При советской власти в Одессе жил один потомственный ювелир – Хаим Осипович Ермолицкий.

Когда он решил эмигрировать, КГБ установило за ним круглосуточную слежку. Комитетчики не сомневались, что он попытается вывезти свои бриллианты. Увидев, что он купил на толкучке две пары обуви на толстой подошве, они поняли, что он хочет спрятать драгоценности в них.
И они оказались правы. Дома Хаим задернул занавески на окнах, взял дрель, просверлил в подошвах отверстия и всыпал в них камни. А дырки аккуратно заклеил. Потом надел туфли и походил по комнате.
Бриллианты издавали такой страшный скрип, что от ужаса старик вспотел. Но поскольку никаких других планов их вывоза у него не было, он махнул рукой и сказал: «Будь что будет!» Бриллиантов у него, в принципе, было не очень много, поэтому хватило одной пары обуви. А вторую он подарил своему племяннику Мише.
В назначенный день Хаим отправился на морской вокзал. Пароход на Хайфу отходил оттуда. Миша поехал провожать его. В машине Хаим страшно разнервничался.
– Миша, знаешь что? – сказал он племяннику. – Мне – 80 лет. Зачем мне эти сокровища? Я хочу поцеловать Святую землю и спокойно умереть. А тебе они еще пригодятся.
После этого он поменялся с Мишей обувью. На вокзале Хаима сразу же направили к таможенникам, которые уже были предупреждены. Они вежливо попросили его разуться и разобрали его новые туфли на составные части. Они были так уверены, что отправят этого афериста не в Израиль, а в полностью противоположную сторону, что даже расстроились. Тогда они позвонили куда надо и говорят: в туфлях ничего нет, что делать? Им отвечают: потрошите чемодан, пиджак, штаны, если есть кепка, потрошите кепку. Они так и сделали – ничего! Снова звонят куда надо, те: выворачивайте его наизнанку, невозможно, чтобы не было!
Таможенники, недолго думая, отвезли несчастного в больницу, где ему промыли желудок, заставили выпить литр контрастной жидкости, сделали рентген и снова ничего не нашли. На этот раз уже те говорят: трудно поверить, но, видимо, мы таки ошиблись, извините за беспокойство. Тогда эти таможенники умыли руки с мылом и разошлись по домам.
А на следующую смену заступила новая группа таможенников, в которую входила младший лейтенант Татьяна Николаевна Луговская. Это была простая советская женщина 55 лет, которая в силу обстоятельств личной и трудовой жизни находилась в довольно-таки депрессивном состоянии духа. Причин для этого было – хоть отбавляй. Как раз в тот день ее кошка родила шестерых котят, и раздать их не удалось. Ни одного. Раньше брали, а сейчас говорят самим жрать нечего. Тогда она с тяжелым сердцем налила полведра воды и утопила их. А кошка все норовила заглянуть в ведро, чтобы выяснить, что хозяйка делает с ее детенышами. При этом мяукала таким диким голосом, что это мяуканье стояло в ушах у Татьяны Николаевны все время, пока она ехала на службу.
За своим обычным делом Татьяна Николаевна надеялась отвлечься от пережитого, но не тут-то было. В кабинете ее ждал Ермолицкий. На старике, как говорится, не было лица. А если точнее, то на нем вообще ничего не было, кроме синих ситцевых трусов и частично белой майки.
– Это кто? – спросила она.
– Та застрял тут один, – объяснили ей небрежно.
Татьяна Николаевна подошла к старику, посмотрела его документы и спросила:
– Хаим Осипович, у вас есть, что надеть на себя?
– У меня есть желание умереть и не видеть этого кошмара, – ответил Хаим Осипович.
– Вас кто-то провожает? – спросила таможенница.
– Племянник, – сказал старик и слабо махнул в направлении двери, через которую он вошел в это чистилище.
Тогда Татьяна Николаевна вышла в зал, где толпились провожающие, и спросила – есть ли среди них племянник Хаима Осиповича Ермолицкого.
– Есть! – тут же нашелся тот.
– Молодой человек, – сказала Татьяна Николаевна. – По независящим от меня причинам костюм и обувь, в которых Хаим Осипович собирался ехать на свою историческую родину, пришли в негодность. Но вы не волнуйтесь, сам Хаим Осипович почти в полном прядке. Ему просто надо переодеться перед отъездом.
– Я могу только снять с себя, – предложил племянник.
– А сами пойдете домой в трусах и майке?
– Послушайте, в Одессе пешеход в трусах и майке – нормальное явление, – нашелся племянник. – Может, он с пляжа возвращается, а может, вышел мусор выбросить. Но появиться в таком виде за границей таки неловко. Зарубежная пресса может это неправильно истолковать. Вы меня понимаете?
– Ну, давайте, что там на вас есть, – вздохнула Татьяна Николаевна, и через пять минут Хаим Осипович надел на себя джинсы своего племянника, его футболку «Адидас» с тремя красными полосками на плечах и совершенно новые туфли, где лежали все сбережения его жизни.
– Как вы себя чувствуете? – спросила младший лейтенант Луговская.
– Лучше, – лаконично ответил Хаим Осипович и пошел к трапу.
©️ Вадим Ярмолинец
ஜ═════ஜ ۩ ღ ۩ ஜ═════ஜ
Вчера с мамой разговаривала. Рассказывает, что «та, девочка, у которой она все покупает», (той девочке лет сорок, наверное, и пятеро детей прим. автора) завела новых кур и эти куры несут какие-то особенные яйца. Золотые просто яйца.
И я вспомнила, как мамина подружка тетя Ира, учила меня готовить шакшуку. Для этого нужно совсем немного. Деревня и лето.
Рецепт идеальной шакшуки.
Проснуться летним утром от щебета птиц, встать с кровати, посмотреть в окно, обнять себя, обнять мир, и выйти в огород.
В огороде выдернуть из земли луковицу, желательно фиолетовую, сорвать прохладный, съёжившийся от утренней росы огурец, пару стебельков укропа и петрушки и нам нужен король! Нет, император помидоров. Мордатый, щекастый, такой, что сразу видно, что много времени провёл на солнце и покраснел от самодостаточности. Если подберете по дороге один небольшой сладкий перец, юный баклажан и крошку кабачка - ваша удача. Небольшие - ключевое слово. Огурец съешьте прямо сейчас.
Разложить все добытое по карманам и пойти в куриной царство за яйцами. Аккуратно, берегите голову. Курицу согнать из гнезда, она наорет на вас конечно, имеет полное право, но и вы имеете право. Хотите, наорите на неё тоже. Это такой закон природы. Люди приносят зерно, куры приносят яйца. Яиц берите по количеству людей, которые будут их есть и умножайте на два и прибавьте ещё пару для тех, кто вот прямо сейчас не хочет, но захочет, как только все сядут за стол.
В кухне надо действовать быстро. Включаем радио. Достаём чугунную сковородку. Нож, доску. И быстро быстро нарезаем овощи. Я режу достаточно крупно, лук полукольцами, кабачок и баклажан в зависимости от размера на 6-8 частей, укроп и петрушку. А если у вас есть базилик - это счастье какое-то.
Ставьте на плиту чугунную сковородку и налейте на неё столовую ложку растительного масла, добавьте чуть чуть сливочного, хорошо бы домашнего, но какое есть. Обжариваете овощи чуть-чуть, я люблю почти сырые. С помидором надо решить, что делать. Я снимаю с него шкурку. Ошпарить кипятком, сделать надрез от плодоножки (это такая пипочка которой помидор цепляется за куст) и аккуратно почистить. В зависимости от сочности помидора, разберётесь сами , как его нарезать. Опытные кулинары режут все одинаково, кубик к кубику, кружочек к кружочку, я нет. Я режу по настроению.
Выкладываем помидор на сковороду к овощам, высыпаем зелень и тушим буквально минуту. А теперь смотрите сами, насколько ваш помидор был суров, нужно ли добавить воды? Некоторые добавляют томатный сок или пару ложек разведённой водой томатной пасты. Жидкости должно быть достаточно.
Разбиваем в сковороду яйца. Накрываем крышкой. Степень готовности - определение субъективное. Я люблю, когда белок хорошо прожарен, а желток влажный, если в него ткнуть куском булки - растечется. Выключаем. Солим. Посыпаем крупномолотым чёрным перцем.
Хлеб ломаем на крупные куски, подсушиваем на сковородке. Так, чтобы чуть-чуть подзагорели краешки.
Не удивляйтесь, вокруг стола бродят толпы людей. Все те кто полчаса на вопрос: «что хотите на завтрак», строили заспанные рожи, говорили: «ничего, сама реши, я не завтракаю, выпью кофе с ничем». Их глаза блестят, изо рта капает слюна.
Если бы вы ели в одиночестве, я бы рекомендовала, есть со сковороды. А так, разложите шакшуку по тарелкам. Ешьте уже.
После завтрака выйдите на улицу с чашкой чая и посмотрите, как хорошо жить. Скажите спасибо и снова обнимите мир и обнимите себя. Аккуратнее, чашку поставьте в строну, чтобы не обжечься.
©️ Елена Пастернак
ஜ═════ஜ ۩ ღ ۩ ஜ═════ஜ
Жили-были муж с женой. Хорошо жили, счастливо, пока однажды муж не начал замечать, что его жена стала глуховата. На вопросы не сразу отвечает, часто вообще ничего не говорит, молчит. И поэтому решил наш муж свою жену проверить. Вечером перед сном, когда благоверная была уже в кровати, муж отошел в самый дальний угол спальни и спросил:
– Любимая, ты меня слышишь?
Но ему никто не ответил, тогда он вышел на середину спальни и спросил ещё раз, чуть громче:
– Дорогая, ты меня слышишь?
Но и на этот раз ему никто не ответил. Тогда он приблизился к кровати, наклонился к жене и сказал ей прямо в ухо:
– ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ?
– Третий раз тебе отвечаю, да!!!
Мораль этой житейской истории проста, если тебе вдруг начинает казаться, что ты со всех сторон окружен не совсем адекватными людьми, задумайся, может причина кроется совсем не в них.
Бенгальские огни.
Николай Носов
Сколько хлопот у нас с Мишкой было перед Новым годом! Мы уже давно готовились к празднику: клеили бумажные цепи на ёлку, вырезали флажки, делали разные ёлочные украшения. Всё было бы хорошо, но тут Мишка достал где-то книгу «Занимательная химия» и вычитал в ней, как самому сделать бенгальские огни.
С этого и началась кутерьма! По целым дням он толок в ступе серу и сахар, делал алюминиевые опилки и поджигал смесь на пробу. По всему дому шёл дым и воняло удушливыми газами. Соседи сердились, и никаких бенгальских огней не получалось.
Но Мишка не унывал. Он позвал к себе на ёлку даже многих ребят из нашего класса и хвастал, что у него будут бенгальские огни.
— Они знаете какие! — говорил он. — Они сверкают, как серебро, и рассыпаются во все стороны огненными брызгами.
Я говорю Мишке:
— Что же ты наделал? Позвал ребят, а никаких бенгальских огней не будет.
— Почему не будет? Будет! Ещё времени много. Всё успею сделать.
Накануне Нового года он приходит ко мне и говорит:
— Слушай, пора нам за ёлками ехать, а то останемся на праздник без ёлок.
— Сегодня уже поздно, — ответил я. — Завтра поедем.
Мы с Мишкой уже давно решили поехать за ёлками в Горелкино, где мы жили у тёти Наташи на даче. Тёти Наташин муж работал лесничим и ещё летом сказал, чтобы мы приезжали к нему в лес за ёлками. Я даже заранее упросил маму, чтоб она разрешила мне в лес поехать.
На другой день я прихожу к Мишке после обеда, а он сидит и толчёт бенгальские огни в ступе.
— Что ж ты, — говорю, — не мог раньше сделать? Ехать пора, а ты возишься!
— Да я делал и раньше, только, наверно, мало серы клал. Они шипят, дымят, а гореть не горят.
— Ну и брось, всё равно ничего не выйдет.
— Нет, теперь, наверно, выйдет. Надо только побольше серы класть. Дай-ка мне алюминиевую кастрюлю, вон на подоконнике.
— Где же кастрюля? Тут только сковородка, говорю я.
— Сковородка?.. Эх, ты! Да это и есть бывшая кастрюля. Давай её сюда.
Я передал ему сковородку, и он принялся скоблить её по краям напильником.
— Ну да, — говорит Мишка. — Я её пилил напильником, пилил, вот она и сделалась сковородкой. Ну ничего, сковородка тоже нужна в хозяйстве.
— А когда увидит?
Мишка наскоблил опилок, высыпал порошок из ступки, налил клею, размешал всё это, так что у него получилось тесто вроде замазки. Из этой замазки он наделал длинных колбасок, навертел их на железные проволочки и разложил на фанерке сушиться.
— Слопает.
— В печку тоже нельзя. Один раз я их спрятал в печь, а мама пришла и затопила — они и сгорели. Я их лучше на шкаф положу.
— Ты ведь знаешь, какой Дружок, — говорит Мишка. — Он всегда мои вещи хватает! Помнишь, он затащил мой левый ботинок, так что мы его нигде найти не могли. Пришлось мне тогда три дня ходить в валенках, пока другие ботинки не купили. На дворе теплынь, а я хожу в валенках, как будто обмороженный! А потом уже, когда купили другие ботинки, мы этот ботинок, который один остался, выбросили, потому что кому он нужен — один ботинок! А когда его выбросили, отыскался тот ботинок, который потерялся. Оказалось — его Дружок затащил на кухню под печь. Ну, мы и этот ботинок выбросили, потому что если б первый не выбросили, то и второй бы не выбросили, а раз первый выбросили, то и второй выбросили. Так оба и выбросили.
Я говорю:
Мишка оделся, мы взяли топор и помчались на вокзал. А тут поезд как раз ушёл, так что пришлось нам дожидаться другого. Ну ничего, дождались, поехали. Ехали, ехали, наконец приехали. Слезли в Горелкине и пошли прямо к лесничему. Он дал нам квитанцию на две ёлки, показал делянку, где разрешалось рубить, и мы пошли в лес. Ёлок кругом много, только Мишке они все не нравились.
— Я такой человек, — хвалился он, — уж если поехал в лес, то срублю самую лучшую ёлку, а то и ездить не стоит.
Забрались мы в самую чащу.
— Да вот, — говорю, — хорошая ёлка.
Мишка осмотрел ёлку как следует со всех сторон и говорит:
— Она, конечно, хорошая, только не совсем. По правде сказать, совсем нехорошая: куцая.
— Как это — куцая?
— Верхушка у неё короткая. Мне такой ёлки и даром не надо!
Нашли мы другую ёлку.
— А эта хромая, — говорит Мишка.
— Как — хромая?
— Так, хромая. Видишь, у неё нога внизу закривляется.
— Какая нога?
— Ну, ствол.
— Ствол! Так бы и говорил!
Нашли мы ещё одну ёлку.
— Лысая, — говорит Мишка.
— Сам ты лысый! Как это ёлка может быть лысая?
— Конечно, лысая! Видишь, какая она реденькая, вся просвечивает. Один ствол виден. Просто не ёлка, а палка!
И гак всё время: то лысая, то хромая, то ещё какая-нибудь!
— Ну, — говорю, — тебя слушать — до ночи ёлки не срубишь!
Нашёл себе подходящую ёлочку, срубил и отдал топор Мишке:
— Руби поскорей, нам домой ехать пора.
А он словно весь лес взялся обыскать. Уж я и просил его и бранил — ничего не помогало. Наконец он нашёл ёлку по своему вкусу, срубил, и мы пошли обратно на станцию. Шли, шли, а лес всё не кончается.
— Может, мы не в ту сторону идём? — говорит Мишка.
Пошли мы в другую сторону. Шли, шли — всё лес да лес! Тут и темнеть начало. Мы давай сворачивать то в одну сторону, то в другую. Заплутались совсем.
— Что же я наделал? Я ведь не виноват, что так скоро наступил вечер.
— А сколько ты ёлку выбирал? А дома сколько возился? Вот придётся из-за тебя в лесу ночевать!
— Что ты! — испугался Мишка. — Ведь ребята сегодня придут. Надо искать дорогу.
Скоро стемнело совсем. На небе засверкала луна. Чёрные стволы деревьев стояли, как великаны, вокруг. За каждым деревом нам чудились волки. Мы остановились и боялись идти вперёд.
— Давай кричать! — говорит Мишка. Тут мы как закричим вместе:
— Ау!
«Ау!» — ответило эхо.
— Ау! Ау у! — закричали мы снова что было силы.
«Ау! Ау у!» — повторило эхо.
— Может быть, нам лучше не кричать? — говорит Мишка.
— Почему?
— Ещё волки услышат и прибегут.
— Тут, наверно, никаких волков нет.
— А вдруг есть! Лучше пойдём скорее.
Я говорю:
— Давай прямо идти, а то мы никак на дорогу не выберемся.
Пошли мы снова. Мишка всё оглядывался и спрашивал:
— А что делать, когда нападают волки, если ружья нет?
— А где их брать, эти головешки?
— Развести костёр — вот тебе и головешки.
— А они на дерево могут влезть?
— Волки? Нет, не могут.
— Тогда, если на нас нападут волки, мы залезем на дерево и будем сидеть до утра.
— Что ты! Разве просидишь на дереве до утра!
— Почему не просидишь?
— Замёрзнешь и свалишься.
— Почему замёрзнешь? Нам ведь не холодно.
— Нам не холодно, потому что мы двигаемся, а попробуй посиди на дереве без движения — сразу замёрзнешь.
— А зачем сидеть без движения? — говорит Мишка. — Можно сидеть и ногами дрыгать.
— Это устанешь — целую ночь на дереве ногами дрыгать!
Мы продирались сквозь густые кустарники, спотыкались о пни, тонули по колено в снегу. Идти становилось трудней и трудней.
— Давай бросим ёлки! — говорю я.
— Жалко, — говорит Мишка. — Ко мне ребята сегодня придут. Как же я без ёлки буду?
— Тут нам бы самим, — говорю, — выбраться! Чего ещё о ёлках думать!
— Постой, — говорит Мишка. — Надо одному вперёд идти и протаптывать дорогу, тогда другому будет легче. Будем меняться по очереди.
Мы остановились, передохнули. Потом Мишка впереди пошёл, а я за ним следом. Шли, шли… Я остановился, чтоб переложить ёлку на другое плечо. Хотел идти дальше, смотрю — нет Мишки! Исчез, словно провалился под землю вместе со своей ёлкой.
— Мишка!
А он не отвечает.
Нет ответа.
Я пошёл осторожно вперёд, смотрю — а там обрыв! Я чуть не свалился с обрыва. Вижу — внизу шевелится что-то тёмное.
— Я! Я, кажется, с горы скатился!
— Почему же ты не отвечаешь? Я тут кричу, кричу…
— Ответишь тут, когда я ногу ушиб!
Я спустился к нему, а там дорога. Мишка сидит посреди дороги и коленку руками трёт.
— Больно! Я посижу.
— Тут и замёрзнуть можно! Может быть, пойдём по дороге? Она нас куда-нибудь выведет: или на станцию, или к лесничему, или в деревню какую-нибудь. Не замерзать же в лесу!
Мишка хотел встать, но тут же заохал и опять сел.
— Не могу, — говорит.
— Что же теперь делать? Давай я понесу тебя па закорках, — говорю я.
— Давай попробую.
Мишка поднялся и начал взбираться ко мне на спину. Кряхтел, кряхтел, насилу залез. Тяжёлый! Я согнулся в три погибели.
Только прошёл я несколько шагов, поскользнулся — и бух в снег.
— Ай! — заорал Мишка. — У меня нога болит, а ты меня в снег кидаешь!
— Не брался бы, если не можешь!
— Горе мне с тобой! — говорю я.-То ты с бенгальскими огнями возился, то ёлку до самой темноты выбирал, а теперь вот зашибся… Пропадёшь тут с тобой!
— Иди один. Это всё я виноват. Я уговорил тебя за ёлками ехать.
— Что же, я тебя бросить должен?
— Да ну тебя! Никуда я без тебя не пойду. Вместе приехали, вместе и вернуться должны. Надо придумать что-нибудь.
— Как же ты из топора санки сделаешь?
— Мишка, — говорю я, — а что, если тебя повезти на ёлке?
— А вот так: ты сиди, а я буду за ствол тащить. Ну-ка, держись!
Я схватил ёлку за ствол и потащил. Вот как ловко придумал! Снег на дороге твёрдый, укатанный, ёлка по нему легко идёт, а Мишка на ней — как на санках!
Отдал ему топор. Мишка уселся поудобнее, и я повёз его по дороге. Скоро мы выбрались на опушку леса и сразу увидели огоньки.
Я припустился изо всех сил. Мишка кричит:
Поезд уже подъезжал к станции. Тут и мы подоспели. Подбегаем к вагону. Я подсадил Мишку. Поезд тронулся, я вскочил на подножку и ёлку за собой втащил. Пассажиры в вагоне стали бранить нас за то, что ёлка колючая. Кто-то спросил:
— Где вы взяли такую ободранную ёлку?
Мы стали рассказывать, что с нами в лесу случилось. Тогда все стали жалеть нас. Одна тётенька усадила Мишку на скамейку, сняла с него валенок и осмотрела ногу.
— А я думал, что ногу сломал, так она у меня болела, — говорит Мишка. Кто-то сказал:
Все засмеялись. Одна тётенька дала нам по пирогу, а другая — конфет. Мы обрадовались, потому что очень проголодались.
— Что же мы теперь будем делать? — говорю я. — У нас на двоих одна ёлка.
— Отдай её на сегодня мне, — говорит Мишка, — и дело с концом.
— Хорошенькое, — говорю, — дело! У всех ребят праздник, а у меня даже ёлки не будет!
— Нет, я и вспоминать про это не буду. Может, ребята уже забыли.
— Ну нет, не забыли! Не надо было заранее хвастаться.
— Если б у меня ёлка была, — говорит Мишка, — я бы про бенгальские огни что-нибудь сочинил и как-нибудь выкрутился, а теперь просто не знаю, что делать.
— Ну будь другом, выручи! Ты меня уже не раз выручал!
Мишка задумался. Он отвернулся и долго молчал. Потом посмотрел на меня — глаза у него были печальные — и сказал:
— Я забыл про Дружка… Я, когда говорил, думал про вещи. А Дружок ведь не вещь, он живой.
— Он же не виноват, что он не породистый! Всё равно он любит меня. Когда меня нет дома, он думает обо мне, а когда я прихожу, радуется и машет хвостом… Нет, пусть будет что будет! Пусть ребята смеются надо мной, а с Дружком я не расстанусь, даже если бы ты мне дал целую гору золота!
— Зачем даром? Раз я обещал любую вещь, так и бери любую вещь. Хочешь, я тебе дам волшебный фонарь со всеми картинками? Ты ведь очень хотел, чтоб у тебя был волшебный фонарь.
— Нет, не надо мне волшебного фонаря. Бери так.
— Ну и пусть! Мне ничего не надо.
Я сначала забежал домой, чтоб мама не беспокоилась, а потом помчался к Мишке — украшать нашу общую ёлку.
Мы стали рассказывать про наши приключения, а Мишка даже приврал, будто на нас напали в лесу волки и мы от них спрятались на дерево. Ребята не поверили и стали смеяться над нами.
Мишка сначала уверял их, потом махнул рукой и сам стал смеяться. Мишкины мама и папа пошли встречать Новый год к соседям, а для нас мама приготовила большой круглый пирог с вареньем и других разных вкусных вещей, чтоб мы тоже могли хорошо встретить Новый год.
Мы остались одни в комнате. Ребята никого не стеснялись и чуть ли не на головах ходили. Никогда я не слыхал такого шума! А Мишка шумел больше всех. Ну, я то понимал, почему он так разошёлся. Он старался, чтоб кто-нибудь из ребят не вспомнил про бенгальские огни, и выдумывал всё новые и новые фокусы.
Потом мы зажгли на ёлке разноцветные электрические лампочки, и тут вдруг часы начали бить двенадцать часов.
— Ура! — закричал Мишка. — С Новым годом!
— Ура! — подхватили ребята. — С Новым годом! Ур, а!
Мишка уже считал, что всё кончилось благополучно, и закричал:
— А теперь садитесь за стол, ребята, будет чай с пирогом!
— Бенгальские огни? — растерялся Мишка. — Они ещё не готовы.
— Что же ты, позвал на ёлку, говорил, что бенгальские огни будут… Это обман!
— Честное слово, ребята, никакого обмана нет! Бенгальские огни есть, только они ещё сырые…
— Ну-ка, покажи. Может быть, они уже высохли. А может, никаких бенгальских огней нету?
Мишка нехотя полез на шкаф и чуть не свалился оттуда вместе с колбасками. Они уже высохли и превратились в твёрдые палочки.
— Это только так кажется, — оправдывался Мишка. — Им ещё долго сохнуть надо. Они не будут гореть.
— А вот мы сейчас посмотрим! — закричали ребята.
— Постойте, ребята, — кричал Мишка, — надо проверить сначала!
Тут раздалось шипение, будто вся комната наполнилась змеями. Ребята шарахнулись в стороны. Вдруг бенгальские огни вспыхнули, засверкали и рассыпались кругом огненными брызгами. Это был фейерверк! Нет, какой там фейерверк — северное сияние! Извержение вулкана! Вся ёлка сияла и сыпала вокруг серебром. Мы стояли как зачарованные и смотрели во все глаза.
Наконец огни догорели, и вся комната наполнилась каким-то едким, удушливым дымом. Ребята стали чихать, кашлять, тереть руками глаза. Мы все гурьбой бросились в коридор, но дым из комнаты повалил за нами. Тогда ребята стали хватать свои пальто и шапки и начали расходиться.
— Ребята, а чай с пирогом? — надрывался Мишка.
Но никто не обращал на него внимания. Ребята кашляли, одевались и расходились. Мишка вцепился в меня, отнял мою шапку и закричал:
Мы с Мишкой остались одни. Дым понемногу рассеялся, но в комнату всё равно нельзя было войти. Тогда Мишка завязал рот мокрым платком, подбежал к пирогу, схватил его и притащил в кухню.
Чайник уже вскипел, и мы стали пить чай с пирогом. Пирог был вкусный, с вареньем, только он всё-таки пропитался дымом от бенгальских огней. Но это ничего. Мы с Мишкой съели полпирога, а другую половину доел Дружок.
КАК НА НАС ВЛИЯЮТ ДРУГИЕ ЛЮДИ? ИСТОРИЯ О "ПАЛАТЕ БЕЗНАДЕЖНОСТИ"
Профессор Гарвардского университета Э.Лангер рассказывает такую историю: в психиатрической больнице была особая палата. "Палата безнадежных", так ее называли. В этой палате лежали люди, на выздоровление которых не было надежды. Их обслуживали, заботились о них, но надеяться было не на что... И однажды в больнице начался ремонт. Пациента из "палаты безнадежных" перевели в обычную палату, где тоже находились люди не вполне здоровые, конечно. Но их лечили и вылечивали, они выздоравливали и покидали больницу. И в палате они общались, смотрели телевизор, спорили о чем-то, играли в настольные игры... И этот безнадежный пациент вдруг стал чувствовать себя все лучше и лучше. Он стал выздоравливать, хотя до этого много лет провел в состоянии "овоща", так сказать. А здесь он пошел на поправку. И, возможно, совсем бы исцелился, но ремонт кончился. "Безнадежного" пациента вернули в его "безнадежную палату". И этот человек вдруг умер. Он не смог перенести жизнь без надежды, возвращение в прошлое...
Человек должен общаться с другими людьми даже в самой трудной и безнадежной, казалось бы, ситуации. Пока он пребывает в замкнутом пространстве, пусть даже окруженный заботой персонала, он будет чувствовать себя все хуже и хуже. Если нет обычного общения, разговоров, совместных занятий, если нет обычного человеческого внимания, - не профессионального, а именно человеческого, - состояние будет становиться все хуже и хуже. Закрытая дверь и полный покой губительно действуют на психику и губят Душу...
И еще - нельзя отнимать у человека надежду. Если человек надеется, очень жестоко отнять у него то, чем он живет. И вернуть его в закрытую "палату безнадежности", откуда нет выхода. Даже если не говорить об этом вслух, человек все равно догадается, что выхода нет. Пока с ним разговаривают, спорят, играют в настольные игры и рассказывают новости, человек чувствует себя живым. А когда его просто обслуживают профессионально, не уделяя ни капли тепла и эмоций - он начинает погибать. Сначала наступает психологическая смерть, а потом - физическая, это закон. Социальная смерть влечет психологическую, а потом и физическую - такая вот формула.
Так что в тяжелых обстоятельствах и в болезни не надо замыкаться в себе и зацикливаться исключительно на лечении, например. Или грустно сидеть в кресле, не двигаясь, погружаясь в мрачные однообразные мысли. Надо идти к людям и стараться общаться. Если общаться не получается пока - можно просто побыть среди людей. Так одна женщина в пору страшных личных переживаний просто бродила по большому торговому центру. Люди ходили, разговаривали, смеялись, ругались, покупали, закусывали, - и ей становилось немножечко легче... Так она спасла себя в трудное время.
"Время от времени нам надо вступать в контакт с добрыми и энергичными людьми, чтобы не осыпались с нас листья", - написал Фридрих Ницше.
Это правильные слова. Общение лечит и спасает, а более всего лечит надежда. Возможность выздороветь, спастись, решить проблему, найти свое счастье и выход из трудной ситуации - ведь другие выздоравливают в нашей палате, так? Значит, и мы можем! Общение отвлекает от мрачных мыслей и укрепляет рассудок. Дает силы жить и преодолевать тяжелые времена.
А запертая дверь и клетка - они убивают. Иногда быстрее, чем болезнь или несчастье...
А. Кирьянова
Молодёжь, конечно, не та. Спрашиваешь «Кто стучится в дверь ко мне с толстой сумкой на ремне». Говорят, это не сумка, а тоут. Или шоппер. В крайнем случае даффл. И не толстая, а бодипозитивная. «С цифрой пять на медной бляшке». Оскорбляются. «В синей форменной фуражке?». Фуражки, говорят, уже не тренд. Тренд — кепка-бретонка, сочетайте с багги, момс или кюлотами. Верх — оверсайз или бохо. На ноги челси или монки. В обтяг только носки.
Потерянное поколение.
* * *
Молодёжь, конечно, не та. Спрашиваешь «Быть или не быть, вот в чем вопрос». Похер. «Достойно ль смиряться под ударами судьбы, иль надо оказать сопротивленье и в смертной схватке с целым морем бед покончить с ними?». Начинают зевать. Говоришь «Умереть. Забыться», несут апероль и тёплый клетчатый саван.
Потерянное поколение.
* * *
Молодёжь, конечно, не та. Спрашиваешь «Что же ты, моя старушка, приумолкла у окна?». Молчат, типа их не касается. Спрашиваешь «или дремлешь под жужжаньем своего веретена?». Гуглят веретено. Предлагаешь «выпьем с горя; где же кружка?». Несут смузи со спирулиной на соевом молоке.
Потерянное поколение.
* * *
Молодёжь, конечно, не та. Спрашиваешь «Скажи мне, где они, в какой стране Таис и Флоры сладостные тени?». Не знают. «И где приявшая конец в огне святая девственница — дщерь Лоррени?». Гуглят Лоррень, находят Клода Лоррена, а он не дщерь. Замешательство. «Где нимфа Эхо, чей напев весенний порой тревожил речки тихий брег, чья красота была всех совершенней?». Крутят пальцем у виска. Говоришь «Но где же он — где прошлогодний снег?». Аааа, говорят, помним, падал.
Потерянное поколение.
©️ Ира Зверева
В любом походе есть баба-нытик. Я не знаю откуда они берутся, но даже если тщательно подбираешь команду, все равно одна да прокрадется. Как правило это новая девушка какого-то очень хорошего парня, без которого поход будет не походом. Думаешь, ладно из-за него придется потерпеть.
И сейчас так же. Ей всегда что-то не так. Рано утром, когда все готовы и стоят с рюкзаками, потому что с вечера договорились выйти в горы по холодку, эта бабца еще спит, но без нее пойти нельзя, потому что клевый парень не может бросить свою даму.
Все топчутся ждут пока она примет душ и накрасит ресницы, потому что она не она без макияжа.
Потом она пол дороги до горы стонет, что для нее утро не утро, пока она не выпьет свежесмолотого кофе, она просто не может без кофеина начать впускать в себя новый день.
Сидим пьем кофе в придорожном кафе, солнце начинает палить, и вся компания понемногу закипает.
Какую-то часть пути она стонет, что «Сережечка, я надела не те ботинки», а в горах грязно, шел дождь и теперь белые вставки на ее ботинках перестанут быть белыми, а ей жалко ее ботинки, ведь для ее ножек очень сложно подобрать обувь, у нее очень высокий подъем в детстве она хотела стать балериной, но там какие-то жуткие интриги были, так что не сложилось (наверное, к первой тренировке не подавали кофе).
Вся компания снова ждет, пока она сгоняет в отель и переобуется во что-то менее гламурное.
Когда все суют свои разгоряченные тела в горное ледяное озеро и ложатся на спину, чтобы видеть небо и нависающую гору, она пробует пальчиком воду и верещит на всю долину:
- О Боже мой, как холодно, это же сущий лед. Сережечка, я просто не могу сюда залезть. Сводит ногу, Сережечка, у меня сводит ногу.
«Ой, паук», «ой устала», «а может быть туда уже не пойдем? И так понятно, что тут везде одно и то же – скалы и скалы.»
К середине дня хочется ее прибить вместе с Сереженькой (не такой уж он и незаменимый, в следующий раз хрен возьмем его с собой, если только он прямо сейчас не скинет свою бабцу с обрыва на хрен).
Команда начинает распадаться на тех, кто хочет продолжать идти и тех, кому жалко дамочку – не бросать же ее здесь, не по-пацански это. Вместе так вместе.
А бабца почувствовав поддержку начинает блажить с утроенной силой.
Поздно ночью на привале не выдерживаю и все же задаю Сереже главный вопрос:
- Зачем? Зачем она тебе? Ты умный, классный, а эта жаба квинтэссенция всего пошлодронского, что когда либо создавал мир.
И Сережа отвечает, честный и классный, как и всегда.
- Понимаешь, с ней легко быть мужчиной. Отогнал паука и ты принц, обнял-согрел после купания и ты король. А как быть настоящим мужчиной рядом с вами? Никак.
Вы же лошади.
©️ Жука Жукова
Вот сидишь ты, допустим, на своей кухне, картоху чистишь и, заодно, просветляешься, выуживая всякое из недр Ютуба.
И, вдруг, бах..! Чётко поставленный, в меру приятный голос уверенно так заявляет: «Вы должны полюбить себя!»
Приехали… А я картоху чищу.
А в это время, оказывается, могла бы себя любить, между прочим.
А дальше продолжается: «Делайте себе каждый день приятные мелочи. Побалуйте свою маленькую девочку, загляните внутрь себя, спросите, что она хочет прямо сейчас».
Я заглянула. Никто не ответил. Я заглянула ещё раз.
Из глубины сознания послышалось недовольное ворчание, девочка попросила не заниматься фигнёй, а доготовить ужин.
«Похоже, малышка не на шутку проголодалась», — подумала я и продолжила создавать кружева из картофельной кожуры.
Голос в Ютубе не унимался: «Все ваши сиюминутные маленькие хотелки, в которых вы так часто себе отказывали, — это, на самом деле, её желания. Прислушайтесь к ней, что она вам говорит?»
— Хочу вина, игристого, — отчётливо слышу я голос изнутри.
— У всех — девочки, как девочки, а у меня, похоже, — алкаш Валера, — сокрушаюсь я.
— И пиццу..! — не хочу картошку…
— Не бросать же на середине, давай приготовим, все потом поедят, — типа, отвечаю я маленькой себе.
— Да ну их, им бы только хавать..! Давай лучше возьмём паспорт и махнём куда-то подальше на выходных, а?
— А как же муж, дети? — ошалело продолжаю я разговор с самой собой.
— Оспадяяя, ну, куда они денутся? А мы зато отдохнём..! Море, закаты, шампанское! Ну, круто же будет, а..?
— Слушай, а ты точно маленькая? Тебе сколько годочков-то?
— Сколько ни есть — все мои..! Ты свои посчитай, тётя…
— А ну-ка, не дерзи старшим..! Ты посмотри на неё… Шагом марш в угол и подумай о своём поведении..!
— Так ты же сама…
— Молчать! Послезавтра на работу рано, детей к стоматологу, английский…Шампанское — ей, закаты…… Ишь, ты…..!
Olena Kozubenko