Дядя Вaня давно мечтaл выйти на пенсию и спокoйно полоть грядки.

Но у дяди Вани была тетя Мaша, к которой эпитет «спокойный» мог быть примeнен только пoсмертно, и то дядя Ваня в этом отчасти сомневался.
Когда дядя Ваня уставал строить баню или рeмонтировать забор, и прислонялся к какой-нибудь плоскости вроде стены или калитки, она ласково вoрковала:
- Устал? Ну отдoхни- отдохни. А пока стoишь, покрась стену (калитку, забор, баню и пр.)
Однажды на улице тетя Маша увидела бoльшущие каменные блоки. Они так бесприютно лежали, отделенные от всего мирского желтой лентой, что тетя Маша едва не пустила слезу. Внезапно в ней проснулся ландшафтный дизайнер.
- Вань, а Вань, смотри какие хорошие кирпичики. Как раз нам на речке на мостки.
У дяди Вани екнуло сердце:
- Ты чего? Это же дорогу ремонтируют. Кирпичики…
- Нее. Никакую не дорогу. А то чего они дураки что ли - бросать такие хорошие кирпичики? Украдут ведь. Чай не глупые дoрогу-то строют.
- Да кто бyдет таскать такyю тяжесть!? Говорю тебе- дорогу ремонтируют.
- А я тебе говорю – не ремонтируют. Может, пyтерял кто кирпичики, или ненужно стало. А вот мы возьмем, чего пропадать добру.
- Маша! Это не кирпичики!. Это блoки каменные! И мы их не возьмем. Не краном же их в деревню тащить.
- Да ладно. Ты мне машину пригoни тoлько, сама уж кирпичик донесу.
И вот, поздно вечерoм дядя Ваня стоял на низком старте у заведенной машины, чтoбы, если вдруг жену повяжут, быстро сесть за руль и укатить.
- Слышь, Мань, я если чего, сyхари тебе носить буду, - шептал дядя Ване тете Маше, которая, кряхтя, пepла волоком к машине огромный блок.
Так они вывезли три «кирпичика», которых по утру не досчитались немного расстроенные рабочие. (Нецензурная лексика опущена и заменена на всем пpнятный «пип»).
- Пип! Какaя пипная сволочь пипнула наши бордюры, пип… Пип! Пип! Пип! Каким пипом они смогли пипнуть такую тяжесть. Вот же пипы! Чтоб их пипнуло и выпипнуло, пипы пипные! Пип...
Так ругались на всю нашу улицу осирoтевшие стрoители.
Вместо дороги бордюры украсили тети Машин огород, который теперь стал смахивать на япoнский сад камней.
А потом дядя Ваня в который раз рeшил отдохнуть, и желательно в полном смысле этого слова, и пoехали они с тетей Машей на своей машине на юга.
Где-то по пути у какого-то Рога они остановились передохнуть, тут тетя Маша и увидeла этот камeнь.
Бoльшой и прекрасный, он раскинулся на обoчине дорoги, слoвно это совершенно естественное для такого сокровища дело – валяться на обочине у дороги.
У тети Маши загoрелись глаза. Дядя Ваня, заметив это, проследил за ее взглядом, и... окаменел.
- Маша…
- Ваня…
- Маша, нет. Мы же едем на мoре. Маша.
- Ваня! Возьмем с собой. Ну полежит недельку в багажнике. Ну и что? Зато потом как положим его в огороде. Ты только представь! А то не возьмём – кто-нибудь другой утащит. Ну Ваняяя!
- Маша… Да кроме нас никому не нужны булыжники по центнеру. Остальные- нoрмальные.
До югов они ехали очень мeдленно – в багажнике трясся камень. Все улитки и черепахи уже давно приползли к морю, а машина дяди Вани буксовала на каждой неровности и возмущённо тарахтела.
Когда путешественников остановили на посту ДПС и служитель закона спросил:
- Что в багажнике везете? – дядя Ваня замялся.
Служитель закона насторожился.
- Откройте багaжник!
В этом месте в кино обычно следует напряженная сцeна, в ходе которой выясняется, что в багажнике находится далеко не камень.
Дядя Ваня вздохнул и открыл багажник.
Гаишник дoлго смoтрел немигающим взглядoм на камень, развалившийся в багажнике и направляющийся отдыхать на юга.
Всякое пoвидал служитель закoна в багажниках, но камень размером с его пост видел впeрвые.
- Откуда? – прошептал гаишник.
- Да с этого… там, - неопределённо махнул рукой дядя Ваня.
- Нет. Я спрашиваю… Зачем???
- Ну так, это… в хoзяйстве пригодится. С Иванoво мы, - сказал дядя Ваня, как будто это все объясняло.
- Ммм, - промычал гаишник, будто теперь ему все стало понятно, - в Иванoве камней нету?
Камень с ивановцами благополучно дoехал до морей, где отдыхал в багажнике, овeваeмый мoрским бризом.
Пока дядя Ваня и тетя Маша бултыхались в море, у них пытались угнать машину, но не смогли.
- Вот видишь! А то пешком бы домoй топали, кабы не наш камешек: - радовалась тетя Маша, пока незадачливых угoнщиков унoсили на нoсилках с надорванными живoтиками.
Камeнь, пропутешествующий от Рога до югов и до Иваново на машине, дал фору всем своим ползучим и скользящим знаменитым собратьям. Может и те бедолаги мечтают дoехать автостопом до места назначения, и пoлзут в надежде встретить какую-нибудь тетю Машу, которая их подбросит куда надо.
Всякий раз, кoгда у дяди Ване с тетей Машей бывали гости, то первое, что им бросалось в глаза – композиция из булыжников в огoроде пенсионеров.
- Экскаватор нанимали? – интересовались гости.
Тётя Маша заливалась смyщенным румянцем, а дядя Ваня тяжкo вздыхал:
- Экскаватор … Мы сами, как экскаватор.
Ученые, которые лoмают головы над Стоунхенджем, Мoаи и прoчими каменными памятниками– как древние люди таскали огромные камни… Вы приезжайте в дерeвню Малиновку Ивановской области. Там вы познакомитесь с тeтей Машей.
Только не рассказывайте ей про Стоунхендж, пoжалуйста. Стoунхендж не влезет в дяди Ванину машинy.
Haталья Пряникoвa
Серега всегда был очень злым человеком. Те, кто знали его долгое время, рассказывают, что Серега — это плод любви работницы регистратуры в районной поликлинике и учителя труда.
Ещё будучи внутри утробы, этот тип доставлял матери немало проблем, без конца пиная её в живот и переворачиваясь. Но когда настало время родиться, Серёга решил, что с него достаточно и того, что он уже успел повидать и, обмотавшись пуповиной, решил сделать миру одолжение.
Но, как он ни старался, умереть ему не дали и когда Серега родился, то в знак благодарности обмочил акушеров.
Весь детский сад Серёга провёл в углу, отчего лицо его приняло форму равнобедренного треугольника, в итоге таким навсегда и осталось.
В школе у Серёги не было врагов, врагом был сам Серёга. Его боялись дети, боялись учителя, боялись дворовые псы. Не боялись Серегу лишь двое, это его отец-трудовик и директор школы — бывший военный, который его почему-то понимал и уважал, но спуску не давал. Серегиных родителей в школу не вызывали по двум причинам. Первая: отец и так постоянно был в школе, а вторая — директор любил сам воспитывать учеников общественно полезным трудом и добротным подзатыльником. На подзатыльники не скупился и отец Сереги, но как ни старались они с директором, дурь из парня так и не выбили, хоть и набили Серегё на треугольнике немалую шишку.
Как-то раз Серега стал зачинщиком очередных беспорядков, где участвовало, по меньшей мере, двадцать человек, пять из которых были девчонки. В те годы популярны были стрелки между учениками. На таких мероприятиях, как правило, выяснялись весьма важные вопросы вроде: «Как ты меня назвал?» и «Какого хрена ты поздоровался с моей барышней?»
Весомым аргументом в спорах были не только атлетические способности и необходимое количество людей, но и подручные средства. Одним из таких Серегу и пырнули. Получив ножевое промеж рёбер, Серега пролежал на снегу, истекая кровью, около двадцати минут. Никто из детей не осмеливался оказывать первую помощь, а школьная медсестра была в отпуске. Школа должна была вздохнуть спокойно и, наконец, избавиться от главной заразы, но не тут-то было. По воле Божьей (или другим недосягаемым человеческому мозгу причинам) Серега выжил. Его спас проходивший мимо человек, который когда-то учился в медицинском колледже, но был изгнан за тунеядство. С тех самых пор Серега стал только злее.
Семья была небогатая, питались в основном с огорода и примитивными углеводами. Выросший на картошке и молоке Серега весил под центнер, и вымахал на две головы выше отца, отчего связываться с ним страшились даже менты. Серега бил всех, кто, по его мнению, косо смотрел в его направлении или портил воздух своим присутствуем.
В армии жесткий и жестокий Серега дослужился до ефрейтора, чем сильно оскорбил отца. Давать сержантские ему не осмелились, потому как даже для армии Серега был слишком суров и безжалостен, а при власти (даже такой малой) он мог довести половину своего подразделения до крайности.
Как ни странно, но смерть всегда ждала Серёгу у порога, перетаптываясь и подзывая крепыша. Неся караульную службу, один из военнообязанных, тех, что постоянно получал от Серёги по голове, не выдержал растущего в голове напряжения и выпустил в товарища ефрейтора пару нашпигованных свинцом пилюль, когда тот в очередной раз воспитывал в бедолаге армейскую выдержку и проверял на прочность стойкость его духа.
Но и в этот раз Серега выкарабкался. Что-то во вселенной не давало умереть этому озлобленному на весь мир пареньку. Серега сам оказал себе первую помощь, имея под рукой солдатскую аптечку, а после три месяца провалялся в госпитале, где довел главврача до перевода.
По всем законам жанра Серега попал-таки на зону за тяжкие телесные. Там его в целях отмщения пытались отравить, но Серега не умер.
Не умер он, когда на производстве ему упал на голову фонарь, не умер от переохлаждения, когда пьяным уснул на остановке в – 30…
Злой Серега отравлял жизнь многим людям на протяжении шестидесяти лет и чувствовал себя превосходно в физическом плане.
Душа же человека была черна не только от злобы, но и от обиды.
Он не понимал, за что судьба так неблагосклонна к нему, ведь жизнь для него была невыносима и скучна. Серега никогда не любил, друзей у него не было, так, знакомые. Дни тянулись долго и противно как прилипшая к ботинку жвачка. И вот случилось чудо — Серега захворал.
Лютая болезнь скрутила бедолагу, смертельный недуг. Серега истощал, осунулся и из былого здоровяка превратился в сморщенного старика.
На смертном одре Серега впервые в своей жизни завёл беседу с Богом:
— Зачем я пришёл в этот мир? Кому надо было создавать меня таким? Всю жизнь я причинял людям только боль, от которой сам особой радости не испытывал…
То ли чудо случилось, то ли у Сереги окончательно рассудок поехал от повышенного давления, но ему ответили.
— У тебя была большая цель, и ты её выполнил, — сказал голос в его голове.
— Какая? Какая, к черту, цель? Я же всем жизнь портил!
— Портил и спасал. Всех тех, кто пытался тебя убить, посадили в тюрьмы. Тот пьянчуга, что врезался в твою машину, никого не убил лишь потому, что ты встал у него на пути. После того случая с фонарем провели ремонт помещения на заводе, где ты работал, там теперь никто не погибнет от несчастного случая. Всю свою жизнь ты спасал людей и отводил настоящее зло в сторону. Ты очень много хорошего сделал благодаря своей злобе, и за это ты умрешь.
— Странная какая-то благодарность, — заметил Серега.
— Странная? Жизнь вообще странная штука. Что на уме у Создателя — не ясно, Он лишь даёт указания, а мы их выполняем.
— Кто мы? — спрашивал из последних сил гадкий старик, потому как чувствовал, что оставалось ему совсем чуть-чуть.
— Ты да я, да мы с тобой. Ангелы.
— Какие еще, к чёрту, Ангелы?! — закричал Серега, чем перепугал персонал клиники, где доживал свои последние часы.
— Ты — Ангел-хранитель, тот, кто защищает людей, будучи живым. Я — Ангел смерти, тот, кто провожает в мир иной.
— Получается, я не зря прожил жизнь?
— Получается, что так.
— И что дальше?
— Последнее доброе дело.
— Это какое?
Тут Серега почувствовал, как сердце его сжало в тиски. Воздуха стало не хватать, а перед глазами поплыли черные круги.
Реанимировать Серегу не спешили, врачи нехотя били обмякшее тело током, чтобы запустить остановившийся мотор и без желания заталкивали в его легкие воздух, но Сереге эти попытки были без толку. Напоследок он обмочил всю кровать и издох.
В момент, когда у Сереги начался приступ, в больницу поступил тяжелораненый пациент. Рук не хватало. Серегу бросить не имели права по закону и, опоздав на пару минут, врачи констатировали смерть второго пациента.
Серегу ненавидели даже после смерти. Он в очередной раз сотворил непростительное зло, которое стоило человеку жизни. Только вот никто на земле не знал, что человек, поступивший с ранениями, и не успевший получить должную помощь, в следующем году зарезал бы десятки людей.
Серега был злым человеком, но, сам того не зная, совершил много добрых дел. Никто никогда не узнает, как было бы, не случись чего-то плохого или не родись кто-то вроде Сереги. Всё случается так, как должно быть и если мы этого не понимаем, то это не значит, что всё имеет только плохую сторону.
АлександрРайн
Автор:"BIOсфератум"
СЛУЧАЙ, ЗАСТАВИВШИЙ ПОВЕРИТЬ В РЕИНКАРНАЦИЮ
Зная о моём увлечении необъяснимыми явлениями, знакомый поделился историей, которая заставила его поверить в реинкарнацию. События происходили с разницей в 9 лет, и когда я услышал из его уст данный рассказ, то был крайне удивлён. Случилось это в июле 2023 года, но предыстория относит нас в июнь 2014 года.
Моему знакомому, будущему врачу, был 21 год, он учился на 3 курсе в университете и после пар решил съездить в центр Москвы погулять по набережной. Во время прогулки ему попадались самые разные прохожие. Было многолюдно – туристы, местные жители, курьеры – разнообразная толпа. Он же шёл от Кремля в сторону Храма Христа Спасителя и наблюдал за проплывающими речными трамваями. Ничего не предвещало беды.
Вдруг в личное пространство задумчивого юноши проник голос старушки: «Красивый. Возьми конфетку». Перед молодым человеком стояла пожилая женщина, закутанная в серое изношенное тряпьё. От неё не очень приятно пахло, а на руке парень заметил несколько язв. Будущие медики часто замечают то, что ускользает от глаз обычных людей. Посреди ладони лежала конфета «Петушок – золотой гребешок». Он постарался предельно тактично отказаться, и произнеся фразу с извинениями, прошёл мимо.
То, что произошло дальше – настоящий кошмар, который оставил след в памяти на всю жизнь. Старушка поспешила за ним, но вышло неуклюже, она пошатнулась, и в неё на полной скорости влетел курьер на велосипеде. Юноша был в ужасе от случившегося. Он видел всё в деталях и если бы взял гостинец, то, вероятнее всего, этого бы не произошло. А так сразу несколько сломанных судеб.
Позже парень попытался выяснить, в какую больницу увезли бабушку. Ему не давала покоя эта ситуация. Потом он узнал, что та скончалась от полученных травм спустя несколько часов после госпитализации…
Казалось бы, парень не виноват в случившемся, но поставив себя на его место, я осознал, что тоже ощущал бы часть вины за произошедшее. Несмотря на все потрясения, юноша забыл об инциденте и продолжил жить полной жизнью. Закончил учёбу, устроился на работу, обзавёлся семьёй. Однажды вместе с супругой и сыном они поехали гулять в центр Москвы.
Ехали со станции метро «Первомайская» до «Арбатской». На «Семёновской» в вагон зашёл высокий мужчина и маленькая девочка. Они расположились напротив моего знакомого. Холодный пот прошиб его, когда он увидел глаза ребёнка – точная копия тех, которыми смотрела на него старушка на набережной. А дальше случилось ещё более невероятное, от чего ему стало совсем плохо.
Перед самой остановкой «Площадь Революции» девочка подошла к нему и вытащила из кармана конфету «Петушок – золотой гребешок». Протянув её, она произнесла: «В прошлый раз ты её не взял. Помнишь, что было?» Оставив её в руке оторопевшего от ужаса мужчины, девочка вернулась к своему спутнику, и они благополучно покинули остановившийся состав. Мой знакомый пробыл в шоке несколько дней. Его жена и маленький сын ничего не поняли, но по изменившемуся лицу главы семейства догадались, что что-то случилось.
Этот рассказ очень удивил меня. Зачастую, когда речь заходит о реинкарнациях, то сообщают о перерождениях спустя десятки – сотни лет. Например, известный случай, когда британка «вспомнила» как была египетской служанкой у фараона и указала археологам, где закопана её мумия. Неоднократно дети вспоминают в первые годы о своих предыдущих воплощениях. Здесь же яркий признак перерождения, который произошёл в обыденной жизни на глазах одного и того же свидетеля. Есть, о чём задуматься
Мачеха прекрасно видела, что Лиза не хотела выходить замуж за вдовца, и не потому, что у него была маленькая дочка, и не потому, что был постарше, а потому, что она его очень боялась.
Его колючий взгляд проникал до самого сердца, и от страха оно начинало учащенно стучать, словно пыталось отбиться от стрел взгляда. Глаза Лиза прятала в пол и долго не хотела поднимать, а когда поднимала, все замечали, что глаза были наполнены слезами.
И эти слезы лавиной спускались по румяным от смущения щекам. Руки дрожали и маленькие кулачки хотели отбиваться от мачехи и от ею представленного жениха.
Язык-предатель, будь он проклят, сказал: «Пойду».
-Вот и сговорились. В такой-то дом, к такому-то мужику, к такому-то хозяину грех не пойти! Ведь он с первой жены пылинки сдувал, она ведь неумеха была, малосильная, чахлая, все ходила кашляла. Бывало, идут, он три шага, она один. Остановится и дышит как паровоз, он её обнимает, успокаивает, не прикрикнет, как твой папаша, сумасходший.
Когда она беременная ходила, то её ходящей почти никто не видел. Все лежала, а потом после родов он все ночи к ребёнку сам вставал, а она совсем зачахла. Мать его так говорила.
-А ты кровь с молоком, тебя он в красный угол посадит. Ты ладная, приученная ко всему, и к косе, и к серпу, и прядешь и ткешь. Грех тебя отдавать за молодого, у них ещё характер вихлястый, не устоявшийся, ещё дурь не показанная, а у этого все открыто, все мы знаем про него. Как же тебе повезло! Самогонки я выгоню, вечерок посидим, а вдовцу свадьба и не нужна, не к чему покойную плясками гневить. А приданое он велел не собирать, сказал, что дом полная чаша.
Фёдор женился первый раз по любви, зная, что Вера часто болела, была слабенькой, да и мама его говорила, что он мужик видный, сильный, ему баба нужна, а не заморух, но не могли переубедить его ни люди, ни свой разум, только Веру ему подавай и все.
По селу ходили слухи, что его заворожили, так как только околдованный человек, не живши веку, решил свою жизнь превратить в лазарет, страдания, боли. Врачи говорили, что очень у Веры слабые лёгкие, любая простуда ведёт к воспалению, к астме, а там кто знает, может и хуже.
Фёдор думал, что своей любовью отшвырнет смерть от жены, будет лечить её, ухаживать за ней и недуг уйдёт. Сначала и правда после свадьбы все шло хорошо. Счастливые, весёлые молодожёны не могли нарадоваться своему счастью.
Потом, когда Вера забеременела, словно все нутро у неё вывернули наизнанку, постоянная слабость во всем теле, головокружение, сонливость, сделали её настолько слабой, что она не могла ни постирать, ни корову подоить, даже расчесать свой шикарный длинный волос она не могла.
Врачи говорили, что такой токсикоз, вот родит и окрепнет. Федор ухаживал за Верой с любовью без упрёков. Его мама укоряла его день и ночь в том, что привёл в дом не хозяйку, а проблему. Фёдор защищал жену, как коршун свое гнездо, и маму попросил к ним не приходить.
Родила Вера девчонку и Фёдор надеялся, что сила, радость вернутся в семью. Да, счастье вернулось, но ненадолго. Подстыв однажды, Вера так и не смогла окрепнуть, а таяла на глазах.
Забрали её в больницу, но врач в лоб сказал:
-У неё лёгкие отваливаются.
Сказал по-простому, по-деревенски. Вера знала, что ей осталось мало, сначала крепилась и не показывала виду. Из себя выдавливала улыбку, которая больше напоминала болезненную ухмылку, губы улыбались, а глаза выдавали боль и испуг за завтрашний день, за дочь.
Будто взгляд прощался и приказывал запомнить её улыбающейся, веселой. Ее худоба с выступающими ребрышками на спине, впалая грудь, высохшие кисти рук, опущенные худые плечи без слов говорили, что смерть ходит рядом и ждёт последнего вздоха своей избранницы.
Предчувствуя свой уход, Вера попросила мужа выслушать её просьбу.
-Не родился ещё тот человек, который нарушил бы планы Бога. Наша любовь устала бороться со смертью, сил больше нет, да и я устала от боли, от мыслей. Я прошу у тебя прощения, и у дочки тоже. Сама рождена на горе, и вас обрекла на страдания.
Фёдор взял её огненные руки в свои и начал целовать. По тяжелому, прерывистому дыханию понял, что она торопится сказать что-то важное, он чувствовал, что жить ей осталось считанные минуты.
Она сбивчиво стала говорить о своей любви к ним, о переживаниях за дочь, говорила взахлеб, а потом перевела дух и медленно сказала:
-Женись на Елизавете, она будет хорошей женой, ты хороший муж, отец, она будет хорошей матерью, так как сама лихо хватила с мачехой, со сводными сёстрами, с пьяницей-отцом. Я то её жизнь знаю, да и мама вхожа в их дом, а у неё глаз орлиный, все видит наперёд. Очень Лиза ласковая, работящая, терпеливая, дочку не обидит, тебя она полюбит. Будь только с ней, как со мной. Относись к ней так, как будто я в её оболочке с тобой рядом нахожусь. Прости меня за эти слова, но у меня не только лёгкие чёрные, но и душа почернела от дум за дочь, а там сам смотри, твоя судьба тоже Богом писана, как решишь, так и будет. Но запомни, дочь не обижай, иначе прокляну с того света. Последние слова она произнесла медленно и выразительно. При этом, что было сил у неё, сжала руку мужа.
Фёдор плакал, и слезы заслонили образ жены, он чувствовал по её дыханию, как любимая уходит. Ангельское, спокойное личико с улыбкой на губах смотрело в одну точку. Рука по-прежнему сжимала его руку.
Фёдор начал её целовать с головы до ног, при этом причитая, воя, обещал сделать все, как она велела. Вот поэтому после года смерти жены пришёл свататься к Лизе.
Мачеху подготовила тёща Фёдора, она тоже желала для своей внучки хорошую маму. Сама она болела и боялась, что жить ей немного осталось, и хотела, чтобы внучка и зять устроили свою жизнь.
Ей, как никому, было известно, через что прошёл её любимый зять, и за его отношение к её дочери она была готова целовать ему ноги и просить у Бога на коленях счастья для Фёдора.
Как в тумане прошло сватовство. Видя как дочке тяжело без внимания мамы, да и ему тяжело без хозяйки, решил просьбу жены исполнить. Он заранее начал присматриваться к Лизе и заметил, что она очень покорна, послушна, красива и даже чем-то напоминает жену. Такая же коса, такая же улыбка, такая же походка.
Порой ему хотелось подойти поближе и обнять крепко, крепко, помолчать минуту, представляя образ жены. Сама Лиза не могла объяснить, почему она согласилась выйти за Фёдора. То-ли надоело быть прислугой мачехи, то-ли надоело приводить пьяного отца домой и защищать его от нападок мачехи, или устала от насмешек сестёр, а может было жалко дочь Фёдора?
Но как бы то ни было, дав согласие, она поняла, что предстоит ей ещё одно испытание - это полюбить и влюбить в себя Фёдора.
После сватовства Фёдор решил познакомить поближе дочку с Лизой.
Вера редко выходила на улицу, все время находилась с дочкой. Каждую минуту, да что там, каждую секунду, она любовалась Алёной. Иногда, просыпаясь ночью, муж видел, как жена, склоняясь над дочкой, что-то шептала, будто наставляла, советовала, как нужно жить после своего ухода.
Фёдор не мог без слез думать о том, что говорила Вера своей маленькой частице своего сердца. Алёнка была домашним ребенком, к чужим вообще никогда не подходила, у неё был папа, мама, бабушка и ещё одна сварливая, недовольная бабка.
Фёдор привёл Лизу в свой дом для того, чтобы она посмотрела на дочь, чтобы побыть вместе без через чур радостной мачехи, которая вела себя так, как будто наконец-то со двора уводят корову, которая не даёт молока.
Лиза наедине с Фёдором в основном молчала, но заметила, что он нисколько не хмурый, а наоборот очень обходителен, внимателен. Он открыто спросил у будущей жены, что, если у неё есть любимый парень, то он отойдет в сторону. О просьбе жены он не говорил ни слова.
Дом Лизу шокировал своим убранством. Прекрасная мебель, сделанная своими руками, много искусно вышитых картин в деревянных ажурных рамках, покрытых лаком. Большие, светлые комнаты. Аленка, увидев Лизу, повела себя странно, она не испугалась, а наоборот стала кокетничать.
Алёнка вынесла свои игрушки и стала просить Лизу с ней поиграть. При этом старалась дотронуться ручкой до гостьи. Смотрела очень любопытными глазами и иногда улыбалась. Лиза несколько раз в ходе игры её приобнимала и своей рукой поправляла шикарные, как у мамы, волосы.
- А давай, я тебе причёску сделаю, и будешь ты у меня как принцесса.
Фёдор наблюдал за их играми, за их общением, и душа его заплакала от радости.
Ему было страшно приводить Лизу в дом, так как Алёнка постоянно спрашивала о маме, постоянно смотрела в окно, как будто выискивала её на улице, а когда кто-то заходил в дом, то опрометью встречала в надежде, что вернулась наконец-то мама.
Фёдор пытался ей все объяснить, но Аленке шёл четвёртый годик, и её маленькому сердечку не нужно было объяснений, ей нужна была нежная, добрая мама.
Федор понимал, что при всем желании его внимание, его любовь, его объятия никогда не заменят материнских нежных рук, материнской ласки, материнского душевного тепла.
Он понимал и боялся обмануться в Лизе. Но увидев, как Алёнка скривила ротик, собралась заплакать от того, что уходит Лиза, то спокойствие обняло Фёдора.
Алёнка взяла Лизу за руку и повела в свою комнату, убрала покрывало, ручками, как хозяюшка начала сбивать подушки, от радости залезла на кровать и начала подпрыгивать до потолка.
Лиза вспомнила себя, как к ним пришла мачеха, как она в дальнейшем упрекала её куском хлеба, как прятала и тайком давала сладости своим дочкам, как била по рукам за плохо сделанную непосильную работу, как всегда донашивала за её дочками штопанные платья, как пьяного папу клали на пол, а у неё от жалости разрывалась душа, и она укрывала его своим одеялом. Вспомнила, как мачеха сказала, что первому встречному как ненужную скотину сведёт со двора, вспомнила мачехины проклятия и с комом в горле подошла к Аленке.
Крепко, крепко обняла и прилегла с ней рядышком. Уснула доченька крепким, счастливым сном. Фёдор от радости не знал как себя вести с Лизой. Пили чай и просто смотрели друг на друга, улыбаясь. Лизу он не отпустил домой.
Не отпустил и все!
Жена должна с мужем быть, а не идти туда, где её не ждут...
Автор: Наталия Артамонова
ЕСТЬ У НАС ЕЩЕ ДОМА ДЕЛА...
Баба Валя кое-как открыла калитку, с трудом доковыляла до двери, долго возилась со старым, уже тронутым ржавчиной замком, зашла в свой старый нетопленый дом и села на стул у холодной печи.
В избе пахло нежилым. Она отсутствовала всего три месяца, но потолки успели зарасти паутиной, старинный стул жалобно поскрипывал, ветер шумел в трубе - дом встретил её сердито: где ж ты пропадала, хозяйка, на кого оставила?! Как зимовать будем?!
-Сейчас, сейчас, милый мой, погодь чуток, передохну… Затоплю, погреемся…
Ещё год назад баба Валя бойко сновала по старому дому: побелить, подкрасить, принести воды. Её маленькая лёгкая фигурка то склонялась в поклонах перед иконами, то хозяйничала у печи, то летала по саду, успевая посадить, прополоть, полить. И дом радовался вместе с хозяйкой, живо поскрипывал половицами под стремительными лёгкими шагами, двери и окна с готовностью распахивались от первого прикосновения маленьких натруженных ладоней, печка усердно пекла пышные пироги. Им хорошо было вместе: Вале и её старому дому.
Рано схоронила мужа. Вырастила троих детей, всех выучила, вывела в люди. Один сын – капитан дальнего плавания, второй – военный, полковник, оба далеко живут, редко приезжают в гости. Только младшая дочь Тамара в селе осталась главным агрономом, с утра до вечера на работе пропадает, к матери забежит в воскресенье, душу пирогами отведёт – и опять неделю не видятся. Утешение – внучка Светочка. Та, можно сказать, у бабушки выросла.
А какая выросла-то! Красавица! Глазищи серые большие, волосы цвета спелого овса до пояса, кудрявые, тяжёлые, блестящие – сияние даже какое-то от волос. Сделает хвост, пряди по плечам рассыплются – на местных парней прям столбняк нападает. Рты открывали – вот как. Фигура точёная. И откуда у деревенской девчонки такая осанка, такая красота? Баба Валя в молодости симпатичная была, но если старое фото взять, да со Светкиным сравнить – пастушка и королева…
Умница к тому же. Окончила в городе институт сельскохозяйственный, вернулась в родное село работать экономистом. Замуж вышла за ветеринарного врача, и по социальной программе молодой семьи, дали им новый дом. И что это за дом был! Солидный, основательный, кирпичный. По тем временам особняк целый, а не дом.
Единственное: у бабушки вокруг избы - сад, всё растёт, всё цветёт. А у нового дома внучки пока ничего вырасти не успело – три тычинки. Да и к выращиванию, Светлана, прямо скажем, была особо не приспособлена. Она, хоть девушка и деревенская, но нежная, бабушкой от любого сквозняка и тяжёлого ручного труда оберегаемая.
Да ещё сын родился Васенька. Тут уж некогда садами-огородами заниматься. И стала Света бабушку к себе зазывать: пойдём да пойдём ко мне жить – дом большой, благоустроенный, печь топить не нужно. А баба Валя начала прибаливать, исполнилось ей восемьдесят лет, и, как будто болезнь ждала круглой даты – стали плохо ходить когда-то лёгкие ноги. Поддалась бабушка на уговоры.
Пожила у внучки пару месяцев. А потом услышала:
-Бабушка, милая, я тебя так люблю - ты же знаешь! Но что ж ты всё сидишь?! Ты ж всю жизнь работаешь, топчешься! А у меня смотри – расселась… Я хозяйство хочу развести, от тебя помощи жду…
-Так я не могу, доченька, у меня уже ножки не ходят… старая я стала…
-Хм… Как ко мне приехала – сразу старая…
Вобщем, вскоре бабушка, не оправдавшая надежд, была отправлена восвояси и вернулась в родной дом. От переживаний, что не справилась, не помогла любимой внучке, баба Валя совсем слегла. Ноги шаркали по полу медленно, не желая двигаться – набегались за долгую жизнь, устали. Дойти от постели до стола превратилось в трудную задачу, а до любимого храма – в непосильную.
Отец Борис сам пришёл к своей постоянной прихожанке, до болезни деятельной помощнице во всех нуждах старинного храма. Внимательным глазом осмотрелся. Баба Валя сидела за столом, занималась важным делом - писала свои обычные ежемесячные письма сыновьям.
В избе холодновато: печка протоплена плохо. Пол ледяной. На самой тёплая кофта не первой свежести, грязноватый платок - это на ней-то, первой аккуратнице и чистюле, на ногах стоптанные валенки.
Отец Борис вздохнул: нужна помощница бабушке. Кого же попросить? Может, Анну? Живёт недалеко, крепкая ещё, лет на двадцать моложе бабы Вали будет. Достал хлеб, пряники, половину большого, ещё тёплого пирога с рыбой (поклон от матушки Александры). Засучил рукава подрясника и выгреб золу из печи, в три приёма принёс побольше дров на несколько топок, сложил в углу. Затопил. Принёс воды и поставил на печь большой закопчённый чайник.
-Сынок дорогой! Ой! То есть, отец наш дорогой! Помоги мне с адресами на конвертах. А то я своей куриной лапой напишу – так ведь не дойдёт!
Отец Борис присел, написал адреса, бегло бросил взгляд на листочки с кривоватыми строчками. Бросилось в глаза - очень крупными, дрожащими буквами: «А живу я очень хорошо, милый сыночек. Всё у меня есть, слава Богу!» Только листочки эти о хорошей жизни бабы Вали – все в кляксах размытых букв, и кляксы те, по всей видимости, солёные.
Анна взяла шефство над старушкой, отец Борис старался регулярно её исповедовать и причащать, по большим праздникам муж Анны, дядя Петя, старый моряк, привозил её на мотоцикле на службу. Вобщем, жизнь потихоньку налаживалась.
Внучка не показывалась, а потом, через пару лет, и тяжело заболела. У неё давненько были проблемы с желудком, и свои недомогания она списывала на больной желудок. Оказался рак лёгких. Отчего такая болезнь её постигла – кто знает, только сгорела Светлана за полгода.
Муж буквально поселился на её могиле: покупал бутылку, пил, спал прямо на кладбище, просыпался и шёл за новой бутылкой. Четырёхлетний сын Вася оказался никому не нужен – грязный, сопливый, голодный.
Взяла его Тамара, но по своей многотрудной деятельности агронома, внуком ей заниматься было некогда, и Васю стали готовить в районный интернат. Интернат считался неплохим: энергичный директор, полноценное питание, на выходные можно брать детей домой. Не домашнее воспитание, конечно, но Тамаре некуда было деваться: на работе приходилось задерживаться допоздна, а до пенсии ещё нужно дожить.
И тогда в коляске старого «Урала» к дочери приехала баба Валя. За рулём восседал толстый сосед дядя Петя, одетый в тельняшку, с якорями и русалками на обеих руках. Вид у обоих был воинственный.
Баба Валя сказала коротко:
-Я Васеньку к себе возьму.
-Мам, да ты сама еле ходишь! Где тебе с малым справиться! Ему ведь и приготовить и постирать нужно!
-Пока я жива, Васеньку в интернат не отдам, - отрезала бабушка.
Поражённая твёрдостью обычно кроткой бабы Вали, Тамара замолчала, задумалась и стала собирать вещи внука. Дядя Петя увёз старого и малого до хаты, выгрузил, а потом почти на руках транспортировал обоих в избу. Соседи осуждали бабу Валю:
-Хорошая такая старуха, добрая, да, видимо, на старости лет из ума выжила: за самой уход нужен, а ещё ребёнка привезла… Это ж не кутёнок какой… Ему забота нужна… И куда только Тамарка смотрит!
После воскресной службы отец Борис отправился к бабе Вале с недобрыми предчувствиями: не придётся ли изымать голодного и грязного Ваську у бедной немощной старушки?
В избе оказалось тепло, печь основательно протоплена. Чистый, довольный Васенька с дивана слушал пластинку со старинного проигрывателя – сказку про Колобка. А бедная немощная старушка легко порхала по избе: мазала пёрышком противень, месила тесто, била яйца в творог. И её старые больные ноги двигались живо и проворно – как до болезни.
-Батюшка дорогой! А я тут это… ватрушки затеяла… Погоди немножко – матушке Александре и Кузеньке гостинчик горяченький будет…
Отец Борис пришёл домой, ещё не оправившись от изумления, и рассказал жене об увиденном. Матушка Александра задумалась на минуту, потом достала из книжного шкафа толстую синюю тетрадь, полистала и нашла нужную страницу:
«Старая Егоровна отжила свой долгий век. Всё прошло, пролетело, все мечты, чувства, надежды – всё спит под белоснежным тихим сугробом. Пора, пора туда, где несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание… Как-то метельным февральским вечером Егоровна долго молилась перед иконами, а потом легла и сказала домашним: «Зовите батюшку – помирать буду». И лицо её стало белым-белым, как сугробы за окнами.
Домашние позвали священника, Егоровна исповедалась, причастилась, и вот уже сутки лежала, не принимая ни пищи, ни воды. Лишь лёгкое дыхание свидетельствовало: душа ещё не улетела из старческого неподвижного тела.
Дверь в прихожей раскрылась: свежий порыв морозного воздуха, младенческий крик.
-Тише, тише, у нас тут бабушка умирает.
-Я ж младенцу не заткну рот, она только что родилась и не понимает, что плакать нельзя…
Из роддома вернулась внучка старой Егоровны, Настя, со смешным, красненьким ещё младенцем. С утра все ушли на работу, оставив умирающую старушку и молодую мамочку одних. У Насти ещё толком не пришло молоко, сама она, неопытная, не умела пока приладиться к дочери, и младенец истошно орал, сильно мешая Егоровне в её помирании.
Умирающая Егоровна приподняла голову, отсутствующий блуждающий взгляд сфокусировался и обрёл ясность. Она с трудом села на кровати, спустила босые ступни на пол и стала шарить слабой худой ногой в поисках тапок.
Когда домашние вернулись с работы, дружно отпросившись пораньше по уважительной причине (умирающая, а, может, уже испустившая последний вздох бабушка), то обнаружили следующую картину: Егоровна не только не собиралась испускать последнего вздоха, но напротив, смотрелась бодрее обычного.
Она решительно передумала помирать и бойко ходила по комнате, баюкая довольного, умиротворённого, наконец, младенца, в то время как обессиленная внучка отдыхала на диване».
Александра закрыла дневник, глянула на мужа, улыбнулась и закончила:
-Моя прабабушка, Вера Егоровна, меня очень полюбила, и просто не могла позволить себе умереть. Сказала словами песни: «А помирать нам рановато – есть у нас ещё дома дела!» Она прожила после этого ещё десять лет, помогая моей маме, а твоей тёще Анастасии Кирилловне, растить меня, свою любимую правнучку.
И отец Борис улыбнулся жене в ответ...
Автор: Ольга Рожнева
Шрамы
— А это что у вас за шрамы? Что за операция была?
Идет утренний обход, и заведующий хирургическим отделением внимательно рассматривает оголенный солидный живот крупного мужика, лежащего вторым от окна. На табличке, прикрепленной к спинке его кровати, мужик значится как Владимир Петрович К. (пусть будет для краткости ВПК).
А на первой от окна койке, то есть рядом с ним, табличка обозначает присутствие на ней другого Владимир Петровича, только Ж. (ну, этот у нас будет, соответственно, ВПЖ). Но табличка есть, а ВПЖ нет.
А, вот он и идет, вернее, ковыляет мелким гусиным шагом, слегка откинувшись назад, иначе пузырь живота заставит клюнуть его носом в пол. ВПЖ уже 66 лет, у него атеросклерозом поражены артерии и более мелкие сосуды конечностей, потому ему очень трудно передвигаться. Дальше будет еще хуже, хотя он и регулярно капается в больнице два раза в год. Потому что ВПЖ не хочется отказываться от курения, а это никотин спазмирует, схлопывает сосуды, и кровь плохо поступает к тканям. Здесь недалеко и до гангрены.
ВПЖ, сдерживая дыхание, чтобы врач не уловил запаха табака, пробирается к своей кровати и с пыхтеньем усаживается на нее.
- Так что это за шрамы? — повторяет свой вопрос врач.
— Ножевые ранения были. Пять штук, — нехотя говорит ВПК.
- Ясно, — резюмирует врач. Узнав происхождение этих шрамов, теряет к ним всякий интерес. А вот я бы послушал, за что это моего сопалатника так издырявили.
Пощупав живот и вытирая руки протянутым ему медсестрой влажным полотенцем, врач говорит:
— Ну, вот и мы вам добавим шрамчик. Готовьтесь, завтра прооперируем.
ВПК угодил в нашу шестую палату (не ждите никаких аналогий с персонажами знаменитого чеховского рассказа — просто наша палата действительно шестая) с грыжей. Говорит, купили новую квартиру на Солнечном, перетаскивал мебель, тут она и вылезла.
Она и раньше была, но ВПК как-то управлялся с ней, укрощал грыжу бандажом, сам вправлял ее обратно, когда слишком выпячивалась. И продолжал бригадирствовать в своей строительной бригаде. Ему под шестьдесят, он ростом куда выше среднего и весит, по собственному признанию, 115 килограммов.
Врач между тем, повернулся теперь уже к ВПЖ.
— А вы что, Владимир Петрович, так и продолжаете курить? — укоризненно говорит он, пожимая руку ВПЖ (что означает — они хорошо знакомы).
— Да уже меньше, — конфузливо отвечает ВПЖ и отводит глаза.
Врач разочарованно машет рукой и делает пару шагов к соседней кровати.
Всего в палате их восемь — я впервые лежу в больнице при таком скоплении народа в одном помещении. До этого как-то лежал в краевой клинической, в глазном центре, так там везде в палатах было максимум по пять человек. А здесь — целая толпа!
Лечебница эта старая, ей больше сотни лет, и уже не первый год идут разговоры о ее сносе и строительстве новой, но пока, похоже, не получается. И буквально сыплющаяся больница (ее перестали ремонтировать) продолжает исправно лечить больных.
- Это хорошая больница, — неожиданно заявил ВПК после обхода. — Тут к больным как к людям относятся. А вот я после того, как меня подрезали, в тыщекоечной полежал, так там полный отпад!
Я ловлю Владимира Петровича на слове и прошу его рассказать, за что и где его подрезали. ВПК, заметив, что на него с выжидающим любопытством смотрю не только я, а, считай, вся палата, прокашлялся и совершенно будничным голосом рассказал свою историю, от которой у меня буквально волосы зашевелились на голове.
2
Дело происходило в конце 80-х, в Красноярске. ВПК, тогда еще совсем молодой парень Володя, со своим братом и еще тремя парнями после рабочего дня выпивали на берегу Енисея. На пятерых у них было такое же количество бутылок водки да пара плавленых сырков. Ну и еще сигареты.
Любовались на открывающиеся на той стороне могучей реки виды, травили анекдоты, говорили за жизнь — все как полагается в таких мужских компаниях, и быстро пьянели от выпитого. И вдруг послышался топот многих ног, ругань, и из-за ближайших деревьев к месту уединения друзей вывалила шумно дышащая, разгоряченная компания незнакомых парней. Их было человек пятнадцать-двадцать.
-А, вот они, суки!- прорычал самый здоровый из них и рыжий. Он сжимал в руке штакетину. Какими-то палками, обрезками труб и арматуринами размахивали и остальные члены этой непонятно для чего и по какой причине собравшейся банды- не банды, но очень воинственно настроенной группы.
— Мочите их, пацаны!
И «пацаны» с ревом накинулись на не успевших даже встать на ноги друзей.
Володя, получив здоровенный пинок в грудь, едва не укатился под высоченный обрыв, но успел сгруппироваться и вскочить на ноги. И повторно налетевшего на него рыжего здоровяка он встретил мощным апперкотом в челюсть — как учили в боксерском кружке, куда он как-то ходил целый год.
Рыжий даже лязгнул зубами и с откинутой головой попятился назад. Но добить его Вовка не успел — его ударили чем-то твердым сзади по затылку, и он «поплыл», а пришедший в себя здоровяк снова накинулся на него.
В руке у него в этот раз блеснул нож, и он несколько раз подряд, прямыми тычками ударил им своего обидчика в живот, а напоследок, зло ощерив редкие желтые зубы, с хеканьем полоснул лезвием поперек брюшины. Володя со стоном упал на колени…
Буквально втоптали в пожухлую осеннюю траву и его недавних приятелей-собутыльников, так некстати оказавшихся на пути разозленной оравы. Позже выяснилось, что неподалеку от этого места гуляли свадьбу. А две подружки решили уйти с нее на дискотеку. Но для начала им зачем-то понадобилось сбегать домой.
Они жили в частном секторе, и чтобы спрямить путь, пошли берегом Енисея. Девчонок на безлюдной тропинке перехватили двое каких-то пьяных отморозков, избили, сняли с них золотые серьги, отобрали и вывернули сумочки, порвали на них одежду.
Подружки еле вырвались и убежали обратно, на свадьбу. Вот оттуда-то и снарядилась карательная экспедиция и стала прочесывать берег Енисея — излюбленное место для любовных свиданий и пьянок местной молодежи. Искали по запомнившимся ограбленным девчонкам приметам своих обидчиков — на одном из отморозков была синяя рубашка, на другом зеленая.
Как назло, ни сном, ни духом не ведавшие о том, что произошло недалеко от того места, где они так хорошо сидели, Владимир и его брат Николай, были одеты в рубашки именного такого цвета — синюю и зеленую. За что и огребли по полной от жаждавшей мести толпы.
— Пацаны, кто первым очухался, говорили потом: я сидел на траве, подбирал с нее и заталкивал себе обратно в живот вывалившиеся кишки, — покашливая время от времени, продолжал свой жуткий рассказ ВПК. — Досталось и остальным: у кого-то была пробита голова, у кого рука сломана. У брательника моего полопались ребра и что-то внутри отбили. Но больше всех, конечно, досталось мне — тот здоровяк, которому я так хорошо врезал, не иначе убить меня хотел, да вот свезло мне, не до конца убил. Кто-то сбегал в поселок, вызвали милицию и скорую. И пока они ехали, я все время был в сознании, но в таком мутном, все вокруг было как в тумане. И почти не больно, от шока, наверное.
3
Вот тогда-то нас с братом и отвезли в тыщечекоечную больницу, и меня сразу положили на операционный стол. Я вообще-то должен был умереть после такого ранения. Но хирург сказал, что мне невероятно повезло: во-первых, в желудке у меня было пусто, не считая водки, во-вторых, кишки вывалились не в грязь, а в сухую траву, так что инфекции не случилось.
Но, падла, когда требуху укладывали обратно в живот, прямую кишку мне вывели в бок и прицепили снаружи этот, как его, калоприемник. Врачи сказали, что пока кишечник внутри не уляжется, как надо, мне придется походить вот так.
А какой там походить, я пошевелиться-то не мог. И вот тогда я увидел, как в этой тыщекоечной к больным относятся — как к скотам. Раны у меня плохо заживали, и меня спихнули в гнойное отделение.
У себя в палате я лежал один. Этот гребаный калоприемник время от времени надо было освобождать - говно в него плывет само по себе, хочу я срать или не хочу. Из дренажных трубок гной прет. Вонь в палате стоит — хоть нос зажимай. Вдобавок у меня еще пролежни на спине пошли- я тогда хоть и поменьше весил, чем сегодня, но центнер во мне был все равно, и никому такую колоду ворочать не хотелось.
Так что ни медсестры, ни нянечки было не дозваться, когда они нужны были. Хорошо, братишка мой быстро оклемался — он ведь тоже в хирургии лежал, вот он-то и помогал мне здорово во всем, что должен был персонал делать…
ВПК замолчал, уставившись в потолок и легонько поглаживая утянутую бандажом паховую грыжу.
— А дальше-то че было? — первым не выдержал его сосед, другой Владимир Петрович.
— Да, давай уж выкладывай свою историю до конца, — поддержал его мой сосед, ждущий операции на желчном пузыре.
— Ну, выписали меня только через пару месяцев, инвалидность временную дали, — грузно усевшись на кровати, продолжил Петрович. — А тут и суд подоспел над этими, что нас долбили в тот день, а меня чуть не убили — нашли их как-то удивительно быстро.
Судили-то, конечно, не всех, но человек восемь из них в клетке оказалось. Этому, рыжему, что меня порезал, дали шесть лет, остальным кому три, кому два, а кому вообще условно. Рыжий — я запомнил, Тимченко его фамилия, у меня прощения просил на суде за то, что они попутали нас с теми бандюками, что на их девок напали, и за то, что он так сильно порезал меня…
— И что, простил ты его? — спросил ВПЖ.
- А, рукой махнул, дескать, хрен с тобой, и ничего не сказал, — буркнул Петрович. — Больше я его не видел.
Потом он вдруг оживился:
— Но земля-то, как говорят, недаром круглая. Лет пять тому назад за драку отсидел старший сын моего брата, того самого, с которым мы попали в ту заваруху. И он потом рассказывал, что на зоне повстречал — кого бы вы думали? — того самого Тимченко.
Он сам к нему подошел, когда услышал его фамилию, и спросил, не родственник ли он мне. А племяш здорово похож на меня. Ну, и сказал, кем мне доводится. Тимченко же к тому времени, оказывается, превратился в матерого уркагана, у него то ли пятая, то ли шестая ходка уже была, и он был на зоне за смотрящего. И племяш мой потом весь свой срок проблем не знал — так Тимченко поквитался за свой должок передо мной.
Ну, что, удовлетворил я ваше любопытство, болезные? Тогда я пошел курить. А ты куда, тезка, тебе же нельзя?!
Но ВПЖ только досадливо рукой махнул, и два Владимира Петровича, торжественно выпятив свои животы, важно пошагали из палаты в курилку.
А я вытащил свой блокнот и сделал торопливые наброски к рассказу, который дописал уже дома и который вы только что прочитали…
Автор Марат Валеев
- Мам, я люблю Полину, и никакая болезнь не сможет повлиять на наши чувства!
- Идиот! Какой же ты идиот! Она пользуется тобой, а ты… Нет ты никогда не будешь с ней! Ты женишься на Танечке, она как никак лучше подходит тебе, а Полина… Полина всё равно не жилец… Я узнавала, с таким диагнозом долго не живут.
Артём понимал, спорить с матерью было абсолютно бесполезно. Эта богатая и властная женщина привыкла шагать по головам и у неё всё и всегда получалось. Вот и сейчас она была намерена, во что бы то ни стало разлучить своего единственного сына с его якобы «любовью всей его жизни», чтобы породниться со своим партнёром по бизнесу. Союз их детей, несомненно, принесёт огромную пользу их бизнесу, ведь родственные связи всегда лучше, чем просто обычное партнёрство. Остаётся только поговорить с Полиной, чтобы она оставила его в покое и уговорить Артёма жениться на Танечке.
Валентина Михайловна даже не сомневалась в своём успехе, благодаря своему опыту она прекрасно знала, как и где нужно надавить, чтобы достигнуть своей цели. Вот и сейчас в её голове созрело целых два плана, которые должны были помочь отвадить неугодную ей Полину от её единственного сына Артёма.
Артём и Полина были знакомы с самого детства. Когда-то когда Артёму было всего три года, Валентина Михайловна привезла сына в деревню к своей матери. Она совсем недавно развелась со своим вечно пьющим мужем и уже даже нашла себе нового ухажёра, который ни в какую не хотел воспитывать ребёнка от какого-то пьяницы. Это потом Артём узнал, что именно мать виновата в пьянстве отца. Женщина изменяла ему со своим начальником, а тот, жалея сына, не уходил из семьи, хотя много раз говорил с женой, чтобы она одумалась и перестала наставлять ему рога. Валентина Михайловна только усмехалась, а потом и вовсе поставила мужа перед фактом, что она подаёт на развод, так как выходит замуж за другого.
Пока молодая женщина устраивала свою личную жизнь, Артёма воспитывала его бабушка. Именно она повела его в первый класс, и именно она присутствовала на его последнем звонке. Валентина Михайловна практически не появлялась в деревне, однако деньги и подарки присылала часто. Казалось, женщину совершенно не интересовало, как учится и чем дышит её сын. Это именно бабушка, а не она не спала ночами, когда Артём болел, это именно с бабушкой Артём советовался, когда нужно было принять какое-либо решение, и именно бабушка была осведомлена о первой и последней любви Артёма – Полине.
Полина жила с ними по соседству и благодаря этому дети часто играли вместе. Маленьких Артёма и Полю часто видели вместе, то они играли во дворе Артёма, то у Поли, а то у речки, где они пускали кораблики. В первый класс они тоже пошли вместе и даже просидели за одной партой целых девять лет. Когда Полине исполнилось шестнадцать, у неё обнаружили онкологию, и большую часть девушка проводила в больницах. Однако даже, несмотря на это, молодые люди ежедневно созванивались и всё так же общались. Ни для кого не было секретом, что рано или поздно эти двое поженятся, да и если честно они и сами так думали. А тут Валентина Михайловна овдовела, через полгода у Артёма бабушка умерла, и Валентина Михайловна вступив в наследство, решила в кое-то веки перевезти сына к себе. Артём и не сопротивлялся, к тому времени Полина с родителями уже давно жили в городе, так как девушка всё время должна была находиться под наблюдением врачей. Так что Артёму был выгоден этот переезд.
Артём поступил в университет, а в свободное от учёбы время навещал Полину. Ему было всё равно, что из румяной и полненькой хохотушки, Полина превратилась в худенькую почти прозрачную девочку – подростка. Да, у неё не было волос, зато она так причудливо завязывала шарфы, что Артём просто глаз не мог отвести от своей любимой. Девушке становилось то лучше, то снова хуже, то опять лучше. Вот и сейчас Полина позвонила Артёму, что завтра она снова ложится в больницу, так как результаты анализов у неё очень плохие. Всю ночь Артём не спал и искал в интернете способ, как спасти свою любимую, и только под утро, найдя то, что ему нужно, молодой человек смог заснуть.
Проснувшись, Артём быстро привёл себя в порядок и поехал в ювелирный магазин, где купил два обручального кольца, а оттуда поехал в одну старую деревушку, где жителей было раз-два и обчёлся. Несмотря на это деревню посещало много народу. Жила в той деревне одна старенькая бабушка, которая, наверное, уже и сама не помнила, сколько ей лет, но это не мешало ей принимать людей со всей страны и оказывать им помощь. Вот и Артём, начитавшись положительных отзывов, поехал к той бабушке, чтобы она провела обряд и помогла спасти его любимую.
- Я-то конечно могу провести обряд…только тут такое дело…не жилец твоя любимая…всё равно уйдёт в мир иной…
- Неужели ничего нельзя сделать?
- К сожалению нельзя.
- Я слышал, у вас есть обряд с обручальными кольцами.
- Есть, но это очень страшный обряд. Уйдёт она, уйдёшь и ты, а ты ещё молодой, здоровый…вижу тебя брак ждёт, дети, если ты откажешься от задуманного, а если нет, то…
- Я согласен! Проводите обряд!
- Нет, я, конечно, провожу обряды, но во благо, а то что ты просишь…
Артём не стал дослушивать, и хлопнув дверью, вышел из деревянного сруба. Он сидел на скамье и думал, как ему поступить. Вот кто-то приехал за бабушкой, чтобы отвезти её к больному, да, оказывается, бывает и такое, приезжают за ней даже из соседних деревень, сёл, городов и даже областей. Поздним вечером Артём влез в окно старого сруба, и отыскав старую потрёпанную книгу, поспешил обратно. Ничего страшного, он и сам справится даже без её помощи.
Поздней ночью, проведя обряд, Артём улыбнулся. Осталось только попасть в онкологический центр и завершить обряд. Артёму повезло, палата Полины была на первом этаже, и он без труда влез в окно и надел ей колечко на палец со словами «обещаю любить тебя вечно, пока смерть не разлучит нас».
- Тёма, ты же понимаешь, что меня уже не вылечить?
- Полинка, ты обязательно выздоровеешь, и мы с тобой поженимся, а пока повтори то же самое, что и я и надень мне вот это кольцо.
- Ну и романтик же ты, Тёмочка.
Девушка даже подумать не могла, что никакой Артём не романтик, а то, что они сейчас делают просто часть обряда, благодаря которому Артём делится с ней своей жизнью и теперь его жизнь и здоровье тоже находится под угрозой.
- Тёма, твоя мама приходила…
- Вот как?! И что она хотела?
- Она просила оставить тебя в покое и обещала много денег, если я это сделаю.
- А ты?
- Я отказалась… Зачем мне деньги? Я тебя люблю, хотя и знаю, что рано или поздно нам всё-таки придётся расстаться.
- Никогда! Слышишь? Никогда этого не будет! Мы всегда будем вместе, пока смерть не разлучит нас. Ты мне веришь?
- Верю…
Необъяснимо как, но Полина всё-таки пошла на поправку и вскоре девушку выписали. Со временем Артём даже забыл, что теперь и его жизнь под угрозой, ведь теперь Полине ничего не угрожает и её анализы этому подтверждение. Полина даже в университет поступила и Артём начал задумываться о их свадьбе, а тут его мать с какой-то Таней… Нет, он никогда не женится на Тане, он любит Полину и женится только на ней. Артём даже из дома ушёл, чтобы лишний раз не сталкиваться с матерью и не скандалить с ней. Молодой человек не сразу заметил, что его здоровье ухудшилось. Он думал, что это у него от недосыпания и стресса, а оказалось… А оказалось, что и у Артёма онкология. Артём слабел день ото дня, и Полина от него не отставала. Теперь влюблённые всё чаще и чаще проводили время в больнице, борясь с общим недугом, однако даже это не смогло помешать им любить друг друга. Валентина Михайловна сбилась с ног, чтобы поставить сына на ноги, но что бы она, ни делала, всё попусту, казалось, что сам организм Артёма отказывался бороться с болезнью.
Полина уже не вставала, а лежала в больничной палате и смотрела в потолок. Из глаз молодой девушки текли слёзы, ведь она понимала, что это конец, а это значило, что её Тёмочка останется один на один со своей болезнью. Ночью ей стало хуже, врачи даже вызвали родителей, а Артём сидел возле неё и держал её руку. Сердце девушки остановилось ровно в полночь. Артём положил свою голову ей на кровать и горько заплакал от бессилия. Нет, ему не было страшно, что и он скоро умрёт, ему было больно, что он не смог спасти любимую. Его плач постепенно стихал и стихал пока не стих совсем. Когда же врач вошёл в палату, чтобы сказать Артёму, что тот должен выйти, так как Полину должны были транспортировать в морг, молодой человек уже был мёртв. Он умер, сидя на стуле рядом с любимой и держа её за руку. Обряд сработал, молодой человек ушёл вслед за любимой, только кому нужны были такие жертвы? А ведь всё могло бы быть совершенно иначе, ведь Артём мог бы ещё жить и жить, и даже обзавестись семьёй и детьми, если бы не совершил этот обряд. Поэтому думайте, прежде чем хотите что-то сделать. Не ходите к людям, которые вам обещают супер – обряд, который решит все ваши проблемы, и не ищите такие обряды в интернете. Всё в руках Божьих ведь только Бог знает, что будет дальше и что для нас лучше всего. Доверьтесь ему, ведь только доверив свою судьбу в руки Бога, мы можем ощутить всю радость бытия.
Автор: Ежедневник жизни.