Древнескандинавский бог Од

В Младшей Эдде («Видение Гюльви», 35) приводятся некоторые сведения о богине Фрейе. Снорри упоминает ее шестой в перечне богинь, но спешит добавить: «Freyja er tignust með Frigg» — «Фрейю почитают наравне с Фригг». Далее сообщается: «Она вышла замуж за человека по имени Од. Дочь их зовут Хносс, она так прекрасна, что именем ее называют все, что прекрасно и высоко ценится. Од отправился в дальние странствия, и Фрейя плачет по нему, а слезы ее — это красное золото. У Фрейи много имен, это потому, что она по-разному себя называла, странствуя по неведомым странам в поисках Ода. Она зовется Мардёлль и Хёрн, Гевн и Сюр. Фрейе принадлежало ожерелье Брисингов. Ее зовут также богиней ванов».
О том, что Фрейя вышла замуж за Ода, упоминают и другие источники: «Прорицание вёльвы» (25), «Флокк о топоре» Эйнара сына Скули, «Списки имен» («Асиньи») и «Песнь о Хюндле» (47). «Слезы Фрейи» — кеннинг золота, встречающийся в поэзии скальдов с XI века и далее: у Скули сына Торстейна («Битва при Свольдере», 1 и 5, ок. 1020); в «Древней песни о Бьярки», 5; у Эйнара сына Скули («Флокк о топоре», 1, 3 и 9); в «Перечне размеров» (42); в «Саге о Греттире», 53. О том, как Фрейя разыскивала Ода, злословит великанша из «Песни о Хюндле» (47): «Rannt at Óði / ey þreyjandi». Таким образом, мы вправе утверждать, что этот миф был хорошо известен.
По общему мнению, в скандинавской мифологии Фрейя довольно быстро превратилась из покровительницы плодородия в богиню, подобную Венере-Афродите, и даже отождествлялась с ней напрямую. Как пишет Снорри, «á hana er gott at heita til ásta».
Но кто же такой Од?
Оставив в стороне спекулятивные натуралистические толкования, предлагавшиеся романтической школой мифологии, мы увидим, что позднейшие авторитетные исследователи скандинавской мифологии (такие, например, как де Фриз и Нильс Лид) решительно отождествляют Ода с Одином. Эту гипотезу предлагал, хотя и не без некоторых колебаний, еще Якоб Гримм, а за ним, уже более уверенно, Ойген Могк. Действительно, имена Øðr и Øðin содержат общий корень, и это не подлежит сомнениям. Кроме того, Один, подобно Оду, уходит в странствия — отправляется к великану Вафтрудниру, чтобы состязаться с ним в мудрости; в страну Хель, чтобы найти объяснение снам Бальдра; к великану Суттунгу, чтобы добыть мед поэзии. Вместе с Локи и Хёниром он путешествует по берегу моря и приходит к водопаду Андвари. Да и в целом, он — Ганглери и Вегтам, viator indefessus, подстрекающий конунгов к войнам, постигающий руны и магию, обучающий этим искусствам и предающийся разнообразным любовным приключениям.
Тем не менее, мы нигде не встречаем упоминаний о том, чтобы Фригг (или Фрейя, с которой она отождествляется в «Речах Гримнира», 14) плакала по Одину и, тем более, отправилась бы его разыскивать. Ведая все судьбы («Перебранка Локи», 29), Фригг знает и о том, что Один погибнет лишь в день Рагнарёка, в битве с Фенриром. Кроме того, если бы в приведенном выше отрывке из «Видения Гюльви» речь действительно шла о Фригг и Одине, то Снорри едва ли заявил бы, что у них был единственный ребенок — дочь по имени Хносс: даже начинающим скальдам было известно, что светлый Бальдр — сын Фригг и Одина. Таким образом, вопреки мнению вышеперечисленных исследователей, гипотезу о тождестве Одина и Ода можно смело отвергнуть.
Согласно другой теории, которую выдвинул Софус Бугге, Од эквивалентен Бальдру-Адонису, а Фрейя оплакивает его, как Афродита-Венера в общеизвестном этиологическом мифе. По мнению Бугге, миф об Адонисе был заимствован скандинавами, а имя его главного персонажа приобрело форму Øðr, тождественную древнескандинавскому прилагательному со значением «неистовый, безумный».
В целом не возражая против этой интерпретации, Фальк, тем не менее, заметил, что в ранних памятниках древнескандинавского языка имя Øðr не встречается и что этимологические основания для перехода Adonis > Øðr отсутствуют; кроме того, значение «неистовый, безумный» плохо согласуется с характером Бальдра. Выдвигая встречную гипотезу, Фальк обращается к поэме Марциана Капеллы «О браке Филологии и Меркурия» (начало V века), переведенной на древневерхненемецкий язык Ноткером Губастым. В этой поэме содержится гимн солнечному богу, где перечисляются различные имена этого божества и, среди прочих, «Библий Адон» (Biblius Adon). Ноткер толкует это имя как Biblius cantans. Иными словами, он интерпретирует Adon как ἄδων, причастие настоящего времени от аттического глагола ἄιδω, «петь». Фальк предполагает, что именно так могли понимать имя «Адонис» в Средние века и что при переводе на древнескандинавский оно действительно дало бы имя «Од»: Øðr как имя существительное означает «песнь, поэзия».
Даже если допустить, что крайне сомнительная этимология, предложенная Бугге, имеет право на существование, принять вслед за ним и Фальком отождествление Ода с Адонисом-Бальдром невозможно — по очень простым причинам. Во-первых, в греко-вавилонском мифе Иштар-Афродита действительно оплакивает Адониса-Таммуза, но мертвый — убитый вепрем — Адонис олицетворяет солнце, склоняющееся к югу в зимнее время года. Тогда как в скандинавском мифе Од всего лишь отправляется в долгие странствия (fór í braut langar leiðar): когда Фрейя плачет по нему, он еще, очевидно, жив — и в конце концов находится; Бальдр же, со своей стороны, уходит в Хель безвозвратно — и его оплакивают его мать Фригг, его жена Нанна и другие боги, а с ними и вся природа, одушевленная и неодушевленная. Во-вторых, нам сообщается, что Фрейя странствовала среди неведомых народов в поисках Ода (hon fór með ókunnum Þjóðum at leita Øðr), — а в восточном мифе этот мотив отсутствует. Следует признать, что оба эти утверждения Снорри не находят подтверждений в дошедших до нас поэтических источниках, — но оба они выглядят слишком определенными, чтобы заподозрить, будто он их попросту выдумал. Так или иначе, если бы Адонис-Од действительно был тождествен Бальдру, объяснить, почему сам Снорри (или миф, на который он опирался) не заявил об этом тождестве прямо, было бы нелегко.
Еще одну гипотезу предложил Э. Мейер: «Эта история напоминает христианскую легенду о душе как невесте Христовой, которая не только плачет слезами вавилонскими, но и странствует как паломница среди многих неведомых народов, пока, наконец, не соединяется с Ним и не обретает в награду золотой венец послушания». Но коль скоро Мейер не намекает ни какие возможные пути влияния или заимствования, здесь достаточно будет отметить, что сама эта вычурно-сентиментальная легенда, по-видимому, сложилась под прямым влиянием азиатских сказок, на которые опирался Апулей.
Ойген Могк, судя по всему, был первым, кто обратил внимание на несообразность мифа об Оде с общим духом древнескандинавской культуры. В своей «Германской мифологии», которая по сей день остается в некоторых отношениях непревзойденной, он пишет о Фрейе: «Говорят, что она разыскивала Ода по всему свету и проливала по нему золотые слезы. Это как-то не по-нордически; кроме того, схожие германские сюжеты, на которые ссылаются в поддержку мифа об Оде, не дают аргументов в пользу того, что этот мотив был широко распространен в германской традиции. Таким образом, следует искать источник заимствования».
Взяв этот аргумент за отправную точку, я пришел к выводу, что Ода и Фрейю из скандинавского мифа можно отождествить с Амуром и Психеей из волшебной сказки, пересказанной Апулеем в «Метаморфозах» и прославившейся благодаря этому пересказу. Стоит вспомнить, что в поворотной точке этого сюжета Психея открывает истинную природу своего таинственного возлюбленного, после чего тот ее покидает, а она отправляется искать его и безутешно скитается по свету. Стоит также отметить, что Психея и Амур при переносе на скандинавскую почву сохраняют свои прежние роли, но, так сказать, обмениваются именами: у Апулея Ψυχή («душа») странствует в поисках Амура, сына Венеры, а в скандинавском мифе Фрейя (со всей определенностью эквивалентная Венере) разыскивает своего супруга Ода, имя которого можно интерпретировать как перевод греческого слова Ψυχή (animus, «дух»). Впрочем, всякий, кто не первый день изучает мифологию, прекрасно отдает себе отчет, что в такой невещественной среде, в которой личности и функции богов подвижны и текучи, как облака, такое явление, как обмен именами, характеристиками пола или иными атрибутами, — общее место. О том, что имя Øðr следует понимать как аналог Ψυχή, безоговорочно свидетельствует название котла, в котором хранится мед поэзии, — Одрёрир (Øðhrœrir), «ingenii vel poeseos motor aut excitator».
В эпоху поздней античности легенда об Амуре и Психее пользовалась огромной популярностью — как в народе, обожавшем сентиментальные сказки, так и среди образованных язычников и христиан, толковавших этот сюжет как аллегорию. И хотя рукописные списки «Метаморфоз» начали распространяться только в XI веке, сам этот сюжет непрерывно жил в устной традиции, о чем свидетельствуют бесчисленные средневековые и более поздние версии сказки о Красавице и Чудовище.
Однако это не значит, что миф о Фрейе и Оде был заимствован именно в форме устной истории. Купцы и наемники, приезжавшие с Севера в южные страны, могли не только слышать сказку Апулея: с древних времен и вплоть до Родена этот сюжет пользовался большой популярностью среди художников и скульпторов. Изображения Амура и Психеи на мозаиках, фресках и рельефах наверняка попадались на глаза путникам и производили незабываемое впечатление на восприимчивые умы.
Что касается золотых слез, которыми плакала Фрейя, то это единственный элемент северного мифа, отсутствующий в сюжете Апулея (и, если уж на то пошло, вообще не встречающийся в античных сюжетах). Однако его нетрудно объяснить в свете того, что Фрейя вообще очень часто ассоциировалась с золотом и драгоценностями. Как пишет Снорри, «til allra heita Freyu er rétt at kenna grátinn ok kalla svá gullit». Образ ее повозки, запряженной кошками, издавна толковали как возможное указание на азиатские корни, а одно из ее имен, Сюр (Sýr), по мнению некоторых, может говорить о связях с сирийскими богинями. И, наконец, не будет особой натяжкой соотнести дочь Фрейи, Хносс, с богиней Волюптас, рожденной от брака Амура и Психеи, — так как, по определению Цицерона, «omne autem id, quo gaudemus, voluptas est».
Автор: Ли Холландер (c)
Источник: The Journal of English and Germanic Philology, Vol. 49, No. 3 (Jul., 1950), pp. 304-308
Перевод: Анна Блейз (с)