🌹Бесёнок

Давно дело было. Жила раз в деревеньке, в глухомани Вятской губернии, баба Авдотья. Да и не баба, а уж бабушка. Жила-жила, до старости добралась, а счастья не прижила. Овдовела, мужика своего на погост снесла, да и бедовала одна помаленьку. Коровёнка старая при ней кормилась, молочка заради - да от коровёнки забот больше выходило, чем того молочка, да котейка-мышелов чёрно-белой масти, всё больше спал клубочком у печки, а мыши сами хозяйничали в погребе, но меру знали, лишнего не портили, и выходило, что жить можно.
Спать одной только всё не могла привыкнуть. Всё мерещилось, что на лавке у окна кому-то должно быть, а как проснётся да глянет - и нет никого. В такие минуты становилось печально, Авдотья воротилась к стенке, чтобы не завыть с тоски, читала про себя "Отче наш" и засыпала.
Но в церкву баба исправно ходила, богу усердно молилась, попа хорошо слушала и порой даже с ним говорила - не так, чтобы исповедалась да причащалась, но вот поговоришь - всё легче, а там как бог даст. Да и грешить-то уж ни сил не было, ни времени. Поп у них был заезжий, но хороший, наведывался раз или два за седьмицу, говорил, что в округе делается. А по праздникам - не церковным, те своим чередом отмечались, а по государевым - привозил поп книжки с картинками и те картинки показывал, и даже про стольный град Питербурх там было, как река широченна прямо через город течёт и крепость неприступная с золотыми шпилями над всем высится. И так ей захотелось посмотреть на золотые шпили в небе и на корабли с парусами... кроме деревни своей в жизни она ничего и не видела. Хорошо вот хоть картинки да рассказы поп приносит - а в других приходах и того не было: спросит, блюдёте ли заповеди, пальцем погрозит, да и вся поповская служба.
И вот по осени приехал так же к ним в деревню поп, но не их, а другой, пришлый, и стал стращать - объявился-де в округе лютый зверь, скот в лес заманивает и ест, одни кости потом находят разгрызенные, и людьми даже не брезгует, а то и не ест, а просто в болоте топит.
- За что же он их? - ахнула, помнится, баба.
- А по злости, - ответствовал поп важно. - Злой он, лютый — вот и лютует. Так что поостерегитесь по лесу-то шастать. По округе уж с десяток раз коров недоеденных видели. А как пойдёте, за дровами али за грибами али ещё чем - так лучше ватагой, кучно-то скорей отобьётесь. И на болотце-то ваше лесное - ни-ни.
- Нынче ж самая клюковка... - заикнулась было баба Авдотья.
- А вот уташшит тебя зверь лютый в болото, в самую трясину, утопит в грязи и съест, а кости разгрызёт и на дорогу кинет - будут валятся веки вечные без погребения, а прохожий люд их пинать станет - вот и вся клюковка тебе выйдет! - поп возвысил голос для пущего впечатления, но и без того все бывшие в церкви захолодели от ужасных слов.
А мужики пошептались и самый отважный - Силантий, что и на медведя с рогатиной хаживал, поскрёб в шевелюре и предположил:
- Так может то бесы шалят? Такого-то зверья, чтобы кости грызть и людей топить, не бывало прежде... Может, святой водой там посвятить, да и уйдёт лихо?
- Ну, бесы - не бесы, то не мужицкого ума дело, - убоявшись перспективы, ответствовал поп. - В управе сказали - зверь, стало быть - зверь. А по церковной части ничего не велено.
И с тем удалился. Деревенские стали расходится. Мужики пошли особо ватажкой, говоря промеж себя, что коли зверь - так надобно всем собраться с рогатинами да вилами и порешить лютого, ежели такие беды творит. Лишь бабка Авдотья вышла и села подле церковки. Села, да и заплакала тихонько. Она на том болотце завсегда клюковку брала, мох чистый, да мало ли с болота выгоды - ягода лечила хорошо, мох на раны да перевязки шёл, ну и по бабьей части кому нужно, а сверх того на ягоду хорошо менять было всякое. Сил-то уж почитай и не было, третьего дня на печку еле влезла, так дальше пойдёт - и вовсе на лавке почивать придётся, а зимой да весной за лукошко сушёной ягодки кто маслица даст, кто мучицы отсыпет - так и перезимуешь. А зимы-то ныне длинны пошли да холодны...
Поплакала так бабка, да и решила - схожу скоренько на болотце своё. Зверь-то, верно, к нам ещё и не добрался - поп-то вот только приехал, сказал, а зверь-то поди по другим лесам бегает, когда ещё к нам соберётся... А и соберётся - бог даст, разминёмся: лес большой, сколько деревьев - а бабка с корзинкой махонька. Успею.
И на завтра затемно, с первыми али вторыми петухами - уж не до счёту было - бабка Авдотья вышла из избы со своей любимой корзиной-добытчицей. Сплёл ей ту корзину ещё покойный муж из хорошей ивы, крепко сплёл - вдвоём порой тащить приходилось, исправно корзиночка кормила их и запас по сию пору делала так же исправно. В корзинку сложила полкраюхи хлеба, две луковки, отсыпала чуток соли в чистую тряпицу, да сверх того положила три яблока хороших: осенью кто ж без яблок?
Когда забрезжил рассвет, бабка уже шла по знакомой тропе, что вела через лес в соседнюю деревню - большую, не чета ихней замухрышке. По этой тропе, люди сказывали, можно было и до самой Волги-матушки добраться, ну если кому ног не жалко. Так-то всё больше по дороге ездили, но дорога кругом шла, как раз оттого, что в лесу было то самое болото - а тропа шла через него напрямик.
День начинался ясно, солнце вздымалось своим чередом, ранняя изморозь скоро пропала с травы, и в чистом синем небе потянулись птицы на-полдень, что не хотели зимовать в холоде. Вот и неприметная своротка - бабка, подобрав подол одной рукой, а другой держа корзинку-любимицу, перелезла через поваленную ещё прошлой весной березу и двинулась привычно в свои заповедные ягодные места, "закрома", как они их с мужем раньше называли.
Под ногами скоро зачавкало, ноги в обмотках да лаптях стали влажны, но это ничего: русский народ - смекалистый. Лапти с обмотками как намокнут, так и высохнут — это сапогом раз черпанёшь воды, так она там и станет хлюпать, а в лапоточках по сухому пройдёшь - и ладно. А ступать мягко, ноги от каменьев да прочего закрыты - диво что за обувка. И чего бары да барыни такой обуви не носят?
Бабка не один и не два раза останавливалась, слушала лес - но ничего страшного и непривычного не услышала. Не было лютого зверя, не хрустели ветки и не шуршал, и не сопел никто в густом подлеске. Вот и теперь, уже войдя в вотчину болотника и ступая по мокрой тропке, в который раз напрягла слух - но нет, лес жил своей привычной жизнью. А сверху раскинулось синее небо да светило солнце - ну что плохого может сделаться-то?
И вдруг в аршине впереди себя поперёк тропы помстилось что-то белое и продолговатое. Авдотья нагнулась поглядеть - верно, берёзовое полешко, протянула руку - и оцепенела. В руке она держала кость, крупную, начисто обглоданную - не гнилую, но без кусочка мяса. Напрягая старые глаза, бабка подняла находку повыше к солнечному свету - вся белёсая поверхность была покрыта следами крупных зубов. Кость была начисто обгрызена без всякого ножа, до последнего кусочка плоти.
Бабка отбросила кость и собралась было дать дёру, даже сделала шажок в обратную сторону, но призадумалась. Ну мало ли кость... волки-то в лесу воют иногда, может, лося задрали - а днём-то серые людей сторонятся, да осенью, когда дичи сытой отъевшейся полно: что им бабка старая? не суп же им варить - а иной выгоды со старухи и не получишь. Авдотья подобрала кость и даже лихим делом примерила к себе - но размер был не человечий: лось ли, блудная корова - но уж точно не в человеке эта опорка ездила при жизни. И ладно, успокоила себя старуха - виданное ли это дело: людей есть.
А клюковка яркими капельками уже ждала её, и бабка принялась собирать драгоценные ягодки - с каждой горсточкой легче делалась предстоящая зима, и стылая хворь уже не будет донимать, и будет на что выменять и маслице, и кусочки копчёного мяса, и муки, буде запасы кончатся раньше положенного... из деревенских-то сюда мало кто хаживает...
Саженях в пяти впереди звучно хрустнуло, и бабка очнулась. С краю болотца, на поваленном стволе осины, сидел крепкий мальчонка лет двенадцати в одних грязных портках, без рубахи и босой, и смотрел на неё хитрыми глазами. В чёрных нездешних глазах плясали золотые искорки. В руке он держал такую же точно кость, что валялась теперь на тропинке, и грыз её безо всякого стеснения - и даже с некоторым вызовом, отрывая кусочки мяса крупными острыми зубами. Сырое ли было кушанье или, скажем, копчёное - бабке Авдотье было не видать.
Она выпрямилась и поставила корзинку.
- Ахти, господи! Потерялся, бедненький! Ты чьих же будешь? Нашенский или из дальней деревни? - запричитала Авдотья. - От мамки отбился, верно?
И бабка, осторожно переставляя полную корзинку, двинулась через болото к нему.
Мальчишка ловко подпрыгнул на своей осине, не выпуская еды, и оскалился. Рот оказался полным больших белых зубов, острых и похожих на хищные. Он спрыгнул ей навстречу.
- Я страшный бес! Злой и хищный! Я тебя съем! - и в доказательство он выставил обглоданную кость и помахал ею. Бабка тем временем приблизилась вплотную.
- Ну что ты, миленький мой, что ты... - она подошла и встала напротив. Мальчишка оскалился всеми своими зубами и зашипел, будто бы норовя укусить, но Авдотья скинула свой платок и ловко набросила ему на голые плечи. - Так-то теплее будет небось? Как же ты тут ночевал, маленький мой? Ножки-то озябли, а? - причитала она.
Господь не расщедрился на детей для Авдотьи, да и мужа прибрал до срока - и бабка, старея, глядела на чужих детей и внуков безо всякой зависти, но с тихим сожалением о своём счастье, что так и не пришло к ней... И теперь, глядя на грязного мальца с костью в руке, что скалился аки додревний дикий человек с картинки в книжке, в ней будто проснулось всё это ожидание - голодный мальчишка посреди леса, да ещё и умом тронулся от пережитого - бес он, слыханное ли дело. И бабка решительно повязала ему платок крест-накрест, как малышу, и взяла за руку.
- Пошли.
Он попытался вырвать руку:
- Не пойду! Я злой! Я тут теперь жить буду и охотиться на вас! - и он снова оскалился, показав ещё и изрядные клыки.
Но бабка Авдотья тоже была не лыком шита. В молодые лета её и в няньки звали, и с соседскими младшими братьями ей играть доводилось - на мякине не проведёшь:
- Будешь, конечно, как же без охоты нонеча-то? - ворковала она, цепко держа его за руку. Ладонь у мальчишки была крупная и сильная, с загнутыми острыми ногтями. - На людей-то теперь охотиться заказано, но мы на зайца можем, али на волков-лиходеев сходи как захочешь... Из них шубы хороши, тёпло в мороз-то ходить. А подрастёшь - так и на медведя можно, только уж дюже опасный зверь. Но Силантий сотоварищи хаживал, вон баба евойная в медвежьей шубе щеголяет, мужу гордость, себе красота...
Мальчишка-бесёнок расслабился было от перспектив, но тут же снова оскалился и опять попытался выдернуть руку:
- Бесы злые и против людей! Вот, у меня рога! - и свободной рукой попытался что-то показать бабке в нечёсанных лохмах.
- Ну мало ли у кого рога, - не особо вглядываясь в показанное, бабка целеустремлённо тащила мальца за руку. Они уже двигались по хоженой широкой тропе, лес редел и предвещал родную деревню. - У коровы рога, у козы рога, у лосей рога - что ж теперь, в бесы их записывать? Хочешь яблочко?
- Хочу, - буркнул мальчишка. Три раза с хрустом кусив, он слопал всё яблоко без остатка и сказал:
- Дай ещё...
Бабка просияла и протянула второе, а затем и третье.
Потянуло дымом от печек - самый сладкий запах для путника, что предвещает конец пути, отдых и родимое жильё.
Бесёнок снова дёрнул руку и остановился:
- Не тащи меня! Я злой!
- А мы тебе обувку справим, - не сплоховала бабка. - У меня и обмоточки тёплы, и лапоточки новы есть - летом наплела в запас, из хорошего лыка. А? У кого ножки в тепле - те сразу добреют, - уверенно завершила она мысль, и против такого слова уже нельзя было ничего противопоставить.
Придя в избу и пристроив драгоценную корзину в угол, она сказала:
- Сейчас баньку истопим, а ты посиди тут, погляди картинки - и протянула ему лубки, что как-то купили по случаю на ярмарке. Мальчишка сел на лавке против окна и стал с интересом разглядывать разноцветные картинки.
Через некоторое время истопилась банька. Солнце уже перешло на вторую половину, и тени удлинились, предвещая сумерки, но старая банька была так ловко поставлена, что в оконце попадали закатные лучи, и париться было светло. Баня топилась по-черному, но старуха не стала сильно кочегарить, поэтому внутри было в меру жарко, вода согрелась, а дым вышел и стало так чудесно, как только можно себе представить. Мальчишка уже не сопротивлялся. Он покорно снял грязную одёжку и вошел внутрь.
- А теперь чего?
И впервые бабка несколько опешила. Не знать бани - такого представить было нельзя. Но увидев, как мальчишка ладно сложен и крепок - прямо жених, не исхудал и не изнурен крестьянским трудом, решила - может, из городских, к тамошнему барину в гости приехал - а там всякие чудеса есть: и ванны, вроде лоханей с водой, в которых моются лёжа, и даже сказывали про лейку с горячей водой, что бежит без остановки и прямо на макушку. Ну не довелось мальцу бани увидеть - так мы покажем, решила про себя бабка. А приедет поп - посоветуюсь, а то не ровён час - скажут, что мальца украла.
- Ложись, соколик, - указала Авдотья на лавку и взяла веник. Вопреки ожиданию, веник был перенёсен смирно и на лице мальчишки появилось что-то вроде удовольствия.
- Закрой-ко теперь глазоньки, - сказала бабка. - Будем лохмы отмывать.
- Не надо, я сам - попытался было возразить мальчишка, но Авдотья решительно взялась за ковш и стала одной рукой лить горячую воду на голову мальчишке, а другой тереть густые волосья. И вдруг рука зацепила на его голове что-то твёрдое. Не веря глазам, бабка отставила ковшик и раздвинула кучеряшки. На голове росли небольшие рожки, они уверенно торчали вверх и не были похожи ни на козлиные, ни на бычьи, ни на лосиные.
- Так ты и вправду бесёнок? - вымолвила она.
Голый мальчишка стоял перед ней беззащитный и понурый.
- Ну я же говорил, - промямлил он. - А ты за своё... помыла зачем-то. А бесы и не моются вовсе...
Бесёнок подошёл к печке-каменке, запустил руку в багровые угли. Бабка и вскрикнуть не успела - он вытащил тлеющий уголёк, покатал на ладони, потом подкинул в воздух и поймал ртом. С хрустом прожевал и показал язык. Ни на нём, ни на ладонях не было ни следа от такого соприкосновения. Авдотья села на лавку, совершенно потерянная. Выходит, поп дело говорил? И она своими руками притащила в дом злобного хищного беса, что кости грызёт и людей в болоте топит? Она в ужасе перекрестилась, ожидая, что от этого всё исправится. Но бесёнок исчезать не стал - а сел на лавку с печальным видом: он и сам не знал, что теперь делать.
- А хвост твой где? - спросила бабка, не зная, что ещё выдумать.
- Нету, - огрызнулся бесёнок. - Может, потом отрастёт.
- Звать-то тебя как? - Авдотья вдруг поняла, что не удосужилась спросить имя мальца, и ей стало неловко.
Он открыл рот и издал несколько рокочущих звуков, что напомнили то ли хищного зверя, то ли рёв пожарища. От звуков бабку взяла оторопь.
- А по-человечьи как сказать?
Он пожал плечами.
- Хочешь - Борька? Тоже рык есть, немножко, правда...
- Давай.
***
После бани поставили самовар, напились чаю с булками, потом перебрали и рассыпали в плоские короба сушиться ягоду. Уже вовсе стемнело, только дрова в печке светили избу неверным светом. Пора было ложиться. Бабка подвинула широкую лавку ближе к печке, постлала на неё всякого мягкого тряпья побольше и приготовила старую мужнину шубейку - укрыться. К утру печка обыкновенно остывала, ей-то на полатях тепла чуток хватало дотянуть до рассвета, а на лавке могло быть свежо.
Борька улёгся и блаженно вытянулся. Бабка укрыла его шубейкой, впервые за много дней влезла споро на печку без всякого беспокойства со стороны суставов и почти сразу заснула, как-то забыв обо всем на свете. Раз она проснулась от привычной одинокой тоски и вдруг услышала рык снизу, от печки, обмерла от ужаса - и тут же осознала, что это храпит малец внизу, храпит непривычно, скорее рычит по-звериному. Бабка перекрестилась и вдруг так ей стало хорошо от этого молодецкого рыка и от того, что не одна она: на лавке спал внучок. Потом она ещё просыпалась, слушала сопенье и рычащий храп и блаженно засыпала.
Под утро, перед рассветом она опять проснулась и не услышала храпа. Обеспокоясь, слезла вниз, всунула ноги в валенки и нашла мальца не на лавке, а перед печкой. Горел огонь, заслонка была открыта, а перед огнём сидел Борька и что-то беззвучно говорил в самое пламя. В тёмных глазах его отражались багровые сполохи.
Увидев напуганную бабку, выпрямился, отойдя от печки, и сказал:
- Я своим передал, что пока не вернусь. Можно?
***
С утра поели тёплой каши с молоком и маслом. Борька съел две миски каши и облизал ложку, потом сжевал пару яблок. Бабка долго собиралась с духом, мучилась и наконец изрекла:
- В церкву бы надо сходить... благословения спросить... нынче поп приезжает. Ты как, сдюжишь? Вы, бесы-то, в божьем храме... того...
- Да не знаю я... Нам не говорили. Может, если не злой, то и ничего...
- А ты не злой?
Борька попытался оскалиться и зарычать, но вышло неубедительно. Зубищи по-прежнему были хоть куда, но загрызть кого-то ими бы не вышло.
- А людей не ел? не топил?
- Да что ты, ба?.. люди и невкусные. Старшие сказывали, - уточнил он быстро.
- Не врёшь? - бабка прищурилась. Борька отвёл глаза.
- Раз мужики охотиться стали - с кольями, с вилами - на меня, видно, али на волков, уж не знаю. Один напился перед охотой, для храбрости, не иначе - и в болото угодил. Я его тащил-тащил, но не вытащил - а тут мужики с факелами и дрекольем набежали - я того охотничка бросил и дёру. Уж не знаю, что с ним сталось... А зверьё ем, все бесы такие - охотой промышляют, тут уж ничего не сделаешь.
Нарядившись поприличнее и причесав лохмы так, чтобы рога не было видно, они пошли. Впервые бабка заробела. Вдруг заругают? или как начнут святой водой кропить - а Борьке больно сделается? или святых увидит и набросится на людей-то с зубищами своими?
Бабка чуть поотстала и украдкой перекрестила своего внучонка. Но ничего не сталось: он топал по дороге в новеньких лапоточках, ладный и весёлый, как ни в чём не бывало и даже принялся насвистывать какую-то песенку, временами еле слышно порыкивая в такт.
Деревенские уже расходились, поп складывал свои книги, когда Авдотья тихонько подошла и спросила, робея:
- Батюшка, я тут мальчонку в лесу подобрала - благослови, а?
- Как так подобрала?
- Да вот, пошла за ягодой, нашла у болота - голодный, умом вроде тронулся. Но тихий, смирный, а чьих - и не знаю.
- Да я и не слышал, чтобы окрест кто пропадал, тем паче ребятишки... откуда ж он такой взялся? По округе не говорили. А ну-ка, пойди сюда, - поп поманил Борьку. Тот оставил листать поповы книги и покорно приблизился.
- Как звать-то тебя, малец?
- Борькой.
- Чьих будешь? Мамка где твоя?
Бесёнок молчал.
- Ну ладно. С бабкой Авдотьей поживёшь?
Борька радостно кивнул.
- Ну живите покамест. Благословляю, - и поп широко осенил крестным знамением Авдотью с Борькой. И снова ничего страшного не сделалось: не потемнело, не ударила молния, не скорчился от боли маленький бесёнок - а лишь стоял и с любопытством озирался. В чёрных глазах бегали золотые искорки.
- Но я полицмейстеру-то отпишу: ежели кто сыщется из родных - уж не обессудь.
Борька вышел из церкви первым, а бабка мялась-мялась и наконец решилась:
- Батюшка, только мне кажется, что он - бесёнок, - прошептала старуха и обмерла от своих слов и ожидания.
- Ну воспитывай по-людски, и не будет беситься. Ты баба добрая, вот тебе на старости лет боженька и мальчонку даровал. Ступай, - поп снова широко перекрестил старуху и вернулся к своим делам.
Бабка с мальчишкой прошли несколько сажен - и Борька вдруг сильно-сильно обнял старую бабку и спрятал лицо в её платке.
- Что ты, соколик мой, что ты?.. - запричитала старуха.
- Не отдавай меня никому, - прошептал куда-то в платок Борька. - Я с тобой...
- Не отдам, соколик мой. Ты теперича мой родной внучок - поп благословил, значит, всё правильно делается, - и бабка неловко чмокнула его в щёку.
И они пошли домой. Пройдя ещё несколько времени, Борька сказал:
- Ба, а ты была в Петербурге?
- Нет, солнышко моё, только картинки видела. Как река через весь город течёт и шпили золотые в небе... а у пристани корабли с парусами из всех стран.
- А давай сходим посмотрим, а? на золотые шпили и корабли?
- Да как же мы доедем? Далёко ехать-то... и не на что.
- А я помогу... по той тропе через болото можно хорошо дойти, в лесу быстрые тропы есть, можно за день хоть сто вёрст пройти. Если вокруг Петербурга леса есть - мы из лесу выйдем, походим, посмотрим по городу пару дён - и домой вернёмся. Хлеба с собой возьмём, яблок, я дичь приманю. Пойдём, а?
Старая бабка Авдотья даже не нашлась что ответить. Чудно это было, небывальщина какая-то. В Питербурх пешком... Кабы он придумал пройти тропой через болото на Вятку, а там на Волгу и сесть на корабль... А тут - пешком и сто вёрст за день... Чтобы не обидеть внучка-бесёнка, сказала:
- Ну давай. Ягодок подсоберём на зиму, да и сходим.
- Ура! - обрадовался Борька. - А куда ты ещё хочешь? Хочешь на тёплое море? Там в поповых книжках такое красивое море показано... Давай после Петербурга в тёплое море купаться сходим? Мне в тёплой воде так понравилось... а тут не лохань - а целое море!..
- А отчего ты решил, что-то море тёплое?
- А над ним такое красное солнце нарисовано...
- Как же дойдём-то? в какой стороне море?
- А все реки текут в море. Мне старшие сказывали...
***
В воспоминаниях о старом Петербурге и его обитателях можно найти записки завсегдатаев Ситного рынка, да и Кузнечного тоже - о некоей пожилой женщине, что торговала целебной ягодой из дремучих вятских лесов. Ягода та описывается всегда одинаково и в превосходных эпитетах, однако же описания женщины не вполне достоверны. При Александре I она фигурирует как очень древняя старушка, при Николае I свидетели говорят о ней как просто старой даме, при Александре II и вплоть до эпохи Николая II мифическая ягодница становится пожилой солидной дамой, скромной и приятной в общении. Далее свидетельства о ней теряются, хотя бессменный директор Вятского областного краеведческого музея Авдотья Никитична любит упоминать об этой сказке как ярком примере самобытного фольклора области с современными мотивами. Она всегда уточняет - в плане корректного цитирования, как сама говорит - что этот пласт материала открыл её сын, Борис Авдеевич, ещё когда учился в Ленинграде на историческом.
В экспозиции музея, помимо предметов старины Волго-Вятского района, также находится большая подшивка Санкт-Петербургских Ведомостей XIX века, интересная коллекция детских игрушек конца XVIII – первой половины XIX века, включающая несколько оригинальных работ голландских и французских мастеров, и несколько экзотических морских раковин ныне вымерших видов — преимущественно Каспийского бассейна. Также при музее постоянно живёт старый чёрно-белый кот. Борис Авдеевич иногда говорит, что на это их с Авдотьей Никитичной вдохновил пример эрмитажных котов Ленинграда.
Хотя Авдотья Никитична порой сбивается, называя Ленинград то Питербурхом, то Петроградом - но все прекрасно понимают: это от вовлечённости в исторический контекст.
Автор: su812
🌹🌹🌹Душевный разговор
― Добрый день! ― поздоровалась милая молодая девушка, усаживаясь на переднее пассажирское место в такси. ― Меня Марина зовут, а вас? ― обратилась она к водителю.
Тот улыбнулся и молча постучал пальцем по приклеенной на панель бумажке, где было написано: «Здравствуйте, меня зовут Митя, я немой». После этого он завёл двигатель и начал движение.
― Ой, простите ради бога, ― залепетала Марина, ― я не заметила. А что, совсем немой? ― решила она уточнить.
Митя кивнул в ответ.
― Я просто привыкла знакомиться с людьми, мне так спокойней. Когда представишься, о погоде поговоришь, вроде как и не чужие уже, а значит, меньше шансов стать жертвой маньяка. Вы ведь не маньяк? ― спросила она на всякий случай.
Митя улыбнулся и кивнул головой.
― Совсем не маньяк? ― снова решила уточнить девушка.
Митя снова кивнул.
― Ну, слава богу. Я просто недавно замужем была, жуткая история, сейчас я вам расскажу.
Она болтала и болтала без умолку, а водитель молча ехал, наслаждаясь этим монологом. Судя по навигатору, в пути им предстояло провести вместе сорок минут.
Таксист мог разговаривать, просто не хотел из-за проблем с наследственным даром. Мать Мити ушла из семьи после его рождения. Она обладала поистине сильным голосом и благодаря ему была примадонной в оперном театре мирового класса. Всю жизнь эта женщина провела на гастролях, сотрясая театры и стадионы своей акустической мощью. Громче неё был лишь отец Мити, работающий на железнодорожном вокзале дежурным. Он объявлял о прибытии поездов без помощи микрофона — такой вот сильный был у него голос.
Эти двое не могли быть вместе. Любая их ссора, образно говоря, могла стать причиной схода лавин на континенте, а ругались они часто.
Митя рос обиженным на весь мир шептуном. Врачи шутили, что его голосовыми связками можно сцеплять корабли в море, а лёгкими — надувать дирижабли. А ещё Митя курил с восьми лет. Всё это вкупе дало Мите такой голос, от которого черти в аду раскаивались.
Стоило Мите удариться мизинцем об угол кровати, как соседи вызывали национальную гвардию. Ни один коллектив не принимал Митю. Людям казалось, что он — неуравновешенный псих, который только и делает, что орёт, в то время как он просто не мог разговаривать тише.
Пару раз он пробовал устроиться на удаленную работу, но ни одно собеседование онлайн так и не состоялось. Митя начинал говорить, и работодатель отключался, сетуя на помехи, а потом присылал счет за испорченные динамики.
― А вы женаты? ― спросила Марина после того, как рассказала свою трагическую историю в двух актах.
Митя замотал головой.
― Совсем? ― уточнила Марина.
Мите казалось, что он чего-то не понимает: видимо у этой девушки всё в жизни могло быть «наполовину». Но он кивнул.
Мите нравилось работать в такси. Только тут люди охотно болтали с ним, особенно, увидев наклейку. Многим нравилось, что он им ничего не может ответить: это их раскрепощало, давало волю говорить о себе и делиться своими взглядами без осуждения со стороны собеседника. А Митя просто был рад, что с ним разговаривают.
Но не сегодня. Наговорившись о себе, Марина набросилась с расспросами.
― А вы таксист от таксопарка или частный? ― не унималась пассажирка.
Митя кивнул.
— Значит, частный, ― сделала вывод Марина. ― А у вас ставка почасовая или сдельная?
Митя снова кивнул.
― Почасовая — это плохо, ― сказала девушка. ― Так денег не заработаешь. Я как-то работала на почасовой — никакой мотивации.
Митя плохо улавливал логику девушки, поэтому просто эмоционально вздохнул в ответ. Марина помолчала немного, посмотрела в окно, на ногти, на время в телефоне, а потом снова открыла рот:
― А если навигатор сломается, как вы будете ехать в незнакомой местности?
Тут Митя не знал, как ответить кивком, поэтому просто пожал плечами.
― Очень плохо, что не знаете. А так как вы немой, то и дорогу спросить не сможете. А что же тогда делать пассажиру?
Митя снова пожал плечами. Этот разговор начинал его жутко раздражать. Хотелось попросить пассажирку замолчать или хотя бы быстро ответить на все её дурацкие вопросы, но, если он откроет рот, его тут же выпрут с работы.
Марина не унималась.
― Мне вот всегда была интересно, чем автомат лучше механики. У вас, я вижу, автомат, потому что рука тянется автоматически, вы даже не смотрите, ― рассуждала болтливая девушка. ― Вы азбуку Морзе знаете? ― она постучала костяшками пальцев по пластику. — Может, на ней расскажете о принципах работы коробки передач?
Мите хотелось плакать. Он бы с радостью включил радио, но его в машине не было. Таксист сам снял магнитолу, чтобы люди от скуки начинали свои монологи. Теперь он ненавидел себя за это.
― Я пробовала по видео изучать, могу составить несколько простых предложений.
После этих слов Марина начала выстукивать своё сообщение, периодически сбиваясь и начиная заново и прося не обращать внимание на пунктуацию.
― Ну, что скажете? ― посмотрела она в конце с надеждой на своего собеседника.
Митя коротко и раздраженно постучал по пластику, словно в дверь.
― Да вы хам! ― не выдержала Марина. ― Я не такая, как вы только что сказали!
Митя уже не мог сдерживаться, ему так хотелось сказать этой ненормальной пару «ласковых», но хватило бы и одного простого «Пожалуйста, прекратите» в его исполнении.
Свернув на конечную прямую, Митя ударил по газам. Но тут пришлось резко остановиться. Дорога была перекрыта. Десятки зевак стояли на проезжей части и тротуаре, глядя куда-то вверх. Тут же были скорая, полиция и МЧС.
― Как думаете, что там случилось? ― испуганно посмотрела Марина на таксиста.
Митя еле слышно заскулил и вышел из салона.
На краю крыши шестнадцатиэтажного дома стоял мужчина, который держался за антенну оператора сотовой связи и явно собирался прыгать.
Марина за считанные секунды выяснила всю информацию и передала её Мите:
― Суицидник это. Прыгнуть хочет. Его жену сбила машина час назад, и его ошибочно уведомили, что она умерла, ― делилась информацией с таксистом Марина. ― Выход на крышу он заблокировал, мобильный выбросил, а соседей на всех верхних этажах нет дома. Психолог с ним пытается через громкоговоритель общаться.
Словно в подтверждение этих слов из рупора раздался голос психолога:
— Вам не нужно этого делать! Ваша жена жива! Она без сознания, но жива!
― Бесполезно, ветер относит голос в сторону, ― сказал специалист полицейским.
― Что же делать? Что же делать? Вот кошмар, ― нервничала Марина, бегая вокруг Мити.
Тяжело вздохнув, таксист подошел к полицейским и вежливо сказал:
― Дайте я попробую с ним поговорить.
Сначала Митю хотели огреть дубинкой, так сильно он напугал всех присутствующих своим страшным гласом, но на его защиту встала Марина, закрыв собой:
— Не смейте бить инвалида! Он немой! ― закричала девушка и, воспользовавшись замешательством стражей порядка, выхватила у них мегафон.
― Вот, Дмитрий, возьмите. Спасите его! ― всучила она мегафон таксисту.
Митя нажал на кнопку рупора, открыл рот и во весь голос закричал. Ветер умолк. Умолкло всё вокруг: люди, сирены, лающие собаки. Стая птиц, пролетающих в небе, сменила курс. Сообщение было услышано в нескольких районах города, а когда Митя в конце добавил: «Тебе ещё рано умирать!», многие болевшие в этот момент люди, испугавшись, пошли на поправку. И совсем неважно, чем они болели.
Самоубийство отменилось. Митю попросили завтра приехать в дом культуры для вручения медали, а заодно дать интервью телевидению. Но он, естественно, не сделал этого по понятным причинам.
― Слушайте! Вы — настоящий герой! ― восторженно кричала Марина усевшись в машину. ― Я слышала, что у немых в экстренной ситуации прорезается голос! Это просто чудо.
Митя снова тяжело вздохнул. Кажется, Марину совсем не пугал его страшный голос, но он так от неё устал, что готов был в самом деле стать тем, кем прикидывался. Слава богу, что ему оставалось проехать всего каких-то пятьсот метров — и эта поездка, и этот день наконец закончатся.
Он пристегнулся, завёл машину и только хотел было включить передачу, как услышал:
― Ой, я, кажется, дома кошелёк забыла, надо вернуться. Ну ничего, не переживайте, я заплачу как положено! К тому же у нас с вами теперь будет время узнать друг друга получше, вы ведь теперь говорящий. Ну что вы стоите? Разворачивайтесь скорее, поехали-поехали, у меня к вам столько вопросов.
Автор: Александр Райн
🌹🌹🌹Однажды родня попросила меня сводить к логопеду младшего кузена Сашку. Крепким здоровьем он не отличался. Зато неплохо играл в дyрака и шахматы. Разница в возрасте между нами – 12 лет, поэтому я спокойно мог выступить взрослым родственником в беседе с врaчом.
В назначенный день мы пришли в поликлинику и заняли место в конце длинной очереди. Казалось, весь город, сговорившись, искал логопеда. Принимала она небыстро, то и дело из кабинета были слышны крики и ругань. Мамаши выскакивали в коридор, как ошпаренные, таща за руку заплаканных детей. Мой брат и так не отличался смелым нравом, а тут и вовсе притих. Я тоже сильно не шумел.
Примерно через два часа подошла наша очередь. Все это время мы еле слышно болтали или играли на щелбаны в «камень, ножницы, бумага». Пытались сыграть в карты, но соседняя малышня начала просить красивые картинки. Пришлось спрятать колоду.
В медкарте брата было указано: «Иногда заикается. Необходима консультация логопеда». Чем ближе к заветной двери, тем страшнее нам становилось. Оттуда порой доносились жёсткие удары твердого о твердое. Врaч орал без умолку. Дети плакали, мамочки вопили. После очередного пациента медсестра выглянула в коридор и сказала, пока не входить.
Впереди нас оставался один человек. Бабушка привела на прием внучку. Судя по набыченному виду, старушка могла запросто перекричать сенегальского льва. Она уверенно разминала пальцы и делала круговые движения шеей. Так перед схваткой разогревают себя самбисты-профессионалы. Внучка не отставала. В драке с моим брательником я бы поставил все деньги на нее.
— Чай пьют, контра! – просипела пожилая амазонка. — Хоть бы у них там мочевой пузырь лопнул. Мы тут уже полдня волокитимся. Да, Харакири?
Девочка злобно кивнула. С таким именем ей никто не страшен. Даже логопед. Кулаки малютки внушали уважение.
Мой кузен, услышав редкое имя, прыснул со смеху. От неминуемого пинка под дых его спасло появление медсестры.
— Следующий!
Самурайские бабка с внучкой, зыркнув по сторонам, вошли в кабинет. Почти тотчас же там началась какая-то возня. Никто не кричал. Потом снова застукало твердое о твердое. Мы с братом сжались в стену. Вся очередь мигом притихла.
Дверь шумно распахнулась. Самураи вышли с победным видом, держа в руках какие-то бумаги. Оказалось, за них уже попросили. Поэтому битвы «гризли – бенгальский тигр» не получилось. Медсестра пригласила нас войти.
Логопедом оказалась плотная краснолицая женщина средних лет. Ее дикий взгляд мог отправить в нокаут людей и посмелее нас.
Я робко протянул ей Сашкины документы. Врaч сердито схватила их и начала листать.
— Как зовут?
Я вежливо представился.
— Да не тебя, олень ламповый! – логопед зaoрала так, что хлопнула форточка. — Брата твоего как зовут?!
— Шаша, – промямлил кузен.
Врaч еще больше побагровел.
— Чего?! А?! Шта?! А ну, повтори!
Сашка перевел дух и издал самый глyпый звук в своей жизни:
— Саса.
Тетка открыла рот и приготовилась к крику. Мы с братом мысленно попрощались. Сейчас нам не поздоровится.
Внезапно врaч начала смеяться. Вернее, мы позже поняли, что звук, похожий на рев подбитого фокке-вульфа, на самом деле является смехом. Медсестра тоже похрюкивала, не забывая что-то строчить в медкарте брата.
Логопед прекратила смех так же быстро, как и начала.
— Клоуны, блин. Ты заикаешься, что ли? – мeдик в упор посмотрела в лицо Сашке. Брат перестал дышать от страха. Даже если бы он не заикался, в тот момент легко мог начать. — А ну, прочти-ка несколько строк. Громко!
С этими словами тетка вытащила из ящика стола старый букварь.
Проблема была в том, что Сашка еще не умел читать, хотя ходил уже во второй класс. Почему-то на них испытывали какую-то новую учебную программу, по которой дети к концу года только начинали складывать буквы в слоги. Сказать врaчу об этом нюансе мы не решились, и Сашка внезапно научился читать.
— Ма-ма мы-ла ра-му, — прозвучало в кабинете легендарное предложение родом из CCCР. Мeдик ободряюще хлопнула брата по плечу.
— Ну, понятно все с тобой. Смотри не заикайся. А не то будешь ко мне ходить каждый день на лeчение. Мы тебе электрический ток к телу подключим, и ты сразу начнешь нормально говорить. Показать?!
Кузен побелел. Врaч вытащила огромный прямоугольный штамп, подула на него, примерилась и со всей дyри хлопнула по Сашкиной медкарте. Потом перевернула страницу и опять мощно приложилась. Я втайне зауважал мастера, сделавшего ее рабочий стол. На нем можно было рубить индеек.
— Всё, вон отсюда, клоуны. Шаша, смотри мне, еще раз увижу, будем лeчиться.
Саса пулей вылетел из кабинета. Очередь и медсестры в регистратуре смотрели на нас с уважением. Еще никому не удавалось рассмешить злобного врaча. Иногда доходило до драки. А у нас получилось.
Необычный поход в поликлинику имел несколько последствий. Сашка резко перестал заикаться и вообще бoлеть. В школе он быстро исправил двойки на тройки и даже четверки, особенно по чтению. В его медкарте твердой рукой логопеда было написано: «Здоров». И спорить с ее диaгнoзом доселе часто бoлевший брат как-то не хотел.
И кто бы мог подумать, глядя спустя годы на бравого вояку, что когда-то этот крепыш едва не упал в обморок в кабинете логопеда и сдуру назвал себя «Шаша». Оказывается, иногда нужны и такие врaчи.
🌹🌹🌹У одного моего другана случай был.
Женился он. По любви, конечно. Невеста красивая, умная, самостоятельная. Бухгалтером работает в одной крупной фирме. Зарабатывает прилично.
Ну, и Лёха тоже, понятное дело, старался не отстать от дохода супруги. Брал работу дополнительную, вкалывал по-чёрному, чтобы побыстрей с кредитом за квартиру расплатиться.
Квартира у ребят была сразу своя. Сложились, в долг взяли, родня помогла. И ремонт сделали под «евро», и обстановка, что надо. Как говорится, живи да радуйся.
Но радоваться не выходило. Жена по хозяйству не успевала. То ли не умела вовремя пол помыть, пыль стереть и ужин приготовить. То ли не хотела. Объясняла, что очень устает от работы, да и приходит поздно. Ну, так и Лёха не бездельничал. Тоже допоздна вкалывал.
В общем, пошли у ребят ссоры, выяснения, кто сколько для дома сделал и прочее. Так первые полгода и воевали в собственной квартире с разбросанной одеждой и горой немытой посуды. Но никому из родни не признавались, почему скандалят. Обоим, вроде, было неловко.
Однажды Лёха с тестем рыбачил. Оба – рыбаки еще те, потому и дружили. Ночью у костерка с водочкой тесть его и «расколол». Высказал ему мой друг свои обиды, только просил, чтоб тот никому не говорил, особенно – тёще.
Тесть обещал. А вообще сказал, что в их доме не будет лада, пока домового себе не заведут.
«Есть, — говорит, — у меня тут один на примете. Будет время – уговорю его к вам переехать».
Лёха решил, что тесть спятил, но промолчал.
А на неделе тесть к ним в гости наведался и котенка принес. Лёха возмутился. На кой?.. Только лишняя грязь! А тесть его на балкон покурить вывел и напомнил про домового. Дескать, я его к вам сегодня вместе с кошкой привел. Теперь у вас – всё нормально будет. Только к кошке относитесь по-человечески.
Ну, кошка-то Лёхе сразу понравилась. Мелкая, ласковая, сразу его приняла за своего. Куда ни присядешь, тут же под рукой оказываются два уха, типа, погладь. Только вот лужицу пришлось подтереть. Но это только с вечера.
А на следующий день приходит Лёха с работы, а дома чисто. И вещи не раскиданы, и жена на кухне ужин готовит. Да вкусный!
Лёха тут и сам подсуетился, полочку в ванной прибил, как давно уж обещал.
На другой день приходит, жена ковры пылесосит. Ну, и он тоже, — что ж без дела сидеть, — мусор выбросил и за хлебом сгонял. А в магазине, кстати, вина прикупил. В общем, ужин получился почти праздничный. Они и сами уже не помнили, когда такое было.
И так всю неделю. Не жизнь, а радость сплошная. Будто, и в самом деле, поселился в их доме добрый домовой. А в воскресенье вечером его молодая жена говорит:
— Ты, Лёш, завтра не приходи днем с работы, не дёргайся. Я и наполнитель купила, и место в туалете ему оборудовала.
— Кому?
— Как кому — котёнку твоему. Я ведь вижу, что ты каждый день с работы днем домой приезжаешь, прибираешь за ним и по дому. Я же знаю, что пока кошка маленькая, она всю квартиру загадит. А вечером прихожу, – все чисто и прибрано.
Вот тут у Лёхи крыша и поехала.
Неужели и, правда, у них домовой появился?
Он-то сам, по крайней мере, днем домой точно не заезжал. Думал, жена всё прибирает. А ей, оказывается, стыдно было бездельничать в чистой квартире.
Отпросился он на работе на полдня. Сначала вроде как ушёл, а потом вернулся тихонько, сел в кресло со смартфоном и затаился.
Ближе к обеду кто-то стал ключом дверь открывать. И кошка сразу в коридор побежала, мявкает, встречает. Слышит Лёха негромкий голос:
— Что, Мурка, соскучилась? А я тебе молочка принес и колбаски свеженькой. Кто тебя тут ещё покормит? Что-то больше луж не видно, никак за неделю в туалет ходить научилась …
Дверь в комнату открывается. На пороге – тесть. По лицу видно, что никак не ожидал зятя встретить.
— Так вот ты какой… домовой!
Тесть смутился:
— Ну и что? Я ж вам кошку подарил. Значит, должен за ней прибраться. Хоть поначалу.
— А ключ где взял?
— Да на рыбалке у тебя незаметно отцепил от связки, сделал дубликат, а на другой день обратно прицепил…
Три года Лёха с женой живут душа в душу. Уже и сынишка родился. И до сих пор никто не знает, что за домовой когда-то поселялся в их квартире...
✍Константин Артемьев
🌹🌹🌹А поженились Саша с Олей, когда это ещё было неприлично.
Было им тогда по 16. В десятом классе учились. Средней школы.
А дружили с детства ещё, с первого класса.
Когда в бантиках и картонных пиджаках на вырост пришли в школу, держа в руках «винтовки» гладиолусов, то на первом же уроке Саша попросил Ульяну Ивановну, учительницу их первую, взяв её доверительно за руку, чтобы она посадила его «вот с той девочкой, у которой косы толстые». Та погладила его по льняным вихрам, чуть только улыбнулась и сказала:
- Ну, конечно…
Так они вместе и оказались. Как потом выяснилось - на всю жизнь.
Когда Саня сел с нею рядом, Оля чуть подвинулась, чтоб платье ей не измял, и сразу же сделала ему замечание:
- Руки-то на парту положи… И не сутулься. На доску смотри, а не на меня.
И Саня всё сделал, как Оля ему приказала. С тех пор и стал её слушаться. Всегда. И во всём. Оля сразу же стала у них в семье главной.
Домой они ходили вместе. Всегда. Но портфель Саня Олин не нёс, потому что, когда в первый день попробовал, она ему сказала:
- И не думай! А то будут дразнить нас «жених и невеста»!! Ещё чего не хватало!!!
И он больше никогда даже не пытался, но, когда стали они постарше и ходили гулять в соседнюю рощу, он, даже не спрашивая Олиного мнения, брал её на руки и переносил, вместе с сумкой или с чем там она ещё была, через ручьи или через грязь. А не то просто брал на руки, когда особенно был восхищён ею. Просто брал и нёс. А она и не возражала. И воспринимала это как должное.
Но зато уж и Оля Саню берегла. Берегла, как национальное своё достояние, как святыню. Каждое утро, когда он перед школой ждал её на углу, чтобы Олина мама из окна не увидела, критически и пристально его осматривала, обязательно что-то поправляла в туалете своего кавалера и только потом вставала с ним рядом и в школу шла.
Когда Саня дрался с мальчишками (нормальное мужское поведение!), Оля подходила, отрывала Саню от этого рискованного мероприятия, взяв за руку, бросала через плечо: «Не надо, мальчики… всё равно он вас победит же…» - и уводила.
Вот как Оля была всю жизнь в своём Сане уверена, так и Саня в ней.
Когда у Сани мать умерла, в 7-ом классе, он даже плакать сразу не решился, а сначала к Оле пошёл. Пришёл, глянул на неё, длинно, от самых дверей, и сказал:
- Мама умерла… - а потом медленно сполз на пол, опираясь спиной о стену.
Оля к нему подошла, сказала «не реви», взяла Саню за руку и повела его к нему же домой. Там сразу начала делать всё как надо: звонить, убирать, мыть… Но всё это время она как-то Сани касалась, чтобы ни на секунду он не оставался без неё.
После похорон Саня перебрался жить в Олин дом. Это же – нормально. Никто и не возражал. Но жили они в разных комнатах, как и положено мальчику и девочке. И Олиных родителей звал Саня «дядя Андрей» и «тётя Миша». Потому что мать у Оли была армянкой, и звали её Минэ.
Всё было ровно и «кругло» в их доме. Когда закончили дети девятый класс, то пришли к родителям и сказали, что будут жениться, потому что «школа – это детский сад» и там им делать нечего. Поженятся, значит, будут работать и учиться в вечерней школе…
… Выполнили или нет Саша с Олей своё обещание, не знаю. Потому что вскоре после этого они из нашего маленького городка уехали. И как-то постепенно все стали о них забывать. Ведь так уж устроены люди, что забывают даже самое светлое в своей жизни.
А жизнь шла, богатая горестями и не слишком щедрая на радости. Все мы, их бывшие одноклассники, выросли, обзавелись семьями, детьми, а потом и внуками, а потому про Олю и Сашу почти не вспоминали. Если же вдруг это случалось, то как-то теплело на сердце, и невольная улыбка появлялась на губах. И не только у меня одного, уверен!..
А однажды, неожиданно, уже ближе к вечеру, я вдруг на улице встретил Сашу. Он был уже старик, в сущности, но совсем ещё бодр и крепок. Мы друг друга сразу узнали. Поздоровались. И зашли в кафе рядом, чтобы поговорить. Тут он мне и сказал, что привёз в родной город Олю…
После автомобильной аварии, куда они вместе попали, Саша-то ничего, оклемался, а вот у Оли отнялись ноги, теперь она в инвалидном кресле.
И недавно сказала Саше, что умереть она бы хотела на родине. Вот так…
Но умер раньше Саша. Через год после возвращения. Хоронили его Оля и шестеро детей с внуками, слетевшиеся буквально со всего мира.
Теперь Оля всегда в чёрном. Каждый вечер она катит свою коляску, вертит крепкими руками её колёса, мимо моих окон, на могилу к Саше.
Там сидит, долго-долго, не плачет, а смотрит на потухающий закат на горизонте и словно бы ожидает встречи со своим Сашей…
=
✍Автор: Олег Букач
🌹🌹🌹Стулья для детдома
В столовой детского дома было шумно. Звенели кружки, дежурные раскладывали хлеб с кубиками масла, гремели тяжёлые стулья.
Эти стулья пришли в детдом по наследству вместе с тем зданием, в котором расположили когда-то от безысходности детей. Тогда организовывались дома для беспризорников, сирот и детей врагов народа, сосланных в края далекие.
Это была господская усадьба постройки начала девятнадцатого века.
Стулья были настолько добротны, что пережив многочисленных пользователей, все ещё служили верой и правдой.
Сейчас силами старательных работниц детдома с привлечением старших девочек все они были обшиты белыми чехлами, которые регулярно кипятились в баках, крахмалились и надевались на стулья вновь.
Для нынешних владельцев стулья были тяжелы, но дети привыкли.
Эти дети вообще очень быстро привыкали ко всему – дети войны. Мягкие стулья, с витыми ножками для них были роскошью.
Здесь, в детском доме города Т., собрались те, кто пережил голод Ленинграда, бомбежки, те, кто попробовал жить самостоятельно, бродяжничать и воровать.
Здесь были те, кто видел смерть родителей, и те, кто ждал родителей каждый день, надеясь, что их ищут и вот- вот найдут.
Эти стулья белели отутюженными спинками везде – в столовой, в кабинете Анны Михайловны – директора детдома, в кабинете медика, и даже по одному стулу стояло в больших спальнях – на них восседали нянечки, иногда подремывая на высоких и мягких их спинках.
В столовую зашла Аннушка, как за глаза звали директрису дети. Она была очень маленького роста, носила солидный большой пиджак, отчего казалась ещё меньше.
Сейчас лицо её было озабоченным. Следом за ней шёл мужчина с папкой под мышкой в кепке и темном полупальто.
Дети притихли, стали тише стучать ложками, перестали болтать ногами, сидя на высоких, не по росту стульях.
К гостях тут относились всегда напряжённо.
Дети постарше сразу поняли – это не за детьми пришёл гость, он – по делу. А младшие изо всех сил старались понравиться – прямо держали спины.
– Тридцать девять их у нас, Юрий Палыч. Видите, – Анна Михайловна показала на стулья с сидящими на них коротко стриженными детьми, – Мы бережем, ничего не угваздали, хоть и в столовой, – она снимала чехол со свободного стула, – Но ведь как можно-то? Они уж пятый год у нас, вот как основали, так и...
– Да ведь не оставят вас без стульев, просто поменяют. Вам удобнее будет, легче для детей. Эти-то кресла прям тяжеленные, – гость приподнял стул за спинку.
– Так ведь мы ж их сохранили, ремонтировали, обшивали вон... У нас плотник хороший был, схоронили недавно – дядя Петя. Вон скамейки и полки – его работа. Так он эти стулья так обхаживал, как новые стали. А у нас заберут. Жаль...
Гость начал пересчитывать стулья в столовой, доводы директора были сейчас пустым звуком. Практически всё решено.
Он считал, когда к нему подошёл светлоголовый мальчик лет шести с пустой вылизанной до блеска тарелкой (других здесь не водилось).
Он слегка дёрнул его за полы пальто сзади. Юрий сбился со счета, оглянулся.
– А я Вас помню, – почти шепотом сказал он. Глаза быстрые и настороженные.
– Да? И что же ты помнишь?
– Вы меня на море учили плавать, – глаза отвёл, смотрит в сторону.
– И как? Научил?
Было видно, что мальчик изо всех сил старается вспомнить ... Вот если он сейчас вспомнит – будет надежда, что это и правда за ним пришли ... От напряжения у него доже вспотели ладошки ...
– Не помню, – выдохнул он, опустив плечи.
Юрий не знал, что ответить, как помочь малышу. Он посмотрел на стоящую недалеко нянечку.
– Неси, Мить, тарелку, давай неси, – она за плечи взяла мальчика и увела.
Они возвращались в директорский кабинет.
– Вы простите, его, Юрий Палыч. Они все надеются. А Митя вообще ничего не помнил, когда нашли его в пустом вагоне на станции, даже имени своего. Это мы его уж тут назвали и фамилию дали – Митрофанов, Митя Митрофанов. Его железнодорожник Митрофанов нашел, вот и ...
– Вы нас, Анна Михайловна, какими-то вредителями детей уж не считайте. Не огорчайтесь. Просто кто-то увидел эти ваши стулья и решил, что неподходящие они для детдома, предложил их в новый партком забрать, в зал заседаний, а вам новые предоставить. Их ещё и перетянут для парткома. А мы чем-нибудь ещё вам помочь попытаемся.
– Нам бы парты настоящие..., – мечтала директор.
Гость сел на такой же высокий стул в кабинете за стол с голубой скатертью, разложил бумаги и начал записывать. Потом опять посмотрел на собеседницу. Она стояла у открытой форточки и курила.
Потом тихо так заговорила.
– Нас сюда с десятком детей перекинули. Мы заехали, а тут спальных мест нет. Шкафы, стулья есть, а кроватей – ни одной. Это уж потом привезли панцирные. Стужа, в здании ветер гуляет. Сдвинули мы тогда стулья и детей уложили, закутали всем, чем было. А они овшивели в дороге, как мы ни старались ... подбирали ж по пути беспризорников, вот и .... Так мы потом из стульев еле вытравили вшей этих. На мороз нельзя – потрескаются. Всё старались, чтоб и лак не испортить и цвет материи ... И не испортили.
Юрий всё понимал. Но ему была поставлена задача – доложить в каком состоянии стулья детдома, и если состояние удовлетворительное, забрать, заменяв их на то, что дадут ему на загородной мебельной фабрике.
После посещения детдома он как раз туда собирался...
Эта хозяйственная должность, выпавшая ему после войны, была не очень-то по сердцу, но, как говорится, куда партия прикажет...
– Я, Анна Михайловна, тоже вот дочку в войну потерял, умерла от кори в эвакуации. До сих пор жена ночами плачет – себя винит.
В суете хозяйственно-партийных дел Юрий забывал прошлые беды. Сейчас, когда разрасталось партийное хозяйство, такие как он были востребованы и почти круглосуточно нужны. Притупилась память, боль, уже мало времени он проводил с женой, все больше с коллегами.
А эта поездка, этот детдом что-то в сознании перевернул...
Перед глазами стояли лица детей, их одинаковые бритые головы с большими глазами, полными надежды. Они вернули его в прошлое, напомнили о дочке, всколыхнули забытое чувство тепла дочкиных рук ...
А об этом Мите с его воспоминаниями не стоило думать сейчас вообще. Сейчас работа – раскисать нельзя. В парткоме ждут доклада о выполненной задаче, готовятся к встрече делегации из Москвы.
Машина хозяйственника подъехала к проходной мебельной фабрики. Он стряхнул навалившуюся тоску, велел водителю отъехать на стоянку, а сам направился в рабочий цех. Надо было делать дело...
– Это? Вы это – для детдома?
Перед ним стояли деревянные табуретки с прорезью по середине сиденья. Он проверил документы, номера. Да, все сходилось: вместо почти дворцовых стульев для детдома были приготовлены серые табуретки с перекладинами между ножек. Спорить было бесполезно, все согласовано.
Юрий был так зол, что водитель его подпрыгнул, когда тот захлопнул дверцу машины. Но с полдороги его начальник вдруг размяк и даже заулыбался. Поди пойми это начальство.
Вскоре в кабинете секретаря парткома Юрий докладывал:
– Сергей Викторович, да не годятся эти стулья в зал заседаний, нет. Ушатали их дети совсем. И спали на них когда-то, и вшей из них вытравляли. Ремонт там не поможет. Нам с вами новые нужны. Я на мебельной видел для театра стулья, вот нам бы такие ...
– Думаешь?
– Уверен. А в детдом, кстати, парты бы новые ...
А потом опять поехал в детдом – успокоить Анну Михайловну. Но она разволновалась: Юрию, узнай кто об обмане, мог грозить трибунал.
– Анна Михайловна, успокойтесь, и чехлы не снимайте со стульев первое время, коль приедет к вам кто. Все нормально будет. У меня к Вам дело есть ещё, поважнее ...
Через день, после того, как проблема со стульями для парткома была утрясена, Юрий с женой приехал в детдом.
Перед ними по коридору взволнованно семенила Анна Михайловна:
– Он хороший мальчик, замкнутый только, тихий, но толковый очень ... И честный, я за него ручаюсь. В сорок четвертом в вагоне его нашли, маленький был, не говорил. Но это может от шока. Бомбежки, эвакуация...
Так на ходу говоря, она заглянула в двери кабинета. Сквозь застекленную дверь было видно – дети чем-то занимались с воспитателем, сидя за большим столом:
– Я Митю Митрофанова заберу.
Из кабинета настороженно появился Митя. Они отошли к окну.
Юрий присел перед ним на колено.
– Мить, знаешь, а я вспоминал-вспоминал и вспомнил. Я тогда на море так тебя плавать-то и не научил. Так что надо ещё пробовать. И с нами жить. Ты согласен?
Митька оглянулся на дверь кабинета. За ее стеклом, прижав лбы, торчали и тихо переговаривались бритые головы мальчишек и девчонок:
– Ну, чего там видно? – спрашивали те, кому у стекла места не хватило.
– Стоит, а мужик перед ним – на колене.
– Ну, точно значит – отец.
Жена Юрия с широко открытыми глазами, складкой между бровей напряжённо слушала разговор мужа и мальчика. Она уже была вся наполнена воздухом непрорываемой защиты и любви, какая может быть только у матерей.
Она боялась спугнуть, она хотела схватить и обнять мальчишку, немедленно приводя в действие все нерастраченные материнские инстинкты. Она застыла, боясь, что что-то неправильное и неожиданное вдруг сейчас помешает. Она и не ждала такого предложения от вечно занятого и такого не щедрого на эмоции мужа.
– Ты согласен?
Митька не мог говорить, он кивнул.
В этот же день Митьку забрали. Провожали всем детдомом.
– Ну, спасибо Вам за стулья, Юрий Палыч! И за Митю..., – маленькая директриса детдома вдохнула глубоко и тяжело.
Она, в большом не по плечу пиджаке, не в силах была провожать долго, она прижала Митьку к груди, глядя куда-то в расплывающуюся от слез даль, и, чтоб дети не видели её слез, ушла в здание.
А притихшие дети ещё долго смотрели на убегающую машину, и, конечно, думали, что их тоже когда-нибудь отыщут, что за ними тоже обязательно приедет отец.
***
Пусть не повторится ...
Рассеянный хореограф
🌹🌹🌹Мой сын
Мавридика де Монбазон
-Я ухожу, прости.
-Неееет.
-Да! извини...меня ждут, мне надо идти.
Он расцепил её руки сцепленные в замок на его ногах, она упала на пол, он перешагнул и не оглядываясь, пошёл.
Он ушёл и не оглянулся, не сказал прощай, пока или до свидания. Не успокоил, не сказал что любит и будет приходить, не заверил в том что его уход ничего не будет стоить...
Он просто ушёл громко хлопнув дверью от раздражения, что его задержали и не пустили к любимой, которая ждёт его в их уютном, любовном гнёздышке, которое он устроил для них двоих.
Он просто ушёл, стряхнув брезгливо с плеч воспоминание о тонких, белых кистях, истерично сжимающих его в объятиях. Он даже не подумал о больших, всё понимающих глазах полных слёз.
Передёрнувшись всем телом, он шагнул в темноту ночи из подъезда, в другую, новую, счастливую жизнь.
Он не подумал о том, кто ждал его внимания.
О том, кто тихо стоял прислонившись к стенке и держа в руках бумажный паровозик, который склеил сам в детском саду, и хотел подарить папе.
Он даже и не вспомнил что, обещал сходить на выходных на футбол. Он думал что мальчик слишком мал чтобы что-то запомнить, понять сделать выводы, а уж тем более не должен переживать.
Ведь он слишком мал...
-В таком возрасте дети больше нуждаются в матери, а не в отце, - говорит он другу и морщится, ему не нравится что задета эта щекотливая тема.
Он не хочет сейчас говорить о бывшей женщине и о ребёнке.
Он не хочет даже называть её женой, не хочет обозначить как-то ребёнка, просто безлико - ребёнок.
Не сын, а ребёнок.
Не жена, а женщина.
Единственное, что он хочет, это говорить о ней, о своей любимой.
Пышные волосы, твёрдая грудь, гибкий стан, мягкий голос, а глаза...
Ах, эти глаза...
-Но ведь ты был влюблён в жену, - негодует товарищ, ведь так же ты восхищался ей, превозносил её!
- Пффф, ты всегда завидовал мне, можешь сходить утешить её, я знаю что ты был влюблён в неё, иди, мне плевать.
У меня есть моя любимая, она весна, она юность, свежесть, ощущения.
Моя душа поёт при виде её, моя голова кружится от любви и радости, моё горло пересыхает, а сердце начинает так колотиться, что заглушает гул машин.
- То же самое ты говорил про жену, - не сдаётся товарищ.
-Я прошу тебя не говори мне про неё, а то поругаемся...Это было заблуждение.
-Хорошо, а сын? Ведь ты так был рад появлению сына.
-Я не бросаю его, я буду платить исправно алименты, так давать денег, я буду все выходные и праздник проводить с сыном, он даже не почувствует моего отсутствия.
***
-Он плачет, пожалуйста, приезжай, хочешь я уйду вообще из дома, приезжай...Он ждёт два месяца. Хочешь, приезжай со своей...любимой.
-Что значит, плачет? Я не могу взять, бросить все свои дела и приехать, ты женщина, мать в конце концов, успокой ребёнка, отвлеки его чем - нибудь. Что за ерунду ты говоришь, я не отказываюсь от своего ребёнка! Я просто не могу сейчас приехать, занят, понимаешь?
Он отключает телефон, брезгливо морщится - достала, затем улыбается и поворачивается к своей любимой, притягивает её к себе на колени, целует нежную шейку за маленьким, розовым ушком.
Нет, ну что за человек такой, он платит алименты число в число, всё что положено по закону. Нет, ну может он хотя бы в отпуске отдохнуть!
***
-Алё, пап...маму положили в больницу, ты не можешь меня забрать к себе? Или хотя бы побыть со мной.
-Прости, сын, не могу, я занят...На работе зашиваюсь.
-Папа...мне страшно.
-Ты что? Ты уже взрослый, ты мужик! Тебе девять лет!
-Мне семь, папа...и мне правда очень страшно.
Завтра приедет бабушка, она будет со мной, а сегодня...побудь со мной, пожалуйста...Возьми к себе? Я не буду мешать папа...Я как мышка, тихо посижу в уголке...
-Прости...Не могу. Хочешь я тебе пиццу закажу?
***
-Алё, папа...ты не забыл что у меня день рожденья послезавтра?
- Послезавтра? Ммм, конечно не забыл. Я там маме скину денежку пораньше, возьмёшь у неё на подарок, купи себе что- нибудь.
***
-Алё, пап, ты обещал на футбол прийти, у меня сегодня решающая игра.
-Что? Сегодня? Прости сын, не могу, ну как так -то, а, вот же незадача, я приду, сын. Ещё этих игр знаешь сколько будет, не переживай... Что? Сегодня? Ну не могу я сегодня, занят. Всё, извини, мне надо бежать...
***
- Да можешь ты успокоить ребёнка? Что она у тебя орёт постоянно когда я прихожу домой ты специально что ли?
Что значит, ты устала? А как же другие женщины? Кто просил дочь? Я? Ты сумасшедшая, что ли? К тому же, у меня есть сын...Всё, надоело слушать твой ор, я ухожу, какая разница куда, подальше от тебя...
В этот же вечер он жалуется своему лучшему другу на ту, которая была когда -то любимой.
-Нет, ты понимаешь...Я ей говорю, что я с работы, мне надо отдохнуть. А она мне ребёнка суёт, типа устала. Как же другие женщины, и с ребёнком занимаются, и дома чисто, наготовлено, мужа ублажают, на самих любо - дорого посмотреть, следят за собой, а эта...
Я не могу, я устал от неё. Видеть не могу и не хочу. Пустишь к себе на пару дней? Мне надо остыть.
***
-Привет, сынок.
-Привет, отец, что ты?
-Что я?
-Что звонишь, я спрашиваю?
-А что, я не имею права позвонить собственному сыну?
- Имеешь, имеешь...отец, мне некогда.
***
-Привет!
-Да, привет, говори быстрее, я занят.
-Вот как, на собственного отца нет времени, я для тебя...
-Что ты для меня? Извини мне некогда.
***
-Алё, это ты настроила сына против меня?
-И тебе здравствуй. Сыну восемнадцать лет, он сам решает с кем ему общаться.
***
- Здравствуй, сынок.
-Привет, отец, что -то случилось? Извини спешу.
-Девушка твоя? Хоть бы представил.
- Моя невеста, Анжелика...Анжел, это...мой родной отец...
- Родной...будто есть ещё не родной, - усмехнулся он.
-Есть, - сказал, как отрезал.
-Сынок, когда же ты успел повзрослеть?
-В семь лет...когда мама в больнице была, ты же мне тогда сказал что я мужик. Но я был не мужик, отец. Я был маленький напуганный мальчик. Я позвонил дяде Боре он сразу же приехал. Вот он мой отец, настоящий.
***
-Ты что? Ты что подлец? Ты! За моей спиной, с моей женщиной, да как ты мог, ещё друг называется. Моего ребёнка настроил против меня, ты...ты не друг...ты...
-Ты забыл наверное сам тогда отправил меня к ней. Она... умирала, ей было нечем дышать, ты был её воздухом.
Я помог ей справиться с болью, я стойко ждал...Мне повезло она перестала болеть тобой, она увидела кто был рядом всё это время...
-Ты подлец, ты забрал моего сына! Ты сломал мою жизнь, ты...
-Это мой сын, извини...
Автор: Мавридика де Монбазон