И откуда вдруг берутся силы
В час, когда в душе черным-черно?..
Если б я была не дочь России,
Опустила руки бы давно,
Опустила руки в сорок первом.
Помнишь?
Заградительные рвы,
Словно обнажившиеся нервы,
Зазмеились около Москвы.
Похоронки,
Раны,
Пепелища…
Память,
Душу мне
Войной не рви,
Только времени
Не знаю чище
И острее
К Родине любви.
Лишь любовь
Давала людям силы
Посреди ревущего огня.
Если б я
Не верила в Россию,
То она
Не верила б в меня.
*
О ее жизни обязательно напишут роман, в котором не будет ни единого слова вымысла. Все равно никто не поверит, что такая судьба – это взаправду, не может быть столько любви, столько невзгод, столько боли, столько счастья, обернувшегося неразрешимой вселенской трагедией. Для одного человека слишком тяжелый груз, непосильный…
Будущая поэтесса родилась в Москве 10 мая 1924 года в обычной московской коммуналке – отец работал учителем истории, а мама библиотекарем. Существовали от зарплаты до зарплаты, впрочем, по-другому российской интеллигенции пожить никогда и не удавалось, вне зависимости от социально-общественного строя. Зато с книжками у маленькой Юльки проблем не было, читала всё, что душеньке угодно – мама приносила лучшие новинки, еще пахнущие типографской краской. Расставаться любимыми героями было жалко, но что делать – библиотечные книги выдавались всего на несколько дней. И с профессией девочка определилась еще в младших классах: конечно, она станет великим поэтом, а кем же ещё? Ведь ее классные стихи печатают в «Учительской газете» и даже читают по радио!
«В школьные годы я была, так сказать жрицей чистого искусства. Писала только о любви, преимущественно неземной, о природе, конечно, экзотической, хотя не выезжала никуда дальше дачного Подмосковья. Замки, рыцари, прекрасные дамы вперемешку с ковбоями, лампасами, пампасами и кабацкими забулдыгами — коктейль из Блока, Майна Рида и Есенина. Всё это мирно сосуществовало в этих ужасных виршах. Мы пришли на фронт прямо из детства. Из стихов моих сразу, как ветром, выдуло и цыганок, и ковбоев, и пампасы с лампасами, и прекрасных дам».
По радио, конечно, читали стихи не про ковбоев и рыцарей, страна готовилась к неведомым пока испытаниям, по Европе уже распространялась коричневая чума фашизма…
*
Мы рядом за школьною партой сидели,
Мы вместе учились по книге одной,
И вот в неотглаженной новой шинели
Стоишь предо мной.
Я верю в тебя, твоей воли не сломишь,
Ты всюду пробьешься, в огне и дыму.
А если ты, падая, знамя уронишь,
То я его подниму.
«Отрочество поездом с откоса вдруг покатилось с грохотом в войну».
В июне 1941 года шестнадцатилетняя Юлия записалась в добровольную санитарную дружину при Российском обществе Красного Креста, на передовую её все равно бы не взяли, прямо при входе в военкомат развернули назад – иди, учись, без тебя справятся. В августе медсестру Друнину направили на строительство оборонительных сооружений под Можайском, что было главнее оказания медицинской помощи - немец вплотную подобрался к Москве. Девчонок с лопатами сразу же начали бомбить мессершмитты, и Юлька отстала от своего отряда, но не потерялась – присоединилась к боевой группе пехоты, куда ее взяли санитаркой. Пехотинцы попали в окружение, оказались в самом тылу противника и две недели с большими потерями пробирались к своим. Маленькая группа из девяти бойцов уже приближалась к линии фронта, когда под ногами сработала противопехотная мина – комбат и двое солдат погибли сразу, а Юлию сильно контузило.
*
Я ушла из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привыкший сорок первый год.
Я пришла из школы в блиндажи сырые,
От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,
Потому что имя ближе, чем «Россия»,
Не могла сыскать.
Осенью с вещмешком за плечами и маленьким чемоданчиком в руках Юлия отправилась в эвакуацию в Тюмень – не по желанию, пришлось сопровождать тяжелобольного отца. Отец вскоре умер, и девушка тут же сорвалась с места – помогать Родине в борьбе против захватчиков – определилась курсантом в Школу младших авиационных специалистов (ШМАС). Учёба давалась как никогда трудно: вместо наложения ватно-марлевых повязок приходилось копаться в самолётных двигателях. Какой из молоденькой медсестры авиамеханик?... К тому же младшим авиаспециалистам объявили, что по окончании курсов отправки на фронт не будет, их переводят в женский запасной полк. Такая перспектива Юльку вовсе не устраивала, она достала со дна фанерного чемодана московское свидетельство об окончании курсов медсестёр и сразу же получила назначение в сануправление 2-го Белорусского фронта. В полку она воевала рядом со своей одногодкой из Подмосковья – героическим санинструктором Зиной Самсоновой, которой Друнина посвятила одно из самых трагических своих стихотворений:
Зинка нас повела в атаку,
Мы пробились по черной ржи,
По воронкам и буеракам,
Через смертные рубежи.
Мы не ждали посмертной славы,
Мы хотели со славой жить.
…Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?
В 1943 году Юлию Друнину ранило в шею осколком разорвавшегося снаряда. Подумаешь, и не больно совсем – санитарка на бегу замотала шею бинтами и продолжила своё дело– спасать упавших солдат. Очнулась она уже в госпитале, где узнала от осерчавшего на неё за беспечность хирурга, что спасло её не иначе как чудо – осколок прошёл в миллиметре от сонной артерии. Там же, в госпитале Юлия написала своё первое военное стихотворение, которое сегодня известно каждому из нас.
Я только раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу – во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
Инвалидность, непригодность к дальнейшему прохождению службы – попробуйте убедить любого двадцатилетнего человека, что его полноценная жизнь на этом закончена. Не поверила бумажкам с печатью и Юлька, вопреки всем запретам, обойдя комиссии, снова вернулась на фронт, воевала в Псковской области, затем в Прибалтике. Опять контузия, комиссование, теперь уже подчистую: старшина медицинской службы Юлия Друнина с орденом Красной звезды и медалью «За отвагу» отправлена домой, в Москву.
До сих пор не совсем понимаю,
Как же я, и худа, и мала,
Сквозь пожары к победному Маю
В кирзачах стопудовых дошла.
И откуда взялось столько силы
Даже в самых слабейших из нас?..
Что гадать! — Был и есть у России
Вечной прочности вечный запас.
В Литературный институт девушку с её невеликим творческим багажом не приняли, но сбить Юлию с однажды избранного пути не удавалось ещё никому, она начала ходить на занятия без студенческого билета – попробуйте только выдворить из аудитории инвалида войны! Тогда же Друнина встретила свою первую любовь – тоже начинающего поэта, фронтовика Николая Старшинова, кормила молодого мужа вместо супа водой, в которой мама до этого варила картошку в мундире, с остатками картофельной шелухи. Но они были беспредельно счастливы: окончилась война, родилась дочка Леночка, в 1948 году вышла первая книга стихов Юлии Друниной «В солдатской шинели». После вступления в Союз писателей книги у Юлии Друниной стали выходить одна за другой – и каждая оказывалась востребованной читателями, каждая - ко двору: стихи о прошедшей войне, о любви, о счастье, которое вот-вот наступит и никогда не закончится. В 1967 году Юлия Владимировна в ряду известных советских писателей побывала в Западной Германии, где ее спросили о том, как ей удалось сохранить такую потрясающую женственность после участия в самой жестокой в истории человечества войне? Поэтесса ответила:
«Для нас весь смысл войны с фашизмом именно в защите этой женственности, спокойного материнства, благополучия детей, мира для нового человека».
В 1954 году на сценарных курсах Юлия Друнина познакомилась с известным киносценаристом Алексеем Каплером, лауреатом Сталинской премии, в будущем – бессменным ведущим «Кинопанорамы». Огромное чувство вспыхнуло сразу, хотя Алексей Яковлевич был старше своей избранницы на двадцать лет, и оба были связаны браком. Но судьбу ведь не обманешь…
Теперь не умирают от любви —
насмешливая трезвая эпоха.
Лишь падает гемоглобин в крови,
лишь без причины человеку плохо.
Теперь не умирают от любви —
лишь сердце что-то барахлит ночами.
Но «неотложку», мама, не зови,
врачи пожмут беспомощно плечами:
«Теперь не умирают от любви…»
Поэт-фронтовик Марк Соболь, хорошо знавший обоих, написал, что Каплер «снял с Юли солдатские сапоги и обул ее в хрустальные туфельки». Николай Старшинов, бесконечно любивший свою жену, отпустил её – видел, что «Алексей Яковлевич относился к Юле очень трогательно – заменял ей и мамку, и няньку, и отца. Все заботы по быту брал на себя...
#ПоэзияиПоклонники
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 17
Юлия дружинина
Мы легли у разбитой ели.
Ждём когда начнёт светлеть.
Под шенелью двоём теплее
На продрогшей, гнилой земле.
— Знаешь, Юлька, я — против грусти,
Но сегодня она не в счёт.
Дома в яблочном захолустье,
Мама, мамка моя живёт.
У тебя есть друзья, любимый,
У меня — лишь она одна.
Пахнет в доме квашенёй и дымом,
А за порогом бурлит весна.
Старой кажется :каждый кустик
Беспокойную дочку ждёт...
Знаешь, Юлька, я — сегодня против грусти,
Но сегодня она не в счёт.
Отогрелись мы еге- еле.
Вдруг приказ :
"Выступать вперёд "
Снова рядом в сырой шенели
Светлокосый солдат идёт :
2
С каждым днём становилось всё горше.
Шли без митингов и занамен .
В окружениье попал под Оршей
Наш потрепанный батальон.
Зинка нас повела в атаку.
Мы пробились по черной ржи,
По варонкам и буреломам
Через смертные рубежи.
Мы не ждали посмертной славы.
Мы хотели со славой жить.
... Но Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?
Её тело своей шенелью
Укрывала я, зубы сжав...
Белорусские в...ЕщёЗИНКА
Юлия дружинина
Мы легли у разбитой ели.
Ждём когда начнёт светлеть.
Под шенелью двоём теплее
На продрогшей, гнилой земле.
— Знаешь, Юлька, я — против грусти,
Но сегодня она не в счёт.
Дома в яблочном захолустье,
Мама, мамка моя живёт.
У тебя есть друзья, любимый,
У меня — лишь она одна.
Пахнет в доме квашенёй и дымом,
А за порогом бурлит весна.
Старой кажется :каждый кустик
Беспокойную дочку ждёт...
Знаешь, Юлька, я — сегодня против грусти,
Но сегодня она не в счёт.
Отогрелись мы еге- еле.
Вдруг приказ :
"Выступать вперёд "
Снова рядом в сырой шенели
Светлокосый солдат идёт :
2
С каждым днём становилось всё горше.
Шли без митингов и занамен .
В окружениье попал под Оршей
Наш потрепанный батальон.
Зинка нас повела в атаку.
Мы пробились по черной ржи,
По варонкам и буреломам
Через смертные рубежи.
Мы не ждали посмертной славы.
Мы хотели со славой жить.
... Но Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?
Её тело своей шенелью
Укрывала я, зубы сжав...
Белорусские ветра пели
О рязанских глухих садах.
* * * * * * * * * *
В одной из атак на Холмах была убита Зинка
-Девушка, о которой на нашем фронте уже ходили легенды...
... Зина умерла, так и не узнав, что ей присвоено звание Героя Советского Союза....
И, может быть, молодость — плата За эту последнюю треть: За алые краски заката, Которым недолго гореть…
Юлия Друнина
Бывает в людях качество одно.
Оно дано нам или не дано.
Когда строчит в горячке пулемёт,
Один лежит, другой бежит вперёд.
И так во всём, и всюду, и всегда,
Когда на плечи свалится беда,
Когда за горло жизнь тебя возьмёт,
Один лежит, другой бежит вперёд.
Ну, что поделать, видно так заведено…
Давайте в рюмки разольём вино.
Мой первый тост и мой последний тост
За тех, кто подымался в полный рост!
Юлия Друнина
Без ошибок, не прожить на свете,
Коль весь век,не прозябать в тиши.
Только б, дочка,шли ошибки эти,
Не от бедности -- от щедрости души.
Не беда, что тянешься ко многому :
Плохо, коль не тянет ни к чему.
Не всегда, на верную дорогу мы,
Сразу пробиваемся сквозь тьму.
Но когда пробьёшься -- не сворачивай,
И на помощь маму, не зови...
Я хочу, чтоб чистой и удачливой,
Ты была в работе и в любви.
Если горько вдруг, обманет кто-то,
Будет трудно, но переживёшь.
Хуже, коль "полюбишь" по расчёту,
И на сердце, приголубишь ложь.
Ты не будь жестокой, с виноватыми,
А сама виновна -- повинись...
Всё же люди, а не автоматы мы,
Всё же, непростая штука -- жизнь...
Юлия Друнина.
"Наверное, товарищи, не зря, любуясь шагом армии чеканным,
Всегда припоминают ветераны
Другой -- суровый праздник Октября.
Была Москва пургой заметена.
У Мавзолея ели коченели,
И шла по Красной площади Война --
Усталая, в простреляной шинели.
То батальоны шли
с передовой,
Шли на парад окопные солдаты.
В тревожных небесах аэростаты качали удивлённо головой.
Терзали тело в Подмосковье рвы,
Убитых хоронил снежок пушистый,
Сжимали горло фронтовой Москвы траншеи наступающих фашистов.
А батальоны шли
с передовой,
Шли на парад окопные солдаты,
Недаром в небесах аэростаты качали удивлённо головой!
Кто может победить такой народ?
Не забывайте сорок первый год!"
Юлия Друнина 1963
Весёлое презрение к тряпью -- Как норковую шубку, я носила,
Шинельку обгоревшую свою.
Пусть на локтях, топорщились заплаты,
Пусть сапоги протёрлись -- не беда !
Такой нарядной и такой богатой,
Я, позже, не бывала никогда...
Нет, это не заслуга, а удача,
Стать девушке, солдатом на войне.
Когда б сложилась, жизнь моя, иначе,
Как в День Победы, стыдно было б мне !
С восторгом нас, девчонок, не встречали,
Нас гнал домой, охрипший военком.
Так было в сорок первом. А медали
И прочии регалии, потом...
Смотрю назад, в продымленные дали :
Нет... не заслугой, в тот зловещий год,
А высшей честью, школьницы считали,
Возможность умереть, за свой народ...
Юлия Друнина.
Два вечера
Мы стояли у Москвы-реки,
Теплый ветер платьем шелестел.
Почему-то вдруг из-под руки
На меня ты странно посмотрел —
Так порою на чужих глядят.
Посмотрел и улыбнулся мне:
— Ну, какой же из тебя солдат?
Как была ты, право, на войне?
Неужель спала ты на снегу,
Автомат пристроив в головах?
Понимаешь, просто не могу
Я тебя представить в сапогах!..
Я же вечер вспомнила другой:
Минометы били, падал снег.
И сказал мне тихо дорогой,
На тебя похожий человек:
— Вот, лежим и мерзнем на снегу,
Будто и не жили в городах…
Я тебя представить не могу
В туфлях на высоких каблуках!..
"Качается рожь несжатая,
Шагают бойцы по ней.
Шагаем и мы -девчата,
Похожие на парней.
Нет , это горят не хаты-
То юность моя в огне.
Идут по войне девчата,
Похожие на парней. "
Ю. Дружина.
За тех, кто поднимался
В полный рост!
Юлия Друнина.