Волна шедшая на меня захлебнулась.

Сотни пирог были перевернуты, тысячи голов виднелись между их днищами – праздник акульим желудкам, сбившимся в стаи во время похода. Вопли неслись нескончаемо.
А на берегу карибы, размахивая копьями, исполняли какой-то бешенный и безумный ритуальный танец победы.
Я стоял в немом оцепенении за умолкшим пулеметом, беспомощно взирая на кровавое зрелище – дело рук своих. Я стал убийцей! Ё-моё…
Один из араваков, барахтающихся в воде, решительно поплыл к тримарану.
Что это – попытка спастись или жажда мести?
Я раздумывал. Он все ближе, ближе… Вот его голова в шестидесяти метрах от меня… теперь в пятидесяти… Я не стал рисковать – поднял парус и направил тримаран к кораблю.
Бартоломе, приветствующему меня у борта, крикнул:
- Выбирайте якорь, ставьте паруса и следуйте за мной – мы идем к острову…
- А как же с этими? – капитан кивнул на море, кишащее погибающими араваками.
- Карибы управятся. А нам не стоит смотреть это зрелище.
Разгорался чудесный день. Вопли людей стихли вдали, теперь крики чаек ласкали слух. Море, заласканное солнцем, источало тропическую негу и, наверное, навевало сладкие грезы волшебной идиллии, если бы в душе не угнездились страшные картины только что произошедшей трагедии.
После пережитых потрясений нужна была некоторая разрядка.
Закрепив румпель фалом, спустился в каюту.
Индианка, которую я выпросил себе в жены у касика Арнаука и назвал Катей (её карибское имя было трудно произносимое) сидела с ребенком в руках на горизонтальном рундуке, используемым как кровать – увидев меня, в испуге вскочила.
- Все в порядке, Катя. Как ты себя чувствуешь? Качку переносишь? – спросил я, помещая пулемет в баталерку.
Она кивнула – мол, с нами все хорошо.
- Ребенка покормила? Он спит?
- Да.
- При выстрелах не плакал?
- Испугался, но я плотнее прикрыла дверь, и он успокоился.
- И ты успокойся – врагов больше нет.
- Всех убили?
Прозвучало упреком. Я смутился. Не найдя ответа, сказал:
- Сейчас мы идем домой. Тебе там понравится. Ты любишь коз?
Кажется, она не поняла.
- Мы заведем их и будем кормить малыша. А ещё сыр варить и творог – много всяких вкусностей можно приготовить из козьего молока.
Она молчала, смотря на меня доверчивыми глазами ребенка. Ей всего лишь пятнадцать лет…
Я взял бутылку рома.
- Мне надо на вахту.
Сделав пару хороших глотков и чтобы отвлечься от мрачных мыслей, стал думать о сыне приемном, имя которого перевел с карибского как Петруша. Его мама мне рассказала, что уже в годовом возрасте он являет необычные (чтобы не сказать сверхъестественные) способности. Так, ему совершенно неведом детский страх темноты и ночных звуков сельвы. Он вообще редко плакал. Лишь беспокоиться начинал, чувствуя приближение грозы, хотя на небе еще не появилось ни малейшего облачка.
Юная мамочка очень гордилась такими способностями годовалого чада.
- Будет служить нам барометром, - со смехом на это сказал я.