Βepa Андpeeвa злo пocмoтpeлa нa мужa.

— А пoчeму твoя мaмa будeт жить у нac, a нe у твoeгo бpaтa? – вoзмущeнию Βepы нe былo пpeдeлa.
— Пoтoму чтo у нac бoльшe мecтa. Β нaшeй квapтиpe тpи кoмнaты, a у бpaтa вceгo двe, — Аpтeм пытaлcя coхpaнять cпoкoйcтвиe.
— Дa, тoлькo у нeгo oдин peбeнoк, a у нac двoe. Пpичeм paзнoпoлыe, — нe унимaлacь жeнщинa. — Тeпepь им пpидeтcя ютитьcя в oднoй кoмнaтe, пoтoму чтo Аннa Пeтpoвнa зaймeт кoмнaту дoчки.
Аpтeм вздoхнул. Εгo мaмa жилa в дepeвнe, в дoмe бeз удoбcтв. Β пocлeднee вpeмя здopoвьe ee cильнo пoшaтнулocь, и oнa ужe нe мoглa cпpaвлятьcя c тяжeлoй дepeвeнcкoй paбoтoй. Дaжe хoдить eй былo тяжeлo. Βo вpeмя пocлeднeгo визитa к мaмe cepдцe Аpтeмa пpocтo cжимaлocь. Βcю oбpaтную дopoгу oн думaл и peшил, чтo мaму нужнo зaбиpaть.
Βepa вcтpeтилa этo извecтиe в штыки. С мaмой Артемa онa не общaлacь. Причем поводa для этого не было. Проcто пожилaя деревенcкaя женщинa былa неинтереcнa Вере.
— Предcтaвляешь, он хочет привезти к нaм эту необрaзовaнную тетку, — жaловaлacь Верa по телефону подруге. – У нее обрaзовaние три клacca и двa коридорa. Онa прaвильно предложения при рaзговоре выcтроить не может. Чему онa нaучит нaших детей? У них репетиторы, учебa. А тут этa cтaрaя кaлошa. Дa еще в нaшу теcноту. Вот бы второй cынок зaбрaл. Ηо нет, к нaм.
— Дa уж, cложно придетcя, — cоглaшaлacь подругa. – Ηо может быть, отпрaвить Кaтю к твоей мaме? Онa живет однa, дa и меcто для Кaтюши еcть. И ей будет веcелее. А вaм не тaк теcно.
— Ты что! – возмутилacь Верa. – У моей мaмы cвоя жизнь: теaтры, музеи… Онa привыклa жить однa и веcти богемный обрaз жизни. Зaчем тaм Кaтя? И почему мы должны обрeмeнять мою мaму? Ηeт уж. Κaтя будeт жить домa. А вот кaк отдeлaться от этой свeкрови, нe знaю. Ηу вот кaк, Оля?
— Можeт, сдaть ee в дом прeстaрeлых? – нeувeрeнно прeдложилa Оля.
— Я бы с рaдостью, но Артeм точно нe зaхочeт, — и Βeрa тягостно вздохнулa. Онa понимaлa, что eсли муж рeшил, что eго мaть будeт жить с ними, то знaчит тaк и будeт.
Чeрeз пaру днeй Артeм привeз Анну Πeтровну. Жeнщинa тяжeло поднимaлaсь по ступeнькaм, чaсто остaнaвливaясь для отдыхa. Сeмья жилa нa чeтвeртом этaжe, a лифтa в домe нe было. Βeрa подумaлa, что стaрухa дaжe нa улицу будeт рeдко выходить, eсли вообщe будeт. Πридeтся постоянно тeрпeть ee присутствиe.
— Βот, мaмa, твоя комнaтa, — Артeм провeл мaму в квaртиру и зaвeл в бывшую комнaту Κaти. – Рaсполaгaйся.
Стaрушкa сeлa нa кровaти и рaзрыдaлaсь. Онa чувcтвoвaлa хoлoднocть и вpaждебнocть невеcтки и пoнимaлa, чтo cвoим пpиcутcтвием будет нaпpягaть cемью cынa.
— Бaбушкa, не плaчь, — лacкoвo cкaзaлa Кaтя. Девoчкa впoлне cпoкoйнo вocпpинялa извеcтие o тoм, чтo ей пpидетcя пoжить c бpaтoм. Ηaдo знaчит нaдo. А вoт Лешкa был coвcем не paд.
— Πoчему я дoлжен теcнитьcя c Кaтькoй, — ныл oн. – Зaчем нac этa бaбушкa. Жили без нее и гopя не знaли.
Кoнечнo, жизнь c бaбушкoй cpaзу пoменялacь. Χoтя пoжилaя женщинa cтapaлacь дocтaвлять пoменьше хлoпoт. Тепеpь дети жили в oднoй кoмнaте. Лешa пocтoяннo жaлoвaлcя, чтo ему некoмфopтнo, ведь тепеpь дpузей в гocти не пpиведешь. Βеpa cтapaлacь пo минимуму oбщaтьcя co cвекpoвью и пocтoяннo выгoвapивaлa мужу, кaк cтеcняет вcех егo мaть.
— Девoчкa и мaльчик в oднoй кoмнaте живут. Этo нopмaльнo? — вoзмущaлacь Βера. — Πoмoщи oт нee никакoй. А раcхoды дoпoлнитeльныe на нee нe малыe, мeжду прoчим.
— Κакиe раcхoды? – вoзмущалcя Артeм. – Еcт oна малo, пeнcию cюда пeрeвeла и нам oтдаeт.
— Ну и чтo. Πeнcия ee – кoт наплакал. А eда нынчe дoрoгая.
Артeм махал рукoй и прeкращал этoт нeприятный разгoвoр на какoe-тo врeмя.
Κак-тo раз Анна Πeтрoвна cмoтрeла тeлeвизoр. Там как раз шла пeрeдача прo хэнд-мeйд, и пoказывали вязаныe вeщи. Κатя ceла рядoм и cтала cмoтрeть вмecтe c бабушкoй.
— Κак здoрoвo! – вocхитилаcь oна. – Этo нe тo, чтo oдинакoвыe бeзликиe шмoтки c рынка. Вoт бы такoe платьe, как у тoй дeвушки.
— Нравитcя? Давай, я тeбe cвяжу, — прeдлoжила Анна Πeтрoвна.
— А ты так умeeшь? – Κатя удивилаcь.
— Πoпрoбoвать мoжнo, — бабушка лукавo улыбнулаcь.
У Анны Πeтрoвны пoявилocь занятиe, за кoтoрoe oна взялась с oгрoмным энтузиазмoм. Прoшлo сoвсeм нeмнoгo врeмeни, и платьe былo гoтoвo. Κатя пришла в вoстoрг.
— Бабушка, ты – настoящая вoлшeбница, — дeвoчка чмoкнула жeнщину в щeку и крeпкo oбняла. – Βсe дeвчoнки oбзавидуются, такая красoта.
Платьe дeйствитeльнo прoизвeлo фурoр в катинoм классe. Дeвoчка заказала у бабули eщe кoфту, кoтoрая тoжe пoлучилась прoстo заглядeньe.
— Бабушка, а мeня ты мoжeшь научить вязать? – спрoсила Κатя. – Я тoжe хoчу твoрить такую красoту.
— Пoчeму нeт, кoнeчнo мoгу, — глаза Анны Пeтрoвны сияли тeплoм и любoвью.
Κатя oчeнь сблизилась с бабушкoй. Они нe тoлькo занимались вязаниeм, нo и пoдoлгу разгoваривали за чашeчкoй чая. Βскoрe Κатя сooбщила рoдитeлям, чтo пeрeeзжаeт в бабушкину кoмнату.
Βeрe нe хoтeлoсь признаваться в этoм дажe самoй сeбe, нo eй тoжe oчeнь нpaвилиcь вязaнныe cвeкpoвью вeщи. Κaтя в нoвoм плaтьe былa тaкoй кpacaвицeй. Κoфтoчкa тoжe oчeнь eй пoдхoдилa.
Однaжды Βepa хлoпoтaлa нa кухнe. Аннa Πeтpoвнa зaшлa нa кухню и тихo cпpocилa:
— Мoжeт быть, чeм—нибудь пoмoчь?
— Нe нaдo, я cпpaвлюcь, — нeдoвoльнo буpкнулa Βepa. Нo бaбушкa нe ушлa.
— Сeгoдня у Κaтюши cлoжнaя кoнтpoльнaя в шкoлe. Дaвaй ee пopaдуeм пиpoжкaми.
— Πиpoжки вpeдны для фигуpы, — oгpызнулacь Βepa.
— Дaвaй cдeлaeм, — нe oтcтупaлa Аннa Πaвлoвнa. — С кaпуcтoй, c кapтoшкoй, a мoжeт, cлaдкиe? Аpтeм их тaк в дeтcтвe любил.
Βepa никoгдa нe пeклa пиpoжкoв мужу, пoэтoму пoнятия нe имeлa, чтo oн их любил в дeтcтвe. Однaкo к cвoeму удивлeнию coглacилacь.
— Χopoшo, дaвaйтe будeм пeчь.
Жeнщины пpинялиcь зa paбoту. И вcкope кухня нaпoлнилacь вocхититeльным apoмaтoм свeжeй выпeчки.
Κoгда Κатя пpишла из шкoлы, oна нe пoвepила свoим глазам. Μама и бабушка вмeстe пили чай на кухнe, а на стoлe кpасoвалoсь oгpoмнoe блюдo с пиpoжками.
— Огo! – тoлькo и смoгла пpoизнeсти Κатя.
Πиpoжки пoшли на «уpа», а oсoбeннo их oцeнил Лeша.
— Βкуснo, нo малo, — дeлoвитo сказал oн. – Ηапeкитe eщe, я вoзьму в шкoлу.
Чepeз паpу днeй Анна Πeтpoвна снoва зашла на кухню и пpeдлoжила Βepe:
— Βepoчка, скopo у тeбя дeнь poждeния. Χoчeтся тeбя пopадoвать. Μoжeт быть, я и тeбe свяжу платьe? Или чтo закажeшь.
Βepа pастepялась. Она вспoмнила, как нeпpивeтлива была сo свeкpoвью всe этo вpeмя, да eщe и гpoмкo жалoвалась пo тeлeфoну на нee пoдpугам, спeциальнo, чтoбы та слышала. И дeтeй пыталась настpoить пpoтив бабушки. И с мужeм pугалась из-за тoгo, чтo забpал маму. Чтo жe тeпepь пoлучаeтся? Γoспoди, кaк же стыднo.
— Спaсибo, не нaдo, — Βерa вышлa из кухни и зaкрылaсь в кoмнaте.
Однaкo Аннa Πетрoвнa в день рoждения все рaвнo вручилa Βере великoлепнoе плaтье.
— Этo нaш сoвместный труд с Кaтюшкoй, — сooбщилa oнa. — Βoт эти цветoчки Кaтя вязaлa крючкoм. Онa бoльшaя умницa.
Кaтя стoялa рядoм oчень дoвoльнaя. Результaт их сoвместнoгo с бaбушкoй трудa и прaвдa был впечaтляющий. Βерa нaделa плaтье и преoбрaзилaсь. Ηa лице пoявилaсь улыбкa, a в душе чтo-тo нaчaлo oттaивaть.
— Спaсибo бoльшoе, — тихo скaзaлa oнa.
Ηa следующий день нa рaбoте к Βере пoдoшлa ее нaчaльницa и пoинтересoвaлaсь:
— Βерa, a чтo этo зa шикaрнoе плaтье нa вaс? Этo ручнaя вязкa?
— Дa, — oтветилa Βерa. – Этo мoя свекрoвь связaлa. И дoчкa пoмoгaлa.
— Πрoстo великoлепнo. А мoжнo сделaть зaкaз? Я хoрoшo зaплачу.
— Я cпpoшу у Анны Πетpoвны.
Анна Πетpoвна c pадocтью coглаcилаcь. Вcкopе ее пpocтo завалили заказами. Денег в cемье пpибавилocь. Κатя пpoдoлжала бpать у бабушки уpoки вязания. Она oказалаcь oчень cпocoбнoй ученицей, и cкopo cтала тoже вязать на заказ. Ηу, а бабушка cмoгла cocpедoтoчитьcя на так oбoжаемых Лешей пиpoжках.
Однажды Аpтем пoзвал вечеpoм в кoмнату Веpу и cказал ей:
— Слушай, у Димки нoвocть. Κваpтиpу купил. Стаpую пpoдали, дoбавили деньжат и тепеpь у них целых четыpе кoмнаты. В oбщем, oн гoтoв забpать к cебе маму.
— Да ну! – вocкликнула Веpа. – Вoт так нoвocть! А тепеpь cлушай мoй oтвет. Γoтoв oн там или не гoтoв, тoлькo я Анну Πетpoвну никуда не oтпущу. Πpидумали тoже, пoжилую женщину c меcта на меcтo таcкать. Ηет уж. Так и пеpедай cвoему Димке. А я на кухню. Μы пиpoги затеяли.
🎀•*¨*•.¸👉♥️👈 ¸.•*¨*•🎀
В 1743 году Еремей Окладников, житель посёлка Мезень, снарядил судно с 14 зверобоями и отправился к Шпицбергену для промысла на китов и моржей. Спустя 9 дней плавания судно достигло восточной оконечности архипелага Шпицберген, а именно района Тысячи Островов южнее острова Эдж. Здесь корабль оказался заперт льдами и было принято решение о зимовке на одном из островов[1], куда для разведки отправили четырёх человек. С собой они взяли ружье, порох на 12 зарядов, топор, котел, 20 фунтов муки[2], огниво, нож, немного табаку. На острове была найдена хижина с русской печью без дымохода, возведенная жителями Мезени несколько раньше, где группа переночевала. На следующий день на прошлой стоянке судна не оказалось (скорее всего оно затонуло вместе со всем оставшимся экипажем) и промысловикам пришлось остаться на этом острове[3].
Была укреплена обветшавшая хижина, на растопку печи шла древесина, принесенная морем. Из выброшенного на берег океаном дерева и досок бывших кораблей со старыми гвоздями были изготовлены рабочие инструменты, рогатины против медведей и лук со стрелами, который использовали, когда кончились заряды к ружью. На острове поморы занимались охотой на северных оленей (которых убили 250), песцов, изредка на белых медведей (которые предпринимали попытки ворваться в хижину, поэтому по одному на остров обычно не выбирались), занимались собирательством, для профилактики развития цинги употребляли ложечницу (cochleária), пили ещё теплую кровь, много двигались. Воду добывали изо льда зимой и многочисленных ручьев летом, за неимением возможности развести сильный огонь, коптили мясо в хижине. Износившуюся одежду заменяли на изготовленную из шкур убитых животных, для чего из проволоки сделали иглы, а нити — из сухожилий животных. Зимой почти всегда сильные снегопады заметали хижину по самую крышу, выбраться из которой можно было только через специально сделанное отверстие в кровле[3].
Всё же от цинги зимой 1748 года умер сильно ослабевший Фёдор Веригин, которого похоронили в глубокой яме в снегу, чтобы медведи не растащили его останки[3].
Шло время, а никаких кораблей на горизонте не встречалось, так как обычно более богатые промысловые места лежали в западных областях архипелага, куда следовало большинство артелей. Наконец 15 августа 1749 года[3] к острову пристало российское судно купца-старовера, желавшего перезимовать на Шпицбергене. Это судно, как и то, на котором промысловики-робинзоны попали на остров, прибило к восточной стороне архипелага. Привлечь внимание удалось разведённым костром и копьем с кожей оленя на конце, которым размахивали наподобие флага. Выжившим удалось убедить капитана отвезти их домой за плату в 80 рублей. Погрузив на борт 50 пудов оленьего сала, множество шкур, которые за это время удалось добыть и все свои пожитки, судно с выжившими на борту отплыло по направлению к Архангельску, куда благополучно прибыло 28 сентября 1749 года, в итоге завершив все выпавшие на долю поморов испытания[3]. Нужно сказать, что трое выживших, порядком отвыкнув от нормальной пищи, ещё долго не могли есть хлеб и пить напитки, предпочитая чистую воду и мясо.
Впоследствии комиссия Российской академии наук для устранения сомнений в правдивости рассказов моряков расспрашивала их о пребывании на острове. Алексея и Ивана Химковых вызвали для опросов в Петербург. Названные моряками даты длительности полярных ночей позволили удостовериться в достоверности истории. Последующие экспедиции на Шпицберген также подтвердили рассказы поморов. Была найдена изба, в которой они жили[3].
В общей сложности мезе́нцы провели на необитаемом острове 6 лет и 3 месяц
Утро выдалось холодным и хмурым. За окном шумел порывистый осенний ветер, гоняя по мокрому асфальту опавшие листья. Вылезать из-под тёплого одеяла совершенно не хотелось. Но сегодня предстоял трудный день и дальняя дорога в небольшую деревушку Красная Поляна. Померла бабка по отцовской линии, мне нужно ехать на похороны и собрать кое-какие её вещи. Поговаривали, что старуха занималась колдовскими делами и могла лечить людей. Я в это никогда не верила и воспринимала все рассказы не более чем «сельские страшилки». Бабку Ефросинью я последний раз видела лет 17 назад, поэтому особо и не расстроилась, что та отправилась в мир иной.
Мелкий дождь моросил по лобовому стеклу. За окном была монотонная серая картина, которая не менялась на протяжении нескольких часов. Как назло телефон так не во время разрядился, поэтому не было возможности воспользоваться навигатором. А дорожная карта ничем не могла помочь. Когда начало темнеть наконец-то я увидела знак с надписью «Красная Поляна». Через метров 500 среди леса я заметила молодую женщину. Она была одета в легкое не по сезону белое платье и серую накидку. Я решила спросить у неё как проехать к дому бабки Фроси.
- Так померла бабка, уже и похоронили. Опоздала ты, голубушка, — ответила мне женщина. У неё была длинная чёрная коса и удивительные большие голубые глаза. Было в этой незнакомке что-то таинственное и необъяснимое...
- Жаль, что не успела — пробормотала я, - ехала на похороны только заблудилась в ваших краях вот и не успела.
Потом я попросила девушку объяснить мне как проехать к нужному дому и не подвезти ли её. На что та ответила, что спешить ей уже некуда и пожелала мне счастливой дороги.
Когда я подъехала к дому уже порядком стемнело. Серые низкие тучи и густой туман нагоняли внутреннее чувство тревоги. Ветхая деревянная изба стояла в окружении высоких деревьев. Складывалось впечатление, что здесь уже давно никто не жил. Дверь была не заперта, поэтому мне без проблем удалось войти в дом. В старой избе было темно, пахло сыростью и сухими травами.
Внезапно послышался шум в соседней комнате. Я вдруг вспомнила все рассказы о том, что бабка моя была ведьмой, и меня окутало чувство страха. Дрожащими рукой я открыла дверь и увидела перед собой маленького чёрного котёнка. Так вот, кто меня напугал до полусмерти... Я покормила голодное животное и отправилась собирать вещи покойной старухи.
Среди книг о магии и блокнотов с записями я нашла фотоальбом. Просматривая его, я наткнулась на снимок, на котором была изображена та самая девушка, объяснявшая мне дорогу. Я очень удивилась, но потом подумала, что это может быть дальняя родственница или просто похожая женщина. Так как уже было далеко за полночь, я решила переночевать здесь, а завтра утром отправиться в дорогу.
По приезду в родной город я спросила у матери, кто изображен на старой фотографии. Мама ответила, что это и есть та самая бабка Ефросинья по отцовской линии. Моему удивлению и смятению не было предела. Как такое может быть? Чертовщина какая-то....
Мистические истории 🕸
🎀•*¨*•.¸👉♥️👈 ¸.•*¨*•🎀
В 1847 году 24-летний дерзкий столичный хлыщ, потомственный дворянин, отставной гусар Сергей Лисицын ступил на палубу корабля под Андреевским флагом, стремясь попасть в Америку.
Был принят в офицерской кают-компании дружелюбно, но в пьяном виде наговорил дерзостей командиру корабля и стал подбивать матросов на мятеж. Капитан приказал скрутить подстрекателя, завязать глаза и высадить на пустынный берег, с запиской…
Когда арестант освободился от пут и сорвал повязку с глаз, на горизонте он увидел уходящий корабль. Благородный капитан оставил ему чемодан с одеждой, три пары сапог, тулуп (Охотское море – не тропический океан), пару пистолетов, шашку, кинжал, запас сахара и чая, золотые карманные часы, складной нож, пуд сухарей, две фляги с водкой, чистые записные книжки, бритвенный прибор, огниво, запас спичек и даже 200 гаванских сигар.
Ко всему этому прилагались отличное ружьё с 26 зарядами и записка командира корабля: «Любезный Сергей Петрович! По Морскому уставу вас следовало бы осудить на смерть. Но ради вашей молодости и ваших замечательных талантов, а главное, подмеченного мною доброго сердца я дарю вам жизнь… Душевно желаю, чтобы уединение и нужда исправили ваш несчастный характер. Время и размышления научат вас оценить мою снисходительность, и если судьба когда-нибудь сведёт нас снова, чего я душевно желаю, то мы не встретимся врагами. А. М.».
Дворянин Лисицын сроду ничего не делал своими руками: в имении его обслуживали крепостные, в полку опекал денщик. Зная, что корабль шёл по Охотскому морю, он надеялся, что его оставили на одном из клочков суши гряды Алеутских или Курильских островов. Но вскоре убедился, что его положение хуже некуда. Он был зажат судьбой в клещи двух морей. Перед ним плескалось холодное Охотское море, а за спиной шумело дремучее «зелёное море тайги». А в ней – медведи, волки, рыси, ядовитые змеи…
За неделю «русский Робинзон» устроил себе дом с печью, смастерил мебель. Сделал пращу, лук и стрелы (благоразумно решив беречь патроны к ружью). И правильно – зимой в его дом рвалась голодная волчья стая – убил из ружья 8 хищников в упор. А перед этим подстрелил медведя, обеспечив себя тёплой шубой и запасом медвежатины. Ловил рыбу, собирал и сушил грибы.
12 апреля Сергей Лисицын прогуливался по берегу, оценивая последствия весенних штормов, и увидел лежащего ничком человека. Без сил и чувств. Выяснилось, что Василий, так звали несчастного, – с транспорта, шедшего в Русскую Америку. Судно дало течь, все с него сбежали, а его с сыном забыли. Корабль нашли неподалёку. Помимо 16-летнего паренька на нём оказались две овчарки, коты, 8 холмогорских коров, бык, 16 волов, 26 овец, запасы продуктов, инструменты, семена ячменя и ржи, а ещё оружие, телескоп, две подзорные трубы, самовар, строительный и огородный инструмент.
Семь месяцев одиночества напрочь выветрили у «барина» всю дворянскую спесь. С таким хозяйством и ещё с двумя парами крепких и умелых рук они за лето не только обновили дом и баню, но и научились делать масло, сметану, сыр и творог. Вспахали поле и собрали урожай ячменя и ржи. Организовали обильный лов морской и речной рыбы. Начали сбор и переработку грибов, ягод и лесных трав. Словом, зажили трудовой коммуной.
….В 1857 г. писатель Александр Сибиряков встречался с гостеприимным хозяином медных и золотых приисков в Приамурье Сергеем Лисицыным. Залежи медной руды и золота тот когда-то нашёл, будучи в одиночестве. Он был назначен правительством ещё и управляющим этими землями. Василий «Пятница» был при нём. Его сын учился в Московском университете.
А в Петербургском университете за счёт Лисицына учились оба сына командира корабля, который когда-то высадил смутьяна-гусара на пустынный берег. Став богатым человеком, Сергей Лисицын нашёл старика, проводил его в последний путь и взял на себя все заботы о его детях.
Истории вернувшихся с того света
Более 15 лет я работаю реаниматологом. Разное приходится видеть. Не только жизнь преподносит нам сюрпризы. Не менее удивительной может быть и смерть. Наблюдая во время работы странные, порой необъяснимые явления, я стал фиксировать рассказы выживших пациентов. Тех, кто пережил состояние клинической смерти…
Конечно, эти записи не претендуют на роль серьезных на учёных исследований. Это, скорее, описание впечатлений людей, которые пережили состояние клинической смерти. Думаю, что, отвечая на вопрос «Есть ли жизнь после смерти?», рассказы моих пациентов вызовут немало других вопросов. Возможно, человечеству не дано, да и не нужно знать ответы на них.
Дмитрий, 20 лет. Поступил в реанимационное отделение с кровоизлиянием в правое легкое. Множественные переломы, ушибы. Травмы получены при падении с мотоцикла. «Сначала я чувствовал страшную острую боль в области груди. Потом мне показалось, что я засыпаю. Затем я увидел, что все кругом какое-то яркое, словно в графическом редакторе повысили насыщенность цветов. Вроде бы стало много света, и тут я увидел маленькую девочку. Она не сказала мне ни слова, но я почему-то понял, что ее зовут Вера и она моя сестра. Она протягивала ко мне ручки и улыбалась.
Потом я опять как будто заснул, открыв глаза, я увидел докторов в белых халатах. Один из них мне сказал: ”С возвращением”. Потом я узнал, что пережил состояние клинической смерти и был мёртв целых три минуты. Могу сказать, что мне казалось, что это было гораздо дольше. Возможно, там время течет по-другому. Самое удивительное было вот что: когда я рассказал своей маме про Веру, она расплакалась. Я ведь единственный ребенок у родителей. Оказывается, за семь лет до моего рождения мама забеременела. У нее были преждевременные роды. Родилась девочка, которая прожила меньше суток. Они успели назвать ее Верой. Мне никогда об этом не рассказывали».
Светлана, 35 лет. Поступила с проникающими ножевыми ранениями брюшной полости. Повреждения внутренних органов, кровотечение. Травмы получены при нападении неизвестного с ножом. «Возвращалась вечером с работы. Вдруг меня схватили сзади, я развернулась и увидела незнакомого мужчину, затем почувствовала резкую боль в животе. Потом наступила темнота. Я открыла глаза, увидела какую-то женщину, она лежала на операционном столе вся в крови. Я не сразу узнала себя. Доктора вокруг нее, вернее, меня, суетились.
Затем какая-то сила подняла меня вверх, под потолок, затем еще выше. Перед глазами замелькали все события моей жизни. Словно стоп-кадры. Чей-то голос спрашивал: «Что ты сделала?» Я силилась ответить, но у меня почему-то не получалось. Потом кто-то сказал: «Не время». Сразу после этого я открыла глаза и увидела врачей. Позже я узнала, что две минуты была в состоянии клинической смерти. Странно, что за две минуты я увидела все события моей жизни, которых было не мало за 35 лет».
Андрей Колокольцев, 48 лет. Поступил в реанимационное отделение больницы с обширным инфарктом миокарда. «Сидел дома вечером перед телевизором , почувствовал острую боль в груди. Последнее, что слышал, это были крики испуганной жены. Мне стало вдруг очень хорошо и спокойно. Я увидел лицо своей матери, обрадовался, говорю: «Привет». Она улыбнулась в ответ и погладила меня по голове. Не сразу, но я вспомнил, что она умерла пятнадцать лет назад. Она выглядела молодой. Потом я увидел бабушку и дедушку. Их я помню только по сохранившимся фотографиям — они рано умерли. Они улыбались мне. Я захотел остаться рядом с ними. Но мама ласково покачала головой, как в детстве, когда что-то не разрешала. Я почувствовал, как слезы подступают к горлу, — так сильно мне хотелось с ней остаться. Но ее лицо все удалялось от меня, пока не превратилось в маленькую светлую точку. Потом я открыл глаза и увидел, что я в реанимации».
Елена, 25 лет. Поступила с многочисленными повреждениями внутренних органов. Причина травм — дорожно-транспортное происшествие. «Утром я ехала на работу, дорога сильно обледенела, вдруг я увидела несущуюся на меня фуру, потом — сильный удар. Я открыла глаза, увидела, что я в скорой помощи, подумала: как же так, ведь у меня маленькая дочка, что с ней будет. В этот момент, когда я подумала о ней, я вдруг очутилась дома. Дочь в тот день заболела, в садик не пошла, и с ней сидела моя мама.
Они сидели на ковре в детской. Я подошла, позвала маму, но она не услышала меня. Они обе не видели меня! Вдруг зазвонил телефон, мама взяла трубку и начала плакать. Я опять стала ее звать, хотела утешить, сказать, что вот она я, все в порядке, но она не видела и не слышала меня. Я стала подниматься вверх и ощутила блаженство. Вокруг было много света и светящихся лиц. Мне хотелось остаться, но я вспомнила про свою дочку, и меня начало тянуть вниз. Потом открыла глаза и увидела, что я в больнице, надо мной стояли врачи. Одно могу сказать — там, за гранью, лучше, чем здесь».
Игорь, 25 лет. Поступил со смещением и повреждением внутренних органов. Причина — падение с высоты на стройке. «Сознание то покидало меня, то возвращалось вновь. Вдруг я стал как-то странно видеть. Как будто в подзорную трубу смотрел. Я смотрел на себя со стороны — увидел, что я счастливо женат, увидел сына и дочь. В тот момент я был холост. Картинки постоянно менялись. Я был счастлив. В моей настоящей жизни этого не было. Видел, как моя семья перед днем рождения готовит мне сюрприз. Жена купила набор удочек (я заядлый рыбак) и спрятала их в детской за шторами. Дети наперебой стали кричать: «Папа, давай играть в холодно-горячо. Ищи подарок!»
Вдруг наступила темнота, потом я открыл глаза и увидел потолок реанимации. Неожиданно я заплакал — мне не хотелось выходить из этого сна. Мне сказали, что мое сердце остановилось на 5 минуты. Потом, спустя несколько лет я познакомился с девушкой, которую сразу узнал. Она была из моего видения. Мы поженились. Родили сына и дочь. Когда сын уже ходил в школу, жена решила устроить мне сюрприз и спрятала подарок. Каково же было удивление ее и детей, когда я уверенно прошел в детскую и открыл штору. За ней стоял набор удочек. Жена тогда, конечно, обиделась, сказала, что я подглядывал за ней. Объяснять я ничего не стал, как-то отшутился. Не люблю вспоминать о реанимации».
Три встречи с Вангой (рассказ)
Сентябрь 1952 года
Вначале была тьма. Холодная, болезненно-колкая, она впивалась под веки сотнями игл, будто песчинками, царапала, рвала изнутри. Во тьме были всполохи – яркие, заревые, набухшими каплями крови сочились сквозь черноту, и тьма отступала, давая место красному пламени, сквозь которое белесые, точно туман над рекой, приходили они – невидимые, неслышимые, шепчущие свои песни прозрачно-исчезающими голосами.
«Вставай… хватит, поспала… ш-ш… вставай, пора работать… ш-ш-шу…»
Утро пахло тополиными листьями, чуть тронутыми осеннею желтизною, и крыльцом, промокшим от ночного дождя, скрипучими деревянными досками. Хлопнула дверь, простонав несмазанною петлей. Звонко простучали сандалики по половицам.
– Мам, к тебе человек пришел. Стоит у калитки. Строгий такой, собаки его не кусают, рычат, он их палкою отогнал! Сказал, что он из Москвы, русский… Пустить?
– Пускай заходит. Спрячь собак, Венче.
Щекочуще-мягкие, как тополиный пух, они коснулись щек, дорожками побежали по векам – процеженные сквозь стекло лучи солнца, стекли по кончикам пальцев, будто дождевая вода. Обернутая в тишину, комната замолчала, чтобы мгновенье спустя – вновь грянуть шагами, скрипнуть дверью, распахнутою без стука.
– Здравствуйте, тетушка Ванга. Я из Советского Союза, от одного… очень большого человека пришел… – пришедший замялся.
Ванга чувствовала его страх – холодными каплями пота стекающий за воротник, сбивающий голос до сиплого кашля. Она протянула руку ладонью наверх, вопросительно вздернула подбородок – и жесткие, как пемза, пальцы, коснулись ее руки, и, утихающе-слабые, голоса в голове пчелино взжужали, затормошили, крутясь, точно прялочное веретено, иглами ощетинились под черепною коробкой.
«Помнишь, знаешь – скажи… скажи, не прячь… ш-ш… будем мучить, пока не скажешь…»
– А это ничего. Ко мне и большие люди приходят, и малые. Вот болгарский царь Борис приходил, – Ванга махнула рукою, точно невидимую мошкару, отгоняя в стороны голоса, – тот, что потом уместил свое царство в скорлупу от ореха… Для меня все люди одинаковы. Как звать-то тебя, человек служивый?
– Иван… Петров.
Ванга закашлялась – голоса тонким перышком щекотали язык, рвались наружу очищающим смехом.
– Обманываешь меня, служивый, имя свое захотел от меня спрятать. А я ведь все вижу… ну да ладно, может, так у вас на службе заведено – себя под чужой личиной скрывать. Хотя… что про тебя говорить, у меня самой три имени – одно Ванга, другое Петка, а третье еще никому не ведомо, – она вновь подавилась смешком, царапающим гортань куском непрожеванного каравая. – Хорошее себе имя взял, Иванко, помню его – так твоего прадеда звали. Он в русско-турецкой войне воевал, вместе с дедом моим, спас его от турецких сабель. Иван Петров, благослови его Божья Матерь. Русский офицер был, служил государю Александру. А ты какому государю служишь? Ладно, можешь не говорить, просто дай руку.
…Она вобрала в себя единым глотком, почувствовала, ощутила – мокрый снег загнивающей зимы, сизые тени деревьев на вычищенных от снега дорожках. Скрип потолочных балок над головою, тикающие часы на стене, точно маленькая бомба, все быстрее и быстрее, так, что перехватывает дыхание, а перед глазами начинают танцевать рыжие пятна. А потом – бомба взрывается с оглушительным треском, и комната переворачивается вверх тормашками, летит в никуда, и минутная стрелка цепляется за секундную, и цепенеет язык, и ноги делаются вдруг каменно-непослушными, в агонии скребут по полу, выбивая из половиц седые, пыльные облачка… А потом все затихает.
– Знаю, что хотел спросить у меня, и скажу, как есть – нехороший он человек, твой владыка, из-за него уничтожено великое множество людей. Полгода не пройдет, как умрет он, ясно это вижу. И передай, скажи ему лично – врата в мир иной, куда он уйдет, будут открыты и для других властителей России. Пусть помнит это до последнего своего мига. Пусть боится, как боялся все время царствия своего… – Ванга перевела дыхание. – А ты… ты никогда и ничего не должен бояться. Ни при каких обстоятельствах не должен поддаваться унынию. Над тобой – покров и покровитель.
Ванга чувствовала его исчезающий страх – небесным облачком, развеивающимся в дальней вышине, теплыми волнами спокойствия. Она улыбнулась, разжимая ладонь, но он поймал ее снова.
– Тетушка Ванга, а можно я про себя спрошу? Я… у меня… в общем, есть одна девушка… – пальцы в ладони ее дрогнули, покрываясь пупырышками холода, – и я жениться решил. Вот вернусь – и сделаю ей предложение!
Колкие, как еловые иглы, голоса вновь зашелестели в ее голове, кровью застучали в виски.
«Ш-ш… скажешь… всю правду скажеш-шь…»
Ванга отвела рукою прядку со лба, точно лезущую в глаза еловую ветвь, и голоса замолчали, таясь, притихли, сжавшись внутри в единый серый комок.
– Вы не подходите друг другу. Ты только начинаешь карьеру и совершишь ошибку, если женишься. Иди, иди, не спрашивай больше! Потом придешь, – она замахала руками скрипнувшей двери. – Венче, проводи гостя!
И дверь закрылась вслед торопливым шагам, и снова пришла темнота, и тишина одеялом окутала комнату.
***
Июль 1979 года
Крыльцо утопало в прохладной колышущейся тени, скрипело ссохшимися досками перил. За ним бушевало раскаленное солнце, неистовствовало, выжигая траву в желтизну, огненно-золотыми лучами пронизывая дворовую пыль.
Он шел, оставляя в пыли отпечатки ботинок, и сахар таял в пропитанном потом кармане, обращаясь в сладковатую, липкую лужицу, и в спину ему неслись обрывки собачьего лая, а потом на собак прикрикнули, и лай замолк.
– Ждала тебя, Иванко. Знала, что снова приедешь. Любка, да отгони ж, наконец, пустобрехов, хватит им гавкать! – нащупывая костылем ступени, Ванга протянула ладонь – солнцу, рвущемуся сквозь перила, жадно лизнувшему загаром пропеченную кожу ее. – В дом пойдем, там разговаривать будем. Молодец, что сахар принес. Дай его сюда.
Текучие, как вода, невесомо-зыбкие, они проснулись, ожили, завозились, перешептываясь между собой – переполняющие ее голоса, песчаным крошевом закололи в виски.
«Спраш-шивать будет, спраш-шивать… а ты будеш-шь говорить, как есть скаж-жешь… ш-ш…»
…Размокшей липкою кашицей сахар растекся в ладони, и голоса взвыли, смерчами взвихряясь под черепною коробкой, заставив Вангу опуститься на стул.
«Ш-ш… вкус-сно… говори… ш-ш…»
– Скоро красные флаги будут развеваться над многими странами. Так и передай… тому, от кого ты пришел ко мне на этот раз. Слышишь, Иванко? – она сглотнула воздух, ставший вдруг невыносимо тяжелым и вязким, сгустившийся, как перед долгой грозой, солнцем пропитанный воздух ее маленькой комнаты. – И еще скажи – что нет силы, которая бы могла сломить Россию. Россия будет лишь расти и крепнуть. Ведь слишком многое принесено в жертву, чтобы…
– Значит, война будет? Так, тетушка Ванга? – в его голосе не было страха, только усталость – каменная, как черные гранитные плиты зиккурата посреди поросшей булыжником площади, с красноглавой оградою по сторонам. У того, кто стоял на этих плитах – была тяжелая челюсть и широкая бровь, грудь его, словно панцирь, украшали гремящие ордена. Он поднял руку – и толпа у подножия зиккурата взволновалась, вскидывая вверх знамена и транспаранты. «Ура… ра… ра!.. – эхом долетело до Ванги, – да здравствует весь советский…»
– Войны не будет, – Ванга мотнула головой, стирая скачущие перед глазами ярко-красные, будто залитые кровью, полотнища флагов. – Через шесть лет мир изменится. Старые вожди уйдут, им на смену придут новые. Править будет у вас человек с отметиною на лбу. Он все поменяет. Сейчас Россия называется Союз, а вернется – старая Россия, и будет называться она так же, как и при святом Сергии называлась. Три страны сблизятся – Китай, Индия и Россия. И Болгария должна быть с ними. Без России у Болгарии нет будущего. Все понял, Иванко? А теперь…
Она протерла ладонь о передник, слушая, как осыпаются крупинки сахара в пол, и щелястые рты досок жадно глотают их. Как возятся мыши в подполье, в сырой, земляной черноте, куда не проходит ни единый солнечный луч, как чуткие мышьи лапы царапают изнутри половицы. Как заливаются криком петухи за окном, и в такт им – квохчут дворовые куры.
– Тетушка Ванга, а ты права оказалась в тот раз. Не сладилось у меня с тою девушкой, – скрипя ботинками, он прошелся по комнате, встав напротив неостановимо тикающих часов. – А карьера… карьера в гору пошла, вот только нелегко мне с нею – много тех, кто обойти меня хочет. Что посоветуешь, тетушка?
«Ш-ш… если не скажешь, будеш-шь…» – кольнуло в глазницы игольчато-острое, комком подкатила к груди тошнота. Ванга качнулась на скрипнувшем жалостно стуле, переводя дыханье.
– Друг твой самый близкий хочет тебя подсидеть, – выдохнула она наконец. – На место твое метит, уж больно оно ему глянулось. Мелкий, гнилой человек, интриги плетет за твоею спиной, а в глаза – улыбается сердечно. Рви с ним, Иванко, не пожалей. И – уходи, не спрашивай больше. Устала я. В другой раз придешь обязательно, в третий… Любка, проводи!
Хлопнула дверь, отсекая собой лай собак и птичью переголосицу, басом отбили полдень стенные часы. И тишина наполнила комнату – вязкая, как густая сметана в глиняной крынке, и никакие звуки больше не нарушали ее.
***
Апрель 1996 года
Тьмы сделалось слишком много. Каменно-твердым комком в груди она сжимала дыхание, гноем сочилась из-под бугрящейся язвами кожи. Ванга чувствовала ее – калеными иглами входящую прямо под сердце, черную, вскипающую, как густая смола, и голоса, бродящие в ней, воющие, выкликающие.
«Дай нам выйти… ш-ш… дай нам уйти…»
Ванга пошарила под подушкою – она была там, гладкая, как каменный голыш, источенный морскою водой, со спутанной паклей волос – одна из подаренных кукол. Ванга надавила, легко, под сердце, в податливую кукольную грудь, прижала пальцы, вслушиваясь, выжидая. Под пальцами забился жар, сминая, раскаляя пластмассу. Жалко всхлипнув, треснула надвое кукольная кожица. В воздухе запахло паленым.
Отбросив куклу, Ванга прижала руку к своей груди, чувствуя, как утихает жгучее, огненно-болевое, давая возможность двигаться и дышать.
– Любка! Кто там еще пришел? Зови, мне полегче.
Дверь распахнулась со скрипом – навстречу вечернему солнцу, с размаху окатившему половицы, и тонкому запаху листьев, что еще вчера спали в коробочках почек, а этим днем вдруг решили проснуться, навстречу шуму шагов и отголоскам собачьего лая, а потом – шаги простучали у самой постели Ванги и скрипнул пододвигаемый стул.
– Тетушка Ванга! Вангелия… Мне сказали, что вы… Боялся вас не застать… – он закашлял в кулак, словно бы переводя дыхание после быстрой ходьбы. – Вот, сахар принес…
– Спрячь, я и так все вижу, Иванко, хоть и совсем плоха стала, не принимаю почти никого. Недолго уже осталось.
Ванга приподнялась, облокотившись рукой о подушку. Голоса грохотали, гремели все нарастающим громом, волнами поднимались в груди, принося с собой адский жар и невыносимые, раскаленно-жгучие боли. Сквозь красную, мутью подернутую пелену, Ванга видела – огромный зал, кишащий людьми, как муравьями – большой муравейник, флаг в три цвета – над головами их, седого, грузного человека на трибуне во главе зала, а потом – три огненные злые молнии полыхнули перед глазами ее, разрывая в куски триколор, и иглами – с маху вонзились под грудь.
«Ш-ш… скажеш-шь… а потом мы уйдем…»
– Скажи тому, от кого пришел, что случится все так, как он и желает – переизберут его править на второй срок, – Ванга едва различала собственный голос, но знала – он слушает, наклонившись к подушке, ловит каждое слово, что срывается с губ ее, занемевших от боли. – И скажи еще, что хочу его видеть лично, многое ему рассказать. Сама бы приехала, но силы уже не те. Так-то, Иванко…
С шелестом пробежал по стене паучок, прокричал за окошком петух, провожая закатное солнце. Голоса утихали, гасли один за другим, точно добела раскаленные звезды в непроглядной, черной ночи, и мурлыкала кошка в ногах, свернувшись клубком, и шерстинки ее выбивали об одеяло колючие искры.
– И еще что скажу, Иванко. Сам-то ты – сходи-ка к врачу, как в Москву вернешься, легкие проверь. А не то карьере твоей будет конец преждевременный… да и тебе самому. Вижу – рак в тебе зубы вострит, пока еще мелкие, неточеные, там, слева, под самым сердцем… Сожрать тебя хочет – а ты ему не давайся, иди к докторам, они умные, они помогут. Время придет – и рак этот будет скован в железные цепи, и ни один человек от него не умрет больше, Иванко. Прощай. Не ходи ко мне снова, – она отвернулась к стене, вслушиваясь в скрип сверчка за потолочною балкой и гудение жучков-древоточцев, в гулкие шаги на крыльце и собачье подбрехивание – вслед этим шагам. – И да – магнитофон-то свой, в кармане припрятанный, зря включил. Я все стерла, что ты записал – не нужно это совсем, за мною записывать. Помнить нужно… Любка, пора!
Тишина наплывала – волнами приходящего сна, и голоса тонули в нем, булыжниками уходили на дно, засыпая средь ила и тонких зеленых водорослей. Водоросли поднимались из колодезного дна, сквозь мутную, тиной пропахшую воду, и Ванга наклоняла ведро, черпая муть жестяными краями, и нежное, ангельское сияние лилось ей прямо через плечо. Она поворачивалась, чтобы увидеть – высокого всадника на ослепительно белом коне, с алым копьем в правой руке и в золоченой короне. «Ты будешь предсказывать живым их судьбу и слышать голос усопших», – говорил он и бил копьем – прямо в грудь, до черной, зияющей раны, и голоса покидали ее, бледным дымом стекали в колодец.
И тогда она прозревала.
---
Автор: Инна Девятьярова
Сельская коррида (рассказ)
Галинка собирала сумку. Андрюха своего добился таки – уговорил, уболтал выбраться на пикник. Два месяца летних прошли в заботах и хлопотах – то одно, то другое. Как говорится: то рожь взошла, то свекла заколосилась. Который раз Галинка спрашивала себя: вот нафига? Всю жизнь мечтала о домике в деревне, о яблоневом саде и гамаке среди цветущих флоксов. О томике Есенина, о соломенной шляпке на пушистой голове, о длинном, вязаном крючком платье и белых босоножках. Андрюха в светлом джемпере и мужественных высоких зашнурованных ботинках с чистенькой лопаткой: выкапывает луковицы гладиолусов. А она, улыбаясь, разливает чай в беседке.
Ну, в общем, все так, как нарисовано в глянцевых журналах про дачу и сад. Они на всем экономили, во всем себе отказывали, но купили этот участок. И день покупки был самым счастливым днем в жизни. А потом затянула дачная трясина, и оказалось, что жизнь в деревне совсем не похожа на то, что показывают на картинках в интернете. Никаких шляпок, босоножек и белых свитеров. Гамак, до сих пор не распакованный, покоится на чердаке. На веранде – стройный ряд резиновых сапог. На участке – черт знает, что творится: стеллажи досок, бревен, кирпичей – шагу некуда ступить. Галинка завидовала соседям. Там целый клан: родители, взрослые дети, внуки. За любое дело брались всей артелью, и то не успевали. Дача – прожорливое существо, требовала сил и денег. Много сил. И много денег.
Уже и Андрюха на двух работах, и Галинка подрядилась на вторую. Стройка потихоньку идет, картошка потихоньку растет, и даже цветы в клумбах красовались. Но каждый раз портилось настроение – Андрюха не умел складывать стройматериалы перпендикулярно и параллельно: вечно у него все кучами разбросано. Галинка злилась, плевалась, ругалась. Ссоры вспыхивали все чаще и чаще, никакие нервы не выдерживали.
У Андрюхи проявилась дурная куркульская привычка: тащить на дачу все, что не приколочено. Буквально – все. В результате все углы и уголки участка оказались заваленными всевозможным хламом: старыми буржуйками, какими-то проводками, тумбочками, раковинами, половыми досками... уф!
- Нафига? – орала Галинка.
- Надо! Надо! – орал Андрюха, — ничего не понимаешь!
Вот тебе и домик в деревне. Дело шло к разводу.
Уставшие от скандалов супруги собрали круглый стол и провели переговоры.
- Это все потому, что мы совсем не отдыхаем, — вынес вердикт Андрей, — а давай плюнем на все и выберемся на природу, порыбачим, пожарим шашлыки. А, Галюня?
Вот поэтому сегодня Андрей с Галей уже четыре часа кряду собирались на пикник. Почему так долго? А потому.
Дрова на костер нужны? Нужны. Не будешь ведь там целый день сырой валежник собирать. Погрузили. Потом – столик раскладной и пару скамеечек. Погрузили палатку – вдруг дождь? Два часа Андрюха психовал со снастями, подбирал нужные крючки и грузила. Прихватил и спиннинг. Галинка копала червей в огороде, заодно пособирала картошек, выдрала пару морковок и луковиц для ухи. Что еще? Два котелка, сковорода, миски, кружки, ложки, нож, соль, сахар, чайная заварка, перец и лавровый лист. Мясо и решетка для шашлыка. Сапоги резиновые и сапоги кирзовые. Вроде бы собрались, слава богу.
А, самое главное: в фургон запихнули лодку алюминиевую «Малютка» и старый мотор «Ветерок-М». «Малютка» выглядела не слабо – два с половиной метра длиной. Андрюхе эту образину подарил дядя Вася, сосед. Галинка до ужаса боялась эту лодку, поэтому заблаговременно приобрела спасательный ярко-оранжевый жилет. Со свистком, все, как полагается.
Поехали! Настроение у обоих не очень. Пока собирались, устали до чертиков. Уазик резво шел по ухабам проселочной дороги, окатывая грязью придорожную пижму и островки наивных ромашек. Вокруг – красота: до этих мест не добрался коварный борщевик, поэтому здесь царили заросли иван-чая, окрасившие луга в лиловый цвет. Тут и там синели колокольчики и васильки. Разнотравье бурно праздновало свой летний праздник, птичий гомон не умолкал ни на секунду, а на фоне голубого неба летали громоздкие шмели и гудели как трансформаторы.
Очередная горка, и вот между янтарных сосновых стволов блеснула гладь бескрайнего озера. И десяток машин на песчаном берегу. Занято. Пришлось петлять по лесу в поиске безлюдного местечка. Повезло, нашли. И началась разгрузка, розжиг костра, и еще куча хлопот, сопутствующих таким мероприятиям. Устали. Присели передохнуть. Уже не хотелось ни шашлыка, ни ухи. Но что делать, зря приехали что ли? Галинка нарезала помидор, сладкий, сахарный, из личной теплицы. Разлила водочку по рюмкам. Выпили. Усталость отпустила.
Андрюха затащил лодку в воду. Проверил мотор. Прихватил с собой бутылку и снасти.
- Поплыли, Галюнька?
- Не, я здесь пока. По хозяйству.
Нет, так нет. Андрей дернул за шнур раз, другой, и «Ветерок» взревел, как турбинный двигатель. И «малютка», взлетев над водой на добрые полметра, понеслась вперед. Ну... как лодка Серого Волка в мультфильме «Ну, погоди». Галинка, как стояла, так и села на попу. Андрюха, упавший на дно бешеной малютки, пытался подняться и удержать равновесие сумасшедшей посудины. Борьба Андрея с «Малюткой» выглядела, как ралли, как коррида, как укрощение мустанга. Лодку кидало в стороны, а мотор орал, как потерпевший.
Бой был проигран. Но победительница, скинув с себя седока, опрокинулась и пошла на дно вместе с мотором. Трагедия гибели судна развернулась перед Галиными глазами. Она услышала сдавленный крик:
- Галя! Я тону!
Галинка растерялась. Она совершенно не умела плавать. Чего хотел от нее Андрей? Чтобы она, скинув одежку, превратилась в грудастую, в секси-купальнике, спасательницу Малибу? Разбежалась на берегу и картинно бросилась в воду? Ага. Уж Галя утопнет сразу как топор. Андрею что? Он, КМС по плаванию, думает, что и все такие?
- Плыви к берегу, идиот!
- Ло-о-о-одка тон-е-е-ет! – орет Андрей.
- Да плевать на лодку! Что ты там застрял? – орет Галя.
- Сапоги кирзовые!
- Что, сапоги!
- Ж-а-а-алко!
- Беси-и-и-шь! – не выдержала Галинка.
Все понятно. Куркулю до смерти жалко своих армейских, легких, не убиваемых сапог. Жизни не жалко, а сапог – жалко. Но, ничего, сильный мужичок, гребет к берегу исправно. Вылез из воды, весь в тине как леший. Сапоги, наполовину снятые, шлепали по траве как ласты. Высокая ква-ква-лификация!
- Ты что, дурак?
- Сама дура, я их пальцами держал!
Андрюха разделся, присел к костру.
- Галя, а где у нас сигареты со спичками? У меня вымокли.
Вот так раз! Про сигареты со спичками Галя даже не вспомнила! Ну и... началось!
- Галька, такая сякая, безголовая, что я курить буду?
- Ах ты, прыщ! Я и так забодалась эти котомки собирать!
- А спички на запас почему не взяла!
- А ты почему не взял!
- Тра-та-та!
- Трам-тарарам!
Галинка психанула не на шутку. Ах, так! Это она еще и виновата? Нормально съездили на пикник! Врагу не пожелаешь такого пикника! В общем, пошла домой. С гордо поднятой головой. До дома – десять километров. Через леса и поля! Но злость только прибавляла Гале сил.
Первые пять километров Галя прошла ходко. Она ругалась с воображаемым мужем на ходу, и дорога весело бежала из-под ног. А потом стало страшновато. А вдруг волки притаились где-нибудь за кустом? А вдруг маньяки устроили засаду в-о-он у того ручья? Да и есть хотелось: в желудке сиротливо болталась половина помидора, залитая стопкой водки. Бр-р-р-р!
Вдалеке послышался шум двигателя автомобиля. Была-не была. Перспектива брести по лесу Галю не радовала. А тут хоть подвезут. Показалась старенькая «Нива». За рулем пожилой дяденька, рядом на сиденье – лайка.
- Подвезите, пожалуйста! Я заблудилась!
- Так у меня собака злая!
- Ничего, лучше меня ваша собака покусает, чем волки!
Мужичок, опасливо озираясь на Галюню, сказал своей лайке: «Фу» и открыл заднюю дверцу. Переднюю – никак. Пес не желал вылезать с законного места, поэтому пробраться назад, откинув пассажирское сиденье не представлялось возможным. Галя, покряхтев, пролезла через багажное отделение и затихла там как мышь. Лучше плохо ехать, чем хорошо бежать.
И, главное, злость такая брала: муж даже не бросился за ней следом! От Галки, может быть, одни рожки и ножки остались! А он там... сушится, природой наслаждается, с-с-котина!
Наконец-то, приехала домой. Переоделась, сварила пельмени и завалилась спать. Андрей вернулся ночью. Виновато подкрался к спящей Галине и (идиот) подсунул ей прямо под нос тарелку с ароматным, еще теплым шашлыком. Пока Галя лакомилась отлично прожаренным мясом, муж ее жадно курил сигарету за сигаретой.
- Хорошо отдохнули, так-то, — наконец сказал он.
- Ага, — согласилась Галюня, - в печке так мясо не поджаришь. Да и воздухом подышали...
- Искупался заодно, поплавал, — задумчиво произнес Андрей, — давай почаще пикники устраивать?
- Давай спать? Ноги гудят. А про пикники завтра поговорим? – не успела договорить Галя, как уснула мертвым сном хорошо отдохнувшего человека.
---
Автор рассказа: Анна Лебедева