Лёшенька

Глава 9
Покупать жеребёнка на базаре они не захотели, да и опасно это было: продавцы — народец ушлый. Подсунут бог знает что, старого мерина краской покрасят и выдадут за молоденького конька. Да и зачем базар, когда под боком отличные жеребчики у коннозаводчика Михаила Ивановича.
Конюх Антип привёл Веру с сыновьями в конюшню. Они ходили и почтительно слушали обо всех достоинствах жеребчиков.
Вера просила:
— Антип Николаич, вы дорогих нам не показывайте, нам попроще какую ни на есть лошадушку.
У Лёши все лошади вызывали восхищение, он отстал от матери и пошёл мимо денников, заглядывая в каждый отсек.
— Вот орловская порода, хороший жеребчик Голубок, — продолжал расхваливать Антип.
— Да что вы, нам не надо орловских, нам для упряжи, попроще.
— Да мы понимаем, что для упряжи, мы же не без понятия. Но я всех должен показать. Не так много жеребят теперь, а вот раньше...
Тихое ржание заставило Лёшу остановиться. В деннике стоял тёмно-коричневый с вишнёвым отливом жеребчик, с тёмной гривой и острыми прядающими ушками.
Лёша замер напротив жеребчика, лаская взглядом изящную узкую мордочку и изогнутую шею. И пронеслось в голове, как он, Лёшка, стоит босиком в воде, жеребчик пьёт, склонив свою красивую голову, встряхивает гривой, и капли воды падают с его губ...
— Это он!
Жеребчик снова заржал и потянулся к Лёше через короткую решётчатую дверь.
— Мама! Яша! Смотрите, вот наш жеребчик.
— Молодец, хорошую кобылку выбрал, — похвалил Антип. — Красавица, выносливая, быстрая, к узде приучена — что вам и надо.
— Это она нас выбрала! — Лёша не сводил восторженных глаз с кобылки.
— А как её звать? — спросил Яшка.
— Да как захотите, так и назовёте. Мы, правда, Вишенкой уже кличем... Это всё дочка хозяйская им клички раздаёт.
— Вишенка-а-а... — выдохнул Лёша, и столько нежности и восхищения было в этом слове.
— Ну, я вижу, что вы друг другу понравились — это важно, — улыбнулся в бороду Антип. — Ежели конь ни в какую не признаёт нового хозяина, то одно мучение будет. Готовьте стойло и забирайте Вишенку.
Уж будьте покойны, стойло Яшка с Лёшей подготовили как следует: выскребли, вычистили несколько лет пустовавшую без коня загородку, свежей соломой пол устелили. Заходи, живи, Вишенка!
За жеребёнка запросили дорого.
— Вот, Михайло Иваныч, муж покойный копил до войны. Я всё берегла на деток, на приданое Полюшке, да прижало: лошадь в хозяйстве очень нужна. — Вера достала из кармана юбки завязанные в платочек червонцы.
— Понимаю, Вера Семёновна, — сказал Михаил.
Она отсчитала деньги, сложила платочек в несколько раз и снова убрала в карман.
— Их можно обменять на «красненькие»?
— Конечно, да только зачем? Золото есть золото, лежит себе, хлеба не просит... — Михаил спрятал деньги в ящик стола. — Поздравляю с удачной покупкой, вы не пожалеете. Вишенка — прелесть что за кобылка!
— Спасибо, Михайло Иваныч!
Вера поклонилась и вышла из дома во двор, где прохаживался Антип, держа Вишенку под уздцы. Яшка с Лёшей следовали за ним по пятам.
— Ну как, мамка, купила? Можно забирать? — затеребили они.
— Купила, купила, — сморщила губы в улыбке мамка. — Вот теперь и мы с лошадушкой!
— Ну, держи поводья! — по-доброму усмехнулся конюх. Он был доволен, что его любимица попала в хорошие руки.
Дрожащей от волнения рукой Яшка принял поводья и вывел Вишенку с просторного хозяйского двора.
От конюшни Михаила Ивановича до дома рукой подать, и это было очень плохо. Лёшкина бы воля, он по всем улицам провёл бы Вишенку, чтобы вся Василёвка видела. Мать останавливалась и раскланивалась с соседками, Яшка солидно и молча кивал знакомым ребятам, ловил их завистливые взгляды.
Лёша побежал вперёд и распахнул ворота, кобылка вошла уверенно, как будто всегда знала этот двор.
— Вот, Вишенка, это наш дом, теперь и твой тоже, — сказала мать. — Возьми, золотая моя, не побрезгуй.
Она подала кобылке кусочек хлеба с ладони. Вишенка втянула воздух чуткими ноздрями, мягкие губы подобрали хлеб.
***
— Ну мамка-а-а, ну запиши-и-и... Ну мамка-а-а…
Лёшка сидел на лавке, поджав босые ноги, и ковырял пальцем стену. Его нытьё у кого угодно вымотало бы душу, кроме матери. Она, завязав наглухо чёрный платок, не обращала внимания на Лёшку, занималась своими делами: мыла посуду, скоблила добела стол, шурудила в печке.
— Ну запиши-и-и...
— Лёшенька, я была в школе. Учительница сказала приходить, когда семь годков сравняется, — наконец ответила мать.
— А ты попроси-и-и, она запишет...
Яшка подмигнул Полине и серьёзно сказал:
— Пускай, пускай идёт. Учительница как возьмёт хворостину, как всыплет десять раз по заднюхе!
— За что? — вытаращил карие глаза Лёша.
— Если задачку неправильно решишь. Меня сколько раз учитель бил!
Лёшка задумался. Учительницу он видел, у неё были умные глаза за поблёскивающими очками, гладкие волосы и нарядное платье. Не верилось, что такая добрая лупит учеников за неправильно решённые задачки. И Полина что-то не жаловалась.
— Всё ты врёшь. Полю не секли хворостиной.
— Так Поля — девчонка, а девчонок нельзя бить, — гнул своё Яшка.
Лёшка молчал, покусывая губу.
— А я двое штанов надену... или сено подложу... Ма-а-ам, ну запиши-и-и....
И мать сдалась.
Школа у них большая, двухэтажная. Сюда ходили учиться не только здешние ученики, но и из соседних деревень — всем места хватало! Мать с Лёшей поднялись по широкому деревянному крыльцу с перильцами, прошли тихим коридором в класс, где была приоткрыта дверь.
Учительница перебирала книги в большом обшарпанном шкафу, подоткнув по-бабьи юбку, и тут же одёрнула её, едва завидела чужих.
— Здравствуйте, Антонида Ивановна, — поклонилась мать. — Сыночка Лёшеньку привела... Уж так он в школу хочет — спасу нет.
Учительница улыбнулась, блестя очками в тоненькой золотой оправе:
— Ну что поделать, придётся брать такого настойчивого мальчика.
Лёшка оглядел класс и не увидел ни розог, ни хворостин, даже голика завалящего не увидел, и с облегчением подумал: «Наврал Яшка»
Кабинет оказался большой, как их целая изба, с высоким потолком и побеленной мелом печкой, с длинными партами и скамейками. Возле доски стоял серый учительский стол, а на нём — чудо из чудес! У Лёшки перехватило дыхание и расширились от восхищения глаза, он оторвался от материной юбки и подошёл поближе.
На столе стоя мяч, как у Кирьки, который он иногда выносил на улицу, только этот мяч был на чёрной лаковой подставке. Всю его коричневую поверхность пересекали вдоль и поперёк линии и извилины, какие-то неровные пятна, будто разорванные. А вот здесь нарисованная птица расправила широкие крылья, какие-то диковинные животные задрали длинные носы, уродец тянул длиннющую шею. Лёша потрогал мяч рукой — тот плавно повернулся, как колесо у телеги.
— Тётенька, — решился спросить Лёшка, — а это что?
— Называй меня Антониной Ивановной, раз ты теперь мой ученик, — поправила очки учительница. — Это глобус — маленькая копия Земли.
Земли? Ой, путает что-то учительница, сказала тоже! Какая же это земля? Разве её вспашешь и засеешь рожью или пшеницей? Ладно, он потом разберётся с этим... глобусом.
— Морозов он у нас, — послышался голос матери, — мы — Сапожниковы, а он — Морозов.
Лёша проследил, как Антонина Ивановна записала его имя в тетрадку, и успокоился — добился-таки своего!
Он бежал во весь дух вперёд матери, предвкушая, как выпалит с порога, что его взяли в первый класс, а Яшка, Фома неверующий, ещё сомневался!
Во дворе Лёшка не смог удержаться и потрогал колесо всамделишного, почти новёхонького тарантаса, купленного у Михаила Ивановича для Вишенки. Михаил сам приходил к Сапожниковым и предложил купить тарантас. Лёшка вспомнил, как испугалась мать: тарантас-то дорого стоит, откуда Михаил знает, что деньги есть?
— Да что вы, Михаил Иванович, мы уж с телегой, как все... Да и денег не хватит.
— Помилуйте, Вера Семёновна, дорого я не стал бы предлагать. Тарантас — игрушка: лёгкий, удобный, как раз для такой кобылки. А деньги все сразу не надо, потом отдадите.
Мать сходила и посмотрела тарантас. Он был лёгкий и удобный: высокие колёса, плетёный кузов с сиденьями под проволочной дугой, на которую натягивалась ткань от солнца. На сиденьях — пёстрые подушечки, чтобы мягко было. На таком только девок в праздники катать! А кузов убрать, так можно возить и сено, и дрова, и мешки с зерном.
Яшка, Поля и Лёша сразу завопили, что надо брать тарантас. Грех же запрягать Вишенку в разваливающуюся тяжёлую телегу, ведь покалечит кобылку!
Мать согласилась: жалко лошадушку.
И вот теперь стоит тарантас во дворе, глаз радует. Лёшка дождаться не мог, когда запрягут в повозку Вишенку и поедут в Андреевку проведать тятьку и сестричек и посмотреть, какого конька они купили.
Лёша влетел в избу. В горнице у окна сидела Поля с каким-то рукоделием, Яшки не было видно.
— А где Яша?
— Вишенку на реку повёл.
— А меня в первый класс записали! — похвалился Лёша.
— К Антонине Ивановне? — уточнила Поля. — Она строгая, но хворостиной не бьёт — наврал Яшка.
— Знаю. Я на речку!
***
Наврал Яшка, ой как наврал про учительницу! Антонина Ивановна даже голос не повышала, лишь стучала деревянной указкой по столу и поблёскивала очками, когда ребята слишком шумели. Непривычные к дисциплине первоклашки разговаривали на уроках, выкрикивали с места, вместо того, чтобы поднять руку и спокойно ответить. Лёшке иногда самому хотелось выдернуть хворостину из голика и постращать ею самых отъявленных болтунов.
В новой синей рубашке с пуговками он сидел за партой между своими закадычными дружками — Пашкой Белкиным и Лёнькой, чертил палочкой на грифельной доске и старательно выводил буквы в тетрадке.
На переменах они осторожно крутили глобус, предварительно вымыв руки. Лёшка уже знал, что пятна — это материки, извилистые линии — реки, а животные с длинным носом и шеей — слон и жираф. Хорошо быть учёным! Лёша раздувался от гордости, если учительница его хвалила.
— Какая у тебя прекрасная память, Алёша. Всё на лету схватываешь!
В книжном шкафу стояли книги, должно быть, интересные. Антонина Ивановна обещала выдавать их ученикам, как только они научатся хорошо читать. Скорее бы! Лёшка уже присмотрел себе книгу с малюсенькими человечками на обложке.
Ольга Пустошинская