Нас стало мало
Куда исчезли 30 миллионов российских немцев?
(отрывок из нового романа "Ёськин самовар")
...И как ни старался, Ёся так и не мог воскресить в памяти образ своего дедушки — Якова-Конрада. Лицо — словно сквозь туман. Да и чего ожидать от младенца? Дед ушел из жизни, когда внуку не было и года — слишком рано, чтобы что-то запомнить, но, возможно, достаточно, чтобы что-то навсегда почувствовать.
Ни одной зацепки. Ни одной фотографии не осталось. Иногда в голове всплывал смутный, зыбкий образ: старик плетет рыбацкую сеть, неторопливо затягивается трубкой с махоркой. Но Ёся и сам понимал — скорее всего, это лишь плод воображения. Желание, переодетое в воспоминание.
Но теперь — во сне? в наваждении? — он увидел деда ясно. Без сомнений. Старик сидел на лавке и плел сеть, ловко перебирая узлы. Рядом — Гертруд Михайловна и ее дочь, Нелля Викторовна. Все трое вели беседу неспешно, тихо, чинно — без тени страха. Говорили о немцах.
Не о тех, что пришли с войной, а о других — о тех, кто сам откликнулся на зов, на царский указ, и пришел в Россию с миром. Не с мечом, а с плугом и лопатой. О немецких колонистах, что в 1763 году услышали приглашение Екатерины Великой и двинулись навстречу новой жизни.
— Нас было немного… — вспоминал ветхий старик. — Всего тридцать тысяч шестьсот двадцать три души к 1767 году пересекли границы Российской империи. А к переписи 1897-го — нас стало уже почти миллион восемьсот тысяч.
Наши дети слушали колыбельные по-немецки, но родиной звали Саратов, Екатеринослав, Астрахань, Тифлис… И это не было чужим. Это все было наше.
Прародитель поднял обе руки к небу, и в этом движении было что-то пророческое, почти священное. Казалось, что он, как древний Моисей, не просто разводит облака, а расчищает путь — не сквозь пучину вод, а сквозь толщу времени. Сквозь туман забвения, лжи и умолчания.
Небо дрогнуло. Облака поползли в стороны, как тяжелые театральные кулисы, обнажая невидимый ранее экран. И там, в поднебесье, начали проявляться образы, которых никто бы не смог вообразить в те далекие века. Не картины, не лики, не лица предков — а сухие, чуждые в своей научной строгости графики, цифры, кривые роста.