К сыну на зиму...

Разное приходило в эту бессонную ночь Фёкле Матвеевне в голову. То она, будто в детстве, рвёт в лугах первые жёлтые одуванчики и плетёт венок. Под рожок пастуха гонит утром ранним на выгон корову и овец. Полет траву на морковных грядках. А то вдруг сидит на домашнем крыльце и караулит цыплят, как бы не утащили их ястреб или ворона.
Но, развеяв мысли о себе, вспомнила детей, и лицо её озарилось улыбкой. Вот она бежит первая с колхозного поля на обед, чтобы покормить младшего грудью. Старшего первый раз готовит в школу. Дочку наряжает в цветастое ситцевое платьице. И вот они уже все трое взрослые, собрались и сидят за материнским столом…
Поднявшись ранехонько, бабушка Фёкла включила свет, умылась и полезла в подпол, чтобы набрать несколько мешков картошки, а остальную хорошенько накрыть. Приближается зима, и она первый раз в жизни собралась провести её в городе, у младшего сына.
Александр зовёт её не первый год, но она всё не соглашалась: больно не хотелось ей покидать родные места и этот старенький домик. Отсюда проводила она мужа на войну, который так и не вернулся.
Детей вырастила одна. Как выросли, все разлетелись в разные стороны, что пташки,— кто куда. Старший сын в Ленинграде, дочь в Москве. Только младший недалеко в своём городе. Никто не остался с матерью на селе, в отцовском доме.
С такими мыслями посматривала бабушка Фёкла то в одно, то в другое окошко: не подъехала ли там машина, с которой обещался младшенький.
Вроде бы всё собрала, осталось забить окна да запереть дверь.
— О господи! А куры? Их пять с петухом!— Схватив корзину, она выскочила во двор и стала скликать: «Цыпа-цыпа».
А они тут как тут. Окружили бабу Фёклу и смотрят ей в глаза, вроде что-то сказать хотят, но не могут, только слышится: «Ко-ко-ко». Посыпала она им зёрнышек и давай по одной ловить и сажать в корзину. Первым попался петух, замахал крыльями, но всё же оказался в корзине. За ним Цыганка, потом Желтобокая и Белая.
А Рябушка видит такое дело, забилась под сенки и сидит. Как хозяйка её ни звала, она не вышла.
Подъехала машина. Сын погрузил картошку и всё то, что собрала бабушка Фёкла, и вошёл к матери во двор.
— Саня,— вскрикнула она,— Рябушка под сенки забилась.
— Чёрт с ней, остальные где?
— Вот, в корзине.
— Топор! — сказал он.
Мать так и ахнула:
— Ты что, сынок? Они меня всё лето кормили, а ты их рубить хочешь? Весна придёт, вновь приеду…
— Но куда ж их? Мы же в квартире их держать не можем.
— Саня, ты там клетушечку какую-нибудь сделай, а я каждый час убирать буду.
— Нет, не нужны они, грязь разводить.
— Тогда езжай один, а я не поеду. Они же мои кормилицы. И вы в отпуск приедете, чем я угощать буду? Корову велел продать — продала, овец тоже. А теперь и кур последних порублю? Езжай один, рубить не дам.
— Маманя, но пойми ты, тяжело же тебе одной. Даже дров на зиму нет.
— Идол с ними. Все зимы жила и эту проживу. Скажу Ваньке Кривому, привезёт хворосту, никуда не денется. Да и кошку мне жаль. Смотри, она так и вертится под ногами, всё чувствует. Езжай, милый, езжай один,— и стала открывать крышку у корзины.
Александр выхватил корзину и достал из неё петуха, а кур снова накрыл. Потом, взяв в руки топор, шагнул к дровосеку. Зарыдала баба Фёкла: уж больно ей жаль красавца-петуха. Гребень широкий, шпоры длинные, красноватые с чёрным перья так и переливаются…
Схватив кошку, ушла Фёкла Матвеевна в дом, а сын, расправившись с курами, стал заколачивать оконные рамы.
Тополя и берёзы стоят голые. Тишина. Лёгкий морозец осел инеем на траве. Белобокая сорока трещит возле Ванькиного дома да гнедая кобылёнка, запряжённая в телегу, жует прошлогоднее сено.
Закурив сигарету, вспомнил и Александр жизнь свою в этой самой деревушке: как играл с соседскими ребятишками, купались в Мокше, ходили в лес за грибами, в соседнее село гурьбой в школу. Вечера проводили с балалайкой и гармошкой, играли в лапту, городки и салки. Вспомнилось, как в шестнадцать лет первый раз поцеловал Нюрку. Она так и осталась в селе, выйдя замуж за этого самого Ивана Петровича, Ваньку.
— Ну всё, Саня? — видно, успокоившись, вышла бабушка Фёкла из дома.
Бросив недокуренную сигарету, сын стал заколачивать последнее окно. Заморосил мелкий осенний дождь. Нет-нет, да и появятся вместе с капельками воды белые пушистые мушки, плавно падают на траву и быстро расплываются.
Фёкла Матвеевна снова вошла в сени, раскрыла ларь, где хранилось зерно специально для кур: пусть будет открыт. «Бог даст, выживет Рябушка, а я в мае приеду»,— подумала она. Ещё раз погладила кошку, которая от неё не отходила, и вышла с заплаканными глазами.
Сын стоял у двери, держа висячий замок:
— Хватит, маманя, садись в кабину.
— Обожди, сынок, пойду скажу Дарье, чтоб приглядела, а то хулиганья полно, всё поломают.
— Зачем говоришь глупости? Где оно, хулиганьё? Все в город уехали, в школах учатся. И дачники укатили.
— Твоя правда, сынок,— и пошла к машине.
Александр сел за руль, посигналил, как положено, и машина тронулась, покачиваясь с боку на бок по разбитой сельской дороге.
Подъезжают в сумерках. Город сверкает разноцветными огнями. Кругом висят плакаты и транспаранты. Поток машин, обгоняющих друг друга, слепит своими фарами. Народ куда-то спешит. А бабушка Фёкла сидит хмурая, не обращает ни на что внимания и думает об одном: как там без неё Мурка с Рябушкой жить будут.
— Маманя, завтра праздник, седьмое ноября.
Не ответив ничего сыну, она вздохнула. А в голове своё: как её примет сноха, нужна ли она ей? А сколько она им надарила: корова здесь, овцы. Что и говорить, всё в этой квартире. Остальным ничего не досталось, всё ему, младшенькому. А он и не обижает мать, к себе забрал. С такой думой она и подъехала к девятиэтажному дому.
— Всё, приехали! — сказал сын.
Пока он носил картошку, Фёкла Матвеевна любовалась красотами вечернего города, отвлекаясь от своих дум.
— Готово! Идём,— услышала она голос Александра.
Взяв свой узелок, она тронулась за сыном. Лифт не работал, пришлось подниматься на пятый этаж, цепляясь за перила. Ей идёт семьдесят девятый год, да и сын не молод, тоже под пятьдесят. Сын Алёшка уже женат, внучка бегает…
Дверь открыла сноха Наташа:
— Тихо, тихо с грязью,— прикрикнула она на мужа.
Но он, не обращая внимания, поставил корзину с курами на пол.
— Проходи, маманя, а я в гараж машину откачу.
Но Фёкла Матвеевна стояла у порога, как чужая, боясь шелохнуться.
— Проходи, проходи,— поддержала сноха,— раздевайся.
И подала ей тапочки. Старушка сняла валенки с галошами, повесила на вешалку пальто и шаль, надела тапочки и прошла в зал, где гремел телевизор.
— Бабуля,— обрадовался Алёшка,— наконец-то! Садись, садись, родная. Что-то вы долго, мы уж вас заждались.
Бабушка Фёкла, перекрестившись по привычке, осторожно села на стул и вздохнула.
— Смотри, бабуля, наши играют.
…Как прожила Фёкла Матвеевна в городе эту длинную зимушку, знает только она одна.
Конец марта. Заулыбалось весеннее солнце, крыши очистились от снега. В лужах купаются воробьи, голуби воркуют под крышей. Кое-где чернеет земля.
Заскучало бабулино сердце, и не дождавшись майских дней, стала она собирать свои пожитки. «Вот завтра схожу последний раз в городскую баньку,— думает она,— и отправлюсь».
Но вдруг, радость-то, появилась Дарья. Она знала адрес и, приехав по своим делам в город, зашла навестить.
— Мурка твоя жива, худющая. Одичала, глаза у неё не те, нахальные. Подбежит к крыльцу, сядет и мяукает. Брошу ей хлеба или косточку, она схватит и бежит к своему дому, как ошпаренная,— начала Дарья рассказывать деревенские новости.— Фёдор прибить хотел, я не дала. Ведь тоже жить хочет, хоть и кошка.
— Спасибо, Дарьюшка, а Рябушка жива, не знаешь?
— Не знаю. Но, кажется, кудахтала. Слушай, а у Ваньки Нюрка четвёртого родила, и опять мальчика. Весёлый Ванька-то, под хмельком бывает, окаянный. Но молодец, помогает нам, старикам. Не обижаемся. Чего ни попроси, всё сделает. Да вот Михаил Петров убрался. Схоронили. Последнее время лежал, а всё равно выпить просил. А он ведь моложе нас годков на семь. Ни о чём его головушка не думала, одна выпивка на уме. А как ты-то здесь?
— Не могу. Забери меня отсюда: тоска такая по родимому дому. Да и слабну я тут, сама чувствую. Там хозяйкой была, а здесь щи, и те не доверяют варить. Говорят, невкусные, поздно выключаю. А в печи моей, бывало, распарятся, перетомятся. А бросишь петрушку с укропчиком — объеденье. Не могу здесь. Там помирать буду. Вот сейчас дойдём до магазина, купим, что мне надо, и тронемся. Картошка там есть, капуста квашеная…
Закупив необходимое на первое время и оставив записку сыну, они вместе с Дарьей отправились на автовокзал.
Яркое весеннее солнце пригревает бабушку Фёклу через стекло автобуса. Пёстрые поля радуют душу. Сосновый бор обдаёт запахом смолы.
Вот и родимое село. Радостная, сошла она с автобуса. На берёзах кричат грачи — ни машин, ни гуда.
Минуту стояла на месте, потом, окинув взглядом свой дом, рванулась к нему. Запыхавшись, села на крыльцо, на котором ещё лежал снег, и заплакала от радости.
Сенная лазейка была вся утоптана кошачьими следами, а из сеней торчало куриное пёрышко. Расстегнув верхнюю пуговичку у пальто, она вдохнула тот воздух, которым дышала всю свою жизнь.
И вдруг, будто детский голосок пропищал рядом.
— Мурка, Мурочка,— вскрикнула бабушка Фёкла и, достав дрожащей рукой из кармана ключ, стала открывать замок. Распахнув дверь, она увидела горящие кошачьи глаза. Они смотрели на неё с упрёком.
Куриные перья весенний ветерок приподнял с пола и разнёс в разные стороны.
— Живая, живая,— радуется бабушка Фекла, пытаясь приблизиться к кошке. А та виновато прижалась к полу, словно хотела спрятаться от летающих кругом куриных перьев.
Владимир Русский
"Лаура"
- Алло, мам, ты только не переживай, со мной всё хорошо, но я в больнице.
- Машенька, дочка, что случилось?
- Чуть не сбила машина.. Но меня спасла какая-то девушка.. Приезжай, всё расскажу..
Ксения быстро схватила сумку, ключи от машины и побежала к двери. Мужу звонить не стала, чтобы не волновать лишний раз.
- Дочка, как это случилось? У меня с утра предчувствие было нехорошее, на сердце тревога была, теперь понятно, почему.. Ты сильно ушиблась? Он на скорости большой ехал?
- Я переходила на зеленый свет по пешеходному переходу, одна, вдруг откуда-то выехал огромный грузовик и прямо на меня. Я растерялась, понимая, что не успею добежать.
Мысленно попрощалась с жизнью. Вдруг почувствовала резкий толчок. Девушка в светлом платье будто вышла из облака и откинула меня с дороги. Её не было рядом, не понимаю, откуда она взялась.
Я упала, ушибла руку и ногу, но это мелочи. Водителю стало плохо за рулём, он не успевал затормозить. Если бы не эта девушка, меня не было бы.. В больнице обследуют, и может завтра выпустят, чувствую я себя хорошо.
- Странный случай, конечно, но какое счастье, что ты целая и невредимая!
Прошло 3 года
- Ой, кажется схватки начались.. Дождалась! Уже 42 неделя, а Сонечка никак не хочет к нам.. Мамуль, я как в роддом приеду, позвоню тогда. Всё, ждите меня и внучку, скоро будем!
Ксения пребывала в приятном ожидании. Внучечка, какое счастье.. Недолго ждать осталось..
Но звонка от дочки всё не было и не было. Позвонил зять.
- Ксения Алексеевна, у Маши что-то пошло не так, решили делать кесарево. Ей стало плохо, сердце остановилось, но врачи справились. Маша в коме сейчас.. С Сонечкой всё хорошо, крепкая, здоровая девочка.. Я тут в больнице, буду держать вас в курсе, не надо приезжать пока.
Да что же такое.. Кома.. Это так страшно.. Что же делать?
Ксения металась по квартире, не зная, что делать, куда бежать, как помочь дочери. Позвонила мужу и они вместе приехали в клинику. Зять был там. Врачи разводили руками, делают, что могут..
Через 2 недели Маша вышла из комы. Самочувствие было хорошее, она быстро пошла на поправку. Её новорождённую дочь выписали раньше, Ксения занималась ей.
- Мам, я не знаю даже, как рассказать, что со мной было, пока я была в коме.. Вы решите, что я сумасшедшая..
- Ну что ты, дочка, рассказывай, мне очень интересно!
- Я помню, как началась операция, как меня вводили в наркоз. Я заснула, и начала проваливаться в яму. Там было темно и страшно. Потом я увидела верёвку, ухватилась за неё, и веревка потянулась вверх вместе со мной.
Я вылезла из ямы, там было светло и хорошо, спокойно. Никого не было, тишина, и будто бы туман. Я начала смотреть по сторонам, и увидела ту девушку, которая спасла меня тогда от грузовика, представляешь?
Я чувствовала, как от неё исходит любовь и доброта, она вся светилась будто. У меня было чувство, что мы давно знакомы, будто бы мы родные..
Общались с ней с помощью мысли, говорить ничего не надо было. Я спросила её, кто она, почему мне помогает, она сказала, что придёт время, и я всё узнаю. Ещё она сказала, что очень любит меня и мою дочку, что всегда будет помогать ей и мне, представляешь?
Она очень красивая, с черными длинными волосами, такое чувство, что я её раньше знала или видела где-то. Мне было очень хорошо рядом с ней, спокойно. Но она сказала, что мне надо уходить, меня ждут.
Я понимала, что у меня должна была родиться дочь, но не понимала, как я сюда попала. Девушка подвела меня к открытой двери и слегка подтолкнула. Я начала падать, дальше ничего не помню. Мне казалось, что прошло всего несколько минут, но как оказалось, я 2 недели лежала без сознания. Время там очень быстро летит.. Как думаешь, это был мой ангел - хранитель?
- Да, дочка.. Это была твоя мама.. Настоящая.. Слушай, и не перебивай. Я должна была рассказать тебе об этом давно ещё, но я не смогла. Боялась ранить тебя этой информацией, прости меня.
История Лауры
Мы с Андреем, твоим отцом, жили раньше на севере, в небольшом посёлке. После института устроились там на работу и остались. Забеременеть у меня не получалось, врачи сказали, что я бесплодна. Мы смирились, жили, работали.
Как-то прошёл слух, что в посёлке появилась странная пара. Молодая цыганка и парнишка . Я сталкивалась с ней несколько раз в магазине, она покупала продукты, симпатичная такая. Звали ее красивым именем Лаура.
Потом увидела её в поликлинике, она была беременна. Разговорились. Видно я внушала ей доверие, и она поведала мне свою историю.
Отец выдал её замуж в 16 лет за богатого цыгана. Она не любила его, но ослушаться отца не могла, не положено. Муж обижал её, бил, за то, что она не рожает детей. А она не хотела рожать от нелюбимого. Она была свободолюбивой в душе, но не могла ничего сделать.
Потом она познакомилась с русским парнем Алексеем. Они полюбили друг друга и решили бежать. Всё получилось. Они поселились в нашем посёлке, в пустом домике, который бросили хозяева и уехали. Парень нашёл работу, потихоньку обустроились.
Мы помогали им, чем могли. Кто посуду какую даст, кто продукты. Лаура забеременела, они были очень счастливы. Родилась чудесная девочка, Машенька.. Лаура и Алексей души в тебе не чаяли,сияли от счастья.
А потом случилось страшное.. Их нашли мёртвыми. Кто-то зверски расправился ночью с твоими родителями.. Тебя не тронули, к счастью. Следствие вели, так и не нашли убийцу. Муж, видно, нашёл её и отомстил.
У Алексея не было родни, тебя хотели отправить в Дом малютки. Родня Лауры отказались от неё после побега. Я не раздумывая удочерила тебя. Папа меня поддержал. Тебе было несколько месяцев.
Мы решили уехать из тех мест. Приехали сюда, за тысячи километров от посёлка, где нас никто не знает. Ну, а дальше ты всё знаешь..
И, получается, мама охраняет тебя с того света. Бедная Лаура, какая жестокая судьба была у этой девочки.. Так что, доченька в тебе течёт цыганская кровь твоей мамы. Ты очень похожа на неё, такая же красивая!
Маша переваривала услышанное. Её мама цыганка, вот почему у Маши такие чёрные густые волосы и тёмные глаза.. Сколько же горя она перенесла, бедная.. Но спасибо родителям, они помогли Маше, всю жизнь любили её, заботились!
- Да, мам, ну и история.. Будто в кино это происходит, а не со мной.. Вот это новости.. Знаешь, я хочу съездить на могилу своих родителей, мне это нужно. Это единственное, что осталось от них..
Когда Сонечка немного подросла, Маша с мужем съездила в тот посёлок, и посетила могилы родителей. Местные жители ухаживали за ними, как ни странно.
Маша положила большой букет роз на могилу, и взглянула на маленькое тусклое фото. Да, это была она, та девушка.. Мамочка.. Спасибо тебе за то, что родила, за то, что спасла мне жизнь.. Я буду молиться за тебя и папу, а ты приходи ко мне во сне, так хочется тебя увидеть..
Глядя на фото, ей показалось, что мама улыбалась, и так тепло и хорошо стало на душе.
Раз в год Маша приезжала на могилу, и рассказывала о себе, о Сонечке, и ей казалось, что мама всё слышит и радуется за неё...
Автор - "Заметки оптимистки"
| Елена Шаламонова
Самый дорогой подарок
У Ивановых звучала музыка во дворе, прямо в беседке был накрыт стол. Алёнке отмечали день рождения – восемь лет. Девочка порхала в голубом капроновом платье среди гостей. Это были её подруги, двоюродные сестры, братья и две девочки одноклассницы.
- Ну, как тебе праздник? – спросила мама, - смотри сколько подарков ребята подарили: и книги, и твои любимые раскраски, и настольные игры, и мяч.
- Да, здорово! – улыбалась счастливая Алёна и приплясывала под музыку.
На скамеечке сидели две её бабушки, они держали воздушные шары, надутые тёплым воздухом и хлопали в ладоши всем танцорам.
Дети в который раз прерывали подвижные игры и садились за стол выпить чая или сока. В одно из таких затиший калитка во дворе вдруг заскрипела и показалась голова мальчика. Это был Пашка, сосед Алёнки, с которым девочка иногда гуляла около дома.
Пашка был замкнутым, поэтому дружба у них сложилась своеобразная. Он, выходя гулять, подходил и осторожно кидал мелким камушком в окошко Алёнкиной комнаты, что выходило на улицу. Девочка сразу знала, что это вызов на прогулку и, одевшись, выбегала к товарищу.
Семья Пашки была очень скромной. Отец и мать работали на обувной фабрике, часто ругались, когда глава семейства приходил вечером навеселе. Пашка стеснялся своего отца, жалел мать и никогда не просил себе игрушек или чего-то ещё: знал, что в семье денег не хватает. Так ему говорила мать.
У мальчика даже не было нарядной одежды. Самое приличное – это школьная форма. Остальная одежда была поношенной, от двоюродных братьев и от знакомых.
Алёнка приглашала Пашку на день рождения, но он стеснялся. Ему не в чем было идти, а подарок и подавно не на что было покупать. Поэтому Паша даже не сказал матери, что он приглашён на праздник. И сразу же решил не идти.
Но он сидел в своём дворе и прислушивался к праздничному веселью соседей. Ему нравилась Алёнка, которая была такой доброй. Она также, как и он, любила собак и кошек, и часто просилась к нему во двор, чтобы погладить большую дворнягу Дуню и поиграть с котёнком Ежиком.
- Везёт же тебе, Пашка. У тебя Дунька и кошка Муся, а ещё и котёнок. А мне животных нельзя.
- Почему? – поражался Пашка, росший всегда с кошками в доме.
- Мама говорит, что от кошек в доме шерсть, а собак надо выгуливать и воспитывать, чтобы они вели себя правильно и никого не покусали… - рассказывала Алёнка, - а мне так хочется котёночка. Мама сказала, что подумает, но думают они с папой уже второй год. И никак не додумаются мне его подарить.
В этот раз, когда Пашка появился во дворе, все дети сразу притихли и уставились на него. Мальчик был в белой школьной рубахе, правда, изрядно мятой. Видно было, что вытащил он её из шкафа и не удосужился погладить, а надел как есть. Тёмно-синие брюки тоже были от школьной формы.
Вечно торчащие в стороны кудри Паши сейчас были приглажены – обильно смочены водой и расчёсаны. Всё-таки Паша решился прийти на праздник, хоть и поздно.
Он вошёл во двор, втянув плечи и невнятно что-то бормоча про опоздание. Одной рукой он держал что-то под рубахой. А другую протянул Алёнке и потряс её тонкую ручку со словами поздравления.
- Не болей, и будь счастлива… - сказал он и начал вытаскивать что-то из-под белой своей рубахи.
Когда показалась взлохмаченная голова котёнка, Алёнка от радости вскрикнула. Паша, услышав такое одобрение, смело вытащил котёнка и протянул девочке.
- Вот. Пользуйся и воспитывай. Он твой.
Все молчали, только мама девочки всплеснула руками, а папа сразу обнял её и улыбнулся. Алёнка взяла котёнка и заплакала.
- Мамочка, это то, что я так хотела! Вам и покупать не надо. И искать не надо. Это же Ёжик, я так его люблю! Пожалуйста! – она прижимала к себе испуганного котёнка, а дети уже окружили её, и наперебой пытались погладить пушистого малыша.
Пашку оттеснили от Алёнки, но он повеселел. Его подарок имел грандиозный успех. Все дети с завистью смотрели на серого Ёжика и хвалили его на все лады.
- Ого, какой хвост!
- А какие усы длинные, и ушки пушистые!
Мама и папа Алёнки о чём-то быстро пошептались и закивали одобрительно.
- Точно, молодец ты Паша. Такого красавца Алёнке подарил. Ведь она так об этом мечтала! – сказал отец девочки и похлопал Пашу по плечу.
Мальчика усадили за стол, налили чая и отрезали большой кусок торта.
Алёна села рядом с ним и не выпускала их рук Ёжика.
Выпив чая, Пашка спросил:
- Ну, как тебе подарок? Нравится?
- Очень… Это самый лучший подарок в моей жизни, Пашка. И как ты смог его отдать? Не жалко? Я бы ни за что не отдала… - Алёнка с восхищением гладила малыша.
- Так это же для тебя… - ответил Паша, - а мне Муська ещё родит. Бабушка всегда их раздаёт, и только добрым людям. А ты очень добрая. Самая добрая на свете…
Родители Алёнки сидели рядом и слышали этот разговор детей. Мама посмотрела на Пашку, потом на Алёнку и вздохнула.
- Пожалуй, Паша, твой подарок самый лучший и есть. И ты молодец. Ты понял нашу девочку даже лучше нас. Теперь Ёжик будет жить у нас. Такой забавный!
Гости стали расходиться, а Паша ещё посидел немного с Алёнкой, которая не отходила от котёнка, укладывая его дома в картонную коробку с махровым полотенцем спать.
- Ну, я пойду, - сказал Пашка, - ты, если чего, обращайся. А вообще, он очень умный. И ест всё подряд. Не балованный.
Алёнка кивнула другу и снова стала гладить своего котёнка, сидя на полу у коробки.
Паша шёл домой совершенно счастливый. Он впервые чувствовал себя мужчиной. С большой буквы. Будто он сделал что-то очень важное и значимое в своей жизни, хотя понимал, что всего-то подарил хорошей девочке котёнка…
| Елена Шаламонова
Хороший возраст
Весенним голубым вечером в деревеньке Петрово озарился пламенем небольшой сруб на краю, у самой дороги. Мужики быстро потушили огонь, однако крыша с одного бока успела прогореть и провалиться.
- Ох, если бы не твой насос, Иванович, сгорел бы наш клуб дотла… - сказал Виталий, мужчина шестидесяти лет, - но я виню больше себя: давно хотел печь тут переложить, а всё откладывал, вот тебе и печник, по шабашкам хожу по всей округе, а в своей деревне печку прохлопал…
- Потому что общественная… Никто не заплатит, - улыбался, вытирая сажу со щеки Иванович, - никто за стол не посадит… А она уже давно дымила, старая.
- Да какие деньги и обеды! Где я печи ремонтировал – люди живут. Им надо каждый день обогреваться, а мы тут не каждую неделю сидим, лишь изредка собираемся, - оправдывался Виталий, - однако можно будет наше место посиделок восстановить. Сруб здоровый, немного подкопчёный только стал.
- Одну печь не могли в порядок привести, а теперь ещё и крышу надо переделывать, и стены обшивать. Наделали делов, нечего сказать, - горевали женщины, - а всё потому, что раньше бы при советской власти колхоз соблюдал порядок и всех старался к дисциплине приучать. А нынче? Каждый норовит спрятаться у себя и только свой дом обихаживать. И в гости почти не ходим.
- Ну, в нашей деревне посиделки были и будут, - заверил Виталий, - погодите скулить, бабы, будет лето – будет и ремонт. Но только общими усилиями! А сегодняшние посиделки, уж извините, отменяются, не успели и печь протопить, как трагедия подоспела.
На пожар прибежали все жители деревни, только баба Тоня не вышла из своего дома, который находился напротив старого клуба. Она сидела у окошка и наблюдала всё от начала до конца. Больные ноги не позволяли ей часто выходить из дома, тем более в гололёд.
Бабе Тоне скоро должно было исполниться восемьдесят пять лет. Она была бездетной, замуж вышла поздно, уже под сорок. И прожив с мужем почти тридцать лет, овдовела, осталась снова в доме одна. Племянница её, Люда, изредка приезжала в Петрово из города. А теперь Люда год назад похоронила свою мать, сестру бабы Тони, и обещала при выходе на пенсию сразу приехать к тётке на всё лето.
- Антонина Ивановна, к тебе можно? Мы же все наготовили, сумки и корзинки собрали. Может, у тебя недолго посидим? Всё уберем и перемоем. И ещё все остатки пира тебе останутся. А? – спросили женщины, заходя к бабе Тоне на кухню.
- Давайте, раз такое дело. Сидите, я как устану, спать уйду, а вы сами всё уберёте, сами управитесь, - согласилась Антонина Ивановна, - только с огнём аккуратнее, а то у меня сердце в пятки ушло на пожар смотреть…
Вся компания, десяток человек, вскоре собралась у бабы Тони. Веселиться уже не хотелось, больше вспоминали о всяких случаях, бывших на их веку в округе, немного попели хором лирические песни, потом хвалили свои соления, хвастая рецептами и планировали ремонт клуба, как только управятся в огородах и посадят картошку.
Виталий уже сходил за калькулятором и тетрадкой, и начал прикидывать смету на материал для ремонта, как в дом вошла Люда с чемоданом и рюкзаком на плечах.
- Вот это да! А я думаю, что это у нас за праздник? Не тётушка ли моя замуж выходит? – засмеялась Люда, обнимая бабу Тоню.
- Ты же говорила, что через неделю приедешь? – удивилась Антонина Ивановна, - как так?
- А что, раньше нельзя? Так получилось, – засмеялась Люда, - что у вас тут? Всем здравствуйте!
- Это по поводу вашего приезда, красавица, - сказал Виталий, помогая снять Люде куртку, - а ещё клуб только что сгорел.
- Да, события разные. И главное: непонятно как реагировать, да? – спросила Люда, глядя на Виталия.
- Думаю, радоваться, потому что ваша тётушка милостиво разрешила нам тут встречаться, пока клуб в починке будет. Ей всё равно одиноко, осталось и вас ещё спросить, как вы относитесь к таким собраниям? – игриво ухаживая, подавая Люде стул, сказал Виталий.
- Ну, я как обычный русский человек, люблю не только у себя гостей принимать, но и сама в гости похаживать. В отместку, - смеясь ответила Люда, - однако я тут не хозяйка, хотя приехала надолго, надеюсь, на всё лето.
- Ого, это меняет дело! – обрадовался Виталий, - граждане! В нашем узком и дружном кругу пополнение! Ура!
Все смеялись, став очевидцами маленького спектакля, который устроили экспромтом Люда и Виталий.
Но было уже поздно, люди стали расходиться, женщины мыли посуду и убирали остатки блюд в холодильник бабы Тони, как и обещали.
- С таким запасом нам неделю можно не готовить, - сказала Люда, - приходите завтра, кому не на работу, к обеду. Я торт испеку.
Все ушли, Виталий галантно поцеловал руку Люде, и раскланялся.
- А что это печник-то ваш, такой смешной? – спросила Люда тётку.
- Так он печником стал лет десять как назад, а сам приехал из города, и живёт с отцом. Такая у них похожая история. Батя его развёлся в своё время и уехал сюда, купив домик приличный. Жена его второй раз замуж вышла. А он всё один. Так Виталя тоже потом развёлся и переехал, сбежав от жены из города к отцу. Так и живут вместе. И дружно, не ссорятся. Батя на пенсии, а Виталя стал печником, отбоя нет от работы. Но он всё делает по строительству, и руки у него золотые, - рассказывала баба Тоня.
- Ну, ладно, пошли спать, устала я с дороги, - сказал Люда, - завтра ещё поговорим. Да, тётя, я на пенсии! И сама не верю. Приехала привыкать к свободе. А то боюсь, что в городе снова на какую-нибудь работу подпишусь.
На следующий утро Люда хлопотала с тортом, а баба Тоня сидела рядом с ней и слушала городские новости. Люда была отличной рассказчицей, Антонина Ивановна всегда просила её рассказывать о своих знакомых, друзьях и событиях в городе.
- Ладно, тётя, теперь давай о твоём здоровье, - Люда достала коробочку с лекарствами, мазями и ампулами, - я намерена тебя полечить. Сейчас пока мазями, а через три дня повезу тебя к врачу. Уже записалась.
- Похоже, к нам никто не придёт на обед, - сказала Люда, ставя остывший торт в холодильник.
- У нас люди скромные, совестливые, - ответила Антонина Ивановна, глядя в окно, - однако… Кто-то прошёл к нам…
И точно: они услышали топот в сенях, дверь отворилась и в кухню вошёл Виталий. Он поздоровался и замялся.
- Я у вас тут вчера, кажется, свою тетрадку и калькулятор оставил где-то…
- Верно, есть такие документы… - засмеялась Люда, - сейчас принесу.
Она ушла в комнату. А баба Тоня сказала:
- А ты чего стоишь? Проходи, составь нам компанию, а то что Люда зря, что ли, всё утро у плиты колдовала? Такой торт испекла! Садись, садись…
Виталий, казалось, только этого и ждал. Он, бойкий перед народом вчера, сегодня был скромным и тихим, смущался, глядя на Люду, ел мало, а всё слушал её рассказы и особенно хвалил торт.
Ему не хотелось уходить. Он уже пил второй стакан чая, а баба Тоня показывала ему фотографии маленькой Люды, когда она ещё школьницей приезжала на каникулы в Петрово.
- Однако, засиделся я у вас. Спасибо и поклон, - он чуть поклонился и тепло посмотрел на Люду, - есть же ещё хозяюшки в русских селеньях! Торт – само совершенство. Честно.
- Возьмите ещё пару кусочков. С отцом чаю выпьете, - Люда протягивала Виталию небольшой свёрток из бумаги. А чего его самого вчера не было?
- Он не ходок по таким мероприятиям, - ответил Виталий, - он же ровесник нашей бабы Тони. Сидит у телевизора и новости смотрит, вот и вся его радость…Послушайте, а приходите вы к нам. Батя точно рад будет. Я конфет куплю.
- А почему бы и нет? В саду, под яблонями, есть у вас беседка? – спросила Люда.
- Будет. Только приходите. Обязательно. Однако, долго ещё до яблонь-то.
- Ничего, время быстро летит, к тому же успеете с беседкой, - Люда лукаво посмотрела на Виталия, и он вышел из дома.
- А хороший он мужик, - отрекомендовала печника баба Тоня, - и пары ему не нашлось у нас. Не смотрит на женщин, а вот ты ему, кажется, приглянулась…
- Тётя, я вышла на пенсию! Сво-бо-да! Понимаешь? – засмеялась Люда, - так что, мне все милы, и я счастлива…
Баба Тоня ничего не сказала, она прилегла на диван и задремала.
Теперь племянница и тётушка жили вместе. Люда «привела в порядок» ноги бабы Тони, так что та стала лучше ходить по дому, опираясь на каталку, а когда растаял снег, соседи с удивлением стали замечать бабу Тоню, гуляющую по деревне под руку с Людой.
- Я ведь больше боялась упасть, чтобы не поломать ноги и руки, а с Людочкой мне ничего не страшно, - хвалила баба Тоня свою племянницу.
- Тебе очень повезло, Тоня, живи дольше, - говорили соседки.
Виталий часто заходил к ним. Бабу Тоню не пришлось долго уговаривать, чтобы сделать генеральную чистку и осмотр её печей.
- Давай, давай, Виталюшка, насмотрелась я на страсть эту. Думала, случись так у меня, и не выбегу, с моими ногами… - благодарила она.
- Я не только вам, а всей нашей деревне техосмотр решил сделать, так сказать, инициатива с целью противопожарной безопасности, - ответил Виталий.
Люда приглашала его на чай, и они вечерами стали засиживаться в кухне, рассказывая друг другу о своей жизни. Оказывается, у них было много общего: любовь к спорту и турпоходам в юности, интерес к чтению, нашлись даже общие давнишние знакомые в городе.
Когда зацвели сады, Виталий взял Люду под руку и повёл к себе в гости. Он не скрывал уже своей симпатии и Люда отвечала ему взаимностью. Она давно жила одна после развода, и открыла для себя Виталия, как доброго и отзывчивого, внимательного человека. Ей было приятно его общество, хотелось заботиться о нём и просто быть рядом.
В саду у Виталия кипел на пне самовар неподалёку от бани. Рядом на скамейке сидел отец и подкидывал время от времени в самовар щепки.
- Ну, где вы ходите? Самовар выкипает. Прошу садиться, барышня. Наслышан много хорошего о вас, - хрипло приветствовал отец Люду.
- Твой папа говорит, как и ты. То ли шутя, то ли серьёзно, - улыбнулась Люда.
- Вполне серьёзно, но от хорошего настроения, - ответил Виталий.
- А хорошее настроение от хорошего человека рядом… - отец поднял крючковатый палец вверх и улыбнулся, - у нас, конечно, не такой шикарный торт, но вполне сносные шоколадные конфеты, мадам…
- Батя, батя, полегче. Это моя принцесса! А ты начинаешь ухаживать. Дай-ка, я сам, - Виталий налил Люде чая, пододвинул конфеты и сел рядом.
- Ну, вот. Теперь командир - он. Сидите, сидите, дети мои. А я пойду прилягу. Караульте сами теперь самовар… – он пошёл к дому, а Виталий и Люда остались сидеть в небольшой беседке с решетчатыми стенами и широкими скамейками внутри.
- Ну, как? – Виталий провёл рукой по деревянному широкому столу.
- Отлично. Права моя тетушка. У тебя золотые руки. Не понимаю, как ты уцелел тут один столько лет и тебя не окольцевали? – улыбнулась Люда.
- А я не понимаю, каким ветром тебя занесло к нам, и кто бы мог подумать, что такая шикарная женщина и прекрасная хозяйка будет меня угощать своими пирожками и тортиками? - в тон ей ответил Виталий.
- Пенсионерка… - улыбнулась Люда, - Боже, и где мы раньше были? Столько времени потеряно, Виталий…
Они прижались друг к другу и боялись пошевелиться от того тепла, которое разливалось в них…
В этот вечер Люда осталась ночевать у Виталия. Она вернулась к тётке под утро, румяная и счастливая.
- Ох, как ночная зорька раскрасила твои щёчки… Людочка, - улыбнулась баба Тоня, - ну, как, поладили? Вот и хорошо, счастья тебе. Теперь больше надежды, что ты останешься тут. Верно?
Люда кивнула, ополоснула лицо и пошла спать. А проснувшись через три часа, обнаружила на открытом окне своей спальни небольшую веточку цветущей яблони и горсть знакомых шоколадных конфет.
- Проснулась? – услышала она насмешливый голос тётки с дивана, - вон тебе сорока принесла конфет и веточку. Свобода, говоришь? Пенсия, говоришь? А? Аха-ха-ха-ха…
- Да кто же знал, что тут, в Петрове, такой воздух сладкий, тетя… Влюбилась я, как девчонка… И ничего с собой поделать не могу.
- Пока жив человек, любить должен… Тебе всего-то пятьдесят пять. Какой хороший возраст!
- Верно, - засмеялась Люда и выглянула в окно. Ветерок обласкал её открытые плечи и слепящее солнце заставило зажмуриться, - Возраст любви...
| Книготека
Отродье
Юлька никогда не была в гостях у богатых людей. Вся ее жизнь проходила в поселке городского типа, где рядом с трехэтажными уютными домиками находились земельные участки-дачи. Удобно – два шага, и вот он – огород. А на нем сарайчики со скотиной всякой. У кого-то и коровы даже имеются. Атавизм колхозный – народ в благоустроенные квартиры переехал, а привычки крестьянские так и не оставил. Да и как оставить? Хозяйство-о-о!
Все соседи с одинаковым достатком: кто-то получше, кто-то похуже, но все-таки – равные люди. Так и жили. Дружно, весело, деньги друг у друга занимали, за солью друг к другу бегали, полы в подъезде мыли, согласно графику, вывешенному на стене. Задавак и выскочек не было. Двери не закрывали, так и шныряли – толкнут в дверь:
- Лена, (Галя, Глаша, Таня) ты дома? – и – ля-ля-ля, часа на два. Общих тем – миллион.
Заодно стрельнуть глазом: у кого чего. Новый ковер на стене или на полу. Стенка чешская или финская. Тройка новая или журнальный столик. Картина на стене или термос китайский. В принципе – у всех все одинаковое. И порядок у всех налаженный, и паласы чистые, и полы. Нормальная советская жизнь, нормальный советский быт.
И даже хозяйки друг на друга похожи – полненькие, пухленькие, в ситцевых халатиках, в тапочках и нарядных передниках. Ну была пара-тройка дурных, в трениках. Им удобно, а всем остальным – неудобно. Некрасиво, когда живот и задница напоказ обтянуты. Но – помалкивают. Ссориться не хотят.
Юля жила с мамой и папой в благоустроенной двушке на первом этаже. Мама – повар в школьной столовой, папа – сварщик в местной котельной. Дедушки-бабушки – деревенские, жили в сорока километрах от поселка. Мама двести рублей получала, папа – двести пятьдесят. Сельские жители, и зарплата приличная. Не бедствовали в общем. Дома два телевизора: один цветной даже. Две стенки (одна в маленькой комнате и черно-белый телик – там же). Юля спала на мягкой тахте. Уроки делала в комфортных условиях. И даже модные фото-обои про «Белоснежку» у Юли были.
Она и подумать не могла, что где-то существуют комнаты в разы лучше ее. Уж куда лучше? Она бывала в гостях у одноклассниц, и по всем статьям выходило, что Юля живет богато. Не стыдно перед людьми. Добычливая у Юли мама!
И вот однажды отправилась Юля к Лешке Воронину, который не успевал по русскому. Сложно давался ему русский язык. Юлька, как капитан звена, вызвалась тащить Лешку на буксире. Надо. Честь пионерская…
Ну и пришла. Воронин открыл простенькую дверку, впустил Юльку. Юлька пальтецо расстёгивает, а у самой рот нараспашку: боженьки! Куда это она попала, в квартиру или в музей?
Кругом стекло, за стеклом хрусталь и фарфор в позолоте. Диваны кожаные, ковры лохматые.
- Куда идти? – спрашивает.
Легка глаза потупил, указал на дверь свою. Ну, зашли. А там – все наоборот. Убого и серо. Простенькая кровать под солдатским одеялом. Стул. Стол. Как у сироты казанского. Даже занавесок нет. Зато в гостиной – Эрмитаж. Юлька молчит. Ничего не говорит. Она же пионерка. А Лешка помялся, помялся, а потом вдруг брякнул:
- Есть хочешь?
- Да не очень.
- А кофе?
Кофе? Да кто откажется от кофе?
Лешка ее на кухню ведет. Не кухня, а макет заграничной жизни! Холодильник до потолка. А там колбаса, сок в банках жестяных, сыры, всякая всячина непонятная! Лешка кофе ей набухал в кружку, коробку конфет (!) открыл, бутербродов нарезал. Вкусно! Хотелось сока попробовать. Лешка угостил. Вкусно! Вот, прям, потрясно. Другая жизнь – вот такой вкус.
- А пошли видик смотреть? Ну их, эти уроки! – предложил хозяин.
Юлька не отказалась. Уроки уроками, а кино по видику она еще никогда не смотрела.
Так вечер и провели. Одно кололо: почему в Лешкиной комнате ничего такого нет. Не любят его, что ли? Он вообще такой был, необщительный, ни с кем не дружил. Родителей его Юлька толком и не видела. У всех папы, мамы всегда маячили перед глазами: и в поход все вместе, и на зарницу, и на собрание. А Лешкины – невидимки. Заняты, работают. А где, интересно, работали они, коли дома так? Спекулянтами, что ли?
Вечером расстались. Лешка попросил ничего другим не рассказывать.
- Не надо. У НИХ проблемы будут. Мне попадет. Ладно?
- Честное пионерское, - пообещала Юлька.
А у самой все зудело прямо: как так? Почему? Но – язык за зубами держала. А буксировать Леху предложила у себя дома. И чаем поила, и оладьями угощала. И Лешка ел все, даже борщ.
- Ты голодный такой. Надоели деликатесы? – спросила однажды Юлька.
Лешка вытер тарелку корочкой хлеба.
- Да ты что? Мне такой радости не перепадает. За прошлый раз попало даже. Мне из комнаты выходить запрещено!
Юлька измаялась вся. Что за фигня? Живет мальчик в барской обстановке, а ему есть не дают, и из комнаты не выпускают…
***
Вытащила Юля Воронина. На твердую четверку вытащила. А вскоре он уехал из поселка. Навсегда. Так ничего о нем Юлька больше и не слышала. Лет тридцать - ничего. Юля стала взрослым человеком, вышла замуж, родила дочку, развелась. Все, как у обычных людей. К нашему времени никого уже не удивляли и не шокировали разведенки с детьми. Ну, было, и было – женщины научились содержать себя и оставаться в полном порядке. Вот с мужчинами после девяностых что-то стряслось. А за женщин волноваться и не стоило – не пропадали. Гибкие все стали.
Юлия как раз к дочери в гости ехала, Женька вся в мать – вполне самостоятельная и самодостаточная. В пионерские годы такие комсоргами были. Ну и сейчас тоже карьеру делают неплохую, несмотря на молодость. У Женьки радость – новая квартира. Малюсенькая, конечно, махонькая, студия, но ведь своя! Ипотека – ну так выплатит. Может платить. Зато деньги, которые на съемную тратила, на ипотеку и пойдут. И никто ей слова не скажет. Хорошо!
Мама специально к дочке отправилась – помочь с переездом. Приятно, когда нужна своей самодостаточной дочери. Довольная, как сто китайцев, забралась в купе. Книжечка, яблочки, кофе в термосе. Спать ляжет, а утром – уже в городе. Никаких хлопот.
Юлия уже переоделась, устроилась уютно, когда в купе зашел пассажир. По виду – ровесник Юли. Подтянутый мужчина приятной внешности. Интеллигентный. В шляпе. Поздоровался. Шляпу снял. И показалось Юле – что-то знакомое в чертах лица. И он на нее смотрит растерянно. Будто давно знает Юлю, но не помнит, откуда ее знает.
- Алексей Николаевич, - представился.
- Юлия Алексеевна, - ответила.
Оба глаза сузили и бахнули одновременно:
- Воронин Лешка! Юлька Петрова!
Обрадовались! Засуетились. «Как ты, Лешка? Как ты, Юля?» Никакой неловкости – одноклассники, даже спустя тридцать лет – родные люди! Юлька про себя, через пятое-десятое, рассказала. А Лешка помолчал немножко, а потом предупредил:
- Тебе, Юля, все как есть, на духу - расскажу. Никому никогда, а тебе – обязательно. Тем более, ты слегка коснулась моей тогдашней жизни. Поверишь.
Юля приготовилась слушать.
Лешка помнил своих настоящих родителей. Отдаленно, замутненно – но помнил. Ничего хорошего в этих воспоминаниях не было: родные папа и мама его были пьющими людьми. Леша ходил по деревне, просил есть, и кое-чего ему перепадало. Глухая деревня, состоящая из стариков. Никто никуда не писал, и на горе семейку не жаловался. Ни они первые, ни они последние.
Так бы и сгинул четырехлетний Лешка, если бы однажды к озеру, находившемуся у этого села не подъехала красивая серая машина, волга. Из нее выкатились мужчина и женщина – здоровые, упитанные, веселые. Они поставили палатку, а потом жарили мясо в какой-то железной коробочке. Очень вкусно пахло. Лешка крутился возле них – помогал. Накопал червей, следил за удочками. Таскал хворост. Убирал мусор в ямку. Хватал мясо, как собачонка.
Отчего-то мужчина на него странно смотрел, а у женщины были мокрые глаза. Они попросили сводить их к Лешкиным папе и маме. Те были пьяны. Лешка не слышал их разговора. Но отчего-то родной Лешкин папа, выйдя из дома, единственный раз в жизни крепко расцеловал сына, сказал:
- Прощай.
И ушел обратно в избушку-развалюшку, где всегда было темно и сыро. Где Лешка спал, укрывшись вонючим тряпьем. Где никогда не было еды. Лешка не думал, что это – плохо. Он с рождения так жил и считал, что это – нормально. А для чего дана жизнь человекам и кошкам? Чтобы добывать еду, охотиться и искать теплое местечко. Так делали звери, и Лешка делал так.
В машине его рвало. Он ведь привык бегать на собственных ногах, а не на колесах. А потом его привели в дом. И сытно кормили, и мыли в душистой пене, и эта пена ужасно щипала глаза. Еда Лешке понравилась, и новая одежда – тоже. Не нравились мужчина и женщина. Они, наверное, боялись Лешки. Лешка тоже боялся их.
Ему непонятно было – почему его держат взаперти? Почему не пускают на волю? Он несколько раз убегал, но его находили.
- Мы тебе хорошего желаем, мальчик, - часто говорила женщина, - а ты не ценишь нашу доброту.
Мужчина часто доставал ремень и ужасно хлестал Лешку ниже спины. Лешка кусался, забивался под кровать и выл там, как собака. Но постепенно, как собака, приучился слушаться хозяина: не убегать на улицу, чистить зубы, есть из чашки ложкой и спать в кровати, а не под кроватью.
У него не все хорошо получалось. Говорить не очень получалось, завязывать шнурки и медленно есть. Хозяин кричал, называл его отродьем и показывал на ремень. Наука пошла на пользу – к семи годам отродье научилось выражать свои мысли, правильно есть и вести себя в обществе.
Они особо не скрывали от него:
- Зря мы купили Лешку у этих алкашей, - ковырял в зубах спичкой хозяин, - гены…
- Но это же не собака, - возражала женщина, - обратно его везти некрасиво!
Лешка понимал, что не подходит для хозяина. Мечтал убежать. Но одного взгляда на ремень было достаточно – Лешка боялся. Очень боялся этого ремня.
После того, как Лешке пришло время идти в школу, семья переехала в небольшой поселок.
- Устроюсь егерем, пересидим здесь. На валютчиков нынче охота! – сказал хозяин жене.
- Лешка расскажет ведь, - беспокоилась хозяйка.
- Не расскажет. Не расскажешь, отродье? – спрашивал он у мальчика. Тот мотал головой. Не рассказывал.
В сущности, жизнь его не сколько не изменилась. Его забывали кормить, не выпускали никуда, кроме школы, из комнаты. Разговаривали с ним крайне редко. Взрослые пропадали где-то целыми днями, а если были дома, только и делали, что ели. А потом пристрастились к питью. И пахло от них так же, как и от родных папы с мамой Лешки.
Это позже. Пока жили в поселке – хозяева не поддавали сильно. Просто жрали и смотрели фильмы по видеомагнитофону. Лешке иногда разрешали посидеть на коврике и посмотреть кино. Иногда кидали ему, как собаке, куски.
- Лови, барбос, - хохотал хозяин, когда Лешко ловко ловил колбасные кружочки и лязгал зубами, - отродье!
Его даже не интересовало, что у «отродья» в дневнике одни четверочки. Тройки были только по русскому языку. Хозяин даже не знал, что Лешке вызвалась помогать симпатичная девочка из класса. Потому и отлупил Лешку за недостачу в холодильнике. Жалко, что ли жратвы стало? Мутил-крутил хозяин в лесу знатно. Браконьерствовал. Денежно и сытно, тогда уже мразь всякая вылазила на свет божий. Но про делишки нового егеря быстро прознали. Семейка сбежала, растворившись в ночи, набив добром казенный грузовик, заплатив водителю щедрый четвертак.
Лешку хотели бросить. Но испугались. Здесь не глухое село – разом раскусят.
Лешка выл, как собака, когда видел, как растворяется вдали милый поселок, в котором жила замечательная добрая Юлька. Единственный человек, которого Лешка совсем не боялся.
***
- Что потом? – хрипло спросила Юлия.
- Потом? Как и должно было рано или поздно случится, - ответил Алексей.
Хозяева осели в большом городе вместе со своим барахлом. К тому времени открылись ларьки и торговые точки. Хозяева стали торговать. Но что-то в них перевернулось – пристрастились к вину. Торговля не шла – бандиты отбирали большую часть выручки. Руки у Хозяина опустились – пашет, пашет, а толку – чуть.
Лешку гонял в ларек. Он работал до последнего. Потом мыл машины за копейки, потом с пацанами связался, а потом и вовсе утек. Но старался помогать – приносил еду – в квартире хозяев стало пусто, сами стремительно спивались. Лешка картошки притащит, окорочков… А им не надо. Вину рады. А за еду драться лезли:
- Отродье! Нихрена от тебя толку! Ты одни несчастья приносишь! – визжала женщина. Правда, от женщины в ней мало, что осталось.
Но Лешка не покидал их до последнего:
- Они же забрали меня. Кормили. Вот и я их кормил, - оправдывался он.
- Умерли? – спросила Юля.
- Сгорели вместе с квартирой. А меня отправили в детдом. Спасибо им за фамилию. Никто не проверял документы – все в золу превратилось. Выучили. На работу устроили. Потом я в вуз поступил. Теперь вот – нормальный человек, - улыбнулся Алексей. - Женился. Дети взрослые. Три года назад овдовел. Хорошая была жена. Милая. Онкология. Жаль.
Утром Юлия и Алексей разошлись. Конечно, обменялись телефонами. Уже вечером Юля подскочила прямо: а зачем Лешка в их поселок приезжал? Что ему там понадобилось? Но… звонить самой, навязываться не хотелось.
А Алексей тем же вечером, выпив чаю и умывшись с дороги, долго не мог привести в порядок нервы. Очень хотелось позвонить Юле. Но… Как? Еще подумает, что он – липучий извращенец. Неудобно. И стыдно за рассказ. Что на него нашло? Эффект попутчика? И как теперь быть? Ведь он специально ездил в тот поселок в надежде столкнуться с Юлией. И вот сам все испортил. Дурак. Отродье.
Он так и не решился набрать Юлин номер.
Зря, все-таки…
Автор: Анна Лебедева
| Рассказы Стрельца
Я повторю его судьбу
Мы с супругой лежали в кровати и разговаривали:
- Завтра после работы Дашу к себе возьму, - делилась жена своими планами. – А в субботу пойдём с ней по магазин, купим ей всё к школе.
- Портфель что ли?
- Лёша, ну, какой портфель? Форму купим, туфельки, а портфель – это само-собой. Ну, что ты вздыхаешь? Она наша внучка, кто её, кроме нас, в школу соберёт?
- Собирай! На нашего сыночка Захара никакой надежды нет, он даже алименты на дочь платить не собирается.
- Вот и я говорю. Хорошо, хоть сноха на алименты не подаёт.
- А что ей подавать? Если ты внучку не бросаешь, полностью одеваешь и обуваешь. Теперь она в садик не ходит. Всё время у нас, если мы не на работе.
- Она же наша внучка, - повторила супруга, даже в темноте была видна счастливая улыбка на лице её. – Даша такая хорошая и у неё, кроме нас никого нет.
- Я не против. Вырастим. Вот только…
- Что, Лёша?
- Мишка тоже наш сын. У него дочь и сын, - последовала пауза, заставляющая задуматься. - Они тоже наши внуки.
- Так я и им постоянно гостинцы ношу.
- Вот именно, только гостинцы.
- Так Миша не пьёт, хорошо зарабатывает, - стала Варя, словно оправдываться. - Дети у него большие, квартира трёхкомнатная.
- Всё, всё ты правильно делаешь, - крепче обнял жену. – Давай спать! Завтра на работу, а время уже одиннадцать.
Вскоре супруга заснула, а мне не спалось. Вспоминались мать с отцом, которые четыре года назад покинули белый свет с разницей в полгода, а особенно один разговор с родителями, который произошёл давно, четверть века назад.
***
То, что родители относились ко мне лучше, чем к моему младшему брату Борьке, я не сомневался. Ведь Борька пил, сильно пил. Жил в доме, доставшийся ему в наследство от бабушки. У бабушки было шестеро внуков, а наследство досталось именно ему.
Борьке всегда доставалось всё самое лучшее, наверно, потому что был младшим, любимым. С первой женой тот разошёлся, оставив ей сына. Та второй раз вышла замуж и уехала вместе с новым мужем и сыном на Север. Вроде неплохо живут.
А Борька сошёлся с другой, конечно, без всякой регистрации, родилась дочь Жанна. Когда подросла её сплавили бабушке с дедушкой. К тому времени ей уже лет десять было, училась и плохо.
В тот вечер Жанна забежала в квартиру и потребовала:
- Дед, дай рубль!
- Зачем?
- На мороженое.
- Мороженое тридцать копеек стоит.
- Уже пятьдесят, у нас цены чуть ли ни каждый день растут, - произнесла бабушка и, достав рубль, сунула внучке.
Та радостно схватила его и убежала, а я крепко задумался:
«Почему такая несправедливость? Почему всё Борьке достаётся? И к моим сыновьям родители не так относятся, как к этой Жанне. Когда они приходят к бабушке с дедушкой, чувствуют себя как в гостях, и мои родители относятся к моим детям, как к гостям, а Жанна для них родная. Бабушка может её и шлёпнуть по мягкому месту, но и выполняет все её капризы, и дедушка – тоже».
- Лёша, ты что задумался? – спросила мама.
И я не выдержал:
- Мама, и что теперь эта Жанна будет всю жизнь на вашей шее сидеть.
- Лёша, она внучка, - вместо матери ответил отец.
- Ну и что? У неё отец есть, мать.
- Понимаешь сын, - папа любил пофилософствовать. – Родителе всегда заботятся о более слабом ребёнке.
- Что-то никогда не замечал, что Борька слабее меня.
- Сынок, не в этом дело. Ты сильнее его духом, никогда не бросишь жену, детей.
- Папа, любой нормальный мужчина не бросит жену и своих детей, - другого я, действительно, просто не понимал.
- Вот и я про это. Мы с матерью одинаково любим, что Жанну, что твоих детей, они ведь наши внуки, но заботиться приходится о ребёнке, которому хуже. Кроме нас о ней никто не позаботится.
Тогда я этого не понимал, и вдруг мама произнесла фразу, словно предсказание:
- Леша, вот будут у тебя внуки, и ты всё поймёшь.
***
Сейчас понял. Ох, как понял! Я словно судьбу отца повторяю. Сын пьёт, как и его дядя. С женой развёлся. Внучка полностью на нашем обеспечении, «на нашей шее», как я когда-то сказал отцу. Вот только про себя я этого сказать не могу, потому что люблю свою родную внучку и никогда её не брошу. Стал вспоминать, что произошло дальше с братом и племянницей:
«Борька умер на год раньше родителей. Родители его дом продали и купили Жанне квартиру. Та, к тому времени, успела выйти замуж, родить дочь и развестись. До самой смерти выпрашивала деньги у дедушки с бабушкой.
Родители свою трёхкомнатную квартиру оставили мне. Я продал её. На эти деньги купил Захару однокомнатную квартиру, а Михаилу – машину.
Моя судьба так похожа на судьбу отца. Значит, нам с женой придётся отвечать за судьбу нашей внучки Даши. Это уже само-собой, бабушка её любит и никому не отдаст. Если сил хватит и Мишкиным детям поможем, они ведь тоже наши внуки. Квартира, конечно, Михаилу останется.
Отец всегда о детях и внуках заботился, и я повторю его судьбу!»
| Елена Шаламонова
Домик старой бабушки
Екатерине Сергеевне уже шёл восемьдесят третий год, а жила она давно одна на окраине провинциального города. Единственная её дочь Рита вышла второй раз замуж в Москву, и не раз звала мать к себе, когда Екатерина Сергеевна стала болеть, но баба Катя, так ласково называли её соседи по улице, наотрез отказывалась.
- Что мне там делать в этой духоте и пыли? Тут у меня дом, сад, курочки, собака и кошка. Не заманишь никаким калачом… Тут помирать буду… - говорила она по телефону дочке.
Правда, в городке на другом краю жил и её внук в отдельной небольшой квартирке. Рита и её первый муж, разведясь, оставили «хрущёвку» сыну. Поначалу он приходил помогать бабушке, но потом женился и стал жить заботами своей молодой семьи.
- Витенька, ты бы приходил к бабушке почаще, - просила Виктора соседка Татьяна, - тут дело не только в помощи и что немощная она. Баба Катя скучает…
Виктор пытался дома уговорить жену, чтобы посещать бабушку чаще, но Марина сразу оказалась.
- Знаешь, что? Она, конечно, твоя родная бабушка. И на дни рождения и все праздники мы навещаем её и дарим подарки или гостинца. Но, извини. Во-первых, должна о ней всё-таки заботиться твоя мать. А она уехала и очень редко тут бывает. А ведь это – её мама. И она не должна переваливать заботу о ней на тебя. Нам ещё предстоит с тобой своих детей поднимать, и ухаживать за своими родителями: и за моими, и за мамой твоей. И как она этого не понимает?
Виктор не мог не согласится с ней. Он позвонил матери и поговорил с ней об ухудшении здоровья бабушки.
- Сынок, ну не брошу же я Москву? Не брошу мужа, работу? А ко мне она ехать не хочет. Сам знаешь, приглашала я её… - ответила мать, - и потом, ты же знаешь её характер. Она не любит никому подчиняться, всегда командовала, и теперь не изменилась… К ней же ходит социальный работник и ты…
- Тогда как ты её звала к себе жить? Значит, наверняка знала, что не поедет? – спросил Витя, - Ты на нас бабушку не вешай, мы и так своими детьми заняты. Это я у тебя один, а Маринка моя о третьем уже мечтает. И ты нам с детьми не помогала никогда. Только её родители рады внукам.
После этого разговора Виктор долго не звонил матери, и она не приезжала и не звонила. Но баба Катя заболела зимой, простудилась, стала хуже ходить. Выручали её соседи, и Виктор, конечно, приходил в выходные с продуктами, и лекарствами.
- Что там мать-то, Витя, собирается приезжать? – спросила соседка Татьяна, - неплохо бы поводить бабу Катю по врачам. Я бы, конечно, могла, я на пенсии, но не могу брать на себя такой ответственности: лечить её. Всё-таки должны родные решать: что и как. А то вдруг что не получится, потом меня и обвините в неправильной медицинской помощи…
- Ой, тётя Таня, матери моей не до чего. Помрёт бабушка, она и слезинки не прольёт. Давно отошла от дел… - сказал Виктор.
- Ну, а ты?
- А мне её жалко. Я ей ближе стал. Но разорваться между своей семьёй, детьми, работой, мне тяжело. Может, с вами можно как-то договориться? – спросил он.
Они разговаривали на кухне, думая, что баба Катя спит, а она подслушала этот разговор.
Когда Витя ушёл, оставив сумку, Екатерина Сергеевна подошла к Тане, готовившей обед и сказала:
- Сядь, Танюша, мне надо поговорить с тобой.
Таня села.
- Вот что. Понимаю я, что мешаю жить спокойно своим родным. А ведь и ты мне не чужая, столько лет рядом, и всегда ты мне первая помогала. Больше, чем дочь родная. Вот и надумала я тебе свой домишко подписать. За уход за мной. Не откажи, Танечка. Пожалуйста. У тебя сил хватит. И я долго не проживу.
- Что вы, баба Катя… Обидятся они. Да я вас и так не брошу. Вы не подумайте, что я только за дом могу ухаживать. Я по мере сил всегда буду рядом, - начала было Таня, но старушка продолжила:
- Я не тайком, я их поставлю в известность, им моя халупа не нужна. А ты хоть ради земельного участка возьми. Сад у меня богатый. Да и домик можно всегда в порядок привести. Хоть твоим детям достанется, раз моим никому я не нужна….
Зная твёрдый характер бабы Кати, Таня согласилась. Но прежде она позвонила дочери в Москву, на что та сразу дала согласие. Витя посоветовался с женой.
- Нам с тобой её дом не нужен. Его дорого не продать, а восстанавливать нам не под силу. К тому же у моих родителей есть прекрасный дом в деревне, и с садом, и огородом. Нам всё дают. А мне эта деревенская романтика не нужна. Я – городская, и у меня на первом плане – дети, их образование, наша семья, пойми… - ответила Марина.
Так баба Катя и завещала свой дом соседке Татьяне за уход. Виктор стал ходить реже, только навещал. Но он каждый раз убеждался, что бабушка всё верно сделала. Дом был теперь всегда чисто убран, печь в зимнее время истоплена. На плите у бабы Кати стоял свежий обед, а в холодильнике - любимое бабушкино молоко и сметана с творогом.
Таня старалась. Она ходила к соседке как на работу: каждый день. Купала старушку у себя, стирала бельё в своей машинке, потому что у бабушки была стиральная машина старого типа. Все были довольны.
Приезжала несколько раз и дочь из Москвы. Теперь ей ничего не надо было делать у матери. Она сидела, как гостья, и рассказывала маме про своё житьё-бытьё в столице, про работу, про мужа и его карьеру.
Вся улица радовалась за Екатерину Сергеевну, видя, как она сидела последние свои годы у окошка своей кухни и смотрела на улицу. Соседи, проходя мимо, махали ей рукой, а баба Катя, со своего поста тоже кивала и улыбалась. Чистая, в белом платочке, она была рада любому, кто приходил навестить её.
Прожила она до девяноста лет. И отошла тихо, в своём доме, во сне.
- Дал же Бог бабе Кате ангела, - говорили соседи на поминках, - вот ты умница, Татьяна, столько лет ухаживала за ней, добросовестно и аккуратно. И похоронила сама, как полагается, по-христиански…
Дочь уехала, Витя редко теперь встречал Татьяну. А она со своим мужем, выждав полгода, отремонтировала домик, и подарила его своей дочке. Так и живут они с тех пор рядышком, и радуются, и бабу Катю добром вспоминают.