Во второй половине 19 века российская Тихоокеанская флотилия, размещённая во Владивостоке регулярно перемещалась «зимовать» к берегам Японии в Нагасаки. Портовая стоянка означала массу свободного времени для матросов и офицеров и предприимчивые японцы быстро взяли их в оборот. Улицы запестрели яркими вывесками и афишами на языке, который при большом желании все-таки можно было принять за русский, торговцы и прислуга старательно осваивали слова «русике» и «спасиборо», некоторые заведения полностью перешли на стиль «а-ля рус». Особенно среди них выделились заведения, которые содержали две японки, Оматсу-сан и Ойе-сан, расположенные в районе Иноса. Там держали русских поваров, свободно говорили по-русски, пели русские песни и романсы и вообще создавали атмосферу типичного русского ресторана, который с тем же успехом мог бы находиться где-нибудь на окраинах Москвы. Что интересно, обе «маман» впоследствии удостоились личной похвалы и памятных подарков от наследника престола Николая Александровича. Но помимо еды и развлечений, там можно было получить услуги и более пикантного характера. В эти заведения десятками слетались японские девушки, готовые заключить с иностранцами временный брак на месяц, два или на всё время портовой стоянки. Такие девушки назывались в Японии «мусуме», что переводилось примерно как «служанка».

Обычно все они были из бедных семей. Чио-Чио-Сан из оперы Пуччини называют «гейшей», но то ли автор перепутал, либо откровенно выдавал желаемое за действительное. Гейши — японские куртизанки высшего разряда, которые с самого детства обучались этикету, умению вести светскую беседу, танцам и игре на музыкальных инструментах. Гейши также практиковали «временные браки», но их мужьями становились богатые и высокопоставленные японцы, платившие за это баснословные суммы денег. Впрочем даже в этом случае они получали не «жену», а скорее живописное украшение дома и компании, для демонстрации своего высокого статуса и богатства. Связь с «бака-гайдзином», да еще простым офицером, стала бы для настоящей гейши позором и «волчьим билетом» из профессии.

Брачный контракт с мусуме обходился русским морякам в 40 йен в месяц. Сумма ощутимая, но вполне доступная для жалования офицера российского флота. Еще за 20 йен можно было арендовать в Иносе небольшой аккуратный домик, которые путешественники часто сравнивали с лакированной шкатулкой. В течение всего срока контракта девушка должна была добросовестно выполнять все обязанности хорошей жены — готовить еду, следить за хозяйством, сопровождать временного мужа на прогулках и застольях, развлекать его беседой, быть весёлой и приветливой, ну и разумеется делить постель. Нельзя сказать, что последнее было для русских офицеров таким уж шоком. Сожительство с прислугой, хотя и формально не одобрялось обществом, считалось вполне обычным делом. Объявления в газетах в духе «состоятельный холостой мужчина ищет миловидную девушку в горничные» трактовались современниками более чем однозначно. На черновом наброске известной картины Павла Федотова «Свежий кавалер» кухарка молодого чиновника изображена недвусмысленно беременной и только в финальном варианте картины художник не решился скандализировать общество, ограничившись полунамёками.

Не скованные ханжеством европейской морали японцы попросту не стеснялись называть вещи своими именами и проституция там считалась пусть не самым почетным, но вполне нормальным занятием. По завершению контракта мусуме с лёгким сердцем расставались с временными мужьями и искали себе новых. Трагедия «мадам Баттерфляй» была совершенно недоступна для их понимания. Конечно, они поддерживали с русскими моряками хорошие, иногда даже искренне тёплые отношения, но всё же для них это была лишь работа и не более того. Помимо официальной платы по контракту предприимчивые японки не стеснялись по-женски «раскручивать» своих заморских «папиков» на многочисленные подарки, нередко ощутимо дорогостоящие. Скопив таким образом достаточную сумму японки без всяких проблем и осуждения со стороны общества находили себе обычного, постоянного мужа-японца и начинали жить самой обычной жизнью. С российской стороны флотское начальство тоже неофициально одобряло подобные временные браки. Уж лучше пусть моряки во время вынужденного безделья живут в такой симуляции семейной жизни, чем проводят время в кабаках, игорных притонах и беспорядочных половых связях. В итоге практика договорных браков с мусуме стала идеальным вариантом для всех заинтересованных сторон.

Хотя брачные контракты в Нагасаки в большинстве случаев легко заключались и легко заканчивались, некоторые романы наших соотечественников с временными японскими жёнами оставили свой след в истории. Например, Владимир Менделеев, сын того самого Менделеева, который «человек — периодическая таблица». Он заключил брачный договор с японкой по имени Така Хидесима в 1892 году, на время стоянки в Нагасаки фрегата «Память Азова», где служил мичманом.

Дмитрий Иванович Менделеев с сыном Владимиром. Уже после отплытия Менделеева японка родила дочь, которую назвала Офудзи. Когда об этом узнал Дмитрий Иванович, он начал каждый месяц посылать в Японию деньги на содержание внебрачной внучки. Така и семья Менделеевых продолжали поддерживать связь по переписке, в архиве Менделеева даже сохранилась единственная известная фотография Хидесимы с девочкой на руках. Однако в Японию Владимир больше не вернулся и в целом предпочитал не вспоминать о своём восточном приключении. По некоторым сведениям Така и Офудзи погибли во время Великого землетрясения Канто в 1923 году.

То самое фото. Князь Александр Михайлович Романов, двоюродный дядя Николая II, во время своего пребывания в Японии инкогнито также не смог увернуться от брачного контракта с мусуме. Хотя честно пытался. Дело тут не в какой-то высокой нравственности, просто японские женщины князю откровенно не нравились. На самом деле его можно понять. Чистокровные японские «3D тян» в плане форм сильно стремятся к «2D», плюс специфические очертания лица и пропорции тела. Кроме того, многие мусуме начинали карьеру уже в 13-14 лет. Однако в итоге на него стали косо смотреть и японцы и соотечественники, подозревая первые в ханжестве, а вторые — в жадности.

Русские офицеры и их «жены» смотрят на князя Александра Михайловича как-то недовольно свирепо и в то же время грустно и с недоумением. Под всеобщим негласным давлением князь был вынужден согласиться на «смотрины», куда слетелись более 60 девушек, а выбрать надо было одну. При этом у всех на лице недельный труд молдавских штукатуров, фигуру под кимоно толком не видно, движения почти одинаковые — этикет же. Сломавшись под такой «атакой клонов» Александр Михайлович просто выбрал наугад, по понравившемуся цвету кимоно. И вот я конечно свечку не держал, но по тону мемуаров князя — он с ней даже не спал. Так, завёл себе тамагочи, чтоб все отстали наконец. Бегает чего-то по дому, щебечет, прикольно. Платишко подарил — радуется. Что показательно, в своих воспоминаниях он даже не называет ее имени. Чтобы приобретение совсем уж не простаивало, Александр Михайлович решил обучится у неё японскому языку. Последнее привело к небольшому дипломатическому конфузу.

В один прекрасный день Александр Михайлович получил из Петербурга высочайшее указание провести личные переговоры с императором Муцухито. Это был вопрос невероятной важности. До этого момента переговоры представителей всех иностранных держав с императором велись только через посредничество японского правительства, в крайнем случае — через членов японского императорского дома, но не с самим императором лично. Простой русский мичман Сандро с крейсера «Рында» был вынужден снова стать Александром Михайловичем Романовым, членом российской императорской фамилии. В квартале Иноса это вызвало настоящий переполох. Жители квартала потеряли покой, когда, узнали, что рядом с ними проживает человек, которого примет сам Великий Микадо. Выходить на улицу стало просто невозможно. Знакомые японцы при встрече с князем теперь теряли дар речи и только подобострастно сгибались в низких поклонах. После многочисленных церемоний в императорском дворце Токио был дан роскошный торжественный банкет. После завершения официальной части Александр Михайлович решил продемонстрировать свои познания в японском языке и обратился к сидевшей рядом супруге императора, императрице Сёкэн с несколькими простыми фразами. К его удивлению, вместо ответа императрица, а затем и все присутствующие японцы затряслись от едва сдерживаемого хохота. Только через несколько минут сконфуженному великому князю смогли объяснить, что его познания в японском языке конечно весьма неплохие, но акцент и речевые обороты, характерные для «весёлых кварталов» Нагасаки, в императорском дворце прозвучали уж слишком внезапно. С началом Русско-Японской войны 1904 года временные браки между русскими моряками и японскими девушками по очевидным причинам прекратились. Последующие бурные годы революций, обострения международных отношений и изменения в японском обществе окончательно поставили крест на практике браков с мусуме. Теперь воспоминания о них остались только в итальянской опере и гораздо более честном романе Валентина Пикуля «Три возраста Окини-сан». Автор - Дима Шуман