Дориан вышел из комнаты и стал подниматься по лестнице,а Бэзил Холлуорд шёл за ним. Оба ступали осторожно, как люди всегда ходят ночью, инстинктивно стараясь не шуметь. Лампа отбрасывала на стены и ступеньки причудливые тени. От порыва ветра где-то в окнах задребезжали стекла. На верхней площадке Дориан поставил лампу на пол, и, вынув из кармана ключ, вставил его в замочную скважину. - "Так вы непременно хотите узнать правду, Бэзил?" - спросил он, понизив голос - "Да". - "Отлично". - Дориан улыбнулся и добавил уже другим, жестким тоном: - "Вы - единственный человек, имеющий право знать обо мне всё. Вы и не подозреваете, Бэзил, какую большую роль сыграли в моей жизни". Он поднял лампу и, открыв дверь, вошёл в комнату. Оттуда повеяло холодом, от струи воздуха огонь в лампе вспыхнул на миг густо-оранжевым светом. Дориан дрожал. - "Закройте дверь!" - шёпотом сказал он Холлуорду, ставя лампу на стол. Холлуорд в недоумении оглядывал комнату. Видно было, что здесь уже много лет никто не жил. Вылинявший фламандский гобелен, какая-то занавешенная картина, старый итальянский сундук и почти пустой книжный шкаф, да ещё стол и стул вот и все, что в ней находилось. Пока Дориан зажигал огарок свечи на каминной полке, Холлуорд успел заметить, что все здесь покрыто густой пылью, а ковер дырявый. За панелью быстро пробежала мышь. В комнате стоял сырой запах плесени. - "Значит, вы полагаете, Бэзил, что один только бог видит душу человека? Снимите это покрывало, и вы увидите мою душу. В голосе его звучала холодная горечь". - "Вы сошли с ума, Дориан. Или ломаете комедию?" - буркнул Холлуорд, нахмурившись. - "Не хотите? Ну, так я сам это сделаю. - "Дориан сорвал покрывало с железного прута и бросил его на пол". Крик ужаса вырвался у художника, когда он в полумраке увидел жуткое лицо, насмешливо ухмылявшееся ему с полотна. В выражении этого лица было что-то возмущавшее душу, наполнявшее её омерзением. Силы небесные, да ведь это лицо Дориана! Как ни ужасна была перемена, она не совсем ещё уничтожила его дивную красоту. В поредевших волосах ещё блестело золото, чувственные губы были по прежнему алы. Осоловелые глаза сохранили свою чудесную синеву, и не совсем ещё исчезли благородные линии тонко вырезанных ноздрей и стройной шеи... Да, это Дориан. Но кто же написал его таким? Бэзил Холлуорд как будто узнавал свою работу, да и рама была та самая, заказанная по его рисунку. Догадка эта казалась чудовищно невероятной, но на Бэзила напал страх. Схватив горящую свечу, он поднес её к картине. В левом углу стояла его подпись, выведенная киноварью, длинными красными буквами. Но этот портрет - мерзкая карикатура, подлое, бессовестное издевательство! Никогда он, Холлуорд, этого не писал... И всё-таки перед ним стоял тот самый портрет его работы. Он его узнал и в то же мгновение почувствовал, что кровь словно заледенела в его жилах. Его картина! Что же это значит? Почему она так страшно изменилась? Холлуорд обернулся к Дориану и посмотрел на него как безумный. Губы его судорожно дёргались, пересохший язык не слушался, и он не мог выговорить ни слова. Он провел рукой по лбу - лоб был влажен от липкого пота. А Дориан стоял, прислонись к каминной полке, и наблюдал за ним с тем сосредоточенным выражением, какое бывает у людей, увлеченных игрой великого артиста. Ни горя, ни радости не выражало его лицо - только напряженный интерес зрителя. И, пожалуй, во взгляде мелькала искорка торжества. Он вынул цветок из петлицы и нюхал его или делал вид, что нюхает. - "Что же это?" - вскрикнул Холлуорд и сам не узнал своего голоса так резко и странно он прозвучал. - "Много лет назад, когда я был ещё почти мальчик", - сказал Дориан Грей, смяв цветок в руке, - "мы встретились, и вы тогда льстили мне, вы научили меня гордиться моей красотой. Потом вы меня познакомили с вашим другом, и он объяснил мне, какой чудесный дар - молодость, а вы написали с меня портрет, который открыл мне великую силу красоты. И в миг безумия, - я и сейчас ещё не знаю, сожалеть мне об этом или нет, - я высказал желание... или, пожалуй, это была молитва..."

- "Помню! Ох, как хорошо я это помню! Но не может быть...Нет, это ваша фантазия. Портрет стоит в сырой комнате, и в полотно проникла плесень. Или, может быть, в красках, которыми я писал, оказалось какое-то едкое минеральное вещество... Да, да! А то, что вы вообразили, невозможно". - "Ах, разве есть в мире что-нибудь невозможное?" - пробормотал Дориан, подойдя к окну и припав лбом к холодному запотевшему стеклу. - "Вы же говорили мне, что уничтожили портрет!" - "Это неправда. Он уничтожил меня". - "Не могу поверить, что это моя картина". -" А разве вы не узнаете в ней свой идеал?" - спросил Дориан с горечью. - "Мой идеал, как вы это называете..." - "Нет, это вы меня так называли!" - "Так что же? Тут не было ничего дурного, и я не стыжусь этого. Я видел в вас идеал, какого никогда больше не встречу в жизни. А это - лицо сатира". - "Это - лицо моей души". - "Боже, чему я поклонялся! У него глаза дьявола!.." - "Каждый из нас носит в себе и ад и небо, Бэзил!" - воскликнул Дориан в бурном порыве отчаяния. Холлуорд снова повернулся к портрету и долго смотрел па него. - "Так вот что вы сделали со своей жизнью! Боже, если это правда, то вы, наверное, ещё хуже, чем думают ваши враги!" Он поднес свечу к портрету и стал внимательно его рассматривать. Полотно на вид было нетронуто, осталось таким, каким вышло из его рук. Очевидно, ужасная порча проникла изнутри. Под влиянием какой-то неестественно напряженной скрытой жизни портрета проказа порока постепенно разъедала его. Это было страшнее, чем разложение тела в сырой могиле. Рука Холлуорда так тряслась, что свеча выпала из подсвечника и потрескивала на полу. Он потушил её каблуком и, тяжело опустившись на расшатанный стул, стоявший у стола, закрыл лицо руками. - "Дориан, Дориан, какой урок, какой страшный урок!" Ответа не было, от окна донеслись только рыдания Дориана. - "Молитесь, Дориан, молитесь! Как это нас учили молиться в детстве? "Не введи нас во искушение... Отпусти нам грехи наши... Очисти нас от скверны..." Помолимся вместе! Молитва, подсказанная вам тщеславием, была услышана. Будет услышана и молитва раскаяния. Я слишком боготворил вас - и за это наказан. Вы тоже слишком любили себя. Оба мы наказаны". Дориан медленно обернулся к Холлуорду и посмотрел на него полными слез глазами. - "Поздно молиться, Бэзил", - с трудом выговорил он. - "Нет, никогда не поздно, Дориан. Станем на колени и постараемся припомнить слова какой-нибудь молитвы... Кажется, в Писании где-то сказано: -"Хотя бы грехи ваши были как кровь, я сделаю их белыми как снег". - "Теперь это для меня уже пустые слова". - "Молчите, не надо так говорить! Вы и без того достаточно нагрешили в жизни. О господи, разве вы не видите, как этот проклятый портрет подмигивает нам?" Дориан взглянул на портрет - и вдруг в нём вспыхнула неукротимая злоба против Бэзила Холлуорда, словно внушённая тем Дорианом на портрете, нашёптанная его усмехающимися губами. В нём проснулось бешенство загнанного зверя, и в эту минуту он ненавидел человека, сидевшего у стола, так, как никогда никого в жизни. Он блуждающим взглядом окинул комнату. На раскрашенной крышке стоявшего неподалеку сундука что-то блеснуло и привлекло его внимание. Он сразу сообразил, что это нож, он сам принёс его сюда несколько дней назад, чтобы обрезать верёвку, и позабыл унести. Обходя стол, Дориан медленно направился к сундуку. Очутившись за спиной Холлуорда, он схватил нож и повернулся. Холлуорд сделал движение, словно собираясь встать. В тот же миг Дориан подскочил к нему, вонзил ему нож в артерию за ухом и, прижав голову Бэзила к столу, стал наносить удар за ударом. Раздался глухой стон и ужасный хрип человека, захлёбывающегося кровью. 3 раза судорожно взметнулись протянутые вперёд руки, странно двигая в воздухе скрюченными пальцами. Дориан ещё дважды всадил нож... Холлуорд больше не шевелился. Что-то капало на пол. Дориан подождал минуту, всё ещё прижимая голову убитого к столу. Потом бросил нож и прислушался. Нигде ни звука, только шелест капель, падающих на вытертый ковер. Дориан открыл дверь и вышел на площадку. В доме царила глубокая тишина. Видно, все спали. Несколько секунд он стоял, перегнувшись через перила, и смотрел вниз, пытаясь что-нибудь различить в чёрном колодце мрака. Потом вынул ключ из замка и, вернувшись в комнату, запер дверь изнутри. Мертвец по прежнему сидел, согнувшись и упав головой на стол; его неестественно вытянутые руки казались очень длинными. Если бы не красная рваная рана на затылке и медленно разливавшаяся по столу темная лужа, можно было бы подумать, что человек просто заснул.

Как быстро всё свершилось! Дориан был странно спокоен. Он открыл окно, вышел на балкон. Ветер разогнал туман, и небо было похоже на огромный павлиний хвост, усеянный мириадами золотых глаз. Внизу, на улице, Дориан увидел полисмена, который обходил участок, направляя длинный луч своего фонаря на двери спящих домов. На углу мелькнул и скрылся красный свет проезжавшего кеба. Какая-то женщина, пошатываясь, медленно брела вдоль решётки сквера, и ветер трепал шаль на её плечах. По временам она останавливалась, оглядывалась, а раз даже запела хриплым голосом, и тогда полисмен, подойдя, что-то сказал ей. Она засмеялась и нетвердыми шагами поплелась дальше. Налетел резкий ветер, газовые фонари на площади замигали синим пламенем, а голые деревья закачали черными, как чугун, сучьями. Дрожа от холода, Дориан вернулся с балкона в комнату и закрыл окно. Подойдя к двери на лестницу, он отпер её. На убитого он даже не взглянул. Он инстинктивно понимал, что главное теперь - не думать о случившемся. Друг, написавший роковой портрет, виновник всех его несчастий, ушел из его жизни. Вот и всё. Выходя, Дориан вспомнил о лампе. Это была довольно редкая вещь мавританской работы, из тёмного серебра, инкрустированная арабесками вороненой стали и усаженная крупной бирюзой. Её исчезновение из библиотеки могло быть замечено лакеем, вызвать вопросы... Дориан на миг остановился в нерешительности, затем вернулся и взял лампу со стола. При этом он невольно посмотрел на труп. Как он неподвижен! Как страшна мертвенная белизна его длинных рук! Он напоминал жуткие восковые фигуры паноптикума. Заперев за собой дверь, Дориан, крадучись, пошёл вниз. По временам ступени под его ногами скрипели, словно стонали от боли. Тогда он замирал на месте и выжидал... Нет, в доме все спокойно, это только отзвук его шагов. Когда он вошёл в библиотеку, ему бросились в глаза саквояж и пальто в углу. Их надо было куда-нибудь спрятать. Он открыл потайной шкаф в стене, где лежал костюм, в который он переодевался для своих ночных похождений, и спрятал туда вещи Бэзила, подумав, что их потом можно будет просто сжечь. Затем посмотрел на часы. Было 40 минут 2-го. Он сел и принялся размышлять. Каждый год, чуть не каждый месяц в Англии вешают людей за такие преступления, какое он только что совершил. В воздухе словно носится заразительная мания убийства. Должно быть, какая-то кровавая звезда подошла слишком близко к земле... Однако какие против него улики? Бэзил Холлуорд ушёл из его дома в 11 часов. Никто не видел, как он вернулся: почти вся прислуга сейчас в Селби, а камердинер спит... Париж!.. Да, да, все будут считать, что Бэзил уехал в Париж 12-ти часовым поездом, как он и намеревался. Он вёл замкнутый образ жизни, был до странности скрытен, так что пройдут месяцы, прежде чем его хватятся и возникнут какие-либо подозрения. Месяцы! А следы можно будет уничтожить гораздо раньше. Вдруг его осенила новая мысль. Надев шубу и шапку, он вышел в переднюю. Здесь постоял, прислушиваясь к медленным и тяжелым шагам полисмена на улице и следя за отблесками его фонаря в окне. Притаив дыхание, он ждал. Через несколько минут он отодвинул засов и тихонько вышел, бесшумно закрыв за собой дверь. Потом начал звонить. Через 5 минут появился заспанный и полуодетый лакей. - "Извините, Фрэнсис, что разбудил вас", - сказал Дориан, входя, - "я забыл дома ключ. Который час?" - "10 минут 3-го, сэр", - ответил слуга, сонно щурясь на часы. - "Третьего? Ох, как поздно! Завтра разбудите меня в 9, у меня с утра есть дело". - "Слушаю, сэр". - "Заходил вечером кто-нибудь?" - "Мистер Холлуорд был, сэр. Ждал вас до 11-ти, потом ушёл. Он спешил на поезд". - "Вот как? Жаль, что он меня не застал! Он что-нибудь велел передать?" - "Ничего, сэр. Сказал только, что напишет вам из Парижа, если не увидит ещё сегодня в клубе". - "Ладно, Фрэнсис. Не забудьте же разбудить меня в 9". - "Не забуду, сэр". Слуга зашагал по коридору, шлёпая ночными туфлями. Дориан бросил пальто и шляпу на столик и пошёл к себе в библиотеку. Минут 15 он шагал из угла в угол и размышлял о чем-то, кусая губы. Потом снял с полки Синюю книгу и стал её перелистывать. Ага, нашел! "Алан Кэмпбел - Мэйфер, Хертфордстрит, 152". Да, вот кто ему нужен сейчас!