#Рассказ ...

✅ ДЕРЕВЕНЬКА МОЯ.
Странно, но в словах «деревенька моя» нет и намёка на что-либо уничижительное, скорее, наоборот – столько в них тепла и нежности. Несколько раз вслух произнесла два этих слова и поняла: к ним подходит лишь такая интонация, в которую может быть окрашен тёплый голос женщины, разговаривающей со своим новорожденным малышом или тревожный и взволнованный голос взрослого сына, произносящего свои последние "прости" и "спасибо", адресованные угасающей матери.
Попробовала провести аналогичный эксперимент со словосочетанием «мой городишко» - никакой теплоты в голосе, тем более любви к этому самому городу, про нежность вообще говорить не приходится.
Задумалась: отчего рождаются такие ощущения? Не буду углубляться в этимологию слов – законы языкознания тут не помощники. Здесь нужно искать ответы, заглянув в душу человека, говорящего о деревне.
Закоренелые горожане, как правило, относятся к русской деревне, как к некому экзотическому месту, затерявшемуся в такой глуши, что до него можно добраться лишь по просёлочной дороге, да и то, когда нет распутицы.
Я это знаю доподлинно – сама из таких, хотя, не скрою, несколько раз с удовольствием останавливалась в деревне, когда приходила грибная пора. А ещё по молодости, случалось, ездила с друзьями на пленэр в самую глухомань. Для себя использовала каждую такую поездку, чтобы поговорить со старожилами, послушать их истории о деревенском житье-бытье, а, если повезёт, узнать местные сказания и легенды. Поэтому я тоже могу сказать, что люблю деревню, не покривив душой.
Но как правило, ласково, с грустинкой в голосе о деревне говорит лишь тот, кто когда-то жил в глубинке, а потом покинул её, став вполне городским жителем. Но нет-нет, да и вспомнятся ему деревенские тихие улочки, резные ставенки на окнах изб, девственной красоты пейзажи за околицей – и защемит тут сердце от переполняющей душу тоски. Закроет он глаза, и привидятся ему серебряные туманы, каждый июль спускающиеся на безбрежную пойму по ту сторону реки, разливающейся по весне чуть ли не до самых бань, выстроенных по-над рекой за базами. А то пригрезится вдруг склонившаяся над ручьём красавица-ветла или разрумянившаяся к октябрю тонкая рябинка у соседа в палисаднике…
И вздохнёт тогда бывший деревенский житель, и в одночасье поймёт, что с ним происходит: тоскует он по своей малой родине, по своим истокам, вот только не хочет думать о том, что деревенька его детства чувствует себя вдалеке брошенной и осиротевшей. Да и откуда подобным мыслям появиться в голове, если хозяин её давно привык обходиться и без утренних рос, и без малиновых закатов, и без лугов, разукрашенных желтоглазыми ромашками, лиловыми васильками, разноцветными кашками да бирюзовыми колокольчиками, довольствуясь городским ландшафтом…
Нет, что ни говорите, в любви на расстоянии есть что-то противоестественное, отчасти эстетское. Любить на расстоянии, тем более на большом, куда как проще, чем тогда, когда объект твоей любви рядом с тобой, когда любовь требует обязательного присутствия понимания и участия, жалости и жертвенности.
Да, любить деревню, продолжая проживать в ней, может только тот, кто не способен изменить ей, бросить её и променять на город. Тот, кто готов пожертвовать уютом городской квартиры ради отчего дома, который, как правило, умирает вместе со смертью его хозяев.
Любить её по-настоящему, по-людски может лишь тот, кто пытается облегчить ей участь хотя бы малостью: подремонтировать покосившиеся от времени заборы и избы, в которых продолжают жить одинокие старики, навечно сроднившиеся с деревней; высадить молодой лес рядом с умирающим после нещадного пожара бором; подлатать мостки, на которых по старинке продолжают полоскать бельё давно уже поседевшие деревенские бабы…
Такая любовь к родимой сторонке дорогого стоит. И только тот, кто способен любить её именно так, произнося слова: «Моя деревенька», может наполнить их значение согревающим теплом своей мудрой души, скорбящей по всем умирающим и уже почившим на Руси деревенькам…
Татьяна Леухина