- Чего? – опешил Вадик. - Какой ещё человек?
- Неважно, какой. Тебя это не касается.
- Как, не касается?! - Бывший муж обозлился. - Ну, нет, Наташенька. Я там прописан, и поэтому... Я прямо сейчас поеду туда, и если что, вышвырну твоего сожителя...
- Ну, если у тебя получится, действуй. - Наташа вдруг хмыкнула, и отключила телефон.
Уже через полчаса бывший муж открывал своими ключами квартиру бывшей жены. Перед этим он выпил полстакана водки - для храбрости, и теперь стопроцентно был готов к встрече с незнакомым соперником. Надо отметить, что в молодости Вадик занимался боксом, и поэтому был крепким мужчиной.
Вошёл в прихожую, внимательно осмотрел вешалку, но мужских вещей там не обнаружил.
От сердца его немного отлегло.
- Это она меня на испуг хотела взять, - пробормотал он, усмехаясь. - Эх, Наташенька, никого ты себе так и не нашла. Так, что, может быть, мы с тобой ещё опять сойдёмся? Если я захочу, никуда ты от меня не денешься.
Он, уже в весёлом настроении, заглянул на кухню, прошёл насквозь гостиную, и направился в комнату, где стояла - когда-то общая их с Наташей - кровать. Открыл дверь, и... в ужасе застыл.
На кровати, действительно, лежал человек, которого он больше всего боялся увидеть.
- Ого! - воскликнула страшно удивлённая тёща. - Это кого это ко мне нежданно принесло? Каким ветром надуло? - Она лежала, среди бела дня, на кровати в одной ночнушке, и, как всегда, читала какой-то детектив. - Вадярий, ты ли это?
- Ой... - Вадик попятился. - Нина Петровна, здрасьте… И до свидания. Я это... Я на минутку заглянул. Гляжу, Наташи, вроде, нет. Так что, я уже ухожу…
- Стоять! - завопила тёща, да так, что у бывшего зятя на спине побежали мурашки.
Он застыл, и с ужасом уставился на эту женщину. Потому что понимал, что бежать бесполезно.
Дело в том, что Нина Петровна, в начале двухтысячных, работала в милиции. В той ещё милиции. И не просто работала, а ловила особо опасных преступников, боролась с группировками, и прочей организованной преступностью.
И вот, как-то однажды, когда Вадик с Наташей жили ещё вместе, он изрядно выпил, и стал громко кричать на жену, прямо при тёще. Нина Петровна - сначала спокойно - попыталась пристыдить и урезонить зятя. Но Вадик - сгоряча - послал тёщу куда подальше. Нехорошо так послал, очень грязно и грубо. И дальше случилось то, что Вадик понять не мог до сих пор. Через секунду он уже лежал, уткнувшись носом в пол, и сзади на его запястьях сомкнулись настоящие наручники. Откуда эти наручники взялись у этой женщины, которая была в домашнем халате, - эту загадку он тоже до сих пор не разгадал.
И вот теперь они опять встретились.
- Ну, что, Вадярий, - теща всегда его так звала, наверное, за пристрастие к алкоголю, - я смотрю, ты решил бывшую жену подчистить, да? Пока она на югах, захотелось пошарить в её закромах? Выходит, опустился ты донельзя, зятёк недоделанный?..
Нина Петровна медленно приняла сидячее положение, и стала смотреть на него таким взглядом, что Вадику захотелось немедленно застрелиться.
- Клянусь вам, я зашёл просто так, - упавшим голосом заблеял он. – Точнее, я хотел навестить Наташу... А тут вы... Извините меня, ради Бога. И отпустите, пожалуйста.
- Ну, нет, мой мальчик, на этот раз ты от меня не уйдешь. Давно я тебя хотела отправить по путёвке в Магадан. Ты, я знаю, замучил дочку мою своими возвращениями. А она всё жалеет тебя, потому чтоб жить тебе негде. А в Магадане тебе и жильё организуют, и спецовочку выделят, и трёхразовое питание. С твоими накаченными бицухами ты там зарабатывать прилично станешь. Лес там ещё не весь повалили, для тебя несколько гектаров оставили.
- Нина Петровна, да вы что? – застонал бывший зять. - Будьте человеком, отпустите, меня. Ну, что, мне, на колени перед вами встать?
- Зачем на колени? – хмыкнула она. – Не надо на колени. Я не святая Тереза. Так… - Она задумалась. – Ты хотел перекантоваться здесь, наверное? Пока Наташка загорает. Так?
- Нет, я уже расхотел, - замотал испуганно головой Вадик. – Уже не надо мне ничего. Вообще, ничего.
- А ночевать где будешь?
- Не знаю. В гостинице, наверное.
- Зачем, в гостинице? Можно и здесь. На полу, на коврике. Я тебе и матрасик брошу. Переночуешь. Но с отработкой.
- С какой ещё отработкой? Не нужно мне от вас ничего. – замотал он отчаянно головой. - Никакого матраца мне от вас не нужно.
- Тебе может, уже не нужно, а мне – очень нужно.
- Чего вам нужно?- опять испугался Вадик.
- Мне нужно, Вадярий, чтобы ты сейчас переоделся в свои треники, которые ты до сих пор отсюда не забрал, взял в шкафу гель для мытья кафеля, который я вчера купила, и отдраил кухню с туалетом и ванной до блеска. Ты меня понял? Сделаешь дело, я тебя ужином накормлю, и на диван в гостиной пущу. А завтра с утра можешь быть свободен. И на этом, дорогу ты в этот дом забудешь.
- А если я не соглашусь? – хмуро спросил бывший зять.
- Тогда я опять наручники достану. Они ведь у меня всегда с собой. И что будет с тобой дальше – только Бог знает, и следователь…
Через пять минут Вадик наводил чистоту в туалете.
Автор: Анисимов
ХарАктерная Нина
Девушка шла по улице низко наклонив голову.
Девушка...
Да нет, какая же я девушка, думает она, я теперь женщина, хоть и не... хоть и не родила своего малыша, женщина.
Странно и страшно что в восемнадцать лет, ты чувствуешь себя женщиной, думает она.
-Сто раз подумай, - врач сначала ругалась, потом по доброму уговаривала вместе с медсестрой. Пыталась поговорить по матерински, девушка ничего не слышала,- а если операция неудачно пройдёт? Ты об этом подумала?
Не каждый гад из мужиков, как ты сейчас думаешь, встретишь своего мужчину, деток захочешь, а вдруг не получится?
Но она ничего не хотела слушать...
Вот теперь идёт по улице, низко опустив голову.
-О, Синицина, привет, ты чё на парах не была?
-Я... заболела
-А, понятно.
Вот эта Иванова, всё ей надо знать, что да почему. Была бы старостой другое дело, Петров староста, ему плевать, кто был на парах, кто не был. А этой же всё надо.
Дома встретила неприветливая бабка.
Прошла к себе в комнату, легла и уснула.
Вечером пришла вечно недовольная мать. Она слышит как они ругаются с бабкой на кухне. Потом, прооравшись сидят и перемывают кости всем знакомым. Мать жалуется на коллектив, на дурака- директора, на всех.
Она лежит кровати скорчившись от боли, молится чтобы не вспомнили про неё. Она знает молитвы, бабка в детстве учить заставляла.
О, бабка ещё та праведница, каждое воскресенье ходит в церковь чтобы замаливать свои грехи, перед этим основательно поругавшись с ней и матерью, наорав всяко, выматерив их, надевает платочек и идёт.
Она не представляет даже что было бы, оставь она этого ребёнка. Они бы сжили её со свету.
-Нинка, ты чего лежишь? Весь день бабка говорит лежишь, что дел по дому нет? Надо кухню побелить, рано же пришла, могла бы и выбелить, я в твои годы...
Нине хочется сказать матери что старше она всего на двадцать лет, матери нет и сорока лет.
Отца своего Нина плохо помнит, помнит что он был добрым и постоянно носил её на руках, а ещё рассказывал сказки.
Нина не знает истиную причину развода родителей, но когда мать с бабкой ругаются, мать всегда обвиняет в этом бабку, а бабка называет мать неблагодарной и хватается за сердце.
Потом они дружно пьют корвалол и срываются на Нину, они найдут за что. В итоге она, Нина, всегда оказывается виновата.
Когда Игорь начал проявлять к Нине знаки внимания, она сначала дичилась его, убегая как горная козочка, сначала и не поверила, что на неё, никчёмную дуру и идиотку, может кто-то обратить внимание.
Нина училась на отлично, чтобы доказать маме и бабушке что она не такая, что она умная.
Они хвалили её, вернее нет, они хвалились ей, перед соседями, родственниками, знакомыми. Мать гордо поднимала голову, когда Нину хвалили на родительских собраниях.
А дома...
Дома она была недостаточно хороша для этих святых женщин, матери и бабки.
Игорь приучил её к себе, показал как можно жить в любви и ласке, а потом... Потом, когда она нафантазировала себе как живёт с любимым человеком и малышом, весь мир рухнул.
Он сказал что слишком рано, что он не хочет вешать хомут на шею, что Нина должна избавиться от ребёнка и вообще ему надоели эти отношения, слишком Нина покорная и какая -то липкая, так и сказал, липкая, мол, как растаявшая конфета в кармане.
Нет, говорит, огонька в ней, задоринки, со всем соглашается.
Безвольная мол, как кукла...Скучно с ней. И ушёл, нашёл себе непокорную, да весёлую.
Так Нина и осталась один на один со своей бедой, пожаловаться некому, поговорить не с кем, подруг у неё никогда не было.
Девчонки в классе считали выскочкой да заучкой, в институте тоже ни с кем пока не сдружилась, в общем одна на всём белом свете.
-Нинка, - опять зовёт мать, чё лежишь?
-Живот болит, мам.
-И что?
Нина встала пошатываясь и пошла на кухню, мать вскрикнула, подбежала к ней.
-Доченька, что с тобой?
Нина и не помнит уже когда мать так с ней говорила.
-Живот болит, мам, заболел в институте, еле до дома доползла, ушла с двух пар. Стыдно сказать было.
-Ох ты, божечки, - запричитала мать,- простыла что ли? Иди, иди в ванну...
Помывшись, лёжа в кровати, с грелкой на животе, Нина лежала и наслаждалась теплом, исходящим от матери, это были редкие моменты проявления материнской любви и заботы.
Нина уснула, разбудили её громкие голоса матери и бабки.
-А я тебе говорю, ковырнула девка, скока я их переделала, пока отец жив был, думаешь не понимаю. И тебя надо было сделать, глаза бы мои не глядели на вас, вот уеду во Псков, всё на Геньку перепишу, будешь знать.
-Да что ты такое говоришь на ребёнка, да как ты смеешь, бессовестная, бабка родная называется.
Мать с бабкой кричали ещё долго и громко, Нина лежала свернувшись комочком и глотая горькие слёзы.
После окончания института Нина попала работать в школу недалеко от дома, ту самую где она училась, она очень полюбила свою работу, дети полюбили молодую свою учительницу.
Она ходила с ними по музеям, в походы, в кино, а дома опять превращалась в забитую буку.
Мать с бабкой так же продолжали собачиться.
А ведь она ещё молодая, думает Нина, а уже похожа на бабушку.
Нина думает о том, что в их доме никогда не бывает гостей, у матери с бабкой нет подруг, они живут только тем, что дома сидят и пилят друг друга.
А вдруг я буду такая же, думает Нина, скорее всего я буду так же жить, не будет бабки, её место займёт мать, а я на место матери.
Как же тоскливо.
-Маам,- Нина зовёт мать.
-Ну?- отрывается она от своего занятия, мать вяжет очередной узорный коврик,- чего тебе?
-Мам, у меня отпуск летом, давай на море поедем, а? Мы никогда не были нигде, пожалуйста...
Глаза матери загорелись и тут же потухли.
-Да ну тоже, деньги тратить.
-А для чего ты их копишь, мам?
-Как это для чего, -подала голос бабка, -как это для чего? Да хотя бы на похороны! Или что, думаешь государство хоронить будет!
-Ей сорок пять лет! Что ты её хоронишь, - Нина посмотрела на мать, ей стало ужасно жаль её, мать сидела вся сжавшись, втянув голову в плечи.
-Молчи знай,- кричит бабка, - умная сыскалась, на море ей захотелось, хвостом крутить? Бесстыжая, блудница чёртова, тьфу на тебя...
Нина хотела ответить бабке и вдруг до неё дошло что она уподобляется ей и матери. Да ведь она несчастна сама, всю жизнь прожила как... как...
Нина не могла подобрать слов.
-Ба, а ты сама -то была на море?
-Ково? Чё мелешь-то, бабке твоей только до морей было, ага.Вкалывала как проклятая, мать твоего да дядьку подымала, море. Слёз море бабка твоя пролила, это точно...
Почему же сейчас жить не хочешь по человечески, только и знаете что с мамой собачитесь и меня такой же делаете.
-Гляди ты, барыня выискалась, - кричит до исступления бабка, - мать с бабкой всё для неё, а она, бесстыжая...
И понеслось, бабка орёт до посинения, мама попыталась заступиться за Нину, но Нина... О, боже, Нина! Она приказала матери молчать!
Мать сжавшись в комочек сидит и следит за всем происходящим.
Наоравшись бабка начала громко вздыхать и " умирать", Нина показала матери чтобы она сидела и молча накапала бабке капель.
Руки у той тряслись, зубы стучали, глаза закатывались.
-Мама я скорую вызову нужно положить бабушку в больницу, в её возрасте опасно так кричать. Пусть её подлечат, а мы отдохнём пока. А потом поедем с тобой к морю, когда бабушка выздоровеет.
Бабка заорала благим матом и упала на кровать, скорую пришлось всё же вызвать. Врачи рекомендовали покой и выписали кучу лекарств.
Бабка лежала притихшая, она смотрела на то что творят эти две бессовестные и тихо скрежетала зубами.
А Нина с матерью затеяли ремонт.
-Мою комнату не дам трогать, - прошипела бабка, вот помру, тогда делайте что хотите.
Хорошо,- сказала Нина и улыбнулась матери, - мамочка, тогда у бабушки всё так оставляем, а себе всё переделываем.
Постепенно мать начала улыбаться, но всё же с оглядкой на бабку, которая скрежетала зубами от злость и бессилия.
-Ба, а давай тебя в санаторий отправим,- говорит Нина.
Бабка начинала кричать, она с ненавистью смотрела на Нину, обвиняя её во всех грехах.
-Нина, не спорь с ней.
-Буду, мама. Сама всю жизнь прожила как бирюк какой-то, тебе жить не дала и меня тоже...Я домой прихожу как в омут какой-то, на работе я живая, а дома... Я давно уже уйти хотела, да тебя жаль было.
-Куда уйти, Нина?- пугается мама
-Не знаю, мам, на квартиру...Невыносимо это всё.
-Ты не ругайся, дочка. Она действительно горя хапнула, одна двоих детей тянула. Отца не стало, Генка маленький был...
-Мама, а ты не задумывалась отчего дядь Гена не приезжает к нам? Раньше письмами, а теперь звонками редкими, да переводами денежными отделывается?
-Ты же знаешь, Нина, Анька змея подколодная, не даёт общаться с матерью и сестрой.
-Нет, мама, - качает головой Нина, - он сам не хочет, я уверена в этом, не хочет в этом болоте оказаться...
В этот вечер долго мать с дочерью разговаривают о чём -то, первый раз за всю жизнь вышел откровенный разговор.
-Ниночка, - говорит мама, - а что ты не встречаешься ни с кем, ты же вон, молодая, красивая.
Нина смотрит н мать.
-Мам, всю жизнь вы мне с бабкой в голову вбивали какая я никчёмная, страшная, недостойная...Ты лишний раз по голове меня не погладила, к себе не прижала...
Мать сидела опустив голову.
А Нина...А Нину вдруг прорвало и высказала она всё, как на слова любви повелась, да на речи ласковые в восемнадцать лет, как матерью тогда не стала, о чём до сих пор жалеет.
- Вашего гнева с бабкой боялась, знаю, сама виновата, - говорит, -надо было головой думать...Мама! Я смотрю на своих первоклашек, у меня сердце кровью обливается... Я бы своего могла в школу в этом году отправить...
-Ах, доченька, да прости ты меня.
-Да ладно, мам...Что уж там...
Бабка после тех событий, того переворота, притихла, всё больше лежала. Нина старалась наладить с ней отношения, говорила что хотя бы на старости лет, та бы порадовалась жизни, но старуха с ненавистью смотрела на внучку и проклинала её страшными проклятиями, так и не смирившись с тем, что вышли они с матерью из под бабкиного контроля и повиновения.
-Ничего, приползёте ещё, - шипела бабка, сидя на кровати и распустив волосы, словно старуха из сказки, - горючими слезами умоетесь, гадины, ничёёёё...
Ни на мать, ни на Нину бабка не обращала никакого внимания, изводила их капризами, жаловалась кому-то невидимому что сидит голодом, кричала если пытались поднять её с кровати, чтобы перестелить постель.
Однажды Нина, заручившись поддержкой матери, вызвала к ней врача, бабка долго жаловалась на те издевательства что чинят над ней внучка и дочь.
- У себя везде ремонт навели, сами в довольствии живут, а бабка чё, бабке и так пойдёт...
Много чего ещё наговорила, всё выслушал врач, заметки делал в блокнот, да головой кивал.
-Ну, спросили Нина с матерью, что с ней? Старческое? Может таблетки какие?
Врач мотает головой.
Здорова ваша бабуля, внимания ей не хватает, не может с поражением смириться, раньше в её руках всё было, а теперь нет, вот и чахнет...Вы ей дайте чем - нибудь поруководить, жалко ведь так и до летального исхода недолго.
-Да чем ей руководить-то?- удивляются мать с Ниной.
-Не знаю, - говорит врач, - думайте сами, может дачу купить или что ещё.
Подумали, подумали, поехали в деревню, что в десяти километрах от города, а там будто специально для них домик продаётся, будто игрушечный.
Приехали мать с Ниной и к бабке, так мол и так, совета просим, так как ты у нас старшая. Дом хотим купить...
Та сначала вроде покричала немного, потом рукой махнула, делайте что хотите, мол.
-Нет, - говорит Нина, - так дело не пойдёт, мы семья, должны всё вместе решать.
Смотрят, бабка вроде оживилась немного.
А потом и вовсе повезли бабку в деревню, та вяло сопротивлялась, но потом всё же поехала.
Дом бабке понравился, видно было, поворчала для порядка, но глаза загорелись. Домой молча ехали.
-А что, Нинка, ты и машину купила?
-Не, баба, у коллеги взяла, я на права сдала, а ездить не на чем.
-Как же мы в деревню ездить будем, если машины нет.
Бабку будто подменили, будто вторая молодость с ней случилась.
Приходит Нина с работы, а она сидит и губами жуёт, борщ сварила, давно с ней такого не было.
-Нин, машину брать надо...
-Угу, - говорит Нина, - надо.
-Мы там с матерью скопили чё, возьми, купи машину.
Нина не верила что это бабка... бабушка.
-Бабушка, а как же...
-Ай, -махнула та рукой,- бери давай. Нинка, это, попросить хотела. А можешь красную машину купить?
Всю жизнь хотела красную машину...Мужиков -то в семье не было, Генька вон, не успело молоко обсохнуть, как под каблук его Анька взяла, ты тоже девкой родилась, с отца твоего толка не было, никакого...Мать твоя растелёпа губастая...
А ты в меня Нинка, боевая, мужика тебе надо чтобы под стать.Не как мать ты, та размазня и отец у тебя такой же, а ты в меня...Характерная!
Бабка словно ожила.
Со временем она перебралась в деревню, завела там кур и гусей, всё так же покрикивала на мать и уважительно относилась к Нине.
Нина поздно вышла замуж, через два года родила Алёшку.
-Парнишка, - радовалась бабка, - мужик у нас, Нинка, радость - то какая, Володька -то как? Не размазня у тебя?
-Нет, баба, он хороший.
-И то, и то,- соглашается бабка, - в меня пошла, хорошего мужика в дом привела, молодец.
А потом вдруг просит внучку наклониться пониже.
-Ты прости меня, Нина
-Да ладно тебе, ба...
-Нет, прости... Грех на мне, внучка...Я тогда знала что ты с этим жиганом начала любовь крутить, я денег ему дала, чтобы отстал от тебя...Я не знала что дитё у тебя, прости детка...Я потом услышала, как ты матери говорила, как плакала...
Вся жизнь перед глазами промелькнула, всё с ног на голову встало...
Прости, внученька...Подлая я, подлая...
-Бабушка, - Нина взяла старуху за сухие плечи, - перестань себя корить, правильно ты всё сделала, был бы хороший, неужели взял бы те деньги?
Забудь обо всём плохом, живи и радуйся, вон правнук у тебя какой! Тебе ему характер привить ещё надо!
Плачет бабушка, плачет и Нина...
-Вы чего тут, - заглядывает в комнату мать с Алёшей на руках, а ей через голову удивлённый Володька.
-Да бабушке сказала что завучем поставили, а она такая плакса стала, разревелась...
-Это я от радости, дети, сердце мягкое стало что-то, от радости. Вот Нинка, а? Вот молодец! Горжусь ей, она ведь Вов, с детства у нас такая, целеустремлённая, скажи дочь, ведь Нинка -то у нас, ну?
-Да мама! Это правда!
-А я о чём говорю! Ты, Володь, береги её, ага?
-Конечно, бабуль! Вон какое золото мне досталось.
Нина нашла своё счастье, мать её, прожившая всю жизнь под управлением своей матери, потом перешла под крыло Нины и зятя.
Но ребята не обижали её, зять относился хорошо к тёще, а ей большего и не надо было...
Нина у меня с характером, любила всем говорить мать, в бабку, в матушку мою...
автор Мавридика де Монбазон
ПРОСТИТЬ И ОТПУСТИТЬ
В шкафу на верхней полке сейчас лежит пальто. Неделю назад оно висело на вешалке на хороших объемных плечиках из цельного дерева, а сейчас смотано в клубок. Когда открываю полку, чтобы взять что-то, синий клубок по-прежнему беспокоит меня.
В тот день я стояла на выдаче в интернет-магазине, забирала заказ. В магазин вошел еще кто-то, я обернулась, и чуть не ослепла: ярко-синее, переходящее в фиолетовый, изящное, легкое шуршащее пальто с поясом-бантом спереди, владелица которого еще и усилила его экстравагантность светло-сиреневой шляпкой, и шелковым, переливающимся сиреневым и малиновым, шейным платком.
Яркость образа ошеломила меня, у меня захватило дух от зависти, ревности, восхищения и страстного желания заиметь такое же.
Синее пальто стало мои наваждением. На сайте моего размера не было, я уже не смотрела на цену, мне нужен был только размер. Несколько раз в день проверяла, не появилась ли моя «синяя рыбка», тираж весь был выкуплен. Осталось ждать, что кто-нибудь возвратит, и успею его схватить.
После полмесяца бесплодной «рыбалки» полезла в интернет, часа в три ночи. Моя «рыбка» нужного размера в одном экземпляре мелькнула на несколько минут, я оформила заказ.
Прошло две недели. Пальто прибыло, воздушное, легкое, похожее на платье, невесомое и теплое, мое.
Дома оказалось, что мне не с чем его носить. Шапки не подходили, смотрелись грубо, меховая шапка его подавляла, трикотажная не дотягивала. В тоске по образу, была не была, зашла в самый дорогой салон головных уборов, и купила шляпу, с маленькими полями и репсовой розой сбоку, благородного бордового цвета. Потом еще одну, черную, с опущенно загадочно вниз широкими полями.
Зимой в шляпе было холодно, в том же салоне прикупила шапочку, главное в которой - роскошная вышивка надо лбом.
Потом пальто потребовало новую сумку. С шарфом в руках глубокого фиолетово-бордового оттенка, я бродила по городским магазинам, и нашла все же кожаную сумку точно такого цвета.
Мне было неловко, неудобно в новом образе. Повесила его на дверцу шкафа, присматривалась, почему пальто, красивое на вешалке, чем-то меня не устраивает. Сузила его бока, уменьшив пышность.
Потом укоротила рукава. Пришила кнопку к воротнику. Пояс завязала как бант под воротником.
Каждый выход в свет с новым пальто по возвращении заставлял меня задумываться. Я чувствовала дискомфорт. Вроде бы все нравится, но вот если бы убрать вот это, подправить здесь, переделать вот так, изменить так – вообще было бы идеально, и началась попытка переделать его под себя. Пальто терпеливо сносило мои операции, хотя и требовало в ответ немало вложений. Любила его и тревожилась, почему не складывается роман, как с другими моими вещами, на долгие годы. Сердилась, убирала пальто в шкаф, возвращалась к нему, носила в магазины, где предлагала ему новые фасоны шапок и шляп, юбок, сапог и ботильонов. Пальто сомневалось, и я оставила его в покое до осени.
В сентябре купила к нему третью шляпу, лавандово-сиреневого оттенка, который так привлек меня на девушке из интернет-магазина. Пальто нежно приняло шляпу, но стало отвергать бант под воротником. Шапка с восточной богатой вышивкой тоже была забракована, она выглядела слишком нарядно и дешево, несмотря на стоимость, в два раза превышающей само пальто. Докупила синие бархатные перчатки.
Пальто капризничало, смешило меня и тех, кто на меня смотрел.
Долго я смотрела, как висит пальто на двери шкафа.
Теплое, легкое, изящное. Наверное, укорочу его, и бока надставлю, тогда это будет модная куртка. И воротник вдвое уменьшу. К низу пояс подошью..
Вдруг нечаянно подумала, что итак уже стерла почти его первоначальный облик, который меня так восхитил. Я уничтожала задумку модельера, подминая под себя непокорный силуэт.
Мне стало жалко изящную вещь, которая, очевидно, мне не подходит. Пальто сносило мои переделки, эксперименты с шарфами и шляпами, длиной, поясом и шириной, стало портиться и исчезать под моим желанием подогнать его. Почему та девушка, постарше меня, и крупнее в объемах, была так эффектна в нем? Не знаю. Ни один из аксессуаров не помог мне его приручить. Не стала эта вещь моей, ни по характеру, ни по силуэту, я по-прежнему по этому пальто тоскую, и хочу его носить, но оно не принимает меня, делает смешной возрастной бабой в девичьей одежке.
Покорить и приспособить его невозможно, можно только уничтожить, или, что, наверное, труднее, простить и отпустить.
Так и с человеком.. кромсаю его и пытаюсь переделать, вместо того, чтобы понять: он просто-напросто не мой.
автор Юлия Мороз
Серега с Галей были идеальной парой, и это не просто приевшееся выражение. Серега, как его звали с самого детства, во дворе, на учебе и на работе, даже начальники и заказчики, - голубоглазый весельчак с вечной улыбкой на губах, любимец женщин, душа любой компании. Не громкий и заводной, а добрый и мягкий, от него так и веяло надежностью и уверенностью. Галю он обожал. Она не была красавицей, но ее огромные карие глаза притягивали к себе, как магниты. Спокойная и уравновешенная, рядом с ней он чувствовал себя как маленький ребенок рядом с матерью. Любили они друг друга без памяти. Они встречались еще со школы, после института поженились. Родились дети - Аленка, а за ней Толик, которого все сразу стали звать Толян, из-за уверенности и энергии, так напоминавшие его отца. Годам к тридцати идеальная пара превратилась в идеальную семью, и любовь только усиливалась с каждым годом. А потом, когда Толяну еще не исполнилось четырех, а Аленка только пошла в школу, у Гали обнаружили рак. Начались тяжелые сеансы химиотерапии, операция, метастазы, еще одна операция. После второй операции Галю перевезли домой, чтобы быть поближе к детям и подальше от холодных палат больницы. Врачи не давали ей шансов, но Серега не терял надежды. Физиотерапия, гомеопатия, новейшие лекарства, он делал все, что мог и все, что вычитывал в литературе. Всем, кроме него, было ясно - конец близок. Галя таяла на глазах, становилась легче, прозрачнее, лишь огромные карие глаза как будто становились еще больше на истощенном лице. Под новый год состояние ухудшилось. Галя с трудом дышала и большую часть времени была без сознания. Детей отправили к бабушке, Серега же не отходил от ее постели ни на минуту. 31 декабря после вечернего осмотра врач подозвал его к выходу и на вопросительный взгляд лишь молча покачал головой, сжал Серегино плечо и быстро вышел. Ночью Галя неожиданно проснулась. Она уже не могла двигаться и лишь смотрела на Серегу. Ее губы тронула улыбка и она шепнула: - Я ухожу, Сереженька... Серега уже знал, что борьба закончилась. Он просто сидел и смотрел на нее, не в силах остановить слезы. - Жди меня там, милая... Она опять улыбнулась: - Нет, это ты меня жди... - и закрыла глаза. Через час Гали не стало. Она так и умерла с едва заметной улыбкой на губах. А Серега полностью поседел за эту ночь. Стал белый, как снег... * * * Прошло пять лет. Он собрал себя буквально по кусочкам и опять стал привычным Серегой, каким его все знали. Боль потихоньку притуплялась, дети росли, работа отнимала много времени, девушки по-прежнему не обделяли вниманием. Вот только глаза стали другие. Это уже не были знаменитые Серегины голубые глаза с веселыми бесенятами, теперь они были наполнены грустью. Даже когда Серега шутил и смеялся, его глаза никогда не улыбались. Дети взрослели и понемногу забывали мать. Толян рос маленькой копией отца, уже в первом классе выделялся среди сверстников, был вожаком и заводилой. Аленка унаследовала от матери большие карие глаза, а также спокойный и терпеливый характер. И только по ночам она часто просыпалась в слезах и звала маму. Серега бежал к ней в комнату и успокаивал ее как мог, обнимал и баюкал. Когда Аленка, наконец, засыпала, он сидел у ее кровати, смотрел на спящую дочку и молча плакал. Новый Год они не отмечали, потому что это была годовщина смерти Гали. Да и не представлял себе Серега их любимый праздник без нее. Поэтому обычно он просто выпивал один несколько рюмок коньяка и шел спать. Так и в этом году, по дороге домой после работы он решил заехать в супермаркет за бутылкой. Зима выдалась теплая, даже еще снега как следует не выпало, да и тот уже весь растаял. Поставив машину на стоянке, Серега поднял воротник пальто, спасаясь от противного дождя со снегом, и двинулся ко входу в супермаркет. Внутри было сухо и тепло, и практически безлюдно. "Все давно дома, оливье готовят", - усмехнулся Серега и направился к алкогольному отделу. Вдруг из-за поворота выехала набитая продуктами тележка и чуть не сбила Серегу с ног. - Ой, простите, пожалуйста! Я вас не заметила... - симпатичная молодая женщина сбилась на полуслове, довольно невежливо уставившись на Серегу широко открытыми глазами. Она показалась ему знакомой, но он не мог вспомнить, откуда он мог ее знать. - Ничего страшного, я цел, - Серега улыбнулся ей, обошел тележку и пошел дальше.
Через десяток шагов он обернулся, надеясь, что она уже ушла, но женщина по-прежнему стояла на месте и смотрела ему вслед. Она заметила его взгляд, и, смутившись, развернулась и направилась к кассе. «Странно...», - думал Серега, выбирая коньяк. «Какое знакомое лицо... Может из соседнего офиса? Или какая-то давняя заказчица?» Размышляя, он вышел из супермаркета со свертком под мышкой, и только возле своей машины он опять увидел ее. Ее машина стояла совсем рядом, она пыталась затолкать покупки в багажник, держа в одной руке зонтик и защищаясь от порывистого ветра с дождем. - Давайте я вам помогу, - Серега подошел и, не дожидаясь ответа, начал ставить пластиковые мешки в багажник. Она стояла рядом и молча смотрела на него. Когда все покупки были в машине, он развернулся к ней. - Извините, но мне кажется, что я вас знаю, - сказал он и тут же смутился. - Вы не подумайте, я не пытаюсь с вами познакомиться таким образом, мне просто действительно очень знакомо ваше лицо. - А мне ваше... - она наконец-то вышла из транса и улыбнулась. - Но сомневаюсь, что мы знакомы. Я только недавно приехала в город, издалека... Я тут практически никого не знаю. - Понятно... Ну может, показалось. Просто у вас глаза очень знакомые... - Сереге стало неудобно, что пристал к женщине. - Ладно, простите за беспокойство, я вас задерживаю, наверное. Вон сколько покупок, видимо муж уже дома заждался продуктов к праздничному столу, - он неловко попытался пошутить. - Да какой муж, - отмахнулась она, - дома дети ждут, а я только сейчас смогла с работы освободиться. Бывший муж, слава Богу, уже далеко, в этот раз меня в могилу не загонит, - она усмехнулась, не переставая разглядывать Серегу. Серега вопросительно посмотрел на нее. Она пояснила: - Лет пять назад, как раз на Новый Год, ехали мы с ним на новогоднюю вечеринку, а он дома еще хорошо принял... Скользко, на повороте не справился с управлением и влетел правым боком в столб. Как меня доставали из обломков, я не знаю... Повезли в реанимацию, по дороге остановилось сердце, клиническая смерть... Я этого не помню, конечно, мне потом врачи рассказывали. Что-то кольнуло у него в сердце. Она продолжила: - Единственное, что помню - сильный белый свет... Не в конце туннеля, как рассказывают, а просто теплый свет вокруг... И вот там... - она запнулась. - Я увидела ваше лицо. Серега стоял как вкопанный и не мог пошевелиться. - А потом я вдруг очнулась. Незадолго до полуночи... Все врачи были в шоке, они были уверены, что всё, конец. Мне потом сказали, что в их практике после таких травм никто не выживал... Но мне повезло, видимо... Благодаря тебе... Серега смотрел в ее глаза и не говорил ни слова. Они просто молча стояли друг перед другом, не замечая, что дождь давно перестал. С неба шел мягкий белый снег...
автор неизвестен
Он ненавидел свою жену. Н Е Н А В И Д Е Л !
Они прожили вместе 15 лет. Целых 15 лет жизни он видел ее каждый день по утрам, но только последний год его стали дико раздражать ее привычки. Особенно одна из них: вытягивать руки и, находясь еще в постели, говорить: «Здравствуй солнышко!
Сегодня будет прекрасный день». Вроде бы обычная фраза, но ее худые руки, ее сонное лицо вызывали в нем неприязнь. Она поднималась, проходила вдоль окна и несколько секунд смотрела вдаль. Потом снимала ночнушку и нагая шла в ванну. Раньше, еще в начале брака, он восхищался ее телом, ее свободой, граничащей с развратом. И хотя до сих пор ее тело было в прекрасной форме, его обнаженный вид вызывал в нем злость. Однажды он даже хотел толкнуть ее, чтобы поторопить процесс «пробуждения», но собрал в кулак всю свою силу и только грубо сказал : — Поторопись, уже надоело !
Она не торопилась жить, она знала о его романе на стороне, знала даже ту девушку, с которой ее муж встречался уже около трех лет. Но время затянуло раны самолюбия и оставило только грустный шлейф ненужности. Она прощала мужу агрессию, невнимание, стремление заново пережить молодость. Но и не позволяла мешать ей жить степенно, понимая каждую минуту. Так она решила жить с тех пор, как узнала, что больна. Болезнь съедает ее месяц за месяцем и скоро победит. Первое желание острой нужды — рассказать о болезни. Всем ! Чтобы уменьшить всю нещадность правды, разделив ее на кусочки и раздав родным. Но самые тяжелые сутки она пережила наедине с осознанием скорой смерти, и на вторые — приняла твердое решение молчать обо всем. Ее жизнь утекала, и с каждым днем в ней рождалась мудрость человека, умеющего созерцать. Она находила уединение в маленькой сельской библиотеке, путь до которой занимал полтора часа. И каждый день она забиралась в узкий коридор между стеллажами, подписанными старым библиотекарем «Тайны жизни и смерти» и находила книгу, в которой, казалось, найдутся все ответы.
Он пришел в дом любовницы. Здесь все было ярким, теплым, родным. Они встречались уже три года, и все это время он любил ее ненормальной любовью. Он ревновал, унижал, унижался и, казалось, не мог дышать вдали от ее молодого тела. Сегодня он пришел сюда, и твердое решение родилось в нем: развестись. Зачем мучить всех троих, он не любит жену, больше того — ненавидит. А здесь он заживет по — новому, счастливо.
Он попытался вспомнить чувства, которые когда — то испытывал к жене, но не смог. Ему вдруг показалось, что она так сильно раздражала его с самого первого дня их знакомства. Он вытащил из портмоне фото жены и, в знак своей решимости развестись, порвал его на мелкие кусочки. Они условились встретиться в ресторане. Там, где шесть месяцев назад отмечали пятнадцатилетие брака. Она приехала первой. Он перед встречей заехал домой, где долго искал в шкафу бумаги, необходимые для подачи заявления на развод. В несколько нервном настроении он выворачивал внутренности ящиков и раскидывал их по полу. В одном из них лежала темно — синяя запечатанная папка. Раньше он ее не видел. Он присел на корточки на полу и одним движением сорвал клейкую ленту. Он ожидал увидеть там что угодно, даже фотокомпромат. Но вместо этого обнаружил многочисленные анализы и печати медучреждений, выписки, справки. На всех листах значились фамилия и инициалы жены. Догадка пронзила его, как удар тока, и холодная струйка пробежала по спине. Больна ! Он залез в Интернет, ввел в поисковик название диагноза, и на экране высветилась ужасная фраза: «От 6 до 18 месяцев». Он взглянул на даты: с момента обследования прошло полгода. Что было дальше, он помнил плохо. Единственная фраза, крутившаяся в голове: «6-18 месяцев». Она прождала его сорок минут. Телефон не отвечал, она расплатилась по счету и вышла на улицу. Стояла прекрасная осенняя погода, солнце не пекло, но согревало душу. «Как прекрасна жизнь, как хорошо на земле, рядом с солнцем, лесом». В первый раз за все время, которое она знает о болезни, ее заполнило чувство жалости к себе. Ей хватило сил хранить тайну, страшную тайну о своей болезни от мужа, родителей, подруг. Она старалась облегчить им существование, пусть даже ценой собственной разрушенной жизни. Тем более от этой жизни скоро останется только воспоминание. Она шла по улице и видела, как радуются глаза людей оттого, что все впереди, будет зима, а за ней непременно весна ! Ей не дано больше испытать подобное чувство. Обида разрасталась в ней и вырвалась наружу потоком нескончаемых слез…
Он метался по комнате. Впервые в жизни он остро, почти физически почувствовал быстротечность жизни. Он вспоминал жену молодой, в то время, когда они только познакомились и были полны надежд. А он ведь любил ее тогда. Ему вдруг показалось, что этих пятнадцати лет как не бывало. И все впереди: счастье, молодость, жизнь… В эти последние дни он окружил ее заботой, был с ней 24 часа в сутки и переживал небывалое счастье. Он боялся, что она уйдет, он готов был отдать свою жизнь, лишь бы сохранить ее. И если бы кто — то напомнил ему о том, что месяц назад он ненавидел свою жену и мечтал развестись, он бы сказал: «Это был не я». Он видел, как ей тяжело прощаться с жизнью, как она плачет по ночам, думая, что он спит. Он понимал, нет страшнее наказания, чем знать срок своей кончины. Он видел, как она боролась за жизнь, цепляясь за самую бредовую надежду. Она умерла спустя два месяца. Он завалил цветами дорогу от дома до кладбища. Он плакал, как ребенок, когда опускали гроб, он стал старше на тысячу лет… Дома, под ее подушкой, он нашел записку, желание, которое она писала под Новый год: «Быть счастливой с Ним до конца своих дней». Говорят, все желания, загаданные под Новый год, исполняются. Видимо, это правда, потому что в этот же год он написал: «Стать свободным». Каждый получил то, о чем, казалось, мечтал. Он засмеялся громким, истеричным смехом и порвал листочек с желанием на мелкие кусочки…
Автор: Дарья Клевлина